Доде Альфонс - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона

  

  

  

   I. Необычайныя приключен³я Тартарена изъ Тараскона:

   Первый эпизодъ: "Въ Тарасконѣ"

   Второй эпизодъ: "У турки"

   Трет³й эпизодъ: "Въ странѣ львовъ"

  

  

   Я никогда не забуду моего перваго визита Тартарену изъ Тараскона; съ тѣхъ поръ прошло лѣтъ двѣнадцать или пятнадцать, а я вспоминаю его такъ живо, будто это вчера было. Неустрашимый Тартаренъ жилъ тогда въ третьемъ домѣ отъ въѣзда въ городъ по Авиньонской дорогѣ. То была хорошенькая тарасконская вилла съ садомъ и палисадникомъ, съ балкономъ, съ чистыми бѣлыми стѣнами и зелеными занавѣсками, а передъ ея дверью вѣчно толклась, кувыркалась и прыгала толпа маленькихъ савойяровъ. Снаружи домъ ничѣмъ особеннымъ не выдавался и никому не могло придти въ голову, что подъ его кровлей за простыми бѣлыми стѣнами живетъ герой. Но стоило только войти, чтобы понять, кого загнала судьба-злодѣйка въ это болѣе чѣмъ скромное жилище. Отъ подвала до чердака - все въ немъ было геройскимъ, даже садъ.

   О, въ Европѣ не найти ничего подобнаго саду Тартарена! Нѣтъ въ немъ ни одного туземнаго дерева, ни одного европейскаго цвѣтка,- сплошь все экзотическ³я растен³я: каучуковое дерево, тыквенное дерево, хлопчатникъ, кокосовая пальма, манговое дерево, бананъ, пальмы, боабабъ, смоковницы, кактусы, музы,- совсѣмъ Африка, настоящая центральная Африка, тысячъ за десять лье отъ Тараскона. Само собою разумѣется, что все это было не въ натуральную величину: такъ, кокосовыя пальмы были не крупнѣе свеклы, а боабабъ, гигантск³й боабабъ, росъ въ горшкѣ изъ-подъ резеды; но дѣло тутъ не въ величинѣ. Для Тараскона хорошо было и это, и городск³е обыватели, удостоивавш³еся чести полюбоваться тартареновскимъ боабабомъ въ воскресенье, возвращались по домамъ преисполненными удивлен³я.

   Послѣ этого, конечно, понятно, какое волнен³е я долженъ былъ испытывать, проходя черезъ этотъ садъ въ первый разъ. Но это волнен³е ничто въ сравнен³и съ чувствомъ, охватившимъ меня, когда я вступилъ въ жилище героя. Его кабинетъ,- одна изъ диковинокъ города,- находился въ глубинѣ сада противъ боабаба. Представьте себѣ большую залу, отъ пола до потолка увѣшанную ружьями и саблями; тутъ было оруж³е всѣхъ странъ и народовъ: карабины, винтовки, мушеетоны, корсиканск³е ножи, каталонск³е кинжалы, кинжалы-револьверы, ятаганы, кривые малайск³е ножи, кистени, готтентотск³я дубины, мексиканск³я лассо,- и чего-чего только не было. Надо всѣмъ этимъ, какъ бы для вящаго устрашен³я посѣтителя, зловѣщимъ блескомъ сверкала звѣзда изъ клинковъ сабель, шпагъ, штыковъ и стволовъ... Успокоительное впечатлѣн³е производили, однако же, образцовый порядокъ и чистота, царивш³е надъ всею этою смертоносною коллекц³ей. Все было прилажено въ своему мѣсту, вычищено, вытерто, снабжено ярлыкомъ, точно въ аптекѣ; кое-гдѣ виднѣлись добродушныя надписи:

  

   Или:

  

  

   Не будь этихъ надписей, кажется, ни за что въ м³рѣ я не вошелъ бы сюда.

   Посреди кабинета стоялъ столъ, а на немъ графинчикъ рома, кисетъ съ турецкимъ табакомъ, Путешеств³я капитана Кука, романы Купера, Густава Эмара, Охотничьи разсказы, Наставлен³я для охоты за медвѣдями, Руководство для охоты съ ястребомъ, для охоты на слоновъ и т. д. И, наконецъ, передъ столомъ сидѣлъ человѣкъ, лѣтъ сорока-сорока пяти, небольшаго роста, толстый, коренастый, въ рубашкѣ и фланелевыхъ кальсонахъ, краснолицый, съ коротко остриженною густою бородой и огненными глазами. Въ одной рукѣ онъ держалъ книгу, другою потрясалъ въ воздухѣ огромною трубкой съ желѣзною крышвой. Онъ читалъ какую-то преужасную повѣсть объ Охотѣ за скальпами и при этомъ оттопыривалъ нижнюю губу, дѣлалъ страшное лицо, сообщавшее мирной фигурѣ благополучнаго тарасконскаго обывателя такой же видъ безобидной свирѣпости, какой имѣла вся обстановка его дома.

   Этотъ человѣкъ и былъ самъ Тартаренъ,- Тартаренъ изъ Тараскона,- неустрашимый, велик³й, ни съ кѣмъ несравнимый Тартаренъ.

  

  

   Въ то время, о которомъ я вамъ разсказываю, Тартаренъ еще не былъ тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ потомъ,- не былъ великимъ Тартареномъ, популярнымъ на всемъ югѣ Франц³и; однако, уже и въ то время онъ былъ первымъ человѣкомъ, королемъ Тараскона. Вотъ какъ достигъ онъ своего значен³я. Прежде всего надо сказать, что въ Тарасконѣ всѣ поголовно охотники. Страсть въ охотѣ можно считать врожденною каждому тарасконцу, развивавшеюся съ тѣхъ поръ, какъ миѳологическое чудовище Тараскъ свирѣпствовало въ сосѣднихъ болотахъ и жители ходили на него облавой. Давненько это было. Теперь же по воскресеньямъ все населен³е Тараскона, способное носить оруж³е, облекается въ патронташи и ягдташи, забираетъ ружья, собакъ всякаго вида и наименован³я и отправляется за городъ при звукахъ охотничьихъ роговъ. Видъ восхитительный. Къ несчаст³ю, дичи нѣтъ,- хоть шаромъ покати, ни признака дичи. Какъ ни глупа дичь, но, въ концѣ-концовъ, и она сообразила, что тутъ ей не сдобровать. На пять лье кругомъ Тараскона всѣ норы, логовища и гнѣзда давнымъ-давно опустѣли. Нѣтъ, какъ говорится, ни пера, ни шерстинки. А, между тѣмъ, какъ привлекательны для всякой дичи красивые тарасконск³е холмы, благоухающ³е миртами, лавандою и размариномъ, какъ соблазнительны расположенные по берегамъ Роны виноградники съ ярко блестящими мускатными гроздьями! Да, все это чертовски заманчиво, не будь тутъ Тараскона, пользующагося самою дурною славой въ м³рѣ пернатыхъ, грызуновъ и хищныхъ. Даже пролетныя птицы отмѣтили Тарасконъ краснымъ крестомъ на своихъ маршрутахъ, и дик³я утки, летящ³я на сѣверъ и обратно, какъ-только завидятъ колокольни города, такъ начинаютъ кричать во все горло: "Вотъ Тарасконъ! Вотъ Тарасконъ!"- и сворачиваютъ въ сторону, предпочитая сдѣлать крюкъ.

   Короче сказать, по части дичины во всей округѣ только и есть что одинъ хитрый старый заяцъ, как мъ то чудомъ спасш³йся отъ поголовнаго изб³ен³я и упорно продолжающ³й укрываться въ окрестностяхъ города. Обыватели Тараскона хорошо знаютъ этого зайца; его зовутъ Быстрякъ. Извѣстно, что онъ проживаетъ въ помѣстьи г. Боннара, и,- къ слову сказать,- это удвоило и даже утроило стоимость имѣн³я. До сихъ поръ никому не удалось подстрѣлить плутоватаго зайца, такъ что въ настоящее время лишь двое или трое самыхъ отчаянныхъ охотниковъ не прекращаютъ своихъ безплодныхъ покушен³й на его жизнь. Остальные съ сердечнымъ сокрушен³емъ махнули на него рукой, и Быстрякъ давно слыветъ чуть ли не оборотнемъ-чертенкомъ, несмотря на то, что тарасконцы далеко не суевѣрны по природѣ и ѣдятъ даже рагу изъ ласточевъ, когда имъ удается заполевать хотя эту безобидную птичку.

   Вы въ недоумѣн³и и хотите сказать: если въ Тарасконѣ такъ мало дичи, то ради чего же ополчаются тарасконск³е охотники каждое воспресенье? А вотъ ради чего: ополчившись, они уходятъ за два или три лье отъ города, дѣлятся на маленьк³я группы по пяти-шести человѣкъ, уютно располагаются подъ тѣнью дерева или какой-нибудь стѣны, достаютъ изъ ягдташей жареную говядину, сырой лукъ, колбасу и иногда анчоусы и принимаются за безконечный завтракъ, который запиваютъ хорошенькимъ ронскимъ винцомъ, располагающимъ къ веселью и пѣснѣ. Плотно закусивши и основательно выпивши, охотники зовутъ собакъ, взводятъ у ружей курки и начинаютъ охотиться. Охота же, собственно, состоитъ въ томъ, что каждый снимаетъ съ себя фуражку, изъ всей силы бросаетъ ее вверхъ и стрѣляетъ въ "летъ" дробью No 5, 6 или 8, смотря по уговору. Попавш³й большее число разъ въ фуражку провозглашается королемъ охоты и въ вечеру возвращается въ Тарасконъ тр³умфаторомъ, съ разстрѣлянною фуражкой на концѣ ружья, при звукахъ охотничьихъ роговъ и при неистовомъ лаѣ собакъ.

   Само собою равумѣется, что въ городѣ процвѣтаетъ торговля охотничьими фуражками. Есть даже шапошники, изготовляющ³е продырявленныя и рваныя фуражки для плохихъ стрѣлковъ. Но въ покупкѣ ихъ заподозрѣнъ только аптекарь Безюке. Какъ хотите, а это неблаговидно!

   Въ охотѣ по фуражкамъ у Тартарена не было соперниковъ. Каждое воскресенье онъ выходилъ изъ города въ новой фуражкѣ и всяк³й разъ возвращался съ лохмотомъ на концѣ ствола. Чердакъ бѣленькаго домика съ боабабомъ былъ заваленъ такими трофеями. За то Тартаренъ и пользовался особеннымъ уважен³емъ и непререкаемымъ авторитетомъ среди своихъ согражданъ. Къ тому же, онъ былъ отличнымъ знатокомъ всѣхъ законовъ и обычаевъ охоты, онъ прочелъ всѣ охотничьи трактаты и руководства по всѣмъ видамъ охоты, начиная съ охоты по фуражкамъ и кончая охотою на бирманскаго тигра, а потому весь городъ признавалъ его безапелляц³оннымъ судьей въ дѣлахъ, касающихся охоты, и всѣ обыватели обращались въ нему за разрѣшешемъ охотничьихъ споровъ.

   Каждый день отъ трехъ до четырехъ часовъ въ лавкѣ оружейника Костевальда, на зеленомъ кожаномъ креслѣ, съ трубеою въ зубахъ засѣдалъ толстый, важный господинъ, окруженный шумно спорящею толпой охотниковъ по фуражкамъ. То былъ Тартаренъ изъ Тараскона, чинящ³й судъ и изрекающ³й приговоры,- Немвродъ съ Соломономъ пополамъ.

  

  

   Тарасконцы не только страстные охотники, но и не менѣе страстные любители романсовъ. Все сантиментальное старье, валяющееся въ старомъ хламѣ нотныхъ магазиновъ, живымъ-живехонько въ Тарасконѣ. Тамъ оно собрано все сполна и блещетъ яркимъ разцвѣтомъ молодости. У каждаго семейства есть свой романсъ и въ городѣ это всѣмъ извѣстно. Такъ, напримѣръ, извѣстно, что аптекарь Безюке поетъ:

  

   Звѣзда, души моей царица...

  

   оружейникъ Костекальдъ:

  

   Въ хижину скромную жду я тебя...

  

   бухгалтеръ казначейства:

  

   Невидимку не видать... (Комическ³е куплеты)

  

   и такъ далѣе. Два или три раза въ недѣлю всѣ сходятся другъ у друга и распѣваютъ другъ другу каждый свое. Всего страннѣе то, конечно, что поется всегда одно и то же и что благополучные тарасконцы не выказываютъ ни малѣйшаго расположен³я къ какимъ-либо новшествамъ или перемѣнамъ. Романсы и пѣсенки такъ и переходятъ изъ рода въ родъ, отъ отца къ сыну, и никто посторонн³й не дерзаетъ покуситься на "чужой" романсъ. Это просто немыслимо; въ голову даже не можетъ прйдти Костекальду, напримѣрѣ, запѣть романсъ Безюке или Безюке - спѣть романсъ Костекальда.

   По части романсовъ, какъ и въ охотѣ по фуражкамъ, первенство въ городѣ принадлежало Тартарену. Его преимущество передъ согражданами заключалось въ томъ, что у Тартарена не было "своего" романса: онъ пѣлъ ихъ всѣ... Да, всѣ!

   Только поди-ка, заставь его пропѣть что-нибудь,- чорта съ два! Ему рано прискучили салонные успѣхи; тарасконск³й герой съ большимъ удовольств³емъ погружался въ чтен³е своихъ охотничьихъ книгъ или проводилъ вечеръ въ клубѣ и крайне рѣдко соглашался подойти въ фортеп³ано. Онъ считалъ музыкальныя забавы несовмѣстными съ своимъ достоинствомъ. Иногда, впрочемъ, когда общество собиралось въ аптекѣ Безюке, онъ заходилъ туда какъ бы невзначай и, послѣ долгихъ упрашиван³й, соглашался пропѣть дуэтъ изъ Роберта Дьявола съ мадамъ Безюке-матерью. Кто не слыхалъ этого пѣн³я, тотъ, конечно, ничего подобнаго и представить себѣ не можетъ. Если бы я прожилъ еще сто лѣтъ и вспомнилъ о дуэтѣ въ аптекѣ Безюке, то и тогда, какъ живой, всталъ бы передо мною велик³й Тартаренъ,- всталъ бы и торжественнымъ шагомъ приблизился бы къ фортеп³ано, оперся бы сжатымъ кулакомъ на крышку инструмента, усиливаясь придать своему благодушному лицу свирѣпо-сатанинское выражен³е Роберта Дьявола. Онъ подошелъ, сталъ въ позу, и трепетъ пробѣжалъ по залѣ; всѣ чувствовали, что имѣетъ совершиться нѣчто необыкновенное. Мадамъ Безюке заиграла аккомпаниментъ и запѣла:

  

   Robert, toi que j'aime

   Et qui reèus ma foi,

   Tu vois mon effroi (bis),

   Grâce pour toi-même

   Et grâce pour moi.

  

   И тутъ же тихо прибавила: "Вамъ, Тартаренъ". Тартаренъ вытягиваетъ руку съ сжатымъ кулакомъ, раздуваетъ ноздри и страшнымъ голосомъ, отдающимся въ фортеп³ано, произноситъ три раза: "Non!.. non!... non!...", что, при его чисто-южномъ выговорѣ, выходитъ: "Nan!.. nan!... nan!..." Затѣмъ мадамъ Безюке-мать повторяетъ еще разъ:

  

   Grâce pour toi-même

   Et grâce pour moi.

  

   "Nan!.. nan!... nan!..." - реветъ Тартаренъ благимъ матомъ. Этимъ и заканчивался знаменитый дуэтъ. Какъ видите, не особенно длинно, но за то столько выражен³я, такая мимика, что дрожью прохватывало все общество, собиравшееся въ аптекѣ, и, по настоятельному требован³ю слушателей, Тартаренъ четыре-пять разъ кряду повторялъ свое: "Nan!... nan!...", потомъ отиралъ потъ со лба, улыбался дамамъ, значительно взглядывалъ на мужчинъ и, при сознан³и собственнаго торжества, уходилъ въ клубъ, гдѣ съ нѣсколько напускною небрежностью говорилъ: "Я отъ Безюке... Пристали тамъ,- ну, и не могъ отговориться, спѣлъ имъ дуэтъ изъ Роберта Дьявола!" Но всего лучше то, что онъ и самъ этому вѣрилъ.

  

  

   Благодаря столь разнороднымъ талантамъ, Тартаренъ занималъ выдающееся положен³е въ городѣ. Этотъ необыкновенный человѣкъ умѣлъ привлечь всѣхъ на свою сторону. Арм³я въ Тарасконѣ была за него. Храбрый капитанъ Бравида, отставной начальникъ гарнизонной швальни, говорилъ про него: "Онъ молодчина!" А ужь капитану ли не знать въ этомъ толкъ, послѣ того, какъ онъ обшилъ столькихъ молодцовъ!

   Магистратура была за Тартарена. Самъ старый предсѣдатель суда раза два или три сказалъ про него: "Это характеръ!"

   Наконецъ, и народъ былъ за Тартарена. Его широк³я плечи, его походка, голосъ и неустрашимый видъ, его репутац³я героя, невѣдомо какъ сложившаяся, нѣсколько мѣдяковъ, брошенныхъ имъ маленькимъ савойярамъ, и нѣсколько подзатыльниковъ, данныхъ уличнымъ мальчишкамъ, сдѣлали изъ него мѣстнаго лорда Сеймура, короля тарасконскаго рынка. Нагрузчики барокъ на набережной почтительно кланялись Тартарену, когда онъ въ воскресенье вечеромъ возвращался съ охоты съ обрывкомъ фуражки на концѣ ствола, подмигивали другъ другу, указывая на его плечи и руки, и обмѣнивались такими замѣчан³ями: "Ну, этотъ за себя постоитъ!... Ишь мускулы-то - двойные!"

   Двойные мускулы! Кромѣ Тараскона, нигдѣ не услышишь ничего подобнаго!

   И при всемъ этомъ, при всѣхъ своихъ многочисленныхъ талантахъ, несмотря на двойные мускулы, на любовь народа и на лестные отзыви храбраго начальника гарнизонной: швальни, Тартаренъ не былъ доволенъ своею судьбой: ему въ тягость была жизнь въ маленькомъ городкѣ; онъ задыхался въ немъ,- великому человѣку было тѣсно въ Тарасконѣ. Да и на самомъ дѣлѣ могъ ли онъ, съ своею героическою натурой, съ душою пламенной и жаждущей сильныхъ ощущен³й,- онъ, мечтающ³й о битвахъ, объ опасныхъ охотахъ, о приключен³яхъ въ пампасахъ Америки или въ пескахъ Африки, объ ураганахъ и тифонахъ,- могъ ли онъ довольствоваться разстрѣливаньемъ фуражекъ по воскресеньямъ и разрѣшен³емъ охотничьихъ споровъ ежедневно у оружейника Костекальда? Вчужѣ жаль бѣднягу великаго человѣка! Въ концѣ-концовъ, тоска способна была заѣсть его на смерть.

   Тщетно искалъ онъ забвен³я среди своихъ пальмъ, боабаба и другихъ чудесъ африканской растительности, напрасно обвѣшивалъ стѣны малайскими ножами и томагауками, напрасно зачитывался романтическими книгами, думая, подобно Донъ-Кихоту, силою воображен³я отогнать отъ себя безпощадную дѣйствительность. Увы, все, что онъ продѣлывалъ, чтобы утолить жажду приключен³й, только еще больше разжигало ее! Видъ окружавшаго его смертоноснаго оруж³я только дразнилъ его; всѣ эти ятаганы, стрѣлы и лассо взывали къ нему: "На бой, на бой!..." Въ вѣтвяхъ боабаба чудился свистъ вѣтра, зовущ³й въ далек³я страны и не дающ³й покоя. А тутъ еще Густавъ Эмаръ и Фениморъ Куперъ...

   Сколько разъ, въ часы послѣобѣденнаго чтен³я, среди воинственныхъ доспѣховъ, Тартаренъ съ дикимъ воплемъ вскакивалъ съ своего кресла, бросалъ книгу и схватывалъ первое попавшееся подъ руку оруж³е. Бѣдняга забывалъ, что онъ у себя въ Тарасконѣ, что голова его. обвязана старымъ фуляровымъ платкомъ, и ополчался на воображаемаго врага.

   - Пусть-ка они попробуютъ сунуться! - оралъ онъ, потрясая топоромъ или томагаукомъ.

   Они?... Кто они?

   Тартаренъ самъ не зналъ хорошенько. Они! - это были тѣ, что нападаютъ, тѣ, съ кѣмъ надо биться, - всѣ тѣ и все то, что кусаетъ, что грозитъ когтями или скальпомъ, что реветъ, кричитъ, рычитъ... Они - это индѣецъ С³у, пляшущ³й вокругъ привязаннаго къ столбу "бѣлаго"... Это - бурый медвѣдь Скалистыхъ горъ, это - Туарегъ пустыни, пиратъ Малайскихъ острововъ, бандитъ Абруццкихъ ущел³й... Словомъ, они - это они!.. а съ ними вмѣстѣ путешеств³я, воинственные подвиги, страшныя привлючен³я, слава.

   Но - увы! - тщетно звалъ ихъ неустрашимый Тартаренъ, тщетно вызывалъ ихъ на бой,- они упорно не показывались. Да и за какимъ бы чортомъ понесло ихъ въ Тарасконъ?

   А Тартаренъ все ждалъ и ждалъ ихъ, особливо по вечерамъ, направляясь въ клубъ.

  

  

   Сборы рыцаря-храмовника на бой съ осаждающими его невѣрными, сборы китайскаго воина "знамени тигра", сборы команша, идущаго на "тропу войны",- все это ничто въ сравнен³и съ приготовлен³ями Тартарена изъ Тараскона, вооружающагося съ головы до ногъ, чтобы идти въ клубъ въ десятомъ часу вечера, черезъ часъ по пробит³и зори у гауптвахты. На лѣвую руку онъ надѣвалъ стальную "перчатку - sortie de bal" съ острыми концами, въ правую бралъ трость со вкладною шпагой, въ лѣвый карманъ запрятывалъ кистень, въ правый - револьверъ_; между жилетомъ и фуфайкой засовывалъ малайск³й вожъ. Отравленныхъ стрѣлъ Тартаренъ никогда не бралъ съ собою,- скверная это штука, нечестное оруж³е!

   Вооружившись достодолжнымъ образомъ, онъ съ минуту оставался въ тиши своего кабинета, примѣривался, какъ удобнѣе нанести ударъ, расправлялъ руки, потомъ бралъ отмычку и важно, не спѣша, спокойно проходилъ черезъ садъ.- По англ³йски, по англ³йски! Спокойств³е есть истинное мужество.- Въ концѣ сада онъ отпиралъ тяжелую желѣзную дверь и - разъ! - такъ ее распахивалъ, что она съ глухимъ звономъ ударялась о наружную стѣну. Вздумай они притаиться за этою дверью, тутъ имъ и карачунъ,- остался бы только мѣшокъ съ костями. Къ сожалѣн³ю, они никогда не прятались за дверью.

   Выйдя изъ сада, Тартаренъ быстрымъ, зоркимъ взглядомъ окидывалъ улицу вправо и влѣво, захлопывалъ дверь, запиралъ ее накрѣпко и пускался въ путь. На Авиньонской улицѣ - ни кошки: двери заперты, въ окнахъ темно, на улицѣ тоже; лишь кое-гдѣ чуть мерцаетъ фонарь, силясь проглянуть сквозь прибрежный туманъ Роны. Спокойно-величественъ подвигается Тартаренъ во мракѣ ночи, мѣрно и звонко отбивая шагъ и извлекая искры изъ мостовой желѣзнымъ наконечникомъ палки. Будь то бульваръ, или широкая улица, или переулокъ, онъ шелъ всегда серединою; отличная м³ра предосторожности, чтобы избѣжать внезапнаго нападен³я и въ особенности того, что въ Тарасконѣ выкидывается иногда ночью изъ оконъ. Судя по всему этому, не подумайте, однако, что Тартаренъ трусилъ. Ничуть не бывало; онъ просто былъ остороженъ. Лучшимъ доказательствомъ его неустрашимости служитъ то обстоятельство, что онъ ходилъ въ клубъ не кратчайшею дорогой, а самою длинной, черезъ весь городъ, по темнымъ и дряннымъ переулкамъ. И все въ надеждѣ, что авось-либо изъ какого нибудь закоулка наскочатъ на него они. Тутъ ужь онъ бы съ ними расправился, смѣю васъ въ томъ завѣрить. Какъ на смѣхъ, ни разу, во всю жизнь ни единаго раза Тартаренъ не встрѣтилъ ни души живой, ни даже собаки, ни пьянаго.

   Случались иногда фальшивыя тревоги: вдругъ послышатся шаги, тих³й говоръ. Тартаренъ въ ту же минуту насторожится, замретъ на мѣстѣ, затаитъ дыхан³е, пригнется и приложитъ ухо къ землѣ,- такъ дѣлаютъ инд³йцы. Шаги приближаются, голоса становятся слышнѣе. Сомнѣнья быть не можетъ!... Они!... Вотъ сейчасъ покажутся. Тартаренъ изготовился, еще мигъ - и онъ ринется на нихъ съ воинственнымъ крикомъ... и вдругъ раздаются благодушные голоса мирныхъ тарасконцевъ, называющихъ его по имени:

   - Ээ!... Тартаренъ... Добрый вечеръ, Тартаренъ!...

   - О, чтобъ васъ совсѣмъ!... - Это аптекарь Безюке съ семействомъ возвращается отъ Костекальда.- Добрый вечеръ! Добрый вечеръ! - ворчитъ Тартаренъ и, сердито вскинувъ палку, устремляется дальше.

   У подъѣзда клуба онъ пр³останавливается, еще поджидаетъ, проходитъ разъ-другой мимо двери и, наконецъ, потерявши на этотъ разъ всякую надежду встрѣтить ихъ, бросаетъ вызывающ³й взоръ въ сумракъ ночи и гнѣвно шепчетъ: "Опять никого!... Опять ихъ нѣтъ!" Затѣмъ доблестный тарасконецъ входитъ въ клубъ и садится за парт³ю безига съ отставнымъ начальникомъ гарнизонной швальни.

  

  

   Какъ же, однако, могло случиться, что при такой страсти къ приключен³ямъ, при жаждѣ сильныхъ ощущен³й, при стремлен³и путешествовать и совершать всяк³е геройск³е подвиги, Тартаренъ никогда не выѣзжалъ изъ Тараскона? Да, вотъ, подите же! Неустрашимый тарасконецъ дожилъ до сорока пяти лѣтъ и ни разу въ жизни не ночевалъ внѣ роднаго города. Онъ не былъ даже въ Марселѣ, что считается какъ бы обязательнымъ для каждаго добраго провансальца при достижен³и совершеннолѣт³я. Онъ едва зналъ Бокеръ, хотя нельзя сказать, чтобы особенно далеко было отъ Тараскона до Бокера,- всего мостъ перейти. На бѣду, этотъ проклятый мостъ такъ часто сносило бурей, да и длиненъ онъ чертовски, выстроенъ непрочно, а Рона такъ широка въ этомъ мѣстѣ, что - ну, какъ бы это сказать? - Тартаренъ предпочиталъ прогулки по твердой землѣ.

   Надо признаться, наконецъ, что въ нашемъ героѣ было какъ бы два разныхъ человѣка. Читатели уже поняли, конечно, что въ великомъ тарасконцѣ жилъ духъ Донъ-Кихота, съ рыцарскими порывами, съ геройскими идеалами, съ увлечен³емъ всѣмъ романтическимъ и гранд³ознымъ. Къ несчаст³ю, природа не дала ему тѣла знаменитаго гидальго,- костляваго, сухаго тѣла, мало чувствительнаго въ матер³альнымъ неудобствамъ и лишен³ямъ, способнаго проводить двадцать ночей, не снимая рыцарскихъ доспѣховъ, и питаться по нѣскольку дней горстью риса. Напротивъ, тѣло Тартарена было настоящее тѣло благополучнаго обывателя, очень жирное, очень увѣсистое, очень чувственное, изнѣженное тѣло, выхоленное буржуазными вкусами, избалованное домашними удобствами,- пузатенькое тѣло на короткихъ ножкахъ безсмертнаго Санхо-Пансо.

   Донъ Кихотъ и Санхо-Пансо въ одномъ человѣкѣ! Можете себѣ представить, какъ плохо они уживались! Как³я ссоры, как³я междоусоб³я должны были происходить между ними! Между двумя Тартаренами - Тартареномъ Кихотомъ и Тартареномъ Санхо - порою происходили достопамятныя бесѣды, достойныя пера Лук³ана или Сентъ Эвремона! Тартаренъ Кихотъ, въ неописуемомъ азартѣ отъ чтен³я разсказовъ Густава Эмара, кричитъ:

   "Ѣду!"

   - Шалости! - бурчитъ Тартаренъ Санхо, предвидя возможность простуды.

   - Ты покроешь себа славой, Тартаренъ! - восклицаетъ Тартаренъ-Кихотъ.

   - Покройся-ка лучше фланелевымъ одѣяломъ,- спокойно совѣтуетъ Тартаренъ-Санхо.

   - О, чудныя винтовки! - восторгается Тартаренъ-Кихотъ.- О, кинжалы, лассо, томагауки!...

   - Умная это штука вязаные жилеты,- невозмутимо разсуждаетъ Тартаренъ-Санхо.- Хорошая вещь и наколѣнники изъ сосновой шерсти, и шапки съ наушниками!

   - Топоръ мнѣ! Тажелый, острый топоръ! - готовъ крикнуть внѣ себя Тартаренъ-Кихотъ.

   - Жанетта! Шоколаду! - кричитъ, перебивая его, Тартаренъ-Санхо.

   И Жанетта несетъ превосходный, горяч³й, ароматный шоколадъ съ анисовыми сухариками. Добродушный смѣхъ потрясаетъ лакомое брюшко Тартарена-Санхо и заглушаетъ неистовые вопли Тартарена-Кихота.

   Вотъ почему Тартаренъ изъ Тараскона никогда не выѣзжалъ изъ Тараскона.

  

  

   Разъ, впрочемъ, Тартаренъ чуть-чуть не уѣхалъ въ далекое путешеств³е. Братья Гарс³о Камюсъ, тарасконск³е уроженцы, живущ³е въ Шанхаѣ, предложили ему завѣдыван³е одною изъ ихъ тамошнихъ конторъ. Дѣло представлялось какъ разъ по немъ. Обширная торговля, полкъ прикащиковъ подъ командой, сношен³я съ Росс³ей, Перс³ей, съ Аз³атскою Турц³ей,- словомъ, огромное дѣло.

   Въ устахъ Тартарена слова "огромное дѣло" получали значен³е чего-то гигантскаго, необъятнаго. Помимо этого, конторы Гарс³о Камюсъ имѣли еще и то преимущество, что подвергались иногда набѣгамъ татаръ. Въ такихъ случаяхъ живо запирались двери; всѣ прикащики брались за оруж³е, поднимался консульск³й флагъ и... пифъ пафъ! изъ оконъ въ нападающую татарскую орду.

   Нѣтъ надобности говорить, съ какимъ воодушевлен³емъ ухватился Тартаренъ-Кихотъ за предложен³е ѣхать въ Шанхай. Къ несчаст³ю, такое путешеств³е было совсѣмъ не по вкусу Тартарену-Санхо; а такъ какъ перевѣсъ былъ всегда на его сторонѣ, то дѣло и не могло состояться. Объ этомъ было много толковъ въ городѣ: поѣдетъ ли? откажется ли? Пари, что поѣдетъ... держу, что нѣтъ. Чуть не междоусоб³е... Въ концѣ-концовъ, Тартарень не поѣхалъ; тѣмъ не менѣе, вся эта истор³я послужила къ вящей его славѣ. Почти побывать въ Шанхаѣ, или побывать тамъ на самомъ дѣлѣ - это было безразлично для Тартарена. О путешеств³и Тартарена было столько говорено и такъ долго говорено, что всѣмъ стало казаться, будто онъ успѣлъ побывать въ Шанхаѣ и вернуться назадъ. По вечерамъ въ клубѣ около Тартарена собиралась толпа знакомыхъ, его разспрашивали про жизнь въ Шанхаѣ, про нравы, климатъ, про оп³умъ, про огромное дѣло.

   Тартаренъ обо всемъ имѣлъ самыя точныя свѣдѣн³я и охотно удовлетворялъ любопытство своихъ слушателей. Мало-по-малу, съ течен³емъ времени, онъ и самъ уже не былъ вполнѣ увѣренъ въ томъ, что въ глаза не видалъ никакого Шанхая, и, въ сотый разъ повѣствуя про набѣгъ татаръ, онъ совершенно натурально говорилъ: "Я сейчасъ же вооружаю прикащиковъ, приказываю поднять консульск³й флагъ и... пифъ пафъ! изъ оконъ въ татарскую орду". При этомъ разсказѣ мурашки пробѣгали по спинамъ слушателей.

   - Послѣ этого вашъ Тартаренъ просто наглый лгунъ.

   - Ничуть не бывало! Тартаренъ совсѣмъ не лгунъ.

   - Позвольте, вѣдь, онъ-то самъ зналъ же, что никогда не былъ въ Шанхаѣ?

   - Само собою разумѣется, зналъ... Только... Только прошу внимательно выслушать нижеслѣдующее.

   Надо разъ навсегда установить правильный взглядъ на то, что жители сѣвера называютъ хвастовствомъ и ложью южанъ. На югѣ нѣтъ лгуновъ, во всякомъ случаѣ тамъ лгуновъ не больше, чѣмъ гдѣ бы то ни было. Южанинъ не лжетъ; онъ ошибается. Онъ не всегда говоритъ правду, но самъ онъ думаетъ, что сказанное имъ - правда. Сказанная же имъ неправда не есть, все-таки, ложь,- это своего рода миражъ... Да, миражъ! Чтобы вполнѣ понять меня, поѣзжайте на югъ, и вы своими глазами увидите. Вы увидите удивительный край, гдѣ солнце все переиначиваетъ по-своему, всему придаетъ неестественно-больш³е размѣры. Вы увидите крошечные холмы Прованса, не превышающ³е Монмартра, и они вамъ покажутся гигантскими горами; вы посмотрите на Maison Carrée въ Нимѣ, крошечную бездѣлушку, и она вамъ покажется больше собора Notre-Dame. Вы увидите... Да что тамъ толковать! На югѣ всего только и есть одинъ единственный лгунъ, это - южное солнце. На что оно ни кинетъ свой лучъ, оно все преувеличиваетъ!... Что такое была Спарта въ самое славное время своего могущества? Плохое мѣстечко. Что такое были Аѳины? На лучш³й конецъ - уѣздный городокъ. И, однако же, въ истор³и они намъ представляются громаднѣйшими городами. А все южное солнце...

   Послѣ этого объяснен³я, надѣюсь, васъ перестанетъ удивлять, что солнце, грѣющее Тарасконъ, съумѣло превратить брюкву въ боабабъ, а человѣка, чуть не уѣхавшаго въ Шанхай, въ человѣка, побывавшаго въ Шанхаѣ.

  

  

   До сихъ поръ мы разсказывали читателю о Тартаренѣ въ его скромной долѣ, когда слава еще не отмѣтила его своимъ лобзан³емъ и не обвила его головы неувядаемымъ лавромъ, мы разсказывали о его героическихъ порывахъ, нечтахъ, разочарован³яхъ и надеждахъ, теперь же перейдемъ прямо къ блестящимъ страницамъ его истор³и и въ событ³ямъ, долженствовавшимъ имѣть рѣшающее значен³е въ необычайной судьбѣ этого человѣка.

   Разъ вечеромъ у оружейника Костекальда Тартаренъ объяснялъ нѣсколькимъ любителямъ, какъ обращаться съ только что появившимся въ продажѣ игольчатымъ ружьемъ. Вдругъ отворяется дверь, вбѣгаетъ одинъ изъ охотниковъ по фуражкамъ и, едва переводя духъ, кричитъ: "Левъ!... левъ!..." Всеобщее недоумѣн³е, ужасъ, шумъ, толкотня. Тартаренъ насаживаетъ на винтовку штывъ, Костекальдъ кидается запирать двери. Всѣ окружаютъ охотника, разспрашиваютъ, требуютъ подробностей, торопятъ. Дѣло оказывается вотъ въ чемъ: проѣздомъ съ ярмарки въ городѣ остановился звѣринецъ Митена и расположился въ сараѣ на площади; въ звѣринцѣ есть удавы, тюлени, крокодилы и великолѣпный африканск³й левъ.

   Африванск³й левъ въ Тарасконѣ! Ничего подобнаго не видано, не слыхано съ основан³я города. И надо было видѣть, какъ гордо поднимали головы наши охотники по фуражкамъ, какъ с³яли ихъ лица, какъ крѣпко они пожимали другъ другу руки въ лавкѣ оружейника Костекальда. Впечатлѣн³е было такъ сильно, такъ неожиданно, что никто не могъ сказать ни слова,- ни даже самъ Тартаренъ. Съ поблѣднѣвшимъ, нервно вздрагивающимъ лицомъ, съ игольчаткою въ рукахъ онъ стоялъ у прилавка, погруженный въ глубокую думу. Африканск³й левъ, настоящ³й левъ тутъ, близко, въ двухъ шагахъ! Левъ... вѣдь, это что же такое? Это сильнѣйш³й и страшнѣйш³й изъ звѣрей, это царь пустыни, дичь героевъ, о которой едва осмѣливалось мечтать его воображен³е,- это... это, вѣдь, первый, пожалуй, между ними, между тѣми, съ кѣмъ онъ такъ долго, такъ пламенно и такъ тщетно жаждалъ встрѣчи.

   Левъ, чортъ возьми, да еще африканск³й! У Тартарена захватило дыхан³е; горячая волна крови прилила къ лицу, въ глазахъ вспыхнуло пламя. Судорожнымъ движен³емъ онъ вскинулъ ружье на плечо и, обращаясь къ храброму начальнику гарнизонной швальни, проговорилъ громовымъ голосомъ: "Идемъ, капитанъ!"

   - Ээ!... Вы... вы ружье-то!... Вы уносите мое игольчатое ружье! - робко заговорилъ было осторожный Костекальдъ.

   Но Тартаренъ былъ уже на улицѣ; за нимъ гордою поступью выходила изъ лавки толпа охотниковъ по фуражкамъ.

   Когда они пришли въ звѣринецъ, тамъ уже было много публики. Тарасковцы, народъ героическ³й, но давно лишенный всякихъ зрѣлищъ, такъ и ринулись въ балаганъ. Толстая мадамъ Митенъ была въ полномъ удовольств³и. Въ африканскомъ костюмѣ, съ хлыстомъ въ голыхъ по локоть рукахъ, украшенныхъ желѣзными браслетами, она встрѣчала посѣтителей и своими двойными мускулами производила на тарасконцевъ не меньшее впечатлѣн³е, чѣмъ ея пресмыкающ³еся и четвероног³е панс³онеры.

   Приходъ Тартарена съ ружьемъ на плечѣ сразу охладилъ публику. Благодушные обыватели, спокойно прогуливавш³еся передъ клѣтками, безъ оруж³я, безъ малѣйшей тревоги, не предполагая даже возможности какой-либо опасности, поддались весьма естественному чувству страха, когда увидали извѣстнаго своею храбростью Тартарена съ смертоноснымъ оруж³емъ въ рукахъ. Должно быть, дѣло не ладно, если уже онъ, этотъ герой... Въ одно мгновен³е вся толпа отхлынула отъ клѣтокъ. Дѣти завопили со страха, дамы бросились къ дверямъ. Аптекарь Безюке совсѣмъ ушелъ, сказавши, что добѣжитъ лишь до дому захватить ружье.

   Мало-по-малу, однако, видъ Тартарена ободрилъ пугливыхъ. Спокойно, съ гордо поднятою головой, неустрашимый Тартаренъ обошелъ весь балаганъ, не посмотрѣвши даже на чанъ, въ которомъ полоскался тюлень, бросивъ лишь презрительный взглядъ на длинный ящикъ съ дремлющимъ удавомъ, и остановился передъ клѣткою льва.

   Потрясающ³й, торжественный моментъ! Сошлись лицомъ въ лицу левъ тарасконск³й съ африканскимъ львомъ. Съ одной стороны, не знающ³й страха Тартаренъ, готовый къ нападен³ю и отпору съ игольчатою винтовкой въ рукахъ, съ другой - левъ, сынъ африканскихъ пустынь, лѣниво растянулся на соломѣ, положивши громадную косматую голову на передн³я лапы. Оба спокойны и какъ бы вымѣриваютъ другъ друга взглядомъ. И странная вещь: видъ ли оруж³я обезпокоилъ льва, или онъ зачуялъ въ новомъ посѣтителѣ страшнаго врага, звѣрь, до сихъ поръ смотрѣвш³й на тарасконцевъ съ величайшимъ презрѣн³емъ, началъ выказывать явные признаки тревоги и гнѣва. Онъ началъ съ того, что фыркнулъ раза два, потомъ глухо зарычалъ, выпустилъ когти, расправилъ лапы, наконецъ, всталъ, поднялъ голову, встряхнулъ желтою гривой, раскрылъ свою громадную пасть и грозно заревѣлъ на Тартарена.

   Крикъ ужаса былъ ему отвѣтомъ. Обезумѣвш³е отъ страха тарасконцы кинулись къ дверямъ,- женщины, дѣти, охотники по фуражкамъ, самъ Бравида, храбрый начальникъ швальни,- всѣ безъ исключен³я. Только одинъ, одинъ Тартаренъ изъ Тараскона не двинулся съ мѣста. Онъ по-прежнему стоялъ передъ клѣткой, спокойный, готовый къ нападен³ю и отпору, гордо и презрительно оттопыривши нижнюю губу. Черезъ минуту, когда охотники по фуражкамъ, нѣсколько ободренные его непоколебимостью и крѣпостью желѣзной рѣшетки, приблизились къ своему вождю, они разслышали его слова:

   - Да... это охота!

   Въ этотъ день Тартаренъ не сказалъ больше ни слова.

   Странное дѣйств³е миража.

   Въ этотъ день Тартаренъ не сказалъ больше ни слова; только на грѣхъ-то онъ уже сказалъ слишкомъ много. На слѣдующ³й день весь городъ только и говорилъ о скоромъ отъѣздѣ Тартарера въ Алжиръ на охоту за львами. Вы сами, дорогой читатель, можете по совѣсти засвидѣтельствовать, что онъ и не думалъ говорить ничего подобнаго; но, знаете, дѣйств³е миража...

   Словомъ, весь Тарасконъ толковалъ объ отъѣздѣ Тартарена, какъ о дѣлѣ рѣшеномъ. Знакомые, встрѣчаясь въ клубѣ, очень серьезно и съ озабоченнымъ видомъ спрашивали другъ друга:

   - Слышали новость?

   - Что такое? Отъѣздъ Тартарена въ Африку? Знаю, давно знаю!

   Всѣхъ болѣе въ городѣ былъ удивленъ этимъ неожиданнымъ отъѣздомъ самъ Тартаренъ. И,- о, человѣческое тщеслав³е! - вмѣсто того, чтобы просто-напросто отвѣтить, что онъ никуда не собирается ѣхать и никогда не думалъ отправляться въ Африку, бѣдняга Тартаренъ на предложенный ему въ первый разъ вопросъ о его путешеств³и отвѣтилъ уклончивыми недомолвками:

   - Ну... то-есть... можетъ быть... оно, конечно...

   На слѣдующ³й разъ, нѣсколько освоившись съ этою мыслью, онъ сказалъ:

   - Весьма возможно... и даже вѣроятно...

   Въ трет³й не выдержалъ и отвѣтилъ:

   - Да, это рѣшеное дѣло!

   Наконецъ, какъ то вечеромъ въ клубѣ и потомъ у Koстекальда, подогрѣтый гоголь-моголемъ, увлеченный выражен³ями удивлен³я и восторга, опьяненный тѣмъ впечатлѣн³емъ, какое производило на всѣхъ извѣст³е объ его поѣздкѣ, несчастный положительно заявилъ, что ему прискучила охота по фуражкамъ и что онъ въ самомъ непродолжительномъ времени отправляется стрѣлять громадныхъ африканскихъ львовъ.

   Это заявлен³е было встрѣчено оглушительными криками "ура!" Затѣмъ былъ опять поданъ гоголь-моголь, послѣдовали крѣпк³я рукопожат³я, поцѣлуи, процесс³я съ факелами, серенада передъ маленькимъ домикомъ съ боабабомъ.

   Вся эта истор³я глубоко возмущала Тартарена-Санхо. Мысль о путешеств³и въ Африку и объ охотѣ за львами холодомъ и дрожью прохватывала его покоелюбивое тѣло и, по возвращен³и домой, подъ звуки серенады, раздававшейся подъ ихъ окнами, онъ сдѣлалъ страшную сцену Тартарену-Кихоту, обзывалъ его полуумнымъ, сумасброднымъ фантазеромъ, неосторожнымъ и трижды безсмысленнымъ человѣкомъ, до мельчайшихъ подробностей высчитывалъ всѣ возможныя и невозможныя бѣды, ожидающ³я ихъ въ этой поѣздкѣ: кораблекрушен³я, ревматизмы, горячки. дизентер³и, чума, элефант³азисъ и все прочее.

   Напрасно клялся Тартаренъ-Кихотъ, обѣщаясь быть осторожнымъ, тепло одѣваться, запастись въ дорогу всѣмъ необходимымъ,- Тартаренъ-Санхо и слушать ничего не хотѣлъ. Бѣдняку уже представлялся его собственный трупъ разорваннымъ въ клочья львами, поглощеннымъ песками пустыни, подобно блаженной памяти Камбизу; Тартарену-Кихоту удалось его немного успокоить лишь тѣмъ соображен³емъ, что ѣхать, все-таки, предстоитъ не сейчасъ, дѣло не къ спѣху, и что, во всякомъ случаѣ, они еще пока дома.

   Да и на самомъ дѣлѣ нельзя же такъ вдругъ, безъ приготовлен³й, подняться и пуститься въ такую далекую экспедиц³ю. Надо предварительно ознакомиться какъ слѣдуетъ съ краемъ, куда ѣдешь,- человѣкъ, вѣдь, не птица какая-нибудь перелетная.

   Тартаренъ началъ съ того, что принялся за чтен³е разсказовъ знаменитыхъ путешественниковъ по Африкѣ: Монго-Парка, де-Калье, доктора Ливингстона, Ганри Дюверье. Тутъ нашъ герой узналъ, что смѣлые путешественники, прежде чѣмъ взять въ руки странническ³й посохъ и пуститься въ далек³я страны, долго подговлялись переносить всяк³я лишен³я: голодъ, холодъ, жажду, усиленные переходы. Тартаренъ рѣшился послѣдовать ихъ примѣру и съ того же дня сталъ питаться только вареною водой. Вареною водой называютъ въ Тарасконѣ хлѣбную тюрю на водѣ, вскипяченную съ зубкомъ чеснока, съ небольшимъ количествомъ тим³яна и лавровымъ листкомъ. Д³эта, какъ видите, была довольно серьезная, и бѣдняга Санхо порядочно-таки морщился.

   Тартаренъ не ограничился одною д³этой и къ ней присоединилъ предписываемыя благоразум³емъ упражнен³я. Такъ, чтобы привыкнуть къ большимъ переходамъ, онъ принялъ за правило ежедневно утромъ обходить весь городъ разъ семь или восемь, то скорымъ шагомъ, то бѣглымъ, прижавши локти къ тѣлу и держа во рту два бѣлыхъ камушка, какъ дѣлали древн³е. Потомъ, чтобы освоитьс