Аверченко Аркадий Тимофеевич - Записки Простодушного

ки и ветчину посетители с собой в бумажке приносят. У нас в России хозяин пивной за это огромный скандал закатил бы. Да и посетитель считал бы моветоном и верхом мещанства - прийти в ресторан со своими продуктами. А ведь - очень удобно. Запишу в книжку, чтоб не забыть, и потом в России введу.

   - А мне вот тоже нравится, что город просыпается с зарей и в шесть часов утра уже работа в полном ходу. Записать, а?..

   - Запишите.

   - А соколов видели? Какие молодцы! Тренированные, бодрые. Всегда с музыкой, и публика их приветствует криками и аплодисментами. А наша русская молодежь... Я запишу, а?

   - Запишите. Кстати, вот трамвай идет. Ну-ка, кто ловчее вскочит на ходу...

   Я употребил ловкий, чисто сокольский прием и, как птица, взлетел на подножку трамвая. Импресарио - за мной.

   Но... тут случилось что-то непонятное... кто-то крикнул, кто-то свистнул, трамвай остановился, и молодцеватый полицейский вежливо отнесся ко мне:

   - С вас четыре кроны.

   - Так я их кондуктору уплачу, - бодро возразил я.

   - Нет, мне. Штраф. Нельзя вскакивать на ходу.

   - А у нас в России...

   - Вот вы в России и скачите. Дальше мы пошли пешком.

   - Записать? - спросил притихший импресарио.

   - Насчет чего?..

   - А вот насчет скакания. Когда в Россию вернемся, чтоб ввести.

   - Гм... запишите, пожалуй, только помельче... А вот на углу русские газеты. Купите. Интересно, как поживает Ленин.

   Мы развернули газеты и уткнулись в них носом с таким интересом, будто о болезни родного отца читали.

   - Жив еще!

   - Жив, но уже, как говорится, ни папа, ни мама не скажет.

   Сзади кто-то деликатно тронул меня за плечо. Я оглянулся.

   - Пожалуйте четыре кроны штрафа, - сказал полицейский.

   - За что?!

   - На улице читать запрещено.

   - Да я и не читал.

   - А что ж вы делали?

   - Жарко, я хотел лицо утереть газетой. Знаете, при нашем беженском положении, когда нет носовых платков...

   - Утираться газетой, на которой свежая краска! Тогда я вас оштрафую за нечистоплотность.

   Я разозлился.

   - Попробуйте! У меня родной дядя - Масарик.

   - Не завидую ему, что он имеет таких родственников.

   - Ну и насчет полиции ему тоже не повезло.

   - Объяснитесь.

   - Послушайте, вы меня лучше не задерживайте. Я спешу на завтрак к Бенешу и, если опоздаю...

   - Ничего. Вы ему покажете квитанцию в уплате штрафа...

   - Это вот такая квитанция? Могу я прочесть, что вы в ней написали?

   - Можете!

   Я ехидно улыбнулся:

   - Да как же я могу читать ее, когда вы сами говорите, что на улице читать запрещено.

   Крупные капли пота выступили на честном полицейском лбу.

   - Тогда пожалуйте за мной в участок - там в закрытом помещении и прочтете.

   - Не беспокойтесь. Нате ваши четыре кроны. Кланяйтесь вашему начальнику полиции и скажите, что между нами все кончено...

   Мне недавно говорили, что пражская полиция отличается гениальным искусством открывать преступления и находить преступников. Мне говорили, что за все время существования полиции только одно преступление осталось не открытым и не наказанным.

   Теперь прибавилось еще другое преступление - не открытое и не наказанное: когда мы зашли за угол, я все-таки, озираясь по сторонам, дочитал газету на улице.

   Омраченный импресарио спросил меня:

   - Это записать? Насчет чтения на улице?

   - Не надо, - угрюмо сказал я. - Незачем портить записную книжку.

   P. S. Если орган, в котором будет напечатан этот фельетон, опубликует мое второе преступление с газетой и полиция явится ко мне за штрафом - я запишу этот штраф на счет редакции. Записать?

  

   Нет на свете человека деликатнее и воспитаннее чеха...

   Он ласков. Он заботлив. Он внимателен. Невозмутим. Всегда прекрасное расположение духа. Исключительно любит нас, русских.

   Я никогда не видел, чтобы чех в обществе вышел из себя. А для меня нет ничего приятнее, как взвалить на свои плечи самую трудную задачу в мире... Поэтому я решил вывести чеха из себя...

   Трое чехов и я - мы сидели в углу ресторана и дружелюбно попивали пиво.

   Я подстерег паузу, обвел компанию хитрыми глазами и неожиданно сказал:

   - Мне ваше правительство не нравится. Будь я на месте чеха - я бы съязвил:

   - Зато у вас, у русских, хорошее правительство! Вместо этого чех кротко возразил:

   - Видите ли, у нас правительство еще молодое. В будущем оно сделается старше, опытнее и, вероятно, не будет делать тех ошибок, которые вы имеете в виду.

   - И Прага мне ваша не нравится, - сказал я, втайне приготовив руку для защиты на случай удара по голове со стороны соседа.

   - А мне кажется - город красивый, - деликатно возразил мой сосед.

   - Что толку, что красивый! Трубочист! Если трубочист, покрытый сажей, будет Аполлоном Бельведерским - все равно сквозь слой сажи красоты не видно.

   - Прага - старый город.

   - И напрасно. Надо бы помоложе. И потом, господа! Как вам не стыдно? Как можно на спящего человека наваливать 5 пудов?!

   - Кто на вас навалил 5 пудов?! - испугался мой сосед с другой стороны.

   - Помилуйте! А перины, которыми вы накрываетесь?! Внизу перина, сверху перина; получается огромный пирог, в котором тоненькая прослойка фарша, - полураздавленный плоский человек. Мне всегда снится, что на меня обрушился глетчер и засыпал меня миллионом пудов снегу!.. Это не постель, а обвал в горах! Утром горничная долго должна искать маленькое сморщенное задохшееся существо, чтобы с помощью массажа и искусственного дыхания пробудить его к жизни!..

   - Зимой под периной теплее, - робко возразил чех. - Впрочем, действительно, с непривычки, может быть, неприятно...

   - Неприятно!.. Это даже неэстетично!! Вообразите молодую, хорошо сложенную женщину под этой горой! Каковы получаются у нее контуры? А? А как у вас подают водку в ресторане? Вы видели хоть одного кельнера, который, несмотря на все ваши мольбы, подал бы вам водку перед обедом?! Он всегда норовит притащить водку к сладкому!! Это разве порядок?!

   - Это, вероятно, потому, что наш национальный напиток - пиво...

   Я кричал, жестикулировал, выдумывал самые тяжелые вещи - чехи были неизменно вежливы, кротки и безмятежны. Я головой бился об эту каменную стену деликатности, я охрип и, наконец, не найдя больше других недостатков, ворчливо сказал:

   - И потом мне совершенно не нравятся ваши...

   Я боюсь даже написать произнесенное мною слово, потому что - едва это слово прозвучало - с моими компаньонами произошла разительная, волшебная перемена... Лица их налились кровью, глаза засверкали негодованием, и мужественные кулаки, как молоты, застучали по безвинному столу:

   - Вы у нас в Чехии гость! - загремели голоса. - И поэтому невежливо говорить в Чехии такие вещи! Если вам не нравится - уезжайте к себе в Россию!

   Господи! За что они так на меня напали? Ведь я только сказал, что мне не нравится такая простая вещь, как...

   Нет... страшно. Лучше я напишу это слово завтра.

   "Кнедлики"!!!!!

   Вот то слово, которое привело в возмущение и ярость моих друзей-чехов...

   - Позвольте, господа, - оправдывался я. - Ну, что в них хорошего? Что такое - кнедлики?! Это вареный, тяжелый, как свинец, хлеб, который кирпичом ложится в желудке. Ведь если я буду есть кнедлики каждый день - у меня в желудке будет кирпичный дом!

   - У вас не в желудке кирпич, - кричал мой сосед по столу, - а в сердце у вас кирпич! Да ели ли вы когда-нибудь настоящие кнедлики?!

   А другой чех - самый деликатный - сказал:

   - Я и забыл, что мне нужно домой...

   - Позвольте! - забеспокоился я. - Вы же говорили, что у вас свободный вечер...

   - Да, но я не думал, что он так печально кончится.

   - Пойду и я, - встал другой.

   - И я!!

   Я остался в грустном одиночестве...

   - Ничего не поделаешь - придется обедать одному. Кельнер, дайте обед!

   На первое мне дали суп с кнедликом; на второе - "вепшово печенье" с кнедликом; на десерт - кнедлик с яблоком внутри. Смотрел я на эти три невинные штучки, лежащие передо мною нетронутыми, и думал:

   - Неужели такой пустяк может повести к международным осложнениям и к разрыву дипломатических сношений?..

   Забыл сказать: потребованную мною к предобеденной закуске водку кельнер подал вместе с кофе...

   Побрел я грустно домой, разделся и подполз под перину... Может быть, здесь людская ненависть не отыщет меня!

  

   Все живущие в Праге хорошо знают, как трудно добыть в этом прекрасном городе даже непрекрасную комнату...

   Бесквартирные квартиранты бьются и разбиваются о занятые уже квартиры, как слабая волна о несокрушимый каменный утес.

   Любя своих читателей по-христиански, - я хочу дать им очень полезный совет:

   "Как добыть себе комнату"!

   Наметив себе владельца уютной комнатки, очень ревнивого и имеющего хорошенькую жену, вы садитесь за стол и пишете жене и мужу два совершенно различных письма...

   Первое:

   "Мадам! Ваш муж вам изменяет. Если хотите убедиться - идите завтра в 8 часов вечера в гостиницу "Гранд-Отель" и постучите в 42 номер. Ничего не подозревая, он откроет вам, вы ворветесь и застанете его с вашей соперницей. Письмо это сожгите. Захватите на всякий случай револьвер... Ваш доброжелатель".

   И второе:

   "Послушайте вы, рогатый муж! Ваша жена вам изменяет. Если хотите убедиться, идите завтра в 8 часов вечера в "Гранд-Отель". Там, в 42 номере живет тот, который надсмеялся над вашим семейным очагом. P. S. Захватите револьвер. Письмо сожгите. Ваш доброжел.".

   Можете для верности написать и третье письмо кроткому, ничего не подозревающему жильцу N 42 "Гранд-Отеля":

   - "М. Г. Я знаю, вы живете в "Гранд-Отеле", N 42. Завтра в 8 час. вечера на ваш номер будет сделано преступное нападение с целью грабежа. Когда к вам ворвутся - стреляйте! Ваш доброжелатель".

   Послав все три письма, ждите кротко результатов...

   Что-нибудь, да выйдет: или муж ухлопает жену, или жена - мужа, или муж - безвинного жильца N 42, или жилец - мужа...

   Одним словом, будет кровавая неразбериха, которая вам на руку... В том или другом случае - кто-нибудь попадет в тюрьму, кто-нибудь на кладбище...

   Тут-то вы не зевайте. Занимайте освободившуюся комнату, пока из-под носу не выхватили.

   Не смущайтесь, если призраки загубленного вами мужа или жены будут являться вам.

   Днем они не являются, а ночью - пусть себе ходят.

   Походят, походят, да и отстанут.

  

   Результаты моего вчерашнего совета "Как найти себе в Праге комнату" - сказались очень быстро. Даже - молниеносно!

   Он вошел ко мне, не постучавшись, и первыми его словами были:

   - Чтоб они провалились, ваши адовы, анафемские фельетоны!!!

   - Сами вы провалитесь, - застенчиво сказал я.

   - Чтоб она лопнула, газетенка ваша несчастная!! Будь они прокляты, все номера "Прагер Прессе", от первого до последнего!!

   Я одобрительно потрепал его по плечу венским стулом, но он угрюмо уклонился от этой ласки и, стукнув кулаком по столу, сказал:

   - Ищите мне комнату!

   - Камера в городской тюрьме вам подойдет? - заботливо осведомился я.

   - Скажите, вы зачем учите читателей разным гадостям?

   - Ничего подобного! Я сею разумное, доброе, вечное.

   - Пусть его вместе с вами в могилу положат, это вечное! Не откажитесь же вы от того, что напечатали вчера совет: "Как получить себе в Праге комнату"...

   - Надеюсь, вы ее получили?

   - Получил?., (он горько засмеялся). Так слушайте ж!

   Я приехал в Прагу 3 недели тому назад. Конечно, о комнате или о номере в гостинице нечего было и думать!

   Ну... устроился я пока у одного знакомого гостеприимного чеха-мануфактурщика под прилавком. Снаружи стенка прилавка была не до полу, и поэтому я, отдыхая после обеда, мог свободно изучать обувь всех покупателей...

   Лежу я однажды днем, читаю книжку. Вошел один покупатель, купил что-то, а когда расплачивался - уронил бумажник. Нагнулся, глянул под прилавок - и узнали мы друг друга. Мой старый приятель!

   - Что ты тут делаешь? - изумленно спросил он.

   - Читаю при свечке Альфонса Доде.

   - Под прилавком?!!

   - Ну да. На прилавке - это было бы неудобно и для хозяина, и для покупателей. Одним словом: у меня нет комнаты!..

   Он вытащил меня из-под прилавка, обнял, расцеловал, очистил от пыли и сказал:

   - Я никогда не допущу, чтобы мои друзья валялись, как гнилая бумазея, под прилавками. Иди жить ко мне! У меня всего одна комната, но мы как-нибудь поместимся.

   Представьте себе, что эта его комната мне очень понравилась: уютная, светлая... Но в ней был огромный недостаток: мой приятель. Одному мне она приходилась бы как раз по душе, а он был лишний.

   Приятель угостил меня, напоил винцом и рассказал о себе. Рассказал, что он влюблен, что его избранница замужем, что они встречаются у нее, когда муж уходит на дежурство, - одним словом, выложил всю подноготную...

   И как раз на другой день - только что я утром продираю глаза, натыкаюсь на ваш фельетон в газете - "Совет, как найти себе в Праге комнату".

   Прочитал я, обрадовался - прекрасный верный способ, тем более что и комната была у меня на примете: та самая, где я жил.

   И вот, когда приятель ушел на свидание к своей милой, я сел и тут же настряпал письмо ее мужу - по вашему же рецепту: "Ну, и фрукт же вы, господин рогоносец! Ха-ха. Пока вы дежурите на службе - у вашей жены дежурит возлюбленный! Бегите скорей домой, захватите револьвер и застрелите его, нечего там стесняться. Она же не виновата, это он ее соблазнил, я знаю! Ваш доброжелатель".

   Написав, занес это письмецо мужу на дежурство, вернулся домой и стал ждать.

   И вдруг раскрывается дверь...

   Я вскочил и, с бешенством тряся его за плечи, вскричал:

   - Раскрывается дверь?!! Так? Говори, каналья, - так?.. И вносят бездыханный труп вашего друга?!!

   - Будьте вы прокляты с вашими "советами"!! Ничего подобного! Раскрывается дверь, и входит мой приятель - живой и здоровый - под руку с какой-то дамой... "Прости, - говорит, - Володя (это я Володя), - я, - говорит, - знаю, что поступаю не по-товарищески, но, понимаешь, какое вышло дело: кто-то донес мужу, он нас застал и, узнав обо всем, дал ей полную свободу! Теперь она будет жить у меня, а ты... Ты сам понимаешь, втроем жить неудобно... Так что - иди опять под прилавок".

   - Ну-с?!

   Он замолчал, злобно поглядывая на меня.

   - Чего ж вы от меня хотите?

   - Я вас спрашиваю: куда вы меня денете, раз вы во всем виноваты?

   - Куда я вас дену?

   Я дружески взял его сзади за воротник, любовно повернул, приветливо распахнул дверь, заботливо сбросил его с лестницы, и пока он катился, мелодично спускаясь головой по ступенькам, я задумчиво шептал:

   - Однако какая страшная могучая сила - печать - в умелых руках!

  

   Я спросил одного приятеля-чеха - большого знатока пражской жизни:

   - Скажите, а есть у вас в Праге какие-нибудь притоны?..

   - Что вы называете "притоном"? - осторожно осведомился он.

   Ну, понимаете... Какой-нибудь страшный зловещий притон, где собираются воры, убийцы, грабители и их дамы - падшие женщины, обольщающие посетителя и подводящие его под нож своего друга... Есть такие места в Праге?

   - Да вам зачем, Господи Иисусе?!

   - Люблю сильные ощущения... Я шатался в Париже, в Риме, Константинополе по таким трущобам, где рука всегда должна быть в кармане, а палец на курке браунинга.

   - Да... Есть такие места и в Праге, - с некоторой даже гордостью промолвил чех. - Я знаю один такой притон, что - когда я туда попал - у меня кровь заледенела в жилах...

   - Ради Бога, адрес!..

   - Ну, что вам за охота рисковать?!

   - Ах, вы не понимаете, какая прелесть в риске! Как туда попасть?

   - Гм! Ей-Богу, не советую. А впрочем, как хотите! Вот вам адрес...

   С замирающим сердцем брел я по узкой темной улице, еле освещенной редкими фонарями... Грязный двухэтажный дом... В завешенных окнах видны какие-то странные силуэты... До меня донеслись звуки резкой странной музыки и чей-то хриплый смех...

   Поколебавшись несколько секунд, я толкнул дверь и вошел.

   Душный, дымный, спертый воздух, и в этом тумане кружатся в причудливом "шимми" две зловещие подозрительные пары.

   При моем входе обе пары приостановились и сказали:

   - Мфутета!

   - Поклона!

   Я в первый раз в жизни видел таких приветливых убийц, таких простодушных грабительских дам.

   "Эге, - подумал я, - усыпляют мою подозрительность! А потом опоят чем-нибудь и зарежут. Ну, что ж - поборемся".

   Я уселся за большой стол рядом с сосущим трубку старичком самого зловещего, подозрительного вида - и постучал:

   - Дайте мне ликеру!

   Зловещий старикашка, видя, что ко мне никто не подходит, - засуетился:

   - Пан верхник! Этот господин желает ликеру. Что ж вы его заставляете ждать?!

   "Э, - подумал я, - мягко стелешь, да жестко спать будет".

   И вызывающе добавил:

   - Только у меня с собой тысячекроновая бумажка! Можете потом разменять?

   Дьявольская выдержка у этих чешских убийц и грабителей! Парижские или константинопольские при виде такой депозитки сразу бы перерезали горло ее обладателю, а эти - даже глазом не моргнули.

   - Не беспокойтесь, пан. Как-нибудь разменяем.

   - Вы русский? - хитро спросил меня ужасный старик, хрипя своей огромной кривой трубкой...

   - Да-с, русский! Может быть, это вам не нравится?!

   - Нет, я люблю русских. Только я удивляюсь, как это русские могут носить при себе такие большие деньги! Ведь потерять можно.

   - Да, - ехидно усмехнулся я. - Или какой-нибудь молодец полоснет ножом по горлу и отнимет.

   Очевидно я разгадал страшного старика, потому что он испуганно от меня отодвинулся.

   Подошла подруга одного из убийц и, сев рядом, спросила старичка:

   - Нет ли у вас папиросы?

   - Извольте! - засуетился я с самым залихватским видом. - Может быть, и вина хотите? Ликеру?

   Тут же решил поддразнить ее апаша и, если можно, - вывести его из себя.

   - Можно вас поцеловать в щечку?

   - Если это вам доставит удовольствие - пожалуйста, - засмеялась она. ("Боже, какое несчастное создание... Ну, что она знает, что она читала? Бедный кусок дикого мяса!..")

   - Вы русский? - спросила она, прихлебывая ликер.

   - Да, милашка, русский! И есть деньжата - ха-ха-ха!

   - Я читала русских писателей. Вы знаете Чирикова?

   - Неужели читали Чирикова?

   - Я его много читала. И Куприна читала, и Аверченко...

   "А, чтоб ты лопнула", - подумал я. Мне сделалось душно.

   - Кельнер! Счет. Я ухожу.

   Один из убийц принес счет. Другой - взламыватель касс - стал менять мою тысячу крон.

   "Сейчас будут резать".

   Дьявольская выдержка - никто даже не пошевелился.

   "Крон на двести обсчитает", - явилось у меня слабое утешение.

   С легкой досадой в душе я встал, причем молодой подкалыватель вежливо поднял мою упавшую шляпу.

   - Мфутета, - сказал ростовщический старик.

   - Поклона! Служебник! Доброй ночи, - попрощались со мной из угла двое (наверное, конокрады!).

   Я вышел на темную глухую улицу. Прошел квартал. Вдруг - услышал сзади себя топот чьих-то догоняющих меня ног. Оглянулся: так и есть! Молодой убийца, подругу которого я неосторожно поцеловал, догонял меня.

   "Гм... Вот оно! Начинается!"

   Я прижался к стене и приготовился к защите.

   - Извините, милостивый пан, - сказало это отребье человечества, запыхавшись. - Вы, когда получали сдачу, уронили около стула пятидесятикроновую бумажку... Вот - извольте!

   Схватившись за голову, я отшвырнул деньги, глухо застонал и побежал прочь от недоумевающего "отребья человечества".

   Вот что такое - "самый страшный притон Праги"! Для такого большого благоустроенного города - это даже неприлично.

   Родители! Если в кинематографе идет какая-нибудь очень пикантная фильма - можете послать ваших детей-подростков в этот притон.

   Там - приличнее.

  

   Всякому, даже не учившемуся в семинарии, известно, что, если человека, долго голодавшего или томившегося жаждой, сразу накормить до отвала или напоить до отказа - плохо кончит такой человек: выпучит глаза и, схватившись исхудалыми руками за раздутый живот, тихо отойдет в тот мир, где нет ни голодных, ни сытых.

   История, случившаяся с гражданином советской республики Андрюшей Перескокиным, вполне удовлетворительно иллюстрирует это вышеприведенное бесспорное положение.

   Всякому, даже не учившемуся в семинарии, известно, что долго голодавшего или жаждавшего человека надлежит откармливать или отпаивать постепенно: кусочек хлебца или мяса, глоточек воды, через час опять кусочек хлебца, глоточек воды. И эти порции усиливать только постепенно и с крайней осторожностью.

   Будь моя власть, я бы на всех границах, через которые переваливают беглые советские граждане, стремясь в Белград, в Прагу и прочие места, - я бы на всех таких границах понастроил этакие предбанники, нечто вроде карантина, где беглецы подготовлялись бы к предстоящей сытой, безопасной жизни - постепенно, исподволь.

   Скажем так: голодный, жаждущий, носящий на своем бренном теле шрамы от красноармейских штыков советский федеративный бедняга с разбегу перелетел границу и ввалился прямо в мои объятия.

   Такого беднягу надлежит прежде всего схватить за шиворот и дать два-три тумака, чтобы переход от советской жизни к обыкновенной был не так резок.

   Для этой же цели надлежит потом стащить беглеца в особую казарму и там дать ему кусок белого, но черствого хлеба, сдобрив его стаканом черного, но слегка прокисшего пива.

   Ешь, собака! Пей, каналья!

   Ночью рекомендуется разбудить спящего скитальца, произвести у него легкий пятиминутный обыск и ткнуть слегка штыком или прикладом в бок.

   На следующий день федеративный беглец перевозится уже в более удобное помещение. Хлеб ему дается менее черствый, пиво прокисшее чуть-чуть, а вместо тычка штыком - пара снисходительных оплеух.

   Когда вы заметите, что у беглеца уже появилась краска в лице и взор сделался более спокойным, а манеры самостоятельнее, рискните к мягкому белому хлебу прибавить немного жареного мяса, копченую кефаль и кусочек вареного поросенка. К этому: стаканчик казенной водки и полбутылки вкусного, свежего, пражского пива. Вместо побоев - легкий щипок или щелчок по голове, нечто среднее между болевым ощущением и игривой лаской.

   На следующий день накормите беглеца супом, судаком, гусем и пирожными и, потрепав по плечу, можете уже выпустить его на свободу: вы приготовили его достаточным образом к восприятию прелестей спокойной, нормальной, сытой жизни.

   Вот как нужно было делать.

   А у нас - в Константинополе, Белграде, Праге - это дело поставлено чрезвычайно плохо... (Я говорю "у нас", потому что я теперь чувствую себя всюду у себя - Прага ли, Лондон или Мельбурн - это все мои летние виллы, в которых я спасаюсь от советской духоты...) Так вот, я и говорю - у нас дело поставлено из рук вон плохо: перескочил человек границу, почувствовал приволье и свободу, съел 10 фунтов белого хлеба, уписал поросенка и...

   Впрочем, тут вполне уместно вернуться к описанию трагической истории, случившейся с Андрюшей Перескокиным...

   - Андрюша, голубчик! Ты! Не чаял и видеть тебя в живых! Давно из Совдепии?

   - Только сегодня, родной. Пешком в Прагу добрел, не успел еще очухаться... Фу-фу!..

   - Что это у тебя в руках за свертки?

   - Поросенок и бечевка для упаковки - 20 фунтов...

   - Зачем это тебе?

   - Замечательно дешево. Купил на всякий случай. У нас ведь в Москве бечевок совсем нет. А о поросятах даже забыли, какой он и есть. А тут за 80 крон...

   - Да зачем тебе сырой? Ты бы лучше жареного купил.

   - Чудак, да разве сейчас можно разбирать. Увидел: несет баба поросенка, и купил. А то еще перехватят. Угля купил два пуда. В гостинице оставил.

   - А уголь тебе зачем?

   - Вот оригинал! Да ведь совсем даром! А поищи-ка у нас в Москве! Эй, мальчик, что несешь? Газеты? Это не советские? Ну, дай тогда десять штук. Что, одинаковые? Это, брат, неважно, зато правду всю узнаю. Все десять и прочту. Голубчик! Обойдем, пожалуйста, этот перекресток - тут нечто вроде милиционера стоит.

   - Да тебе его чего ж бояться?

   - А вдруг прикладом по спине треснет?

   - С ума ты сошел? За что? У нас тут полиция вежливая.

   - Толкуй! Эй, баба, постой! Что это, хлеб? Белый? Сколько хочешь за всю корзину? Тридцать крон? О, Боже! Почти пуд... Давай, м....., давай, драгоценная.

   - Послушай... Ты этого хлеба в неделю не съешь. Но он не слушал меня. Глаза его помутнели, а руки судорожно уцепились за корзинку. Я махнул рукой и отошел от него.

   - Эй, куда ты! Стой! Можно будет у тебя сегодня переночевать?

   - Да ведь ты говорил, что имеешь номер в гостинице.

   - А вдруг ночью обыск? А я как назло нынче в разговоре с извозчиком осуждал советский федеративный строй... Кстати... автомобили здесь дешевы? Что ты говоришь?! Тридцать крон?! А у нас 7 миллионов за конец! Вези... Вези меня, милый!..

   - Куда прикажете?

   - Куда-нибудь... Главное - совсем почти даром! Хе-хе. Вези на базар: куплю сосисок - толстенькие такие у вас тут в Праге есть - куплю про запас килограммов восемь!..

   И вот вчера с Перескокиным Андрюшей случилось то, чего я боялся больше всего...

   Я увидел его едущим по одной из окраинных улиц Праги на возу с сеном (купил Андрюша сено очень дешево, совсем даром); в одной руке Андрюша держал жареного гуся (ошеломляющая дешевизна - сто крон!), в другой руке - бутылку водки (а у нас в Совдепии за водку - расстрел!). Сидя на возу с сеном, Андрюша лихорадочно пожирал гуся, запивал водкой прямо из горлышка, а в промежутках между жевательным и глотательным процессами на всю улицу горланил "Боже, царя храни!". Увидел меня, загадочно подмигнул - и его леденящий душу хохот огласил улицу.

   - Видал-миндал?! Дорвался я теперь... Гуляй, душа! В гостиницу с сеном не пускают, так я теперь тово... Крейсирую! Си-иль-ный, державный ца-арствуй на славу...

   - Доктора! - крикнул чей-то озабоченный голос. - Готов паренек! Скапустился.

   Сняли Андрюшу с сена... Повели... И сидит он теперь в компании Наполеона Бонапарта, стеклянного человека и человека-петуха, хлопающего над самой Андрюшиной головой ладонями и оглушительно кукарекающего...

   Андрюша уже приторговался к нему... Ведь в Совдепии петухов давно не видели...

   А выдержи Андрюшу в проектированном мною подготовительном карантине - ничего бы этого и не было... Нет того, чтобы позаботиться о приезжающих.

  

   Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/averchenko/averchenko_zapiski_prostodushnogo.html