Чарская Лидия Алексеевна - Дом шалунов

дя мотнул головою, хотя ровно ничего не понял из слов Жени. Но размышлять над этим было поздно. Женя уже командовала:

   - Теперь сиди, не шевелясь, пока я не ударю три раза в ладоши! Я начинаю.

   Она вышла на середину комнаты и ударила резко ладонь о ладонь.

   - Раз!..

   Дверь из гостиной в кабинет отворилась, и на её пороге появился сконфуженный и красный, как рак, Витик Зон

   - А... а!.. - как-то странно проронил директор и искоса взглянул на маленького пансионера

   - Два!

   Женя снова, во второй раз, хлопнула в ладоши. И вторично растворилась дверь, не гостиная только, а другая, маленькая, чуть заметная для взора, та, что вела из классной девочек в кабинет.

   На пороге классной новое видение.

   Перед изумленным взором господина Макарова теперь стоят уже не один, а двое: Котя и Кудлашка.

   - Что же это, наконец, за шутки, Женя? - растерянно моргая, спрашивает Александр Васильевич. Но Женя только трясет головой и мычит что-то непонятное себе под нос.

   - Три!

   Третий и последний хлопок.

   - Читай письмо, дядя! Скорее, скорее! И как можно громче! - кричит Женя так, точно потолок готов свалиться ей сию минуту на голову.

   Александр Васильевич, недоумевая, разрывает конверт, вынимает из него лист бумаги, исписанный крупным почерком Жени и читает во весь голос:

   - "Дети, вы провинились и заслужили наказание. Но я прощаю вас и наказывать не буду. Кудлашку позволяю оставить в пансион. Это будет мой подарок, вместо обещанного пони, моей маленькой Жене".

   Вот и все, что стояло в записке.

   Женя торжествовала.

  

   Каждый понедельник monsieur Шарль аккуратно, от девяти до двенадцати, читал детям очень поучительную повесть об одном умном, добром и послушном мальчике. Этот мальчик никогда не шалил, не клал локтей на стол за обедом, не фыркал носом, не пачкал курточки, не рвал чулок. Он умел кланяться и шаркать ножкой, за все благодарил и нё носил дохлых мышей и живых лягушат в кармане. Словом, это был настоящий "пай-мальчик". Но слушать про этого мальчика было очень скучно маленьким пансионерам. К тому же Женя сидела на яблоне, как раз под окном классной, и строила "рыцарям" такие уморительные гримасы, что те, глядя на нее, едва удерживались от смеха. Женя не ограничилась этим и, сорвав несколько яблок, еще зеленых и незрелых, пустила их в окошко. Одно яблоко попало в чернильницу, которая стояла как раз против monsieur Шарля. Черные брызги полетели во все стороны фонтаном. Одна из них попала на нос monsieur Шарля и украсила кончик его черной лепешкой. Monsieur Шарль, разом поняв в чем дело, помчался в сад накрывать виновницу, а заодно и смыть с носа злополучное чернильное пятно.

   Вслед за ним из класса выскочили четыре мальчика: Вова, Арся, Павлик и Котя и тоже помчались, только не в сад, а на птичник, прямо через заднее, кухонное крыльцо.

   Мальчуганы придумали новую "штучку". Слишком скучно было сидеть и слушать про благовоспитанного мальчика, и они решили позабавиться на славу. Пока monsieur Шарль делал должное нравоучение Жене и отмывал с носа чернильное пятно, "рыцари" раздобыли на птичьем дворе огромного петуха с огненно-красными перьями и великолепным хвостом. Вова приволок его подмышкой в класс. Петух орал так, точно его режут, во все время пути. Но он заорал еще громче, когда Котя, ловко привязав к его ноге веревку, открыл дверцу печки и сунул туда опешившего петуха.

   Печи летом, разумеется, не топились, но, тем не менее, петух почувствовал себя там, как в тюрьме. К тому же длинная веревка, протянутая от его ноги к ближайшей классной скамейке, на которой сидел Павлик Стоянов, пренеприятно действовала на его петушиные нервы. Между тем monsieur Шарль вернулся, и чтение про благовоспитанного мальчика возобновилось.

   Monsieur Шарль читал по-русски, так как мало кто из детей понимал по-французски. Читал он ужасно, все время коверкая слова. И все-таки "рыцари" поняли, что благовоспитанный мальчик, о котором говорилось в книжке, опасно заболел. Но он, как и все благовоспитанные и добрые дети, которые никогда не шалят и не портят настроения духа старшим, не боялся приближения смерти. Monsieur Шарль читал:

   - "Мама, - обратился к своей доброй матери благовоспитанный мальчик, - когда я умру, то придите на могилку и скажите"...

   В эту минуту Павлик дернул за веревку.

   - "И скажите на моей могилке, мама"... - продолжал читать monsieur Шарль.

   - Ку-ка-ре-ку! - оглушительным криком пронеслось по классу.

   Monsieur Шарль даже подпрыгнул от неожиданности на своем стуле.

   - Не смейте кукарекать! - закричал он сердитым голосом на весь класс.

   Дело в том, что monsieur Шарль подумал, что кто-нибудь из пансионеров так искусно передразнил петушиный крик.

   Потом он снова опустил нос в книгу и прочел дальше:

   - "И скажите, что любили меня всю жизнь, мама.." - "Дорогой мой! - отвечала мама благовоспитанного мальчика, - когда ты уйдешь от меня, я только и смогу"...

   - Ку-ка-ре-ку! - снова, еще оглушительнее, заорал петух за своей заслонкой, потому что Павлик дернул его изо всех сил за ногу.

   - О, это уже слишком! - закричал monsieur Шарль и так застучал руками по столу, точно стол был не столом, а барабаном. - Если еще кто-нибудь посмель кукарекать, я пошель и привель господин директер! - заключил француз.

   Потом снова сел, выпил воды, которая была приготовлена ему на время чтения в графине, и снова продолжал читать:

   - "Благовоспитанный мальчик умер. Его маленький гроб на руках понесли все окружающие. Его все любили, потому что он был очень добрый и кроткий мальчик. Люди несли маленький гробик, осыпанный цветами и пели"...

   - Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

   Петух заорал на этот раз так за своей заслонкой, что monsieur Шарль сразу понял в чем дело.

   Он вскочил со стула и во всю прыть своих длинных ног очутился у печки.

   - Там есть спрятано петушиное животное! - завопил он, указывая пальцем на печку, - сей же минут здесь будет директер!

   И подпрыгивая, как на резинах, выскочил из класса.

   В ту же минуту мальчики бросились к печке, освободили злосчастного петуха, перерезали на ноге его веревку и выбросили его прямо через окно в сад.

   Когда в классную вошел Александр Васильевич с серьезным, строгим лицом, то не только петух, но и куры кудахтали на дворе так, точно в их птичьем царстве праздновались именины.

   - Что за шум? - сурово обращаясь к классу, произнес директор.

   - Ужасный шум, Александр Васильевич. Это куры шумят на дворе, - самым невинным образом согласились со своим директором мальчики. - Слушать чтение не дают! Такая интересная книжка, просто прелесть! - заключили они, вздыхая на разные лады.

   Александр Васильевич взглянул на monsieur Шарля. Француз был смущен... Поймать мальчиков ему не удалось на этот раз.

  

  

   - Тук-тук-тук!

   Было 6 часов утра и пансионеры еще спали. Вставали они в 7. Стало быть, до одеванья и утренней молитвы оставалось еще спать целый час.

   И вдруг... - "Тук! Тук! Тук! Тук!"

   Арся Иванов, который спал против самого окна, подумал, что это его сосед Бобка Ящуйко придумал какую-нибудь шутку, чтобы подразнить его, Арсю. Сквозь сон, заспанным голосом, он крикнул:

   - Бобка, отстань! А то я тебя щёлкну по носу моей хлопушкой!

   Хлопушка у Арси имелась постоянно. Он бил ею мух по стенам пансиона в досужий час.

   - Тук! Тук! Тук! Тук! - простучало как бы в ответ на слова Арси. Арся вскипел, потому что любил спать, как никто из всех маленьких пансионеров.

   Заспанный и сердитый, он, не раскрывая глаз, опустил руку, нащупал ею сапог у своей постели и запустил им в Бобку. Бобка, спавший до сих пор как сурок, подпрыгнул на пол-аршина от кровати и запищал на всю спальню:

   - Ай! Ай! Ай! Кто дерется?

   - Тук! Тут! Тук! - отвечало ему что-то громким, настойчивым стуком у окошка...

   Бобка и Арся, как по команде, открыли глаза, оба сразу, потом рты и произнесли в один голос, сидя на своих постелях:

   - Вот так штука!

  

  

   Перед окном стоял мальчик, лет одиннадцати, толстый, рыхлый, белобрысый, с выпуклыми серыми глазами и очень пухлым ртом. Он был одет в высокие сапоги и чистенькую куртку. На голове его был нахлобучен картуз с козырьком; за плечами привязана котомка, какие обыкновенно носят странники на больших дорогах.

   Мальчики в одну секунду повскакали с кроватей и побежали навстречу незнакомцу. Первый подошел к нему Алек.

   - Ты кто такой? - обратился он к мальчугану.

   - А ты кто такой? - тем же тоном задал ему вопрос тот.

   - Я - царь... То есть не царь еще, а буду царем! - гордо отвечал Алек.

   Мальчик взглянул на него так, точно перед ним очутился слон, змея или дикая кошка из лесов Южной Америки. Потом прыснул от смеха и залился хохотом, нисколько не стесняясь того, что он был не один.

   Мальчик хохотал так, что голова у него тряслась, плечи тоже, живот тожё; даже котомка за плечами тоже тряслась.

   - Ой, не могу! Ой, умру! Ой! Ой! Ой! Вот так царь! Не могу, уморил! - хохотал мальчик и, не будучи уже в состоянии держаться на ногах, опустился на землю и все еще продолжал смеяться. - Хорош царь! Ха! Ха! Ха! - заливался он, - а у самого дырка в башмаке, - и он ткнул пальцем в сапог Алека, из носка которого действительно очень любопытно посматривал большой палец. "Царь" тоже посмотрел на дырку, "гымкнул" и покачал головою. Неприятно! Царь - и вдруг дыра в сапоге!..

   Вова Баринов увидел смущение Алека, безропотно стащил с себя сапоги и отдал их "царю".

   - Оденьте их, Алек. Они целые, - произнес он с низким поклоном.

   Алек великодушно принял подарок, одел целые Вовины сапоги, а свои рваные передал Вове.

   Увидя это, лупоглазый мальчик тот час перестал смеяться.

   В эту минуту послышался голос подошедшего monsieur Шарля:

   - Дети, на молитву! Живо! Марш! - И вдруг monsieur Шарль остановился, увидя незнакомого мальчика под окном.

   - Ты кто такой? - спросил он не без любопытства.

   - А вы не директор?

   - Какое такое тебе дело, кто я! Ты говори, кто ты? - вспыхнул monsieur Шарль, не любивший, когда дети пускались в разговоры со взрослыми.

   - Мне нужно видеть директора, - произнес мальчик.

   Monsieur Шарль рассердился, топнул ногою, но сдержался.

   - Попросите сюда господина директора! - приказал он Миле Своину, которого любил больше других за его кроткую натуру и тихий нрав.

   Миля побежал вприскочку и через пять минут вернулся в сопровождении Александра Васильевича.

   При виде лица, заросшего волосами, новый пришлец открыл рот и выпучил на директора и без того уже огромные глаза, потом лениво поднялся с земли, не спеша перелез через окошко и, подойдя к господину Макарову, протянул руку.

   - Здравствуйте! - произнес он самым серьезным образом без единой улыбки на недетски спокойном лице. - Вы, стало быть, сам директор?

   - Стало быть, сам директор! - улыбнувшись ответил Александр Васильевич.

   - Ну, вот вас-то мне и надо. У вас есть заведение, где исправляют мальчиков-шалунов? - снова без малейшего смущения спросил странный мальчик.

   - Да, - отвечал улыбаясь Александр Васильевич, очень заинтересованный маленьким пришлецом. - А ты кто такой? - заключил он вопросом.

   - Я! - мальчик взглянул в лицо директора спокойным взглядом и ответил, не меняя тона: - я - шалун.

   - Как шалун? - удивились господин Макаров, monsieur Шарль и все мальчики-пансионеры.

   - Да так, шалун! Я теперь устал немного и оттого тихий, а вообще я - шалун и прошел сюда пешком двадцать верст, чтобы меня здесь исправили, - спокойно отвечал мальчик.

   - Как пешком? - снова изумились все.

   - Нуда, пешком. Что ж тут такого? Я тихонько из дома ушел от бабушки и папы. Мамы у меня нет. Мне надоело все слушать одно и то же: что я "проказник", что я "скверный мальчишка, что я "бесенок" и что я "послан в наказание всем домашним". И вот я не захотел больше быть наказанием для тех, кого люблю, и решил придти сюда, чтобы исправиться. Деньги у меня есть. Я сам за себя платить буду. Как решил, что поступлю сюда для исправления, так и стал копить деньги в копилку. И скопил. Вот вам, получайте - 4 рублей 75 коп. Целых четыре месяца копил! - заключил с гордостью странный мальчик и, развязав узел в носовом платке, высыпал в руку Александра Васильевича пригоршню серебра и меди. Господин Макаров взглянул на мальчика, едва удерживаясь от смеха, потом на деньги, потом на мальчика снова и сказал ласково:

   - Но ведь здесь очень немного денег, дорогой мой!

   - Ой! Неужели не хватит? - испуганно вскричал странный мальчик. - А я-то ведь целых четыре месяца копил!

   Мальчик задумался на минуту, наморщил лоб, почесал затылок, и вдруг глаза его блеснули внезапной мыслью.

   - Я придумал, - произнес он, сразу теряя свое обычное спокойствие, вы только примите меня и начните исправлять, а уж я сам потороплюсь исправиться как можно скорее. И больше чем на 4 р. 75 к. меня не придется исправить, - заключил он с самым торжествующим видом.

   Услышав это неожиданное решение, директор невольно расхохотался. Засмеялся и всегда серьезный учитель француз. Засмеялись и мальчики. Странный мальчуган пришелся всем по душе.

   - Как тебя зовут? - спросил, с трудом преодолев первый взрыв смеха, директор.

   - Меня зовут по разному, - отвечал мальчик, - бабушка зовет меня "несносным шалуном", папа "сорвиголовою", кухарка Дарья "чистым бесенком", дворник "сорванцом"...

   - Нет, нет, - снова захохотал г. Макаров, - не то я спрашиваю тебя. Как твое имя, мальчуган?

   - Имя? Гриша Кудряшев.

   - Ну, вот что, Гриша! - и говоря это, директор положил руку на плечо мальчика. - Ты останешься у меня. Деньги твои спрячь обратно. Они тебе самому пригодятся. А лучше дай мне адрес твоих родных. Я напишу им, что ты останешься у меня, чтобы они не подумали, что ты потерялся. Понял?

   - А они не увезут меня отсюда, пока я не успею еще исправиться? - испуганно произнес Гриша.

   - Нет, нет, не бойся! - засмеялся директор. - Я сам не отдам тебя, пока не исправлю совсем. С сегодняшнего дня ты мой пансионер, слышишь! И зовут тебя отныне Греня. У меня уж такое правило - давать со дня вступления в пансион другие имена детям. Но никаких прозвищ у нас не полагается.

   - Значит я не "несносный шалун" больше? - осведомился Гриша.

   - Нет, - опять ответил Александр Васильевич.

   - И не "бесенок"?

   - Да нет же!

   - И не "сорвиголова"?

   - Нет. Ты Греня и никто другой!

   - Отлично. Это имя мне нравится. И эти мальчики тоже, - неожиданно кивнул Греня на окруживших его пансионеров. - А вы больше их всех, - заключил он, неожиданно обращаясь к Александру Васильевичу, - давайте-ка вашу руку. Я вас полюбил и думаю, что вам скоро удастся меня исправить!

   И он изо всех сил тряхнул, как взрослый, руку директора.

   - Да, я тоже надеюсь на это, - отвечал тот. - Ты славный малый и мы будем друзьями.

   И сказав это самым серьезным тоном, директор вышел из спальни, поручив нового пансионера гувернеру и его новым товарищам.

  

  

   Поступление нового пансионера решено было отпраздновать. Добрый Александр Васильевич захотел порадовать своих мальчиков, а заодно и сироток-племянниц, Марусю и Женю. Он предложил поездку в лес с самоваром и закусками, взяв с собой и кухарку Авдотью, которая должна была печь картошку и варить обед в лесу.

   Когда мальчики узнали об этом, долгое ура стоном стояло в воздухе, оглашая стены пансиона. Шумному ликованию не было конца. Но поездка чуть было не расстроилась.

   Произошло одно из ряда вон выдающееся событие. Кухарка Авдотья, накануне "пикника", как назвал Александр Васильевич предстоявшую поездку, ходила в соседнее село на базар покупать себе сапоги, и когда шла по проселочной дороге, то в двухстах шагах от пансионского сада увидела четвертушку бумаги, тщательно прибитую к дереву и исписанную крупным детским почерком вкривь и вкось. Авдотья не была грамотна, но бумажка всё же очень заинтересовала ее. Она осторожно сняла ее с дерева и принесла домой. Мальчики играли в саду на площадке в мячик, когда перед ними неожиданно появилась Авдотья.

   - Вот... тута... на деревце висела, - таинственно прокудахтала она, показывая им записку.

   Алек Хорвадзе взял у неё бумажку, желая прочесть, но Витик Зон стрелою кинулся к нему и почтительно, вынув листок из рук "царя", произнес с поклоном:

   - Ты, Алек, царь, и потому тебе нечего утруждать себя чтением. На это у тебя, как царя, имеются секретари!

   Алек поморщился. Ему самому очень хотелось узнать поскорее, что стояло в таинственной бумажке. Но Витик уже взобрался на вышку фонтана и, размахивая руками, кричал во весь голос оттуда:

   - Рыцари! Слушайте! Я прочту вам сей...

   Он не договорил, потому что Павлик Стоянов подкрался к нему незаметно сзади, повернул ручку у фонтана, и в один миг Витик был облит холодной струею воды, забившей из фонтана.

   Витик, фыркая и отмахиваясь, как мокрый котенок, соскочил на землю под оглушительный хохот шалунов.

   А бумажка в это время очутилась в руках Вовы Баринова. Он стоял во весь рост на садовой качалке и читал то, что было написано там. В бумажке стояло:

   "В пансионе господина Макарова, на лесном хуторе Дубки, уже второй месяц живет мальчик Миколка, убежавший от своего дяди, отставного солдата Михея, из деревни Старая Лесовка. Если Михей пожелает вернуть Миколку домой, то пусть переговорит с господином Макаровым. Хозяин Дубков принимает ежедневно".

   Если бы в эту минуту солнце, не переставая светить, упало на землю, мальчики удивились бы не больше того, как были удивлены в настоящую минуту. Точно столбняк нашел на них. Они добрую минуту не могли произнести ни слова, пораженные и изумленные тем, что узнали. Поступок с бумажкой был из ряда вон скверным поступком. Очевидно кто-то из злобы на маленького Котю захотел причинить ему большое горе, отдав его снова в руки его сердитого "дяди".

   Несколько минут "рыцари" не могли произнести ни слова от охватившего их негодования. И вот молчание было нарушено в конце концов,

   Павлик Стоянов вскочил на качалку по соседству с Вовой и вскричал, задыхаясь от волнения:

   - Это такая гадость, такая гадость! Тот, кто сделал ее, - предатель и шпион. Самый скверный! самый бесчестный! Он хотел зла бедному Коте! Котя храбрый рыцарь и верный товарищ. Он уже доказал это. Мы все его любим и все хотим иметь его среди нас! Мы хотим, чтобы он рос с нами, учился с нами!.. ну, словом, остался с нами до окончания нашего житья-бытья здесь. И вдруг какая-то злая, предательская душа...

   - Это ужасно! Кто мог сделать это! - послышались негодующие голоса остальных мальчиков.

   - Какой это мерзкий и гадкий мальчишка!

   - Негодный! Скверный! Злой!

   - Да кто же это? Кто, рыцари?

   Но никто не знал, никто не решался даже догадываться. Мальчики боялись подумать на кого-нибудь. Поступок был слишком гадок, и если бы в нем обвинили невинного, обида была бы слишком велика.

   - Положительно не знаю, кто бы мог это сделать! - произнес Алек, внимательно оглядывая лица столпившихся вокруг него мальчиков. - А ты, Зон, не знаешь? - обратился он к Витику с вопросом.

   - Не могу знать.

   - А ты, Арся?

   - Не знаю!

   - А ты, Миля?

   - Не знаю тоже!

   - А я знаю! - послышался торжествующий голос откуда-то сверху.

  

  

  

   Все мальчики как по команде подняли головы кверху и взглянули на дерево. Разумеется на дереве была Женя. Она смотрела весело и лукаво и чему-то улыбалась.

   - Женя знает! Женя всегда все знает! Женя-всезнайка!.. Слезай же скорей вниз, Женя, и говори все, что знаешь! - раздавались нетерпеливые голоса.

   Дуб зашуршал, листья зашумели, и в одну минуту Женя была уже на садовой площадке среди своих друзей.

   - Ну, Женя! Ну, всезнайка, говори! Говори же!

   Мальчики сгорали от нетерпения и прыгали во круг Жени. Но Женя не обращала на них, казалось, никакого внимания. Она быстрыми шагами прошла площадку, приблизилась к скамейке под развесистым кленом и произнесла холодно и спокойно, глядя в упор на двух пансионеров, сидевших на скамье с книгами на коленях.

   - Гога Владин, и ты, Никс Гортанов, - это сделали вы!

   Мальчики вскочили оба разом со своих мест. Книги выпали у них из рук и тяжело плюхнулись на дорожку.

   - Как ты смеешь! - запальчиво вскричал Никс. - Как ты смеешь, скверная девчонка!

   И он, опустив руки в карманы своих клетчатых панталон, принял самый презрительный и негодующий вид.

   - Да, как ты смеешь так оскорблять нас обоих! - выступил теперь вперед и Гога, чуть-чуть изменившись в лице.

   Он, видимо, храбрился, но руки у него дрожали и глаза бегали во все стороны, как у пойманного зверька.

   - Молчи, ты, лгунишка! - презрительно повела на него взором Женя, - и ты, клетчатая кукла, тоже молчи! - бросила она негодующе в сторону Никса, - Если у вас нет смелости сознаться, так не лгите по крайней мере! - И тут же, обернувшись ко всем мальчикам, она вскричала своим звонким, далеко слышным голоском:

   - Рыцари! Это сделали они: графчик Николай Гортанов и Георгий Владин. Если вы не верите мне, то должны поверить моей сестре Марусе. Моя сестра никогда не врет, рыцари! Вы знаете это. Пусть она подтвердит вам то, что эти мальчики (тут она презрительно мотнула головою в сторону Никса и Гоги) оказались предателями. А теперь позовите сюда Марусю, - заключила тоном приказания ни перед чем не задумывающаяся Женя.

   Никто, казалось, не посмел ослушаться её, и в следующую же минуту её сестра Маруся стояла сконфуженная среди двадцати буйных шалунов, с нетерпением ожидавших от неё показаний.

   Маруся была тиха и робка от природы как овечка.

   Она во всем отличалась от своей проказницы сестры. Но у Маруси было одно огромное достоинство: она никогда не лгала.

   Не лгала даже в шутку; даже во время игр, которые иногда требовали шуточной лжи, - и то не лгала Маруся.

   Как только сестра появилась в саду, Женя бросилась к ней со всех ног навстречу.

   - Скажи им, Маруся, что ты видела неделю тому назад и что рассказывала мне вчера утром, - произнесла она, заглядывая ей в лицо.

   Маруся покраснела. Её большие кроткие глаза растерянно вскинулись на сестру.

   - Ты хочешь знать еще раз о том, что я видела за изгородью сада? - тихо спросила Маруся.

   - Да, да! - нетерпеливым хором вскричали мальчики и Женя в один голос.

   - Это было дней шесть тому назад, - начала своим нежным голосом Маруся, - рано утром. Все мальчики спали, спали также и Женя, и дядя, и Авдотья, и сторожа Мартын и Степаныч, и monsieur Шарль, и Карл Карлович, словом - все, весь пансион. Только я проснулась, потому что мне показалось, что ястреб спускается к цыплятам. Я вышла в сад и увидела двух мальчиков. Они крались осторожно по большой дороге прямо к большому дубу, что стоит на перекрестке двух путей, которые ведут к соседним деревням. Мне показалось это очень странным, что мальчики встали в такой ранний час и крадутся как воры. Зачем было мальчикам в такую пору идти, да еще с такой опаской, по дороге? Я стала смотреть. И что же? Они прошли с четверть версты, а может быть и больше, и подошли к дубу. Один из них вынул какую-то бумагу из кармана, другой гвозди и молоток. Они прибили листок к дереву и снова тем же крадущимся шагом пошли обратно. Когда они повернули, то я увидела хорошо их лица. Это были графчик Никс и Гога Владин.

   Маруся кончила и обвела круг мальчиков своими честными, правдивыми глазами. Снова наступило молчание. Оно тянулось минуты две, три. Потом Алек Хорвадзе сурово взглянул на обоих маленьких преступников.

   - Ну, что же? Вы еще будете уверять, что это сделали не вы? - насмешливо обратился он к Гоге и Никсу.

   - Не мы! - протянул маленький франт, приготовляясь огласить пансионский сад изрядным ревом.

   - А ты что ответишь, Георгий Владин? - обратился к его приятелю Алек.

   Сердитые, горевшие злыми огоньками, глаза Гоги окинули толпу мальчиков недобрым и дерзким взором. Он побледнел немного. Губы его дрогнули. С коротким злым смехом, глядя куда-то в сторону, Гога проговорил:

   - Ну да! Это сделал я! Так что же из этого?

   - Как, что такое? Что ты сказал? - так и посыпались на Гогу со всех сторон вопросы.

   - Я сделал это! - еще более сердито произнес Гога и гордым, надменным взором окинул толпившихся вокруг него пансионеров. - Я написал бумажку и прибил ее... И научил Никса помочь мне в этом... Все я, один я! Потому что я ненавижу вашего мужичонка, которому не может быть места среди нас. Здесь воспитываются граф Никс Гортанов и я, Георгий Владин, и вдруг, рядом с нами, сын каких-то мужиков! Да, мне неприятно, противно это! Я не хочу сидеть рядом с мужиком, спать с ним в одной спальне, учить с ним в классе урок и есть за одним столом. Он серый мужик, пастух, а я благородный мальчик... Да!

   Но тут благородный мальчик как-то странно перекувырнулся в воздухе и отлетел в траву сажени на две по крайней мере. Это Алек Хорвадзе схватил его за плечи и, прежде чем Гога успел опомниться, он лежал уже врастяжку на мягком газоне подле самого края дорожки. Алек стоял над ним с горящими глазами и с взволнованным от гнева лицом.

   - Рыцари! - ронял он дрожащим голосом, - эти глупые мальчишки не достойны нашей дружбы. Они не рыцари больше. Мы все будем сторониться их с этого дня! Слышите ли? Все!.. Не сметь разговаривать с ними, играть и подавать им руку! Идем сейчас же к директору (Алек хотел сказать по привычке к "Макаке", но вовремя удержался, вспомнив про присутствие девочек, обожавших своего дядю) и расскажем ему все... И еще скажем, что лучше не ехать на пикник, если надо брать с собою этих глупых, негодных, бесчестных мальчишек. Они предатели, и мы не должны иметь с ними ничего общего с этого дня. Так ли? Хорошо ли вы поняли меня, рыцари?

   - Поняли, Алек!

   - И исполните все, что я сказал?

   - Исполним все до единого слова.

   - А теперь марш к директору... Мы должны ему рассказать все, - снова скомандовал Алек.

   - Мы должны рассказать ему все! - эхом откликнулись двадцать мальчиков и покорно последовали послушной толпою за Алеком.

   За ними поспешили Маруся и Женя. Никс и Гога остались одни.

   - А все-таки дело сделано, - произнес Гога, - и дядя этого глупого мужичонка будет знать, где искать своего сбежавшего Миколку.

   - Да, ты удивительно умный, Гога, так все хорошо придумал! - восторженно произнес Никс. - Только вот пикника жалко! "Макака" ни за что не согласится нас взять с собой, когда узнает про все, - печально добавил через минуту маленький графчик.

   - Велика важность пикник! Совсем это не весело ходить по скучному лесу и натирать себе ноги о сучья! - презрительно фыркнул его приятель.

   - И быть изъеденными комарами в конце концов, - мигом согласился с ним графчик.

   - И еще, чего доброго, попасть на ужин волкам! - заключил торжествующе Гога.

   - Конечно! конечно! подтвердил Никс.

   Но говоря это, оба мальчика кривили душой. Им было ужасно досадно лишиться удовольствия. К тому же они боялись директора, который, как они предчувствовали, не похвалит их за гадкий поступок.

  

  

   Когда Александр Васильевич узнал о "предательстве" Никса и Гоги, он согласился тотчас же с остальными мальчиками и решил оставить провинившихся без пикника. Но и самый пикник опять чуть было не расстроился, - вот по какой причине.

   Накануне счастливого дня к ужину подали кисель, обыкновенный клюквенный кисель, который подают на стол с молоком и сахаром.

   Такой кисель в пансионе господина Макарова подавали очень часто, хотя маленькие пансионеры ненавидели это кушанье всей душой. Пансионские служителя, Мартын и Степаныч, нередко уносили кисель со стола нетронутым.

   Каково же было их изумление, когда в этот вечер не только кисель, но и миска с киселем исчезла со стола. Правда, миска скоро вернулась на стол, к вечернему чаю, но уже пустая, а кисель...

   Ах, что сталось с киселем!

   У киселя положительно оказались ноги! По крайней мере он сбежал из миски и очутился в комнате директора на его письменном столе, в большой чернильнице, предварительно изгнав оттуда чернила.

   Когда Александр Васильевич сел за стол и, обмакнув перо в чернильницу, начал писать письмо кому-то из родителей маленьких пансионеров, вместо чернил на бумаге очутился... кисель. Александр Васильевич вскочил, схватился за колокольчик, чтобы позвонить служителя, но с отвращением отдернул назад руку. И колокольчик был весь мокрый и липкий от киселя.

   - Нет, они останутся все до единого без пикника, если я еще найду где-нибудь эту гадость! - сердито произнес директор.

   Но к счастью "этой гадости" не нашлось больше нигде, в квартире директора, по крайней мере...

   Зато кисель очутился у monsieur Шарля. Поздно вечером, когда пансионеры уже спали, monsieur Шарль пожелал пройтись по саду и подышать свежим воздухом. Ничего не подозревая, он взял с окна фуражку, белевшуюся в полумраке ночи, надел на голову и...

   Нет, такого крика положительно еще не было под мирною кровлею пансиона! monsieur Шарль кричал, что на голове у него ползают змеи и, делая отчаянные прыжки, носился по своей спальне в какой-то дикой пляске. Карл Карлович, спавший в соседней комнате и видевший самые превосходные сны, проснулся от этих безумных криков, вскочил с постели и второпях сунул ноги в туфли, стоявшие постоянно у его кровати.

   И в свою очередь Карл Карлович дико закричал на весь пансион:

   - А-а-а-а-а!

   Ему ответил отчаянный вопль monsieur Шарля за стеною:

   - О-о-о-о-о-о!

   Мальчики повскакали со своих постелей и со всех ног бросились в комнаты обоих гувернеров, предполагая, что случилось какое-нибудь несчастье.

   Зачиркали спички, засветились огни.

   При их мерцающем свете мальчики увидели плясавшего monsieur Шарля с фуражкой на голове. Из-под фуражки по всему лицу француза текли мутные потоки чего-то розовато-алого или бледно-малинового, тусклого и жидкого.

   - Да это кисель! - неожиданно и наивно вскричал кто-то из пансионеров.

   - Как кисель? А не змея разве? - удивился monsieur Шарль, вскидывая глазами на своих воспитанников.

   - Нет, положительно это кисель, а не змея, monsieur Шарль! - подтвердил Павлик Стоянов самым серьезным тоном, разглядывая мутно розовые ручьи, все еще стекавшие по лицу Жирафа.

   И все разом тут же кинулись в соседнюю комнату к Карлу Карловичу, который положительно охрип от криков.

   - Лягашка! Лягашка! - вопил несчастный немец.

   - Где лягушка? - так и бросились к нему мальчики.

   - В мой сопожка, в мой сопожка сидят лягашки! - неистовствовал Кар-Кар, боявшийся больше всего в мире лягушек и мышей.

   Кто-то из мальчиков присел на пол и быстро снял с ноги Кар-Кар туфлю.

   Оттуда потекла мутно-красная жидкость.

   В туфли Кар-Кара забрался все тот же проказник-кисель!

   Таким образом ни "лягашек", ни "змей" у обоих гувернеров не оказалось, и они могли спокойно ложиться спать.

   Но monsieur Шарль был возмущен и не думал уходить спать.

   - Кто это сделал! Я хочу знать, кто это сделал! Я этого не прощу! - кричал он.

   Витик Зон с самым покорным видом подошел к Жирафу и, скромно опустив глаза, произнес тихо:

   - Monsieur Шарль, не сердитесь на нас, пожалуйста. Это я виноват во всем. Я думал, что вы любите кисель и понес его вам в вашу комнату, пока вы ужинали в столовой. Я хотел, чтобы вам осталось киселя на завтра. На окне, мне показалось, лежала тарелка, я и вылил в нее кисель.

   - Это была моя шляпа, несчастный! - вскричал француз, - понималь меня? Не тарелка, а шляпа!

   - Разве это была ваша шляпа, monsieur? - с глубоким вздохом сожаления произнес Витик, выражая полное отчаяние на своем плутоватом лице. - А я думал, что тарелка...

   Но гаг Шарль усомнился в том, правду ли говорит Витик, и спросил сердито:

   - А туфли Карла Карловича вы тоже приняли за тарелку?

   - Как попал кисель в туфли дорогого Карла Карловича, этого мы положительно не знаем! - и Витик Зон печальными, сочувствующими глазами взглянул на немца.

   - Да, мы этого не знаем! Но, по всей вероятности, это сделал кто-нибудь чужой! - послышались тихие, робкие и удивительно покорные голоса.

   В это время на пороге комнаты показался директор.

   Несмотря на позднее время, Александр Васильевич решил тотчас же переговорить с обоими учителями относительно наказания пансионеров за "непозволительную" шалость.

   В первую минуту он, по обыкновению, решил, что необходимо строго наказать виновных, проучить их, как следует.

   В этот раз защитником шалунов выступил Кар-Кар. Добрый немец, насколько умел, старался уговорить директора простить проделку шалунов.

   - Они теперь, наверное, и сами понимают, какую глупую шалость они придумали, - объяснял он.

   Впрочем, у Кар-Кара были еще и другие соображения, почему он так усердно заступался за пансионеров. Ведь, чего доброго, виновными могли оказаться все. И всех пришлось бы в таком случае лишить завтрашнего пикника. А на пикнике ужасно хотелось быть самому Кар-Кару. Он был большой любитель рыбной ловли, а в лесу, он знал, находилось озеро, где водилось столько рыбы, что хоть руками ее лови. Предвкушая приятную поездку к озеру, Карл Карлович уже не мог лишить себя подобного редкого удовольствия. И вот он мысленно решил, ради пикника, простить проказникам их новую проделку. К нему присоединился и monsieur Шарль. Александр Васильевич сначала и слышать не хотел - но потом смягчился, и мальчиков великодушно простили, взяв с них обещание, что они никогда больше подобных шалостей делать не будут.

  

  

   Наступило утро. Солнце с пяти часов заглянуло в спальню пансионеров. Небо было безоблачно и ясно. Белые облачка легкой снежной дымкой ползли по небу.

   - Ура! - закричали, проснувшись, в один голос двадцать мальчиков, - Ура! дождя не будет!

   В десять часов их позвали завтракать. Завтрак был ранний, обед же решили сделать в лесу. За завтраком дали печеный картофель с маслом и с селедками. Картофель съели очень быстро, потому что это было одно из любимых кушаний "рыцарей", а селедок съесть не успели: оставшиеся на тарелке селедки исчезли неведомо куда. Искали их и не нашли. Искали под столом, под стульями, под скамейками, даже под подушками в спальне и нигде не могли отыскать. Вместе с другими искал и Витик, карман у которого оттопыривался как-то странно в это утро. От самого Витика пахло чем-то очень похожим на запах селедки. Но пансионерам и в голову не пришло доискиваться причины странного запаха, потому что все торопились со сборами на пикник. Сам Карл Карлович ужасно волновался, приготовляя удочки и собирая все нужное для рыбной ловли. Суета шла необычайная.

   Только два мальчика не суетились и с завистью смотрели на общую суматоху. Эти мальчики были Гога и Никс.

   Ровно в двенадцать часов к крыльцу подъехала долгуша, - длинный узкий экипаж с сидениями на обе стороны. Долгуша была очень поместительна, места в ней было вдоволь. Александр Васильевич с племянницами, - monsieur Шарль, Кар-Кар и десять мальчиков уселись на ней. Кому не хватило места в долгуше, тех усадили в телегу к Авдотье и Степанычу, которые ехали с провизией и самоваром позади долгуши. Другой служитель, Мартын, остался приготовлять обед двум наказанным пансионерам.

   Мальчики с гамом разместились по своим местам. Долгуша и телега тронулись. Пансионеры закричали "ура!" и подбросили фуражки в воздух. Судя по началу, пикник обещал быть превеселым.

  

  

  

   Долгуша с грохотом катилась, не умолкая ни на одну минуту. Ей вторила мучительным скрипом и визгом телега. Авдотья с глупым видом сидела на переднем месте телеги, нежно сжимая в своих объятиях самовар. При каждом повороте она кричала во весь голос от испуга:

   - Батюшки, перевернемся! Родимые, смертушка пришла!

   Мальчики неистово хохотали.

   Но телеге не суждено было перевернуться; она благополучно добралась до леса.

   Что за прелесть был лес в эту раннюю осеннюю пору! Листья чуть подернулись золотом, заалели, словно вспыхнули румянцем под прихотливой рукой царицы-осени. Тут и там застенчиво выглядывали из-под сухой травы красные, желтые, белые и коричневые шапочки грибов. Вблизи шумело озеро. Голубое, чуть подернутое рябью, точно огромная рыба с сер