Лепеллетье Эдмон - Капитан Наполеон

="justify">   При воспоминании о своем клиенте, худом, изнуренном артиллерийском офицере, она улыбнулась.

   "Нельзя сказать, чтобы у моего капитана было слишком много рубашек, и эти будут для него не лишними! - подумала она и, вздохнув, прибавила: - Собираясь стать гражданкой Лефевр, я не хочу остаться в долгу у капитана Бонапарта... пусть лучше он мне будет должен. На всякий случай возьму с собой и счет; если он спросит, подам его, а если нет - и так обойдется... я никогда не осмелюсь требовать от него уплаты долга. Бедный малый, вот-то работник! Ученый! Всегда за письмом или чтением. Печальная молодость! Как будто уж не найдется времени и для чего-нибудь другого!" - подумала она с легким раздражением, надув губки и опуская в карман счет капитана Бонапарта.

   Затем она отправилась в гостиницу "Мец", принадлежавшую Можару, где жил скромный артиллерийский офицер, занимая простенькую комнатку на третьем этаже, под номером 14.

   Молодость этого человека, впоследствии великого и рокового, именем которого был наполнен целый век и слава которого еще и до сих пор окрашивает в багровый цвет наш горизонт, проходила без каких бы то ни было чрезвычайных или выдающихся событий. Случаю угодно было открыть в нем недюжинные способности и дать возможность проявить гений, создавший чудесную славу. Ребенком и юношей Бонапарт не обращал на себя ничьего внимания. Никто не мог бы предсказать его судьбу, и даже подумать о его будущей славе. В первые учебные годы он был бедным, застенчивым, работящим, гордым и немного угрюмым юношей. Он сильно бедствовал, а это заставляло его уединяться. Обладая живым темпераментом, он выбивался из сил, чтобы выйти из тяжелого положения.

   Отец Наполеона, Карло Бонапарте, по профессии адвокат, происходил из древнего тосканского рода, переселившегося еще два века тому назад в Аяччо. Его предки были достойными представителями своего рода. Карло Бонапарте был одним из самых пылких приверженцев Паоли, замечательного корсиканского патриота. Он принужден был подчиниться французам, когда Паоли покинул остров. Хотя Карло Бонапарте, как член административного совета Корсики, и занимал видное положение, но всегда сильно нуждался в деньгах. Единственным средством к существованию у него было небольшое поместье с виноградником и оливковым садом, дававшее едва 1200 ливров дохода и требовавшее такого же расхода. Позже, во время восстания на Корсике, его материальное положение еще более ухудшилось, доведя его до полной нужды.

   Его жена, Летиция Рамолино, родившаяся 24 августа 1749 года, была красивой женщиной с правильными чертами лица и профилем античной камеи. Впоследствии она проявила необычайную твердость духа, чуткость и тонкое понимание. В качестве государыни-матери находясь на троне рядом со своими сыновьями, властителями Европы, она была скромна в расходах и не тратила всей полагавшейся ей суммы. Однажды в ответ на упрек Наполеона она ответила:

   - Я экономлю для вас, дети мои, на тот случай, когда вы будете нуждаться.

   По некоторым источникам, Наполеон Бонапарт родился от Карло и Легации 15 августа 1769 года, он был вторым их сыном. По другим, более верным сведениям, Жозеф, родившийся в Аяччо, был вторым сыном, колыбелью же Наполеона, родившегося 7 января 1768 года, является Корт. В бриеннской военной школе существует метрическое свидетельство юного Наполеона, в котором временем его рождения указано 15 августа 1769 года. По другим источникам, эта неточность возникла позже. Главные объяснения этому можно найти в свидетельстве о браке Бонапарта с Жозефиной. Говорят, что Жозефина из кокетства убавила свой возраст на четыре года, а Бонапарт, желая будто бы сгладить разницу лет, прибавил себе два года. Весьма возможно, что он из любезности не назвал своих настоящих лет, а потом, в свидетельстве о гражданском положении, родители не изменили его показаний. Настоящая же причина уменьшения лет, вернее всего, зависела от возраста, требовавшегося для поступления в военную школу в Бриенне. Наполеону было больше десяти лет, то есть больше предельного возраста. Поэтому родители, дав ему метрику Жозефа, который был моложе на два года и к тому же не чувствовал склонности к военной службе, предоставили таким образом Наполеону возможность поступить в военную школу.

   Два обстоятельства воздействовали на его ум и закаливали его характер; с одной стороны - политические перевороты в родной стране, с другой - семейные бедствия. Гражданская война и нужда родительского очага закалили его душу и вместе с тем омрачили его детство.

   Поступая в школу в Бриенне, Наполеон был серьезен, а окончив ее, был печален и озлоблен. Товарищи смеялись над его итальянским произношением и над странным именем Наполеон; его прозвали "Palle-au Nez". Над его бедностью глумились, а известно, сколь жестоки детские шутки и какие глубокие раны причиняют они своим жертвам!

   Наполеон хорошо учился и особенно преуспевал в математике. В играх он редко принимал участие; любил только зимой играть в снежки, где при штурмах ледяных крепостей на школьном дворе оказывался великолепным стратегом. Так незаметно прошли первые годы детства Наполеона.

   В школе он сошелся с Буррьеном, будущим казнокрадом, впоследствии личным секретарем Наполеона, отплатившим за благодеяния и снисходительность своего друга, ставшего императором, тем, что вышучивал и клеветал на него в своих мемуарах, подкупленный полицией во времена реставрации.

   Из Бриенна Наполеон перешел в военное училище, где продолжал страдать от мелких уколов самолюбия и насмешек над его бедностью. Не имея денег, он не мог принимать участие в дорогостоящих удовольствиях своих сверстников; ему приходилось держаться в стороне, как парии. Постоянное одиночество в тот период жизни, когда велика потребность в дружеском общении, развило в нем, по всей вероятности, те бесстрашность и безжалостность, которые придали ему облик закаленного, как бронза, человека.

  

   1 сентября 1785 года у Наполеона умер отец, тридцати девяти лет от роду, вследствие рака желудка. Это совпало с моментом его назначения младшим лейтенантом в роту бомбардиров, в полк, находившийся в Валенсе. В свободное от занятий время он писал историю Корсики; вступая в свет, брал уроки танцев у профессора Дотеля и ухаживал за полковыми дамами, которых встречал в салоне госпожи Коломбье. Внезапно его полк перевели в Лион, потом в Дуэ. Наполеон получил отпуск и отправился повидаться с родными в Аяччо. Затем он отправился в Париж, где остановился в гостинице "Шербург", на улице Сент-Оноре, и оттуда получил приказ к 1 мая 1788 года явиться в свой полк, стоявший в Осоне.

   От усиленных трудов, лишений и плохого питания - из-за отсутствия денег он обходился одним только молоком - Наполеон заболел.

   Чтобы помочь матери, оставшейся вдовой с восемью детьми, он взял к себе младшего брата, Людовика, и жил с ребенком, урезая себя во всем, на девяносто два франка пятнадцать сантимов в месяц.

   Две темные, холодные конурки с жалкой мебелью составляли жилище. В одной комнате стояли убогая кровать, чемодан, наполненный бумажным хламом, соломенный стул и простой некрашеный деревянный стол. Там спал и работал будущий владелец дворца Тюильри и Сен-Клу. Во второй конурке, на матраце, брошенном прямо на пол, спал будущий король Голландии. Слуги у них, конечно, не было. Бонапарт сам чистил себе сапоги и одежду, готовил обед.

   Наполеон намекнул однажды на это тяжелое время своей жизни в присутствии одного чиновника, жаловавшегося на скудость своего жалованья.

   - Я хорошо знаю это, - сказал он. - Когда я имел честь быть подпоручиком, я завтракал сухим хлебом; но моей бедности никто не видел; в обществе я не позорил своих товарищей. Бедность делает человека целомудренным и не располагает к любви.

   В этот период времени Бонапарт относился к женщинам весьма отрицательно и нередко высказывал такого рода суждения: "Любовь вредит обществу и личному счастью людей; наконец, любовь приносит больше зла, чем добра". Насколько эти суждения были искренни, неизвестно; быть может, это не более как утешение голодной лисы, смотрящей на недосягаемый виноград.

   Добрая Екатерина, стирая белье своего клиента, чувствовала к нему некоторое расположение. Это было еще до ее встречи с Лефевром. Однако она успела убедиться, что и в Париже, как в Осоне, Бонапарт держался своих строгих философских воззрений.

   Получив чин поручика, Бонапарт был переведен в четвертый артиллерийский полк и возвратился в Валенс в сопровождении брата Людовика. Там он снова зажил замкнутой жизнью и много занимался. Тем временем загоралась заря революции. Наполеон оказался горячим приверженцем идей свободы и народной эмансипации и стал везде выступать как революционер. Он говорил, писал, агитировал, записался в члены клуба конституционалистов и даже стал секретарем этого общества. Он казался искренне убежденным. Этот необыкновенный человек мог увлекаться различными убеждениями, мог казаться верующим и заставлял других верить в себя.

   В октябре 1791 года Наполеон попросил трехмесячный отпуск под предлогом свидания с родными и поправки здоровья и отправился на Корсику. Там, в своей среде, он приобрел приверженцев и добился звания начальника батальона национальной гвардии в Аяччо. Это назначение дало ему авторитет, известную общественную силу, и он с пылом отстаивал свои убеждения.

   Его главным противником был Мариус Перальди, принадлежавший к очень влиятельному роду.

   Бонапарт с лихорадочной поспешностью вербовал приверженцев своей партии. Жители Аяччо разделились на два лагеря. Члены учредительного собрания, посланные от центрального управления, одним своим присутствием могли повлиять на число избирательных голосов и одержать победу.

   Представитель правительства, Мюратори, остановился у Мариуса Перальди. Это имело огромное значение при подаче голосов среди конкурентов Бонапарта. Известно, какой вес имела официальная поддержка на Корсике.

   Друзья Бонапарта, не имевшие возможности отразить этот удар, считали победу Перальди неминуемой. Но пылкий и упорный молодой революционер не отчаивался. Он собрал несколько наиболее надежных друзей и вечером, когда Перальди ужинал, толпа вооруженных людей ворвалась в его столовую. Прицелясь в присутствующих, они потребовали, чтобы Мюратори встал и пошел в дом Бонапарта под конвоем двух вооруженных людей.

   Чиновник был ни жив ни мертв. Бонапарт вышел к нему, как будто не зная, каким образом попал к нему его гость, приветливо протянул ему руку и сказал:

   - Милости просим! Я желал бы, чтобы вы чувствовали себя свободным: ведь вы не у перальдийцев. Садитесь поближе к очагу, мой милый комиссар!

   Так как конвой с ружьями наготове стоял еще у дверей в ожидании приказаний Бонапарта, то Мюратори сел скрепя сердце и не заикался даже о возвращении к Перальди.

   На следующий день Бонапарт был избран командиром национальной гвардии в Аяччо.

   Назначение Бонапарта командиром действующей армии не было вполне законно. Но время было революционное. Случись это в другое время, он мог бы жестоко поплатиться. Он действительно продлил свой отпуск сверх положенного срока. Причинами, побудившими Наполеона остаться во главе корсиканского войска, где он получил чин подполковника, не были ни честолюбие, ни политическое увлечение; его гений не мог бы удовольствоваться небольшим, бедным островом. На Корсике его удержал вопрос материальный, который в ту пору его жизни был крайне острым, а он всегда поступался своими интересами в пользу семьи.

   В национальной гвардии он получал жалованья 162 ливра в месяц, то есть вдвое больше оклада поручика артиллерии. С этой суммой он мог быть поддержкой для своей многочисленной семьи и воспитывать брата Людовика.

   Нужно заметить, что, командуя батальоном в Аяччо, Наполеон не дезертировал, как то утверждали. В то время служба в национальной гвардии считалась действительной службой.

   Бонапарт в свое оправдание сослался на разрешение фельдмаршала Росси, данное ему в ожидании выяснения его положения, согласно декрету Национального собрания от 17 декабря 1791 года, которым офицерам действительной службы разрешалось служить и в рядах национальной гвардии. Но Бонапарт был смещен полковником Мальяром и явился в Париж для объяснения своего поведения и защиты своего дела перед военным министром.

   Он надеялся реабилитировать себя; а пока в ожидании декрета жил в Париже в одиночестве и нужде. Обедал он обычно не у себя в гостинице, а в городе, в семье Пермон, которую он знал еще в Валенсе и дочь которых вышла затем замуж за Жюно и сделалась герцогиней д'Абрантэс. Позже Бонапарт думал сам жениться на госпоже Пермон, которая осталась вдовой и имела некоторое состояние.

   Несмотря на свою бережливость, Наполеон имел в это время долги; за обеды он был должен пятнадцать франков и, как мы уже знаем, своей прачке Екатерине Сан-Жень - сорок пять франков.

   У него были странные знакомства; он ежедневно общался с Жюно, Мармоном и Буррьеном. Все трое, как и он, были преисполнены надежд, но всегда нуждались в деньгах.

   Утром 10 августа Бонапарт проснулся под звуки набата и побежал как простой зритель к Фовле, старшему брату его приятеля Буррьена, который держал кассу ссуд и торговал старыми вещами на площади Карусель. Наполеону нужны были деньги, и он не желал терпеть какие бы то ни было убытки от революции; он заложил у Фовле свои часы и получил за них пятнадцать франков.

   Из лавки ростовщика Бонапарт наблюдал за всеми перипетиями борьбы. Лишь в полдень, когда победа была одержана народом, он смог выйти на улицу и отправиться домой. Он шел медленно, в задумчивости, опечаленный видом трупов и полный отвращения к запаху крови.

   Еще много лет спустя "великий мясник Европы", забыв все кровавые ужасы своего народа и груду трупов, сопровождавших его победоносный путь, вспоминал об этом ужасном зрелище. На острове Святой Елены он испытывал негодование и волнение, вспоминая неисчислимые жертвы швейцарцев и "рыцарей кинжала", которые попадались ему по дороге в свою квартиру в то памятное кровавое утро 10 августа.

  

  

  

   Таков был человек, еще не известный и таинственный, к которому Екатерина Лефевр пришла в его маленькую комнату, где он с нетерпением поджидал капризную богиню счастья, все еще не решившуюся постучаться в его Дверь. Казалось, все было против Наполеона. Ничто не удавалось ему, его преследовало несчастье. Вернувшись с площади Карусель в кровавое утро десятого августа, он старался в работе найти успокоение, рассеять свои заботы и забыть трагическое зрелище, которое он наблюдал из лавочки ростовщика.

   Он развернул географическую карту и принялся внимательно изучать южные области, побережье Средиземного моря, Марсель и в особенности тулонский порт, где сильна была роялистская реакция и которому грозил английский флот. Время от времени он отодвигал от себя карту и, опустив голову на руки, погружался в мечты.

   Пылкое воображение Наполеона разгоралось... Как при путешествии по пустыне, он видел перед собой чудесные, феерические миражи. Взятые города, в которые он въезжал победителем, верхом на белом коне, среди ликований толпы и приветствий солдат. Обстреливаемый картечью мост, по которому он шел со знаменем в руке, увлекая за собою войско и оттесняя неприятеля. Странные всадники в богатых, шитых золотом костюмах размахивали вокруг него и над ним палашами и, вдруг останавливаясь, бросали оружие и склоняли головы в тюрбанах перед его палаткой... Потом он, торжествуя, медленно проезжал среди груд тел побежденных в далеких, разнообразных странах. Палящее южное солнце жгло его голову, снег далекого севера осыпал его плащ. Праздники, процессии, торжества... Короли покоренные, униженные, королевы, предлагающие ему свою любовь... опьянение, слава, апофеоз. Этот фантастический сон рассеивался и снова начинался, чтобы снова рассеяться, и Наполеон охлаждал пылающий лоб ладонями.

   Открыв глаза, Наполеон увидел убогую и банальную обстановку своей комнаты, и этот вид вернул его к грустной действительности. Горькая улыбка скользнула по его губам; здравый смысл одержал верх над мечтами. Наполеон сознавал, что настоящее плохо, а в будущем приходилось ждать еще худшего.

   Положение было отчаянное, и не представлялось никакого выхода из него. У Бонапарта не было ни денег, ни места. Военный министр оставался глух к его просьбам; друзья отсутствовали, и не было надежды на какую бы то ни было протекцию. Все честолюбивые замыслы погибли при столкновении с суровой жизнью; проекты рухнули, подобно карточным домикам.

   Холод разочарования охватил душу Наполеона.

   "Что предпринять?" - невольно возникал вопрос.

   Как-то проходя по одной из новых улиц, Бонапарт увидел дома, и ему пришла мысль нанять один из них и устроить меблированные комнаты. Он подумывал также и о том, чтобы совсем покинуть Францию и поступить на службу в турецкие войска.

   Несмотря на безотрадную действительность, какая-то смутная надежда шевелилась в душе Наполеона и заставляла сильнее биться его сердце. Он снова брался за изучение топографии бассейна Средиземного моря; он искал на карте места, где вскоре раздастся грохот пушек. О, если бы он мог быть там, где будут громить англичан, защищая интересы французской нации!

   Чтобы победить отчаяние, все сильнее охватывавшее его сердце, Наполеон постарался отогнать от себя неприятные мысли и совершенно погрузился в работу.

   Два легких удара в дверь заставили Бонапарта поднять голову. Он вздрогнул, и смутная тревога закралась в его душу. Самые храбрые люди, не имея никаких средств к существованию, пугаются при внезапном появлении постороннего человека. Они смело смотрят в глаза смерти, но трусливо дрожат при мысли, что может явиться кредитор с требованием уплаты долга.

   Снова раздался стук в дверь, на этот раз более сильный, чем первый.

   "Это, вероятно, Можар явился со счетом", - подумал, краснея, Бонапарт.

   - Войдите! - пригласил он.

   Прошла минута, но никто не показывался.

   - Войдите же! - нетерпеливо повторил Наполеон.

   "Нет, это не хозяин гостиницы, - продолжал размышлять Бонапарт. - Жюно или Буррьен тоже не ждали бы так долго. Кто же может прийти сегодня?"

   Наполеон не привык к посещениям и теперь смотрел на дверь скорее с любопытством, чем с тревогой.

   Наконец дверь открылась, и в комнату вошел молодой человек в форме пехотинца. Его красивое, нежное лицо отличалось свежестью, а большие черные глаза выражали энергию. На одном рукаве блестела новая нашивка, обозначавшая, что молодой солдат имеет чин унтер-офицера.

   - Что вам угодно? - резко спросил Бонапарт. - Вы, очевидно, ошиблись адресом.

   - Я имею честь говорить с капитаном артиллерии Бонапартом, не правда ли? - спросил молодой человек, отдавая честь.

   - Да, я Наполеон Бонапарт! - ответил капитан. - Что вам угодно?

   - Мое имя Ренэ! - с некоторой заминкой проговорил маленький солдат.

   - Ренэ? - удивленно повторил Бонапарт, разглядывая незнакомца таким острым взглядом, точно желал проникнуть в глубину его души.

   - Да, Ренэ! - более уверенным тоном подтвердил солдат. - В батальоне машенских добровольцев, где я состою на службе, меня называют также Красавчик Сержант.

   - Вы вполне заслуживаете это прозвище, - улыбаясь, заметил Наполеон, - вы слишком изящны, слишком кокетливы для солдата...

   - Подождите высказывать обо мне свое мнение, капитан, до того дня, когда увидите меня в бою, - смело прервал Бонапарта молодой воин.

   Наполеон грустно вздохнул и пробормотал:

   - Удастся ли мне когда-нибудь быть на поле сражения? Однако скажите, что вам нужно от меня, чем я могу быть вам полезен?

   - Вот в чем заключается моя просьба, капитан, - начал Ренэ, - мой батальон под командой Борепэра...

   - Ах, я знаю, это храбрый и энергичный воин, - перебил солдата Бонапарт. - Где же теперь ваш батальон? - с интересом спросил он, не переставая пристально вглядываться в сержанта, который поражал своей девичьей застенчивостью и нежными чертами лица.

   - В Париже, - ответил сержант, - но только всего несколько дней! Мы пришли из Анже и теперь хлопочем о том, чтобы нам предоставили честь первыми перейти границу... Нас посылают на помощь Вердену.

   - Это прекрасно! Как вы счастливы, что имеете возможность сражаться! - со вздохом воскликнул Наполеон. - Однако скажите же наконец, что вам от меня угодно?

   - У меня есть брат Марсель, капитан, - застенчиво проговорил сержант.

   - Вашего брата зовут Марсель? - недоверчиво спросил Бонапарт.

   - Да, Марсель Ренэ, - смутившись, поспешил ответить солдат, потупясь под инквизиторским взглядом капитана. Мой брат - доктор... Его командировали как полкового лекаря в четвертый артиллерийский полк в Валенсе.

   - Мой полк, или, вернее, мой бывший полк! - воскликнул Наполеон.

   - Да, капитан. Я узнал от национальной гвардии, с которой столкнулся сегодня при сражении в Тюильри, что вы в Париже. Мне, между прочим, сообщил об этом Лефевр, который знает вас.

   - Ах, Лефевр, это чудесный малый, - прервал сержанта Бонапарт, - да, да, я тоже знаю его. Что же сказал вам Лефевр?

   - Что вы могли бы оказать протекцию моему брату, попросив командующего войсками перевести его. Одним словом, мне хотелось бы, чтобы Марселя отозвали из артиллерийского полка, который находится в Валенсе, и перевели в северную армию.

   Бонапарт глубоко задумался, не спуская взгляда с красивого сержанта, который смущался все больше и больше. По-видимому, он хотел поскорее отделаться от тяготившей его просьбы и торопливо говорил, время от времени робко запинаясь.

   - Марсель был бы таким образом со мной, - продолжал сержант, - я не потерял бы его из виду, мы были бы с ним вместе и, если бы его ранили, я мог бы ухаживать за ним; может быть, даже спасти от смерти! О капитан, окажите нам обоим эту огромную услугу! Если мы будем вместе, то оба станем благословлять вас, будем признательны вам на всю жизнь.

   При последних словах голос молодого солдата задрожал, как будто он удерживался от рыданий.

   Наполеон поднялся с места и, подойдя к взволнованному сержанту, произнес:

   - Прежде всего, дитя мое, я не в состоянии ничего сделать ни для вас, ни для того господина, которого вы называете своим братом; Лефевр, вероятно, сказал вам, что я теперь не у дел. Моя рекомендация не только не принесла бы вам пользы, но, несомненно, повредила бы. В Париже у меня вовсе нет знакомых, я совершенно одинок и сам должен искать для себя протекции. Я знаю только здесь одно лицо - брата влиятельного человека, бывшего депутата, Максимилиана Робеспьера, он живет близко отсюда, на улице Сент-Оноре. Пойдите к нему от моего имени; может быть, ему и удастся добиться того, в чем мне, наверное, отказали бы.

   - О, благодарю вас, капитан! - радостно воскликнул сержант. - Чем я могу доказать вам свою признательность?

   Бонапарт поднял вверх палец и полусмеясь, полусерьезно медленно проговорил:

   - Вы можете доказать ее, храбрый воин, тем, что объясните мне, по какой причине вы облеклись в костюм, не соответствующий вашему полу?

   Красавчик Сержант задрожал от страха.

   - Простите, капитан, не выдавайте меня, - умоляющим тоном начал просить он. - Будьте великодушны! Не губите меня, не открывайте никому моего обмана. Да, я женщина!

   - Я это заподозрил сразу же, - добродушно ответил Наполеон. - Но каким образом ни ваши товарищи, ни ваши начальники не заметили подлога - для меня совершенно непонятно.

   - В нашем батальоне много совсем юных солдат без малейшего намека на усы, - ответила Ренэ. - И кроме того, я отношусь очень серьезно к своим обязанностям и точно исполняю порученное мне дело.

   - Я в этом не сомневаюсь! - заметил Наполеон. - Итак, вы - доброволец, желаете вступить в северную армию и хотите, чтобы этот полковой лекарь, по имени Марсель, был переведен туда же. Несомненно, что он для вас ближе родного брата; я предполагаю, что ради него вы переменили костюм и подвергаетесь всем опасностям войны. Нет-нет, можете не открывать мне своей тайны! Я очень заинтересовался вами и рад оказать вам услугу. Если я буду в состоянии сделать что-нибудь для вас, то, пожалуйста, рассчитывайте на меня. А теперь пойдите к Робеспьеру младшему и скажите, что вас послал к нему его друг Бонапарт.

   Он подал руку Красавчику Сержанту, который горячо пожал ее.

   Капитан следил глазами за удалявшейся, сиявшей от счастья Ренэ, и его лицо омрачилось.

   - Они любят друг друга, - с завистью пробормотал он, - и оба будут сражаться за свое отечество. Счастливцы! - Наполеон подошел к столу и снова начал водить пальцем по карте. Он долго с задумчивым видом смотрел на то место, где должен был находиться город Тулон, главнейшая морская южная гавань. - О, если бы я мог драться с англичанами, - тихо произнес он, - я оттуда начал бы громить их!

   Палец Наполеона лихорадочно дрожал на одной точке, и он мысленно представлял себе горячий бой, в котором он уничтожал английский флот.

  

  

  

   Граф Сюржэр, обладатель замка, находившегося возле Лаваля, поспешил переселиться на гостеприимный берег Рейна при первых шумных раскатах революции. Он поселился в Кобленце и решил в качестве постороннего наблюдателя следить за событиями. Номинально он числился в армии принцев, но, ссылаясь на свой возраст - хотя ему минуло всего пятьдесят лет - и на всевозможные недуги, считал себя вправе спокойно сидеть на месте под защитой королевской и императорской армий. Поспешность, с которой граф бросил свой замок, объясняется не только страхом перед санкюлотами или любовью к принцам, а еще и совершенно посторонними обстоятельствами.

   После нескольких лет супружеской жизни граф овдовел. Не имея детей и никого из близких родных, граф вступил в тайную связь с женой своего соседа по имению, горячего роялиста. Со времени ночи 4 августа сосед не переставал говорить о вооружении, о необходимости бить в набат и собирать крестьян для защиты веры и старых дворянских устоев. Графу Сюржэру, ввиду его близких отношений с соседом, волей-неволей пришлось бы последовать за другом в его воинственных предприятиях. Между тем граф не проявлял никакой склонности к военному делу; он предпочитал проводить время в обществе дам, и успех у них для него был выше всяких почестей битвы.

   Помимо всех выше приведенных соображений у графа Сюржэра была одна наиболее важная причина, заставлявшая его стремиться подальше от своего дома: его начала страшно тяготить связь с женой соседа. Дама его сердца с годами отяжелела и из легкой, грациозной сильфиды превратилась в тучную, почти квадратную матрону с огромнейшим бюстом. Из всех весомых тел наибольшей тяжестью обладает всегда та женщина, которую перестали любить; по крайней мере так думал граф Сюржэр. Он считался человеком очень умным, любил удовольствия и не переносил слез, жалоб и угроз ревности. Отличаясь независимым характером, он не мог примириться ни с каким гнетом, и рабство любви теперь казалось ему самым ужасным.

   Сюржэр долго оставался верен маркизе Лювиньи, терпеливо перенося свою роль нежного друга дома, но внутренне тяготился этой связью. Если он раньше не порвал ее, то лишь потому, что нигде во всей округе не было ни одной подходящей дамы для ухаживания, а у него самого не хватало денег для того, чтобы переехать в столицу и вести жизнь придворного.

   Надвигавшиеся события привели наконец к развязке. Маркиз Лювиньи непременно хотел вовлечь своего соседа в партизанскую войну, а маркиза требовала, чтобы граф Сюржэр сопровождал ее в ее странствованиях по лесам. Она собиралась изображать воинственную амазонку с пистолетами за поясом и с белой кокардой на шляпе. Соседи Лювиньи так напугали бедного графа, что он твердо решил как можно скорее уехать из своего замка. Это решение имело двойное преимущество: у графа Сюржэра появлялась возможность показать свою верность королю и вместе с тем освободиться от тяжеловесной дамы сердца и ее слишком храбро настроенного супруга. Граф был одинок и потому мог чувствовать себя совершенно свободным. В один прекрасный день он объявил, что получил предписание от графа Прованса спешно присоединиться к нему и потому должен немедленно расстаться со своими друзьями.

   Из боязни, чтобы маркиз и маркиза не вздумали отказаться от своих планов и не последовали за ним, граф Сюржэр сообщил соседу, что граф Прованс поручил ему передать маркизу де Лювиньи горячую благодарность за его верную службу и за старание сохранить для короля преданность народа западных провинций.

   Маркиз пришел в восторг от доверия королевского дома и решил, что не имеет права покинуть свой почетный пост. Маркиза же немного поплакала, но скоро утешилась при мысли, что она будет воевать, сидя верхом на лошади, в шляпе с белой кокардой и пистолетами за поясом.

   Когда граф Сюржэр попросил у маркиза разрешения поцеловать его жену на прощанье, маркиза улыбнулась сквозь слезы и подставила графу свою щеку. Целуя даму своего сердца, Сюржэр нашел возможность прошептать ей:

   - Береги Ренэ! Я заеду к ней проститься.

   Маркиза молча наклонила голову в знак того, что исполнит желание своего друга.

   Граф, веселый, помолодевший, вскочил на свою лошадь и, посылая рукой последний привет маркизу и его жене, направился по дороге в Фужер, к чистому беленькому домику, окруженному цветущими растениями, который назывался сторожкой. Когда-то этот домик служил местом свидания для всех великосветских охотников окрестностей Маенны, а теперь в нем жил лесничий графа Сюржэра, старик Бризэ.

   Граф остановил лошадь перед изгородью, окружавшей двор, и соскочил с седла, вспугнув при этом кур, рывшихся в траве, и уток, барахтавшихся в пруду, покрытом зеленой плесенью.

   Собака залаяла.

   - Смирно, смирно, Рамоно, - раздался чей-то громкий голос, - разве ты не узнал его сиятельства?

   - Здравствуй, Бризэ! Ну, что нового у вас? - спросил граф.

   - Новостей нет никаких, ваше сиятельство! - ответил старый лесничий, стоя на пороге дома.

   Он был одет в бархатную куртку и высокие сапоги, на боку у него висел большой нож. Казалось, что лесничий готов каждую минуту спустить своих собак для загонки или, схватив ружье, просидеть в засаде до самого захода солнца.

   Внутри дом был так же чист, как и снаружи; охотничьи рога блестели, как зеркало; стены были украшены клыками животных и чучелами лисиц и диких коз.

   - Не окажете ли вы мне чести, ваше сиятельство, войти в дом и выпить кружку сидра! - предложил лесничий.

   - Я не отказал бы тебе в этом, мой милый Бризэ, во всякое другое время, но сегодня никак не могу! - ответил граф. - Я уезжаю и пробуду довольно долго в отсутствии.

   - Ах, ваше сиятельство, вы покидаете нас? - грустно воскликнул лесничий. - Да еще в такое неспокойное время! Что мы будем делать без вас?

   - Я вернусь, старина, - поспешил граф успокоить своего слугу, - я просто хочу прокатиться для удовольствия.

   - Конечно, ваше сиятельство, вполне от вас зависит уехать или остаться, - покорным тоном заметил Бризэ. - Может быть, вам угодно будет что-нибудь приказать мне на время вашего отсутствия?

   - Мне нечего приказывать, Бризэ! - возразил граф. - Как тебе известно, исключительное право на охоту отменено; таким образом тебе, собственно, нечего делать.

   Бризэ печально махнул рукой.

   - Это разрешение охоты вызвано отчаянием, - пробормотал он. - Если бы только этим ограничились... - Он вдруг остановился, вспомнив, что говорит с графом и своим повелителем. Слепой приверженец революции во всех ее проявлениях, Бризэ становился врагом ее, когда дело касаюсь охоты. - Стрелять чужую дичь! - мрачно прибавил он, - Ведь это нечто невиданное!..

   - Вам придется, то есть я хочу сказать, нам всем придется еще очень многое увидеть и услышать, мой милый Бризэ, - заметил граф. - Но вернемся к тому, что привело меня сюда. Скажите мне, где Ренэ?

   - Барышня Ренэ пошла с моей женой на ферму Вербуа, близко отсюда! - ответил лесничий. - Они скоро вернутся; я думаю, что через четверть часа они будут уже здесь.

   - Я не могу ждать! - возразил граф. - Мне нужно еще сегодня вечером поспеть в Ренн. Поцелуй за меня Ренэ. Ну, прощай, милый Бризэ, будь здоров! Я вернусь, я непременно вернусь!

   Благосклонно кивнув головой своему слуге, граф Сюржэр затем быстро и ловко вскочил в седло и ускакал. Мысль о нежной сцене расставания с Ренэ тяготила графа, и теперь он был рад, что избежал ее. Всякие сердечные излияния были неприятны ему, но это вовсе не было доказательством того, что у него не было нежных чувств к молодой девушке.

   Ренэ была дочерью графа и маркизы Лювиньи; Сюржэр по-своему любил ее, хотя довольно умеренно. Он, конечно, заботился о Ренэ, не жалел денег ей на подарки, но почти никогда не ласкал девочку и держался вдали от нее.

   Сразу же по рождении Ренэ, которая, к счастью, появилась на свет во время продолжительного отсутствия маркиза де Лювиньи, девочку отдали на воспитание лесничему Бризэ и его жене. Ребенок не знал своих настоящих родителей и лишь изредка встречался с ними случайно на прогулках или во время их редких приездов в "сторожку". Эти свидания происходили почти всегда при свидетелях, так как появление "важных господ" привлекало массу любопытных крестьян. Таким образом Ренэ не знала тайны своего происхождения, и ей никогда не приходила в голову мысль, что величавая маркиза и граф, владелец большого поместья, хозяин лесничего Бризэ, приезжают изредка специально для нее, что между нею и этими людьми существует самая близкая естественная связь.

   Благодаря либеральным взглядам графа Ренэ воспитывалась на свободе; она получила хорошее образование и держала себя с непринужденностью светской барышни. Еще будучи девочкой, Ренэ отлично ездила верхом, большей частью одна, без всяких провожатых. Не зная страха, она быстро мчалась по полям и лугам на маленькой лошадке, присланной из конюшни графа Сюржэра. Иногда Бризэ брал с собой в лес маленькую Ренэ, и девочка очень полюбила таинственный шум деревьев, шорох высохших листьев и звонкие голоса птиц.

   Однажды Бризэ, пообедав на свежем воздухе, крепко уснул в лесу, Ренэ, сопровождавшая своего приемного отца, тихо подкралась к спящему и унесла его ружье. Выйдя на лужайку, она прицелилась в пролетавшего мимо фазана и спустила курок. Птица тяжело упала на землю.

   Ренэ стояла в первые минуты точно ошеломленная и с удивлением смотрела на свою жертву; но вдруг радость победы промелькнула в ее глазах. Легавая собака быстро подбежала к фазану, лежавшему на земле с распростертыми крыльями, и, схватив его, принесла своей маленькой госпоже. Ренэ ласково погладила собаку и, отняв у нее птицу, так тщательно спрятала фазана в сумку, точно оберегала какое-нибудь сокровище. Бризэ проснулся и, не видя своего ружья, сильно испугался. Он думал, что браконьеры воспользовались его сном и обезоружили его. Узнав, что виновницей была Ренэ, он успокоился; правда, он слегка побранил девочку, но в душе был очень горд, что его приемная дочь оказалась такой смелой и ловкой охотницей.

   С тех пор Ренэ постоянно охотилась со своим названым отцом и почти всегда возвращалась с какой-нибудь добычей. Таким образом Ренэ привыкла к долгой, утомительной ходьбе, к лишению известного комфорта, к запаху пороха и оружию.

   Часто, когда Бризэ, расставив силки и устроив западню, оставался в лесной чаще, высматривая браконьеров, Ренэ брала ружье и под видом охоты уходила далеко от старика. Но в такие дни зайцы, куропатки и другая дичь могли свободно наслаждаться прелестью теплого дня, так как молодая девушка не обращала на них никакого внимания. Она спешила к тенистому уголку, расположенному на берегу реки, возле мельницы, где за стеной высоких тополей образовалась как бы беседка. Ренэ привлекали не прохлада и тишина этого уединенного места, не журчанье ручейка, а нечто другое: сын мельника, Марсель, постоянно приходил сюда с книгой. Увидев Ренэ, Марсель бросал книгу и спешил навстречу молодой девушке.

   Ренэ было в то время семнадцать лет, а Марселю пошел двадцатый год. Марсель был сыном зажиточного крестьянина-мельника и приходился племянником приходскому священнику. Благодаря своему дяде он выучил латынь и должен был сделаться духовным лицом, но служение церкви не прельщало юношу. Он страстно любил природу и потому хотел посвятить себя естественным наукам. Священник дал своему племяннику возможность подготовиться к деятельности медика, и Марсель даже прослушал курс анатомии у одного доктора, друга его дяди. Юноша прилежно учился и успешно сдал вступительный экзамен в городе Рене.

   Всеми своими мечтами он делился с Ренэ, которая очень часто под предлогом охоты приходила к мельнице. Молодой человек представлял себе свою жизнь сначала в Ренне, а потом в Париже, где он приобретет славу и деньги и сможет помогать всем страждущим и убогим. Марсель отличался нежной, отчасти сентиментальной душой. Он был горячим поклонником Руссо и преклонялся перед природой. Он не понимал национального патриотизма, называл себя гражданином всего мира и утверждал, что не должно существовать никаких отдельных государств, что люди всего мира равны и имеют одно общее отечество - земной шар. Марселю удалось познакомиться с некоторыми трудами греческого философа Анаксагора, он проникся его учением и мечтал о всемирной республике.

   Развивая свои планы на будущее, Марсель присоединял к ним и Ренэ. Она должна была ехать с ним в Париж в качестве его любимой жены. Хотя молодые люди до сих пор еще не объяснялись в любви, но твердо были уверены в чувствах друг друга; и каждый из них давно решил в глубине своей души, что никогда не расстанется с предметом своей страсти. Казалось, что не существовало никаких препятствий для их брака; оба были почти одинакового возраста, нравились друг другу, и их общественное положение было тоже одинаково. Марсель, сын мельника, был вполне подходящей партией для дочери графского лесничего.

   Однажды старушка Туанон, жена Бризэ, собирала траву на берегу ручья для своих кроликов и невольно подслушала разговор молодых людей. В это время Марсель как раз говорил Ренэ, что надеется назвать ее своей женой. Старушка слегка пожурила молодую девушку и, к величайшему удивлению Марселя, намекнула, что для их брака может явиться серьезное препятствие со стороны Ренэ. Сын мельника, обладавший известным состоянием, мог еще рассчитывать на сопротивление со стороны своего отца, ввиду того, что Ренэ была бедной девушкой, но совершенно не мог понять, о каком препятствии говорит Туанон.

   Когда граф Сюржэр неожиданно покинул свое поместье, а затем разнеслась весть, что он эмигрировал за границу для того, чтобы присоединиться к принцам, старушка Бризэ пошла к молодым и лукаво проговорила:

   - Ну, милые дети, если у вас еще не пропала охота пожениться, то вам нужно теперь просить разрешения только у одного мельника.

   Марсель никак не мог понять, почему вдруг исчезло то препятствие со стороны Ренэ, о котором недавно говорила Туанон, но не желал ни о чем расспрашивать ее и поспешил объявить своему отцу, что хотел бы жениться на Ренэ.

   Мельник ответил, что ничего не имеет против молодой девушки, но тем не менее старался отговорить сына от этого брака.

   - Ты еще очень молод, - сказал мельник, - тебе нужно много работать, достичь положения и только потом думать о женитьбе!

   Одним словом, он сказал все то, что говорят обычно родители, когда находят невесту или жениха неподходящими и стесняются почему-нибудь отказать прямо.

   Пораженный отношением отца к его заветной мечте, Марсель старался понять настоящую причину этого отказа "Молодой человек не допускал мысли, что мельник считает дочь лесничего недостойной женой для него. Ссылке на молодость Марсель тоже не придавал никакого значения.

   Наконец жена мельника открыла Марселю, в чем заключается суть. Матери обычно не умеют хранить тайны, когда вопрос касается счастья их детей, этому правилу не изменила и жена мельника. Она рассказала Марселю, что нотариус Бертран ле Гоэц, управлявший всеми имениями графа и бывший полновластным хозяином в отсутствие Сюржэра, питает нежные чувства к хорошенькой Ренэ и собирается просить ее руки у Бризэ.

   Марсель глубоко опечалился сообщением матери, а гнев и ревность еще усилили его страсть к молодой девушке.

   Отвратительный старый Бертран, о котором говорят так много дурного, осмеливается быть соперником Марселя! Конечно, Ренэ не могла любить безобразного старого нотариуса, она не приняла бы его предложения, с этой стороны не о чем было беспокоиться; но Марселя страшно пугала мысль, что лесничий, из боязни потерять место, заставит свою дочь согласиться выйти за Бертрана. Граф Сюржэр, уезжая, дал широкие полномочия своему управляющему, и тот мог рассчитать каждого, кто показался бы ему лишним.

   Однако опасения Марселя были напрасны: Бертран ле Гоэц не мог отказать Бризэ - старому, опытному лесничему графа - без какой-нибудь особенно веской причины, тем более что Бризэ служил образцом честности и порядочности для всех окрестных лесничих и егерей.

   Хитрый нотариус прекрасно сознавал это и потому стал искать поддержки своим планам у мельника. Отец Марселя арендовал у графа землю, необходимую для благосостояния мельницы, и от Бертрана зависело, продолжить ли договор об аренде или уничтожить его; в последнем случае мельник был бы совершенно разорен. И вот Бертран, нисколько не стесняясь, заявил мельнику, что отдаст ему на будущий год землю лишь при том условии, что Марсель порвет всякую связь с Ренэ и никогда не будет встречаться с ней. Если же этого не будет, то Бертран собирался уничтожить договор и заставить мельника переселиться в какое-нибудь другое место.

   Когда Марсель узнал о планах и условиях нотариуса, он пришел в ярость и объявил, что "пойдет в контору старой обезьяны и переломает ему ребра". Мать отговорила его от этого безумного поступка, напомнив Марселю, что нотариус обладал большим влиянием и любил мстить своим врагам.

   По своим взглядам Бертран был самым страшным, кровожадным революционером. Он не переставал говорить о казнях, требовал, чтобы без всяких колебаний рубили головы всем противникам революции. Он переписывался с сам