Главная » Книги

Киплинг Джозеф Редьярд - Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы, Страница 7

Киплинг Джозеф Редьярд - Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы


1 2 3 4 5 6 7

ном судне, проведя на нем более шести месяцев и избавившись от своих полос благодаря тому, что он усиленно работал и избегал смотреть через борт на воду. Он рассказал мне то, что я сейчас рассказал вам, сэр, и казался очень сконфуженным своим поведением; но больше всего его мучило беспокойство о том, не отправили ли они своими бакенами и огнями кого-нибудь на дно моря. Он неоднократно говорил об этом со мной и с каждым разом все больше убеждался, что что-то такое должно было случиться в проливе по его вине. Я думаю, что эта мысль угнетала его, потому что однажды я встретил его во Фраттоне в красном джерси, молящимся перед Армией Спасения, которая представила его в своих отчетах как обращенного пирата. От него они узнали, что он совершил какое-то преступление в глубоких морях, - вот все, что он сказал мне, а о пиратстве они знали только одно, что им не занимается теперь никто, кроме китайцев.
  
  Я говорю ему: "Доузе, не будь глупцом. Сними свое джерси и пойдем-ка со мной". А он говорит: "Фенвик, я должен спасти свою душу, потому что я уверен, что я убил во Флоресовом проливе больше людей, чем их погибло при Трафальгаре". Я говорю: "Человеку, который воображает, что он видел, как флоты всего мира выстроились кольцом, чтобы смотреть на его дурацкие фальшивые бакены (я именно так и сказал), не подобает иметь душу, а если бы он имел ее, то не мог бы убить и муху. Джон Доузе, ты был тогда сумасшедшим, но теперь ты еще более похож на сумасшедшего. Сними это джерси!"
  
  Он снял его и пошел со мной, но никогда он не избавился от подозрения, что он потопил несколько судов из-за своих глупых затей во Флоресовом проливе, а теперь он служит перевозчиком между Портсмутом и Госпортом, где течения пересекают друг друга, и вы не можете сделать и десяти ударов веслом кряду в одном направлении.
  
  - Как, однако, поздно! Взгляните!
  
  Фенвик встал со стула, подошел к огню, дотронулся до чего-то, что зазвенело, и яркое сияние погасло с такой быстротой, от которой стало больно глазам. День наступил, и канал не нуждался больше в маяке св. Цецилии. Морской туман разорванными клочьями медленно сползал с утесов, а солнце поднималось, и мертвое море сделалось живым и прекрасным. Утренняя тишина располагала нас к молчанию, пока мы стояли на балконе маяка. С утесов, расположенных позади св. Цецилии, слетел жаворонок, и до нас донесся запах коров, которые паслись внизу на пастбище.
  
  И каждый из нас мог свободно возблагодарить Бога за новый день чистой и здоровой жизни.
  
  

ПРЕД ЛИЦОМ

(In the Presence)

  
  
  - Итак, - сказал полковой капеллан, - все было сделано правильно, вполне правильно, и я очень доволен Руттон Сингом и Аттар Сингом. Они пожали плоды своих жизней.
  
  Капеллан сложил руки и уселся на веранде. Жаркий день окончился, среди бараков тянуло приятным запахом кушанья, полуодетые люди расхаживали взад и вперед, держа в руках плетеные подносы и кружки с водой.
  
  Субадар-майор, [Субадар-майор - высший чин, доступный для туземного офицера индийской армии, чин этот приблизительно равняется чину капитана. Хавильдар-майор - высшая степень не штаб-офицерских чинов.] одетый до крайности небрежно, сидел, как и подобало его рангу, на стуле; его племянник, хавильдар-майор, почтительно стоял, прислонясь к стене. Полк находился дома и отдыхал в своих казармах, в своей собственной области, получившей название по имени того великого магометанского святого, которого чтил еще "император Джеханджир" и любил Гуру-Хар-Гобинд, шестой из великих сикхов - рода Гуру.
  
  - Вполне, - повторил капеллан.
  
  Ни один сикх не противоречит своему полковому капеллану, который излагает перед ним святую книгу Грунт-сахиба и знает все о жизнях и легендах, касающихся Гуру.
  
  Субадар-майор наклонил свою седую голову. Хавильдар почтительно кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание и попросить позволения уйти. Хотя он был племянником субадара, а его отец владел землями, бывшими вдвое больше земель его дяди, молодой человек помнил свое место в армии. Субадар-майор слегка пошевелил рукой, на которой виднелся железный браслет.
  
  - Не замешана ли в деле женщина? - спросил хавильдар-майор. - Меня не было в то время.
  
  - Да, да, да, мы все знаем, что ты был в Англии, ел и пил вместе с сахибами. Мы даже удивляемся, что ты еще можешь говорить на пенджабском наречии. - Выхоленная борода субадара, казалось, ощетинилась.
  
  - Нет, женщины не было, - ворчливо ответил капеллан. - Причина - земля. Слушайте же, Руттон Синг и Аттар Синг были старшими из четырех братьев. Они владели большим участком земли возле... как бишь называлась деревня! - ах, да, возле Пишапура, близ Тори, в области Патиала, где люди пока еще не разучились соблюдать закон. Двое младших братьев возделывали поля, а Руттон Синг и Аттар Синг, по обычаю их рода, поступили в полк.
  
  - Так, так, - сказал хавильдар-майор. - Во всех порядочных семьях всегда поступают таким образом.
  
  - Слушайте же, - продолжал капеллан, - их родственники с материнской стороны несправедливо притесняли двоих младших братьев, оставшихся возделывать землю. Эти родственники пускали скот на их зеленые всходы, собирали их урожай, отводили воду, оскверняли колодцы, подавали разные сутяжнические жалобы на всех четырех братьев. Говорят, они не щадили даже посевов хлопчатника.
  
  Родственники эти воображали, что благодаря прошлым и будущим неприятностям, молодые люди бросят земли близ деревни Пишапур, в области Патиала. Ведь если бы братья ушли, их земля досталась бы этим родственникам. Я не полковой учитель, но не правда ли, сын мой, это было так?
  
  - Да, - мрачно согласился хавильдар. - Не в одном Чишапуре ограда поедает поле, вместо того чтобы защищать его! Может быть, в числе этих родственников была женщина?
  
  - Бог ведает, - сказал капеллан. - Но ни женщины, ни мужчины, ни суды не помогли; молодые люди не покинули родовой земли. Они обратились к Руттон Сингу и Аттар Сингу, своим братьям, служившим с нами, а потому знавшим обычаи мира, и попросили их помочь им в их борьбе. Земля и честь их рода были дороги Руттон Сингу и Аттар Сингу. Вот потому-то они так часто просили позволения отправиться в Патиалу и присутствовать там на заседаниях суда. Поймите, они не возвращались к себе домой, чтобы с почетом сидеть среди гирлянд жасмина под деревьями. Нет, они являлись для неприятных хлопот или чтобы присутствовать на суде, или из-за краж, или из-за угнанных коров и вообще - не почивали на лаврах.
  
  - Я знаю, - заметил субадар-майор, - обоим жилось горько, но оба вели себя хорошо. Я без труда добывал для них разрешение уехать.
  
  - Они часто разговаривали и со мной, - сказал капеллан. - "Пусть желающий получить четыре великих дара обращается к словесам святых людей". Так написано! Они часто показывали мне бумаги с крючкотворными жалобами. Часто плакали из-за преследований своих родственников. Многие, видя их красные глаза, думали, что это от пьянства.
  
  - При мне также плакали, - произнес субадар-майор. - Они хорошо вели себя в течение девяти лет службы, вдобавок Руттон Синг был учебный наик.
  
  - Они все делали правильно, как подобает сикху, - заметил капеллан. - После преследований, продолжавшихся семь лет, Аттар Синг снова взял отпуск для поездки в Пишапур (в четвертый раз в течение одного года), он созвал своих притеснителей перед старшинами деревни, бросил тюрбан к их ногам и стал молить головой своего отца прекратить преследования. Он серьезно им объявил, что достиг границ своего терпения, и что дело может кончиться только единственным образом.
  
  Они же оскорбили его, посмеялись над ним, над его слезами, а это равнялось насмешкам над полком. Тогда Аттар Синг вернулся сюда и рассказал о последних неприятностях своему старшему брату Руттон Сингу. Но тот не мог сразу получить отпуск.
  
  - Он был наик и ему следовало учить рекрутов. Я сам сказал ему это, - пояснил субадар-майор. - Он был послушен и сказал, что подождет.
  
  - Но когда братьям-воинам позволили уехать, они взяли отпуск на четыре дня, - продолжал полковой капеллан.
  
  - Я нахожу, что Аттар Сингу не следовало брать револьвера сахиба Байнса. Он занимал должность его ординарца, и все вещи сахиба были у него в руках. Поэтому-то я считаю, что Аттар Синг поступил нехорошо, - заметил субадар-майор.
  
  - Все слова были испробованы. Требовалось оружие, а разве они могли обратить правительственные ружья против простых земледельцев? - возразил капеллан. - Кроме того, револьвер был отослан обратно вместе с переводом денег за истраченные патроны. "Не занимай, заняв же, скоро плати долг". Так говорится в Книге Гимнов. Руттон Синг взял с собой палаш, братья отправились в Пишапур и напали на своих притеснителей. Они убили семнадцать человек, ранили десять. Револьвер лучше судебного дела.
  
  Повторяю, эти четыре брата (двое от нас, двое земледельцев) убили и ранили двадцать семь человек, своих родственников с материнской стороны. После этого четверо поднялись на крышу своего дома, и Аттар Синг, человек порывистый, сказал: "Я исполнил мое дело!" В присутствии всех односельчан он совершил шинан (обряд очищения), передал револьвер сахиба Байнса Руттон Сингу, и тот выстрелом в голову убил его.
  
  Аттар Синг покинул свое тело, как насекомое покидает былинку травы. Но у Руттон Синга еще оставалось неоконченное дело. Он спустился с крыши дома и отыскал одного на время забытого им врага, уроженца Патиалы, служившего в нашем же полку. Враг этот действовал заодно с остальными притеснителями. Руттон Синг пустил в него две пули и один раз ударил его палашом.
  
  - Но тот спасся, теперь лежит в нашем госпитале, - заметил субадар, - и доктор говорит, что, несмотря на все, он выживет.
  
  - Не по вине Руттон Синга! Руттон Синг бросил его, считая мертвым. После расправы с последним врагом он вернулся на крышу своего дома, и трое братьев послали мальчика на полицейский пост с просьбой выслать против них отряд, чтобы умереть с честью. Никто не пришел. А между тем область Патиалы не находится под властью английского закона. Тогда на третий день Руттон Синг тоже совершил шинан, и младший из братьев застрелил его, опять-таки в голову. Его душа покинула тело. Все совершилось по правилам.
  
  С самого начала до конца они не горячились, не торопились, не переходили границ. Из их притеснителей в живых не осталось никого. Зато они не убили ни одного из непричастных к делу жителей Пишапура. И крестьяне посылали на крышу их дома пищу в течение тех трех дней, пока они ждали, чтобы полиция прислала солдат.
  
  Слушайте дальше! Мне известно, что ни Аттар Синг, ни его брат не упустили ни одной мелочи при исполнении обряда очищения, и, когда все было окончено, револьвер Байнс-сахиба полетел с крыши вместе с тремя рупиями и двенадцатью анна. Оставшиеся в живых братья послали по почте Байнсу-сахибу револьвер и деньги.
  
  - А что же случилось с двумя младшими братьями? - спросил хавильдар-майор.
  
  - Они, без сомнения, умерли, но благодаря тому, что ни один из них не был внесен в полковые списки, их честь касается только их самих. Поскольку дело затрагивает нас, заметьте, с какой корректностью вышли мы из него. Я думаю, об этом следовало бы рассказать королю, потому что, где же может случиться что-либо подобное, как не среди сикхов. "Sri wah guru ji ki khalsa! Sri wah ji ki futteh", - прибавил полковой капеллан.
  
  - А три рупии и двенадцать анна достаточная плата за патроны? - спросил хавильдар-майор.
  
  - Аттар Синг знал их цену. Все боевые припасы Байнса-сахиба находились в его руках. Они истратили жестянку в пятьдесят патронов, уцелели два, которые и были возвращены сахибу. То, что я сказал, то и повторяю: они действовали без горячности, без проклятий, как поступил бы мусульманин, без криков и кривляния идолопоклонника. Все было сделано согласно ритуалу и учению сикхов. Слушайте! "Хотя бы ребенку доставили сотни забав, он не может прожить без молока. Если человека разлучать с его душой и со стремлениями его души, он, конечно, не остановится, чтобы играть на дороге, а поспешит совершить паломничество". Так написано, и меня радуют мои ученики.
  
  - Правильно, правильно, - сказал субадар-майор.
  
  Наступило продолжительное молчание. Издали слышался треск водяного мельничного колеса, ближе раздавался звук ручных жерновов.
  
  - А он, - капеллан презрительно указал подбородком на хавильдар-майора, - он так долго пробыл в Англии, что...
  
  - Оставьте в покое мальчика, - сказал субадар, - он пробыл там только два месяца, и его выбрали для хорошего дела. Считают, что все сикхи равноправны. На деле же между ними существуют большие различия, и никто не знает этого лучше, нежели человек благородного рода, например, землевладелец или капеллан - потомок древнего рода.
  
  - Слышал ли ты что-нибудь в Англии, что могло бы сравниться с моим рассказом? - насмешливо спросил капеллан хавильдара.
  
  - Я видел много таких вещей, которых не мог понять, а потому замкнул мои рассказы в моих устах, - мягко ответил хавильдар-майор.
  
  - Рассказы? Какие рассказы? Об Англии я знаю все, - проговорил капеллан. - Я знаю, что там участки земли исчезают под базарами, что на улицах стоит зловоние от мота-кахаров (моторов), еще сегодня утром мота-кахар Дугган-сахиба чуть не убил меня. Этот молодой человек - сущий дьявол.
  
  - Я думаю, - сказал субадар-майор, - что мы с вами слишком стары, чтобы думать о "танцах носильщиков".
  
  Он упомянул об одной из самых лихих стародавних плясок и сам улыбнулся своей шутке. Потом, обращаясь к племяннику, прибавил:
  
  - Вот когда я был юношей и на время возвращался в мою деревню, я выжидал удобного часа и с позволения старших рассказывал им обо всем, что видел в других местах.
  
  - Хорошо, мой отец, - мягко и с любовью сказал хавильдар-майор и почтительно уселся на пол, как и подобало юноше лет тридцати, успевшему зарекомендовать себя только в какой-нибудь полудюжине кампаний.
  
  - В деле, о котором я думал, тоже участвовало четверо, - начал он. - И оно касалось чести не одного или двух полков, а всей армии Индии. Часть его я видел сам, часть мне рассказывали, но весь рассказ - истинная правда.
  
  Брат моего отца знает и мой священник знает, что я был в Англии с моим полковником, когда жизнь короля, сына нашей королевы, завершилась. Сначала прошел слух, что его посетила болезнь. Далее мы узнали, что он лежит больной во дворце. Около дворца днем и ночью стояла огромная толпа, стояла и ожидала известий, все равно шел ли дождь или светило солнце. Наконец, вышел один с листом исписанной бумаги и прикрепил его возле ворот. Это было известие о кончине короля. Люди читали и стонали. Это я видел собственными глазами, так как контора, в которую мой полковник-сахиб ежедневно приходил разговаривать с полковником Форсайт-сахибом, находилась на восточном краю сада, окружающего дворец.
  
  Этот сад был больше, чем наш Шалимар, - он указал подбородком вдаль, - или Шахдера на той стороне реки. На следующий день улицы потемнели, потому что все люди оделись в черное, и все говорили, как говорит человек перед лицом своего мертвого, толпы шептали. Черно было перед глазами, черно в воздухе, черно и в сердце. Я видел это, но мой рассказ еще не начался.
  
  После совершения многих церемоний и рассылки писем к королям земли, чтобы они приехали оплакивать умершего, новый король, сын короля, приказал положить в гроб своего почившего отца и перенести его в храм возле реки. В этом храме нет идолов, нет резьбы, нет живописи, нет и позолоты. Повсюду одноцветный серый камень. Кажется, будто храм высечен из целой скалы. Он больше чем... ну чем Дурбар в Амритсаре, хотя бы к Дурбару еще прибавили Акал Бунгу и Баба Аталь. Насколько стар этот храм, знает Один Бог. И он - главная святыня сахибов.
  
  Там, по приказу нового короля, точно вблизи изображения святого, возле изголовья и в ногах умершего горели свечи и стояли стражи, назначенные на каждый час дня и ночи. Они должны были охранять прах короля, пока его не перенесут в место упокоения его отцов в Венидзе (Виндзоре).
  
  Когда все было готово, новый король сказал: "Пустите народ". Двери отворились и, о мой дядя, о мой учитель, в храм вошел весь мир, чтобы проститься с покойным. В толпе не было никаких отличий, никаких рангов, ни с кого не взимали платы, людям только приказали двигаться по четыре в ряд. Как они собрались на улице снаружи, очень, очень далеко, так и входили в храм - по четыре человека в ряд: рослые и маленькие, больные и здоровые, дитя, старик, малютка, девушка, купец, священник, люди всех цветов кожи и всех религий. И они шли через храм с первых лучей рассвета до поздней ночи. Я видел это. Мой полковник позволил мне пойти посмотреть. Несколько часов я стоял в ряду далеко от храма.
  
  - Так почему же толпа не ожидала, сидя под деревьями? - спросил священник.
  
  - Потому, что мы все-таки были между домами. Город растягивается на много-много косc, - продолжал хавильдар-майор. - Я отдался медленному течению потока людей, время от времени делая один шаг вперед. Так совершал я свое паломничество. Со мной шли женщина, калека и ласкар с корабля.
  
  Мы вступили в храм; гроб походил на мель в реке Рави. Подле него людской поток разделялся на две ветви, каждая двигалась с одной стороны праха. А подле гроба стояли солдаты, неподвижные, как пламя погребальных свечей. Они стояли, склонив свои головы, сложив свои руки, глядя вниз, вот так. Это были не люди, а изображения, и толпа проходила мимо них, по четыре человека в ряд. И это целый день и, за исключением короткого перерыва, целую ночь.
  
  Нет, никто не дал приказания людям приходите, чтобы почтить прах. Это было добровольное паломничество. Восьмерым королям приказали приехать, и они повиновались, но своим собственным сахибам новый король не дал приказа. Они приходили по доброй воле. Я дважды совершил паломничество: раз ради соли, которую вкушали, раз из чувства удивления, ужаса и благоговения. Но язык мой не сумеет описать и сотой части того, что видели мои глаза. Храм наполнялся одним людским морем за другим, одним потоком за другим. Я видел это.
  
  - Неужели толпа была многолюднее, чем во время наших великих паломничеств? - спросил капеллан.
  
  - Да. У нас приходят молиться только города и области, там же весь опечаленный мир приносил в храм свое горе. И слушайте. По обычаю короля, четверо из нашей армии Индии должны всегда быть наготове.
  
  - Это обычай короля и наше право, - коротко сказал субадар-майор.
  
  - Да, наше право. Люди, выбранные для почетного дела, меняются через несколько месяцев или лет, чтобы почесть широко распространялась. Случилось так, что, когда старый король, сын короля, завершил течение своих дней, четверо офицеров, бывших перед лицом короля, были гуркхи, не сикхи, увы, не патанцы, не раджапутаны. Гуркхи, мой отец.
  
  - Идолопоклонники, - бросил капеллан.
  
  - Но воины, ведь я помню, как в Тирахе... - начал хавильдар-майор.
  
  - Но воины. Я помню пятнадцать кампаний с ними. Продолжай, - приказал племяннику субадар.
  
  - И на их долю выпал почет и право день и ночь поочередно стоять перед лицом покойника, стоять до минуты погребения его праха. Но для выполнения этой обязанности нашлось всего четверо гуркхов, четверо старых людей.
  
  - Старых? Старых? Что это за разговоры о стариках? - спросил субадар-майор.
  
  - Извиняюсь. Моя ошибка! Прошу простить. - Хавильдар-майор, извиняясь, взмахнул рукой. - Это были сильные, мужественные люди с горячей кровью, и младшему из них, юноше, только что минуло сорок пять лет.
  
  - Так-то лучше, - со смехом заметил субадар-майор.
  
  - Но, несмотря на всю их силу и горячую кровь, они не могли питаться чужеземной пищей из рук сахибов. В храме не было места для приготовления пищи, но полковник Форсайт-сахиб, обладающий здравым смыслом, позаботился, чтобы они получали, по крайней мере, немного отборного обваренного зерна, иногда холодного риса и чистой воды. Уходя из храма, каждый гуркха съедал пригоршню зерен, как курица, и, говорят, они были благодарны за это.
  
  Через каждые четыре часа наступала очередь одного из них, потому что их было всего четверо. На них покоилась честь нашей армии в Индии! Сахибы могли, в случае нужды, вызвать других караульных из всех армий Англии, тысячи свежих людей, но этих было всего четверо. Сахибы назначили часовыми гренадеров. Это очень высокие люди, в очень больших шапках из медвежьего меха, вроде тех, которые наши стрелки носят в холодные зимы. Когда гренадер наклонял голову хоть немного, медвежья шапка закрывала его лицо, и он казался до крайности огорченным. А гуркхи носят плоские зеленые фуражки...
  
  - Знаю, знаю, - нетерпеливо заметил субадар.
  
  - К тому же у них бычьи шеи, а мундиры у них не гибкие, и когда гуркхи наклонялись, чтобы не отстать от гренадеров, они почти задыхались. Трудно им было! Тем не менее высокие гренадеры со своими выражающими печаль медвежьими шапками не могли простоять час в карауле у праха короля.
  
  Позже я скажу вам, почему никто не был в силах терпеть до конца этого ужасного часа. Итак, для гренадеров часовой караул сократили до получаса. Разве это было важно для сахибов? Ведь они могли привести десятки тысяч гренадеров. Форсайт-сахиб, человек, знающий дело, предложил уменьшить время караула также и для четверых гуркхов, но они сказали: "Нет. Наша честь - честь всех войск Индии. Что бы ни делали сахибы, мы будем стоять час".
  
  Форсайт-сахиб знал, кто они, знал, что они не могут ни долго спать, ни много есть и спросил: "Это большое мучение?"
  
  Они же сказали: "Это великая честь. Мы вынесем". Форсайт-сахиб, который любит нас, сказал тогда старшему: "О отец, объясни мне по правде, в чем состоит затруднение, ведь один час ломает силу наших солдат". Старший ответил: "Сахиб, главное дело - ноги толпы, которая проходит мимо нас с обеих сторон. Наши глаза опущены, неподвижны, и мы видим эти ноги только, начиная от колена до пола, видим целую реку ног, сахиб, которая никогда-никогда-никогда не останавливается. Нас утомляет не неподвижность, не голод, не та мертвая часть ночи перед зарей, когда в храм приходят поплакать только один-два человека. Утомляет невыносимое шествие ног, видных от колена до пола, процессия, которая не останавливается никогда-никогда.
  
  Форсайт-сахиб сказал: "Ей-богу, я об этом не думал. Теперь я понимаю, почему наши солдаты возвращаются с этого караула, дрожа всем телом. Но, отец мой, по крайней мере, ослабь на этот час воротник под опущенным подбородком".
  
  Но старший ответил: "Мы стоим перед лицом". Кроме того, он знал каждую пуговицу, каждый шнур, каждый крючок на всех мундирах во всех своих армиях.
  
  Форсайт-сахиб перевел речь на поджаренные зерна, но, по правде сказать, после караула они не могли много есть, не могли и спать хорошо, потому что их веки дрожали и, засыпая, они снова видели бесконечное мелькание ног. Тем не менее каждый из них через каждые четыре часа стоял в течение часа в карауле.
  
  - Правильно, правильно, - в один голос сказали субадар-майор и капеллан, - мы с честью выходим из этого дела.
  
  - Но разве ввиду того, что это были старики, - задумчиво произнес субадар, - очень старые люди, измученные недостатком пищи и сна, нельзя было подать петицию, чтобы высокорожденный сикх заменил их, приняв на себя часть их трудного дела, хотя бы даже его чин...
  
  - В таком случае, они, конечно, убили бы меня, - с улыбкой заметил хавильдар-майор.
  
  - И поступили бы правильно, - сказал капеллан. - Что же случилось дальше с этими почтенными людьми?
  
  - Вот что. Короли земные и все армии прислали цветы и тому подобные вещи во дворец покойного короля в Венидза, где принимались и хранились приношения. И это делалось не по приказанию, а добровольно. Четверо гуркхов посоветовались - по трое сразу - и не знаю, попросили ли они Форсайт-сахиба выбрать для них цветы, или сами пошли и купили их, во всяком случае, цветы были принесены, и из них сделали большой венок в виде барабана.
  
  Форсайт-сахиб сказал: "Пошлите цветы в Венидза, где хранятся приношения всего мира". Но гуркхи нашли неприличным, чтобы цветы от войск Индии были принесены во дворец наемниками или кем-либо, не принадлежащим к армии.
  
  Форсайт-сахиб услышал это, и хотя он был очень занят, но сказал: "Дайте мне цветы: я выберу минуту и отнесу их".
  
  Старший спросил: "Давно ли носит саблю Форсайт-сахиб?"
  
  Сахиб ответил: "Всегда носил и теперь ношу перед лицом короля, когда надеваю мундир. Я полковник войск Индии".
  
  Старший спросил: "Какого полка?" А Форсайт-сахиб взглянул на ковер и подергал свои усы. Он разгадал ловушку.
  
  - Полк Форсайт-сахиба прежде назывался Сорок Шестым Патанским, носившим наименование... - Субадар-майор произнес полузабытое название и прибавил, что он встречал этот полк в таких-то и таких битвах, когда Форсайт-сахиб был еще молодым капитаном.
  
  Хавильдар же продолжал свой рассказ, говоря: Старший из гуркхов знал это, мой отец. Он засмеялся, засмеялся и Форсайт-сахиб.
  
  - Правильно, - сказал сахиб, - у меня нет полка. Вот уже двадцать лет я - чиновник и прикован к большому перу. Потому-то я могу быть вашим ординарцем и послом в этом деле.
  
  Старший заметил: "Если бы дело касалось только моей жизни или чести кого-либо из моих домашних, все было бы просто. Тогда Форсайт-сахиб закрыл лицо руками, он смеялся, хотя был готов плакать. Наконец сказал: "Довольно. Прошу прощения. Кто из вас пойдет с цветами?"
  
  Старший гуркх притворился, что он не расслышал его последних слов, и продолжал: "Цветы не должен поднести один воин, точно у него на службе мало людей". Все отдали честь и ушли.
  
  - Ты видел все это, или тебе рассказывали? - спросил субадар-майор.
  
  - И видел и слышал в той конторе, полной книг и бумаг, где мой полковник-сахиб совещался с Форсайт-сахибом о деле, которое привело в Англию моего полковника.
  
  - А какое это было дело? - спросил капеллан и строго взглянул на хавильдара, но тот спокойно выдержал его взгляд.
  
  - Этого мне не говорили, - ответил хавильдар-майор.
  
  - Я слышал, что оно касалось чести некоторых полков, - заметил капеллан.
  
  - Мне это неизвестно.
  
  - Гм! - капеллан спрятал под сутану свои усталые ноги. - Рассказывай же то, о чем тебе позволено говорить, - сказал он, и хавильдар-майор продолжал:
  
  - Поэтому трое гуркхов вернулись к храму и вызвали четвертого, юношу сорока пяти лет, вызвали, когда он отстоял свой час, и сказали ему: "Мы идем во дворец с приношениями. Ты же останься перед лицом усопшего и выполняй наши обязанности, пока мы не вернемся".
  
  Они наняли большой и сильный мота-кахар для далекого переезда от храма до дворца Венидза и обещали своему товарищу поторопиться, но взявший на себя их часы в карауле, ответил: "Нехорошо, чтобы казалось, будто мы торопимся. Нам надо помнить о наших восемнадцати медалях и трех орденах. Не спешите. Я вынесу".
  
  Таким образом, трое с их приношениями отсутствовали три часа с половиной. Возложив цветы, они вернулись, застали юношу на часах, но никто из них не сменил его до окончания четвертого часа. Таким образом, он четыре часа простоял в карауле, и ни один его волос не шевельнулся, его глаза все время смотрели вниз, и река ног беспрестанно двигалась мимо него. Когда его сменили, глаза этого человека дрожали, точно лопасти молотилки.
  
  Видите ли, это было сделано не в запальчивости, продолжалось немало времени, запас крови и крики не поддерживали его, он стоял в тишине, днем и вечером, прикованный к одному месту перед лицом усопшего, среди ужасного потока людей.
  
  - Хорошо, - одобрительно произнес капеллан.
  
  - Но вся честь принадлежит гуркхам, - печально заметил субадар-майор.
  
  - Их честь - честь войск Индии, и это - наша честь, - ответил его племянник.
  
  - А мне все-таки жаль, что в этом деле не участвовал ни один сикх, хотя бы сикх низшей касты. Что же потом?
  
  - Они до конца выносили эту тяготу, пока он не вышел из храма, чтобы успокоиться посреди других королей в усыпальнице Венидза. По окончании же церемонии Форсайт-сахиб сказал четверым: "Король приказывает вам утолить голод пищей, приготовленной вашими собственными поварами. Утолите голод и отдохните, мои отцы".
  
  Тогда они распустили свои пояса и стали закусывать. До тех пор они питались только урывками. Когда пища придала им силы, гуркхи проспали много часов подряд, и мне говорили, что шествие невыносимых ног перестало двигаться перед их глазами.
  
  Хавильдар-майор поднял руку ладонью вверх, показывая этим, что его рассказ окончен.
  
  - Мы хорошо и с честью вышли из дела, - заметил субадар-майор.
  
  - Правильно, правильно, - сказал полковой капеллан. - Приятно слышать подобные рассказы в дурные годы, а, без сомнения, наше время - время нехорошее.
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
Просмотров: 435 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа