Аверченко Аркадий Тимофеевич - Записки Простодушного

покрытым белоснежной скатертью. Мы трое: кухарка, швейцар и я.

   Хозяин побежал в лавку за закуской и вином, хозяйка на кухне раздувала самовар.

   А мы сидели трое - кухарка, швейцар и я - и, сблизив головы, тихо говорили о том, что еще так недавно сверкало, звенело и искрилось, что блистало, как молодой снег на солнце, что переливалось всеми цветами радуги и что теперь залилось океаном топкой грязи.

   Усталые, затуманенные слезами глаза тщетно сверлят завесу мглы, повешенную Господом Богом... Какая это мгла? Предрассветная? Или это сумерки, за которыми идут ночь, одиночество и отчаяние?

  

   - Послушайте, Простодушный, - обратился ко мне приятель. - Хотите посмотреть зверинец?

   - А разве в Константинополе есть?

   - Есть.

   - С удовольствием. Я обожаю зверей.

   - Ну, это надо делать с разбором, - наставительно процедил сквозь зубы приятель. - Так пойдем. Сейчас как раз час их кормления.

   Конечно, я Простодушный. Но не до такой же степени, чтобы не отличить простой обыкновенный зверинец от простого ресторана.

   А место, куда привел меня приятель, как раз и было препошлейшим рестораном, в котором если и были звери, то на тарелках и в самом неузнаваемом виде...

   - Что ж вы меня дурачите? - строго спросил я. Он усмехнулся в усы.

   - Не сердитесь, Простодушный. Уверяю вас, это самый настоящий константинопольский зверинец.

   В крайнем случае - паноптикум. Что ни фигура - то редкая зоологическая разновидность.

   - Ну, что, например, интересного в том рыженьком с фиолетовым галстуком?

   - В нем-то? Да это, если правду сказать, - единственный человек в мире, который ухитрился сам себя за волосы над землей приподнять.

   - Но ведь сейчас он не в этом приподнятом состоянии?

   - Нет. Опустился порядочно. Но, вообще... Знаете ли, что этот человек ухитрился три года пробыть военнопленным у русских?

   - Ничего нет удивительного. Немец?

   - Русский.

   - Но воевал-то - в рядах немцев?

   - В русских рядах.

   - Да, тогда это, действительно, что-то странное. Русский - и очутился в русском плену? Может, врет?

   - Нет, эту историю я знаю досконально. Видите ли, попал он в качестве русского солдата на передовые позиции. Ну, сами понимаете, - - холодно, иногда голодно, а вообще - страшно; стрельба, атаки и прочие жуткие вещи. А тут однажды выслали его часовым в сторожевое охранение. И когда остался парень глухою ночью один, когда между ним и австрийцами не было никакой преграды - такая жуть взяла его, что он чуть не взвыл от страху... Так испугался, что бросил ружье и побежал куда глаза глядят. И вдруг - трах! - наткнулся на что-то. Смотрит - убитый австриец, совсем холодный. Почесал наш воин свой промерзлый затылок, раздел австрийца, надел все это на себя, захватил ружье - и твердыми шагами пошел обратно - прямо в штаб соседнего полка. Набежали наши, схватили, привели: "Ты кто?" - "Славянин. Не желаю воевать. Желаю в плен. Я люблю русских". - "Ну, молодец". Угостили водкой, отослали в тыл, а потом и отправили в Сибирь, в лагерь военнопленных. Три года прожил как у Христа за пазухой.

   - Гм... да. Любопытный зверь. А это кто?

   - Этот? Тоже штучка. Помните крымскую эвакуацию? Легко было тогда списаться на берег? То-то оно. И рекомендацию требовали, и поручительство, и отзыв о поведении... А он сделал проще: подстерег, когда французская комиссия на пароход приехала, - да и запутался между французами в качестве переводчика. Суетился, переводил - больше всех... Совсем подкупил французов... Те и спрашивают: "А вы тут что делаете?" - "А я, говорит, с вами приехал с берега - родственника хочу взять". - "А вы сами кто такой?" - "Помилуйте, у меня тут свой завод, я его туда инженером пристрою - на тысячу лир в месяц... Он замечательный человек!! Идеальная личность! Я его хочу на всю жизнь обеспечить. Вот и паспорт его - поставьте штемпелечек!" Да и подсунул свой паспорт. Они видят - такое солидное лицо ручается - поставили!

   - Да... - задумчиво заметил я. - Вот это я называю самодеятельностью... Сам себя расхвалил, сам себя взял на поруки и сам же себя списал на берег... Ваш зверинец начинает меня заинтересовывать! Что это, например, за редкая черная птица?

   - О нем - два слова. Буквально два. Я даже не скажу их, а только покажу визитную карточку.

   Приятель бесцеремонно подошел к жгучему брюнету, пестро одетому, попросил визитную карточку и, улыбаясь уголками рта, вернулся ко мне.

   - Глядите - характеристика всего в два слова: "Христофор Христолидис - комиссионер удовольствий".

   Я даже присвистнул.

   - Да разве есть такая профессия?

   - Очевидно.

   - Ну, какое же удовольствие может доставить мне этот "комиссионер удовольствий"?.. Скажем, для меня лучшее удовольствие, когда я лягу в постель почитать рассказы Андреева или Куприна. Что ж, он будет сидеть около меня и читать?

   Приятель рассмеялся.

   - Поистине, вы с честью носите свою кличку Простодушного! Нет, Христо - комиссионер совсем не таких буколических удовольствий... Дайте ваше ухо.

   - Ну, раз ухо - тогда я понимаю и без уха. Хорошая птица!.. И лицо этакое... выразительное... и клюв на месте... А вон у того господина, наоборот, очень приличный вид.

   - Еще бы! Импресарио Шаляпина.

   - А-а! Возил Шаляпина?

   - Нет, не возил.

   - Но вы же говорите: импресарио.

   - Видите ли... Он устраивал во всех городах концерты Шаляпина, но ему всегда не хватало одной маленькой подробности: самого Шаляпина.

   - Однако это ведь очень густо пахнет тюрьмой...

   - Помилуйте, за что же! У него все это было без уголовщины. Скажем, приезжает он в Кременчуг, выпускает афиши: "Концерт Ф. И. Шаляпина" - публика валом валит в кассу, однако там уже аншлаг: все билеты проданы. Все в отчаянии, но тут выходит этакий благодетель - он же самый - и шепчет на ухо тому, другому, третьему: "Есть у меня десятирублевые билетики, да только меньше 15 никак не могу продать". "Голубчик, продайте". Продает. А когда все билеты проданы из-под полы за полуторную цену - новый анонс: "Ввиду болезни Шаляпина концерт отменяется. Деньги за билеты можно получить обратно в кассе". И честно возвращает: на билете - 10, получи 10, на билете - 20, получи 20. До копеечки со всеми расплачивается.

   - Черт его знает, - опасливо покосился я на импресарио. - Мы тут сидим, разговариваем, как ни в чем не бывало, а ведь они все не в клетках. На свободе.

   И как будто в подтверждение моих слов на меня сзади накинулся один зверь, щелкая зубами и сверкая глазами.

   - А-а, - кричал он, - кого я вижу! Сколько лет, сколько зим! Я ведь вас по Питеру еще знаю. Говорят, недурно устроились. Случайно есть замечательно выгодное для вас дело.

   - Если замечательно выгодное, - серьезно сказал я, - то заранее иду на него.

   - Вот и прекрасно! Видите ли, у меня в Орле есть дом. Так как там большевики, а мне нужны деньжата, то я бы вам его дешево продал. За три тысячи лир. Даже за полторы. Я вам и адрес дам. Дайте пока 500.

   - Согласен! - весело вскричал я. - Дом беру. Тем более, что у меня около Орла есть именьице, на которое я не прочь поменять дом. Ваш дом стоит 3000, мое именьице 3200. Доплатите мне 200 лир и забирайте все именьице. Там и адреса не нужно - всякий дурак знает. Спросите "Аверченковку". Коровы есть, павлины.

   Но он не слушал. Шептал уже что-то за другим столиком.

   Мой приятель смеялся.

   - Ничего, - говорил он. - Это не страшно. Иногда даже можно просунуть руку сквозь прутья клетки и пощекотать их за ухом.

  

   - Ваш константинопольский зверинец мне очень понравился, - сказал я, подмигивая опытному приятелю при встрече. - Не сведете ли вы меня туда снова?

   - То-то же. Я сразу угадал в вас опытного зоолога. Ну, что с вами делать - пойдем.

   В зверинце я увидел почти всех старых знакомых: и "комиссионера удовольствий", и человека, который сам себя поднял за волосы, и того, что в одном случае дал о себе восторженный отзыв... Но кроме этих удивительных прежних экземпляров были и новые, свеженькие.

   Осмотрел я сначала грузного, плохо выбритого мужчину с каменным, неискусно высеченным лицом.

   - Посмотрите вы на него: как будто ни одной тонкой мысли не может отразиться на его лице - а на самом деле - тонкий психолог! Достоевский по проникновенности в глубины человеческого духа.

   - Писатель он, что ли?

   - Совсем напротив, как говорят институтки. Каторжная у него профессия.

   - Ну, не томите!

   - Слушаю-с. Сей муж ходит по Пере и ищет подходящих для дела парочек. Скажем, идет такая, тесно прижавшись друг к другу, он ей все время бубнит вполголоса неиссякаемое, вечное: "Ольга Петровна, знаете ли вы, что ваш образ не дает мне покою: день и ночь стоите вы, прекрасная, чуткая, передо мною"... - "Виноват!" - вдруг раздается сбоку голос "психолога". "Можно на минутку?" - "Что прикажете?" - отрывается от сладких слов в сторону влюбленный. "Психолог" наклоняется к его уху и выразительно шепчет три слова. Понимаете? Три слова!

   - Какие?!

   - Три слова: "Лиру или в морду!" и у него при этом такое мужественное решительное лицо, что третьего выхода, очевидно, быть не может. Влюбленный сразу соображает все шансы pro и contra: затеешь скандал, получишь пощечину при любимой девушке - одна сторона. Сделать приятное лицо и вручить безболезненно лиру мужественному "психологу" - другая сторона. "С удовольствием", - с напряженной приветливостью отвечает влюбленный, вынимает из бумажника лиру и вручает по принадлежности.

   "Кто это?" - спрашивает девушка, когда "психолог" отошел. - "Это? Один мой старый приятель, впавший в бедственное положение. Понимаете, у него тоже есть любимая женщина, которая больна сейчас. Понимаете, не мог не помочь. Он меня растрогал до слез". - "Какой вы добрый", - шепчет умиленно девушка и крепче прижимается к своему спутнику. И все довольны. А "психолог" снова спешит к новой намеченной парочке и снова шелестит его категорический шепот: "Лиру или в морду!"

   Я взглянул на стенобитное лицо "психолога". Очевидно, он очень много бил на своем веку. Но и его били немало.

   - Следующий экземпляр, - тоном сторожа при клетках, дающего объяснения, продолжал приятель. - Их, собственно, даже двое - видите, рядышком сидят. Но прежде, чем о них, - взгляните на это письмецо!

   Я прочитал вынутое им из кармана письмо:

   - "Вам пишет женщина, которую вы не знаете, но которая безумно, молниеносно влюбилась в вас. Что вы со мной сделали? Я молода, говорят, очень красива, за мной хвост платонических вздыхателей, но никто мне не нужен с тех пор, как я увидела вас, моя звездочка. Я хочу встретиться с вами! Буду завтра в ресторане "Слон". Подождите меня за бутылкой Кордон-Вэр, бокал которого и я выпью. Вся и всегда ваша - Людмила N..."

   - Счастливец вы, - со вздохом зависти сказал я. - Как вас любят женщины!!!

   - Черта с два, - грубо перебил опытный. - Я, как дурак, проторчал полтора часа, выпил всю бутылку и ушел!

   - Наверное, ее муж не пустил, - утешал я.

   - Какой там к черту муж, когда письмо, как я потом выяснил, написано этими двумя фруктами, которые сидят перед вами.

   - Но ведь они мужчины?! - простодушно изумился я.

   - Ну да. Хозяева ресторана "Слон". Это они таким образом заманивали в свой вертеп публику. Узнавали адреса и катали в день по два десятка таких бильеду. Не щадили ни пола, ни возраста.

   - Все-таки они дали вам несколько минут красивого переживания, когда вы ожидали за бутылкой шампанского. А что такое подлинное счастье? Оно заключается в ожидании счастья.

   - Ну, вот вам последний экземпляр, и пойдем. Это видите ли, теперь рантье, он тихо и честно живет на проценты с валюты, которую вывез из Крыма, а валюту он получил благодаря успешной конкуренции с двадцатью пятью кошками.

   - Поистине, эфенди, я ничего не понимаю!

   - В этом вы похожи на тех кошек, которые тоже ничего не понимали. Была, видите ли, у него в Крыму богатая тетка - невероятная кошатница и ханжа. Вся ее жизнь была в двадцати пяти кошках и котах и в хождении в церковь на все обедни, вечерни и заутрени.

   И приехал к ней гостить племянник, этот самый хитроумный молодой человек. Видит - кошкам все, ему ничего. Пронюхал даже, что сумасбродная старуха все свое состояние отказала на содержание котов, обойдя племянника. Думал он, думал, целыми днями валяясь на кровати, - и удумал... Снял однажды со стены арапник, пошел во флигель, где коты, несколько раз перекрестился на образ и ну лупить котов арапником по спинам и по мордам... Коты, конечно, кто куда: под столы, на портьеры вскарабкались... И принялся он проделывать эту штуку целых полтора месяца - ежедневно. Как старуха в церковь, он сейчас же арапник со стены, во флигель войдет, истово перекрестится - и ну утюжить по голове, по чем попало. Те опять - кто куда... И вот однажды, когда счел он дрессировку законченной, - приходит к тетке и говорит: "Тетя! Вы человек богомольный... И мне тяжело говорить, тетя, что вы так котов любите, а в них нечистый дух сидит". "Зачем врешь, - возмутилась тетка. - Бедных котиков обижаешь. Откуда там в них нечистая сила?" - "А пойдем во флигель, докажу!" Вошли они, стал он посредине и только перекрестился, как коты - кто куда, под столы, на комод, на портьеры карабкаются - визг, мяуканье, будто действительно в них дюжина бесов! "Видите, тетя!" Разогнала тогда старуха котов, а богомольному племяннику почти все деньги при жизни передала.

   Я посмотрел на богомольного племянника: у него было кроткое, мягкое, женственное лицо. Такие лица бывают у каторжников, попавшихся за подделку ассигнаций...

  

   Прехорошенькая дама повисла на пуговице моего пиджака и мелодично прощебетала:

   - Пойдите к хироманту!

   - Чего-о-о?

   - Я говорю вам - идите к хироманту! Этот оккультизм такая прелесть. И вам просто нужно пойти к хироманту! Эти хироманты в Константинополе такие замечательные!

   - Ни за что не пойду, - увесисто возразил я. - Ноги моей не будет... или, вернее, руки моей не будет у хироманта.

   - Ну, а если я вас поцелую - пойдете?

   Когда какой-либо вопрос переносится на серьезную деловую почву - он начинает меня сразу интересовать.

   - Солидное предложение, - задумчиво сказал я.

   - А когда пойти?

   - Сегодня же. Сейчас.

   Фирма оказалось солидная, не стесняющаяся затратами. Пошел.

   Римские патриции, которым надоело жить, перед тем как принять яд, пробовали его на своих рабах.

   Если раб умирал легко и безболезненно - патриций спокойно следовал его примеру.

   Я решил поступить по этому испытанному принципу: посмотреть сначала, как гадают другому, а потом уже - и самому шагнуть за таинственную завесу будущего. Около русского посольства всегда толчется масса праздной публики.

   Я подошел к воротам посольства, облюбовал молодого человека в военной шинели без погон, подошел, попросил прикурить и прямо приступил к делу.

   - Бывали вы когда-нибудь у хироманта? - спросил я.

   - Не бывал. А что?

   - Вы сейчас ничего не делаете?

   - Буквально ничего. Третий месяц ищу работу.

   - Так пойдем к хироманту. Это будет стоить две лиры.

   - Что вы, милый! Две лиры!!! Откуда я их возьму? У меня нет и 15 пиастров.

   - Чудак вы! Не вы будете платить, а я вам заплачу за беспокойство две лиры. Только при условии: чтоб я присутствовал при гадании!

   Молодой человек зарумянился, неизвестно почему помялся, оглядел свои руки, вздохнул и сказал:

   - Ну, что ж... Пойдем. Хиромант принял нас очень любезно:

   - Хиромантия, - приветливо заявил он, - очень точная наука. Это не то что какие-нибудь там бобы или кофейная гуща. Садитесь.

   На столе лежал человеческий череп. Я приблизился, бесцельно потыкал пальцем в пустую глазницу и рассеянно спросил:

   - Ваш череп?

   - Конечно, мой. А то чей же.

   - Очень симпатичное лицо. Обаятельная улыбка. Скажите, он вам служит для практических целей или просто как изящная безделушка?

   - Помилуйте! Это череп одного халдейского мага из Мемфиса.

   - А вы говорите - ваш. Впрочем, дело не в этом. Погадайте-ка сему молодому человеку.

   Мой новый знакомый застенчиво протянул хироманту правую руку, но тот отстранил ее и сказал:

   - Левую.

   - Да разве не все равно, что правая, что левая?

   - Отнюдь. Исключительно по левой руке. Итак, вот передо мной ваша левая рука... Ну, что ж я вам скажу?.. Вам 52 года...

   - Будет. (Мягко возразил мой "патрицианский раб".) Пока только 24.

   - Вы ошибаетесь. Вот эта линия показывает, что вам уже немного за пятьдесят. Затем проживете вы до... до... Черт знает что такое?!

   - А что? - заинтересовался я.

   - Никогда я не видел более удивительной руки и более замечательной судьбы. Знаете ли, до каких пор вы доживете, судя по этой совершенно бесспорной линии?!

   - Ну?

   - До двухсот сорока лет!!

   - Порядочно! - завистливо крякнул я.

   - Не ошибаетесь ли вы? - медовым голосом заметил обладатель удивительной руки.

   - Я голову готов прозакладывать! Он наклонился над рукой еще ниже.

   - Нет, эти линии!!! Что-то из ряду вон выходящее!!! Вот смотрите - сюда и сюда. В недалеком прошлом вы занимали последовательно два королевских престола - один около 30 лет, другой около сорока.

   - Позвольте, - робко возразила коронованная особа. - 40 и 30 лет - это уже 70. А вы говорили, что мне и всего-то 52.

   - Я не знаю, ничего не знаю, - в отчаянии кричал хиромант, хватаясь за голову. - Это первый случай в моей пятнадцатилетней практике! Ваша проклятая рука меня с ума сведет!!

   Он рухнул в кресло, и голова его бессильно упала на стол рядом с халдейским черепом.

   - А что случилось? - участливо спросил я.

   - Да то и случилось, - со стоном вскричал хиромант, - что когда этот господин сидел на первом троне, то он был умерщвлен заговорщиками!! Тут сам черт ничего не разберет! Умерщвлен, а сидит. Разговаривает!!! Привели вы мне клиента - нечего сказать!!

   - Были вы умерщвлены на первом троне? - строго спросил я.

   - Ей-Богу, нет. Видите ли... Я служил капитаном в Марковском полку, а что же касается престола...

   - Да ведь эта линия - вот она! - в бешенстве вскричал хиромант, тыча карандашом в мирную капитанскую ладонь. - Вот один престол, вот другой престол! А это вот что? Что это? Ясно: умерщвлен чужими руками!

   - Да вы не волнуйтесь, - примирительно сказал я.

   - Вы же сами говорили, что Его Величество проживет 240 лет. Чего ж тут тревожиться по пустякам? Вы лучше поглядите, когда и от чего он умрет по-настоящему, так сказать - начисто.

   - От чего он умрет?.. Позвольте-ка вашу руку... Хиромант ястребиным взглядом впился в капитанскую ладонь, и снова испуг ясно отразился на его лице.

   - Ну, что - нетерпеливо спросил я.

   - Я так и думал, что будет какая-нибудь гадость,

   - в отчаянии застонал хиромант.

   - Именно?

   - Вы знаете, от чего он умрет? От родов. Мы на минутку оцепенели.

   - Не ошибаетесь ли вы? Если принять во внимание его пол, а также тот преклонный возраст, который...

   - "Который, который!!" Ничего не который! Я не мальчишка, чтобы меня дурачить, и вы не мальчишка, чтобы я вам мог врать. Я честно говорю только то, что вижу, а вижу я такое, что и этого молодого человека и меня нужно отправить в сумасшедший дом!! Это сам дьявол написал на вашей ладони эти антихристовы письмена!!

   - Ну, уж и дьявол, - смущенно пробормотал молодой человек. - Это считается одной из самых солидных фирм: Кнаус и Генкельман, Берлин, Фридрихштрассе, 345.

   Мы оба выпучили на него глаза.

   - Господа, не сердитесь на меня... Но ведь я же вам давал сначала правую руку, а вы не захотели. А левая, конечно... Я и сам не знаю, что они на ней вытиснули...

   - Кто-о? - взревел хиромант.

   - Опять же Кнаус и Генкельман, Берлин, Фридрихш-трассе, 345. Видите ли, когда мне под Первозвановкой оторвало кисть левой руки, то мой дядя, который жил в Берлине, как представитель фабрики искусственных конеч...

   Череп халдейского мудреца пролетел мимо моего плеча и, кляцнув зубами, зацепился челюстью за шинель капитана. За черепом полетели две восковые свечи и какая-то древняя книга, обтянутая свиной кожей.

   - Бежим, - шепнул я капитану. - А то он так озверел, что убить может.

   Бежали, схватившись за руки, по узкому грязному переулку. Отдышались.

   - Легко отделались, - одобрительно засмеялся я. - Скажите, кой черт поддел вас не признаться, что ваша левая лапа резиновая, как калоша "Проводник"?

   - Да я, собственно, боялся потерять две лиры. Вы знаете, когда пять дней подряд питаешься одними бубликами... А теперь, конечно, я сам понимаю, что ухнули мои две лирочки.

   - Ну, нет, - великодушно сказал я. - Вам, Ваше Величество, еще 215 лет жить осталось, так уж денежки-то ой-ой как нужны. Получайте.

   Встретил даму. Ту самую.

   - Ну что, были?

   - Конечно, был. Аванс отработал честно.

   - Ну что же, - с лихорадочным любопытством спросила она. - Что же он вам сказал?

   - А вы верите всему, что они предсказывают? - лукаво спросил я.

   - Ну, конечно.

   - Так он сказал, что с вас причитается еще целый ворох поцелуев.

   До чего эти женщины суеверны, до чего доверчивы.

  

   Оглянитесь назад, на детство - вы вспомните, что в каждом из училищ, в каждой гимназии была такая неожиданно вспыхивающая эпидемия: вдруг - игра в перья! И все мальчишки, все классы с головой уходят в дурацкую игру, ходят, как пьяные, учебники плесневеют, в журналах стройным частоколом вытягивается ряд единиц... Но однажды, во время разгара игры в перья, кто-то, разжевав резинку, на что ушла добрая половина дня, надул воздухом разжеванную массу и причудливо щелкнул ею. И вдруг - первая эпидемия (игра в перья) сразу, как по мановению волшебного жезла, прекратилась, к перьям потеряли всякий интерес, и крупные держатели этих, казалось бы, абсолютных ценностей - сразу потерпели крах...

   И вместо перьев - целые ряды безмолвно сидящих за партами мальчишек, с дурацки-благоговейными лицами, с выпученными от напряжения глазами, с механически, как машина, двигающимися челюстями... Это - весь класс заболел новой эпидемией. Это - весь класс жует резину из-за сомнительного наслаждения один раз щелкнуть ею.

   Лица людей, играющих в лото, напоминают мне физиономии мальчишек, жующих целыми часами резину, чтобы один раз щелкнуть ею.

   Приходилось мне видеть всякие дурацкие игры, но такой идиотски-бессмысленной, как лото, - целый год ломай голову - не придумаешь.

   В чем, собственно, дело? Как начинается лото?

   Идет оборотистый человек по улице. Всматривается в выражение лиц прохожих, и приходит ему в голову мысль:

   - А ведь почти ни одного умного, одухотворенного лица. Общая печать скудоумия и недомыслия... Надо им, канальям, лото устроить. Пусть играют; самая для них подходящая игра.

   Тут же снимает пустое помещение, вешает вывеску, ставит обдирательный аппарат, нанимает вопилыцика и говорит:

   - Ну, вы... гуси лапчатые! Идите, обдирать вас буду.

   И сразу фабрика начинает работать; публика с физиономиями, как стертые пятаки, втискивается в помещение, обдирательный аппарат с грохотом кружится, вопилыцик вопит, а хозяин ходит от одного к другому и у всех отбирает деньги.

   Дураковая психология постигнута в совершенстве: если у дурака просто отнять деньги - он будет плакать и стонать, а если ему посулить, что он на свои три лиры проигрыша может получить сорок лир выигрыша,

   - дураковый взгляд заискрится, заблистает, откроет дурак свой кругленький ротик и примется напряженно следить по куску картона, на котором натыканы без всякого смысла и толку цифры, - примется следить: не выиграет ли?

   И сидит он так за куском картона час, три, десять

   - все свое свободное и несвободное время убухивает на рассматривание унылого бескрасочного куска картона...

   А попробуйте сказать дураку:

   - Что ты сидишь зря, Васенька? Пошел бы домой, спать...

   - Нет, - скажет, - это очень выгодно: позавчера Иван Вахрамеич поставил лиру, а отхватил сразу девять пятьдесят!

   Легенда об Иване Вахромеиче поддерживает в нем радужные надежды, а хозяину только этого и надо... То и дело подходит:

   - С вас полтинничек.

   Будь я сам хозяином и имей я дело не с дураками, а с умными людьми, я просто и честно предложил бы им:

   - Вот вы пришли играть в лото... Вносите вы деньги, а я из них каждый раз забираю 20 процентов. Пять игр сыграете - все ваши денежки у меня. Предположим, по десяти раз каждый из вас слазит в карман за деньгами и отдаст их мне все... Так не лучше ли, не проще ли сделать так: вы будете каждый день собираться у меня к условному часу, отдадите все свои деньги, я из них выделю процентов 30, вы их по жребию поделите между собой, как выигрыш, - и ступайте домой. И никакого лото вам не нужно, не нужно торчать в душной и закуренной комнате и до ряби в глазах пялиться на картонную бумажку с бессмысленными цифрами...

   Предложи я такую комбинацию - никто на нее не пойдет; и в то же время все делают то же самое - только что больше времени тратится, да лицо после игры приобретает одеревенелое выражение ободранной грабителями мумии из гробницы Фараона: видимость человека есть, внутри все пусто.

   Недавно союзная полиция закрыла все лото.

   Но...

   Видели ли вы когда-нибудь, как на тоскливом черном пожарище вдруг начинает пробиваться молодая зеленая травка?..

   Встречаю приятеля:

   - Видели, как тараканы бегают?

   - А что?

   - Тут в одном доме тараканы бегают.

   - Эва, нашли редкость! Я в России сотни домов видел, где тараканы бегают!

   - Вы не понимаете! Тут устроены тараканьи бега. Есть старт, тотализатор, цвета жокеев, и бегут живые тараканы. Масса народу собирается играть. Есть верные тараканы! Фавориты!!!

   О, бог азарта - великий бог.

   Отнимите у человека карты - он устроит лото; отнимите лото - он зубами уцепится за таракана; отнимите таракана, он...

   Да что там говорить: я однажды видел на скамейке Летнего сада няньку с ребенком на руках. Она задумчиво выдергивала у него волосик за волосиком и гадала: "Любит - не любит! Любит - не любит".

   Это был азарт любви, той любви, которая может лишить волос даже незаинтересованную сторону...

  

   Как-то давным-давно мне рассказывали забавный анекдот...

   Один еврей, не имеющий права жительства, пришел к царю и говорит:

   - Ваше величество! Дайте мне, пожалуйста, право жительства!

   - Но ведь ты же знаешь, что правом жительства могут пользоваться только ремесленники.

   - Ну, так я ремесленник.

   - Какой же ты ремесленник? Что ты умеешь делать?

   - Уксус умею делать.

   - Подумаешь, какое ремесло, - усмехнулся скептически государь, - это и я умею делать уксус.

   - И вы умеете? Ну, так вы тоже будете иметь право жительства!

   Прошли идиллические времена, когда рождались подобные анекдоты: настали такие времена, когда не только скромные фабриканты уксуса, но и могущественные короли не имеют права жительства...

   Некоторое исключение представляет собой Константинополь: человек, который умеет делать уксус, здесь не пропадет. Искусство "делать уксус" в той или другой форме - все-таки дает право на жизнь.

   Вот моя встреча с такими "ремесленниками, имеющими право жительства", неунывающими, мужественными делателями "уксуса".

   Они сидели рядышком на скамейке в саду Пти-Шан и дышали теплым весенним воздухом - бывший журналист, бывший поэт и бывш... чуть, по привычке не сказал

   - бывшая журналистка... Нет, сестра журналиста была настоящая... Дама большой красоты, изящества и самого тонкого шарма...

   Всем трем я искренно обрадовался, и они очень обрадовались мне.

   - Здорово, ребята! - приветствовал я эту тройку.

   - Что поделываете в Константинополе? Все трое переглянулись и засмеялись:

   - Что мы поделываем? Да вы не поймете, если мы скажем...

   - Я не пойму? Да нет на свете профессии, которой бы я не понял!

   - Я, например, - сказал журналист, - лежу в гробу.

   - А я, - подхватил поэт, - хожу в женщине.

   - А я, - деловито заявила журналистова сестра, - состою при зеленом таракане.

   - Все три ремесла немного странные, - призадумался я. - Делать уксус гораздо легче. Кой черт, например, занес вас в гроб?..

   - Одна гадалка принаняла. У нее оккультный кабинет: лежу в гробу и отвечаю на вопросы клиентов. Правда, ответы мои глубиной и остроумием не блещут, но все же они неизмеримо выше идиотских вопросов клиентов.

   - А вот вы... который "ходит в женщине". Каким ветром вас туда занесло?

   - Не ветром, а голодом. Огромная баба из картона и коленкора. Я влезаю внутрь и начинаю бродить по Пере, неся на себе это чудовище, в лапах которого красуется реклама одного ресторана.

   - Поистине, - сказал я, - ваши профессии изумительны, но они бледнеют перед карьерой Ольги Платоновны, состоящей при зеленом таракане!

   - Смейтесь, смейтесь. Однако зеленый таракан меня кормит. Собственно, он не зеленый, а коричневый, но цвета пробочного жокея, которого он несет на себе, - зеленые. И потому я обязана иметь на правом плече большой зеленый бант: цвета моего таракана. Да что вы так смотрите? Просто здесь устроены тараканьи бега, и вот я служу на записи в тараканий тотализатор. Просто, кажется?

   - Очень. Все просто. Один в гробу лежит, другой в бабе ходит, третья - при таракане состоит.

   Отошел я от них и подумал:

   - Ой, крепок еще русский человек, ежели ни гроб его не берет, ни карнавалье чучело не пугает, ежели простой таракан его кормит...

   Это одна сторона - прекрасная сторона - русского характера...

   А вот другая сторона...

  

   Иногда - ни с того ни с сего - накатывает такое веселое, радостное настроение, что ходишь внутренне подпрыгивая, как козленок, что хочется весь мир обнять, что внутри - будто целая стая воробьев щебечет.

   В такие минуты любо беспричинно бродить по улицам, обращая умиленное внимание на всякий пустяк, попадающий в поле зрения: на турка, исступленно выкрикивающего свой товар; на деловитого грека, бегущего из харчевни с тарелочкой, на которой - горсточка вареного риса, возглавленного крохотным кусочком баранины; на фотографическую витрину с усатыми, толстоногими гречанками, любящими сниматься непременно у фальшивого бутафорского рояля или около белой картонной лошади, шея которой обвивается топорной рукой самым шаловливым и грациозным образом, - все привлекает праздное, благодушное внимание, все заставляет или мимолетно усмехнуться, или мимолетно задуматься...

   В таком безоблачном настроении любо зайти в светлый чистенький ресторанчик, проглотить кружку холодного пива и уничтожить какую-нибудь отбивную котлету, бродя рассеянно глазами по вечному портрету Вени-зелоса на стене, обильно засиженному мухами, и по разложенным листам бумаги от мух, девственно чистым - на зависть облюбованному летучей армией Вени-зелосу.

   Недавно зашел я в таком бодром искрящемся настроении в ресторанчик, уселся за стол; подошла очень недурная собой русская дама и, сделав независимое лицо аристократки времен Французской революции, ведомой на гильотину, - кротко спросила:

   - Чего вы хотите?

   - Обнять весь мир, - искренне ответил я, еле сдерживая бурлящую внутри молодую радость жизни.

   - Отчего все мужчины думают, - грустно сказала дама, - что если мы служим здесь кельнершами, то нам можно делать всякие предложения...

   Я заверил ее, что в отношении к ней лично у меня нет никаких агрессивных планов, и заказал телячью котлету и пиво.

   - Салату желаете? - осведомилась она таким душераздирающим тоном, будто спрашивала: сейчас меня будете расстреливать или потом?

   - О да! Украсьте салатом мою сиротливую жизнь, - игриво отвечал я, желая немного развлечь ее. - Вы, наверное, беженка?

   - Ах, и не говорите. Сейчас принесу пиво, а потом котлету.

   Когда она вернулась, я сказал ей:

   - Если вам не скучно, посидите со мной, поболтаем.

   - Не скучно! А какое, спрашивается, веселье?.. Чему радоваться? Ах, вы знаете - раньше у меня были свои лошади, я приемы делала, а теперь... ботинок не на что купить.

   Я отхлебнул пива. Оно показалось мне горьковатым.

   - Сестра лежит с ангиной. Хозяева дома, греки, оскорбляют, потому что мы русские...

   Я сделал второй глоток. Пиво как будто сделалось еще горче.

   - Ничего. Даст Бог, все уладится. Опять будем жить хорошо.

   - Не верю я. Ни во что не верю. Наверное, скоро все перемрем. Муж в Совдепии остался. Наверное, убили.

   Отхлебнул, опустил голову.

   Решительно, черт их возьми, пивные заводы стали беззастенчиво прибавлять желчь в пиво.

   - А может, муж и жив, - утешил я.

   - А если и жив - так с голоду умер.

   Я сочувственно покачал головой, отломил поджаренную хрустящую корочку булки и, посолив, положил в рот.

   - Гм... Вот белый хлеб, - со стоном заметила кельнерша. - У нас тут его сколько угодно, белого, мягкого, свежего, а там серый, как глина, со щепочками, с половой, со жмыхами. Да если бы этакую порцию туда перенести - так хватило бы на четырех человек. Да и рыдали бы, пережевывая.

   Все это было совершенно справедливо, но почему деревцо за окном вяло опустило ветки, портрет Венизелоса скривился на сторону, солнечное пятно на стене погасло и прожеванный кусочек хлеба никак не хотел, несмотря на мои судорожные усилия, проскочить в горло... Я облил его глотком пива вкуса хины, мучительно улыбнулся и заметил:

   - Но ведь если я сейчас не буду есть этого хлеба - я им этим не помогу?..

   - Им уже ничто не поможет. Как мучаются! Как мучаются! От голода распухает лицо и все тело покрывается кровоточащими струпьями...

   Она встала и пошла за котлетой.

   Котлета оказалась на редкость сочная, в сухариках, с картошечкой, нарезанной этакими столбиками.

   Я отрезал кус, мазнул горчицей и увенчал кусочком огурца.

   - Я читала, что от голода шея начинает пухнуть и гнить. Отчего бы это?

   - Не знаю отчего, - угрюмо промолвил я.

   Мне показалось, что кусочек котлеты на вилке покраснел, распух и в нем что-то зашевелилось...

   - Да... Вот вы, например, можете себе позволить здесь удовольствие съесть две или три жареные котлеты, а там даже дров нет, чтобы сварить головку ржавой селедки...

   Ах, как все это было справедливо!.. Но котлета покоробилась, съежилась и сделалась вялой, неаппетитной...

   - Дайте счет, - со вздохом попросил я.

   Она черкнула что-то в книжечке, сардонически улыбаясь:

   - Иногда пишешь счет, да как вспомнишь, чем была раньше, как роскошно жила, - так слезы и застилают глаза: цифр даже не вижу...

   - Прощайте, - пробормотал я.

   - Куда ж вы так скоро?

   - Пойти на кладбище, что ли, повеситься.

   - Да уж теперь это только и остается, - с готовностью одобрила она.

   Вчера снова накатило на меня такое бодрое бурливое настроение. Я шел по улице, чуть не приплясывая, и наконец решил:

   - Не зайти ли в ресторанчик?.. Только - дудки! В этот уж не пойду. Эта милая девушка снова доведет меня до логической мысли привязаться веревкой за шею к перилам Галатского моста, да и спрыгнуть вниз...

   Поэтому я, насвистывая нечто мелодичное, вошел в другой ресторан и... первое, на что я наткнулся, - была та давешняя кельнерша.

   - Вы... Здесь? - оторопел я.

   - Да... Садитесь. Предс