Аверченко Аркадий Тимофеевич - Караси и щуки

ня..."

   Новый министръ такъ подвинтилъ себя, что вскочилъ и быстро приблизился къ сановнаго вида старичку. Но старичокъ взглянулъ такъ непривѣтливо и такъ сухо спросилъ:

   - A что вамъ угодно, милос.дарь?

   Что новый министръ вспыхнулъ и, запинаясь, спросилъ:

   - A гдѣ тутъ уборная? - будьте такъ добры...

   - Прокоф³й, проводи, - брезгливо сказалъ старичокъ.

  

  

   - Васъ проситъ господинъ министръ, - съ холодной любезностью подошелъ къ новому министру секретарь.

   - Ага, я сейчасъ... Я только тово... Какъ вы думаете, не помѣшаю?

   - Нѣтъ, ничего. Пожалуйте вотъ сюда.

   - А-а... Здравствуйте, коллега, - протянулъ руку старый министръ.- Э-э... Мя... Очень пр³ятно, очень. Признателенъ. Садитесь.

   Новый министръ сѣлъ.

   - Какъ вамъ нравится эта бумажка? - снисходительно спросилъ старый министръ.

   Новый министръ робко взялъ въ руки бумажку и прочелъ:

   - "Въ отвѣтъ на Ваше опредѣлен³е по дѣлу почетнаго гражданина ²еронима Бутыкина, имѣемъ честь сообщить, что, на основан³и параграфа 1436, дальнѣйшему направлен³ю означеннаго дѣла мѣшаетъ отсутств³е надлежащихъ документовъ, перечисленныхъ въ нашемъ предыдущемъ письмѣ".

   - Ну? - переспросилъ министръ. - Какъ вы находите эту бумажку?

   - Да.. да... Бумажка ничего себѣ. Они собственно, правильно пишутъ.

   - Вы думаете? - неопредѣленно протянулъ министръ. Ну, ладно. Господинъ Звѣздичъ, распорядитесь.

   Секретарь взялъ бумагу и увѣренно понесся съ ней куда-то.

   A новый министръ подумалъ:

   "Боже, какъ всѣ эти дѣла непонятны... Какой-то ²еронимъ Бутыкинъ, как³е-то параграфы.. Почему они все понимаютъ, a я ничего не понимаю?"

   Онъ свѣсилъ голову и застылъ въ нетерпѣливой выжидательной позѣ...

   Министръ помялся немного, побарабанилъ пальцами по столу и, взглянувъ съ нѣкоторымъ сочувств³емъ на покорно и печально согбенную, молчаливую фигуру, всталъ изъ-за стола.

   Отвелъ въ сторону второго секретаря и шепнулъ ему:

   - Послушайте!.. Дайте ему какую-нибудь работу... Что же онъ такъ сидитъ?!

   - Что же я ему дамъ, ваше высокопр.ство? Будь онъ столоначальникъ, a то министръ, вѣдь!

   - Придумайте ему какую-нибудь вѣдомость, что ли.

   - Зачѣмъ?

   - Ну, покажите ему, мнѣн³я спросите. Все-таки ему веселѣе будетъ.

   - Поздно ужъ сегодня. Четверть часа до конца присутств³я осталось. Пусть ужъ такъ досидитъ.

   - Жалко вѣдь человѣка.

   - Да ужъ не хотѣлъ бы я быть на его мѣстѣ.

   Министръ приблизился къ своему коллегѣ и ласково сказалъ:

   - Устали? Ну, вотъ уже и присутств³е кончено. Пора расходиться. Ступайте, отдохните.

   Новый министръ облегченно вздохнулъ и сталъ радостно собираться домой.

   - Завтра когда приходить? - спросилъ онъ.

   - Попозже можно. Это не важно.

   - Слушаю-съ.

  

  

   Идя по улицѣ, новый министръ встрѣтилъ товарища. Поздоровался.

   - Послушай, - сказалъ товарищъ. - Какъ это тебя угораздило подъ трамвай попасть?

   - Какъ попасть? Я не попадалъ!

   - A руку-то тебѣ правую гдѣ искалѣчило?

   - Развѣ она искалѣчена?

   - Я думаю! Ты подалъ мнѣ всего два пальца я и думалъ, что остальные колесомъ отхватило.

   - Ты все шутишь, - солидно возразилъ новый министръ, - a я еле на ногахъ стою.

   - Почему?

   - Вѣдь я министръ - поздравь. Работы - уйма! Ты думаешь, государственныя дѣла - это фунтъ изюму!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  

  

  

   Вы хотите знать, что это было за существо? Лошадь. Самая обыкновенная лошадь.

   Ея полъ?

   Меринъ.

   Цвѣтъ?

   Сиваго цвѣта она была.

   Однимъ словомъ, это была любимая лошадь Вильгельма Гогенцоллерна.

  

  

   Когда я впервые наткнулся на нее, она уже умирала. Вся кожа на спинъ и на бокахъ то ходила большими, странными волнами, то сотрясалась мелкой дрожью, a глазъ - выпуклый и добрый - былъ уже покрытъ холоднымъ голубоватымъ туманомъ смерти...

   И галиц³йское поле, изрытое тысячами ногъ, пыльное, непривѣтливое, было ея предсмертнымъ ложемъ.

   - Умираешь? тихо спросилъ я.

   Ея бока раздулись и снова тяжело опали.

   - Умираю, такъ точно, - отвѣтила она, какъ отвѣтила бы на ея мѣстѣ всякая дисциплинированная нѣмецкая лошадь.

   - Ранена?

   Она съ трудомъ пожала плечами.

   - Съ ума ты сошелъ, что ли? Какъ я могу быть ранена, если я носила на себѣ самого Вильгельма Гогенцоллерна. Да мы за сорокъ верстъ къ лин³и огня не приближались... Шутка ли!

   - Опоили?

   Какъ ни плохо было ей, она отвернулась, прыснула въ копыто и потомъ, запрокинувъ голову, стала ржать надо мной - не скажу: какъ лошадь, потому что сравнен³е это въ данномъ случаѣ совсѣмъ неумѣстно.

   - Опоили?!! Меня-то? Кхе-кхе!.. Ничего болѣе ядовитаго, болѣе насмѣшливаго ты не могъ бы сказать... Опоили! Да я и умираю-то отъ жажды! Умираю, потому что уже нѣсколько мѣсяцевъ принцип³ально ничего не пила. Умираю, потому что довѣрчива ужъ я очень.

   - Что ты тамъ бормочешь о принципахъ! - недовольно проворчалъ я. Еще того недоставало, чтобы y какой-то несчастной лошади были свои принципы!

   Она чувствовала себя такъ плохо, что даже не обидѣлась.

   - Слушай... - шепнула она мнѣ на ухо, съ трудомъ приподнимая голову. Ну?

   - Я что-то хочу y тебя спросить...

   - Ладно. Спрашивай.

   - Ты не обидишься?

   - Ну, да Богъ съ тобой. Говори.

   - Послушай... Правда, что y васъ, y людей, есть выражен³е: "вретъ, какъ сивый меринъ"?

   Избѣгая ея пытливаго взгляда, я отвернулся и, найдя на землѣ какую-то чахлую соломинку, сталъ обкусывать ее.

   - Правда?

   - Ну... правда.

   - Такъ смотри же, голубчикъ: я сивая?

   - Пожалуй, что и такъ.

   - Меринъ я, чортъ возьми, или что я такое?

   - Не безъ этого, - неопредѣленно отвѣчалъ я, дѣлая видъ, что съ аппетитомъ доѣдаю соломинку.

   - Прекрасно. Значитъ, мы можемъ непреложно установить, что я именно и есть сивый меринъ?

   - Ошибка тутъ едва ли возможна.

   И опрокинувшись на спину и скрестивъ ноги на груди въ порывѣ возмущен³я, спросила лошадь съ нечеловѣческой ирон³ей въ голосѣ:

   - Значить, по-вашему, я идеалъ вранья? Значитъ, смыслъ и цѣль моей жизни только въ томъ, чтобы врать?!

   - Тебѣ не хорошо, - попытался я деликатно замять разговоръ. Вредно волноваться.

   Она усмѣхнулась.

   - Какая разница? Вѣдь я, все равно, черезъ нѣсколько минутъ протяну ноги. Надѣюсь, что хоть я сивый меринъ, но этому-то ты повѣришъ?..

   Она была слишкомъ умна для лошади. Мнѣ сталъ представляться совершенно съ иной стороны поступокъ того римскаго императора, который посадилъ лошадь въ сенатъ, въ качествѣ предсѣдателя.

   Что касается моей лошади, то сейчасъ нельзя было разобрать - смѣется она или кашляетъ.

   - Что съ тобой?

   - "Вретъ, какъ сивый меринъ"... Уморить вы меня хотите отъ смѣху. Скажи ты мнѣ теперь вотъ что: когда императоръ даетъ какое-нибудь слово, можно ему вѣрить?

   - Безусловно! горячо вскричалъ я.

   - Вотъ такъ же думалъ и я - глупый сивый меринъ!.. Увы!.. Это будетъ стоить мнѣ жизни.

   - Да что съ тобой?!

   - Я умираю отъ жажды!

   - Почему?! Вѣдь вонъ же недалеко рѣчка.

   Она насмѣшливо оскалила зубы и взглянула на меня съ непередаваемымъ выражен³емъ.

   - Какая?

   - Что какая? Рѣчка? A чортъ ее знаетъ. Ее даже на двухверстной картѣ нѣтъ.

   - То-то и оно. A мнѣ, братецъ ты мой, Нева нужна!

   - Еще чего выдумай.

   Она съ трудомъ приподнялась на сгибѣ передней ноги и посмотрѣла честными глазами въ мои глаза.

   - Послушай! Если десять мѣсяцевъ тому назадъ императоръ Герман³и выходить вдругъ передъ фронтомъ, держа меня подъ уздцы, и говоритъ громогласно, такъ что всѣ слышатъ и я слышу: "Солдаты! Я васъ приведу въ Парижъ! Даю вамъ слово. Не пройдетъ и двухъ недѣль, какъ я буду поить свою лошадь водою Сены!" - должна я этому вѣрить или нѣтъ?

   - Гм... Конечно, если онъ при всѣхъ даетъ слово...

   - То-то и оно. Жду я честно и аккуратно двѣ недѣли, просыпаюсь утречкомъ ровно черезъ двѣ недѣли и что же! Начинаютъ поить меня - знаете изъ чего? Изъ ведра около какого-то деревенскаго колодца! Какъ я ни фыркала, ни отворачивалась, ни лягала конюха, это животное все-таки вкатило мнѣ всю порц³ю. Смолчала я. Затаила обиду. "Нечего сказать, думаю. Сами говорятъ: "вреть, какъ сивый меринъ", a сами-то..."

   - Ну? Далыьше!

   - Хорошо-съ. Проходитъ нѣкоторое время.. Однажды смотрю опять тащитъ меня по шаблону подъ уздцы, опять рѣчь, опять: "Солдаты! Мы идемъ на Калэ, a оттуда прямая дорога на Англ³ю! Не пройдетъ и трехъ недѣль, какъ я буду поить свою лошадь водой изъ Темзы". - "Ладно, думаю, слыхали". Однако, ты знаешь, сказалъ онъ это такимъ тономъ, что я даже въ сомнѣн³е пришла. Все-таки, думаю, императоръ. Не будетъ же онъ врать, какъ... (снова ея голосъ зазвучалъ уб³йственнымъ сарказмомъ) какъ сивый меринъ!

   - Вамъ нельзя волноваться, - мягко напомнилъ я.

   Она отмахнулась хвостомъ, какъ отъ овода.

   - Отстань. Ну-съ... Такъ что же ты думаешь? Проходить три недѣли, проходить четыре недѣли, - хоть бы капелька темзинской воды y меня во рту была! Опять надулъ. Два мѣсяца тому назадъ вдругъ опять хватаетъ меня подъ уздцы, тащить куда-то. Сразу догадалась я, въ чемъ дѣло: опять врать ведетъ. И удивительная вещь: почему онъ безъ меня врать не могъ? Почему, когда онъ начиналъ врать, обязательно нужно меня подъ уздцы держать? Вдохновляла я его, что ли? Или думалъ онъ втихомолку все на меня свалить? Рядомъ, моль, стояли - неизвѣстно, кто изъ насъ двухъ говорилъ. Прямо поразительный человѣкъ... Какъ врать, такъ меня за шиворотъ, - лучшей ему компан³и не надо.

   - Что же онъ въ трет³й разъ обѣщалъ?

   - Изъ Невы поить. "Ровно, говорить, черезъ пятьдесятъ дней буду свою лошадь изъ Невы поить". Тутъ, знаешь, даже мнѣ за него стыдно сдѣлалось... Ладно, думаю, всякое дѣло до трехъ разъ дѣлается. Если и въ трет³й разъ соврешь - издохну, a докажу, что y меня свои принципы есть, не гогенцоллерновскимъ чета! Подожду пять-десять дней, a тамъ или невскую воду буду пить, или никакую не буду пить!..

   - Ну, и что же?

   - Ты самъ видишь... Полторы недѣли тому назадъ пятьдесятъ дней минуло... И вотъ... я...

   Мнѣ стало жаль эту глупую, довѣрчивую лошадь. Я попробовалъ ее урезонить.

   - У насъ невская вода не хорошая. Съ вибр³онами.

   - Для меня принципъ важнѣе вибр³она!

   - И потомъ не виноватъ же Вильгельмъ, что русск³е не пустили его въ Петроградъ.

   - Не обѣщай!

   - A ты знаешь, что?.. Попробуй теперь сдаться въ плѣнъ: можетъ, тогда и напьешься невской воды.

   - Не хочу. Компромиссъ.

   Помолчавъ, вспыхнула вдругъ ярко, какъ догорающая свѣча.

   - Послушай! Неужели ты не понимаешь? Если мой императоръ вретъ, какъ сивый меринъ, то дай возможность его сивому мерину сдержать свое слово по-императорски!..

   И, закативъ выпуклые глаза, испустило духъ бѣдное довѣрчивое, благородное существо.

   Сдержало слово.

  

  

  

  

   Приглашен³е:

   - Петръ Иванычъ, пожалуйте завтра къ намъ на блины...

   - Ахъ, это вамъ будетъ безпокойство...

   - Ну, какое тамъ безпокойство - одно удовольств³е. Блинковъ поѣдимъ съ икоркой, выпьемъ.

   - Пожалуй...

   - Не пожалуй, a непремѣнно ждемъ. Обидите, если не придете.

  

  

   За столомъ:

   - Петръ Иванычъ, еще блинковъ!

   - Увольте, ей Богу, сытъ.

   - Ну, еще парочку съ зернистой.

   - Что вы; довольно! Чуть не полтарелки икры наложили...

   - Ничего, кушайте на здоровье. Коньячку или рябиновой?

   - Ни того, ни другого. Ей-Богу, не лѣзетъ.

   - Ни-ни. И думать не смѣйте отказываться. A семга! Да вѣдь вы, разбойникъ, семги и не попробовали?

   - Ей-Богу, ѣлъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, лукавите! Позвольте, я вамъ положу два кусочка..

   - О, Боже! Я лопну прямо... Надѣюсь, больше ничего не будетъ?

   - Уха еще и рябчики!

   - Уморить вы насъ хотите, дорогой хозяинъ!

  

  

   Уходъ:

   - До свиданья, Петръ Иванычъ! Спасибо, что зашли.

   - Теперь вы къ намъ, Семенъ Миронычъ...

   - Да ужъ и не знаю, выберемся ли?

   - Ну, вотъ новости! Послѣзавтра же и пр³ѣзжайте! Жену привозите, дѣтокъ, свояченицу и братца Николая Мироныча.

   - Осторожнѣе, тутъ темно... Я вамъ посвѣчу...

   - О, не безпокойтесь!

  

  

   Приглашен³е:

   - Петръ Иванычъ, a я завтра думаю пожаловать къ вамъ на блины...

   - Ахъ, это намъ будетъ такое безпокойство.

   - Ну, какое тамъ безпокойство - накормите блинами и конецъ. Блинковъ поѣдимъ y васъ съ икоркой, выпьемъ.

   - Съ чѣмъ, съ чѣмъ?..

   - А? Съ икоркой, говорю.

   - Вамъ еще каменный домъ въ придачу не потребуется ли? Хм! съ икоркой! A вы знаете, что икорка теперь 12 рублей фунтъ?

   - Что вы говорите! Какъ дешево. A я думалъ 14.

   - Мало, что вы думали... Для кого дешево, a для кого и не дешево...

   - Такъ мы все-таки придемъ.

   - Собственно, зачѣмъ?

   - Да вотъ... блинковъ y васъ поѣдимъ, выпьемъ.

   - Это чего жъ такого вы выпить собираетесь?!

   - Да что y васъ найдется. Не побрезгуемъ вашимъ хлѣбомъ-солью.

   - Вода изъ водопровода y насъ найдется - вотъ, что y насъ найдется. Лучше ужъ не приходите.

   - Нѣтъ, что вы! Обязательно придемъ.

  

  

   За столомъ:

   - Дорогой хозяинъ... еще блинковъ... Можно попросить?

   - Увольте! Вѣдь, ей-Богу, вы уже сыты.

   - Ну еще парочку... съ зернистой.

   - Что вы дѣлаете?! Довольно! Чуть не полтарелки себѣ икры навалили.

   - Ничего, буду кушать на здоровье. Коньячку мнѣ выпить или рябиновой?

   - Ни того, ни другого. Ей-Богу, вамъ уже не лѣзетъ, a вы все пьете. Не дамъ больше.

   - Ни-ни. И думать не могите отказывать! A то голову сметаной вымажу. Позвольте... A семга?! Я про семгу забылъ. Ни кусочка не попробовалъ.

   - Ей-Богу, вы уже ели.

   - Нѣтъ, нѣтъ, лукавите. Позвольте, я себѣ положу два кусочка...

   - Два?! A вы знаете, что каждый кусочекъ стоитъ копеекъ семьдесятъ...

   - Ну, и чортъ съ нимъ, - большая бѣда, подумаешь...

   - Да для васъ бѣда не большая... потому что не вы платили. Ѣдятъ, ѣдятъ люди, ей Богу, не понимаю, какъ не лопнуть!

   - Да-а, съ вашего угощен³я дѣйствительно лопнешь... Пригласили на блины, смотрѣть не на что.

   - Кто васъ приглашалъ? Сами навязались.

   - Еще бы! Если бы мы вашего приглашен³я ждали - ноги бы съ голоду протянули.

   - И протягивайте, потеря небольшая... Что еще будетъ, кромѣ этихъ блинишекъ?

   - Ничего не будетъ.

   - Какъ такъ ничего? Бульонъ же долженъ быть какой-нибудь, или уха тамъ... Дичь тоже всякая полагается...

   - Достаточно и такъ дичь несли за столомъ. Ну-съ - можно вставать изъ-за стола, дорог³е гости. Дорог³е - сами понимаете почему. Въ 36 рублей обошлось ваше совершенно неумѣстное посѣщен³е.

   - Господи! 35 рублей истратилъ, a ноетъ на двѣсти.

  

  

   Уходъ:

   - Прощайте, дорогой хозяинъ.

   - То есть, какъ это прощайте? До свиданья, a не прощайте!

   - Развѣ вы думаете еще разъ насъ пригласить?

   - Нѣтъ-съ, не пригласить, a я думаю самъ къ вамъ на блины пр³ѣхать.

   - Не стоитъ.

   - То есть, какъ же это такъ - не стоить?!... Вотъ еще новости! Небось, сами ко мнѣ пришли, пили, ѣли - a мнѣ нельзя?! Завтра же и пр³ѣду: жену привезу, дѣтей, свояченицу и брата Николая Мироныча...

   - Вы бы всю улицу еще притащили! Дворника ужъ забирайте, кухарку тоже - все равно!! Э, ч... чортъ, какая тутъ темнота на лѣстницѣ... Хозяинъ! Ты бы хоть посвѣтилъ.

   - И такъ хорошо. Керосинъ-то нонѣ кусается, сами знаете.

   - Да тутъ ногу еще сломаешь въ этой тьмѣ.

   - И прекрасно! Туда вамъ и дорога.

   - Ну, безпокойной вамъ ночи въ такомъ случаѣ...

   - Всего нехорошаго!..

  

  

   Собачьи времена наступаютъ, истинно говорю вамъ.

  

  

  

  

   Смѣшно сказать: въ течете двухъ дней я встрѣтилъ этого человѣка три раза; и онъ мнѣ былъ совершенно чуждъ и не нуженъ! A существуютъ люди, которыхъ любишь и съ которыми хотѣлъ бы встрѣтиться - и не видишь ихъ годами...

   Первая встрѣча съ этимъ человѣкомъ произошла y крупнаго ювелира, гдѣ я выбиралъ булавку для подарка, a "этотъ человѣкъ" (до сихъ поръ не знаю, какъ его зовутъ) безсмысленно переминался съ ноги на ногу y прилавка, тоскливо вздыхая, и то распахивая, то запахивая роскошную шубу съ бобровымъ воротникомъ.

   - Вамъ, собственно, что хотѣлось бы? - спрашивалъ терпѣливый приказчикъ.

   - Да вотъ этихъ купить... ну, какихъ-нибудь драгоцѣнныхъ камней.

   - Какихъ именно?

   - Эти бѣленьк³е - брилл³анты?

   - Да.

   - Значить, брилл³антовъ. Потомъ еще голубыхъ я взялъ бы... красныхъ... A желтенькихъ нѣтъ?

   - Есть. Топазы.

   - Это дорог³е?

   - Нѣтъ, они дешевые.

   - Тогда не стоитъ. Брилл³анты - самые дорог³е. Они какъ - поштучно?

   - Нѣтъ, по вѣсу.

   - Вотъ вы мнѣ полфунтика заверните.

   - Видите ли, такъ, собственно, нельзя. Брилл³анты продаются на караты...

   - На что?

   - На караты.

   - Это скучно. Я этого не понимаю. Тогда лучше поштучно.

   - Вамъ въ издѣл³и показать?

   - A что шикарнѣе?

   - Да въ издѣл³и можно носить, a такъ, отдѣльные камни - они y васъ просто лежать будутъ.

   - Тогда лучше издѣл³е.

   - Желаете, колье покажу?

   - Хорошо... Оно дорогое? 12 тысячъ.

   - Это ничего себѣ, это хорошо. Вотъ это оно? A почему же на немъ одни бѣлые камни? Хотѣлось бы чего-нибудь и зелененькаго...

   - Вотъ вамъ другое, съ изумрудомъ.

   - Оно симпатичное, только куда я его надѣну?

   - Виноватъ, это не мужская вещь, a дамская. Если женѣ подарить...

   Незнакомецъ хитро прищурилъ одинъ глазъ.

   - Экой вы чудакъ! A если я не женатъ?

   - Гм! - промычалъ приказчикъ, усил³емъ воли сгоняя съ лица выражен³е отчаян³я. - Вы, значитъ, хотѣли бы что-нибудь выбрать для себя лично?

   - Ну да же! A вы что думали?

   - Тогда возьмите кольцо.

   - A оно сколько стоить?

   - Смотря какое. Вотъ поглядите здѣсь: какое понравится.

   - Вотъ это - почемъ? Голубенькое.

   - Двѣсти пятьдесятъ.

   - Гадость. Мнѣ тысячъ на пятнадцать, на двадцать.

   - Тогда брилл³антовыя возьмите. Вотъ это - рѣдкая вода: семь съ половиной тысячъ.

   - A дороже нѣтъ?

   - Нѣтъ. Да вѣдь вы можете три взять!

   - И вѣрно вѣдь. Заверните. Вы думаете, что они достаточно шикарны?

   - О, помилуйте, м-сье!

   - Вы меня извините, но я въ этомъ ничего не понимаю. Вотъ насчетъ бумагъ я хорошо намастачился.

   - Но вѣдь теперь, м-сье, биржа, кажется, не работаетъ?

   - Какая биржа? Я говорю о газетной бумагѣ, писчей, оберточной - все что угодно! Получите за кольца. Вы ихъ пришлете ко мнѣ съ мальчишкой - не хочется таскаться съ этой ерундой. Или лучше я ихъ на пальцы надѣну. Эк³е здоровые каменищи. Не выпадутъ?

   - О, помилуйте...

   - A то выпадутъ - и пропало кольцо. Куда оно тогда? Намѣсто камня - дырка. Будто окно съ выбитымъ стекломъ. Прощайте.

  

  

   Въ тотъ же день вечеромъ я увидѣлъ его въ мебельномъ магазинѣ...

   - Послушайте, - горячился онъ. Поймите: если бы вы сказали мнѣ: хочу имѣть самую лучшую бумагу - я отвѣтилъ бы: вотъ эта лучшая. A вы мнѣ не говорите прямо, что хорошо, что нѣтъ. Вы говорите, что эта гостиная розоваго дерева, a эта - Людовика, ну? Какая же лучшая?

   - Какая вамъ понравится...

   - A которая дороже?

   - Розоваго дерева. Три тысячи двѣсти.

   - Ну вотъ эту и заверните. Затѣемъ - как³я еще комнаты есть y васъ?

   - Кабинетъ, спальня, столовая, передняя...

   - A еще!

   - Будуары еще есть.

   - Ну, это всего шесть. A y меня десять. Чѣмъ же ихъ заставлять прикажете?

   - A кто y васъ еще будетъ помѣщаться въ квартирѣ?

   - Я одинъ!

   - Гм!.. Можно тогда библ³отеку.

   - Семь! A еще?

   - Можно тогда какую-нибудь комнату въ русскомъ стилѣ. Потомъ, ну... сдѣлайте второй кабинетъ. Одинъ для работы, другой... такъ себѣ.

   Оба глядѣли другъ на друга безсмысленными отъ натуги глазами и мучительно думали.

   - Это девять. A въ десятую что я поставлю?

   - A десятую... сдайте кому-нибудь. Ну, на что вамъ одному десять? Довольно и девяти. Сдадите - вамъ же веселѣе будетъ.

   - Это идея. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы эта комната была стильная.

   - Въ какомъ стилѣ, м-сье?

   - Въ хорошемъ. Ну, вы тамъ сами подберите. Охо-хо... Теперь подсчитайте - сколько выйдетъ?

  

  

   A на другой день я къ своему и его удивлен³ю (онъ уже началъ привыкать къ моему лицу) встрѣтилъ его на картинной выставкѣ.

   Онъ помѣстился сзади меня, поглядѣлъ изъ-за моего плеча на картину, передъ которой я стоялъ, и спросилъ:

   - Это хорошая?

   - Картина? Ничего себѣ. Воздуху маловато.

   - Ну! A я уже, было, хотѣлъ купить ее. Вижу вы долго смотрите - значить, думаю, хорошая. Я уже три купилъ.

   - Как³я?

   - Да вотъ тѣ, около которыхъ стоять. Я себѣ такъ и думаю: тѣ картины, около которыхъ стоять - значить, хорош³я картины.

   Я принялъ серьезный дѣловой видъ.

   - A сколько людей должно стоять передъ картиной, чтобы вы ее купили?

   - Десять, - такъ же серьезно отвѣтилъ онъ. - Не меньше. Три, пять, шесть - уже не то.

   A вы сообразительный человѣкъ.

   - Да; я только ничего не понимаю во многомъ. A природный умъ y меня есть. Вы знаете, какъ ловко я купилъ себѣ автомобиль? Я вѣдь въ нихъ ничего не понимаю... Ну вотъ прихожу въ автомобильный магазинъ, расхаживаю себѣ, гуляю. Вижу, какой-то господинъ выбралъ для себя машину... осмотрѣлъ онъ ее, похвалилъ, сторговался, a когда уже платилъ деньги, я и говорю: "уступите ее мнѣ, пятьсотъ отступного"... Удивился, но уступилъ. Хорош³й такой господинъ.

   - У васъ, очевидно, больш³я средства?

   - Ахъ и не говорите. Намучился я съ ними... Вы уже уходите? Пойдемъ, я васъ подвезу на своей машинѣ... Прогуляться хотите? Ну, пойдемъ пѣшкомъ...

  

  

   Взявъ меня подъ руку, онъ зашагалъ подлѣ, заискивающе глядя мнѣ въ глаза и согнувшись въ своей великолѣпной шубѣ...

   - Я былъ раньше такой бѣдный, что ужасъ: служилъ конторщикомъ, получалъ 40 рублей въ мѣсяцъ, но скопилъ сто рублей. Пришелъ одинъ товарищъ, говорить: "Давай купимъ пятнадцать стопъ бумаги, a черезъ недѣлю продадимъ". - "Давай". Купили по десяти рублей - черезъ недѣлю продали по четырнадцати. Подождалъ онъ. - "Давай, говоритъ, купимъ по пятнадцати, продадимъ по двадцати". Опять купили, опять продали. Понимаете? Дѣлать ничего не надо, a только покупать, подождать, a потомъ продавать. Понялъ я, въ чемъ штука, сталъ одинъ работать. Даже дѣло проще пошло: пр³ѣзжаю на бумажную фабрику: почемъ эта бумага? По восемнадцать! - Дѣлайте тысячу стопъ. Вотъ задатокъ. Дашь задатокъ и ждешь. Черезъ двѣ недѣли - письмо: "эта бумага уже стоить по двадцать четыре. Предлагаемъ пять тысячъ отступного". Беру отступное, заказываю новую. Понимаете, удобство? Ни брать бумаги не нужно, ни возить ее, ни продавать... Ты себѣ гуляешь, a она себѣ растетъ. Очень спокойное дѣло. Ну, a теперь я рѣшилъ зажить по-человѣчески... Скажите, лошадь имѣть - шикарно?

   - Очень.

   - Надо бы купить. Знаете что? Я въ лошадяхъ ничего не понимаю. Вы купите лошадь, съ этой самой... съ повозкой! A потомъ продайте мнѣ съ надбавкой. Заработаете - и мнѣ спокойнѣе.

   - Нѣтъ, я этими дѣлами не занимаюсь.

   - Жалко. На кого это вы такъ посмотрѣли?

   - Дама одна прошла. Красивая.

   - Серьезно, красивая? Да очень. Эффектная.

   - Слушайте, a что если ее взять на содержан³е?

   - Почему непремѣнно ее?!..

   - Я въ этомъ, видите ли, ничего не понимаю, a вы говорите - красивая. Возьму ее на содержан³е, а?

   - Позвольте! A вдругъ это порядочная женщина.

   - Ну, извинюсь. Большая бѣда. Сколько ей предложитъ, какъ вы думаете?

   - Ей Богу, затрудняюсь.

   - Предложу три тысячи въ мѣсяцъ, чортъ съ нимъ...

   Онъ догналъ даму, пошелъ съ ней рядомъ... Заговорилъ... На лицѣ ея послѣдовательно выразилось: возмущен³е, удивлен³е, смущен³е, недовѣрчивость, колебан³е и, наконецъ, - радость, розовымъ свѣтомъ залившая ея красивое лицо.

   Покупатель бумаги нашелъ самое нужное въ своей пустой жизни...

  

  

   И подумалъ я:

   "Теперь ты научишься и брилл³анты покупать съ толкомъ, и обстановку выбирать въ настоящемъ стилѣ, и лошадь y тебя будетъ не одна, a двадцать одна, и картины появятся так³я, передъ которыми будутъ останавливаться не десятки, a сотни, и во всемъ поймешь ты смыслъ и толкъ... и когда поймешь ты все это, какъ слѣдуетъ - не будетъ y тебя ни картинъ, ни лошадей, ни брилл³антовъ, ибо есть справедливость на землѣ, ибо сказано: изъ земли взять, въ землю и вернешься.

   Да будетъ впослѣдств³и тебѣ твое сорокарублевое жалованье пухомъ!"

  

  

  

   Я сидѣлъ въ залѣ Дворянскаго собран³я на красномъ бархатномъ диванѣ и слушалъ концертъ симфоническаго оркестра, которымъ дирижировалъ восьмилѣтн³й Вилли Ферреро.

   Я не стенографъ, но память y меня хорошая... Поэтому, постараюсь стенографически передать тотъ разговоръ, который велся сзади меня зрителями, тоже сидѣвшими на красныхъ бархатныхъ диванахъ.

   - Слушайте, - спросилъ одинъ господинъ своего знакомаго, прослушавъ ген³ально проведенный ген³альнымъ дирижеромъ "Танецъ Анитры". - Чѣмъ вы это объясняете?

   - Что? Да вотъ то, что онъ такъ замѣчательно дирижируетъ.

   - Простой карликъ.

   - То есть, что вы этимъ хотите сказать?

   - Я говорю - этотъ Ферреро - карликъ. Ему, можетъ быть, лѣтъ сорокъ. Его лѣтъ тридцать учили-учили, a теперь вотъ - выпустили.

   - Да не можетъ этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликовъ лица сморщенныя, старообразныя, a y Вилли типичное личико восьмилѣтняго шалуна, съ нѣжнымъ оваломъ и пухлыми дѣтскими губками.

   - Тогда, значитъ, гипнотизмъ.

   - Какой гипнотизмъ?

   - Знаете, который усыпляетъ. Загипнотизировали мальчишку и выпустили. Махай, молъ, палочкой.

   - Позвольте! Всѣ ученые заявили, что подъ гипнозомъ человѣкъ можетъ дѣлать только то, что онъ умѣетъ дѣлать и въ нормальной жизни. Такъ, напримѣръ, девѣушку можно подъ гипнозомъ заставить поцѣловать находящагося вблизи мужчину, но никакъ нельзя заставить говорить ее по-англ³йски, если она не знала раньше англ³йскаго языка.

   - Серьезно?

   - Ну, конечно.

   - Тогда все это очень странно.

   - Въ томъ-то и дѣло. Я поэтому и спрашиваю: чѣмъ вы объясняете это?

   - Можетъ, его мучили?

   - Какъ мучили?

   - Да вотъ, знаете, какъ маленькихъ акробатовъ...

   Разсказываютъ, что ихъ выламываютъ и даже варятъ въ молокѣ, чтобы y нихъ кости сдѣлались мягче.

   - Ну, что вы! Гдѣ же это видано, чтобы дирижеровъ въ молокѣ варили?

   - Я не говорю въ буквальномъ смыслѣ - въ молокѣ. Можетъ быть, просто истязали. Схватятъ его за волосы и ну теребить: "дирижируй, паршивецъ!" Плачетъ мальчикъ, a дирижируетъ. Голодомъ морятъ тоже иногда.

   - Ну, что вы! Причемъ тутъ истязан³я. Вонъ даже клоуны, которые выводятъ дрессированныхъ пѣтуховъ и крысъ и тѣ дѣйствуютъ лаской.

   - Ну, что тамъ ваша ласка! Если и добиваются лаской, такъ пустяковъ - пѣтухъ, потянувъ клювомъ веревку, стрѣляетъ изъ пистолета, a крыса расхаживаетъ въ костюмѣ начальника станц³и. Вотъ вамъ и вся ласка. A здѣсь - маленьк³й мальчуганъ дирижируетъ симфоническимъ оркестромъ! Этого лаской не добьешься.

   - Значитъ, по вашему, его родители истязали?

   - A позвольте! Зачѣмъ бы иначе въ эту истор³ю вмѣшалось