Аверченко Аркадий Тимофеевич - Караси и щуки

общество защиты дѣтей отъ жестокаго обращен³я. Значитъ, ребенка истязали.

   - Значить, по вашему выходить такъ: беремъ мы обыкновеннаго миловиднаго мальчика, начинаемъ истязать, колотить его почемъ попало - и мальчишка черезъ годъ-два уже дирижируетъ симфоническимъ оркестромъ такъ, что всѣ приходятъ въ восторгъ?!. Просто же вы смотрите на вещи.

   - Виноватъ! Вы вотъ все меня спрашиваете: объясни, да объясни. A какъ вы сами объясняете?

   - Что? Вилли Ферреро?

   - Да-съ.

   - Тутъ если и можетъ быть объяснен³е, то гораздо сложнѣй. Послѣдн³я завоеван³я оптической техники...

   - Вы думаете - посредствомъ зеркалъ?

   - То есть?

   - Знаете, зеркала подъ извѣстнымъ угломъ... Фокусники достигаютъ того, что...

   - Нѣтъ-съ, это пустяки. A видѣлъ я лѣтомъ въ "Аквар³умѣ" механическаго живописца. Маленьк³й человѣкъ, который собственноручно портреты съ публики писалъ. Представьте себѣ, я узналъ, какъ это дѣлается: онъ соединенъ электрическимъ проводомъ съ настоящимъ живописцемъ, который сидитъ за кулисами и рисуетъ на другой бумагѣ. И что же вы думаете! Устроено такъ, что маленьк³й живописецъ ген³ально точно повторяетъ всѣ его движен³я и рисуетъ очень похоже.

   - Позвольте! Механическаго человѣка можно двигать электричествомъ, - но вѣдь Ферреро живой мальчикъ! Его даже профессора осматривали.

   - Гм! Пожалуй. Ну, въ такомъ случаѣ - я прямо отказываюсь понимать: въ чемъ же тутъ дѣло?!.

   Я не могъ больше слушать этого разговора:

   - Эй, вы, господа. Все, что мы говорили, можетъ быть очень мило, но почему вамъ не предположить что-либо болѣе простое, чѣмъ электрическ³е провода и система зеркалъ...

   - Именно?

   - Именно, что мальчикъ - просто ген³аленъ!

   - Ну извините, - возразилъ старикъ-авторъ теор³и объ истязан³и. - Вотъ именно, что это было бы слишкомъ простое объяснен³е!

  

  

   Подумайте только: на красномъ диванѣ позади меня сидѣли люди, для которыхъ мы пишемъ стихи, разсказы, рисуемъ картины, Шаляпинъ для нихъ поетъ, a Павлова для нихъ танцуетъ.

   Не лучше-ли всѣмъ намъ, съ Шаляпинымъ и Павловой во главѣ, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами.

   A Вилли Ферреро будетъ y насъ мальчишкой на посылкахъ, - относить счета заказчикамъ...

  

  

   Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорн³ю - они буквально купались въ золотѣ. Вторая волна золотоискателей - болѣе многочисленная - ходила уже только по колѣна въ золотыхъ струяхъ, третья - могла еле омочить пятки, a четвертая, пятая, шестая какъ нахлынула на сухой облѣзш³й, когда-то столь густо позолоченный берегъ - такъ ни съ чѣмъ и отхлынула: рѣдкому счастливцу послѣ долгихъ поисковъ попадался золотой слитокъ, довольно ясно видимый подъ микроскопомъ.

   Кто, какой п³онеръ, какой первый золотоискатель открылъ Выборгъ - этотъ золотой пр³искъ, гдѣ можно купить любую вещь дешевле грибовъ - неизвѣстно. Можетъ быть, оно раньше такъ и было - мнѣ о томъ невѣдомо. Но вслѣдъ за первымъ золотоискателемъ изъ Петрограда хлынулъ цѣлый потокъ золотоискателей - вотъ теперь они и бродятъ по унылымъ опустѣвшимъ магазинамъ Выборга - съ видомъ усталыхъ рудокоповъ, изрывшихъ цѣлыя десятины, намывшихъ цѣлыя горы земли и извлекшихъ изъ ея нѣдръ одну только пару, подозрительнаго вида, чулковъ за десять марокъ.

  

  

   Компан³я измученныхъ петроградцевъ съ остолбенѣлымъ видомъ останавливается передъ витриной крохотной выборгской лавчонки и испускаетъ рядъ отрывистыхъ восклицан³й:

   - Ого! Ботинки.

   - Да. И какъ дешево. 50 марокъ.

   - A въ Петроградѣ за так³я слупили бы рублей 25.

   - Сколько это марокъ вышло бы?

   - 25 рублей? Пятьдесятъ четыре съ половиной марки.

   - Ну, вотъ видите! На цѣлыхъ четыре съ половиной марки дешевле.

   - Зайдемъ, купимъ.

   - Да мнѣ такихъ не нужно. Я такихъ не ношу.

   - Ну, вотъ еще как³я тонкости! Дешево, такъ и бери.

   Вваливаются въ магазинчикъ.

   - Покажите намъ вотъ эти ботинки... Что? Послѣдняя пара? Ну вотъ, видишь: я тебѣ говорилъ - покупай скорѣй. Гм! Послѣдняя пара: вотъ что значить дешевка. Ну-ка, примѣрь.

   - Гм... Вззз... ой!

   - Что? Тѣсноваты? Ну, ничего - разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдемъ.

   - Да я, собственно, такой фасонъ не ношу...

   - Но вѣдь дешевы!

   - Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тѣсноваты.

   - A зато на четыре съ половиной марки дешевле.

   - Дешевле-то они дешевле.

   - То-то и оно. Бери, пойдемъ. A это что - смотри-ка... Магазинъ рамочекъ. Для чего эти рамочки?

   - Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будутъ. И какъ дешево - голубенькая, a семь марокъ стоить. Зайдемъ, купимъ.

   Входить всего четверо, но лавочка такъ мала, будто вошли сто.

   - Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?

   - Ля картина...

   - Для картинъ, значитъ, - переводить одинъ, очевидно, тонк³й знатокъ финскаго языка.

   - A черезъ границу провести ихъ можно?

   - Ta, мосна.

   - Я знаю, что таможня, такъ я вотъ и спрашиваю...

   - Ты его не понялъ, - торопливо поправляетъ переводчикъ. - Онъ говоритъ, что можно. Но вѣроятно, спрятать нужно, да?

   - Ta, мосна.

   - Спрятать. Мы ихъ подъ костюмъ спрячемъ, въ чемоданъ. Знаешь, я возьму пять штукъ.

   - И я три. Почемъ онѣ?

   - По восьми марокъ.

   - A въ Петроградѣ я так³я по два рубля видѣлъ.

   - Да ужъ тамъ сдерутъ. Тамъ могутъ. Росс³я!

   - A тебѣ для чего эти рамки?

   - Да придумаю. Сейчасъ не нужны, послѣ понадобятся. Вставлю что-нибудь въ нихъ.

   - Заплатили? Пойдемъ. Ну, что тебѣ еще нужно?

   - Да такъ, собственно говоря, ничего...

   - А ты вспомни!

   - Ей Богу, ничего.

   - Чулки не нужны ли?

   - Чулки? - мямлить вялый петроградецъ. - Собственно говоря...

   - Ну вотъ видишь! Вотъ тебѣ и чулочный магазинъ. Здравствуйте. Есть чулки?

   - Нету. Ce продано.

   - Ну, что вы. Намъ всего нисколько паръ. Поищите. Можетъ, найдется.

   - Тамская есть чулки.

   - Дамск³е?... Гм! А, ну покажите.

   - Послушай... да зачѣмъ мнѣ дамское.

   - Вотъ чудакъ! Дешево вѣдь. Бери - теплѣе еще, чѣмъ носки. До самаго колѣна. Бери ты три пары и я три пары.

   - Сести пара нѣту. Сетыри пара есть сего.

   - Нѣту шести паръ? Ну, давайте четыре. A остальныя двѣ пары можно чѣмъ-нибудь другимъ добрать. Вотъ эту штуку дайте.

   - Не, эта не продается. На эта стука сляпа надѣвается. Для окна. На выставка.

   - Дѣйствительно, слушай... Ну зачѣмъ тебѣ болванъ для шляпы. Къ чему онъ?

   - А? Ну, нѣтъ, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой - куда положить шляпу? Ну, и надѣнешь ее на эту чертовину. A что y васъ еще есть?

   - Нисего нѣту. Ce родано.

   - Русск³е все, чортъ ихъ дери. Пронюхали - и сразу все расхватали. A это что за кошка? Почемъ?

   - Это наса коска. Сивой.

   - Живая? A чего жъ она лежитъ, какъ искусственная. Только покупателей зря смущаетъ...

   - Пойдемъ, господа.

   - Вотъ драма такъ драма... Пр³ѣхали въ Выборгъ, a купить нечего. A вотъ магазинчикъ какой-то, зайдемъ. Что здѣсь продается?

   - Чортъ его... не разберешь. Витрина пустая. Войдемъ на всяк³й случай.

   - Здравствуйте... Гм... Как³е-то рабоч³е, a товару не видно. Что вы тутъ дѣлаете, братцы? Это магазинъ?

   - Ta. Тольки сицасъ есцо магазина нѣту. Акроица тая неделя.

   - На той недѣлѣ? A что тутъ будутъ продавать?

   - Вѣтоцна магазинъ.

   - Цвѣточный? Ну, ладно. Если еще пр³ѣдемъ - зайдемъ, купимъ. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеиваютъ. Послушайте: почемъ обои?

   - Вѣ марки кусокъ.

   - Ну продайте намъ вотъ эту пачку... Нельзя? Подумаешь важность... Почему нельзя? A ножницы продаются? Нѣтъ? Жалко; очень хорошеньк³я ножницы...

  

  

   Номеръ гостиницы заваленъ коробками, свертками, пачками.

   - Ты чего сопишь?

   - Да вотъ хочу ботинки въ рукавъ пиджака засунуть. Боюсь, вдругъ въ Бѣлоостровѣ таможенные дощупаются.

   - Если новые - конфискуютъ. A ты поцарапай подошвы - будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.

   Счастливый обладатель ботинокъ вытаскиваетъ перочинный ножикъ и приступаетъ къ работѣ.

   Зажимаетъ между колѣнъ подметкой кверху ботинокъ и начинаетъ царапать ножикомъ блестящ³й лакъ.

   - Ну что?

   - Чортъ ихъ дери: все-таки, видно, что не ношеные, a просто поцарапанные. Грязи на нихъ нѣту.

   - A ты плюнь.

   Владѣлецъ ботинокъ послушно плюетъ на подметку.

   - Да нѣтъ, я тебѣ не въ томъ смыслѣ. Ну, да ужъ разъ плюнулъ, теперь разотри получше. Объ полъ повози.

   - И чортъ ихъ знаетъ, почему y нихъ так³е полы чистые... Не мажется! Блеститъ себѣ и блеститъ.

   - Ножемъ потыкай. Постой, дай я. Вотъ такъ - и такъ... Ой! Видишь - дырка.

   - Ну вотъ обрадовался.

   - Ничего. Зато ужъ видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, чорту. Тогда ужъ никто не придерется.

   - Я лучше шнурокъ, будто, оборву. Все поспокойнѣе.

   - Собственно, на кой чортъ ты ихъ взялъ? Фасонь не модный, тѣсные, на боку дырка.

   - Ты же самъ говорилъ...

   - Мало, что я говорилъ... Вонъ ты мнѣ абажуръ ламповый посовѣтовалъ взять - я его себѣ надѣвать буду, что ли, ежели y меня электричество.

   - Сколько ты за него заплатилъ?

   - Пятнадцать рублей на наши деньги.

   - Вотъ видишь, a въ Петроградѣ за восемь цѣлковыхъ купишь - и возиться не надо, и прятать не надо.

   - Гм... Дѣйствительно. Рамочки... тоже накупили! Обрадовались! Грубыя, аляповатыя.

   - A ты еще въ другомъ магазинѣ докупилъ двѣ штуки - къ чему?

   - Рамочки - что... Ихъ, въ крайнемъ случаѣ выбросить можно. A вотъ чулки дамск³е - это форменное ид³отство. Ну, какъ я ихъ надѣвать буду?

   - Обрѣжь верхушку - носки получатся.

   - Носки... Ихъ еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два цѣлковыхъ? A я по четыре съ полтиной за эту длиннѣйшую дрянь платилъ.

   - Подари кому-нибудь.

   - A ты найди мнѣ такую женскую ногу. Сюда три помѣстятся. Постой... Это еще что такое?

   - Прессъ-папье изъ березовой коры.

   - Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?

   - Мы. A въ этомъ пакетѣ что?

   - Тоже рамочки. A это подставки для фруктовыхъ вазъ, банка гумм³арабика, лапландск³й ножикъ, сигары...

   - Мы вѣдь не куримъ...

   - Что значитъ - не куримъ. Мы никого и не рѣжемъ, a лапландск³й ножикъ купили. Мы и не бабы, a шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вотъ кто мы.

   - A это что?

   - Этого ужъ я и самъ не знаю. Къ чему оно? Металлическ³й ящикъ, ручка, как³е-то колесики, задвижечка... Покупаешь, a даже не спросишь - что оно такое.

   - Зато дешево. Тридцать двѣ марки.

   - Дешево?.. A я тебѣ вотъ что скажу: эти сорочки здѣсь стоятъ пять рублей, a въ Петроградѣ - четыре, салфетки здѣсь десять рублей, въ Петроградѣ семь, a галстуки... Галстуки, вообще, ничего не стоятъ! Повѣситься можно на такомъ галстукѣ.

   - Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.

   - A тутъ еще съ таможней можетъ быть...

   - Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!

   Тяжелое настроен³е.

  

  

   Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ истор³ю съ Марьиной слободой въ городѣ К.

   Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.

   И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика - любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ... И чѣмъ дальше - тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.

   A когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда - я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, a изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиван³е женщинъ и звуки скрипки и разбитаго п³анино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.

   Ибо сказано - о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ - портитъ.

  

  

  

   Вполнѣ умѣстнымъ началомъ можетъ послужить сообщен³е германскаго офиц³альнаго агентства, недавно опубликованное: "императоръ Вильгельмъ, прибывъ въ сѣверный городокъ Эльбингъ, неожиданно вошелъ въ трамвайный вагонъ и совершилъ вмѣстѣ со своей свитой поѣздку къ ближней верфи. Какъ кайзеръ, такъ и всѣ лица его свиты, заплатили за проѣздъ полагающ³еся 10 пфенниговъ".

   Вотъ какое сообщен³е появилось въ газетахъ. A дальше - мы уже справимся сами безо всякихъ газетъ и сообщен³й... Мы знаемъ, что было дальше.

  

  

   Снисходительно улыбаясь, Вильгельмъ вошелъ въ подъѣздъ маленькой второстепенной гостиницы и спросилъ: - A что, голубчикъ, не найдется ли y васъ номерокъ... такъ марки на три, на четыре?..

   - О, ваше величество! воскликнулъ остолбенѣвш³й портье. - Для васъ y насъ найдется номеръ въ двѣ комнаты, съ ванной за двадцать марокъ...

   - О, нѣтъ, нѣтъ - что вы. Мнѣ именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно такъ, марки на три...

   - Весь въ распоряжен³и вашего величества, - изогнулся портье. - Попрошу сюда, налѣво. Номерокъ, правда, маловатъ и темноватъ...

   - Это ничего... Цѣна?

   - Три марки, ваше величество.

   - За мной.

  

  

   Кайзеръ шагалъ пѣшкомъ по улицъ, a за нимъ шла восторженная толпа. Тихо шептались:

   - Обратите вниман³е, какъ онъ просто держится... Проѣхался въ трамваѣ за десять пфенниговъ, a теперь нанялъ номеръ въ три марки... Что за милое чудачество богатаго вѣнценосца! Интересно, куда онъ направляется сейчасъ?..

   - A вотъ смотрите... Ну, конечно! Вошелъ въ дешевую общественную столовую.

   - Господи! Зачѣмъ это ему?

   - Навѣрное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, насъ кормятъ?..

   - Это вы называете - попробовать? Да вѣдь онъ уплетаетъ в за обѣ щеки. Слышите, какой трескъ?

   - Дѣйствительно, слышу. Что это трещитъ?

   - У него. За ушами.

   - Ну, ей Богу же - это мило! Зашелъ, какъ простой человѣкъ въ столовую и ѣстъ то же, что мы ѣдимъ.

   - Какъ не любить такого короля!

   - Правда - чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.

   - Вотъ онъ... выходить. Сейчасъ, навѣрное, подадутъ ему карету. Любопытно, въ какихъ это онъ каретахъ, вообще, ѣздитъ?

   - Удивительно! Пѣшкомъ идетъ... Заходитъ въ табачную лавочку... Что это онъ? Покупаетъ сигару! Да развѣ найдется y лавочника сигара такой цѣны, на которую онъ куритъ... Что? За пять пфенниговъ?!! Нѣтъ - вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительнаго короля!

   - Очевидно, рѣшилъ за сегодняшн³й день испытать все.

   - Тѣмъ пр³ятнѣе завтра будетъ вернуться ему къ императорской изысканности и роскоши.

  

  

   Черезъ три дня:

   - Кто это проѣхалъ тамъ въ трамваѣ? Странно: на площадкѣ народу биткомъ набито, a онъ ѣдетъ внутри совершенно одинъ.

   - А, это нашъ кайзеръ. Развѣ вы не узнали?

   - Но вѣдь онъ уже разъ проѣхался въ трамваѣ. Зачѣмъ же ему еще?

   - Я тоже немножко не понимаю. Трет³й день ѣздитъ. Заплатитъ кондуктору и ѣдетъ.

   - Странно. A публика не входитъ внутрь вагона - почему?

   - Ну, все-таки кайзеръ, знаете. Неудобно стѣснять.

   - A куда это онъ ѣдетъ?

   - Вотъ уже выходитъ. Сейчасъ увидимъ. Гм! Опять заходить въ общую столовую.

   - Пищу пробуетъ?

   - Какое! Ѣстъ во всѣ лопатки. Вчера чай пилъ тутъ тоже - такъ два кусочка сахару осталось. Въ карманъ спряталъ.

   - Что вы говорите! Зачѣмъ?

   - Одинъ придворный тоже его спросилъ. A онъ отвѣчаетъ: "Пригодится, говоритъ. Одинъ кусочекъ подарю Виктор³и-Августѣ, другой кронпринцу, если ему Верденская операц³я удастся".

   - Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообѣдавъ, швырнетъ сотенный билетъ и сдачу оставляетъ дѣвушкѣ?

   - Нѣтъ, вы этого не скажите. Вчера наѣлъ онъ на четыре марки и десять пфенниговъ. Далъ дѣвушкѣ пять марокъ в говоритъ: оставьте себѣ двадцать пфенниговъ, a семьдесятъ гоните сюда.

   - Такъ и сказалъ: гоните сюда?

   - Ну: можетъ, выразился изысканнѣе, но семьдесятъ пфенниговъ все-таки сунулъ въ жилетный карманъ. Потомъ на нихъ (я самъ видѣлъ) купилъ 3 воротничка.

   - Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесятъ пфенниговъ?!

   - Даже за шестьдесятъ. Бумажные. A на оставш³еся десять пфенниговъ купилъ сигару. Докурилъ до половины и спряталъ.

   - Какое милое чудачество!

   - Ну, какъ вамъ сказать...

  

  

   Черезъ недѣлю.

   - Виноватъ, позвольте мнѣ пройти внутрь трамвая...

   - Куда вы прете! Неудобно.

   - Это почему же-съ?

   - Тамъ кайзеръ сидитъ.

   - Опять?!

   - Да-съ, опять.

   - Господи, что это онъ каждый день разъѣздился. Торчи тутъ вѣчно на площадкѣ!..

   - Ничего не подѣлаешь. Всѣ одинаково страдаемъ. Раньше хоть свита его ѣздила, a теперь и тѣ перестали.

   - Собственно, почему?

   - Собственно изъ-за сигары. Так³я онъ сигары сталъ курить, что даже Гельфериха, друга его, извините, стошнило. Съ тѣхъ поръ стараются съ нимъ въ закрытыя помѣщен³я не попадать.

   - Гм!.. Большое это для насъ неудобство.

   - И не говорите! Занимаю я номеръ въ гостиницѣ "Розовый Медвѣдь", какъ разъ рядомъ съ нимъ... И что же!

   - Развѣ онъ до сихъ поръ въ этомъ "Медвѣдѣ" живетъ?!

   - Представьте! Отвратительнѣйш³й номеришко въ три марки, и такъ онъ туда представьте вгвоздился, что штопоромъ его не вытянешь. Ну, вотъ. Такъ придешь домой - портье жить не даетъ: сапогами не стучи, умываться или что другое дѣлать (перегородка-то въ палецъ) не смѣй - чистое наказан³е! Будто не можетъ человѣкъ себѣ дворца выстроить.

   - Да-съ. Оно и съ обѣдами не совсѣмъ удобно.

   Приходить - всѣ должны вставать и стоять, пока онъ не съѣсть обѣда, A ѣстъ онъ долго. Да еще кусокъ останется, такъ онъ норовитъ его въ карманъ сунуть или въ другое какое мѣсто. Вѣрите - вчера полтарелки макаронъ за голенищемъ унесъ.

   - Что за милое чудачество!

   - Чудачество? Вотъ что, мой дорогой - если вы тих³й ид³отъ, то и должны жить въ убѣжищѣ для ид³отовъ, a не толпиться зря на трамвайной площадкѣ!..

  

  

   Черезъ мѣсяцъ.

   - Ѣздитъ?

   - Ѣздитъ. Раза четыре въ день: и все норовитъ до конца доѣхать за свои десять пфенниговъ. Опять же вагонъ такъ прокурилъ своими сигарами, что войти нельзя. По полтора пфеннига за штуку сигары куритъ - повѣрите ли?!!

   - Какъ не стыдно, право. Вѣдь мы къ нему въ его дворцы не лѣземъ, такъ почему жъ онъ къ намъ лѣзетъ. Кайзеръ ты, - такъ и поступай по-кайзерячьи, a не веди себя, какъ мелк³й комми изъ базарной гостиницы.

   - Вотъ вы говорите - дворцы... Как³е тамъ дворцы, когда, говорятъ, все заложено и перезаложено. Вѣрите ли - исподнее солдатское подъ видомъ шутки якобы - подъ штаны надѣлъ, да такъ и ходить. Стыдобушка!

   - Слушайте... A нельзя его не пускать въ трамвай?

   - Попробуй, не пусти. Я, говоритъ, такой же пассажиръ, какъ друг³е! Въ столовой тоже: я, говорить, такой же обѣдающ³й, какъ друг³е... A какое тамъ - такой! Все-таки кайзеръ - жалко - ну, лишн³й кусокъ и ввернутъ или полтарелочки супу подбросятъ.

   - A въ "Розовомъ Медведѣ" все еще живетъ?

   - Живетъ. За послѣдн³е полмѣсяца не заплатилъ. Портье жаловался мнѣ. Напомнить, говоритъ неудобно, a хозяинъ ругается.

   - Положеньице! A кайзеръ такъ и молчитъ?

   - Не молчитъ, положимъ, да что толку... Вотъ, говоритъ, выпущу военный заемъ - тогда и отдамъ. Что жъ военный заемъ, военный заемъ. Военный заемъ еще продать нужно.

   - Некрасиво, некрасиво. Лучше бы, чѣмъ сигары раскуривать - за номеръ заплатилъ.

   - A вы думаете, онъ свои куритъ? У него теперь такая манера завелась: высмотритъ кого поприличнѣе и сейчасъ съ разговорчикомъ: "Далеко изволите ѣхать?" - До Пупхенъ-штрассе, ваше величество". "А, это хорошо. Кстати: нѣтъ ли y васъ сигарки. Представьте, свои дома забылъ". Жалко, конечно, - даютъ. Но, однако - сегодня забылъ, завтра забылъ - но нельзя же каждый день! Мы тоже не милл³онеры.

   - И не говорите!.. Съ займомъ тоже: подписался только онъ самъ на полмилл³арда, да дѣти по сту тысячъ. Больше никто. Однако, подписаться подписались, a взноса ни одного еще не сдѣлали. Сух³е орѣхи. Даже задатку не дали.

  

  

   Черезъ два мѣсяца, въ общественной столовой:

   - Послушайте, вы тамъ! Бросьте ѣсть свою гороховую сосиску. Кайзеръ пришелъ. Спрячьте ее.

   - A что, развѣ неудобно при немъ ѣсть?

   - Не то. A увидитъ еще да попросить кусочекъ - вамъ же хуже будетъ.

   - И Боже жъ ты мой! Кайзеръ, кажется, какъ кайзеръ, a совсѣмъ не по кайзериному поступаетъ.

   - Довоевались.

  

  

  

   Это былъ обыкновенный замухрышка начальникъ станц³и. Ничего въ немъ не было замѣчательнаго: ни звѣзда во лбу не горѣла, ни генеральскимъ чиномъ не былъ онъ отличенъ, ни талантами, ни умомъ не блисталъ.

   И однако же, когда я пришелъ къ нему и сказалъ: "Прошу пропустить мои вагоны черезъ вашу станц³ю - онъ отвѣтилъ:

   - Не пропущу.

   - То есть, почему это не пропустите?

   - Не пропущу.

   - Однако, по закону вы должны пропустить!

   - Не пропущу.

   - A что нужно сдѣлать, чтобы вагонъ былъ пропущенъ?

   - Смазать.

   - Васъ или вагонъ?

   - Меня.

   "Эхъ, смазалъ бы я тебя, - сладострастно подумалъ я. - Такъ бы я тебя смазалъ, что ужъ никогда больше не скрипѣлъ бы ты y меня надъ ухомъ". Вслухъ я удивился:

   - Какъ же это васъ можно смазать? Чѣмъ? Не понимаю.

   - Золя читали?

   - Даже въ подлинникѣ.

   - A я въ переводѣ. Романъ y него есть одинъ "Деньги".

   - Знаю. Такъ-то жъ романъ.

   - Хорошо... Пусть то будетъ романъ, a то, что вашъ вагонъ будетъ стоять здѣсь до второго пришеств³я - это печальная дѣйствительность.

   - Значить, вы хотите получить съ меня взятку?

   - Нѣтъ, я хочу получить отъ васъ благодарность.

   - Ну, хотите я васъ поцѣлую, если пропустите вагонъ.

   - Мнѣ съ вашего поцѣлуя не шубу шить...

   - A вы хотите, значитъ, получить такое, съ чего шубу можно сшить?

   - И шапку.

   - Не дамъ.

   - Не надо. Я сейчасъ прикажу отцѣпить вагоны.

   - A я донесу на васъ.

   - Доносите.

   - Васъ арестуютъ.

   - Можетъ быть.

   - Посадятъ въ тюрьму, будутъ судить.

   - Чепуха! Ничего подобнаго.

   - Ахъ, такъ? Хорошо же.

   Я пошелъ и донесъ, кому слѣдуетъ, что начальникъ станц³и Подлюкинъ вымогаетъ отъ меня взятку.

   - Вы жалуетесь на Подлюкина?

   - Да. Знаете, онъ хотѣлъ получить съ меня "благодарность" за пропускъ вагона.

   - A вы что же?

   - Я ему говорю: "Вы, значитъ, хотите получить взятку?"

   - Такъ и спросили? A вы знаете, что это оскорблен³е должностного лица при исполнен³и служебныхъ обязанностей?

   - Да какое же это исполнен³е обязанностей, если онъ хотѣлъ содрать съ меня взятку?!

   - Это и есть исполнен³е его обя... Гм!.. Впрочемъ, что я говорю... Знаете, что? Плюньте на это дѣло.

   - Не хочу! Подать судъ Подлюкина!

   - Трудновато. Вы знаете, что онъ въ хорошихъ отношен³яхъ съ Мартыномъ Потапычемъ?..

   - Хоть с Чортъ Иванычемъ!

   - Экое каверзное дѣло... Тогда вотъ что: мы его арестуемъ, но только, ради Бога, не подпускайте его послѣ ареста къ телеграфу.

   - Почему?!!

   - Телеграмму дастъ.

   - Кому?

   - Мартынъ Потапычу.

   - A тотъ что же?

   - Освободитъ.

   - Въ такомъ случаѣ я самъ буду присутствовать при арестѣ...

  

  

   Такъ оно и было:

   - Вы начальникъ станц³и Подлюкинъ?

   - Я Подлюкинъ.

   - Мы васъ должны арестовать по обвинен³ю въ вымогательствѣ.

   - Хоть въ уб³йствѣ. Только дайте мнѣ возможность къ телеграфному окошечку подойти.

   - Нельзя!

   Первый разъ въ жизни поблѣднѣлъ Подлюкинъ.

   - Какъ нельзя? Я же не убѣгу! Только напишу телеграмму и при васъ же подамъ...

   - Нельзя.

   - Ну, я напишу, a вы сами подайте...

   - Не можемъ.

   - Въ такомъ случаѣ... вонъ тамъ стоитъ какой-то человѣкъ. Позвольте мнѣ ему сказать два слова.

   - Это можно.

   Подлюкинъ пр³ободрился.

   - Послушайте, господинъ... Вы чѣмъ занимаетесь?

   - Я проводникъ въ спальномъ вагонѣ.

   - Хотите быть начальникомъ движен³я?

   - Хочу.

   - Такъ вотъ что: вы знаете Мартынъ Потапыча?

   - Господи... Помилуйте...

   - Прекрасно. Такъ пойдите и сейчасъ же дайте ему телегра...

   Мы заткнули ему ротъ носовымъ платкомъ и повели къ выходу.

  

  

   - Я ѣсть хочу, - заявилъ Подлюкинъ.

   - Пожалуйста. Эй, буфетчикъ! Дайте этому господину покушать...

   - Что прикажете?

   Подлюкинъ бросилъ на насъ косой взглядъ и сказалъ:

   - Такъ на словахъ трудно выбрать кушанье... Дайте я на бумажкѣ напишу.

   - Сдѣлайте одолжен³е.

   Я поглядѣлъ черезъ плечо Подлюкина и замѣтилъ, что меню было странное: на первое - "Мартыну Потапычу", на второе "Выручайте, несправедливо арестованъ, освобод..."

   - Э, - сказалъ я, вырывая бумажку. - Этого въ буфетѣ нѣтъ. Выберите что-нибудь другое...

   Онъ заскрежеталъ зубами и сказалъ:

   - Вамъ же потомъ хуже будетъ.

   Его повели.

   Какой-то вѣсовщикъ пробѣгалъ мимо и, увидѣвъ нашу процесс³ю, съ любопытствомъ пр³остановился.

   Подлюкинъ подмигнулъ ему и крикнулъ скороговоркой:

   - Я арестованъ! Тысячу рублей, если сообщите объ этомъ Мар...рр...

   Мы заткнули ему ротъ.

   - Кому онъ говорить сообщить? - съ истерическимъ любопытствомъ впился въ насъ вѣсовщикъ. - Какой это Map...?

   - Не какой, a какая, - твердо сказалъ я. - Map - это Маргарита, шведка тутъ одна, съ которой онъ путался.

   До арестантскаго вагона вели его съ закрытымъ ртомъ. Онъ краснорѣчиво мигалъ глазами встрѣчавшейся публикѣ, дергалъ ногой, но все это было не особенно вразумительно.

   Посадили.

   - Ф-фу! Наконецъ-то можно отдохнуть.

   - Чортъ знаетъ, какой тряпкой вы мнѣ затыкали ротъ. Навѣрное, ротъ полонъ грязи,- проворчалъ Подлюкинъ. - Пойду въ уборную, выполоскаю ротъ.

   - Только имѣйте въ виду, что мы будемъ сторожить y дверей.

   - Сколько угодно!

   Онъ криво усмѣхнулся и побрелъ въ уборную.

   Мы стали на стражѣ y дверей. Сначала былъ слышенъ только обычный грохотъ колесъ - потомъ рѣзк³й звонъ разбитаго стекла.

   - Выскочилъ! - кричалъ одинъ.

   - Ничего подобнаго! Онъ просто выбросилъ изъ разбитаго окна какую-то бумажку, a пастухъ, сидѣвш³й на насыпи, схватилъ ее и убѣжалъ.

   - Сорвалось!

   - Я говорилъ, что глазъ нельзя было спускать...

   - Можетъ, бумажка не дойдетъ.

   - Какъ-же, надѣйтесь. Нѣтъ, теперь ужъ не стоить и сторожить... Эй, господинъ Подлюкинъ... На ближайшей станц³и можете и выходить. Ваша взяла.

   - Ага... То-то и оно.

   И въ порывѣ великодуш³я добавилъ с³яющ³й Подлюкинъ:

   - Я васъ прощаю.

  

  

   P. S. Я нахожу этотъ фельетонъ совершенно цензурнымъ. Если цензура его пропустить, то я надѣюсь, Мартынъ Потапычъ не подниметъ крика по этому поводу...

   Если же цензура не пропуститъ фельетона, найдя въ немъ разглашен³е не подлежащихъ оглашен³ю тайнъ, я промолчу. Во всякомъ случаѣ жаловаться къ Мартынъ Потапычу не побѣгу...

  

  

  

   Поѣздъ подходить къ курортной станц³и...

   Нѣсколько лѣнивыхъ туземцевъ, снабженныхъ грязными щупальцами для переноски тяжестей и называемыхъ поэтому носильщиками, врываются съ алчнымъ видомъ въ вагоны и приступаютъ къ раскопкамъ съ цѣлью извлечен³я изъ-подъ чемодановъ и узловъ драгоцѣннаго человѣч