о очутились в воде. Спустя полчаса груз проа - саго, трепанги и сомнительный компас - был на "Галиотисе". Два громадных треугольных паруса последовали за грузом и были прилажены к оголенным мачтам "Галиотиса".
Паруса поднялись, вздулись, наполнились, и пустое паровое судно пошло по ветру. Паруса придали ему три узла в час. Чего лучшего могли желать люди? Но если и раньше вид "Галиотиса" был печален, то новое приобретение сделало его еще более ужасным. Представьте себе почтенную поденщицу в трико танцовщицы, пьяную, и, шатаясь, идущую по улицам - и вы получите некоторое смутное представление о виде этого грузового судна в девятьсот тонн, оснащенного, как шхуна, колебавшегося под своей оснасткой и с шумом бешено несущегося по глубокому морю. Это удивительное путешествие под парусами продолжалось, а экипаж блестящими глазами в отчаянии смотрел через борт, непричесанный, небритый, постыдно раздетый.
В конце третьей недели "Галиотис" показался в виду Питанг-Ватаи, гавань которого представляет собой наблюдательный пункт для морского патруля, следящего за ловлей жемчуга. Здесь канонерки остаются целую неделю перед отправлением в дальнейший путь. На Питанг-Ватаи нет селения, только поток воды, несколько пальм и гавань, в которой можно безопасно укрываться, пока не уляжется первая ярость западно-восточного муссона. Они увидели низкий коралловый берег с кучей заготовленного побелевшего угля, покинутые хижины моряков и флагшток без флага.
На следующее утро "Галиотиса" не было - только маленькая проа качалась под теплым дождем у устья гавани; ее экипаж жадными глазами наблюдал за дымом канонерки на горизонте.
Несколько месяцев спустя в одной английской газете появилась краткая заметка, сообщавшая, что канонерка одной иностранной державы потерпела аварию, наткнувшись на полном ходу на обломки затонувшего судна в устье какой-то отдаленной гавани.