Лепеллетье Эдмон - Капитан Наполеон

направляемый совершенно хладнокровно защитниками дворца, причинил жестокий урон. В одно мгновение вестибюль наполнился трупами. Кровь ручьями текла по полу. Весь вестибюль застилали густые клубы дыма.

   За первым выстрелом последовала общая перестрелка. Швейцарцы и "рыцари кинжала", многие из которых переоделись в гвардейскую форму, стреляли через забаррикадированные окна. Все их выстрелы попадали в цель.

   Дворы опустели. Карусель казалась словно выметенной.

   Тогда швейцарцы сделали отважную вылазку до улицы Сент-Оноре. Но марсельцы, бретонцы и национальная гвардия собрались с силами и вернулись с пушками. Швейцарцы были выбиты, дворец опустошен. Ничто не могло сопротивляться победоносной толпе. Большинство швейцарцев было перебито во дворце, в садах; их преследовали до Елисейских Полей. Большинство из оставшихся в живых было обязано жизнью великодушию победителей, которые старались защитить их от народной ярости.

   Король Людвик XVI потребовал, чтобы швейцарцы прекратили огонь. Этот приказ он дал д'Эрвальи, но предводитель шайки "рыцарей кинжала" предпочел не передавать его пока что куда следует. Он, как и королева, думал в то время, что победа останется за защитниками дворца и что пальба проучит тех, кого он называл не особенно лестно - "сволочи". Когда он увидал свою ошибку, было уже слишком поздно: дворец был во власти толпы, а король, пленник национального собрания, вскоре был посажен в тюрьму.

   Екатерина, которая не чувствовала ни малейшего страха, с волнением прислушивалась к началу боя и, не слыша потом выстрелов, решила добраться до Карусели. Она хотела узнать, не согласится ли король добровольно отказаться от своих прав и ускорить ее свадьбу, а кроме того, ей хотелось бы найти среди сражающихся Лефевра.

   Эта мысль встретить его всего черного от порохового дыма сражающимся, словно дьявол, в первых рядах, под градом выстрелов, не только не внушала Екатерине страха, но положительно вдохновляла ее. Ей хотелось бы быть подле жениха, иметь возможность подавать ему патроны, даже больше - самой держать ружье и стрелять из него по защитникам короля. Вдыхая запах пороха, она чувствовала в себе сердце вояки. Она хотела бы делить с Лефевром все опасности, и слава, которая неминуемо осенит Лефевра, заставляла ее и гордиться им, и немного завидовать ему.

   Но ни разу ей не пришло в голову, что он может пасть, сраженный пулей швейцарца. Разве же им не было предсказано, что он будет командовать армией, а она станет его женой?! Значит, ни он, ни она не обречены на гибель в бойне этого дня! И, не обращая внимания на опасность, Екатерина все дальше и дальше продвигалась вперед, разыскивая Лефевра и бравируя своей храбростью.

   Когда со стороны швейцарцев последовал ужасный залп, то все бросились врассыпную. Толпа беглецов увлекла за собой Екатерину на улицу Рояль-Сен-Рок. Около своей прачечной она несколько оправилась, боясь, как бы паника не разрослась еще более и как бы толпа не бросилась к ней в дом. Она еще не потеряла окончательно надежды, но уже начинала бояться, как бы день ее свадьбы не был отложен в долгий ящик.

   - Ну уж эти мужчины! Как им не стыдно так позорно отступать? - ворчала она со злостью, толкая ногой дверь своей прачечной. - О, если бы у меня было ружье, я-то уж осталась бы! Держу пари, что и Лефевр тоже не бросился бежать, как они.

   Возбужденная, нетерпеливая Екатерина прислушивалась, поджидала вестей о победе, на которую не переставала надеяться. Когда пушки загромыхали изо всей силы, Екатерина подскочила от радости и закричала:

   - Вот это наши! Браво, артиллеристы!

   Затем она снова стала прислушиваться.

   Пушечные выстрелы все учащались, доносились треск ружейных выстрелов, боевые крики. Очевидно, патриоты продвигались вперед, победа была за ними!

   О, как не терпелось Екатерине поскорее увидеть своего Лефевра целым и невредимым, поцеловать его как победителя и сказать ему:

   - Ну, теперь мы можем жениться.

   Она лихорадочно металась по прачечной, ставни которой из предосторожности заперла.

   Она не решалась уйти. Правда, ей очень хотелось вернуться на поле сражения, но она боялась, как бы в ее отсутствие не пришел Лефевр. Он будет встревожен и не будет знать, где ее искать. Самое лучшее было обождать его. Очевидно, после взятия дворца он с товарищами пройдет по улице Рояль-Сен-Рок.

   Улица снова стала спокойной и пустынной, соседи позапирались у себя. Только что пробило двенадцать. Издали доносились отдельные ружейные выстрелы. Сквозь щель своей двери Екатерина видела вдали по улице Сен-Онорэ какие-то бегущие тени, преследуемые вооруженными людьми. Это были последние защитники дворца, которых преследовали по улицам.

   Вдруг после двух-трех выстрелов, раздавшихся совсем близко от нее, Екатерина услыхала шум шагов по аллее, которая вела ко второму выходу из ее прачечной на улицу Сен-Рок. Она вздрогнула и пробормотала:

   - Можно подумать, что сюда кто-то бежит. Да... кто-то идет. Но кто это может быть?

   Бесстрашная, она подбежала к двери и открыла засов.

   Показался человек, бледный, слабый, весь окровавленный, с рукой, прижатой к груди, он с трудом волочил ноги. Этот раненый был в белом костюме, коротких панталонах и шелковых чулках. Это был не патриот; если же он и сражался, то уж наверняка в рядах врагов народа.

   - Кто вы? Что вам нужно? - решительно спросила Екатерина.

   - Побежденный... я ранен... меня преследуют. Спрячьте меня, во имя Неба, мадам! Я граф Нейпперг... австрийский офицер...

   Он не мог сказать ничего более. Розовая пена показалась на его губах, а лицо покрылось ужасающей бледностью. Покачнувшись, он рухнул у порога.

   Екатерина, увидев, что этот молодой человек, так элегантно одетый, с жабо и жилетом, залитыми кровью, падает перед нею, испытала жалость и ужас.

   - Ах, бедный юноша! - сказала она. - Как они отделали его!.. А ведь это аристократ! Он стрелял в народ, он даже не француз... он сказал, что он австриец. Но это все равно, во всяком случае он человек!

   И движимая чувством доброты, которой так много в сердце женщины, как бы энергична она ни была (во всякой здоровенной маркитантке можно встретить нежную сестру милосердия), Екатерина нагнулась, ощупала грудь раненого, осторожно расстегнула залитое кровью белье и стала смотреть, жив ли он еще.

   - Он еще дышит, - радостно сказала она, - значит, его можно спасти!

   Затем, подбежав к кадке с водой, Екатерина набрала ведерко и, тщательно заперев дверь с улицы и осмотрев засов, вернулась к раненому.

   Она наложила ему компресс, разорвав для этого на тряпки первое белье, попавшееся ей под руку. В спешке она не заметила, что разорвала мужскую рубашку.

   - Батюшки! Что я наделала, - сказала она, - я изодрала рубашку клиента! - Она посмотрела на метку. - Ах, эго рубашка бедного артиллерийского капитана... Наполеона Бонапарта! У бедного парня их не очень-то много. Правда, он мне должен по громадному счету, но все равно - я верну ему новую рубашку; пойду куплю и снесу ему сама, скажу, что прожгла его рубашку утюгом. Только бы он принял, а то он так горд. Да, вот человек, который не обращает внимания на белье... не больше, чем на женщин, впрочем! - прибавила она с легким вздохом.

   Продолжая думать о клиенте, рубашку которого она расщипала на корпию, Екатерина осторожно накладывала компрессы на рану артиллерийского офицера - гостя, совершенно неожиданного для такой патриотки, как она.

   Вид этого молодого человека, пораженного, быть может, насмерть, бледного, совершенно без сил, перевернул все чувства Екатерины. Это уже не была амазонка в короткой юбчонке, которая стремилась затесаться в среду сражающихся, которая подскакивала от радости при каждом залпе и желала иметь ружье, чтобы принять участие в этом празднике смерти. Она стала ангелом хранителем, склонившимся к человеческим страданиям. На ее устах почти дрожало проклятие войне, а в голове мелькала мысль, что люди до сих пор остались порядочными дикарями, если могут таким образом решетить друг друга. Но в то же время у нее еще больше закипала ненависть против своих короля и королевы, сделавших неизбежной подобную бойню.

   - Это австриец, - пробормотала Екатерина. - Что ему нужно было у нас? Защищать австриячку, госпожу "Вето"? А ведь у него далеко не злой вид...

   Она внимательно всмотрелась в офицера.

   - Он еще так молод... не больше двадцати лет... да и то нет! Можно подумать, что это девчонка.

   Потом ей пришло в голову чисто профессиональное замечание:

   - Какое у него тонкое белье... все батист! О, это аристократ.

   И она вздохнула, словно бы желая сказать: "Как жаль"...

   Под благотворным влиянием холодной воды и компрессов, приостановивших кровотечение, раненый постепенно приходил в сознание. Он медленно открыл глаза. Помертвелые зрачки что-то искали вокруг.

   Вместе с сознанием к нему пришел и страх опасности. Он сделал движение, как бы желая встать.

   - Не убивайте меня! - пробормотал он с чрезвычайным усилием, простирая руки вперед, словно собираясь отражать удары невидимых врагов, а затем, собрав все силы, заставил себя выговорить следующую фразу: - Вы - Екатерина Юпшэ... из Сент-Амарена? Меня послала к вам мадемуазель де Лавелин. Он сказала мне, что вы очень добры, что вы поможете мне спрятаться... позднее я вам все объясню.

   - Мадемуазель Бланш де Лавелин? - с изумлением переспросила Екатерина. - Дочь губернатора Сент-Амарена, моя благодетельница? Та, которая помогла мне устроиться, купить эту мастерскую? Так вы ее знаете? О, для нее я готова не отступить ни перед какой опасностью! Вы не ошиблись, придя сюда. Здесь вы в безопасности, и тот, кто захочет вырвать вас из этого убежища, должен будет перешагнуть через мой труп!

   Раненый пытался заговорить. Очевидно, он хотел еще раз упомянуть имя Бланш де Лавелин, которое оказало такое сильное действие на Екатерину.

   Но та жестом приказала ему замолчать.

   - Будьте благоразумны, - сказала она ему материнским тоном, - никто не собирается убивать вас! Мадемуазель Бланш будет довольна мной. Вы у патриотки. - Но тотчас она перебила себя, проворчав: - Что это я вздумала ему говорить? Разве австрийцы знают, что такое патриоты? Это - рабы. Вы у друзей, - поправилась она вслух. Нейпперг опять рухнул на пол. Его силы снова истощились. Но он услышал сочувственные слова Екатерины и понял, что спасен. Выражение несказанной радости и признательности осветило его лицо. Он был у друзей, имя Бланш де Лавелин покровительствовало ему, значит, ему больше нечего бояться... В последнем усилии, с полузакрытыми глазами он протянул руку и стал искать своей похолодевшей, бескровной рукой руку Екатерины.

   - Хорошо, хорошо! Успокойтесь! Дайте мне сделать для вас все, что нужно, гражданин австриец! - сказала Екатерина, стараясь успокоить его волнение.

   Она задумалась и сказала себе:

   "Ему было бы лучше, если бы он прилег на кровать. Но у меня не хватит силы дотащить его до кровати. Ах, если бы Лефевр был здесь! Но он что-то не идет! Да и будет ли он?"

   Екатерина не докончила своей мысли. Ей впервые пришло в голову, что и Лефевр мог быть теперь таким же недвижимым, как и этот иностранный офицер, мог истекать кровью и находиться при последнем издыхании. И от этой мысли у Екатерины все похолодело внутри.

   - Какой ужас - эта война! - пробормотала она.

   Но сейчас же энергичный характер взял верх над грустными мыслями, и она подумала:

   "Ну вот еще! Лефевр слишком храбр, слишком основателен, чтобы быть вроде этого аристократишки. Мой Лефевр - настоящая ловушка для пуль! Он примет их целую дюжину и даже "уф" не скажет. Не так он скроен, как эти ветрогоны. А еще суются защищать мадам "Вето", осмеливаются стрелять в народ!"

   Она пожала плечами, затем, снова взглянув на раненого, сказала:

   - Но он не может остаться так, он, наверное, умрет. Но как быть? Это друг мадемуазель Бланш; я не могу оставить его умирать таким образом. Я должна все сделать, чтобы вернуть ему жизнь.

   Вдруг ей пришло в голову:

   "Может быть, это жених мадемуазель Бланш? Вот-то чудно будет, если я обвенчаю ее, я, которой она хотела дать приданое! О, я непременно должна спасти этого молодого человека. А тут еще Лефевр не идет! - встревоженно прибавила она, не зная, каким образом перенести австрийца на кровать. Вдруг ей пришла в голову новая мысль: - А ведь и лучше, что Лефевра нет! О, не потому, что он был бы зол или что ему придет в голову упрекнуть меня в спасении аристократа! Когда он узнает, что это друг моей благодетельницы, он ничего не скажет. Да кроме того, французский солдат не знает врагов по окончании сражения, Лефевр это часто говаривал мне. Но он ревнив, как тигр; ему не понравится, что ухаживаю за этим изнеженным аристократом. Он, быть может, начнет раздумывать, как это могло случиться, что молодой человек стал искать убежище прямо у меня. "Для того чтобы искать убежище у тебя, он должен тебя знать!" - вот что он скажет! Правда, я отлично знаю, что ответить ему на это. Но это ничего не значит, я все-таки предпочитаю, чтобы он не видел".

   Екатерина снова сделала попытку приподнять юного австрийца, ставшего очень тяжелым.

   В этот момент в дверь с улицы постучали.

   Екатерина вздрогнула и прислушалась, побледнев больше раненого.

   "Кто это может быть? - подумала она. - Прачечная заперта, да никому и в голову не придет явиться с бельем или зайти за чистым в такой день".

   На улице послышался стук ружейных прикладов. В то же время раздался стук в дверь с аллеи. Слышались раздраженные голоса:

   - Он скрылся сюда. Он здесь спрятался.

   Екатерина задрожала.

   - Это его ищут! - пробормотала она, сочувственно глядя на раненого, по-прежнему остававшегося без сознания.

   За дверями слышались ворчливые голоса. Нетерпеливый ропот толпы свидетельствовал о ее раздражении.

   - Да взломаем дверь! - вдруг сказал какой-то голос.

   - Как спасти его? - пробормотала Екатерина, а затем, встряхнув умирающего, сказала ему: - Да ну же, гражданин, смелее! Попробуйте встать на ноги.

   Раненый открыл глаза и сказал задыхающимся голосом:

   - Не могу... дайте мне умереть!

   - Ну вот, хорошее занятие "умереть"! - проворчала Екатерина. - Ну, ну! Поэнергичнее, черт возьми! Знайте, что я решила вернуть вас мадемуазель де Лавелин живым во что бы то ни стало. Ей не стоило и посылать вас сюда, чтобы умирать здесь. Ну, подымитесь-ка!.. Вот так! Вот видите, это совсем нетрудно, стоит только захотеть.

   Нейпперг шатался, словно пьяный. Екатерина с трудом поддерживала его.

   Крики и угрозы на улице раздавались с удвоенной силой. От ударов в дверь дрожали все косяки. Вдруг из общего гула толпы выделился голос, крикнувший:

   - Постойте, граждане, пустите-ка меня! Мне-то откроют! - И тот же голос громко закричал: - Катрин, это я! Не бойся, выйди к нам!

   - Лефевр! - дрожа, сказала Екатерина, счастливая, что ее жених здоров и невредим, но испуганная за раненого. - Постой, я бегу отворять! - крикнула она.

   - Ну, вот видите, граждане, она откроет! Немножко терпения! Черт возьми! Вы перепугали ее вашей манерой просить о входе, высаживая дверь! - сказал Лефевр громким голосом, чтобы Екатерина могла узнать его голос.

   - Вы слышали? - торопливо сказала она раненому. - Они хотят войти... я должна открыть им. Идите!..

   - Куда надо идти?

   - Попытайтесь влезть по этой лестнице. Я спрячу вас на чердаке.

   - Влезть? О, это невозможно. Вы видите, я еле волочу ноги.

   - Ну, ладно! Туда... в мою комнату!

   Екатерина, подталкивая австрийца, заставила его войти в ее комнату и заперла дверь на ключ. Затем, красная, задыхающаяся, довольная, она поторопилась открыть дверь Лефевру и толпе, сказав про себя с выражением радостного удовлетворения: "Теперь он спасен!"

  

  

  

   Как только засов был откинут, задвижка отперта и дверь открылась, в комнату вошел Лефевр в сопровождении трех-четырех национальных гвардейцев и большой толпы соседей и зевак, среди которых преобладали женщины и дети.

   - Однако ты долго не отпирала, милая Катрин, - сказал Лефевр, целуя невесту в обе щеки.

   - Господи! Этот шум, крики...

   - Да, я понимаю... ты испугалась. Но это стучали патриоты, друзья. Катрин, мы победили по всей линии! Король превратился в простого узника нации, твердыня деспотизма взята. Теперь хозяином Франции является народ!

   - Да здравствует нация! - послышались голоса.

   - Смерть тиранам! Долой швейцарцев и "рыцарей кинжала"! - закричали другие из толпы, теснившейся у порога прачечной Екатерины.

   - Да, смерть тем, которые стреляли в народ! - громко сказал Лефевр. - Катрин, знаешь, почему к тебе в прачечную ломились с таким ожесточением?

   - Нет... Я очень испугалась. Тут поблизости слышались ружейные выстрелы.

   - Мы стреляли по аристократу, который бежал из Тюильри, в одного из "рыцарей кинжала", которые хотели перебить патриотов. Я поклялся, что если мне попадется один из них, то я заставлю его поплатиться за пролитую кровь наших братьев. И вот мне и моим товарищам, - сказал Лефевр, указывая на сопровождавших его национальных гвардейцев, - удалось напасть на след одного из них. Мы выстрелили в него из ружья, но вдруг на повороте улицы он бесследно исчез. А между тем он был ранен, кровавые следы вели по аллее вплоть до твоей двери, Катрин. И тогда мы подумали, что он укрылся у тебя. - Лефевр осмотрелся по сторонам и затем сказал: - Но его нет, иначе мы видели бы его, Да и потом ты бы сказала нам, что он здесь? - Затем, обращаясь к своим товарищам, он продолжал: - Товарищи, нам здесь больше нечего делать. Особенно вам! Вы видите, что аристократа здесь нет. Надеюсь, что вы позволите одному из победителей при Тюильри спокойно обнять свою женушку.

   - Жену? О, пока еще нет, Лефевр! - сказала Екатерина.

   - Как? Да разве король не свергнут? - воскликнул Лефевр и снова обратился к товарищам: - До свиданья, граждане, до скорого свидания в отряде. Нам надо выбрать капитана и двух лейтенантов и потом священника на приход... конечно, священника-патриота. Старый священник испугался и удрал, оба лейтенанта и капитан убиты швейцарцами, значит, надо заменить их. До свиданья!

   Гвардейцы ушли. Зеваки продолжали торчать у дверей.

   - Вы что же, друзья мои? - добродушно-ворчливым тоном сказал им Лефевр. - Разве вы не слышали или не поняли? Так чего же вы еще ждете? Аристократа? Так его нет у моей Катрин, это ясно. О, наверное, он свалился где-нибудь недалеко отсюда за углом. У него по крайней мере три пули в груди. Ищите, это - ваше дело! Сам охотник никогда не подбирает дичи.

   И он стал попросту выталкивать их за дверь.

   - Ладно уж, ладно! Идем, сержант, идем!

   - Вовсе не из-за чего толкать людей, - сказал один из зевак и прибавил ироническим тоном: - Точно нельзя было спрятать его у себя в комнате.

   Лефевр резко прикрыл дверь и снова подошел к Екатерине, чтобы опять расцеловать ее.

   - Я думал, что они никогда не уйдут! - сказал он. - Слышала ты, какие глупости они болтали? Они говорили о комнате, о твоей комнате. Что за идея! Но как ты дрожишь, Катрин! Ну чего ты? Успокойся! Все кончено, займемся теперь друг другом.

   Он поймал взор Екатерины, боязливо брошенный на дверь ее комнаты и, невольно направившись прямо к этой двери, хотел ее открыть.

   Дверь оказалась запертой. Лефевр остановился, обеспокоенный. Тень подозрения скользнула по его лицу.

   - Катрин, - спросил он, - почему эта дверь заперта?

   - Да потому... что... мне это так нравится! - ответила Екатерина с явным смущением.

   - Это не причина. Дай мне ключ!

   - Нет, ты не получишь его.

   - Катрин, - крикнул Лефевр, побелев от бешенства, - ты обманываешь меня!.. Там есть кто-то в твоей комнате... наверное, твой любовник. Дай мне ключ!

   - Я сказала, что не дам!

   - В таком случае я сам возьму его! - И Лефевр, запустив руку в кармашек фартука невесты, взял оттуда ключ и отпер им дверь ее комнаты.

   - Лефевр! - крикнула ему Екатерина. - Я предупреждала тебя, что туда войдет только мой муж. Ты хочешь войти насильно, так никогда я не войду туда вместе с тобой.

   В ставни прачечной снова постучали. Екатерина пошла отворять. Там оказалось несколько вооруженных солдат национальной гвардии.

   - Где сержант Лефевр? - спросили они. - Его требуют в отряд. Говорят, будто его произведут в лейтенанты.

   Лефевр вышел из комнаты Екатерины взволнованный, бледный, серьезный. Он тщательно запер дверь, вынул оттуда ключ и вернул его невесте, причем тихонько произнес:

   - Ты не сказала мне, что у тебя в комнате лежит мертвец.

   - Он мертв? Ах, бедный мальчик! - грустно воскликнула Екатерина.

   - Нет, он жив. Значит, это правда? Это не был ухаживатель?

   - Дурачок! - ответила Екатерина. - Если бы он был здоров, зачем бы я спрятала его туда? Но ты не выдашь его по крайней мере? - снова заговорила она с беспокойством. - Хотя он и австриец, но это друг мадемуазель Бланш де Лавелин, моей благодетельницы...

   - Особа раненого священна! - произнес Лефевр. - Твоя комната превратилась в госпиталь, а по госпиталю никогда не стреляют! Выходи этого беднягу, спаси его! Я рад помочь тебе уплатить долг той барышне, которая когда-то выручила тебя. Но постарайся, чтобы этого никогда не узнали; это может сильно повредить мне в глазах отряда.

   - О, какой ты порядочный! Ты так же добр, как честен! Лефевр, я дала тебе слово. Когда ты захочешь, я буду твоей женой!

   - Это будет очень скоро. Однако друзья приходят в нетерпение, я должен идти за ними.

   - Сержант Лефевр, вас ждут... сейчас приступят к выборам! - сказал один из гвардейцев.

   - Хорошо, хорошо, я иду за вами. Идем, товарищи!

   В то время как Лефевр шел в отряд, урны которого заполнялись избирательными записками, Екатерина на цыпочках прошла в комнату, где в легком забытьи, прерываемом приступами лихорадки, спал юный австрийский офицер, которого она приняла как гостя, так как он воспользовался именем Бланш де Лавелин.

  

  

  

   Екатерина принесла раненому бульон и немного вина и, так как он проснулся от легкого шума ее шагов, сказала:

   - Вот кушайте, вам надо подкрепиться. Вам понадобятся силы, так как нельзя долго оставаться в этой комнате. О, не потому, что я хотела бы прогнать вас! Вы здесь - гость мадемуазель Бланш, это она направила вас ко мне, это она приютила и защитила вас. Но, видите ли, в эту лавочку заходит много разного народа, а ваш вид очень подозрителен. Мои работницы, клиенты скоро пронюхают, что вы здесь, и донос не заставит себя ждать. Господи! Вы стреляли в народ!

   Нейпперг сделал жест и медленно произнес:

   - Мы защищали короля!

   - Толстяка "Вето"? - сказала Екатерина, пожав плечами. - Он сбежал в Национальное собрание... там его не стали искать, он в безопасности, спокоен. Он самым эгоистичным образом предоставил другим погибать, забыв о них так же, как забыл о том красном колпаке, который сорвал с себя двадцатого июня, после того как перед нашими товарищами из предместья Сент-Антуан его украсили удалившиеся патриоты... Ваш "Вето" - ни на что не годный лентяй, которого бездельница-жена водит за нос и приведет... вы знаете куда? Под выстрелы народа! О, это с ним случится наверное! Но зачем же вы, иностранец, вмешались в эту сумятицу? - спросила она после некоторого молчания. - Вы ведь сказали, что вы австриец?

   - Как лейтенант лейб-гвардии ее величества я нес известные обязанности перед королевой...

   - Перед австриячкой! - проворчала Екатерина. - Так, значит, вы за нее сражались? Да какое вам дело до наших раздоров?

   - Я хотел умереть! - ответил молодой офицер с удивительной простотой.

   - Умереть! В ваши-то годы? За короля? За королеву? Тут должны быть другие причины, молодой человек, - заметила Екатерина добродушно-шутливым тоном. - Извините меня за нескромность, но когда человек в двадцать лет умирает за людей, которых не знает, сражается с людьми, против которых не может ничего иметь, то... он, очевидно, влюблен. А? Я угадала?

   - Да, вы угадали, моя добрая покровительница!

   - Ей-Богу, это нетрудно отгадать! Хотите, я даже скажу вам, в кого вы влюблены! Держу пари, что в мадемуазель Бланш Лавелин. Я не требую от вас признания, - поспешила прибавить Екатерина, заметив беспокойство на лице раненого, - дальнейшее не касается меня; к тому же мадемуазель Лавелин вполне достойна быть любимой.

   Граф Нейпперг приподнялся и воскликнул:

   - Да... моя дорогая Бланш добра и прекрасна! Ах, если я умру, передайте ей, что я умирал с ее именем на устах и с мыслью о ней и о...

   Молодой человек сдержал готовое сорваться с уст признание.

   - Вы не умрете, - сказала Екатерина ободряющим тоном, - разве умирают в ваши годы да еще влюбленные?! Вы должны жить для мадемуазель Бланш, которую вы любите и которая, по всей вероятности, любит вас; вы должны жить еще и для той особы, которую хотели только что назвать. Это, вероятно, ее отец, маркиз Лавелин? Он прекраснейший господин... я видела его раза два-три там, в нашем родном Эльзасе.

   Услыхав имя маркиза, Нейпперг сделал движение, которое можно было принять за выражение презрения и гнева.

   "Кажется, они не слишком большие друзья, - подумала Екатерина, - надо принять это к сведению и не говорить больше о нем. Вероятно, отец Бланш противился их браку. Бедная барышня! Так вот из-за чего этот молодой человек искал смерти".

   Она участливо вздохнула и, поправив подушку под головой больного, сказала:

   - Я слишком много болтаю... быть может, вы желаете отдохнуть? Это для вас полезно, лихорадка уменьшится.

   Больной слегка тряхнул головой.

   - Говорите еще о ней, говорите о Бланш, - сказал он, - в этом мое облегчение.

   Екатерина улыбнулась и принялась рассказывать о Бланш, которая выросла у нее на глазах, так как сама она родилась на небольшой ферме близ замка вельможи Лавелин. Маркиз служил при дворе и потому большую часть года отсутствовал дома. Бланш воспитывалась при матери и вела вполне деревенский образ жизни, бегая по лесам и полям, прыгая через рвы и заборы. Она не была горда и запросто беседовала с крестьянами, часто заходила на ферму и очень благосклонно относилась к маленькой Екатерине. Когда маркиз вызвал в Версаль жену и дочь, Екатерина и еще три крестьянские девушки были отправлены в качестве прислуги при маркизе де Лавелин и ее дочери, причем Екатерина несла обязанности прачки. Так прошло несколько счастливых лет ее жизни, пока не умерла госпожа Лавелин. Вскоре после того маркиз получил дипломатическое поручение в Англию и увез свою дочь в Лондон. Уезжая, Бланш захотела обеспечить Екатерину и приобрела для нее прачечную, где она и сейчас находится. Ах, мадемуазель Бланш - добрейшее создание и достойна любви!

   Не успела Екатерина кончить свой рассказ и самыми лестными похвалами осыпать свою благодетельницу, как постучали в дверь.

   "Неужели это Лефевр так рано возвратился со своими товарищами?" - подумала встревоженная Екатерина.

   - Не беспокойтесь! - обратилась она к Нейппергу, который стал прислушиваться. - Если Лефевр один, то нет никакой опасности, если же он с товарищами, я с ними поговорю и удалю их. Подождите меня и не бойтесь ничего!

   Она пошла открывать дверь несколько смущенная. Но каково было ее удивление, когда она увидела молодую женщину, очень испуганно и торопливо вошедшую и сказавшую ей:

   - Он здесь, не правда ли? Мне говорили, что видели человека, который с трудом дотащился сюда. Жив он еще?

   - Да, мадемуазель Бланш, - ответила Екатерина, узнав в этой взволнованной женщине дочь маркиза де Лавелина, - да, он здесь, в моей комнате; он жив и все время говорит только о вас! Хотите взглянуть на него?

   - Ах, моя милая Катрин, какая счастливая мысль пришла мне в голову указать ему твой дом как самое надежное убежище! - При этом мадемуазель Лавелин схватила руку Екатерины и, с чувством благодарности горячо пожав ее, сказала: - Проводите меня к нему!

   Неожиданное появление Бланш произвело на раненого чрезвычайно сильное впечатление; он чуть не вскочил с постели, на которую с таким трудом Екатерина уложила его. Обеим женщинам пришлось употребить все усилия, чтобы удержать его.

   - Гадкий, - произнесла Бланш своим мягким голосом, - ты, оказывается, хотел умереть?

   - Жизнь без тебя была бы слишком тягостна мне. А мог ли представиться более удобный случай, как умереть в сражении, со шпагой в руке, с улыбкой идти навстречу славной и красивой смерти?

   - Неблагодарный! Ты должен был жить для меня!

   - Для тебя? Разве ты не была потеряна для меня? Ведь ты собиралась покинуть меня навсегда!

   - Этот ненавистный брак не был еще заключен; простая случайность могла расстроить его, нужно было надеяться!

   - Ты сама сказала мне, - заметил Нейпперг, - что нет никакой надежды. Сегодня, десятого августа, ты должна была стать женою другого и назваться баронессой Левендаль; так решил твой отец, и ты не протестовала!

   - Ты отлично знаешь, что все слезы, все мольбы были напрасны. Моему отцу грозило полнейшее разорение из-за барона Левендаля, этого бельгийского миллионера, который одолжил ему значительную сумму и теперь требовал немедленной уплаты или моей руки. Отцу ничего не оставалось, как согласиться на это требование.

   - Твой отец избрал самый легкий способ оплаты своих долгов!

   - Друг мой! Отцу неизвестно, насколько серьезна наша любовь, он ничего не знает, решительно ничего! - повторила Бланш с возрастающей настойчивостью.

   Во время этого разговора двух влюбленных Екатерина из деликатности ушла в мастерскую, чтобы не мешать их интимной беседе.

   В болезненном волнении глядя на Бланш, Нейпперг возразил:

   - Да, они ничего не узнают, потому что я исчезну. Моя смерть водворит полное спокойствие, предаст все полному забвению. Но, к сожалению, народные пули не захотели уложить меня, и придется все начать снова! Впрочем, удобный случай не преминет представиться в ближайшем будущем; война объявлена, я пойду сражаться в рядах королевской армии, и если смерть не захотела меня принять под обломками Тюильри, то примет на берегах Рейна.

   - Ты не сделаешь этого!

   - Кто может помешать мне? Впрочем, позвольте спросить, Бланш! Сегодня десятое августа, день, назначенный для вашего бракосочетания; как же это случилось, что вы здесь, когда ваше место там, подле вашего супруга? Оглашение в церкви уже сделано... чего же вы медлите? Спешите осчастливить барона Левендаля и покрыть долги маркиза. Вероятно, сражение помешало совершению обряда; но теперь выстрелы прекратились, набатный колокол умолк, свадебный звон может свободно раздаваться. Оставьте меня, я хочу умереть все равно здесь или в другом месте, сегодня или завтра - безразлично!

   - Нет-нет, ты должен жить! Для меня... для нашего ребенка, - воскликнула Бланш, бросаясь к Нейппергу и страстно обнимая его.

   - Наш ребенок! - пробормотал раненый.

   - Да, наш милый маленький Анрио! Ты не имеешь права умереть! Твоя жизнь не принадлежит только тебе одному!

   - Наш ребенок! - с грустью повторил Нейпперг. - А твой брак?

   - Он еще не заключен, еще есть надежда.

   - Правда! Ведь ты еще не баронесса Левендаль!

   - Нет и, быть может, никогда ею не буду!

   - Объясни мне все это, - произнес раненый с лихорадочной болезненностью.

   - Когда мы расстались, как нам казалось, навеки, - начала Бланш, - и ты известил меня, что идешь в ряды защитников Тюильри, то есть, другими словами, идешь на смерть, у меня в глубине души все же таилась надежда; вот почему я и указала тебе на Катрин как на ту, которая могла бы дать тебе надежное убежище в случае, если бы тебе удалось уйти из Тюильри. Кроме того, у меня была также надежда снова встретиться с тобой.

   - Ты надеялась на это? А между тем ты повиновалась отцу и согласилась сделаться женой этого Левендаля.

   - Да, но что-то вселяло в меня уверенность, что эта свадьба будет отложена.

   - И что же, действительно так случилось?

   - В предместьях поднялось восстание. Мой отец объявил, что в назначенный день свадьба не может состояться. Тогда барон Левендаль предложил отложить свадьбу на три месяца, до шестого ноября.

   - А, барон, видимо, не слишком спешит!

   - Будучи взволнован событиями и боясь успеха революции, Левендаль уехал вчера из Парижа раньше, чем была закрыта застава. Он отправился в своем имение близ Жемапа, на границе Бельгии; это место он предназначил для празднования этой нелепой свадьбы.

   - И ты поедешь в Жемап?

   - Мой отец, также испуганный событиями, решил отправиться в замок барона. Он предполагает, что мы отправимся, как только проезд станет свободным.

   - И ты поедешь с ним?

   - Да, я поеду с ним. Но будь спокоен, я знаю, что мне предпринять. Никогда я не выйду замуж за барона.

   - Ты клянешься мне в этом?

   - Клянусь!

   - Но откуда явится у тебя решимость в Жемапе, если здесь ее не было у тебя?

   - Перед своим отъездом барон получил мое письмо, которое я написала ему со слезами. Я подкупила его слугу, и тот должен был передать письмо не раньше, чем они проедут заставу.

   - Значит, он знает?

   - Он знает правду. Он знает, что я люблю тебя и что наш маленький Анрио не может иметь иного отца, кроме тебя.

   - О, моя обожаемая Бланш, моя дорогая жена! Я боготворю тебя, ты возвращаешь мне жизнь. Мне кажется, что силы вернулись ко мне и я снова могу сражаться с революционным сбродом.

   Нейпперг в порыве увлечения сделал такое резкое движение, что повязка, покрывавшая рану, соскользнула, рана открылась и кровь хлынула струей. Он громко вскрикнул. Екатерина прибежала на помощь. Обе женщины занялись перевязкой, и наконец им удалось остановить кровь.

   Нейпперг впал в обморочное состояние.

   Лишь спустя некоторое время он пришел в себя и первые его прерывистые слова выдали их секрет.

   - Бланш, я умираю, береги нашего малютку! - прошептал он.

   Это открытие поразило Екатерину.

   "У мадемуазель Бланш есть ребенок", - подумала она, а затем обратилась к молодой женщине, стыдливо потупившейся, и сказала:

   - Не бойтесь ничего! То, что я сейчас узнала, в одно ухо вошло, в другое вышло. Если я понадоблюсь вам когда-нибудь, то знайте, что я принадлежу вам всецело. Не смущайтесь!.. Дети - это случайность, которая появляется у всех любящих друг друга людей. А сколько времени вашему херувиму? Он, наверное, очень мил.

   - Ему скоро три года.

   - А как зовут его?

   - Анри, но мы зовем его Анрио.

   - А я увижу его когда-нибудь?

   Бланш де Лавелин задумалась, а затем промолвила:

   - Послушай, моя милая Катрин! Ты могла бы оказать мне большую услугу... окончив таким образом то, что ты так хорошо начала, оказав помощь графу Нейппергу.

   - Говорите, что нужно сделать?

   - Мой сын находится в окрестностях Парижа, в предместье Версаля, у одной хорошей женщины, бабушки Гош.

   - Старушку Гош я знаю! Ее сын - приятель Лефевра, моего возлюбленного или, вернее, моего мужа, так как я собираюсь выйти замуж за Лефевра и у меня тоже будет маленький Анри... много маленьких Анри.

   - Поздравляю тебя! Ты, значит, можешь посетить бабушку Гош?

   - У меня даже есть поручение к ней от ее сына, Лазаря, который служил во французской гвардии вместе с Лефевром; они вместе брали Бастилию. А что нужно передать гражданке Гош?

   - Ты передашь ей деньги и это письмо, - сказала Бланш, подавая Екатерине кошелек и письмо. - Затем ты возьмешь ребенка и привезешь его ко мне. Не слишком ли много я потребовала от тебя, Катрин?

   - Только-то? Вы хорошо знаете, что если бы вы послали меня взять Тюильри, в случае если бы швейцарцы снова явились, то и это я сделала бы для вас! Разве не вам обязана я тем, что смогла приобрести эту лавчонку и скоро стану гражданкой Лефевр? Требуйте от меня большего, этого недостаточно! А когда я вывезу крошку из Версаля, что тогда нужно делать?

   - Привези его ко мне.

   - Куда?

   - В замок Левендаля, близ деревни Жемап. Это на границе Бельгии. Тебе удастся увезти Анрио?

   - Для вас я рискну всем! А когда должна я доставить вашего малютку в Жемап?

   - Не позже шестого ноября.

   - Хорошо, будет сделано. Лефевр устроит мой отъезд; к тому же мы тогда уже будем повенчаны и, быть может, он поедет со мной. Возможно, что и там будут сражаться!

   - Дай обнять тебя, Катрин! Чем я могу вознаградить твою услугу? Итак, в Жемап!

   - В Жемапе мы встретимся шестого ноября! Затем Бланш указала на Нейпперга и сказала:

   - Он спит, я побуду с ним. Иди, Катрин, занимайся своим делом; мы, должно быть, очень мешаем тебе.

   - Располагайтесь как у себя дома, я уже говорила вам. Но тише, он, кажется, просыпается, - указала Екатерина на раненого, который медленно стал открывать глаза. - Ну, я пойду, не буду мешать вам; у вас, наверное, есть о чем поговорить!

   - Ты уходишь? Ты оставляешь меня одну?

   - Я ненадолго; отнесу только белье здесь неподалеку. Никому не открывайте дверей! До скорого свидания!

  

  

  

   В то время как граф Нейпперг и Бланш Лавелин, находясь в приятном одиночестве, обменивались планами на будущее и говорили о своем ребенке, Екатерина взяла корзину, наполненную бельем, и собралась уходить. Пусть влюбленные поболтают - они не рассердятся на ее отсутствие, тем более что и так все утро у нее было потеряно. Конечно, не каждый день завоевывают Тюильри, но все же надо было наверстать потерянное время. Екатерина размышляла о всех событиях, происшедших в последнее время. Отныне на ее душе была новая забота. Нейпперг очень одобрил доверие Бланш, поручившей Екатерине забрать маленького Анрио у старухи Гош, которая воспитывала его в Версале, и препроводить в Жемап. Со временем, когда Нейпперг выздоровеет, он заберет мать своего ребенка, не обращая внимания на гнев маркиза Лавелина и готовый снести голову барону Левендалю, если бы то понадобилось для освобождения Бланш.

   Екатерина, отправляясь в путь, думала: "Лефевр находится в своем отряде, где происходят выборы. Он не вернется, прежде чем будут объявлены результаты выборов новых офицеров, а это займет добрых два часа. Там голосуют долго... много там таких говорунов, как мой Лефевр! Тем временем я успею сбегать к капитану Бонапарту".