Гиппиус Зинаида Николаевна - Чертова кукла

;  Но Литта качает головой.

   - Разве здесь мешают? Твоя комната самая хорошая. Большая. И прямо из передней. Ничего не слышно. Да ведь у нас нигде ничего не слышно.

   Юруля опять улыбается.

   - Скучно у вас очень.

   - Юруля, а я тебя боюсь.

   - Неправда. Меня никто не боится. Это глупости.

   Литта краснеет и делает сердитое лицо.

   - Да, не боюсь. Это не то. Но как-то я тебя не понимаю. Не знаю.

   - И я тебя не знаю, сестренка. А зачем знать друг друга?

   Литта удивилась, но ничего не сказала. Помолчала, подумала.

   - И от отца, и от графини - такая скука идет,- сказал Юруля искренно.- Я тут бы не мог все время жить. А иногда люблю.

   - Юра, мне хочется в гости к тебе. Да ведь бабушка не пустит.

   - Ничего, потом пустит. Ты с кем выходишь?

   - С ней выезжаю, в Летний сад. Или, иногда, с Maрьей Владимировной.

   Марья Владимировна - одна из важных графининых приживалок.

   - Прежде было лучше, когда miss Edd жила,- продолжала Литта.- Но выдумала бабушка вдруг,- не надо гувернанток, порча - гувернантки, и вот я теперь одна-одинехонька. Только учителя и учительницы целый день, приходящие. Надоело уж.

   Юруля глядел на нее и думал что-то свое.

   - Ну, не ной,- сказал он.- Ты пока слушайся старухи. Понемножку будешь свободнее, со мной станет пускать. О гувернантках не жалей. Графиня это не глупо выдумала - вон их. Характер только портят.- И вдруг добавил, по какому-то внутреннему сцеплению мыслей: - Что, Саша Левкович у вас бывает с женой?

   - Отчего ты спросил? Да, был раз, еще когда ты не приехал, когда только что женился. Ах, Юра! Она прехорошенькая, но ужасно странная. А ты, оказывается, давно с ней знаком?

   - Давно, прежде... Когда еще отец ее был жив. Еще и Саша ее не знал.

   - Ну, когда это давно? Ей и теперь с виду четырнадцать лет. Бабушке она не понравилась.

   - А тебе?

   - А мне... Видишь ли, сначала я ужасно обрадовалась. Думаю, вот Саша женился, grand-maman к нему благоволит, станут бывать у нас, я с ней подружусь... Она ведь такая молоденькая. Ну, а потом...

   - Что же потом? Grand-maman не одобрила?

   - Да нет... Не то. А она сама какая-то... Я, впрочем, раз только ее и видела. У нее такие манеры...

   - Манеры! - засмеялся Юрий.- Ну, милая, ты сама по-бабушкиному заговорила.

   Литта вдруг ужасно рассердилась.

   - Как тебе не стыдно! Я вижу, ты ничего не понимаешь. Прежде, когда мы маленькие были, ты понимал, и я тебе все говорила, а теперь ты, как все. Вот и правда, что я тебя боюсь, то есть не боюсь, а не знаю, мы как чужие. Точно я об манерах забочусь! Я не про то. Но и пусть мы чужие, если так. Я сама тебе теперь давно не все говорю про себя, и не нужно.

   Юрий нежно притянул ее за рукав.

   - Ну прости, детка. Про манеры я тебе нарочно, это правда. И мы совсем не чужие. Хотя и думаю, что "все про себя говорить" никому не следует, и ты хорошо делаешь, что не говоришь. А на меня не сердись. Лучше расскажи про Муру, что она тут делала. Я уж пойму, почему она тебе не понравилась.

   - Да не то что не понравилась...- начала Литта, усаживаясь ближе к Юрию и успокаиваясь.- А просто... дикая она какая-то. Вот приехали они, grand-maman к ней сначала ничего. И она ничего, только все вертится. Коса за спиной. Об отце ее grand-maman спрашивает - помню, говорит, генерала,- а Мура так странно: "Да, жалко старика!" Потом вдруг ко мне: "Пойдемте, покажите мне вашу комнату, познакомимся!" Пошли.

   - Ну, что ж тут такого?

   - Да, ничего, я даже рада была, но grand-maman уже насупилась. Я повела ее в классную, потом и в спальню. Она шляпку сбросила, совсем гимназисткой стала, хохочет, по стульям прыгает. И о тебе тут стала говорить. Что ты у них бывал и что она тебя Юрулей звала. Поцелуйте, говорит, его от меня крепко, когда он приедет, скажите, чтоб он в гости ко мне приходил, что я теперь замужем. Да ты у них уж был?

   - Да... Раз был.

   - Ну, так она тебе рассказывала?

   - Что? Ничего не рассказывала. Говорила, что ты хорошенькая девочка, только...

   - Только что?

   - Ничего. Ведь она глупая, Мура. Вот и весь секрет.

   - Конечно, глупая. Ты послушай дальше. Она опять о тебе. Он, говорит, ужасно красивый и притом негодный, но оттого-то мне и нравится. Я не выдержала и говорю холодно: пожалуйста, не отзывайтесь так о моем брате. Я к этому не привыкла.

   Юруля крепко поцеловал ее.

   - Ах ты, защитница моя глупенькая. Ну?

   - Она никакого внимания, хохочет, как бешеная, и вдруг, нет, ты вообрази! начала меня щипать, честное слово, и пребольно! Согласись, что это... что это...

   У Литты при одном воспоминании разгорелось ухо под пышными волосами.

   - Дда...- протянул Юруля.- Какая дура! Это противно.

   - Еще бы! Когда они уехали, grand-maman говорит: "Я очень люблю этого бедного Сашу, а что касается ее..." - и ко мне: "Вы, говорит, должны понять".

   - А ты?

   - Рада была. Vous avez parfaitement raison, grand-mère, d'ailleurs elle ne me plait nullement {Вы совершенно правы, бабушка, впрочем, она и мне совсем не нравится (фр.).}.

   Она засмеялась, вскочила со стула и сделала реверанс.

   - Вот ты к ней и ходи, а я не хочу! По-моему, и Саша стал хуже, с тех пор как женился. Растерянный какой-то.

   Юрий не улыбался, думал. Должно быть, о Левковиче. С того вечера в Эльдорадо, где Левкович сидел, как в воду опущенный, он у Юрия еще не был.

   - Юруня, ты уходишь? - И девочка тревожно на него посмотрела.

   - Я приду к обеду. И вечером останусь.

   - Ах, Юра! А можно мне к тебе в комнату прийти вечером?

   - Не знаю.

   Литта огорчилась и молчала, не смея ничего больше спросить.

   - Сестренка, ну чего ты? Ведь я тебя никогда не гоню. А сегодня ко мне сюда кое-кто придет.

   Она взглянула осторожно исподлобья.

   - Может быть, Михаил придет?

   - Да, и Михаил тоже...

   Литта вся просияла.

   - О, Юра! Ну я не говорю про сегодня, пусть я сегодня не приду, если и другие еще у тебя, но когда Михаил - я так рада! Знаешь, я его мало видела, но я его еще тогда помню, еще до твоей поездки, еще я маленькая была, он к тебе приходил. И теперь сразу узнала, хоть он изменился. Ужасно мне нравится. Все молчит, но у него такие глаза... такие, точно он про себя молится.

   Юруля усмехнулся.

   - Ты не смейся. Он все молчит... И я чувствую тут тайну.

   - А чувствуешь, так и не болтай. Глупо вредить людям. Я вот сейчас жалею, что ты ходила ко мне и видела Михаила. Это, пожалуй, лишнее.

   Литта покраснела до слез.

   - Да разве я... Как это жестоко, Юра. Вот как ты меня не понимаешь. Я и не хочу ничего знать. А с кем я разговариваю, болтаю, подумай? Ведь у меня никого нет. Как ты мог, Юра!

   Он уже опять улыбался.

   - Знаешь? Ты права. Я глупость сказал. Зато у меня презабавная мысль, и я тебя сейчас утешу. Тебя Михаил занимает. По-моему, он в жесточайших ошибках, которые заразительны,- но что до того? Ты сама по себе, сама должна разбираться... Всякому свобода полезна. Твоя учительница математики уехала. Хочешь, я посоветую бабушке будто бы своего товарища прежнего? "Madame... Если я смею рекомендовать... quelqu' un qui est très sûr" {Некоего, кто совершенно надежен (фр.).} ...и так далее. А это будет Михаил. Хоть ненадолго,- тебе удовольствие, ему заработок. Он математик здоровый... Чего ты пугаешься?

   - Юра... Да как же? А если тут тайна? Как же он будет приходить?

   - Глупая ты девочка. В этой-то могиле нашей - кому до кого дело? Папа с кресла не встает, а если графиня разок на него сквозь лорнет посмотрит - поверь, ничего не увидит. Небось хочется?

   Конечно, Литте очень хочется. Она, веселая и умная девочка, в одиночестве перечитала всю Юрулину библиотеку. Знает и понимает больше, чем говорит. Она часто, полуневольно, наивничает,- даже с братом. Ей свободнее казаться ребенком. А сама с собою - она, хотя еще ребенок,- уже человек. И бессознательно женского в ней уже много.

   Рассказывая про Муру Левкович, она искренно и совсем по-детски возмущалась. Воспоминание о Михаиле вдруг сделало ее серьезной, взрослой.

   - Хорошо, Юра. Попытайся это устроить. Я тебе буду очень благодарна. И скажи Михаилу, что ему нечего опасаться моей болтливости.

   - Ого, вот мы какие серьезные барышни! Ты, впрочем, не рассчитывай на него очень. Он с тобой, может, и слова не скажет ни о чем, кроме математики. Веселья не жди.

   - Ничего я не жду. И с разговорами к нему приставать не буду. Не беспокойся.

   Юруля обнял ее и поцеловал в голову.

   - Знаешь, Улитка, если б ты была братишкой у меня, а не сестренкой, мне бы с тобой весело было! А то сейчас графиня, сейчас нельзя, и все-таки ты кое-что не поймешь никогда! Ну, ничего, будь умница. За обедом увидимся. А вечером я, может, успею Михаилу сказать словечко...

   Он повернулся, чтоб идти.

   - Да! Вы нынче опять на Царскую дачу поедете? Забыл спросить...

   - Ну, конечно. И не скоро. Папа бы поехал, да grand-maman ни за что раньше, чем в середине июня. А ты разве не приедешь, Юра?

   - Не знаю. Терпеть не могу эту дачу. "Красный домик" совсем забросили.

   Литта вздохнула. Она сама не любила скучную Царскую дачу. У графини была другая, в Финляндии, она-то и называлась "Красный домик". Давно, прежде, они жили там. Но уже лет шесть, как она стоит пустая. Большая, старая, но еще крепкая, заколоченная. Там умерла мать Литты, и графиня ненавидит дачу, хоть не продает и внаймы не отдает. Юрию дача нравится. Летом во флигельке живет сторож, и Юрий бывал там года два тому назад. Сыро немножко, дача под горой у речки, но пустынно, кругом лес. Страшно, говорит графиня, дичь... Мать Литты очень любила эту дачу. Стоила она дорого.

   Когда Юрий тихо затворил за собой темную дверь, Литта подошла к окну. Думала о чем-то. Облачный день, сухой, небо - как пыль. Едва видно его, небо. Вода в канале - как черная пыль. Кривая панель, решетка, у решетки барки тяжелые, на барках доски, доски, доски... Пахнет, должно быть, там дегтем, деревом и гнилой водой... Должно быть,- а может, и нет, Литта не знает, пыльное окно еще не выставили. Вон и ломовой трясется, верно, грохочет - а чуть слыхать. Скука, скука...

   Унылая и торжественная квартира - квартира графини.

  

  

   Наташа, сестра Михаила, уже больше недели сидела в номере гостиницы на Морской, мучилась и не знала, что ей предпринять.

   Положение было запутанное и трудное. Когда нынче зимой, в Париже, она встретила Юрия Двоекурова и разговаривала с ним в Люксембурге, она была неискренна. Ни малейшей бодрости в ней не было уже и тогда. Нарастал хаос в душе. Она медленно отдалялась от людей, прежде близких, и вышло, что с Михаилом у нее тоже прекратились связи,- по крайней мере, она ничего о нем уже не знала и перестала его понимать.

   Это было мучительно. Почему-то казалось, что только он, брат, любовь ее жизни, поможет ей. И хотя Юрию сказала Наташа не без надменности: "Михаил прежний",- не верила, что совсем прежний. Но какой?

   И явилось у нее острое желание, томление, необходимость увидать Михаила. Потом пусть будет, что будет - но увидаться надо. Ни в какие дела она входить не станет, о них расспрашивать не будет, ей нужно только видеться с ним.

   Необыкновенно сложно и мучительно устроить это. Чтобы приехать в Петербург - ей нужна помощь людей, ставших далекими. Чтобы принять эту помощь - кое-какие поручения, хотя бы минимальные,- она должна взять на себя... Ну, пусть, все равно. Наташа должна видеть Михаила. Она вся сузилась на этой мысли.

   Устроилось и внешне очень неудобно. Французская гражданка m-elle Thérèse Duclos {Мадемуазель Тереза Дюкло (фр.).}, певичка, приехавшая в Россию искать ангажемента,- как ей принимать в номере с пианино такого человека, как Михаил? Да и как искать его? Наташа обещала самой себе быть осторожной до щепетильности, до последнего предела. В певичку решила - перевоплотиться. И петь пустое. А вот как Михаила добыть, не изменяя своему плану осторожности "до смешного",- она не знала.

   Ждать? Очень трудно ждать. И страшно. Для себя приехала, надо быть вдесятеро осторожней. Были у нее адреса для поручений, но она никуда нейдет. Лучше ждать. Петербург ей - как чужой. Все изменилось, все другое... а что? Неопределимо.

   Вспомнила вдруг Юрия. Вот кого легко принять во "Франции". И адрес графини вспомнила. Написала ему французское надушенное письмо. Подумала: "Не пересаливаю ли?" Нет, пусть. По почерку узнает.

   И опять ждет. Ответа нет.

   Каждый день Наташа долго гуляет по Морской. Ни одного знакомого лица. Пристают офицеры, франты. Она отбояривается резко, но не сурово, чтобы не изменить своей роли. Ведь она - певичка, и одета, как певичка, которая не должна быть сурова.

   Ответа все нет. Написать еще раз? Измученная Наташа опять шла по Морской, уже ни о чем не думая и ни на что не надеясь,- и вдруг остановилась.

   В нескольких шагах от нее, у витрины перчаточного магазина, стоял хмурый, ненарядный офицер и глядел на перчатки, которые явно его не интересовали.

   Наташа видела его раза два, давно, издали,- и все-таки сейчас же узнала. Это родственник Юрия. И приятель. Юрий показывал ей на него в древние странные времена, на многолюдном собрании, в какой-то зале. Ее он не знает. Это хорошо. Но как объяснить, что она его знает? Положим, если сказать, что она уже была в Петербурге... Трудно. Ну, да все равно.

   - Monsieur... Je vous demande bien pardon {Господин... Очень прошу меня извинить (фр.).},- начала она.

   Офицер, не улыбаясь, обернулся и взглянул вопросительно.

   Наташа, изо всех сил стараясь не смущаться (не подходило к роли), затараторила по-французски:

   - Monsieur... Вы, кажется, родственник Юрия Двоекурова. Не знаете ли, где он теперь живет? Я недавно приехала... Хотела с ним повидаться. Мы такие добрые друзья...

   Саша Левкович слушал, не понимая от неожиданности, чего хочет эта разодетая дама, и хмуря брови.

   Из перчаточного магазина вдруг выскочила миленькая девочка лет пятнадцати, в круглой шляпке, и, подняв задорную мордочку, подбежала к Левковичу.

   Тот беспомощно обернулся.

   - Вот, Мура, эта дама, кажется, француженка... Кажется, спрашивает Юрия.

   - Юрия?

   И Мура, не теряя ни минуты, кинулась к Наташе и затараторила с ней по-французски чуть не быстрее самой Наташи. Мура была в восторге от приключения. К француженкам она имела слабость. В одну минуту она узнала все, что Наташа ей могла сказать. То, что mademoiselle артистка, парижанка, что она здесь почти без знакомых и что все это имеет отношение к Юрию,- привело Муру в еще больший восторг.

   Наташа не знала, что думать. Эта девочка говорила, указывая на офицера, "mon mari" {"Мой муж" (фр.).} - а между тем трудно было представить себе, что она замужем. Восторженной любезности ее она тоже не понимала. Адреса Юрия она еще так и не узнала. "Муж" - офицер стоял хмуро и молчаливо.

   - Да, да, он переехал,- заболтала Мура, когда Наташа осмелилась вновь спросить о Юрии.- То есть не совсем переехал, но больше живет на... на другой своей квартире. Я не помню точно где, вот беда! И "mon mari", наверно, не помнит.

   Тут она бросила на Левковича значительный взор: молчи, дескать! И продолжала:

   - Но если mademoiselle будет так любезна... мы живем в двух шагах... вот здесь, этот переулок... зайдет к нам, выпьет чашку чая... И я дам самый точный адрес.

   Наташа растерялась, не знала, как ей к этому отнестись. Но Мура прибавила вдруг:

   - Да у нас даже есть номер его телефона! Мы можем вызвать его по телефону!

   Как ни странно это все было, даже подозрительно,- Наташа решилась. Все равно! Уж слишком тяжко ждать.

   Взяла себя в руки. Опять сделалась веселой француженкой. Мура увлекла ее, смеясь, за собою. Расспрашивала, сколько слов знает она по-русски, и выведывала насчет Юрия.

   Саша Левкович молчаливо следовал за ними. Он очень скучный был последнее время.

  

  

   - Вот, пожалуйте, как раз по телефону вас спрашивают,- сказал швейцар Двоекурову, когда тот опускался по лестнице.

   Юрий терпеть не мог этих телефонных вызовов. Особенно из своей василеостровской квартиры, где телефон был внизу. И швейцару запретил раз навсегда его тревожить. Но теперь уж все равно, идет мимо.

   Лениво взял трубку.

   - Ну, кто там?

   - Ха, ха, ха! Нельзя ли повежливее! C'est moi, Moura {Это я, Мура (фр.).}.

   Юрий сделал досадливое движение.

   - Вы, Мура? Что такое? Саша просил что-нибудь сказать?

   - Ах, Боже мой, почему Саша! Я сама имею вам нечто сказать!

   - Что же?

   - Сейчас. Не будьте нетерпеливы. Comme il est grincheux! {Какой ворчун! (фр.).}

   - Я занят, Мура, я ухожу.

   - Нет, нет! А если уходите, то приезжайте к нам. Вот, в самом деле! Здесь вам сюрприз. M-elle Thérèse у нас. Для нее-то я вам и звоню. Ей необходим ваш адрес. А на письма вы не отвечаете.

   - Какие письма? Какая Тереза?

   - Ах, Боже мой! Очаровательная Тереза, которая стоит около меня и жаждет вас видеть. Желала бы проникнуть в наш разговор, но ничего не понимает. Да пусть сама говорит!

   Слышно было французское тараторенье Муры, и затем другой голос, показавшийся Юрию чуть-чуть знакомым, стал говорить, тоже по-французски, о каких-то письмах на Фонтанку, о свидании, о прежнем времени...

   - Извините, я вас не знаю...

   Ему послышалось отчаяние в голосе говорившей, хотя болтала она скоро и веселые вещи. И так, будто он давно узнал ее и очень рад встретиться с m-elle Thérèse.

   "Мурка, очевидно, слушает,- подумал Юрий.- Тут что-то не то". И сказал по-русски:

   - Да вы не одна? Вас просто стесняют? Вы понимаете?

   - Mais oui, mais oui {Ну да, ну да (фр.).},- радостно зашелестело в ответ.

   - Вы сейчас у Левковичей?

   Опять облегченный французский ответ.

   - Так подождите, я сейчас приеду. Там видно будет. Ваше имя Thérèse Duclos? {Тереза Дюкло? (фр.).}

   Он бросил трубку и вышел из подъезда. Мысли его были за сто верст от Наташи, поэтому он и не узнал ее голоса. В чем дело? Любопытство разгорелось, было весело.

   Он давно не был у графини, а туда, очевидно, эта фальшивая француженка и писала. Заехать разве за письмом. Не стоит. Так интереснее.

   И вдруг перестало быть весело. Пришло в голову, что это не какое-нибудь забытое любовное приключение, а опять эти старые "дела". Ну, конечно. Как он сразу не догадался! Просто потому, что не думал о них давно. Переодеванья, скрыванья... Только все-таки кто же это? И почему Левковичи? И он, Юрий, зачем понадобился?

   Ну, что ж делать. И Юрий улыбнулся. С ними так скоро не распутаешься. Да и они недурные люди. Жаль не помочь, коли к случаю придется.

   Подъезжая к дому Левковича, Юрий взглянул на часы. Собственно, он торопился в другое место. Ну, на десять минут. Только взглянет на эту загадочную знакомку.

   Мура принесла Левковичу хорошее приданое, жить они могли недурно. Однако вся квартира была какая-то безалаберная, беспорядочная, все новое уже казалось старым. Кушетки и диваны, на которых валялась Мура,- яркие, глупые, подушки взлохмаченные; нельзя было понять, живет ли тут кокотка или пять человек детей.

   Юрий хотел пройти к Саше в кабинет, но из столовой вылетела раскрасневшаяся Мура.

   - Ага, прилетели небось! Идите, идите, скорее! Она - прелесть, надо признать! Мы уже подружились. Только о вас она ничего толком не рассказывает.

   И Мура, ребячливо шумя, тянула его за рукав.

   Вошел в столовую, взглянул быстро - увидел стройную фигуру, старающееся улыбаться смуглое лицо под громадной шляпой, светлые, точно пустые глаза,- и сейчас же узнал, кто это. Мало того: даже как будто понял, почему на ней такая шляпа, почти догадался, зачем она здесь и зачем он, Юрий, ей нужен.

   Опять надо чужими делами заниматься. Ну, скорее кончить. Ничего трудного и серьезного он делать для нее не будет. Лучше пусть и не требует.

   Началась болтовня. Юрий, глядя в Наташино лицо, стал бояться, чтобы она себя не выдала. А ему не хотелось объясняться с Левковичами. Особенно Мура его раздражала. И надо же, такая глупая случайность! Увезти, что ли, Наташу с собой? Нет, Мура еще хуже пристанет.

   - А Саши нет дома? - спросил он вскользь.

   - Дома! Сейчас его притащу!

   И Мура выскочила из комнаты.

   В ту же секунду Наташа быстро наклонилась к Юрию и прошептала:

   - Вы будете у меня сегодня?

   - Сегодня... не могу.

   - Завтра?

   - Постараюсь... утром. Но не обещаю. Очень трудно завтра.

   - Боже мой!

   Наташе это казалось несчастьем. Неизвестно, почему. Ведь ждала же она целую неделю. Но, быть может, оттого и не могла больше ждать ни дня.

   - Вы знаете адрес Михаила?

   - Я? Нет, не знаю.

   Она побледнела и вдруг совсем потерялась. Слышны были раскаты Муриного голоса вдали. Сейчас, конечно, придет.

   Юрий между тем соображал, что ему делать с Наташей, как помочь делу. Подумал еще - и вдруг веселая, почти шаловливая мысль пришла ему в голову. Какой день завтра? Суббота? Отлично.

   Он, улыбаясь, кивнул Наташе головой. Она не поняла, но ободрилась и ждала.

   - Здравствуй, милый,- говорил Юрий Левковичу.- Ты был занят? Мурочка тебе помешала? Я тоже занят, сейчас ухожу. Только вот хочу сейчас написать у вас рекомендательное письмо для этой очаровательной моей приятельницы. Два слова, нужный нам человек как раз сегодня принимает. Мурочка, можно у вас?

   - Конечно. Кому? Кому?

   Она вскочила и побежала вперед. Юрий пошел за ней.

   - Много будете знать - скоро состаритесь.

   Наташа осталась вдвоем с Левковичем. Молчала. Ей почему-то неприятно было притворяться перед ним, сыпать фальшивые французские слова. И устала от глупой комедии, и жалко было этого нахмуренного, бледного человека с добрым лицом. Он казался не то больным, не то глубоко опечаленным, страдающим. Совестно лгать перед ним.

   Вернулась вертлявая Мура. Вскоре вошел и Юрий, держа в руке незапечатанный конверт.

   - Вот письмо. Вы его прочтите. Туда же я вложил инструкции вам, когда и как удобнее отправиться. Еще запутаетесь! Завтра или послезавтра непременно буду у вас. А теперь, простите, бегу! И так опоздал!

   M-elle Duclos рассыпалась в благодарностях, мгновенно спрятала письмо и тоже встала, торопясь уйти.

   Входили новые гости: толстый офицер и молодой, неприятно красивый штатский, которого Мура громко приветствовала.

   - Борисов! Достали ложу?

   Саша Левкович вышел за Юрием в прихожую.

   - Кто сей? - морщась, спросил Юрий. Левкович не ответил, только повел плечом.

   - Приходи ко мне, Саша, пожалуйста. Поговорим.

   - Приду. Давно собираюсь. Раз уж из дому вышел - воротился. Как с тобой говорить, когда и самому себе не знаешь, что сказать.

   - Ничего. Приди, милый. Я вечера нарочно буду дома сидеть, до двенадцати, тебя ждать. Только в ту пятницу занят, обещал на одно заседание общества "Последние вопросы" пойти. Погляжу, может, речь скажу.

   - Да? Где это? - думая о другом, спросил Левкович. Юрий назвал адрес.

   - Нет, ты не жди. Застану, так застану. Ты нарочно не жди.

   Юрий посмотрел на друга с досадливым сокрушением, крепко пожал ему руку и ушел.

  

  

   Литта жаловалась брату напрасно: в угрюмом доме, где до нее никому не было дела, она жила свободнее, чем живут иные девушки. Требовалось только приспособиться к графине, слушаться ее в мелочах, и это было не трудно. Никто не интересовался Литтой; с отъезда последней гувернантки она целые дни могла быть одна, когда не приходили учительницы и учителя. Книг у Юрия в комнате было довольно всяких.

   За уроками внучки графиня тоже не следила. Когда брали нового учителя, графиня посылала на первый урок свою скромную приживалку,- тем дело и кончалось.

   Занятия Литты с Михаилом сложились очень хорошо, хотя немного неожиданно. Михаил являлся утром, скромно одетый, проходил в классную, сидел ровно столько, сколько было нужно. Никаких посторонних разговоров не происходило. Литта оказалась очень способной к математике - и они оба искренно увлеклись занятиями.

   У Литты бывали минуты,- хотелось заговорить с ним, спросить... и она робела. Так далеко и холодно, и чуждо глядели синие глаза.

   В это утро они занимались решением новой, трудной для Литты задачи. Классная, большая, пустая комната, выходила окнами на двор. Сквозь опущенные белые шторы солнце матово желтило воздух.

   Дверь приотворилась. Пожилая горничная в белом чепчике поманила Литту.

   Девочка нетерпеливо пожала плечами.

   - Сейчас!

   Немного удивленная, вышла в светлый коридор.

   - От Юрия Николаевича,- тихо сказала горничная.

   В доме графини все говорили тихо. Горничная Гликерия, степенная и вымуштрованная, так любила Юрия, что даже имя его произносила громче обыкновенного.

   - Записочка вам от них. И барышня там ждут ответа.

   - Какая барышня? От Юрочки?

   Литта поспешно разорвала конверт. Всего несколько строк:

   "Улитка, прими сейчас же подательницу этого письма. Прими в классной, если у тебя учитель мат.- А там видно будет. Она хорошая. Сестра. Буду скоро. Целую, детка. Записку порви".

   - Гликерия... Пожалуйста... Он пишет... Проводите эту барышню ко мне в классную. Там учитель,- ничего... На минутку. Нет, нет,- прибавила она, увидев, что Гликерия смотрит обеспокоенно,- Юрий здоров, сам приедет, он только ее просил передать мне две книжки...

   Вбежала назад в классную. Разрывая письмо на мелкие кусочки, растерянно заговорила:

   - Это брат Юрий... Он всегда так, ничего не объяснит толком... Но уж, верно, нужно. Она сейчас сюда придет...

   - Вы заняты? - сказал Михаил, поднимаясь.- В таком случае позвольте мне...

   - Нет, нет, она должна сюда именно прийти...

   - Но я не могу...

   Наташа уже входила. Скромно одетая, в черном. Матовый солнечный свет желтил воздух.

   Несколько секунд они с Михаилом молча стояли друг перед другом. Литта, взволнованная, ничего не понимающая, глядела на них обоих.

   Неизвестно, на что бы они решились, столкнувшись так нежданно в чужом доме, оба осторожные, оба потрясенные,- если бы Литта не сказала наивно, не зная сама, что говорит:

   - Юруля написал, чтобы в классную... Что сестра...

   - Так вы знаете?- быстро обернулась к ней Наташа.

   И сейчас же подошла к Михаилу, крепко и безмолвно обняла его.

   - Это мой учитель математики... Мы занимаемся математикой...- продолжала, спеша, Литта.

   Она уже поняла чутьем, что надо объяснять, что Юрий, по своему обыкновению, устроил без лишних слов неожиданность.

   Все-таки Наташа не знала, как себя держать, что говорить при девушке. Громадная радость видеть Михаила вдруг куда-то спряталась. Ну, вот она хотела - их столкнули лбами. А дальше?

   Записка Юрия к Наташе была еще короче Литтиного письма: "Завтра в 11 часов подите с этим письмом к моей сестре, скажите, что ждете ответа, что вы от меня. Оденьтесь просто, говорите по-русски".

   И все. Она, не рассуждая, исполнила. Теперь как же?;

   Выручила опять Литта.

   Схватила свои тетради. Заторопилась.

   - Я пойду в комнату Юрули. Там эту задачу еще посмотрю. Это рядом. А сюда никто не придет. Я сейчас.

   Наташа взяла девочку за руку и вдруг неожиданно поцеловала. Литта вся вспыхнула от радостного волнения, от внезапной уверенности, что эта "сестра" - друг. И тихонько выскользнула за дверь.

   Наташа и Михаил остались одни.

  

  

   Юрий не думал быть свободным в это утро. И ночевал не дома. Однако случилось, что около половины двенадцатого он был неподалеку от дома графини; решил заехать на минутку, посмотреть, что там делается. Интересно, как справилась сестренка с его запиской...

   У него и тут свой ключ.

   Вошел незаметно в свою комнату. Удивился. Сидела Литта, тихо, как мышь, с красными от волнения ушами, пристально глядела в книгу. Вздрогнула, когда дверь отворилась.

   - Ах, Юруля! Ну, слава Богу!

   Спеша, запинаясь, рассказала ему все. И что они в классной... И уж давно... Она не смеет туда пойти... А скоро завтрак...

   Юрий нахмурился.

   - Да... Лучше пусть они как-нибудь вечером... Чего ты волнуешься? Я сейчас устрою.

   И он пошел в классную.

   Через пять минут вернулся с Наташей.

   У Наташи блестели глаза, и губы крепко были сжаты.

   - Это моя сестренка,- сказал Юрий весело.- Она славная. Вы познакомились?

   - Я уж ее полюбила...

   И Наташа, светясь внутреннею радостью и новой заботой, опять привлекла к себе девочку.

   - Хорошо, а теперь, Улитка, марш в классную, отпусти учителя и приходи ко мне. Простилась с Наташей?

   - Ах, до свиданья! Вы уходите? Уходите скорее! Так вас Наташей зовут?

   - Не знаю,- улыбаясь, сказала Наташа.

   - Да, да... Я понимаю... Только бы мы увиделись еще...

   В классной она заторопилась что-то сказать Михаилу и ничего не сумела. Он глядел на нее с нежной добротой и улыбался.

   Литта овладела собой и сказала деловито:

   - Ваша сестра, верно, не здесь живет...

   - Не здесь...

   - Так вам с ней у Юрия очень удобно видеться. Особенно вечером. Никого не бывает...

   - Мы уже обо всем сговорились,- сказал Михаил. Простился и ушел.

   В комнате Юрия Наташи уже не было. Юрий о чем-то думал.

   - Литта,- сказал он вошедшей сестре,- ты сделай милость не...

   - О, разве я не понимаю!

   - Не то, а надо тебе знать, что я теперь в их дела не вхожу, не интересуюсь и тебе не советую. Но, впрочем, как хочешь. Если я позволяю им устраивать у меня свидания и говорю с ними при случае, то лишь потому, что помочь им тут могу, и мне это легко. Не увлекайся и не делай неосторожностей. Вредить другим можно лишь в крайнем, в самом последнем случае.

   Литта смотрела на него широкими глазами.

   - Вредить? Да разве я не знаю! Никогда нельзя!

   - Никогда от глупости, никогда от неосторожности. Никогда для собственного удовольствия. Но вот единственный случай: если приходится выбирать между другим и собой,- то надо, разумно, неизбежно повредить другому, а не себе.

   - О, Юра! А если маленький вред себе?

   - Никакого. Вред другому - это неприятная глупость, вред себе - это, как бы сказать? Ну грех, что ли...

   - Я не понимаю...- начала Литта решительно, но Юрий перебил ее:

   - Бросим. Ты достаточно поняла. Будь осторожна. А таких крайних положений, где можно впасть в грех, при удаче легко избегать и следует. Прощай, милая, я завтракать не останусь.

  

  

   Левкович все не приезжал повидаться с Юрием. Зато вертлявая и хорошенькая Мурочка весело прилетела к Литте, не обращая никакого внимания на кислую мину графини. Опять утащила Литту в классную.

   - Душечка, вы так все и сидите дома? Какая весна! Уж на островах все зелено. Я вчера туда ездила, вот было весело! Скажите брату, чтобы он с нами поехал и вас взял.

   - Я никуда не езжу,- отозвалась Литта угрюмо.

   - Да плюньте вы на эту старуху! Что она вас взаперти держит! Юрулька не в вас, он бы не высидел! Ах, какой он смешной! Вы подумайте.

   И она подробно рассказала случай с красивой m-elle Duclos.

   - Преизящная! Удивительнее же всего, что Юрий уже успел ее куда-то спрятать! Я через два дня пошла в гостиницу,- преинтересная француженка! - вообразите, говорят: съехала и адреса не оставила!

   - Почему же вы думаете, что Юрий?..

   - Да он же ей какие-то письма у нас писал, давал... рекомендательные, что ли... Обещал потом приехать к ней...

   - Потом? Письма?- Литта задумалась и неосторожно прибавила: - А какие у нее глаза?

   - Вы ее видели? Красивые глаза, светлые очень.

   - Где ж я видела? Я только не понимаю, при чем тут Юрий. Ну и уехала. Да и вы при чем?

   Мура засмеялась, но вдруг сделала печальное лицо.

   - Боже, какие вы все несносные, скучные! Вот вам бы за моего мужа выйти, кузиночка! Он тоже вечно насупленный, вечно с вопросами... То я не так, это не так... Претяжелый характер!

   Литта удивленно посмотрела на нее.

   - У Саши? У Саши тяжелый характер?

   - Ну да! Еще бы не тяжелый!

   Мура соскочила с классного стола, где сидела, присоседилась к Литте, на широкое старое клеенчатое кресло, и начала полушепотом, как барышни секретничают:

   - Он невыносимо ревнивый, глупо ревнивый. Не могу же я в траппистки записаться? Я уж такая, как есть. Я не виновата, что мне с ним скучно.

   Литта слушала ее в неизъяснимом ужасе. Скучно! Зачем же она замуж выходила?

   - И главное,- продолжала Мура,- я такой человек, что пусть лучше он меня не доводит до крайности. Все ему выскажу и уйду. Очень нужно.

   - Как уйдете? Да разве вы его не любите? - прошептала оцепеневшая Литта.

   - Люблю, люблю... Не люблю... Ах, Боже мой...

   Мурочка рассеянно и нетерпеливо прошлась по комнате.

   - Почем я знаю? Пусть не надоедает. И такое непонимание! Меня надо понимать... Вот Юрий - это другое дело...

   - Юрий понимает?

   - Коли я плоха - какая есть! Не я себя такой сделала! Ну, и нечего теперь меня учить. Хуже будет.

   Безмолвно вошла Гликерия. Графиня. решила, что неприятная гостья слишком засиделась у внучки.

   - Не пойду я к старухе,- заявила Мура, когда горничная вышла.- Мне еще надо в одно место... А вы, пожалуйста, Литта, Юрию этого нашего разговора не передавайте. Я такая горячая. Наболтаю всегда... А он...

   - Так отчего же...- начала Литта.

   - Оттого! У Юрия последнее время всегда я виновата! Забота, подумаешь, братец! Ну, я не очень боюсь!

   Лицо у нее, однако, было испуганное. Литта твердо решила все рассказать брату и пошла провожать гостью.

   - А француженка прелестная,- болтала Мура в передней.- Похожа немножко на m-elle Léontine, мою последнюю гувернантку. Только красивее. Ах, Боже мой, вот и Юрий Николаевич!

   Юрий, действительно, входил в переднюю. Литта испугалась: ну, теперь эта Мурочка ни за что не уйдет! Однако Юрий понял положение.

   - Вы уходите, Мурочка? До свидания. Спешу к графине.

   Раздосадованной Муре ничего не оставалось, как тоже выйти.

   А Литта побежала за братом, нагнала его в коридоре, спеша, рассказала о Муре и неожиданно прибавила:

   - А эта француженка, Юрий, это...

   Юрий рассердился:

   - Какое тебе дело? Как это скучно и глупо! Неужели нельзя меня оставить в покое? Просто жить нельзя в Петербурге! На Остров ходят, ноют, сюда приду - и здесь то же самое!

   Литта побледнела.

   - Ты несправедлив