Главная » Книги

Киплинг Джозеф Редьярд - Труды дня, Страница 3

Киплинг Джозеф Редьярд - Труды дня


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Но Джон Чинн Первый, отец Лайонеля, нашего Джона, пришел в страну бхиля, жил с ним, научился его языку, стреляя оленей, которые похищали его скудную жатву, и приобрел его доверие, так что некоторые из бхилей научились пахать и сеять, а других сумели уговорить поступить на службу Компании, чтобы охранять ее от своих же друзей.
  
  Когда бхили поняли, что стояние в строю не влечет за собой немедленной казни, то приняли солдатскую службу как затруднительный, но забавный вид спорта и старались держать своих диких собратьев под контролем, что было довольно-таки сложно.
  
  Джон Чинн Первый дал им письменное обещание, что, если они станут с определенного момента вести себя хорошо, правительство не обратит внимания на их прежние прегрешения; а так как всем было известно, что Джон Чинн никогда не нарушает своего слова (однажды он обещал повесить одного из бхилей, считавшегося неуязвимым в данной местности, и повесил его на виду его племени за семь доказанных убийств), то бхили стали вести себя насколько могли степенно. Это была медленная, незаметная работа, какая происходит теперь по всей Индии; и хотя единственной наградой Джону Чинну, как я говорил, был памятник от правительства, маленький горный народ не забыл его.
  
  Полковник Лайонель Чинн знал и также любил туземцев, и к концу его службы они были достаточно цивилизованы для бхилей. Многих из них едва можно было отличить от индусов-фермеров из низшей касты; но на юге, где был похоронен Джон Чинн Первый, наиболее дикие из бхилей еще селились около Сатурских хребтов, лелея мечту, что в один прекрасный день Джан Чинн, как они его называли, вернется к своим. А пока они подозрительно относились к белому человеку и его действиям. При малейшем возбуждении они бросались грабить что попало, а иногда и убивали; но если с ними обращались умело, они становились кроткими, как дети, и обещали никогда больше не делать этого.
  
  Бхили - мундирные люди, - служившие в полку, были добродетельны во многих отношениях, но требовали умелого обращения. Они скучали и тосковали по родине, если их не брали на охоту на тигров, как загонщиков; их хладнокровная смелость - все вуддарсы сражаются с тиграми пешие: это отличительный признак их касты - вызывала удивление даже среди офицеров. Они шли за раненым тигром так спокойно, как будто это была ласточка со сломанным крылом; и это в стране, полной пещер, ущелий и пропастей, где один дикий зверь может держать в своей власти дюжину людей. Время от времени какого-нибудь человека приносили в казармы с раздробленной головой или сломанными ребрами, но это обстоятельство не учило осторожности его товарищей - они довольствовались тем, что приканчивали тигра.
  
  Молодой Джон Чинн соскочил на ступени веранды уединенной столовой вуддарсов с заднего сиденья двухколесного кабриолета; при этом забренчали его ружья в чехлах. Тонкий, маленького роста горбоносый юноша с потерянным видом, словно заблудившаяся коза, отряхивал белую пыль с колен; кабриолет, подскакивая на ходу, поехал обратно под палящими лучами солнца. Но в глубине души юноша был доволен. Во всяком случае, это было место его рождения и немногое изменилось с тех пор, как мальчиком его отослали в Англию пятнадцать лет тому назад.
  
  Построили несколько новых зданий, но воздух, запах и солнечный свет были те же, что и прежде, а маленькие зеленые люди, проходившие по плацу, имели очень знакомый вид. Три недели тому назад Джон Чинн сказал бы, что не помнит ни слова из бхильского языка, но у дверей столовой он заметил, что губы его движутся и произносят непонятные для него фразы - отрывки старинных детских песенок и приказаний, отдаваемых, бывало, его отцом.
  
  Полковник взглянул на него, когда он подымался по лестнице, и рассмеялся.
  
  - Взгляните! - сказал он майору. - Нет необходимости расспрашивать о фамилии этого юноши. Он "пукка", [Молодец.] Чинн. Мог бы быть как отец в пятидесятых годах.
  
  - Надеюсь, что он будет так же хорошо стрелять, - сказал майор. - Железного товара он привез достаточно.
  
  - Да уж, без этого какой же он был бы Чинн! Посмотрите хорошенько, как он сморкается. Настоящий клюв Чиннов. И платком размахивает, как его отец. Это второе издание - строчка в строчку.
  
  - Волшебная сказка, клянусь Юпитером! - сказал майор, выглядывая через щели жалюзи. - Если он законный наследник, то... Ну, впрочем, сейчас видно, что этот цыпленок похож на старого Чинна.
  
  - Его сын! - сказал полковник, вскакивая с места.
  
  - Да, черт возьми! - сказал майор.
  
  Взгляд юноши упал на сломанный тростниковый щит, висевший между колоннами веранды, и он машинально приподнял конец его и установил щит прямо. Старик Чинн ругался ежедневно раза три и никак не мог привести этот щит в нормальное положение. Его сын вошел в приемную среди безмолвия пяти собравшихся человек. Его встретили радушно из-за отца, а познакомившись с ним, и из-за него самого. Он был до смешного похож на портрет полковника, висевший на стене, а когда отмылся немного от пыли, то пошел в свои комнаты быстрой бесшумной походкой старика, привыкшего к джунглям.
  
  - Какова наследственность! - сказал майор. - Это происходит от того, что три поколения их прожили среди бхилей.
  
  - И здешние люди знают это, - сказал один из офицеров. - Они ожидали этого юношу, высунув языки от нетерпения. Я уверен, что, если он не будет держать себя слишком властно, они повалятся перед ним ниц целыми ротами и будут поклоняться ему.
  
  - Нет ничего лучше, ежели вам предшествовал ваш отец, - сказал майор. - Для моих людей я - выскочка. Я пробыл в полку только двадцать лет, а мой уважаемый родитель - простой сквайр. Никак не проникнуть в душу бхиля. Ну чего этот человек, которого привез с собой молодой Чинн, бегает так со своим узлом? - Он вышел на веранду и кликнул неизвестного - типичного слугу вновь назначенного субалтерн-офицера, говорящего по-английски и надувающего своего господина.
  
  - Что такое? - крикнул майор.
  
  - Здесь множество дурных людей. Я ухожу, сэр, - ответил слуга. - Взяли ключи сахиба и говорят, что будут стрелять.
  
  - Чертовски ясно - чертовски убедительно! Как ловко обрабатывают дела эти воры из верхней страны! Кто-то сильно напугал его. - Майор отправился в свои комнаты, чтобы одеться к обеду.
  
  Молодой Чинн, идя словно во сне, обошел всю стоянку, прежде чем направиться в свой крошечный коттедж. Он несколько задержался, осматривая помещение, в котором родился; потом он посмотрел на фонтан на плацу, где он, бывало, сидел по вечерам со своей няней, и на маленькую церковь, куда ходили офицеры, когда в лагерь случайно заглядывал капеллан какой-либо официальной религии. Все казалось ему очень маленьким по сравнению с гигантскими зданиями, к которым он привык, но местность была та же самая.
  
  Время от времени он проходил мимо кучки безмолвных солдат, отдававших ему честь. Это могли быть те самые люди, которые носили его на спине, когда он только что надел штанишки. Слабый огонь горел в его комнате, и, когда он вошел, чьи-то руки обхватили его ноги и чей-то голос с полу прошептал какие-то слова.
  
  - Кто это? - сказал молодой Чинн, не сознавая, что он говорит на языке бхилей.
  
  - Я носил вас на руках, сахиб, когда я был сильным человеком, а вы маленьким - все плакавшим, плакавшим, плакавшим! Я - ваш слуга, как был раньше слугой вашего отца. Мы все ваши слуги.
  
  Молодой Чинн не решился ответить, а голос продолжал:
  
  - Я взял ваши ключи от толстого иностранца и отослал его, а запонки вдел в рубашку, которую вы наденете к обеду. Кому и знать, как не мне! Итак, ребенок стал мужчиной и забыл того, кто нянчил его, но мой племянник будет хорошим слугой, а не то я буду колотить его каждый день.
  
  Тут с шумом поднялся с пола прямой, как бхильская стрела, маленький, седоволосый, сморщенный, похожий на обезьяну человек с орденами и медалями на мундире. Он бормотал что-то, заикаясь, отдавал честь и дрожал. За ним стоял молодой, сухопарый бхиль и вынимал колодки из парадных сапог Чинна.
  
  Глаза Чинна были полны слез. Старик протянул ему ключи.
  
  - Иностранцы дурной народ. Он никогда не вернется. Мы все слуги сына вашего отца. Разве сахиб забыл, кто брал его смотреть пойманного тигра в селение за рекой; еще ваша матушка так испугалась, а сахиб был так храбр?
  
  Сцена эта прошла перед глазами Чинна, словно в волшебном фонаре.
  
  - Букта! - вскрикнул он и сразу прибавил: - Вы обещали, что со мной ничего не случится. Так это вы, Букта?
  
  Старик снова бросился к его ногам.
  
  - Он не забыл! Он помнит свой народ, как помнит отец! Теперь я могу умереть. Но сначала я хочу жить и показать сахибу, как надо убивать тигров. Вот это мой племянник. Если он будет нехорошо служить вам, бейте его и отсылайте ко мне, и я наверно убью его, потому что сахиб теперь здесь у своего народа. Ай, Джан баба - Джан баба! Мой Джан баба! Я останусь здесь и буду присматривать, чтобы этот малый хорошо исполнял свое дело. Сними с него сапоги, дурак! Сядьте на кровать, сахиб, и дайте мне посмотреть на вас. Это действительно Джан баба.
  
  Он выдвинул рукоятку своей сабли в знак готовности служить; это почесть, оказываемая только вице-королям, губернаторам, генералам и маленьким, горячо любимым детям. Чинн машинально дотронулся до рукоятки, бормоча сам не зная что. Это оказалось тем именно ответом, который он давал в детстве Букте, когда тот шутя называл его генералом-сахибом.
  
  Квартира майора была напротив квартиры Чинна. Когда майор увидел, что его слуга чуть не задохнулся от удивления, он заглянул в комнату Чинна. Потом он сел на кровать и присвистнул, потому что зрелище, которое представлял старший туземный офицер полка, чистокровный бхиль, кавалер ордена Британской Индии, тридцать пять лет беспорочно прослуживший в армии, занимающий среди своих положение более высокое, чем занимают многие бенгальские князьки, предстающий в роли лакея только что вступившего в полк субалтерн-офицера, сильно подействовало на его нервы.
  
  Громкие трубы проиграли сигнал к обеду, призыв, о котором существует длинная легенда. Сначала несколько пронзительных нот вроде криков охотников, загоняющих зверя в берлогу, затем раздался громкий, звучный призыв дикой песни: "И-о-о-о!!! зелены склоны Мундора-Мундора".
  
  - Все маленькие дети бывают уже в кроватях, когда сахиб в последний раз слышал этот призыв, - сказал Букта, подавая Чинну чистый носовой платок. Звук призыва вызвал в молодом человеке воспоминание о его постели под сетью от москитов, о поцелуе матери и о звуке удаляющихся шагов, когда он засыпал среди своих людей. Он застегнул темный воротник своей новой обеденной куртки и пошел обедать, словно принц, только что наследовавший корону своего отца.
  
  Старик Букта вошел, раскачиваясь и покручивая усы. Он знал себе цену, и никакие деньги, никакое положение, которое могло бы дать ему правительство, не могли бы заставить его вдевать запонки в рубашки молодого офицера или подавать ему чистые галстуки. Но когда он снял вечером свой мундир и присел на корточки среди своих, чтобы спокойно покурить, он рассказал им, что сделал, и они сказали, что он вполне прав. Тут Букта выдвинул теорию, которая показалась бы полным безумием для души белого человека; но перешептывавшиеся плоскоголовые маленькие военные люди рассмотрели ее со всех сторон и решили, что она может иметь большое значение.
  
  За обедом, при свете масляных ламп, разговор обратился к неистощимой теме - "шикару", т. е. охоте на крупную дичь всякого рода и при различных условиях. Молодой Чинн вытаращил глаза, когда убедился, что каждый из его собеседников убил по нескольку тигров способом вуддарсов - т. е. охотясь пешком. Все они говорили так, как будто дело шло не о тиграх, а просто о собаке.
  
  - В девяти случаях из десяти, - сказал майор, - тигр почти так же мало опасен, как и дикобраз. Но в десятом вы являетесь домой ногами вперед.
  
  Тут заговорили все, и задолго до полуночи у Чинна голова пошла кругом от историй о тиграх - пожирателях людей и убийцах скота, которые делают свое дело так же методично, как клерки в конторе, о новых тиграх, недавно появившихся в таких-то участках, и о старых, знакомых зверях, больших хитрецах, известных под разными прозвищами среди офицеров, - например, о ленивом "Погги" с большими лапами, и о "Миссис Малопроп", появлявшейся, когда ее никак не ожидали, и издававшей особые крики, свойственные самкам. Потом заговорили о предрассудках бхилей - обширный живописный сюжет для рассказов, и молодой Чинн сказал наконец, что они, вероятно, просто смеются над ним.
  
  - Право, нет, - сказал офицер, сидевший слева от него. - Мы знаем о вас все. Вы - Чинн и вы имеете здесь права известного рода; но если вы не верите тому, что мы рассказываем, что будете вы делать, когда старый Букта начнет свои истории? Он знает о тиграх-привидениях и тиграх, которые отправляются в их собственный ад, и о тиграх, ходящих на задних лапах, а также и о верховом тигре вашего дедушки. Странно, что он еще не говорил с вами об этом.
  
  - Вы знаете, что один из ваших предков похоронен близ Сатпурской дороги? - сказал майор, когда Чинн нерешительно улыбнулся.
  
  - Конечно, знаю, - ответил Чинн, который знал наизусть хронику Чиннов. Хроника эта лежит в старой, потрепанной счетной книге на китайском лакированном стуле, за роялем, в девонширском доме, и детям позволяют по воскресеньям просматривать ее.
  
  - Ну а я не знал. По словам бхилей, ваш уважаемый предок, мой мальчик, имеет своего собственного тигра - оседланного тигра, на котором он объезжает страну, когда ему захочется. Я лично не считаю это приличным со стороны призрака бывшего сборщика податей, но южные бхили верят в это. Даже наши люди, которых можно назвать довольно хладнокровными, не любят выходить из дома, когда слышат, что Джан Чинн разъезжает на своем тигре. Считают, что этот тигр не полосатый, а пятнистый, как пантера. Это ужасный зверь и верный предвестник войны, мора или... или еще чего-нибудь. Славная фамильная легенда для вас!
  
  - Как вы предполагаете, каково ее происхождение? - сказал Чинн.
  
  - Спросите сатпурских бхилей. Старик Джан Чинн был великий ловец перед Господом. Может быть, это месть тигров, а может быть, он до сих пор охотится на них. Вам нужно как-нибудь съездить на его могилу и порасспросить там. Букта, вероятно, устроит это. Еще до вашего приезда он расспрашивал меня, не узнали ли вы по какому-нибудь несчастному случаю эту историю с тигром. Если нет, то он возьмет вас под свое крылышко. Для вас, конечно, это более необходимо, чем для кого бы то ни было. Вы славно проведете время с Буктой.
  
  Майор не ошибался. Во время ученья Букта с тревогой смотрел на молодого Чинна; замечательно, что, когда новый офицер в первый раз повысил голос, отдавая приказание, весь строй дрогнул. Даже полковник смутился: казалось, что вернулся из Девоншира Лайонель Чинн, возродившийся к жизни. Букта продолжал развивать свою особую теорию среди близких друзей, и солдаты принимали ее на веру, так как каждое слово, каждый жест молодого Чинна подтверждали эту теорию.
  
  Старик вскоре устроил так, что его любимца не могли больше упрекнуть в том, что он никогда не убивал тигра; но он не удовольствовался бы, если бы этот тигр был первым попавшимся. В своих селениях он олицетворял собой высшую, среднюю и низшую инстанции суда, и когда его соплеменники - голые и дрожащие - пришли сообщить ему о замеченном ими тигре, он приказал им разослать разведчиков ко всем ручьям и водопоям, чтобы убедиться, соответствует ли добыча достоинству такого человека.
  
  Раза три-четыре разведчики возвращались и откровенно говорили, что выслеженный ими тигр чесоточный, малорослый. Иногда то была тигрица, истощенная кормлением, иногда беззубый старый самец - и Букта сдерживал нетерпение молодого Чинна.
  
  Наконец, заметили благородного зверя - десятифутового убийцу скота, с громадной висящей складкой кожи вдоль живота, с блестящей, густой шерстью, с длинными усами, живого и молодого. Говорили, что он убил человека просто ради спортивного интереса.
  
  - Покормите его, - сказал Букта, и поселяне послушно погнали коров, чтобы позабавить зверя и заставить залечь вблизи.
  
  Государи и влиятельные лица приезжали из-за моря в Индию и тратили большие деньги только ради того, чтобы взглянуть на животных, наполовину не таких красивых, как тигр Букты.
  
  - Нехорошо, - сказал он полковнику, прося у него отпуск на охоту, - чтобы сын моего полковника, который, может быть... чтобы сын моего полковника свершил свой первый охотничий подвиг на каком-нибудь зверьке джунглей! Я долго дожидался настоящего тигра. Он пришел из страны маиров. Через неделю мы вернемся с его шкурой.
  
  Офицеры с завистью заскрежетали зубами. Букта, если бы захотел, мог пригласить всех их. Но он поехал один с Чинном. Два дня они ехали в охотничьем кабриолете, а потом шли день пешком, пока не дошли до каменистой, залитой солнцем долины с озером хорошей воды. День был знойный; юноша, естественно, разделся и пошел купаться, оставив Букту сторожить его одежду. Белая кожа ясно выступает на темном фоне джунглей, и то, что увидел Букта на спине и правом плече Чинна, заставило его идти вперед, шаг за шагом, с выпученными глазами.
  
  - Я забыл, что неприлично раздеваться перед человеком его положения, - сказал Чини, ныряя в воду. - Как, однако, он на меня уставился! Что такое, Букта?
  
  - Знак! - послышался ответ шепотом.
  
  - Это ничего! Вы знаете, что это бывает у нас в роду. - Чинну было неприятно. Он совершенно забыл о темно-красном родимом пятне на плече, не то он не стал бы купаться. Дома говорили, что оно появляется через поколение, и что удивительно - через восемь или девять лет после рождения. Не будь это пятно частью наследственности Чиннов, его нельзя было бы считать красивым. Молодой человек быстро оделся и пошел с Буктой. Дорогой они встретили двух-трех бхилей, которые мгновенно пали ниц.
  
  - Мой народ, - проворчал Букта, не удостаивая их своим вниманием, - а потому и ваш народ, сахиб. Когда я был молодым человеком, нас было меньше, но мы были не так слабы. Теперь нас много, но мы плохи. Как вы будете стрелять в него, сахиб? С дерева? Или из-за прикрытия, которое выстроят мои люди?.. Днем или ночью?
  
  - Пешком и днем, - сказал молодой Чинн.
  
  - Таков был ваш обычай, насколько я слышал, - проговорил про себя Букта. - Я соберу вести о нем. Тогда мы с вами пойдем на него. Я понесу одно ружье. Вы возьмете свое. Больше не нужно. Какой тигр устоит против тебя?
  
  Тигра нашли у маленькой впадины, наполненной водой, в лощине, сытого и дремлющего под лучами майского солнца. Его разбудили, как куропатку, и он обернулся, чтобы сразиться за свою жизнь. Букта не двинулся с места и не поднял ружья, но не сводил глаз с Чинна, который встретил оглушающий рев тигра единственным выстрелом - ему показалось, что с тех пор, как он прицелился, прошло несколько часов. Пуля, пройдя через горло, раздробила затылочную кость и прошла между лопаток.
  
  Тигр согнулся, задыхаясь, и упал, и, прежде чем Чинн понял, что случилось, Букта сказал ему, чтобы он подождал, пока он, Букта, сосчитает расстояние между лапами и его щелкающими челюстями.
  
  - Пятнадцать, - сказал Букта. - Нет необходимости во втором выстреле, сахиб. Он начисто истечет кровью, и нам не нужно портить шкуру. Я говорил, что этих ненужно, но они пришли - на всякий случай.
  
  Внезапно все края лощины увенчались головами близких Букты. То была сила, которая могла бы сокрушить ребра тигру, если бы выстрел Чинна не удался; но ружья их были спрятаны, и сами они являлись только заинтересованными зрителями; человек пять-шесть дожидались приказания снять шкуру. Букта наблюдал, как жизнь исчезала из диких глаз, поднял одну руку и повернулся на каблуке.
  
  - Не надо показывать, что мы обращаем большое внимание на это, - сказал он. - После этого мы можем убивать кого угодно. Протяните руку, сахиб.
  
  Чинн исполнил приказание. Рука совершенно не дрожала, и Букта кивнул головой.
  
  - Это тоже было обычным делом для вас. Мои люди быстро снимают шкуру. Они отнесут шкуру на место стоянки. Не переночует ли сахиб в моем бедном поселке и не забудет ли, что я его офицер?
  
  - Но эти люди, которые сопровождают нас? Они много потрудились и, может быть...
  
  - О, если они плохо снимут шкуру, мы спустим шкуру с них самих. Это мои люди. В полку я одно, а здесь совсем другое.
  
  Это было вполне справедливо. Когда Букта снял мундир и надел сшитое из лоскутков платье своего народа, он совершенно отказался от цивилизации и военной службы. Эту ночь, после короткого разговора со своими приближенными, он посвятил оргии, а оргия бхилей не такая вещь, чтобы ее можно было описывать. Чинн, разгоряченный триумфом, присутствовал на ней, но смысл мистерий был скрыт от него. Дикие люди подходили к нему и толпились у его ног, принося дары. Он давал свою фляжку старшинам селения. Они стали красноречивыми и увенчали его цветами. Подарки и приношения, не все подходящие, сыпались на него, а дьявольская музыка бешено гремела вокруг красных огней, между тем как певцы пели песни древних времен и танцевали необыкновенные танцы. Туземные напитки очень крепки, а Чинну пришлось пробовать их; если в них не было ничего подмешано, то как могло случиться, что он внезапно уснул и проснулся поздно на следующий день - уже на половине перехода от селения?
  
  - Сахиб очень устал. Перед зарей он уснул, - объяснил Букта. - Мои люди отнесли его сюда, и теперь нам время идти по квартирам.
  
  Голос тихий и почтительный, походка уверенная и беззвучная - как трудно было поверить, что несколько часов тому назад Букта кричал и скакал вместе с другими обнаженными дьяволами.
  
  - Мои люди были очень рады повидать сахиба. Они никогда не забудут этого. Когда сахибу понадобятся рекруты, он пойдет к моему народу и ему дадут сколько нужно людей.
  
  Чинн умолчал обо всем, кроме того, что он застрелил тигра, а Букта бесстыдно украсил этот рассказ. Шкура действительно была одна из самых красивых когда-либо висевших в столовой полка и лучшей из многих. Когда Букта не мог сопровождать своего мальчика на охоту, он отдавал его в хорошие руки, и Чинн изучил всю душу диких бхилей во время своих странствий и остановок, разговоров в сумерки у придорожных ручьев лучше, чем может изучить другой человек за всю свою жизнь.
  
  Мало-помалу люди его полка стали смелее и начали говорить о своих родственниках - большей частью попавших в какую-нибудь беду, и рассказывать ему об обычаях своего племени. Сидя на корточках в сумерки на веранде, они рассказывали ему в легкой, доверчивой манере вуддарсов, что такой-то холостяк убежал с женой такого-то из дальнего селения. Как думает Чинн-сахиб, сколько коров следует получить мужу в виде компенсации? Или, если получено письменное приказание правительства, чтобы такой-то бхиль явился в обнесенный стенами город на равнине и дал показания на суде, умно ли будет, если он не обратит внимания на это приказание? С другой стороны, если послушаться, то вернется ли живым смелый путешественник?
  
  - Но что мне за дело до всего этого? - нетерпеливо спрашивал Чинн Букту. - Я солдат. Я не знаю законов.
  
  - У! Закон для дураков и белых людей. Отдай им приказание громко, и они исполнят его. Ты их закон.
  
  - Но почему?
  
  Лицо Букты окаменело. Быть может, эта мысль впервые поразила его.
  
  - Как я могу сказать? - ответил он. - Может быть, тут значит имя. Бхили не любят ничего незнакомого. Отдавайте им приказания, сахиб, - два, три, четыре слова, чтобы они оставались у них в голове. Этого будет достаточно.
  
  Поэтому Чинн храбро отдавал приказания, не представляя себе, что каждое его слово, необдуманно сказанное перед офицерами в столовой, становилось страшным, безапелляционным законом в деревнях за горами, покрытыми дымкой, - являлось ни более ни менее как законом Джана Чинна Первого, который, как говорила передаваемая шепотом легенда, вернулся на землю, чтобы наблюдать за третьим поколением в образе своего внука.
  
  Сомнения не могло быть. Все бхили знали, что воплотившийся Джан Чинн почтил своим присутствием селение Букты после того, как убил первого - в этой жизни - тигра; что он ел и пил с местными жителями, как делал это и прежде; и Букта, должно быть, влил какое-нибудь крепкое зелье в питье Чинна - все люди видели на его спине и правом плече такое же гневное, красное Летучее Облако, какое высокие боги положили на тело Джана Чинна, когда он впервые появился у бхилей. Для глупых белых, не имеющих глаз, это был просто стройный молодой офицер в вуддарском полку; но его люди знали, что он Джан Чинн, который сделал бхиля человеком; и, веря в это, они торопились распространить его слова, бережно стараясь сохранить их первоначальное значение.
  
  Дикарь и одиноко играющий ребенок испытывают одинаковый страх при мысли, что над ними могут смеяться или станут расспрашивать их, и потому маленький народ заботливо таил свои убеждения. Полковник, воображавший, что он хорошо знает свой полк, и не подозревал, что каждый из шестисот быстроногих, с глазками как бисеринки, солдат, стоявших с ружьями, спокойно и безусловно верил, что субалтерн-офицер, стоявший на левом фланге, - полубог, дважды рожденный, божество, охраняющее их землю и народ. Сами боги земли отметили это воплощение, а кто может усомниться в деяниях богов земли?
  
  Чинн, чрезвычайно практичный, увидел, что его фамильное имя придает ему большой вес, как на службе, так и в лагере. Солдаты не доставляли ему никаких беспокойств - невозможно совершать проступки по службе, когда на судейском кресле восседает бог, - и он мог быть уверен, что, когда ему будет нужно, у него окажутся лучшие в окрестности охотники. Они были уверены, что покровительство Джана Чинна Первого хранит их, и в этой уверенности были смелее самых смелых из бхилей.
  
  Его квартира начала принимать вид любительского музея естествознания, несмотря на то, что он посылал в Девоншир дубликаты голов, рогов и черепов. Народ, как свойственно человеческому роду, узнал слабую сторону своего бога. Правда, он был неподкупен, но чучела птиц, бабочки, жуки, и в особенности известия о появлении крупной дичи, нравились ему. И в других отношениях он жил по традиции Чиннов. Он был недоступен лихорадке. Ночь, проведенная на старом пне, в сырой долине, что заставило бы майора прохворать малярией целый месяц, не оказывала на него никакого влияния. Про него говорили, что он "просолен раньше, чем родился".
  
  Осенью, на второй год после его приезда, откуда-то из-под земли появился тревожный слух и распространился между бхилями. Чинн ничего не слышал, пока один из его товарищей офицеров не сказал ему за обедом:
  
  - Ваш почтенный предок разъезжает по Сатпуру. Вам бы поглядеть на него.
  
  - Я не желаю быть непочтительным, но мой почтенный предок несколько надоел мне. Букта только и говорит о нем. Что такое проделывает теперь старик?
  
  - Разъезжает по стране верхом на своем тигре при свете луны. Вот какое дело. Около двух тысяч бхилей видели, как он ездил вдоль вершин Сатпура и испугал до смерти людей. Они набожно верят в это, и все молодцы из Сатпура поклоняются ему перед его алтарем, я хочу сказать - могилой, как и полагается. Вам, в самом деле, следовало бы поехать туда. Должно быть, интересно видеть, что с вашим предком обращаются, как с богом.
  
  - Что заставляет вас думать, что в этом рассказе есть правда? - сказал Чинн.
  
  - То, что все наши люди отрицают это. Они говорят, что никогда не слышали о тигре Чинна. Ну, это явная ложь, потому что каждый бхиль слышал об этом.
  
  - Тут вы только забыли об одном, - задумчиво проговорил полковник. - Когда местный бог появляется на земле, это всегда бывает предлогом для какого-нибудь волнения, а эти сатпурские бхили почти такие же дикари, какими оставил их ваш дедушка. А это кое-что значит.
  
  - Вы думаете, что они могут восстать? - сказал Чинн.
  
  - Не могу сказать пока. Не удивился бы, если бы было так.
  
  - Мне не говорили ни слова.
  
  - Тем более. Они что-то скрывают.
  
  - Букта всегда все рассказывает мне. Почему же он не рассказал мне этого?
  
  Вечером он задал этот вопрос старику, и ответ Букты удивил молодого человека.
  
  - К чему говорить о том, что хорошо известно? Да, Заоблачный Тигр гуляет по Сатпурской стране.
  
  - Что это означает, по мнению диких бхилей?
  
  - Они не знают. Они ждут, сахиб, что будет. Скажите только одно словечко, и мы будем довольны.
  
  - Мы? Какое отношение имеют рассказы, идущие с юга, где живут бхили джунглей, к солдатам?
  
  - Когда Джан Чинн просыпается, никто из бхилей не может быть спокоен.
  
  - Но он не проснулся, Букта.
  
  - Сахиб, - глаза старика были полны нежного упрека, - если он не желает, чтобы его видели, то зачем же он разъезжает при лунном свете? Мы знаем, что он проснулся, но не знаем, чего он желает. Что это, знамение для всех бхилей или только для обитателей Сатпура? Скажите только одно словечко, сахиб, чтобы я мог распространить его в войсках и переслать в наши селения. Зачем ездит Джан Чинн? Кто поступил нехорошо? Что это, мор?.. Падеж?.. Умрут наши дети? Война? Помни, сахиб, мы твой народ и твои слуги, и в этой жизни я носил тебя на руках, не зная, кто ты.
  
  "Букта, очевидно, заглянул вечером на донышко стакана, - подумал Чинн, - но если я могу сделать что-нибудь для утешения старика, надо сделать. Это вроде слухов, распускавшихся во время большого восстания, только в меньших размерах".
  
  Он опустился в плетеное кресло, на которое была наброшена шкура первого тигра, убитого им; под тяжестью его тела подушка подалась, и лапы с когтями упали ему на плечи. Разговаривая, он машинально закутался в полосатую шкуру, как в плащ.
  
  - Ну, теперь я скажу правду, Букта, - сказал он, наклоняясь, чтобы выдумать какую-нибудь ложь.
  
  Высохшая морда тигра лежала у него на плече.
  
  - Я вижу, что это правда, - дрожащим голосом ответил старик.
  
  - Джан Чинн разъезжал среди гор Сатпура на Заоблачном Тигре, говорите вы. Пусть будет так. Поэтому знамение, вызывающее удивление, касается только сатпурских бхилей и не относится к бхилям, которые пашут землю на севере и на востоке, к бхилям из Кандеша и ни к каким другим, кроме сатпурских, как известно, диких и глупых.
  
  - Так это знамение для них? Хорошее или дурное?
  
  - Без сомнения, хорошее. Зачем Джан Чинн стал бы причинять вред тем, из кого он сделал людей? Ночи там жаркие; вредно лежать в постели, слишком долго не ворочаясь, и Джану Чинну захотелось посмотреть на свой народ. Поэтому он встает, призывает свистом своего тигра и отправляется подышать немного свежим воздухом. Если бы сатпурские бхили оставались в своих селениях и не разгуливали в темноте, они не видели бы его. Право, Букта, ему просто захотелось выйти на свет в своей родной стране. Пошлите известие об этом на юг и скажите, что это мое слово.
  
  Букта поклонился до полу.
  
  "Боже мой! - подумал Чинн. - И этот подмигивающий язычник - отличный офицер, замечательно верный и честный! Надо сказать как-нибудь покрасивее". Он продолжал:
  
  - Если сатпурские бхили спросят, что значит это знамение, скажите им, что Джан Чинн захотел посмотреть, как они держат свое обещание вести хорошую жизнь. Может быть, они занимались грабежом; может быть, собираются не подчиниться какому-нибудь приказанию правительства; может быть, в джунглях есть мертвец, и потому Джан Чинн явился, чтобы посмотреть.
  
  - Так он сердит?
  
  - Ба! Разве я сержусь когда-нибудь на моих бхилей?.. Я видел, как ты улыбался, прикрываясь рукой. Я знаю, и ты знаешь. Бхили - мои дети. Я говорил это много раз.
  
  - Да. Мы твои дети, - сказал Букта.
  
  - То же самое и с Джаном Чинном, отцом моего отца. Ему захотелось повидать любимую страну и народ. Это добрый призрак. Я говорю это. Иди и скажи им. И я надеюсь от всей души, - прибавил он, - что это успокоит их. - Отбросив тигровую шкуру, он встал с продолжительным, неудержимым зевком, показавшим его прекрасные зубы.
  
  Букта убежал. В полку его встретила кучка людей, задыхавшаяся от нетерпения.
  
  - Это верно, - сказал Букта. - Он завернулся в шкуру и говорил оттуда. Знамение не для нас; и действительно, он молодой человек. Как может он лежать спокойно по ночам? Он говорит, что в постели ему слишком жарко, душно. Он разъезжает, потому что любит ночные прогулки. Он сказал это.
  
  Седоусое собрание вздрогнуло.
  
  - Он говорит, что бхили - его дети. Вы знаете, что он не лжет. Он сказал это мне.
  
  - А как насчет сатпурских бхилей? Что значит это знамение?
  
  - Ничего. Это просто, как я сказал, ночные прогулки. Он ездит, чтобы посмотреть, исполняются ли приказания правительства, как он учил это делать в свою первую жизнь.
  
  - А что будет, если они их не исполнят?
  
  - Он не сказал.
  
  В помещении Чинна потух свет.
  
  - Взгляните, - сказал Букта. - Вот он уходит. Во всяком случае, это добрый призрак, по его словам. Как нам бояться Джана Чинна, который сделал человека из бхиля? Его покровительство обещано нам, а вы знаете, что Джан Чинн никогда не нарушал обещания, как словесного, так и написанного на бумаге. Когда он станет старше и найдет себе жену, он будет лежать в постели до утра.
  
  Командир всегда узнает состояние духа полка раньше, чем солдаты, поэтому полковник сказал через несколько дней, что кто-то внушил вуддарсам страх Божий. Так как он был единственным лицом, которое официально должно было внушать это чувство, то его огорчила эта общая добродетель, не им внушенная.
  
  - Это слишком хорошо, чтобы долго продержаться, - говорил он. - Хотелось бы мне знать, что задумали эти маленькие люди?..
  
  Объяснение, как ему казалось, он получил через месяц, когда пришло приказание приготовиться "на случай возможного возбуждения среди сатпурских бхилей". Эти бхили - говоря мягко - волновались вследствие того, что отечески заботившееся о них правительство выслало против них воспитывавшегося в Маратте за счет государства оспопрививателя с ланцетами, лимфой и официально зарегистрированным теленком. На государственном языке, "они оказали сильное сопротивление профилактическим мерам", "насильно задержали оспопрививателя" и "были близки к пренебрежению племенными обязанностями или к нарушению их".
  
  - Это значит, что они готовы вспыхнуть, как порох, как это было во время переписи, - сказал полковник, - если мы загоним их в горы, то никогда не поймем их, во-первых, а во-вторых, они будут заниматься грабежом до следующего приказания. Удивляюсь, какой это Богом забытый идиот собирается прививать оспу бхилям! Я так и знал, что будут волнения. Хорошо еще, что пускают в дело только местный корпус; мы можем лишиться наших лучших егерей из-за того, что они не хотят, чтобы им прививали оспу! Они с ума сошли.
  
  - Как вы полагаете, сэр, - сказал на следующий день Чинн, - не могли ли бы вы дать мне отпуск на две недели, чтобы поохотиться?
  
  - Дезертирство в виду неприятеля, клянусь Юпитером! - Полковник засмеялся. - Я мог бы это сделать, но задним числом, так как нас предупредили, чтобы мы были наготове. Предположим, что вы просили отпуск три дня тому назад и теперь находитесь уже по пути на юг.
  
  - Мне хотелось бы взять с собой Букту.
  
  - Конечно, да. Я думаю, это будет самый лучший план. У вас есть какое-то наследственное влияние на этих ребят, и они станут слушать вас, тогда как один вид наших мундиров может довести их до безумия. Вы никогда не бывали в этой части света, не правда ли? Берегитесь, чтобы они не отослали вас в семейный склеп, в сиянии юности и невинности. Я думаю, будет хорошо, если вам удастся заставить их выслушать вас.
  
  - Я думаю, да, сэр; но если... если они случайно глупо поведут себя - вы знаете, это может случиться, - я надеюсь, что вы сообщите, что они только испугались. В них нет ни грамма настоящей злой воли, и я никогда не простил бы себе, если бы кто-нибудь из моей фамилии навлек на них беду.
  
  Полковник кивнул головой, но ничего не сказал.
  
  Чинн и Букта немедленно уехали. Букта не рассказывал, что с тех пор, как официальный оспопрививатель был уведен насильно в горы негодующими бхилями, гонец за гонцом являлись в полк и умоляли, лежа челом во прахе, чтобы Джан Чинн приехал к ним и объяснил, что за неизвестный ужас висит над его народом.
  
  Предупреждения Заоблачного Тигра были теперь слишком ясны. Джан Чинн должен утешить свой народ, потому что помощь всякого смертного бесполезна. Букта смягчил эти мольбы, передав только просьбы, чтобы Чинн приехал к своему народу. Старику не могло быть ничего приятнее хорошенькой кампании против сатпуров, которых он презирал как чистокровный, "без примеси", бхиль; но у него, как посредника между народом и Джаном Чинном, был свой долг перед всей нацией, и он искренне верил, что сорок кар постигнут его селение, если он не выполнит свой долг. Кроме того, Джан Чинн уже объе

Другие авторы
  • Москотильников Савва Андреевич
  • Павлищев Лев Николаевич
  • Рубан Василий Григорьевич
  • Коцебу Август
  • Бунин Иван Алексеевич
  • Герцо-Виноградский Семен Титович
  • Авенариус Василий Петрович
  • Одоевский Владимир Федорович
  • Тайлор Эдуард Бернетт
  • Минаков Егор Иванович
  • Другие произведения
  • Энгельгардт Егор Антонович - Письма к А. Б. Куракину
  • Минский Николай Максимович - Избранные стихотворения
  • Развлечение-Издательство - Тайна башни
  • Перец Ицхок Лейбуш - Мораль жизни
  • Полевой Николай Алексеевич - Борис Годунов. Сочинение Александра Пушкина
  • Крашенинников Степан Петрович - О касатках
  • Андреев Леонид Николаевич - Письмо Л. Н. Андреева в "Северный вестник"
  • Златовратский Николай Николаевич - Из воспоминаний об А. И. Эртеле
  • Нарежный Василий Трофимович - Запорожец
  • Розанов Василий Васильевич - О безбрачии городских учительниц
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 382 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа