Киплинг Джозеф Редьярд - Книга джунглей

ободный Народ и вы, шакалы Шер Хана! Двенадцать лет я водил вас на охоту и с охоты, и за все это время никто, ни один волк не попался в ловушку и не был изувечен. Теперь я упустил добычу. Вам известно, как был выполнен заговор. Вы знаете, что меня привели к крепкому самбхуру, чтобы показать всем мою слабость. Задумали умно! Вы вправе убить меня теперь же на Скале Совета. Поэтому я спрашиваю вас, кто выйдет, чтобы покончить с Одиноким Волком? В силу Закона Джунглей вы должны выходить по одному.

  

  Наступило продолжительное молчание; никто из волков не хотел один на один насмерть бороться с Акелой. Наконец, Шер Хан проревел:

  

  - Ба, какое нам дело до этого беззубого глупца? Он и так скоро умрет. Вот детеныш человека прожил слишком долгое время. Свободный Народ, с первой же минуты его мясо было моим. Отдайте его мне! Мне надоело все это безумие. Десять лет он смущал джунгли. Дайте мне человеческого детеныша. В противном случае я всегда буду охотиться здесь, не оставляя вам ни одной кости. Он человек, человеческое дитя, и я ненавижу его до мозга моих костей.

  

  И более половины стаи завыло:

  

  - Человек! Человек! Человек! Что делать у нас человеку? Пусть уходит откуда пришел.

  

  - И обратит против нас все население окрестных деревень? - прогремел Шер Хан. - Нет, отдайте его мне! Он человек, и никто из нас не может смотреть ему в глаза.

  

  Акела снова поднял голову и сказал:

  

  - Он ел нашу пишу, спал рядом с нами; он загонял для нас дичь. Он не нарушил ни слова из Закона Джунглей.

  

  - И я заплатила за него жизнью быка, когда он был принят. Бык вещь неважная, но честь Багиры нечто иное, за что она, может быть, будет биться, - самым мягким голосом произнесла черная пантера.

  

  - Бык, внесенный в виде платы десять лет тому назад? - послышались в стае ворчащие голоса. - Какое нам дело до костей, которым минуло десять лет?

  

  - Или до честного слова? - сказала Багира, оскалив белые зубы. - Правильно вас зовут Свободным Народом!

  

  - Человеческий детеныш не имеет права охотиться с жителями джунглей, - провыл Шер Хан. - Дайте его мне!

  

  - Он наш брат по всему, кроме рождения, - продолжал Акела. - А вы хотите его убить! Действительно, я прожил слишком долго. Некоторые из вас поедают домашний скот, другие же, наученные Шер Ханом, пробираются в темные ночи в деревни и уносят детей с порогов хижин. Благодаря этому, я знаю, что вы трусы, и с трусами я говорю. Конечно, я должен умереть, и моя жизнь не имеет цены, не то я предложил бы ее за жизнь человеческого детеныша. Но во имя чести стаи (вы забыли об этом маленьком обстоятельстве, так как долго были без вожака) обещаю вам: если вы отпустите человеческого детеныша домой, я умру, не обнажив против вас ни одного зуба. Я умру без борьбы. Благодаря этому в стае сохранится, по крайней мере, три жизни. Больше я ничего не могу сделать; однако, если вы согласны, я спасу вас от позорного убийства брата, за которым нет вины, брата, принятого в стаю по Закону Джунглей после подачи за него двух голосов и уплаты за его жизнь.

  

  - Он человек, человек, человек! - выли волки, и большая их часть столпилась около Шер Хана, который начал размахивать хвостом.

  

  - Теперь дело в твоих руках, - сказала Багира Маугли. - Нам остается только биться.

  

  Маугли держал чашку с углями; он вытянул руки и зевнул перед лицом Совета, но его переполняли ярость и печаль, потому что, по своему обыкновению, волки до сих пор не говорили ему, как они его ненавидят.

  

  - Слушайте вы, - закричал он, - зачем вам тявкать по-собачьи? В эту ночь вы столько раз назвали меня человеком (а я так охотно до конца жизни пробыл бы волком среди волков), что теперь чувствую истину ваших слов. Итак, я больше не называю вас моими братьями; для меня вы собаки, как для человека. Не вам говорить, что вы сделаете, чего не сделаете. За вас буду решать я, и чтобы вы могли видеть это яснее, я, человек, принес сюда частицу Красного Цветка, которого вы, собаки, боитесь!

  

  Он бросил на землю чашку; горящие угли подожгли клочки сухого мха; мох вспыхнул. Весь Совет отступил в ужасе перед запрыгавшим пламенем.

  

  Маугли опустил сухую ветвь в огонь, и ее мелкие веточки с треском загорелись. Стоя посреди дрожавших волков, он крутил над своей головой пылающий сук.

  

  - Ты - господин, - тихим голосом сказала ему Багира. - Спаси Акелу от смерти. Он всегда был твоим другом.

  

  Акела, суровый старый волк, никогда в жизни не просивший пощады, жалобно взглянул на Маугли, который, весь обнаженный, с длинными черными волосами, рассыпавшимися по его плечам, стоял, освещенный горящей ветвью, а повсюду кругом тени трепетали, дрожали и прыгали.

  

  - Хорошо, - сказал Маугли, медленно осматриваясь. - Я вижу, что вы собаки, и ухожу от вас к моим родичам... если они мои родичи. Джунгли для меня закрыты, и я должен забыть вашу речь и ваше общество, но я буду милосерднее вас. Только по крови я не был вашим братом, а потому обещаю вам, что сделавшись человеком между людьми, я вас не предам, как вы предали меня. - Маугли толкнул ногой горящий мох, и над ним взвились искры. - Между нами и стаей не будет войны, но перед уходом я должен заплатить один долг.

  

  Маугли подошел к Шер Хану, который сидел, глупо мигая от света, и схватил тигра за пучок шерсти под его подбородком. Багира на всякий случай подкралась к своему любимцу.

  

  - Встань, собака, - приказал Маугли Шер Хану. - Встань, когда с тобой говорит человек, не то я подожгу твою шерсть.

  

  Уши Шер Хана совсем прижались к голове, и он закрыл глаза, потому что пылающая ветка пододвинулась к нему.

  

  - Этот убийца домашнего скота сказал, что он убьет меня на Совете, так как ему не удалось покончить со мной, когда я был маленьким детенышем. Вот же тебе, вот! Так мы, люди, бьем наших собак. Пошевели хоть усом, и Красный Цветок попадет тебе в глотку.

  

  Он бил веткой по голове Шер Хана, и в агонии страха тигр визжал и стонал.

  

  - Фу, уходи теперь прочь, заклейменная кошка джунглей! Только знай: когда я снова приду к Скале Совета, на моей голове будет шкура Шер Хана. Дальше: Акела может жить где и как ему угодно. Вы его не убьете, потому что я не желаю этого. И думается мне, что недолго будете вы сидеть здесь, болтая языком, точно вы важные особы, а не собаки, которых я гоню. Вот так!

  

  Конец большой ветки ярко горел. Маугли бил ею вправо и влево; когда искры попадали на шерсть волков, сидевших кольцом, они с воплем убегали. Наконец, подле Скалы Совета остались Акела, Багира и около десятка волков, которые приняли сторону Маугли. И вот в своей груди Маугли почувствовал такую боль, какой не испытал еще никогда в жизни. У него перехватило дыхание; он всхлипнул, и слезы потекли по его лицу.

  

  - Что это, что это? - спросил он. - Я не хочу уходить из джунглей и не понимаю, что со мной. Я умираю, Багира?

  

  - Нет, Маленький Брат. Это только слезы, такие слезы бывают у людей, - сказала Багира. - Да, теперь я вижу, что ты взрослый человек, а не человеческий детеныш. Отныне джунгли, действительно, закрыты для тебя. Пусть они льются, Маугли; это только слезы!

  

  Так Маугли сидел и плакал, точно его сердце разбилось. Раньше он не знал слез.

  

  - Теперь, - сказал, наконец, мальчик, - я уйду к людям, но прежде попрощаюсь с моей матерью.

  

  Он пошел в ту пещеру, в которой жил с семьей Отца Волка, и так плакал, прижимаясь к меху волчицы, что четыре молодых волка жалобно завыли.

  

  - Вы меня не забудете? - спросил их Маугли.

  

  - Не забудем, пока у нас хватит сил бегать по следам. Когда ты сделаешься человеком, приходи к подножию холма, мы будем с тобой разговаривать и по ночам станем выбегать в поля, чтобы играть с тобой.

  

  - Возвращайся скорее, - сказал Волк Отец, - возвращайся скорее, о мудрая лягушечка, потому что мы, твоя мать и я, уже стары.

  

  - Скорее приходи, - повторила Волчица Мать, - мой маленький бесшерстый сынок, потому что знай, дитя людей, я любила тебя больше, чем кого-нибудь из моих волчат.

  

  - Конечно, приду, - ответил Маугли, - и приду для того, чтобы положить на Скалу Совета шкуру Шер Хана. Не забывайте меня. Скажите в джунглях, чтобы меня там не забывали.

  

  Начала загораться заря; Маугли спускался с горного откоса; он, молчаливый и одинокий, шел к таинственным существам, которых зовут людьми.

  

  

  

  

  Все рассказанное здесь случилось задолго до того, как Маугли был изгнан из сионийской волчьей стаи, раньше, чем он отомстил Шер Хану, тигру, словом, и происходило в те дни, когда Балу учил его Закону Джунглей. Большой серьезный бурый медведь радовался понятливости своего ученика, потому что молодые волки стараются узнать только ту часть Закона Джунглей, которая касается их собственной стаи и их племени, и убегают, едва заучив наизусть одну строфу из Стихотворения Охотников: "Ноги, ступающие бесшумно; глаза, видящие в темноте; уши, слышащие ветры в их приютах, и острые белые зубы, - вот отличительные черты наших братьев; исключаются только шакал Табаки и гиены, которых мы ненавидим". Маугли же был детенышем человека, и потому ему приходилось узнавать больше. Иногда черная пантера Багира приходила через джунгли посмотреть, как подвигаются дела у ее любимца и, потирая голову о дерево, мурлыкала, пока Маугли отвечал Балу заданный ему на этот день урок. Мальчик взбирался на деревья почти так же хорошо, как плавал, а плавал почти так же хорошо, как бегал. Поэтому Балу, учитель Закона, преподавал ему Законы Леса и Законы Вод: объяснял, как отличать подгнившую ветвь от здоровой; как вежливо разговаривать с дикими пчелами, проходя под их сотами, висящими на пятьдесят футов выше его головы; как извиниться перед нетопырем Мантом, потревожив его в полдень среди ветвей, или как предупреждать водяных змей в естественных лесных прудах, готовясь кинуться к ним в воду. Никто из населения джунглей не любит, чтобы его тревожили, и все готовы броситься на незваного гостя. Узнал Маугли и Охотничий Крик Пришельцев. В том случае, когда охотник преследует дичь не на своей территории, этот призыв следует громко повторять, пока не услышишь на него ответа. В переводе он значит: "Позвольте мне охотиться здесь, потому что я голоден"; отвечают же на него так: "В таком случае охоться ради пищи, но не для удовольствия".

  

  Все это должно вам показать, до чего многое Маугли приходилось заучивать наизусть, и, повторяя одно и то же больше ста раз, он очень уставал. Однако, как Балу сказал Багире в тот день, когда Маугли был побит и, рассерженный, убежал от него:

  

  - Человеческий детеныш и есть человеческий детеныш, а потому он должен знать весь Закон Джунглей.

  

  - Но подумай, какой он маленький, - возразила черная пантера, которая, конечно, избаловала бы мальчика, если бы Балу не мешал ей. - Как все эти слова могут умещаться в его маленькой голове?

  

  - Разве в джунглях есть что-нибудь настолько маленькое, чтобы звери его не трогали? Нет. Вот потому-то я и учу детеныша; потому-то я и бью его, правда, очень нежно, когда он забывает мои слова.

  

  - Нежно! Что ты знаешь о нежности, Железные Лапы? - проворчала Багира. - Сегодня у него все лицо разбито из-за твоей... нежности. Гр!

  

  - Пусть лучше я, любящий детеныша, покрою его ссадинами с головы до ног, чем он, по невежеству, попадет в беду, - с жаром ответил бурый медведь. - Теперь я учу его Великим Словам Джунглей, которые послужат для него защитой среди населения - птиц, змей и всех существ, охотящихся на четырех ногах, помимо его собственной стаи. Если только детеныш запомнит слова, он получит возможность требовать покровительства от всех созданий, живущих в джунглях. Разве ради этого не стоило слегка побить его?

  

  - Пожалуй; только смотри, не убей детеныша. Он же не древесный пень для оттачивания твоих тупых когтей. Но, что это за Великие Слова? Конечно, гораздо вероятнее, что я окажу кому-нибудь помощь, нежели попрошу ее, - сказала Багира, вытянув одну из своих передних лап и любуясь как бы изваянными резцом когтями синевато-стального цвета, которые украшали ее пальцы. - А все же мне хотелось бы узнать эти слова.

  

  - Я позову Маугли, и он скажет их тебе... если захочет. Иди сюда, Маленький Брат!

  

  - У меня в голове шумит, как в дупле с пчелиным роем, - послышался мрачный голосок над их головами; Маугли скользнул по стволу дерева и, ступив на землю, рассерженный и негодующий, прибавил: - Я пришел для тебя, Багира, а совсем не для тебя, жирный, старый Балу.

  

  - Мне это все равно, - ответил Балу, хотя он был обижен и огорчен. - В таком случае, скажи Багире Великие Слова Джунглей, которым я учил тебя сегодня.

  

  - Великие Слова какого народа? - спросил Маугли, довольный возможностью показать свою ученость. - В джунглях много наречий, я знаю их все.

  

  - Ты знаешь далеко не все. Видишь, о Багира, они никогда не благодарят своего учителя. Ни один волчонок не возвращался, чтобы поблагодарить старого Балу за его уроки. Ну, ты, великий ученый, скажи Слова Народа Охотников.

  

  - Мы одной крови, вы и я, - сказал Маугли, с акцентом медведя, как это делают все Охотники.

  

  - Хорошо. Теперь Великие Слова Птиц.

  

  Маугли повторил ту же фразу, закончив ее свистом коршуна.

  

  - Теперь Слова змей, - сказала Багира.

  

  В ответ послышалось совершенно неописуемое шипение; потом Маугли брыкнул ногами, захлопал в ладоши, все в виде одобрения себе и прыгнул на спину Багиры. Тут он уселся, свесив ноги в одну сторону, барабаня пятками по блестящей шкуре пантеры и строя самые ужасные гримасы бурому медведю:

  

  - Так, так; из-за этого стоило получить несколько синяков, - нежно проговорил медведь. - Когда-нибудь ты вспомнишь меня.

  

  После этого Балу повернулся в сторону и сказал Багире, что он упросил Хати, дикого слона, который знает все подобные вещи, сказать ему Великие Слова; что Хати отвел Маугли к болоту, чтобы услышать Змеиные Слова от водяной змеи, так как Балу не мог их произнести, и прибавил, что теперь человеческий детеныш защищен от всех случайностей в джунглях, потому что ни змея, ни птица или четвероногое животное не посмеют сделать ему вреда.

  

  - Ему некого бояться, - в заключение сказал Балу, с гордостью похлопывая себя по огромному пушистому брюшку.

  

  - Кроме его собственного племени, - сказала про себя Багира, и вслух прибавила, обращаясь к Маугли: - Пожалей мои ребра, Маленький Брат. Что это за танцы взад и вперед?

  

  Маугли старался обратить на себя внимание Багиры, дергая ее за шерсть на плече и колотя ее ногами. Когда пантера и медведь стали его слушать, он закричал во весь голос:

  

  - Таким образом, у меня будет собственная стая, и я стану весь день водить их между ветвями.

  

  - Это еще что за новое безумие, маленький сновидец? - спросила Багира.

  

  - И я буду бросать ветки и грязь в старого Балу, - продолжал Маугли. - Они обещали мне это. А?

  

  - Вуф, - громадная лапа Балу сбросила Маугли со спины Багиры, и мальчик, лежавший теперь между его огромными передними лапами, понял, что медведь сердится.

  

  - Маугли, - сказал Балу, - ты разговаривал с Бандар-логом, с Обезьяньим Народом?

  

  Маугли посмотрел на Багиру, желая видеть, не сердится ли также и пантера: ее глаза были жестки, как яшмовые камни.

  

  - Ты был с серыми обезьянами, с существами без Закона, с поедателями всякой дряни. Это великий позор.

  

  - Когда Балу ударил меня по голове, - сказал Маугли (он все еще лежал на спине), - я убежал; с деревьев соскочили серые обезьяны и пожалели меня. Никому больше не было до меня дела. - И мальчик слегка втянул ноздрями воздух.

  

  - Жалость Обезьяньего Народа! - Балу фыркнул. - Молчание горного потока! Прохлада летнего солнца! А что дальше, человеческий детеныш?

  

  - Потом... Потом обезьяны дали мне орехов и разных вкусных вещей и... и... отнесли меня на вершины деревьев, а там сказали, что по крови я их брат, что я отличаюсь от обезьян только отсутствием хвоста и что со временем я сделаюсь их вожаком.

  

  - У них не бывает вожаков, - сказала Багира. - Они лгут и всегда лгали.

  

  - Они обходились со мной очень ласково и звали меня опять к ним. Почему меня никогда не водили к Обезьяньему Народу? Серые обезьяны стоят, как я, на задних лапах, не дерутся жесткими лапами, а играют целый день. Пустите меня на деревья. Злой Балу, пусти меня наверх. Я опять поиграю с ними.

  

  - Послушай, детеныш человека, - сказал медведь, и его голос прогремел, точно раскат грома в знойную ночь. - Я учил тебя Закону Джунглей, касающемуся всего нашего населения за исключением Обезьяньего Народа, живущего среди ветвей. У них нет закона. Обезьяны - отверженные. У них нет собственного наречия; они пользуются украденными словами, которые подслушивают, когда подглядывают за нами, прячась в ветвях. У них не наши обычаи. Они живут без вожаков. У них нет памяти. Они хвастаются, болтают, уверяют, будто они великий народ, готовый совершать великие дела в джунглях, но падает орех, им делается смешно, и они все забывают. Мы, жители джунглей, не имеем с ними дела; не пьем там, где пьют обезьяны; не двигаемся по их дорогам; не охотимся там, где они охотятся; не умираем, где умирают они. Слыхал ли ты, чтобы я когда-нибудь до сегодняшнего дня говорил о Бандар-логе?

  

  - Нет, - шепотом произнес Маугли, потому что теперь, когда Балу перестал говорить, в лесу стало тихо.

  

  - Народ джунглей изгнал их из своей памяти и не берет в рот их мяса. Обезьян очень много; они злы, грязны, не имеют стыда, и если у них есть какое-нибудь определенное желание, то именно стремление, чтобы в джунглях заметили их. Но мы не обращаем на них внимания, даже когда они бросают нам на голову грязь и орехи.

  

  Едва медведь договорил, как с деревьев посыпался град орехов и обломков веток; послышался кашель, вой; и там, наверху, между тонкими ветвями, почувствовались гневные прыжки.

  

  - Для населения джунглей обезьяны - народ отверженный. Помни это.

  

  - Отверженный, - сказала Багира, - тем не менее, мне кажется, ты, Балу, должен был предупредить его.

  

  - Предупредить? Я? Мог ли я угадать, что он станет возиться с такой грязью? Бандар-лог! Фу!

  

  На их головы снова посыпался град из орехов и веток, и медведь с пантерой убежали, взяв с собой Маугли. Балу сказал правду. Обезьяны живут на вершинах деревьев, и так как обитатели лесов редко смотрят вверх, они редко сталкиваются с Бандар-логом. Зато при виде больного волка, раненого тигра или медведя, обезьяны сходят на землю, мучат их ради забавы; в надежде обратить на себя внимание зверей они постоянно кидают в них ветки и орехи. Кроме того, они воют, выкрикивают бессмысленные песни, приглашают Народ Джунглей взобраться к ним и вступить с ними в бой; или без всякого повода затевают между собой ожесточенные драки и бросают мертвых обезьян туда, где население зарослей может увидать эти трупы. Они все собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать собственные обычаи, но никогда не выполняют задуманного, потому что их памяти не хватает до следующего дня. В оправдание себе обезьяны сочинили поговорку: "То, о чем Бандар-лог думает теперь, джунгли подумают позже", и это сильно ободряет их. Ни один из зверей не может добраться до Бандар-лога; с другой стороны, никто из зверей не желает замечать этого племени; вот потому-то обезьянам и было так приятно, когда Маугли пришел играть с ними, а Балу рассердился.

  

  У обезьян не было какого-либо определенного намерения (Бандар-лог вообще никогда не имеет намерений), однако в голове одной из обезьян явилась, как ей показалось, блестящая мысль, и она сказала остальным, что им было бы полезно держать у себя Маугли, потому что он умел свивать ветки для защиты от ветра, и если бы они поймали его, он, вероятно, научил бы и их своему искусству. Понятно, Маугли, сын дровосека, унаследовал от своего отца множество инстинктов; между прочим, строил хижинки из хвороста, не думая о том, почему он делает это. Наблюдая за ним с деревьев, Бандар-лог находил эту игру удивительной. Теперь, как говорили обезьяны, у них действительно появится вожак, и они сделаются самым мудрым народом в джунглях, таким мудрым, что все остальные будут замечать их и завидовать им. Они побежали вслед за Балу, Багирой и Маугли, и держались совершенно тихо до времени полуденного отдыха, когда пристыженный Маугли заснул между пантерой и медведем, решив больше не иметь дела с Обезьяньим Народом.

  

  Следующее, что он впоследствии помнил, было прикосновение жестких, сильных маленьких рук, схвативших его за плечи и за ноги; потом - удары веток по лицу. Через несколько мгновений мальчик уже смотрел вниз, в просветы между качающимися ветвями. В ту же секунду Балу пробудил джунгли своим громким глубоким голосом, а Багира, показывая все свои зубы, поднялась на дерево. Обезьяны завыли от восторга, взбираясь на верхние ветки, куда пантера не могла кинуться за ними, и закричали:

  

  - Она заметила нас? Багира заметила нас! Все население джунглей восхищается нашей ловкостью и нашей хитростью!

  

  Началось бегство, а бегства Обезьяньего Народа по вершинам деревьев никто не может описать. У них есть определенные дороги, перекрестки, подъемы и спуски, все на высоте от пятидесяти до семидесяти или ста футов над землей, и они могут двигаться по этим тропам, в случае нужды, даже ночью. Две самые сильные обезьяны схватили Маугли под мышки и вместе с ним понеслись с одного дерева на другое, делая прыжки в двадцать футов. Без него они могли бы бежать вдвое быстрее; тяжесть мальчика замедляла их движение.

  

  Хотя у Маугли кружилась голова, он невольно наслаждался этой дикой скачкой, однако, видя землю так далеко под собой, он очень боялся, а страшные толчки в конце каждого полета через воздушные бездны заставляли его сердце замирать. Провожатые мальчика иногда поднимались с ним на вершину дерева до того высоко, что он чувствовал, как самые верхние ветви с треском сгибались под ними, потом с криком, похожим на кашель, и с гуканьем снова бросались вниз, хватались передними или задними лапами за более низкие суки следующего дерева и снова двигались вверх. Иногда Маугли видел много миль зеленых зарослей, как человек с вершины мачты осматривает многие мили окружающего его моря; но после этого ветки и листья хлестали Маугли по лицу, и он вместе со своими двумя спутниками снова приближался почти к самой земле. Таким образом, прыгая, ломая ветви, с цоканьем и воем племя Бандар-лог неслось по дорогам, тянувшимся через вершины деревьев, и увлекало с собою своего пленника, Маугли.

  

  Сперва он боялся, что обезьяны кинут его вниз; потом рассердился, однако благоразумно не боролся; наконец, начал рассуждать. Прежде всего ему следовало дать о себе знать Балу и Багире. Он знал, что благодаря быстроте бега обезьян его друзья останутся далеко позади. Смотреть вниз не стоило; ведь он мог видеть только верхние части ветвей, а потому мальчик поднял взгляд к небу и далеко в лазури разглядел коршуна Ранна, который то неподвижно висел в воздухе, то описывал круги, наблюдая за джунглями в надежде заметить какое-нибудь близкое к смерти создание. Ранн понял, что обезьяны несут что-то и спустился на несколько сотен ярдов, желая узнать, годна ли их ноша для еды. Увидев, что обезьяны тащили Маугли на вершину дерева, он засвистел от изумления и в ту же секунду услышал призыв: "Мы одной крови, ты и я". Волны ветвей сомкнулись над мальчиком, но Ранн повис над следующим деревом как раз вовремя, чтобы увидать вынырнувшее черное личико.

  

  - Заметь мой путь, - закричал Маугли. - Скажи обо мне Балу из сионийской стаи и Багире со Скалы Совета!

  

  - От чьего имени, брат? - Ранн до сих пор никогда не видел Маугли, хотя, конечно, слышал о нем.

  

  - Я Маугли-лягушка. Меня зовут человеческим детенышем... Заметь мой пу-у-уть!

  

  Мальчик выкрикнул последние слова в то мгновение, когда его подбросили в воздух, но Ранн кивнул головой и стал подниматься вверх, пока не превратился в пылинку. На этой высоте он парил, наблюдая глазами, зоркими, как телескоп, за тем, как качались верхушки деревьев там, где проносился эскорт Маугли.

  

  - Они не уйдут далеко, - посмеиваясь сказал коршун. - Они никогда не делают того, что решили. Бандар-лог вечно бросается на новое. Если только я способен предвидеть события, обезьяны навлекли на себя неприятности, потому что Балу не слабое существо, и, насколько мне известно, Багира умеет убивать не только оленей.

  

  Ранн покачивался на крыльях и ждал.

  

  Между тем Балу и Багира не помнили себя от гнева и печали. Багира взобралась так высоко на дерево, как никогда прежде, но тонкие ветви сломались под ее тяжестью, и она соскользнула на землю с полными коры когтями.

  

  - Почему ты не предостерег человеческого детеныша? - прогремела она бедному Балу, который пустился бежать неуклюжей рысью в надежде догнать обезьян. - Стоило бить его до полусмерти, если ты не предупреждал его!

  

  - Скорее, скорее! Мы... Мы еще можем нагнать их, - задыхаясь проговорил Балу.

  

  - Таким-то шагом? Этот бег не утомил бы даже раненой коровы. Учитель Закона, избиватель детенышей, если ты прокачаешься так с милю, ты лопнешь. Садись и думай. Придумай план. Незачем гнаться. Если мы слишком близко подойдем к ним, они еще, пожалуй, бросят его.

  

  - Эррула! Ву! Если обезьянам надоело тащить детеныша, они уже бросили его. Кто может верить Бандар-логу? Брось мертвых нетопырей на мою голову! Дай мне глодать почерневшие кости! Катай меня в сотах диких пчел, чтобы они до смерти искусали меня, и похорони мое тело вместе с гиеной, потому что я самый несчастный медведь в мире! Эрорулала! Вахуа! О, Маугли, Маугли! Зачем я ломал тебе голову, а не предостерег тебя от Обезьяньего Народа? Может быть, я выбил из его ума заданный ему на сегодня урок, и он останется в джунглях один, позабыв Великие Слова!

  

  Балу прижал лапы к ушам и со стоном покачивался взад и вперед.

  

  - Во всяком случае, некоторое время тому назад он правильно сказал мне их, - нетерпеливо заметила Багира. - Балу, у тебя нет ни памяти, ни чувства собственного достоинства. Что подумали бы джунгли, если бы я, черная пантера, свернулась, как дикобраз Икки, и принялась выть?

  

  - Какое мне дело до того, что обо мне думают в джунглях? Может быть, он уже умер.

  

  - Если только обезьяны не бросят его ради потехи или не убьют из лености, я не опасаюсь за человеческого детеныша. Он умен, хорошо обучен, главное же, все в джунглях боятся его глаз. Однако (и это очень дурно) он во власти Бандар-лога, а это племя не страшится никого из нас, так как оно живет на деревьях. - Багира задумчиво полизала одну из своих передних лап.

  

  - Как я глуп! О, толстый, бурый, вырывающий корни, дурак! - внезапно распрямляясь, сказал Балу. - Правду говорит дикий слон Хати: "На каждого свой страх". Бандар-лог боится питона скал Каа. Он не хуже их поднимается на деревья и ночью крадет молодых обезьян. При звуке его имени, хотя бы произнесенном шепотом, у них холодеют хвосты. Идем к Каа.

  

  - Ну что он сделает для нас? Он безногий, значит, не принадлежит к нашему племени, и у него такие дурные глаза, - сказала Багира.

  

  - Он очень стар и очень хитер, главное же, постоянно голоден, - ответил Балу. - Обещай дать ему несколько коз.

  

  - Насытившийся Каа спит целый месяц. Может быть, питон и теперь спит, но даже если и не спит, так он, пожалуй, сам захочет убить для себя козу. - Плохо знавшая Каа Багира, понятно, сомневалась.

  

  - В таком случае, мы с тобой, старая охотница, заставим его послушаться нас.

  

  Тут Балу потерся своим побелевшим бурым плечом о пантеру, и они вместе отправились отыскивать Каа, питона скал.

  

  Они застали его на скалистой, нагретой солнцем, площадке; растянувшись, он любовался своей прекрасной новой кожей. Последние десять дней питон провел в уединении, так как менял кожу и теперь был великолепен. Каа вытягивал свою огромную голову с тупым носом, изгибал свое тридцатифутовое тело, свивался в фантастические узлы и кольца, в то же время облизывая губы при мысли о будущем обеде.

  

  - Он еще не ел, - сказал Балу и, увидав красивую, покрытую прекрасными коричневыми пятнами новую желтую одежду змеи, проворчал: - Осторожнее, Багира. После перемены кожи он подслеповат и спешит наносить удары.

  

  Каа не был ядовит; он даже презирал ядовитых змей, считая их трусами; вся сила питона зависела от его величины, и когда он охватывал своими огромными кольцами какое-нибудь создание, для того наступал конец.

  

  - Хорошей охоты, - закричал Балу, оседая на задние лапы.

  

  Как все змеи этого рода, Каа был глуховат: он не сразу услышал приветствие медведя и на всякий случай свернулся, опустив голову.

  

  - Хорошей охоты всем нам, - ответил питон. - Ого, Балу, что ты здесь делаешь? Хорошей охоты, Багира! По крайней мере, одному из нас нужна пища. Слышно ли что-нибудь о дичи поблизости? Нет ли молодого олененка или хотя бы молодого козла? Внутри меня пусто, как в сухом колодце.

  

  - Мы охотимся, - небрежно заметил Балу. Медведь знал, что Каа не следует торопить: он слишком велик.

  

  - Позвольте мне отправиться с вами, - сказал Каа. - Одной добычей больше или меньше, не важно для тебя, Багира, или для тебя, Балу. Мне же приходится несколько дней подряд караулить на лесной тропинке или целую ночь подниматься то на одно, то на другое дерево, ради возможности поймать молодую обезьяну. Пшшшш! Теперь уже не такие ветки как во времена моей юности. Все погнившие, сухие!

  

  - Может быть, это зависит от твоей тяжести, - сказал Балу.

  

  - Да, я длинен, достаточно длинен, - с оттенком гордости ответил Каа. - Однако молодые деревья действительно хрупки, ломки. Недавно на охоте я чуть не упал; да, чуть не упал, скользя вниз и не обвив достаточно крепко хвостом дерево; этот шум разбудил обезьян, и они стали бранить меня самыми скверными словами.

  

  - Безногий, желтый дождевой червь, - прошептала Багира, как бы стараясь вспомнить что-то.

  

  - Сссс! Они называли меня так? - спросил Каа.

  

  - Во время прошлой луны обезьяны кричали нам что-то в этом роде, но ведь мы не замечаем их. Пусть они говорят, что им угодно, даже будто ты потерял все зубы и боишься каждого существа крупнее козленка, так как (Бандар-лог совершенно бессовестное племя!) тебя устрашают рога козла, - сладким голосом заметила Багира.

  

  Надо сказать, что змея, в особенности осторожный старый питон, редко выказывает гнев; тем не менее Балу и Багира заметили, что глотательные мышцы по обеим сторонам горла Каа сморщились и вздулись.

  

  - Обезьяны переменили место своей стоянки, - спокойно сказал питон. - Когда сегодня я выполз на солнце, до меня донеслось их гуканье в вершинах деревьев.

  

  - Теперь мы идем вслед за Бандар-логом, - проговорил Балу, но слова застряли у него в горле; ведь он не помнил, чтобы кто-нибудь в джунглях сознавался, что его интересуют поступки обезьян.

  

  - Без сомнения, немаловажное обстоятельство заставляет двоих таких охотников - вожаков у себя в джунглях - идти по следу Бандар-лога, - вежливо ответил Каа, весь надуваясь от любопытства.

  

  - В сущности, - начал Балу, - я просто старый, порой очень неумный, преподаватель Закона сионийским волчатам, а Багира...

  

  - Багира и есть Багира, - перебила его черная пантера, и, щелкнув зубами, закрыла рот; она считала смирение вещью ненужной.

  

  - Вот в чем дело, Каа. Эти воры орехов и подбиратели пальмовых листьев украли нашего человеческого детеныша, о котором ты, вероятно, слышал.

  

  - Икки (длинные иглы на его спине делают это существо самонадеянным) болтал, будто человек был принят в волчью стаю, но я не поверил ему. Икки вечно повторяет то, о чем он слышал вполуха, и повторяет очень плохо.

  

  - Но он сказал правду. Никогда в мире не было такого человеческого детеныша, - проговорил Балу. - Он самый лучший, самый умный, самый смелый из человеческих детенышей; это мой ученик, который прославит имя Балу во всех джунглях; кроме того, я... мы... любим его, Каа.

  

  - Тсс! Тсс! - сказал Каа, покачивая головой из стороны в сторону. - Я тоже когда-то знал, что значит любовь. Я мог бы рассказать вам историю, которую...

  

  - Которую мы хорошо оценим, только когда, сытые, будем отдыхать в светлую ночь, слушая тебя, - быстро перебила его Багира. - Теперь же наш человеческий детеныш в руках Бандар-лога, а мы знаем, что Обезьяний Народ боится одного Каа.

  

  - Они боятся одного меня. И вполне основательно, - произнес Каа. - Глупые, болтающие тщеславные создания, тщеславные, глупые, болтающие - вот каковы эти обезьяны! Но человеческому существу плохо в их руках. Им надоедают подобранные ими орехи, и они швыряют их на землю. Они шесть часов таскают ветку, намереваясь с ее помощью совершить великие дела, потом ломают ее пополам. Нельзя позавидовать этому человеческому существу. И обезьяны назвали меня желтой рыбой? Ведь так?

  

  - Червем, червем, дождевым червяком, - сказала Багира, - и говорили про тебя еще многое, что мне стыдно повторять.

  

  - Следует научить обезьян хорошо отзываться о их господине. Ээээ-ссш! Поможем им собрать их блуждающие воспоминания. Ну а куда убежали они с детенышем?

  

  - Это известно только джунглям. Кажется, в сторону заката солнца, - сказал Балу. - Мы думали, что ты знаешь, Каа.

  

  - Я? Каким образом? Я беру их, когда они попадаются на моей дороге, но не охочусь на Бандар-лога, или на лягушек, или на зеленую пену в водяных ямах.

  

  - Вверх, вверх! Вверх, вверх! Хилло! Илло! Илло! Смотри вверх, Балу из сионийской волчьей стаи!

  

  Балу поднял голову, чтобы посмотреть, откуда звучал голос. В воздухе парил коршун Раин; он парил, опускаясь вниз, и солнце блестело на его крыльях. Подходило время, в которое Ранн устраивался на ночлег; он осмотрел все джунгли, отыскивая медведя, но не разглядел его в густой листве.

  

  - Что там? - спросил Балу.

  

  - Я видел Маугли среди обезьян. Он просил меня сказать тебе об этом. Я следил. Они увели его за реку, в город обезьян, в Холодные Логовища. Может быть, они останутся там на ночь, пробудут десять ночей или только часть ночи. Я просил летучих мышей наблюдать за ними в темное время. Я исполнил данное мне поручение. Хорошей охоты всем вам, там внизу!

  

  - Полный зоб и глубокий сон тебе, Ранн! - крикнула Багира. - Во время моей следующей охоты я не забуду о тебе и отложу голову для одного тебя, о лучший из коршунов.

  

  - Полно, полно. Мальчик сказал Великие Слова Птиц, да еще в то время, когда его тащили через деревья.

  

  - Слова были крепко вбиты в его голову, - заметила Багира. - Но я горжусь им. А теперь мы должны отправиться к Холодным Логовищам.

  

  Все они знали, где помещалось это место, но немногие из обитателей джунглей заходили туда, потому что Холодными Логовищами звери называли древний, покинутый город, затерянный и погребенный в зарослях, а дикие создания редко селятся там, где прежде жили люди. Это делает кабан, охотничьи же племена - нет. Кроме того, в Холодных Логовищах жили обезьяны (если можно было сказать, что они жили где-нибудь), и потому уважающие себя животные заглядывали в развалины только во время засухи, когда в полуразрушенных водоемах и желобах старинного города еще сохранялось немного воды.

  

  - Туда придется идти половину ночи, - сказала Багира, и Балу стал очень серьезен.

  

  - Я побегу, как можно быстрее, - тревожно сказал он.

  

  - Мы не можем ждать тебя. Спеши за нами, Балу. Нам с Каа придется спешить.

  

  - Есть у меня ноги или нет их, я не отстану от тебя, Багира, несмотря на все твои четыре лапы, - сухо заметил Каа.

  

  Балу спешил, но задыхался, и ему скоро пришлось сесть на землю; его спутники предоставили ему возможность догонять их, и Багира быстрыми легкими скачками пантеры двинулась вперед. Каа ничего не говорил, но как ни старалась опередить его Багира, огромный питон скал не отставал от нее. Когда перед ними оказался горный поток, Багира выиграла несколько ярдов, так как перескочила через него, питон же поплыл, выставив из воды голову и фута два шеи. Зато на ровной местности он поравнялся с черной пантерой.

  

  - Клянусь сломанным замком, освободившим меня, - сказала Багира, когда на землю спустился полумрак, - ты двигаешься быстро.

  

  - Я голоден, - ответил Каа. - Кроме того, они назвали меня пятнистой лягушкой.