Краснов Петр Николаевич - Мантык, охотник на львов

были перебиты. Казаки падали за ними отъ пуль.

   - Сдавайтесь! - кричали кокандцы.

   Молчан³е было отвѣтомъ. Есаулу Сѣрову удалось послать нѣсколько казаковъ - и они пробились сквозь кокандцевъ. Онъ послалъ ихъ не для того, чтобы просить о помощи. Онъ зналъ - помощи подать нельзя. Не поспѣетъ къ нимъ подмога. Онъ послалъ только сказать, что онъ не можетъ выполнить своей задачи, что онъ окруженъ и погибаетъ. "Молитесь за меня!"

   И всѣ они пали. Всѣ до одного были истреблены. И посейчасъ, какъ буря въ степи грозно поютъ наши уральцы...

   Селиверстъ Селиверстовичъ взглянулъ на Абрама и въ два голоса, тихонько, чтобы не потревожить сосѣдей по комнатѣ они запѣли:

   "Въ степи широкой подъ Иканомъ, Насъ окружилъ коканецъ злой, И трое сутокъ съ басурманомъ, У насъ кипѣлъ жесток³й бой...

   - Такъ-то, - сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ, вдругъ обрывая пѣн³е.... Были люди! Не хуже героевъ древности. Вотъ въ гимназ³и я училъ, какъ триста спартанцевъ обороняли горный проходъ Ѳермопилы и всѣ пали. И на томъ мѣстѣ была сдѣлана надпись: "странникъ, возвѣсти спартанцамъ, что всѣ мы триста пали, защищая Родину"...

   Ихъ было триста и въ горномъ проходѣ, гдѣ оборона легче, уральцевъ было всего сотня въ безбрежной степи. Поставимъ ли мы имъ тамъ достойный памятникъ? Лишь пѣсня наша казачья изъ рода въ родъ разсказываетъ о ихъ высокомъ подвигѣ... Вотъ и я Абрама учу, чтобы онъ зналъ и тоже своихъ сыновей и внуковъ, когда будутъ, научилъ... А надо бы на камнѣ... какъ у Спартанцевъ!... А, Галинка?

   Галина, молча, кивнула головою....

   - А то вотъ забываешь многое... При Скобелевѣ было... Тоже окружили конные кокандцы нашу линейную роту... А ею командовалъ поручикъ, фииляндецъ, вотъ и не помню его фамил³ю, запамятовалъ. Не то Линдеквистъ, - солдаты звали его Плюнь-да-свисни, не то другой кто. Построилъ онъ карэ, самъ сталъ въ серединѣ, трубка въ зубахъ. Командуетъ - залпы... Кокандцы совсѣмъ насѣдаютъ... А онъ, - показалось ему, что плохо пр³емъ сдѣлали.

   - Командуетъ : - "отставить!" - Это въ двадцати шагахъ отъ кокандцевъ-то! - Рота, какъ одинъ, брякнула "къ ногѣ". - А онъ снова тянетъ, не вынимая трубки изъ зубовъ: - "По кавалер³и! Пальба ротою!"...

   Отбилъ таки кокандцевъ...

   Вотъ, Галина, люди как³е были... Что твои Муц³и Сцеволы, или братья Гракхи, только не нашлось для нихъ Плутарха, только не учатъ про нихъ въ школахъ!

  

  

   Галина уже знала: - какъ разворчится Селиверстъ Селиверстовичъ, какъ начнетъ корить, что, молъ, не любимъ, да и не цѣнимъ, да не знаемъ мы своего Русскаго, и все за иностранцымъ тянемся, такъ и не остановить его никакъ, и пошла на хитрость.

   - Дѣдушка, - сказала она, - вы же обѣщали про тринадцатаго тигра Мантыка разсказать.

   - Ну и обѣщалъ... И разскажу... Только не сегодня. Ишь поздно какъ... Десятый часъ никакъ. Спать пора и старымъ и малымъ.

   - Дѣдушка! - взмолилась Галина. - Сегодня мамочка дежурная. Вернется еъ первомъ часу. Я все равно до ея возвращен³я не засну. Я днемъ выспалась. Разскажите про тринадцатаго тигра.

   Селиверстъ Селиверстовичъ покрутилъ головой, справился со своими тяжелыми серебряными часами, что висѣли у него на бронзовой толстой цѣпи, покачалъ головою и сказалъ:

   - Ну, ладно.... Но только потомъ - спать! Честное слово!

   - Честное слово.

   - Ну, такъ вотъ, какъ это случилось. Было это зимою, въ ноябрѣ, въ 1858 году. Мантыкъ со своею сотнею находился тогда на фортѣ Перовскомъ. Года за два до этого, на охотѣ, спасая товарища, подмятаго громаднымъ кабаномъ, Мантыкъ получилъ рану въ руку. Рана сама по себѣ неопасная, но на охотѣ, какъ водится, ее небрежно перевязали, она загрязнилась, и стала болѣть. Мантыка отвезли въ госпиталь. Тамъ ему руку залѣчили, но два пальца на рукѣ остались у него сведенными и мѣшали ему. Но онъ былъ такой же сильный, ловк³й и неутомимый охотникъ. Онъ положилъ уже двѣнадцать тигровъ.

  

   Слава о немъ, какъ о смѣломъ истребителѣ тигровъ, шла по всей Сыръ-Дарьинской области и чуть, гдѣ появлялся тигръ, киргизы искали Мантыка, чтобы выручалъ онъ изъ бѣды.

   Въ этомъ, 1858-мъ, году зима наступила поздняя. Только въ ноябрѣ выпалъ снѣгъ. Было раннее утро. На форту, по казармамъ только только стали подниматься солдаты. Все было бѣло отъ снѣга. Все блистало и сверкало подъ яркимъ солнцемъ, подъ голубымъ, безоблачнымъ небомъ: - бѣлыя низк³я постройки казармъ съ плоскими крышами, бѣлый чистый снѣгъ на площадяхъ, плацахъ и улицахъ, снѣгомъ покрытая бѣлая степь. Тихо рѣялъ надъ нею Русск³й флагъ и голубая, еще косая, длинная тѣнь шевелилась отъ него по снѣгу. Да! Прекрасный былъ это день! Мантыкъ убирался въ своей казармѣ. Мылъ изъ мѣднаго кунгана, подвѣшеннаго на веревкѣ, ледяною водою лицо и руки, чистилъ свои малиновыя кожаныя чембары {Кунганъ - кувшинъ съ узкимъ горломъ. Чембары - кожаныя изъ бараньей кожи шаровары, окрашенныя сандаломъ. Ихъ до 1890-хъ годовъ носили туркестанск³я войска.}.

   У воротъ брякнулъ колоколъ. Часовой вызывалъ разводящаго. Со степи прискакали киргизы съ просьбою къ коменданту.

   Недалеко отъ форта, въ камышахъ, гдѣ было киргизское кочевье, на разсвѣтѣ, тигръ напалъ на женщину, пошедшую нарѣзать камыша на топливо и на смерть зарѣзалъ ее. Киргизы просили коменданта защитить ихъ отъ звѣря.

   Комендантъ форта, генералъ Дебу, вызвалъ Мантыка. Мантыкъ уже все зналъ. Еще пока киргизы дожидались у комендантской квартиры онъ ихъ обо всемъ распросилъ. Онъ явился къ коменданту совсѣмъ готовый къ охотѣ.

   - Что же, Мантыкъ, - спросилъ его генералъ, - справишься?

   - Съ превеликою охотою, ваше превосходительство, -отвѣчалъ Мантыкъ.

   - Только возьми съ собою кого. Одинъ не ходи. Мало ли что понадобится?

   - Понимаю, - сказалъ Мантыкъ.

   Мантыкъ взялъ съ собою казака и двухъ охотниковъ солдатъ.

   И не прошло и получаса, какъ всѣ они поскакали вмѣстѣ съ киргизами на то мѣсто, гдѣ тигръ зарѣзалъ женщину.

   Мантыкъ осмотрѣлъ кровавое пятно на снѣгу, слѣзъ ' съ лошади, приказалъ своимъ спутникамъ тоже слѣзть, оставилъ лошадей подлѣ камышей и пошелъ съ охотниками по слѣдамъ тигра. На чистомъ снѣгу, слѣды тигра были отлично видны. Мантыкъ зналъ, что тигръ, когда сытно поѣстъ, далеко не уходить, а ложится тутъ же, гдѣ-нибудь поблизости.

   Охотники прошли камышами полъ версты и вдругъ увидали тигра. Онъ сидѣлъ на заднихъ лапахъ на небольшой прогалинѣ и будто къ чему то прислушивался. Замѣтивъ охотниковъ, тигръ прыгнулъ въ камыши и скрылся въ чащѣ. Мантыкъ бросился за нимъ. Но не прошелъ онъ и ста шаговъ, какъ увидалъ, что тигръ сдѣлалъ петлю, обошелъ ихъ и вышелъ на ихъ старый слѣдъ. Значить, уже не охотники слѣдили и охотились на тигра, а тигръ слѣдилъ и охотился на охотниковъ.

   Мантыкъ это сейчасъ же понялъ.

   - Стойте, ребята, - сказалъ онъ. - Тигръ хочетъ броситься на насъ сзади. Но, если онъ увидитъ, что насъ четверо, онъ опять повернетъ и такъ будетъ безъ конца. Мы никогда его не настигнемъ. Отойдите немного въ сторону и спрячьтесь въ камышахъ. Сидите тихо. Я одинъ останусь здѣсь и буду на себя ожидать тигра. Когда услышите мой выстрѣлъ, - бѣгите ко мнѣ. На вѣрность выстрѣла я надѣюсь... но - всяко бываетъ....

   Никогда Мантыкъ такъ не говорилъ. Онъ всегда былъ увѣренъ и въ ружьѣ и въ своемъ глазѣ, и въ своей рукѣ. Видно на этотъ разъ онъ предчувствовалъ недоброе.

   Охотники ушли и скрылись въ камышахъ. Все затихло въ зимнемъ солнечномъ днѣ. Ярко блисталъ снѣгъ, да золотились сух³е стволы камышей. Мантыкъ опустился на колѣно и сталъ ожидать тигра.

  

   Своего - тринадцатаго !

   Было, должно быть, ужасно тихо въ этотъ зимн³й день, въ камышахъ, въ блистан³и синяго неба и бѣлаго, жгущаго глаза снѣга. Камыши стояли прямые, высок³е. Ни вѣтерка, ни шелеста. Все кругомъ замерло. И вдругъ зашуршало неподалеку, и какъ-то неожиданно, внезапно, во всей своей величавой красотѣ появился противъ Мантыка тигръ. Всего какихъ-нибудь пятнадцать шаговъ раздѣляли звѣря отъ охотника. Тигръ увидалъ неподвижно сидящаго на колѣнѣ, съ ружьемъ на изготовку охотника и остановился. Его глаза заблистали. Пасть открылась, обнаживъ страшные острые зубы. Длинный хвостъ сталъ бить по бокамъ. Тигръ выказывалъ этимъ свою ярость. Вдругъ онъ прилегъ на брюхѣ и сталъ сильно топать задними ногами, готовясь къ смертельному прыжку.

   Я разсказываю вамъ долго - это были секунды. Тигръ шелохнулся. Приподнялъ голову. Мантыкъ выстрѣлилъ, какъ всегда, изъ обоихъ стволовъ сразу... но... прицѣлъ ли былъ неправильно взятъ, или дрогнула рука Мантыка, зарядъ, какъ потомъ разсмотрѣли, попалъ не въ голову и пасть тигра, а въ грудь, пониже шеи. Ничтожныя для тигра раны!.... Онъ сдѣлалъ могуч³й прыжокъ и со страшнымъ ревомъ опрокинулъ и подмялъ подъ себя Мантыка.

   На выстрѣлъ и на ревъ прибѣжали охотники. Мантыкъ не растерялся. Лежа подъ тигромъ, онъ ухватилъ его за задн³я ноги и перебросилъ черезъ себя. Силища была у человѣка подлинно Геркулесовская! Въ тигрѣ потомъ оказалось безъ малаго десять пудовъ! Тигръ снова бросился на Мантыка.

   - Гибну, братцы, - крикнуть Мантыкъ изъ подъ тигра. - Стрѣляйте.. Если задѣнете меня - ничего.... Только стрѣляйте!

   Тигръ съ ревомъ мялъ и грызъ лицо Мантыку. Солдаты и казакъ стояли, струсивъ, опѣшивъ, совершенно растерявшись. Наконецъ, казакъ Ранневъ подскочилъ и въ упоръ выстрѣдилъ тигру въ лобъ. Тигръ оставилъ Мантыка и обратился на Раннева. Онъ подмялъ казака подъ себя.

  

   Мантыкъ, съ головы до ногъ залитый кровью, крикнулъ солдатамъ:

   - Колите жъ его, братцы... Онъ уже не страшный.

   Солдаты всадили въ тигра прилаженные къ ружьямъ ножи. Тигръ издохъ на Ранневѣ, и тотъ выползъ изъ-подъ него совершенно невредимый.

   Молча и неподвижно лежалъ на землѣ окровавленный Мантыкъ. Бедренная кость правой ноги у него была раздроблена, правое плечо такъ измято, что обратилось въ какую-то массу мелкихъ костей и обрывковъ мяса, залитыхъ густою кровью. Кожа на головѣ была мѣстами содрана. Но Мантыкъ былъ живъ. Ни однимъ стономъ онъ не показалъ, какъ онъ страдалъ. Онъ слѣдилъ глазами за охотниками. Когда он увидѣлъ, что Ранневъ выползъ изъ-подъ звѣря, а тотъ лежитъ неподвижный, онъ спокойно спросилъ:

   - Убили его?

   Получивъ утвердительный отвѣтъ, Мантыкъ вздохнулъ и тихо сказалъ:

   - Ну, везите меня теперь на фортъ.... Видно пришелъ конецъ и Мантыку.

   Не мало времени прошло, пока доскакали солдаты до форта, разсказали о происшедшемъ, и съ форта прислали за Мантыкомъ комендантск³й тарантасъ. Мантыкъ все это время лежалъ молча, спокойно ожидая своей участи. Его уложили бережно въ тарантасъ и отвезли на фортъ. Генералъ Дебу отнесся къ нему по-отечески: лучине врачи были вызваны съ лин³и {Наши войска подавались вглубь Средней Аз³и, строя рядъ укрѣплен³й-городовъ, которые и составляли лин³ю. Отсюда жизнь въ приграничной полосѣ назывались жизнью "на лин³и", а войска - Линейными, т. е. приграничными, идущими впередъ. Потомъ при Государѣ Имьераторѣ Николаѣ II ихъ назвали Стрѣлковыми.}, чтобы лѣчить Мантыка. Все было напрасно. Черезъ пять дней, въ полномъ сознан³и, ясно и кротко, скончался Мантыкъ - истребитель тигровъ.

   Геркулесу равный!... Соперникъ Жерара!

  

  

   Всегда послѣ такихъ разсказовъ стараго Селиверста Селиверстовича Абрамъ оставался у Коли. Они устраивались за занавѣской, на постели Коли. Галинка скоро засыпала, а они сидѣли вдвоемъ подлѣ зажженной свѣчи и больше молчали. Имъ не надо было говорить. Они одинаково думали. Разбуженный разсказами дѣдушки неясныя вставали мечты.

   Занавѣска казалась полами палатки, или брезентомъ на пароходѣ, или, можетъ быть, даже парусомъ. За нею была безбрежная пустыня и тихо, что-то нашептывая, шуршали камыши. Тамъ бродили тигры. Въ палаткѣ сидѣли: - Абрамъ Мантыкъ, знаменитый охотникъ, и его другъ, неутомимый изслѣдователь - Коля Ладогинъ.

   Или - кругомъ было море. Безбрежный океанъ катилъ съ грознымъ плескомъ син³е валы и бѣлилъ ихъ шипящей пѣной. Они били въ носъ корабля и солеными брызгами освѣжали лица мореплавателей, страдающихъ отъ зноя.

   За свою молодую жизнь они повидали много. Были они и въ морѣ. Но какъ? Некогда было смотрѣть и любоваться на море, некогда было наблюдать, какъ неслись подлѣ парохода тупорылые бѣлобрюх³е дельфины, какъ прыгали изъ воды и исчезали въ голубой волнѣ. Переполненный людьми пароходъ жилъ тревожною, суетливою жизнью. Надо было помогать Натальѣ Георг³евнѣ и Галина, надо было услуживать женщинамъ, старикамъ и дѣтямъ. Сами дѣти, они, подъ руководствомъ Селиверста Селиверстовича, спѣшили всюду, гдѣ могли чѣмъ-нибудь помочь Они не были бойскаутами, не носили англ³йскихъ рубашекъ и цвѣтныхъ значковъ, но отъ дѣдушки они знали свои обязанности Русскихъ мальчиковъ.

   Призоветъ ихъ къ себѣ дѣдушка, поставитъ передъ собою и говорить:

   - А ты старому-то услужи... Видишь, ему не дотолкаться до кипятку. Возьми у него чайничекъ-то, да нацѣди, чай завари и угости. Сказано въ Писан³и: "предъ лицомъ сѣдого возстани и почти лицо старче и да убоишися Господа Бога Твоего"!...

   Коля бѣжалъ помогать старику, а Селиверстъ Селиверстовичъ уже наставлялъ Мантыка.

   - Видишь, Абрамъ, барынл возится, бѣлье стираетъ. Поди, помоги ей. Гдѣ ей одной, она непривычная. Развѣшивай ей пеленки-то.

   Такъ моталъ малышей Селиверстъ Селиверстовичъ по пароходу цѣлый день. Не до моря было. Да и впечатлѣн³й было много. Кругомъ молодежь. Съ ними шелъ Алексѣевск³й полкъ. Вечеромъ соберутся на бакѣ въ желтыхъ, прожженныхъ шинеляхъ, бравые, смѣлые, завьется тамъ пѣсня - какъ не послушать! Абрамъ и Коля уже тамъ. Слушаютъ, запоминаютъ слова, напѣвъ, подпѣваютъ сами....

   Обрывки воспоминан³й, картины только что расписанныя Селиверстомъ Селиверстовичемъ, неясныя мечты, будто колдовск³е сны на яву, овладѣвали обоими мальчиками, когда такъ сидѣли они на Колиной постели, ожидая Наталью Георг³евну. Въ эти тих³е ночные часы одинъ скажетъ другому:

   - Помнишь?

   А другой уже знаетъ о чемъ сказано это "помнишь"? - прямо отвѣтитъ на мысль.

  

   Коля опустилъ голову и чуть слышно, подъ сурдинку, шепоткомъ, запѣлъ "Алексѣевскую" пѣсню {Эта пѣсня, собственно составлена во время Русско-Японской войны 1904-05 годовъ, когда ее сочинилъ и положилъ на музыку одинъ Кубанск³й казакъ, но особенно она стала извѣстна въ Добровольческой Арм³и въ Алексѣевскомъ полку, почему и получила назван³е "Алексѣевской".}:

   - "Пусть свищутъ пули, пусть льетсй кровь,

  

   Пусть смерть несутъ гранаты!

   Мы смѣло двинемся впередъ,

   Мы - Русск³е солдаты!"

  

   - Помнишь, Мантыкъ? Абрамъ продолжалъ, вторя Колѣ:

  

   - "Въ насъ кровь отцовъ - богатырей

   И дѣло наше право,

   Сумѣемъ честь

   Мы отстоять

   Иль умереть со славой..."

  

   - Мантыкъ, мой папа убить въ бояхъ на Бзурѣ. Мама разсказывала: - онъ всталъ передъ сеоими солдатами... Кругомъ неслись гранаты. Нѣмецъ одолѣвалъ своею артиллер³ей. Онъ сказалъ:-"впередъ, родные! За Царя и за Росс³ю"... И упалъ, пронзенный пятью пулями изъ пулемета... Когда его хоронили солдаты. - Они плакали... Никто не знаетъ, гдѣ его могила. Тамъ... На Бзурѣ... Въ Польшѣ... но онъ видитъ насъ... Мантыкъ, ты умѣешь стрѣлять, Какъ твой прадѣдъ?

   - Я, - прошепталъ Абрамъ, - я каждый разъ, какъ ярмарка, упражняюсь въ тирѣ. Вездѣ... И на плясъ д'Итали, и на плясъ де ля Баст³й, и на плясъ де ля Репюбликъ {Больш³я площади Парижа, гдѣ устраиваются народныя гулянья.}, какъ поставятъ балаганы, карусели и тиры для стрѣльбы - я тамъ. Я никогда не промахнусь... У меня глазъ, какъ у дѣдушки... И рука... Я мечтаю...

   - О тиграхъ? Мантыкъ, о тиграхъ? - быстро прошепталъ Коля, и схватилъ Мантыка за руку.

   Мантыкъ тяжело вздохнулъ. Чуть слышно сказалъ:

   - Нѣтъ... Туда нельзя... Туда не пустятъ... Я думалъ о львахъ... Какъ Жераръ... Въ Африку можно, если имѣть деньги...

   - И я объ этомъ думалъ... Въ Африку... Только, - Коля головой показалъ въ направлен³и постели, гдѣ спала Галина.-Какъ же ихъ то?.. Мамочку и Галину?.. Имъ безъ меня нельзя. Не проживутъ... Мамочка такъ мало получаетъ.

   Мантыкъ сидѣлъ, пригорюнившись...

   - И мнѣ нельзя... Никакъ нельзя. Дѣдушка то только двѣсти франокъ получаетъ. Ему безъ меня не прожить.

   Оба вздохнули. Не дѣтское бремя положилъ Господь на ихъ дѣтск³я, юныя плечи.

   Они долго молчали. За окномъ, все затихая, шумѣлъ городъ. Галинка тихо спала. Не было ее слышно. Снова вспоминались разсказы Селиверста Селиверстовича о подвигахъ предка Мантыка. Коля чуть слышно спросилъ:

   - Мантыкъ, ты очень сильный?

   - Да... Всѣ здѣсь удивляются моей силѣ. Французы диву даются.

   - Ты бы могъ, какъ "онъ", тигра схватить за задн³я лапы и перебросить черезъ себя?

   - Не знаю... Думаю, очень трудно... Съ Божьей помощью развѣ.

   - А льва?

   Мантыкъ ничего не отвѣтилъ. Онъ только пожалъ плечами, будто сказалъ: - "надо попробовать", и тяжело вздохнулъ.

  

  

   - Встань, Мантыкъ, - поднимаясь съ постели, прошепталъ Коля.

   Мантыкъ всталъ. Коля, въ странномъ возбужден³и, поднялъ свой жестк³й матрасикъ и обиажилъ старую, почернѣвшую отъ времени и дорожныхъ испытан³й корзину. Ивовыя застежки были давно сломаны и еще на пароходѣ замѣнены Селиверстомъ Селиверстовичемъ проволочными жгутами. Коля вынулъ желѣзный прутъ и раскрылъ корзину. Со скрипомъ откинулась широкая крышка и Коля, нагнувшись, сталъ искать что то подъ аккуратно сложеннымъ его бѣльемъ и воскреснымъ костюмомъ. Онъ досталъ пожелтѣвш³й отъ времени большой, плотной бумаги конвертъ и, держа его въ рукахъ, сказалъ, волнуясь, Абраму.

   - Мантыкъ, поклянись мнѣ, что никому не разскажешь о томъ, что сейчасъ увидишь и услышишь отъ меня.

   Мантыкъ пожалъ опять плечами и ничего не сказалъ.

   - Нѣтъ, ты клянись, - настойчиво повторилъ Коля, - мнѣ кажется, что это страшно важно... Это ужасно, какъ намъ подходитъ. Можетъ быть, тутъ - исполнен³е всѣхъ нашихъ завѣтнѣйшихъ желаь³й. Клянись.

   - Ну, клянусь, - неохотно сказалъ Абрамъ. - Грѣхъ это... - клясться...

   - По пустякамъ - да. Но это очень важно... "Ну - клянусь" - это не годится. Ты скажи мнѣ: - "честное слово уральскаго казака"... И перекрестись...

   - Да въ чемъ дѣло?

   Коля дрожащими руками вынулъ изъ конверта какой-то, потемнѣвш³й отъ времени пакетъ съ полъ листа писчей бумаги и торжественно сказалъ: - Это пергаментъ.

   - Пергаментъ, - повторилъ Мантыкъ.

   Слово звучало важно. Оно говорило о древности. О грекахъ и римлянахъ. Объ Аз³и и Африкѣ, о временахъ, когда не знали бумаги, о народахъ, которые ее не имѣли...

   Мантыкъ сталъ серьезенъ. Коля развернулъ въ четверо сложенный пакетъ, на немъ была сдѣлана блѣдными водяными красками, синими, красными, зелеными и желтыми, рамка изъ какихъ то невиданныхъ листьевъ и цвѣтовъ, въ ней крючками и скобками, не то по турецки, не то по арабски что то написано.

   Да, дѣло было не шуточное.

   Коля настойчиво повторилъ:

   - Перекрестись! Скажи: "честное слово уральскаго казака".

   Мантыкъ перекрестился и сказалъ:

   - Честное слово уральскаго казака...

   - Правнука истребителя тигровъ Мантыка, - говорилъ Коля.

   - Это зачѣмъ-же?

   - Потому что твой прадѣдъ былъ ужасно какой честный и хорош³й. Онъ то уже никогда не обманулъ бы.

   Мантыкъ послушно повторилъ за Колей:

   - Правнука, истребителя тигровъ Мантыка.

   - Честнаго Русскаго человѣка, - продолжалъ Коля, а Мантыкъ за нимъ повторялъ. - Христ³анина... даю честное, великое, клятвенное слово, что никому, никогда не скажу, не выдамъ, не открою тайны, которую мнѣ скажетъ Николай Семеновичъ Ладогинъ и, если онъ разгадаетъ и свершитъ, то не буду ему мѣшать, но всячески ему буду помогать въ раскрыт³и тайны.

   - Въ раскрыт³и тайны... Не томи меня... Что это за хитрая у тебя бумага? Почему ты никогда о ней мнѣ не говорилъ раньше?

   - Я самъ о ней только недавно узналъ.

   Коля бережно передалъ пергаментный листъ Мантыку, подвинулъ ему ближе стулъ, на которомъ горѣла свѣча и сказалъ:

   - Смотри внимательно и слушай.

   - Этимъ лѣтомъ, мы съ мамой разбирали наши вещи. На днѣ корзины мамочка нашла этотъ старый конвертъ и въ немъ этотъ листокъ пергамента. Я сталъ ее разспрашивать и вотъ, что она мнѣ разсказала. У мамы былъ братъ, значить, мой дядя... Онъ былъ много старше мамочки. Звали его - дядя Петя, - Петръ Георг³евичъ Покровск³й. Мамочки еще не было на свѣтѣ, когда дядѣ Петѣ было уже пятнадцать лѣтъ, и онъ безъ вѣсти пропалъ въ Африкѣ.

   - Въ Африкѣ, - чуть слышно повторилъ Мантыкъ.

   Онъ нагнулся надъ листомъ пергамента. Вверху печать: - левъ, солнце за нимъ, и три копья со знаменами. Пониже странныя, цѣпк³я буквы таинственной гирляндой вьются по бумагѣ. Бумага изъ Африки.

   Коля, проворно роясь на днѣ корзины, досталъ помятый большой листъ. Это была карта путей сообщен³я, вырванная изъ нѣмецкаго желѣзнодорожнаго путеводителя. Коля сложилъ ее и протянулъ Мантыку. Узкой полосой между заштрихованныхъ синимъ морей и океановъ разстилались всѣ пять частей свѣта. Кривыми черными дугами вились между ними лин³и пароходныхъ сообщен³й. Мантыкъ такъ и впился въ карту. Въ этихъ бѣлыхъ материкахъ съ рѣдкими назван³ями, въ голубыхъ океанахъ, изображенныхъ на бумагѣ, тоже была какая то тайна. Они непонятнымъ образомъ волновали обоихъ мальчиковъ. Они были какъ бы дополнен³емъ къ красочнымъ разсказамъ стараго Селиверста Селиверстовича и, когда мальчики нашли крошечное голубое, съ маленькую горошину величиной, Аральское море и голубую Сыръ-Дарью, когда читали имена Казалинска, Ташкента, Андижана - точно не на бумагу они смотрѣли, не буквы и штрихи видѣли, a видѣли ту желтую пустыню, тѣ сѣрые камыши и бѣлыя крѣпости-форты, гдѣ только что въ разсказѣ дѣдушки прошла, прошумѣла вся славная жизнь уральскаго казака Мантыка. И, когда дальше, раскрывая карту и показывая по ней, разсказывалъ Коля, - передъ Мантыкомъ проходили страны, о которыхъ онъ такъ часто мечталъ, несясь на своей кам³онеткѣ, гдѣ нибудь по окрестностямъ Парижа.

   - Я запомнилъ, - тихо, боясь разбудить Галину, разсказывалъ Коля, - каждое мамочкино слово.

   Вотъ, что она мнѣ говорила... А она это знала, потому что мамочкинъ папа былъ морякъ въ Добровольномъ флотѣ. Къ началу царствован³я Императора Николая II, память котораго мы съ тобой поклялись свято чтить, - въ Росс³и сталъ сильно развиваться Добровольный флотъ {Въ Росс³и передъ Германской войной было много пароходныхъ обществъ: Добровольный флотъ, Росс³йское общество пароходства и торговли, Русское общество пароходства и торговли, Русско-Азовское общество и др. Добровольный флотъ было самое большое и смѣло соревновало съ лучшими иностранными лин³ями.}. Громадные пароходы его "Нижн³й Новгородъ", "Саратовъ", "Самара", "Москва" и мног³е друг³е смѣло соперничали съ лучшими пароходами нѣмецкихъ, французскихъ и англ³йскихъ лин³й. Они ходили изъ Петербурга и изъ Одессы кругомъ всего свѣта въ далек³е порты Сибири: - Владивостоку Николаевскъ и Охотскъ, они ходили въ Китай и Япон³ю. На всемъ ихъ сорокадневномъ пути отъ Одессы до Владивостока не было ни одного Русскаго порта, куда они могли бы зайти, пополнить запасы угля и провиз³и. Всюду приходилось одолжаться у французовъ, или у англичанъ. А въ случаѣ войны или какихъ нибудь осложнены, ты самъ понимаешь, что изъ этого могло выйти? И вотъ, мамочка мнѣ говорила, что тогда была мысль найти гдѣ нибудь въ Красномъ морѣ уютное мѣсто для стоянки кораблей, гдѣ бы можно было устроить угольную станц³ю, а если нужно, и крѣпость, морской порть, вотъ какъ у англичанъ так³е есть вездѣ.

   И Коля, смѣло тыча пальцемъ по картѣ, говорилъ: - Гибралтаръ у входа въ Средиземное море, Аденъ у выхода изъ Краснаго моря, Сингапуръ у входа въ Велик³й океанъ... Имъ удобно плавать. Тогда обратили вниман³е на Таджурск³й заливъ противъ Адена. Англичане тамъ заняли городокъ Зейлу, французы Обокъ и строили тамъ порть Джибути... Оставался городокъ Таджура, владѣн³е арабскаго Таджурскаго султана... Это было въ 1882, или въ 1885 году, значить, въ царствован³е Императора Александра III. Является къ нему во дворецъ молодцеватый человѣкъ, саратовск³й дворянинъ Николай Ашиновъ и говорить: "Ваше Императорское Величество, разрѣшите сослужить Росс³и великую службу: - открыть путь въ Африку, къ православному Негусу Абиссинскому, устроить портъ въ Таджурскомъ заливѣ, положить начало Русскимъ поселен³ямъ въ Африканской землѣ!

   Задумался Императоръ Александръ III. Зналъ онъ, какъ нужна Росс³и такая угольная станц³я, нужна для его дѣтища -Добровольнаго флота, но зналъ такъ же, какъ ревниво берегутъ иностранцы всѣ эти мѣста отъ Русскаго глаза. Не позволять, помѣшаютъ... А воевать изъ за этого Росс³и не стоить. Крѣпко стоялъ за миръ Императоръ Александръ III, не даромъ прозвалъ его народъ - "царь-Миротворецъ". Все это, всѣ свои думы и сомнѣн³я, высказалъ Государь Ашинову. Ашиновъ говорить: - "Ваше Величество! только дозвольте... Только глаза закройте на мои дѣла. А я дѣйствовать буду по казачьи, самъ отъ себя. Какъ Ермакъ воевалъ предку вашему царю Ивану Грозному Сибирь отъ Кучума, какъ ходили казаки Полунинъ и Дежневъ, ажъ до самой Америки, такъ и я наберу дружину лихихъ молодцовъ и заберу съ нею, что надо. Поль Африки завоюю! Кровь волжскихъ казаковъ течетъ во мнѣ. Можетъ быть, я и самъ потомокъ Ермака, покорителя Кучумова царства!"

   Коля оживился, на его блѣдномъ, худенькомъ лицѣ заигралъ румянецъ. Онъ вспоминалъ, какъ ему разсказывала мамочка и, казалось, видѣлъ и слышалъ, какъ смѣло говорилъ казакъ Ашиновъ съ Императоромъ Александромъ III.

   - И опять колебался Государь. Пѣшимъ, или коннымъ, или на ладьяхъ по глухимъ сибирскимъ рѣкамъ, какъ ходили по Аз³и казаки, въ Африку не пойдешь. Вездѣ заставы, таможни, досмотры. Въ Константинополѣ, въ Портъ-Саидѣ, въ Суецѣ, въ Аденѣ - какъ проскочишь сквозь эту сѣть, да еще съ цѣлымъ отрядомъ? "А мы", - говорить Ашиновъ, - "подъ видомъ монаховъ. Монастырь, моль, строить хотимъ въ Африканской пустынѣ. Хотимъ уподобиться святымъ пустынножителямъ"... Ну и уговорилъ Императора Александра III, и не то, чтобы Государь даль на это соглас³е, но просто, приказалъ: - не мѣшать Ашинову действовать. Ашиновъ кликнулъ кличъ. Набралъ разнаго народа. Были и казаки, была и молодежь. Такъ изъ гимназ³и, гдѣ тогда учился дядя Петя - бѣжалъ онъ самъ и два его товарища и собралась ватага - человѣкъ триста. Мамочкѣ разсказывали, что недоразумѣн³я начались у нихъ съ самаго отплыт³я изъ Одессы. Въ Портъ-Саидѣ - казаки-монахи высадились и такъ наскандалили, что англичане заарестовали ихъ, посадили на баржу и вывели въ море. Большихъ трудовъ стоило Ашинову и нашему консулу высвободить ихъ. Наконецъ,. прошли Суэцк³й каналъ и послѣ семидневнаго плаван³я по Красному морю вошли въ Таджурск³й заливъ. Казаки - ашиновцы скинули съ себя монашеское платье, принарядились по военному, изготовились брать арабскую крѣпость Таджуру, покорять новыя земли подъ Бѣлаго Царя. И вотъ тутъ случилась ошибка. Вмѣсто того, чтобы высадиться противъ Таджуры и идти воевать независимаго Таджурскаго султана, Ашиновъ высадился противъ Обока и поставилъ тамъ свой лагерь по военному. Французск³й гарнизонъ Обока состоялъ изъ одного французскаго сержанта и нѣсколькихъ чернокожихъ солдатъ. Но тамъ развѣвалось французское знамя, тамъ былъ телеграфъ.

   Телеграфъ заработалъ. Пошла телеграмма въ Джибути, оттуда въ Парижъ, изъ Парижа въ Петербургъ. Что за люди стоятъ безъ спроса, безъ разрѣшен³я на французской землѣ? Развѣ есть война между Франц³ей и Росс³ей? Изъ Петербурга отвѣтили, что войны нѣтъ, что то люди вольные, и правительство за нихъ не отвѣтственно... Ашиновъ, между тѣмъ, въ своемъ лагерѣ готовился къ бою. Всѣ достали ружья, шашки и кинжалы, собирались штурмомъ брать Обокскую крѣпость!

   - Что же имъ никто не сказалъ, - воскликнулъ съ досадою въ голосѣ Мантыкъ, - что они ошиблись?

   - Изъ Джибути пришла канонерка со скорострѣльными пушками, - продолжалъ свой разсказъ Коля. - Свистнула по ашиновскому лагерю шрапнель. Разметала палатки, погнала людей. Дѣло обернулось не въ шутку. Думали воевать съ дикарями, вооруженными плохими ружьями и копьями, воевать пришлось противъ артиллер³и и прекрасной французской морской пѣхоты. Не готовые для такого боя Ашиновцы разбѣжались.

   Самъ Ашиновъ выкинулъ бѣлый флагъ и съ остатками своего отряда сдался. Его потомъ доставили въ Петербурга, тамъ признали сумасшедшимъ и онъ вернулся къ себѣ въ Саратовскую губерн³ю, гдѣ и сталъ тихо жить. Тѣ люди, которые разбѣжались по пустынѣ - погибли. Кто умеръ отъ голода и жажды, кто былъ убитъ въ пустынѣ дикарями. Французы собрали ихъ тѣла и тѣла убитыхъ первыми пушечными выстрѣлами и похоронили ихъ на горѣ. Всѣ они были узнаны и списки ихъ были составлены. Дяди Пети не было среди погибшихъ. Не оказалось его и среди тѣхъ, кто вернулся съ Ашиновымъ. Родители дяди Пети разыскивали его повсюду: - его не было нигдѣ. Тогда стали считать, что онъ погибъ и его тѣло не найдено. Мамочка говорила, что по немъ всегда служили панихиды. И такъ прошло тридцать лѣтъ.Передъ самой войной на имя управляющая тѣмъ домомъ, гдѣ жили родители мамочки, пришелъ пакетъ изъ Одессы. Въ немъ была эта бумага и письмо, никѣмъ не подписанное, съ просьбой разыскать кого нибудь изъ маминой семьи и передать этотъ пергаментъ ему. Тогда въ живыхъ оставалась только мамочка. Ей эту бумагу и передали.

   - Теперь давай разсмотримъ ее.

   Коля бережно свернулъ разложенную на стулѣ подъ свѣчкой карту, убралъ ее въ корзину, опустился на колени, ближе къ свѣчкѣ и осторожно разгладилъ рукою пожелтѣвш³й пергаментъ. Мантыкъ сѣлъ рядомъ съ нимъ и сталъ смотрѣть на странныя буквы.

  

  

   - Здѣсь, на лицевой сторонѣ, - сказалъ Коля, - ничего особеннаго. Папа носилъ бумагу въ Аз³атск³й департаментъ министерства иностранныхъ дѣлъ и тамъ ему все разобрали. Это абиссинская бумага, "уракатъ", то есть, патентъ на орденъ звѣзды Эф³оп³и 3ей степени, выданный "москову Петру Покровскому", то есть - дядѣ Петѣ. Надпись на бумагѣ начинается словами подъ гербомъ:

   - "Я, Менеликъ И, левъ колѣна ²удова, царь царей Эф³оп³и, жалую москова Петра Покровскаго орденомъ звѣзды Эф³оп³и 3-ей степени за его отлич³я и мудрые совѣты". Въ министерствѣ сказали, что это обыкновенный патентъ на орденъ, что ничего важнаго онъ не представляетъ. Но вѣдь это означало, что дядя Петя живъ, что онъ былъ живъ по крайней мѣрѣ нѣкоторое время до войны!? Зачѣмъ онъ послалъ этотъ патентъ? Что онъ хотѣлъ этимъ сказать своимъ роднымъ? Почему не написалъ никакого письма? Патентъ не давалъ никакого отвѣта. Объ этомъ, какъ мнѣ разсказывала мамочка, въ семьѣ у нихъ поговорили, но тутъ налетѣла война, папу убили, потомъ намъ пришлось скитаться, и о пергаментѣ совсѣмъ позабыли. И только этимъ лѣтомъ, когда мамочка перебирала со мною вещи, мы случайно наткнулись на этотъ пергаментъ. Зачѣмъ его взяла съ собою мамочка, когда бѣжала изъ Росс³и? Она сама не знала. Сунула случайно, со старыми паспортами, съ папинымъ послужнымъ спискомъ, съ пенс³онной книжкой. Я сталъ разспрашивать мамочку, она разсказала мнѣ то, что я тебѣ сейчасъ передалъ. Потомъ мы уложили пергаментъ на мѣсто, но онъ мнѣ не давалъ покоя. Я все думалъ. Тутъ что то есть? Не зря, не напрасно его послалъ своимъ, живой, или умирающ³й дядя Петя. Я сталъ разглядывать его на свѣтъ, и вотъ я замѣтилъ на обратной сторонѣ как³я то лин³и, буквы, какой то чертежъ. Въ часы досуга, когда никто мнѣ не мѣшалъ, я сталъ срисовывать и обводить эти чуть сохранивш³яся, нацарапанныя лин³и и слова. И вотъ что вышло. Что-то въ родѣ того, что мы называемъ крестословицей, какая то загадка изъ цифръ и словъ.

   Коля перевернулъ пергаментъ и показалъ Мантыку обведенный имъ рисунокъ, потомъ вынулъ изъ кармана коп³ю его на бумагѣ, всю исписанную словами.

   - Ты видишь, прямоугольникъ, расчерченный на малые квадраты. По верху ихъ одинадцать, сбоку тринадцать. Въ прямоугольникѣ штрихами изображенъ восьмиконечный, православный крестъ съ подстановкою. Въ квадратахъ цифры, сбоку слова, отвѣчающ³я этимъ цифрамъ. Я ихъ всѣ обвелъ. Вотъ они: 1. - Сегодня. 2. - Имя воина. 3. - Рѣка въ Сибири. 4. - Мечты. 5. - Ложь. 6. - Сѣмя. 7. - Путь сообщен³я. 8. - Лохмотья. 9. - Сибирское слово, означающее поросль. 10. - Счислен³е. 11. - Разумъ. 12. - Оросительный каналъ. 13. - Оконечность ноги лошади.-14. Звукъ. 15. Предложный отъ родителя. 16. - Мѣра. 17. - Зрѣлище. 18. - Болото. 19. - Крикъ предостережен³я. 20. - Мѣсто торговли. 21. - Рынокъ. 22. - Команда. 23. - Прическа. 24. - Существо изъ мифолог³и.

   - Ты разгадалъ это? - быстро спросилъ Мантыкъ. Смуглое лицо его покрылось бронзовымъ румянцемъ.

   - Куда тамъ. Въ крестословицахъ слова перекрещиваются. Одни идутъ по продольнымъ клѣткамъ, друг³я по поперечнымъ. Разгадка одного слова помогаетъ разгадать другое. Есть готовыя буквы. Тутъ ничего не понимаю.

   - Но все таки ты пробовалъ?

   -Сколько еще разъ! Сколько бумаги перепортилъ за эти дни. Сегодня? - "среда" - какъ разъ пять буквъ. Вписалъ... ладно. Имя воина? - "Иванъ" - вошло. Рѣка въ Сибири - "Лена"... Ты знаешь, исписалъ весь квадратъ... И ничего. Ни такъ, ни эдакъ - ничего. Безсмыслица. А между тѣмъ...

   Но уже Мантыкъ перебилъ его. Онъ отгадалъ его мысль.

   - Между тѣмъ, за этой загадкой., тигры!.. тигры!.. Мантыкъ всталъ. Онъ провелъ рукой по волосамъ.

   Онъ весь былъ въ возбужден³и.

   - Нѣтъ, милый Мантыкъ... Львы! львы!.. Тигровъ нѣтъ въ Африкѣ.

   - Ахъ!

   - Ахъ! Для чего дядя Петя это такъ загадалъ?

   - Ахъ!

   - Кто его знаетъ. Но, вѣроятно, были же как³я нибудь причины, заставивш³я его писать не прямо, а крестословицей. Чтобы узнать ихъ необходимо ее разгадать, найти вѣрныя слова. Попробуемъ, Мантыкъ, вмѣстѣ подбирать слова.

   Мантыкъ замахалъ руками.

   - Нѣтъ, уже куда мнѣ, Коля. У меня и словъ то русскихъ на умѣ нѣтъ. Начну думать, a мнѣ въ голову лѣзутъ: кэнзэнъ, п³эсы, репо {Французск³я слова - "кэнзенъ - пятнадцатидневная плата, п³эса - вещь, предметъ, репо - отдыхъ, отпускъ.} и чортъ знаетъ еще какая французская дребедень. А то пойдутъ сербск³я слова или турецк³я. Гдѣ ужъ мнѣ. У меня голова дурная. Да вѣдь ты же говоришь, ты слова подыскалъ, вписалъ, и ничего не выходить.

   - Да, ничего.

   - Значить, пропало наше дѣло. И тигры, то бишь, львы, - пропали, - уныло сказалъ Мантыкъ.

   - А, можетъ быть, я не тѣ слова вписалъ. Я вписалъ: сибирская рѣка - "Лена", а, можетъ быть есть какая другая рѣка.

   - Волга, что-ли?

   - Волга не сибирская рѣка, - съ упрекомъ сказалъ Коля, и потомъ тутъ пять буквъ, а надо четыре...

   - Четыре... четыре... - лобъ Мантыка собрался въ складки. Онъ ломалъ свою голову, напрягаясь. - Дай-ка карту.

   Онъ водилъ пальцемъ по голубымъ лин³ямъ рѣкъ и шепталъ надутыми губами.

   - А Кама, не подойдетъ?

   - Кама не въ Сибири, - сказалъ тихо Коля.

   - Вотъ неудача-то. Въ Сибири все или слишкомъ коротк³я, въ три буквы: - Обь, или уже черезъчуръ длинныя: - Иртышъ, Енисей... Да, вѣрно, - Лена.

   Оба мальчика примолкли, склонились надъ зарисованнымъ Колей съ пергамента чертежемъ. Нѣсколько минутъ они оба молчали. Въ комнату чуть доносился шумъ затихающаго Парижа и часто били въ стекло дождевыя капли. За занавѣской чуть слышно дышала Галина. Свѣча на стулѣ горѣла ровно, кидая отъ мальчикозъ на стѣну больш³я неподвижныя тѣни.

   - Знаешь, - вдругъ быстрымъ шопотомъ сказалъ Мантыкъ, - я придумалъ... Пойдемъ къ писателю.

   - Писателю? - повторилъ Коля. - Онъ, казалось, ничего не понималъ. - Почему къ писателю?

   - Башковатый народъ, Коля. У нихъ слова то пишутся ладно, слово за словомъ. У нихъ въ головѣ то, поди, какъ въ словарѣ какомъ - словъ изобил³е. И так³я и этак³я. Писатель приладить, какъ гвоздемъ пришьетъ. Онъ найдетъ. Ему это - плевое дѣло.

   - Откуда же мы найдемъ писателя?

   - А Александръ Ивановичъ?

   - Это, что "Юнкеровъ" то описывалъ... Какъ вальсъ танцовали?..

   Коля задумался. Вдругъ встали передъ нимъ страницы недавно прочтенныхъ, бережно вырѣзанныхъ изъ газеты главъ романа. Коля задумался объ этой красивой, свободной, безпечной и безпечальной жизни, какой онъ уже не зналъ и какою, можетъ быть, и онъ бы жилъ, если бы... Печальная улыбка освѣтила его милое лицо.

   - Да, - сказалъ Мантыкъ, - и "Храбрые бѣглецы" и "Пуделиный языкъ". Помнишь, ты Галинѣ его прочелъ и потомъ мы все съ нею на пуделиномъ языкѣ разговаривали - "такъ, такъ и еще такъ" - сталъ дѣлать онъ жесты рукою, подражая чему то.

   - Какъ же къ нему пойти-то? - задумчиво сказалъ Коля. - Мы его не знаемъ.

   Я знакомь съ нимъ, - со скромною гордостью сказалъ Мантыкъ.

   - Ты?

   - Я

   - Врешь!

  

  

   Но Мантыкъ не вралъ. На бульварѣ Босежуръ строили домъ. Хозяинъ Мантыка послалъ его съ кам³онеткой доставить къ строющемуся дому алебастровый украшен³я. Мантыкъ подъѣхалъ къ пыльнымъ тонкимъ лѣсамъ и спросилъ, куда сложить привезенный грузъ. Ему показали мѣсто. Онъ раскрылъ свой грузовичекъ и одинъ сталъ таскать громадныя, пуда по три вѣсомъ, алебастровыя плиты и ставить ихъ вдоль троттуара.

&