Доде Альфонс - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона

1123;стѣ маленькаго господина въ свѣтло-коричневомъ пальто, старенькаго, сухаго, сморщеннаго, съ лицомъ величиной въ кулакъ, съ шеей, стянутой широкимъ чернымъ галстухомъ, съ шагреневымъ сверткомъ подъ мышкой и дождевымъ зонтомъ въ рукахъ,- типъ деревенскаго нотар³уса. Маленьк³й господинъ помѣстился противъ Тартарена и съ большимъ недоумѣн³емъ сталъ осматривать грозное вооружен³е тарасконскаго героя.

   Лошадей отпрягли, запрягли свѣжихъ, дилижансъ покатилъ дальше. Маленьк³й господинъ продолжалъ смотрѣть на Тартарена. Тотъ началъ, наконецъ, сердиться.

   - Васъ это, кажется, удивляетъ? - сказалъ онъ, въ свою очередь, пристально вглядываясь въ сосѣда.

   - Нѣтъ, стѣсняетъ,- отвѣтилъ старичокъ совершенно спокойно.

   И на самомъ дѣлѣ, Тартаренъ, при своей корпуленц³и, да еще обвѣшанный складною палаткой, ружьями, револьверами, охотничьимъ ножомъ, занималъ слишкомъ много мѣста. Отвѣтъ маленькаго господина окончательно взорвалъ тарасконца.

   - А по вашему, быть можетъ, мнѣ бы слѣдовало отправиться на львовъ съ вашимъ зонтикомъ? - гордо сказалъ знаменитый охотникъ.

   Маленьк³й старичокъ посмотрѣлъ на свой зонтъ, добродушно улыбнулся и также невозмутимо продолжалъ:

   - Такъ вы, стало быть?...

   - Тартаренъ изъ Тараскона, истребитель львовъ!

   Говоря это, неустрашимый тарасконецъ тряхнулъ синею кистью своей фески, какъ царь пустыни потрясаетъ косматою гривой. Всѣ пассажиры сразу встрепенулись. Траппистъ началъ креститься, кокотки взвизгивали отъ страха, фотографъ изъ Орлеансвилля пододвинулся къ истребителю львовъ, мечтая о чести воспроизвести портретъ великаго охотника. Только маленьк³й старичокъ остался, по-прежнему, невозмутимымъ.

   - И вы уже много убили львовъ, господинъ Тартаренъ? - спросилъ онъ своимъ ровнымъ голосомъ.

   - Да, не мало-таки на свой пай!... И во всякомъ случаѣ побольше, чѣмъ у васъ на головѣ волосъ.

   Весь дилижансъ невольно разсмѣялся, глядя на три-четыре желтыхъ волоска, торчавшихъ на голой головѣ маленькаго, сморщеннаго старичка. Тутъ заговорилъ фотографъ изъ Орлеансвилля:

   - Отчаянно опасное это дѣло, господинъ Тартаренъ... Приходится переживать ужасныя минуты... Вотъ, напримѣръ, бѣдняга Бонбоннель...

   - А, да... охотникъ за пантерами...- презрительно сказалъ Тартаренъ.

   - Вы знакомы съ нимъ? - спросилъ старичокъ.

   - Еще бы!... Разъ двадцать охотились вмѣстѣ.

   Маленьк³й господинъ улыбнулся:

   - Такъ и вы, стало быть, охотитесь за пантерами, господинъ Тартаренъ?

   - Иногда... знаете, ради забавы,- отвѣтилъ неустрашимый тарасконецъ и прибавилъ съ геройскимъ видомъ, воспламенившимъ сердца двухъ кокотокъ:

   - Это далеко не то, что львы!

   - Я такъ полагаю,- нерѣшительно замѣтилъ фотографъ.- что пантера, это - просто очень большая кошка...

   - Именно! - подтвердилъ Тартаренъ, очень довольный возможностью принизить славу Бонбоннеля, особливо при дамахъ.

   Дилижансъ остановился, кондукторъ отворилъ дверцу и, обращаясь къ маленькому старичку, почтительно проговорилъ:

   - Вотъ вы и пр³ѣхали.

   Старикъ вышелъ изъ кареты и обратился къ Тартарену:

   - Позвольте мнѣ дать вамъ добрый совѣтъ, господинъ Тартаренъ.

   - Какой совѣтъ?

   - А вотъ какой... Говоря по правдѣ, вы мнѣ кажетесь хорошимъ человѣкомъ... Такъ вотъ что: возвращайтесь-ка поскорѣе назадъ въ Тарасконъ,- здѣсь вамъ дѣлать нечего... Тутъ, пожалуй, найдется еще нѣсколько пантеръ; только для васъ, вѣдь, это слишкомъ мелкая дичь... Ну, а насчетъ львовъ уже не взыщите,- во всемъ Алжирѣ ни одного не осталось... Мой другъ Шассингъ убилъ послѣдняго.

   Маленьк³й старичокъ поклонился, затворилъ дверь и ушелъ, добродушно посмѣиваясь.

   - Кондукторъ, кто такой этотъ чудачина? - спросилъ Тартаренъ, презрительно оттопыривши губу.

   - Да развѣ же вы его не знаете? Это господинъ Бонбоннель.

  

  

   Въ Мил³онахѣ Тартаренъ покинулъ дилижансъ, направивш³йся далѣе на югъ. Два дня дорожныхъ толчковъ, двѣ ночи, проведенныя безъ сна и не отрывая глазъ отъ окна въ надеждѣ увидать страшную тѣнь льва гдѣ-нибудь близъ дороги; всѣ пережитыя волнен³я и безсонница такъ утомили смѣлаго охотника, что онъ почувствовалъ необходимосхъ отдыха. Къ тому же, надо признаться, что со времени неудачнаго приключен³я съ Бонбоннелемъ нашему честному тарасконцу, несмотря на его вооружен³е, надменный видъ и красную феску, было очень не по себѣ въ присутств³и фотографа изъ Орлеансвилля и двухъ дѣвицъ третьяго гусарскаго полка.

   По широкимъ улицамъ со множествомъ деревьевъ и фонтановъ онъ отправился на поискъ подходящей гостиницы; но у него изъ головы не выходили слова Бонбоннеля. А что, если онъ сказалъ правду? Что, если и въ самомъ дѣлѣ въ Алжирѣ нѣтъ совсѣмъ львовъ? Изъ-за чего же столько хлопотъ, лишен³й и тревогъ?

   Вдругъ на поворотѣ одной улицы нашъ герой встрѣтился лицомъ къ лицу - угадайте, съ кѣмъ? - съ великолѣпнымъ львомъ, сидящимъ пособачьи у двери кофейной, гордо раскинувши на солндѣ свою золотистую гриву.

   - Что же они мнѣ врутъ, будто львовъ нѣтъ! - воскликнулъ Тартаренъ, отскакивая назадъ.

   Левъ услыхалъ это восклицан³е, опустилъ голову и, взявши въ пасть стоявшую на тротуарѣ деревянную чашку, покорно протянулъ ее къ неподвижному отъ изумлен³я Тартарену. Проходивш³й мимо арабъ бросилъ въ чашку мѣдную монету; левъ завилялъ хвостомъ. Тутъ Тартарену все стало ясно. Онъ увидалъ то, чего въ первую минуту волнен³я не успѣлъ разсмотрѣть: толпу,стоявшую вокругъ несчастнаго слѣпаго и прирученнаго льва, и двухъ вооруженныхъ тяжелыми дубинами негровъ, водившихъ по городу грознаго царя пустынь, какъ савойяры водятъ своихъ сурковъ. Тартарена такъ и взорвало.

   - Мерзавцы! - крикнулъ онъ громовымъ голосомъ.- Осмѣливаться такъ унижать благородное животвое!

   Нашъ герой бросился къ льву и вырвалъ чашку изъ его царственной пасти. Негры-поводильщики, воображая, что имѣютъ дѣло съ воромъ, кинулись на тарасконца. Произошла страшная свалка. Негры работали кулаками, женщины визжали, ребятишки хохотали. Старый жидъ-башмачникъ вышелъ изъ своей лавчонви:

   - Къ мировой шудью ташши! Къ мировой шудью!

   Даже слѣпой левъ попытался рявкнуть. А несчастный Тартаренъ, послѣ отчаянной борьбы, покатился на пыльную улицу среди разсыпанныхъ мѣдяковъ.

   Въ эту минуту какой-то человѣкъ пробился сквозь толпу, двумя словами успокоилъ негровъ, отстранилъ вопящихъ бабъ и хохочущихъ ребятишекъ, поднялъ Тартарена, отряхнулъ съ него пыль и соръ и усадилъ его на тротуарный столбивъ.

   - Князь!... Вы!... Какими судьбами? - говорилъ запыхавш³йся добрякъ Тартаремъ, потирая намятые бока.

   - Я, я, мой доблестный другъ,- я собственною персоной. Какъ только я получилъ ваше письмо, такъ сейчасъ же поручилъ Байю попечен³ямъ ея брата, взялъ почтовую карету, сломя голову промчался пятьдесятъ лье и, какъ видите, подоспѣлъ какъ разъ вовремя, чтобы освободить васъ отъ неистовства этихъ дикарей... Да что вы такое надѣлали и изъ за чего вышла вся эта непр³ятная истор³я?

   - Ахъ, князь!... Ну, посудите сами, каково же это видѣть несчастнаго льва съ нищенскою чашкой въ зубахъ... Униженный, порабощенный, опозоренный, служащ³й посмѣшищемъ негоднымъ ребятишкамъ...

   - Вы ошибаетесь, вы жестоко ошибаетесь, мой благородный другъ. Совсѣмъ напротивъ, этотъ левъ пользуется величайшимъ почетомъ. Это священное животное принадлежитъ къ составу большаго монастыря львовъ, основаннаго лѣтъ триста назадъ Магометомъ-бенъ-Ауда. Въ страшной обители четвероногихъ траппистовъ своего рода монахи воспитываютъ и приручаютъ сотни львовъ и отправляютъ ихъ по всей Сѣверной Африкѣ въ сопровожден³и брат³й-сборщиковъ подаян³й... На эти сборы содержатся монастырь и его мечеть, и негры потому ополчились на васъ, что они вѣрятъ, будто за утайку или пропажу, по ихъ винѣ, хотя бы одной монетки левъ немедленно ихъ растерзаетъ.

   Слушая неправдоподобный, но, тѣмъ не менѣе, достовѣрный разсказъ, Тартаренъ отдышался и пр³ободрился.

   - Во всемъ этомъ для меня важно одно,- сказалъ онъ въ заключен³е,- это то, что,- не во гнѣвъ почтеннѣйшему Бонбоннелю,- въ Алжирѣ, все-таки, есть львы!...

   - Еще бы не быть львамъ! - воскликнулъ князь.- Съ завтрашняго дня мы пустимся на поиски въ долину Шелиффа, и вы сами увидите...

   - Какъ, князь?... Вы располагаете тоже охотиться?

   - А вы что же воображали? Что я васъ покину одного въ глубивѣ Африки, среди дикихъ племенъ, языка и обычаевъ которыхъ вы совсѣмъ не знаете? Нѣтъ, мой знаменитый другъ, я васъ не покину, мы уже болѣе не разстанемся... Куда вы, туда и я съ вами!

   - О, князь!... О, ваша свѣтлость!...

   И с³яющ³й отъ счастья Тартаренъ прижалъ въ своей груди благороднаго албанскаго принца. гордо мечтая о томъ, что, подобно Жюлю Жерару, Бонбоннелю и всѣмъ другимъ славнымъ охотникамъ, и ему, Тартарену изъ Тараскона, будетъ сопутствовать иностранный принцъ въ его охотничьихъ подвигахъ.

  

  

   Раннею зарей слѣдующаго дня неустрашимый Тартаренъ и не менѣе неустрашимый князь Григор³й, въ сопровожден³и полдюжины негровъ-носильщивовъ, вышли изъ Мил³онаха и направились къ долинѣ Шелиффа по чудесному спуску, отѣненному жасминами, туйями, рожковыми деревьями, дикими маслинами и пересѣкаемому множествомъ звонко и весело журчащихъ ключей.

   Князь Григор³й также обвѣшался всякимъ оруж³емъ, какъ славный охотникъ Тартаренъ, да, кромѣ того, изукрасился великолѣпнымъ и необыкновеннымъ кепи, расшитымъ золотыми галунами и серебряными дубовыми листьями. Такой удивительный головной уборъ придавалъ его высочеству видъ не то мексиканскаго генерала, не то начальника станц³и съ береговъ Дуная. Это кепи сильно интриговало тарасконца; онъ рѣшился, наконецъ, осторожно попросить разъяснен³я у своего спутника.

   - Необходимая вещь для путешеств³й по Африкѣ,- важно отвѣтилъ князь, протирая рукавомъ блестящ³й козырекъ, и потомъ сообщилъ своему наивному товарищу всю важность роли, какую играетъ кепи въ сношен³яхъ съ арабами, пояснилъ ему, что только военная фуражка способна внушать имъ надлежащ³й страхъ, такъ что гражданское управлен³е нашлось вынужденнымъ нарядить въ кепи всѣхъ своихъ служащихъ, начиная съ сторожей и кончая сборщиками податей. Въ сущности, для управлен³я Алжиромъ,- поучалъ князь своего друга,- не требуется дѣльныхъ головъ, да и никакихъ головъ, пожалуй, не требуется; нужно только кепи, блестящее кепи, расшитое какъ можно ярче и надѣтое хоть на палку.

   Друзья разсуждали и философствовали, а караванъ все подвигался и подвигался впередъ. Босоног³е носильщики прыгали съ камня на камень, покрикивая, какъ обезьяны. Оруж³е въ ящикахъ громыхало; ружья блестѣли на солнцѣ. Встрѣчные туземцы чуть не до земли преклонялись передъ чудодѣйственнымъ кепи. А тамъ, наверху, на укрѣплен³яхъ Мил³онаха, вышелъ было подышать утреннею прохладой начальникъ арабскаго бюро съ своею супругой, да услыхалъ подозрительный звонъ оруж³я, увидалъ блескъ стволовъ между деревьями и вообразилъ, что это подкрадываются немирные арабы напасть на городъ, приказалъ скорѣе опустить подъемный мостъ, ударить тревогу и привести городъ въ осадное положен³е.

   Недурное начало для каравана!

   Къ вечеру, однако же, дѣла пошли худо. Одинъ изъ негровъ, несшихъ багажъ, наѣлся липкаго пластыря изъ аптечки и катался по землѣ отъ жестокихъ спазмъ; другой валялся мертво пьяный отъ выпитаго канфарнаго спирта. Трет³й, несш³й альбомъ для записки путевыхъ и охотничьихъ впечатлѣн³й, соблазнился золочеными застежками и бѣжалъ, воображая, что захватилъ неоцѣнимое сокровище.

   Пришлось остановиться и держать совѣтъ.

   - Я полагаю,- заговорилъ князь, тщетно стараясь распустить плитку пемикана въ усовершенствованной кострюлѣ съ тройнымъ дномъ,- я полагаю, что намъ слѣдуетъ совсѣмъ прогнать носильщиковъ-негровъ... Тутъ какъ разъ невдалекѣ есть арабск³й рынокъ. Всего лучше будетъ завернуть туда и купить нѣсколькихъ ишаковъ...

   - Ахъ, нѣтъ... нѣтъ... ишаковъ не надо! - перебилъ его Тартаренъ, краснѣя до ушей при воспоминан³и о бѣднягѣ Чернышѣ. Потомъ онъ спохватился и лицемѣрно прибавилъ: - Гдѣ же такимъ малявцамъ тащить всѣ наши пожитки!

   Князь улыбнулся.

   - На этотъ счетъ вы ошибаетесь, мой дорогой другъ. Какъ ни слабы вамъ кажутся алжирск³е ишачки, а на нихъ можно положиться... Надо только знать, что они способны выносить.. Спросите-ка лучше у арабовъ. Они такъ разъясняютъ нашу колон³альную организац³ю: во главѣ всего стоитъ мусю губернаторъ съ толстымъ дрючкомъ, которымъ онъ лупитъ свой штабъ; штабъ срываетъ зло на солдатахъ и колотитъ солдатъ, солдатъ дуетъ кололониста, колонистъ - араба, арабъ - негра, негръ - жида, а жидъ, въ свою очередь, колотитъ ишака. Бѣднягѣ ишаку бить уже некого; ну, вотъ онъ и подставляетъ спину и таскаетъ все, что на него ни навьючатъ. Послѣ этого, кажется, ясно, что онъ потащитъ и ваши ящики.

   - Все-таки,- возразилъ Тартаренъ,- я нахожу, что видъ нашего каравана на ослахъ будетъ не особенно красивъ. Мнѣ бы хотѣлось чего-нибудь болѣе характернаго, настоящаго восточнаго. Вотъ если бы, напримѣръ, добыть верблюда.

   - За этимъ дѣло не станетъ,- отвѣтилъ принцъ, и они направились въ арабскому рынку.

   Торгъ былъ расположенъ въ нѣсколькихъ километрахъ отъ ихъ стоянки, на берегу Шелиффа. Тамъ пять или шесть тысячъ оборванныхъ арабовъ пеклось на солнцѣ и шумно торговалось среди кувшиновъ черныхъ маслинъ, горшковъ съ медомъ, мѣшковъ съ пряностями и сигаръ, сваленныхъ кучами; на большихъ кострахъ жарились цѣлые бараны, залитые саломъ; тутъ же босоног³е негры устроили бойни подъ открытымъ небомъ и, облитые кровью, разнимали на части козлятъ, подвѣшенныхъ къ жердямъ. Въ одномъ углу, подъ тѣнью палатки въ разноцвѣтныхъ заплатахъ, сидѣлъ писецъ-мавръ въ очкахъ и съ большою книгой. Далѣе толпа неистовствовала вокругъ рулетки, устроенной въ днѣ желѣзной хлѣбной мѣры; кабилы пустили въ ходъ ножи. Издали несутся радостные крики, веселый хохотъ,- всѣ въ восторгѣ отъ того, что жидъ съ своимъ муломъ попалъ въ Шелиффъ и тонетъ. Всюду скорп³оны, собаки, вороны и мухи, мухи безъ числа.

   И, какъ на грѣхъ, верблюдовъ не было. Послѣ долгихъ поисковъ нашелся, все-таки, одинъ, котораго старались сбыть съ рукъ мзабиты. Это былъ настоящ³й верблюдъ пустыни, классическ³й верблюдъ, весь облѣзлый, унылаго вида и до того изголодавш³йся, что его горбъ совсѣмъ опалъ отъ худобы и висѣлъ жалкимъ мѣшкомъ на боку. Тартаренъ нашелъ его восхитительнымъ и потребовалъ, чтобы его тотчасъ же нагрузили. Верблюдъ покорно опустился на колѣна: ящики и чемоданы были повѣшены. Князь усѣлся на шею животнаго, а Тартаренъ, ради пущей важности, забрался на самый верхъ горба, между двумя ящиками, и оттуда гордымъ и величественншсъ жестомъ привѣтствовалъ толпы сбѣжавшихся со всѣхъ сторонъ оборванцевъ. Вотъ бы когда показаться тарасконцамъ!

   Верблюдъ поднялся на ноги и зашагалъ... Что за притча. Не успѣлъ верблюдъ сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ Тартаренъ почувствовалъ, что блѣднѣетъ; его гордая феска принимаетъ послѣдовательно одно за другимъ тѣ же положен³я, которыя такъ помяли ее на пакетботѣ Зуавъ. Проклятый верблюдъ раскачивается, какъ фрегатъ.

   - Князь... принцъ! - едва выговариваетъ совсѣмъ позеленѣвш³й Тартаренъ, хватаясь за складки верблюжьяго горба,- Бога ради... Сойти, сойти... Я чувствую, я чувствую, что посрамлю Франц³ю.

   Чорта съ два! Верблюдъ разошелся и остановить его не было никакой возможности. За нимъ бѣжало четыре тысячи арабовъ, жестикулируя, хохоча, какъ полуумные, и сверкая на солнцѣ шестью стами тысячъ бѣлыхъ зубовъ. Велик³й тарасконецъ вынужденъ былъ склониться передъ неизбѣжностью своей судьбы, и онъ дѣйствительно склонился на горбъ верблюда. Склонилась гордая феска, и Франц³я была посрамлена.

  

  

   Какъ ни живописно было путешеств³е на верблюдѣ, а наши истребители львовъ принуждены были отъ него отказаться во вниман³е къ красной фескѣ съ синею кистью. Они направились далѣе на югъ по образу пѣшаго хожден³я, тарасконецъ передомъ, за нимъ верблюдъ съ багажомъ и албанецъ въ арр³ергардѣ. Экспедиц³я продолжилась около мѣсяца.

   Въ поискахъ за несуществующини львами грозный Тартаренъ бродилъ изъ дуара въ дуаръ {Дуаръ - становище кочевыхъ арабовъ.} по обширной долинѣ Шелиффа, по страшному и безобразно потѣшному французскому Алжиру, гдѣ ароматы древняго Востока мѣшаются съ запахомъ скверной водки и казармы, гдѣ наивныя черты патр³архальнаго быта перепутываются съ нелѣпою солдатчиной. Любопытное и поучительное зрѣлище для глазъ, которые умѣютъ видѣть: первобытный и въ конецъ прогнивш³й народъ, который мы цивилизуемъ, прививая ему наши пороки; дикая и безконтрольная власть туземныхъ начальниковъ, нашихъ ставленниковъ, которые важно сморкаются въ жалуемыя имъ ленты "Почетнаго Лег³она" первой степени и которые изъ-за самодурства приказываютъ бить людей палками по пятамъ; безсовѣстные суды кад³евъ, этихъ тартюфовъ Корана, мечтающихъ о наградахъ и орденахъ и продающихъ свои приговоры, подобно тому какъ Исавъ продалъ право первородства за горшокъ чечевичной похлебки.

   Пьяные и развратные каиды, попавш³е въ командиры изъ лакеевъ какого-нибудь генерала Юсуфа, напиваются шампанскимъ съ босоногими прачками и заѣдаютъ шампанское жареною бараниной въ то время, какъ цѣлое племя околѣваетъ съ голода и вырываетъ у борзыхъ собакъ кости, выкидываемыя съ господскаго пира.

   А кругомъ цѣлыя области заброшенныхъ полей, выжженныхъ солнцемъ, заросшихъ дикимъ кактусомъ и чахлыми кустарниками. Это житница Франц³и! Житница, увы, безплодная и богатая только шакалами да клопами. Покинутыя селен³я, одурѣвш³я отъ голода и отчаян³я племена, бѣгущ³я куда глаза глядятъ и устилающ³я свой путь трупами... Тамъ и сямъ французск³е поселки съ развалившимися домами, съ одичавшими полями, опустошенными саранчей, пожирающею даже занавѣсы на окнахъ, съ пьяными колонистами, не выходящими изъ кабаковъ.

   Вотъ что увидалъ бы Тартаренъ, если бы потрудился взглянуть вокругъ себя; но, увлеченный своею страстью къ львамъ, знаменитый тарасконецъ шелъ своею дорогой, не оглядываясь ни направо, ни налѣво, тщетно ища взоромъ воображаемыхъ чудовищъ, упорно не показывавшихся нигдѣ.

   Такъ какъ складная палатка, по-прежнему, не поддавалась никакимъ ухищрен³ямъ и не распладывалась, а плитки пемикана, по-прежнему, не распускались ни въ холодной водѣ, ни въ кипяткѣ, то нашимъ путешественникамъ пришлось искать пр³юта у туземцевъ. Благодаря кепи князя Григор³я, ихъ всюду принимали съ распростертыми объят³ями. Они останавливались у начальствующихъ лицъ, въ удивительныхъ дворцахъ, обширныхъ бѣлыхъ сараяхъ безъ оконъ, въ которыхъ были въ кучу свалены кальяны и коммоды краснаго дерева, смирнск³е ковры и карсельск³я лампы, рѣзные ящики, наполненные турецкими секинами, и бронзовые часы стиля Луи-Филиппа. Въ честь Тартарена давались праздники и обѣды, устраивались скачки и джигитовки, разстрѣливалось множество пороха. Потомъ, когда увеселен³я были кончены, являлся добродушный ага и представляль счетъ. Таково ужь арабское гостепр³имство. А львовъ все нѣтъ, какъ нѣтъ. Нашъ тарасконецъ не унывалъ, однако же; смѣло подвигаясь на югъ, онъ цѣлыми днями бродилъ по зарослямъ, концомъ штуцера похлопывалъ по карличковымъ пальмамъ и покрикивалъ: "кшишь! кшишь!" передъ каждымъ кустомъ. Затѣмъ каждый вечеръ онъ выходилъ "взять зорю" часика на два, на три. Все напрасно,- львы и носа не показывали.

   Разъ вечеромъ, часовъ около шести, когда караванъ, проходилъ зарослью мастиковаго дерева, въ которомъ кое-гдѣ лѣниво вспархивали отяжелѣвш³я отъ жары куропатки, Тартарену показалось, будто онъ слышитъ,- но далеко, далеко, едва уловимо,- чудный ревъ, къ которому онъ такъ усердно прислушивался въ Тарасконѣ, стоя за баракомъ звѣринца. Сперва нашъ герой думалъ, что ему это только почудилось. Но черезъ минуту, все еще очень издалека, но уже вполнѣ явственно, онъ различилъ настоящее рыкан³е льва. На этотъ разъ не могло быть сомнѣн³я: на страшный голосъ отозвался испуганный вой собакъ на арабскихъ кочевьяхъ и загромыхали консервы и оруж³е въ ящикахъ на вздрагивающемъ горбѣ верблюда.

   И такъ, сомнѣн³я нѣтъ, левъ близко. Скорѣй, скорѣй на сторожу; нельзя терять ни минуты. Какъ разъ тутъ же близехонько оказался старый марабу (могила мусульманскаго святаго), съ бѣлымъ куполомъ, большими желтыми туфлями праведника въ нишѣ надъ дверью и множествомъ всякихъ ex voto,- обрывковъ бурнусовъ, нитей галуна, рыжихъ волосъ, висящихъ по стѣнамъ. Тартаренъ оставилъ тамъ своего принца и верблюда и пустился на поиски удобнаго для сторожи мѣста. Князь Григор³й хотѣлъ было идти съ нимъ, но тарасконецъ не согласился: онъ хотѣлъ помѣряться съ львомъ одинъ-на-одинъ. А на всяк³й случай онъ попросилъ его свѣтлость быть невдалекѣ и изъ предосторожности передалъ принцу свой бумажникъ,- толстый бумажникъ, набитый цѣнными бумагами и банковыми билетами, которые левъ могъ бы, пожалуй, изорвать въ клочки. Устроивши все какъ слѣдуетъ, герой отправился на розыски подходящаго мѣста. Въ ста шагахъ отъ могилы, на берегу почти высохшей рѣчонки, подъ лучами заката трепеталъ небольшой лѣсокъ олеандровъ. Тутъ-то и расположился Тартаренъ, точь-въ-точь по писанному: онъ сталъ на одно колѣно со штуцеромъ въ рукахъ и воткнулъ передъ собою охотнич³й ножъ въ песокъ. Наступила ночь. Розовые тоны перешли въ ф³олетовые и быстро смѣнились темно-синими. Внизу, среди мелкихъ камушковъ, точно ручное зеркало, сверкала вода, задержавшаяся въ выбоинѣ. То былъ водопой хищныхъ звѣрей. На склонѣ противуположнаго берега чуть виднѣлась бѣлесоватая тропа, протоптанная ихъ могучими лапами среди заросли мастичника. При видѣ этой таинственной тропы невольная дрожь пробѣгала по тѣлу. Прибавьте къ этому смутные звуки африканской ночи, шелестъ вѣтвей, крадущ³еся шаги бродячихъ животныхъ, глухой лай шакаловъ... а тамъ, наверху, во ста или въ двухъ стахъ метрахъ надъ головой югромныя стаи журавлей, летящихъ съ раздирающими душу криками... и вы поймете, какъ трудно человѣку сохранить полное спокойств³е.

   Тартаренъ и не сохранилъ его; можно даже сказать, что совсѣмъ утратилъ. Зубы бѣдняги громко стучали; а стволъ его ружья, положенный на рукоятку охотничьяго ножа, воткнутаго въ землю, отбивалъ частую дробь не хуже испанскихъ кастаньетъ. Что ни говорите, а выдаются так³е вечера, когда человѣкъ просто не въ ударѣ; къ тому же, въ чемъ же собственно заключалось бы истинное геройство, если бы герои никогда не испытывали страха?

   Ну, и Тартаренъ испытывалъ страхъ, да еще какой страхъ! И, однако же, бодро выдерживалъ часъ, два часа; но всякое геройство имѣетъ свой конецъ. Тарасконецъ вдругъ услыхалъ шаги, близехонько отъ него мелк³е камушки посыпались на пересохшее дно ручья. На этотъ разъ ужасъ охватилъ охотника, онъ вскочилъ на ноги, выстрѣлилъ два раза наудачу и во всѣ ноги ретировался къ могилѣ мусульманскаго святаго, оставивши въ пескѣ свой охотнич³й ножъ, въ видѣ креста, водруженнаго на память грядущимъ поколѣн³ямъ о величайшей изъ паникъ, когда-либо охватывавшихъ душу истребителя чудовищъ.

   - Князь, князь!... Сюда, ко мнѣ... левъ!...

   Отвѣта не было.

   - Князь... принцъ!... Гдѣ вы тамъ?

   Принца нигдѣ не было. На бѣлой стѣнѣ мусульманской могилы выдѣлялась только неуклюжая фигура верблюда. Князь Григор³й исчезъ, унося съ собою бумажникъ съ банковыми билетами. Его высочество цѣлый мѣсяцъ терпѣливо поджидалъ такого случая.

  

  

   На другой день послѣ этихъ трагическихъ событ³й, когда нашъ герой проснулся на разсвѣтѣ и окончательно убѣдился въ безвозвратности исчезновен³я принца и бумажника, когда онъ понялъ, что предательски обокраденъ и покинутъ въ дикой, чужой странѣ съ престарѣлымъ верблюдомъ и небольшимъ количествомъ мелкой монеты въ карманѣ, тогда знаменитый тарасконецъ впервые началъ сомнѣваться. Онъ усомнился въ Албан³и, усомнился въ дружбѣ, въ славѣ, усомнился даже въ львахъ и горько заплакалъ.

   Онъ сидѣлъ, печально захвативши голову, обѣими руками; штуцеръ лежалъ на его колѣнахъ, а надъ нимъ стоялъ верблюдъ и уныло чавкалъ свою жвачку. Вдругъ шелохнулась цыновка, прикрывавшая входную дверь, и передъ ошеломленнымъ Тартареномъ появилась громадная, косматая голова льва; своды стараго здан³я дрогнули отъ страшнаго рева, подпрыгнули даже желтыя туфли мусульманскаго праведника въ нишѣ надъ дверью.

   Не.дрогнулъ только Тартаренъ.

   - А, наконецъ-то! - вскричалъ онъ, прикладывая ружье къ плечу. Пафъ! Пафъ!... Трахъ! Трахъ! - готово.

   Двѣ разрывныхъ пули угодили прямо въ голову льва. Съ минуту подъ раскаленнымъ африканскимъ небомъ летѣлъ во всѣ стороны цѣлый фейерверкъ львиныхъ мозговъ, осколковъ черепа и окровавленныхъ лохмотьевъ рыжей шерсти. Потомъ все упало на землю и Тартаренъ увидалъ двухъ негровъ, несущихся на него съ поднятыми дубинами. Онъ узналъ негровъ, поколотившихъ его въ Мил³онахѣ.

   Сущ³й скандалъ! Разрывныя тарасконск³я пули уложили прирученнаго льва, несчастнаго слѣпца, ходившаго по сбору на монастырь Магомета-бенъ-Ауда.

   На этотъ разъ - слава Аллаху и пророку его! - тартаренъ отдѣлался очень счастливо. Чернокож³е, освирѣпѣвш³е фанатики, навѣрное, разнесли бы его въ клочки, если бы христ³анск³й Богъ не сжалился надъ героемъ Тараскона и не послалъ бы ему ангела-избавителя въ образѣ полеваго сторожа орлеансвилльской общины, прибѣжавшаго на выстрѣлы съ саблей подъ мышкой. Видъ кепи сразу охладилъ неистовый гнѣвъ негровъ. Спокойный и величественный стражъ общественной безопасности составилъ протоколъ о событ³и, приказалъ взвалить на верблюда бренные останки льва и, вмѣстѣ съ потерпѣвшими и обвиняемымъ, препроводилъ по начальству въ Орлеансвилль.

   Началась длинная и страшная процедура.

   Послѣ только что пройденнаго Алжира кочевыхъ туземцевѣ, Тартаренъ изъ Тараскона познакомился съ не менѣе потѣшнымъ, но и не менѣе грознымъ Алжиромъ городовъ, судебныхъ мѣстъ и адвокатскихъ кляузъ. Тутъ онъ узналъ всѣ судебные выверты, которые продѣлываются за стаканами пунша въ кофейняхъ, узналъ темную адвокатсжую практику, узналъ приставовъ и дѣлопроизводителей, всю голодную саранчу, гнѣздящуюся за кипами гербовой бумаги, объѣдающую колониста до подметокъ его сапоговъ, пожирающую его живьемъ.

   Прежде всего оказалось необходимымъ рѣшить вопросъ о томъ, на какой территор³и убитъ левъ,- на территор³и гражданскаго или военнаго вѣдомства. Въ первомъ случаѣ дѣло подлежало разбирательству коммерчесжаго суда, во второмъ - Тартарепъ подвергался суду военному. При одномъ имени военнаго суда впечатлительному тарасконцу представлялось, что его сейчасъ же разстрѣляютъ на гласисѣ укрѣплен³й, или, по крайней мѣрѣ, засадятъ на вѣки вѣковъ въ арабск³й сило {Silo - вырытая въ землѣ яма, родъ громаднаго кувшнна, въ который арабы ссыпаютъ хлѣбъ и, какъ говорятъ, сажаютъ иногда преступниковъ.}. Всего ужаснѣе было то обстоятельство, что въ Алжирѣ до крайности сбивчиво разграничен³е этихъ двухъ территор³й. Наконецъ, послѣ цѣлаго мѣсяца хлопотъ, интригъ, хожден³й по арабскимъ бюро, было рѣшено, что хотя, съ одной стороны, левъ и убитъ на территор³и военнаго вѣдомства, за то, съ другой, Тартаренъ, стрѣляя въ него, находился на территор³и, состоящей въ гражданскомъ управлен³и. А потому дѣло было разобрано гражданскимъ судомъ, и нашъ герой присужденъ въ уплатѣ убытковъ въ размѣрѣ двухъ тысячъ пятисотъ франковъ, не считая судебныхъ издержекъ.

   Какъ раздѣлаться со всѣми этими платежами? Нѣсколько п³астровъ, уцѣлѣвшихъ отъ захвата албанскимъ принцемъ, даннымъ-давно ушли на гербовую бумагу и на угощен³я дѣльцовъ. Несчастный истребитель львовъ оказался вынужденнвмъ распродать въ розницу всѣ свои пожитки, начиная съ ружей, кинжаловъ и револьверовъ. Одинъ торговецъ бакалейными товарами купилъ пищевые консервы; аптекарь пр³обрѣлъ остатки пластырей. Даже охотничьи сапоги отправились слѣдомъ за усовершенствованною складною палаткой, попавшею въ лавку старьевщика и занявшею мѣсто въ ряду кохинхинскихъ рѣдкостей. За всѣми уплатами у Тартарена остались только шкура льва и верблюдъ. Шкуру онъ тщательно упаковалъ и отправилъ въ Тарасконъ, адресовавп³й ее на имя храбраго капитана Бравиды (читатель скоро узнаетъ, что сталось съ этимъ баснословнымъ трофеемъ). Что же касается верблюда, то нашъ знаменитый охотникъ разсчитывалъ воспользоваться имъ, чтобы добраться до города Алжира, только, конечно, не верхомъ, а продавши его и на эти деньги взявши мѣсто въ дилижансѣ. Онъ не безъ основан³я отдавалъ предпочтен³е именно такому способу путешествовать на верблюдахъ. Къ несчаст³ю, верблюдъ не шелъ съ рукъ, никто не давалъ за него ни сантима.

   Между тѣмъ, Тартаренъ во что бы ни стало хотѣлъ какъ можно скорѣе добраться восвояси. Его неудержимо влекло увидать опять голубой корсажъ Байи, мирный домикъ съ фонтаномъ, отдохнуть подъ рѣзнымъ навѣсомъ веранды и тамъ дождаться присылки денегъ изъ Франц³и, и нашъ герой не сталъ откладывать своего возвращен³я; удрученный ударами судьбы, но бодрый духомъ, онъ рѣшилъ отправиться пѣшкомъ. Верблюдъ не покинулъ его при столь плачевныхъ обстоятельствахъ. Странное животное съ необычайною нѣжностью привязалось въ своему хозяину и шагъ за шагомъ, не отставая отъ него ни на аршинъ, послѣдовало за нимъ изъ Орлеансвилля.

   Въ первую минуту такая преданность растрогала Тартарена; въ тому же, неприхотливый спутникъ ничего ему не стоилъ и питался чѣмъ попало. Но по прошеств³и нѣсколькихъ дней уныло шагающ³й по пятамъ компаньонъ сталъ сильно надоѣдауь странствующему тарасконцу, видѣвшему въ немъ постоянное напоминан³е о всѣхъ своихъ невзгодахъ. Мало-по-малу стали противны до отвращен³я и мрачно-задумчивая морда, и висящ³й сборками горбъ, и эта качающаяся походка. Короче сказать, герой возненавидѣлъ своего верблюда и только о томъ и думалъ, какъ бы отъ него избавиться; но это было совсѣмъ не такъ просто, какъ могло казаться. Тартаренъ пробовалъ скрыться отъ него потихоньку - верблюдъ его разыскивалъ; пробовалъ убѣжать отъ него - верблюдъ такъ шагалъ, что убѣжать не было возможности: Онъ кричалъ на него: "Пошелъ прочь!..." и бросалъ въ него камнями. Верблюдъ останавливался, грустно смотрѣлъ на него, потомъ черезъ минуту шагалъ опять и догонялъ его. Тартарену ничего больше не оставалось, какъ покориться своей участи.

   Однако же, когда на девятый день своего пѣшаго хожден³я измученный тарасконецъ, весь покрытый пылью, издали увидалъ среди зелени бѣлые балконы Алжира, когда онъ подошелъ къ городскимъ воротамъ и очутился на шумной дорогѣ, ведущей въ Мустафу, среди зуавовъ, носильщиковъ, лодочниковъ, торговокъ, прачекъ, среди разноголосой и разноязычной толпы, глазѣющей на него и его верблюда, онъ не выдержалъ:

   - Нѣтъ! Это, наконецъ, невозможно! - проговорилъ онъ.- Не могу же я войти въ Алжиръ въ сопровожден³и такой гадины!

   И, воспользовавшись тѣснотой. Тартаренъ бросился въ сторону и залегъ въ канавѣ. Черезъ минуту онъ увидалъ, какъ надъ его головой пронесся по дорогѣ старый верблюдъ съ тревожно вытянутою впередъ шеей.

   Тутъ только нашъ герой вздохнулъ свободно, какъ человѣкъ, съ плечъ котораго свалилась большая тяжесть, и вошелъ въ городъ окольною дорогой мимо своего загороднаго садика.

  

  

   У своего мавританскаго домика Тартаренъ остановился въ совершенномъ недоумѣн³и. Смеркалось; на улицѣ не видно было ни души. Сквозь полуотворенную дверь, которую негритянка забыла запереть, слышались смѣхъ, звонъ стакановъ, хлопанье пробокъ шампанскаго и, покрывая весь этотъ пр³ятный шумъ, веселый и звонк³й женск³й голосъ пѣлъ:

  

   Aimes-tu, Marco la Belle,

   La danse aux salons en fleurs...

  

   - Что за дьявольщина! - крикнулъ тарасконецъ, блѣднѣя, и кинулся во дворъ.

   Несчастный Тартаренъ! Как³е виды онъ тутъ увидалъ! Подъ аркадами его тихаго пр³юта, среди бутылокъ, лакомствъ, разбросанныхъ подушекъ, трубокъ, гитаръ и тамбуриновъ, стояла Байя, безъ голубаго корсажа, а въ одной прозрачной газовой сорочкѣ и въ широкихъ розовыхъ шароварахъ, и пѣла Marco la Belle, лихо надѣвши на беврень фуражку флотскаго офицера. У ея ногъ полулежалъ на цыновкѣ и громко хохоталъ надъ ея пѣсней пресыщенный любовью и вареньями разбойникъ Барбасу, капитанъ пакетбота Зуавъ...

   Появлен³е Тартарена, покрытаго пылью, исхудалаго, загорѣлаго, съ страшнымъ взоромъ и въ дыбомъ торчащей фескѣ, сразу оборвало это милое турецко-марсельское пиршество. Байя взвизгнула, точно испуганная собачонка, и убѣжала въ домъ. А Барбасу, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжалъ хохотать еще громче.

   - Эге!... Господинъ Тартаренъ! Ну, что-то вы теперь скажете? Какъ видите, она говорить по-французски!

   - Капитанъ! - крикнулъ Тартаренъ, не помня себя отъ бѣшенства.

   - Digoli que vengué, moun bon! - крикнула мавританка, наклоняясь черезъ перила балкона.

   Нашъ злосчастный герой былъ окончательно уничтоженъ и безсильно упалъ на тамбуринъ. Его мавританка говорила даже по-марсельски!

   - Предупреждалъ я васъ не очень-то довѣрять марсельскимъ дамамъ! - наставительно сказалъ Барбасу.- И вотъ насчетъ вашего албанскаго принца тоже...

   Тартаренъ поднялъ голову.

   - А вы знаете, гдѣ принцъ?

   - О, недалеко. Теперь онъ погоститъ пять лѣтъ въ тюрьмѣ Мустафы. Молодецъ попался съ поличнымъ... Ему, впрочемъ, не въ первый разъ приходится отсиживать. Его высочество уже высидѣлъ гдѣ-то три года. Да, позвольте, я даже припоминаю гдѣ: у васъ въ Тарасконѣ.

   - Въ Тарасконѣ!...- вскричалъ Тартаренъ, которому вдругъ все стало ясно.- Такъ вотъ почему онъ зналъ только одну часть города...

   - Само собою разумѣется... Ту часть, что видна изъ тюремныхъ оконъ... Ахъ, милѣйш³й мой господинъ Тартаренъ, надо держать ухо очень востро въ этомъ проклятомъ краю, не то здѣсь живо обдѣлаютъ на всѣ лады... Вотъ хоть бы взять вашу истор³ю съ муэзиномъ.

   - Какую истор³ю? Съ какимъ еще муэзиномъ?

   - Ге! А вы и не подозрѣваете!... Вонъ съ тѣмъ муэзиномъ, что волочился за Байей... Въ Акбарѣ {Akbar - мѣстная газета.} разсказана эта истор³я сполна, и весь Алжиръ еще о ею пору надъ ней потѣшается... На самомъ дѣлѣ трудно придумать что-нибудь забавнѣе этого муэзина, который, распѣвая молитвы на своемъ минаретѣ, у васъ передъ носомъ обьяснялся въ любви съ вашею сожительннцей и назначалъ ей свидан³я, выкрикивая хвалы Аллаху...

   - Да они здѣсь всѣ, поголовно, мошенники и негодяи! - завопилъ несчастный тарасконецъ.

   - Таковъ уже, знаете, всегда новый край,- философски замѣтилъ Барбасу.- Какъ бы то ни было, однако, послушайтесь моего совѣта и возвращайтесь-ка поскорѣе въ Тарасконъ.

   - Легко вамъ говорить: возвращайтесь... А съ чѣмъ бы это я возвратился?... Деньги гдѣ?... Вы, стало быть, не знаете, какъ меня ощипали тамъ въ пустынѣ?

   - Э, за этимъ дѣло не станетъ! - разсмѣялся капитанъ.- Зуавъ отходитъ завтра, и, если хотите, я предоставлю васъ на родину... Согласны, землякъ?... Ну, и чудесно. Теперь вамъ остается одно. Тутъ есть еще нѣсколько бутылокъ шампанскаго и кое-какая закуска... садитесь, наплюйте на всѣ досады и выпьемъ...

   Послѣ минутной нерѣшимости, ради поддержан³я собственнаго достоинства, тарасконецъ послѣдовалъ благому совѣту: сѣлъ, чокнулся и выпилъ. На звонъ стакановъ сошла сверху Байя, допѣла конецъ Marco la Belle, и кутежъ протянулся далеко за полночь.

   Около трехъ часовъ ночи, съ облегченнымъ сердцемъ и слегка заплетающимися ногами, добрякъ Тартаренъ провожалъ своего друга капитана. У дверей мечети онъ вспомнилъ про муэзина, весело разсмѣялся надъ его продѣлками и тутъ же придумалъ чудесный планъ мести. Дверь мечети была отдерта. Тартаренъ вошелъ въ нее, поднялся на лѣстницу, поднялся на другую лѣстницу и добрался до маленькой турецкой молельни, освѣщенной прорѣзнымъ желѣзнымъ фонаремъ, подвѣшеннымъ къ потолку.

   Тутъ на диванѣ сидѣлъ муэзинъ въ своей большущей чалмѣ, въ бѣломъ балахонѣ, съ трубкой въ зубахъ, и попивалъ холодный абсентъ изъ огромнаго стакана, въ ожидан³и часа, когда ему слѣдуетъ сзывать правовѣрныхъ на молитву. При видѣ Тартарена онъ со страху выронилъ трубку.

   - Сиди смирно,- сказалъ тарасконецъ.- И живо давай сюда чалму и балахонъ!

   Муэзинъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, отдалъ чалму, бѣлую рясу, все, что отъ него требовалось. Тартаренъ облекся во все это и важно направился на площадку минарета.

   Вдали сверкало море. Лунный свѣтъ серебрилъ бѣлыя крыши домовъ. Морской вѣтерокъ доносилъ откуда-то звужи запоздавшихъ гитаръ. Тарасконск³й муэзинъ съ минуту подумалъ, потомъ поднялъ руки и завопилъ неистовшсъ голосомъ:

   - Ли Алла иль Алла... А Магометъ старый плутъ... Востокъ, Коранъ, кад³и и башъ-аги, львы и мавританки не стоютъ ослинаго уха!... Турки нигдѣ нѣтъ... остались одни проходимцы... Слава Тараскону!...

   И въ то время, какъ африканск³й вѣтеръ разносилъ надъ городомъ, моремъ, равниной и горами потѣшныя ругательства, выкрикиваемыя знаменитымъ Тартареномъ на невообразимой смѣси языковъ арабскаго и провансальскаго, муэзины съ другихъ минаретовъ подхватили призывъ къ утренней молитвѣ, и правовѣрные верхняго города благоговѣйно присѣли на пятки и набожно стали колотить себя въ грудь.

  

  

   Полдень. Зуавъ развелъ пары; онъ готовъ въ отходу. На балконѣ кофейной Валентена офицеры навели на нароходъ подзорную трубу и по чинамъ, начиная съ полковника, смотрятъ на счастливцевъ, отплывающихъ во Франц³ю. Это люблмое развлечен³е штабныхъ. Набережная и рейдъ залиты солнцемъ. Пассажиры торопливо собираются въ путь. Носильщики и лодочники таскаютъ багажъ.

   У Тартарена изъ Тараскона нѣтъ багажа. Нашъ герой идетъ по Морской улицѣ, черезъ рынокъ, заваленный бананами и арбузами; съ нимъ идетъ и его другъ Барбасу. Несчастный тарасконецъ оставилъ на мавританскомъ берегу свои ящики съ оруж³емъ и свои иллюз³и и теперь собирается восвояси съ пустыми руками. Только что онъ успѣлъ войти въ шлюпву капитана, какъ увидалъ, что съ горы во всѣ ноги мчится огромное запыхавшееся животное и направляется прямо къ нему. Это верблюдъ, вѣрный верблюдъ, цѣлыя сутки разыскивавш³й по городу своего хозяина. Увидавши его, Тартаренъ измѣнился въ лицѣ и притворился, что не узнаетъ его; но верблюду и дѣла нѣтъ до этого. Онъ бѣгаетъ по набережной, зоветъ своего друга и смотритъ вслѣдъ ему нѣжнымъ взглядомъ, точно говордтъ: "Возьми меня, возьми съ собой и увези далеко, далеко отъ этой опереточной Арав³и, отъ смѣшнаго Востока, въ которомъ свистятъ локомотивы и пылятъ дилижансы... гдѣ мнѣ, заштатному дромадеру, дѣлать уже нечего... Ты - послѣдн³й турка, я - послѣдн³й верблюдъ. Не покидай же меня, о, мой Тартаренъ!"

   - Это вашъ верблюдъ? - спросилъ капитанъ.

   - Знать его не знаю! - отвѣтилъ Тартаренъ.

   Сердце у него замерло отъ одной мысли явиться въ Тарасконъ съ такимъ смѣшнымъ спутникомъ и, безстыдно отрекшись отъ товарища своихъ злоключен³й, онъ ногой оттолкнулъ лодку отъ алжирскаго берега.

   Верблюдъ понюхалъ воду, вытянулъ шею, потоптался немного на мѣстѣ и со всѣхъ ногъ бросился въ море. Слѣдомъ за шлюпкой онъ направился къ пароходу изъ одно врем