Чарская Лидия Алексеевна - Дом шалунов, Страница 8 - Книги

, повернувшись к стене, Котя тут же уснул крепким сильным сном выздоравливающего ребенка...

ГЛАВА LXIII

Его мама.

Котя поправлялся теперь с каждым днем, с каждым часом. Силы его все прибывали и прибывали. Доктор, лечивший его уже не приезжал ежедневно, а только раз в неделю, и уезжал с веселым видом, говоря одну и ту же фразу на прощанье директору:

- Все идет отлично! Скоро мальчик у вас будет танцевать!

Гогина няня неотлучно находилась при больном с утра до вечера. Чаще всего тут же у его постели был и сам Гога. Он занимал больного, играл с ним, всячески стараясь его развлечь.

Раза три в день навещали Котю и остальные пансионеры. Но Александр Васильевич не особенно радовался их приходу. Они так шумно изъявляли свою радость больному по поводу его выздоровленья, что добрый директор очень опасался, чтобы мальчики не испортили под конец дела и своим шумом не надорвали слабого еще здоровья Коти. Но доктор успокаивал его, что страшный исход миновал уже и что больше нечего было опасаться, а потому присутствие мальчиков у кровати больного не может принести вреда. Котя поправлялся.

Однажды неожиданно мальчик проснулся ночью. Свет лампады скупо озарял его комнату. Котя приподнялся на локте и увидел кого-то, сидящего на кресле подле его постели.

- Гогина няня, это вы? - тихо окликнул он ее. Но это была не Гогина няня, а кто-то другой, чуть видимый в полусвете комнаты...

Котя пристально посмотрел на сидевшую у кровати его и вдруг радостная улыбка озарила лицо мальчика.

- Это ты! - вскричал он счастливым голосом и протянул ручонки к сидевшей у постели женщине с печальными глазами и красивым лицом. Ты опять пришла ко мне!.. Я так давно, давно тебя не видел. Почему ты долго не приходила?.. Мне было так грустно и печально без тебя!.. Я чуть было не забыл твою песенку... Но не бойся, я снова ее вспомнил, - лепетал в каком-то радостном полузабытье ребенок.

И вот среди тишины ночи зазвенел его тихий, нежный, слабый голосок:

Утро синеет лучистое

В пышном уборе своем,

Солнце встает золотистое

Там за зеленым холмом...

И вдруг замолк.

Другой голос, голос его милого видения, с печальными глазами, запел над его головою тихо-тихо продолжение песни:

Небо безбрежное, ясное

Светится там высоко,

Но и во время ненастное

В сердце светло и легко.

Ты мое солнышко жаркое,

Ты мой серебряный луч,

Утро весеннее яркое,

Ясное утро без туч.

Мальчик мой крошка прелестный,

О, как люблю я тебя!

Пташка моя поднебесная,

Радость, утеха моя!..

При последних звуках печальные глаза наполнились слезами... Мягкие нежные руки обвили голову Коти и прижали ее к груди...

- Ах, как хорошо мне! - прошептал мальчик и сам прижался к молодой женщине, - ты и прежде приходила ко мне, но никогда я не видел тебя так ясно и близко... Скажи мне, кто ты?

- А сам ты разве не вспомнишь этого, милый ты мой? - отвечал ему нежный, чарующий голос, и мягкие руки нежно коснулись его стриженой головки. - Постарайся вспомнить, милый... Разве ты не помнишь маленькую розовую комнатку и две детские постельки у стены...

- Ах, помню! - неожиданно обрадовался Котя. - На одной голубое, на другой лежит красное одеяльце...

- А еще что, милый?

- Барашек на одной... беленький... мягкий и потом мальчик... А у постельки ты...

- А как я называла тебя?.. Не вспомнишь ли, милый?

И все нежнее и нежнее мягкие руки сжимают в своих объятиях Котю... Печальные глаза, как две огромные звезды, горят перед ним жгучей радостью, счастьем и тревогой. Мучительно напрягается теперь мысль мальчика... Он морщит лоб от усилия... Дышит тяжело, бурно... Хочет и не может вспомнить...

- Миколка... - шепчет он, - нет, не то!.. Котя... тоже нет... Николай... Нет... нет, не вспомнить! - почти с отчаянием шепчет он и с мольбою смотрит в печальные глаза своего милого видения.

И вдруг точно шелест ветерка проносится по комнате:

- Ника! Милый, маленький Ника! Птичка моя! - произнесла взволнованным голосом молодая женщина.

- Мама! - неистовым криком вырывается из груди Коти... - Мама! Мама моя!

И он точно летит с поразительной быстротой прямо куда-то в бездну. Нежные руки подхватывают его, сжимают в своих объятиях, приводят в чувство... И когда через минуту Ника снова приходит в себя, горячие поцелуи градом сыплются на его лицо, шею и руки, и нежный голос мамы шепчет, вздрагивая от затаенных слез:

- Ника! Птичка моя! Ника, радость моя! Наконец-то я нашла тебя!.. Сам Господь вернул мне тебя, ненаглядный, родной, маленький Ника!

И мать с сыном замирают в объятиях друг друга.

ГЛАВА LXIV

Заключение.

С самого утра морозного зимнего дня "рыцари" поднялись чуть ли не с петухами. У всех были торжественные и печальные лица. Все ходили на цыпочках и говорили шепотом. Сегодня был особенный день в Дубках: уроков не готовили, не проказничали и не шалили.

Даже не ели ничего за завтраком и ни разу не раздразнили Кар-Кара, что являлось уже совсем необычайным явлением в жизни пансионеров, полной шума, волнений и проказ.

Видно было по всему, что готовилось что-то исключительное и необычайное в этот день.

К двум часам к крыльцу подали сани, а через десять минут из сеней вышел Александр Васильевич с обеими племянницами, за ним оба гувернера и все "рыцари" Дубков в теплых валенках на ногах и полушубках. Мальчики стали шпалерами вдоль дорожки, ведущей от крыльца к саням. Женя присоединилась к ним, в то время как Маруся осталась на крыльце с дядей, Жирафом и Кар-Каром.

Все глаза устремились на дверь.

И вот в дверях появились пансионские служителя, Мартын и Степаныч. Они несли к саням два чемодана и какие-то свертки. За ними Авдотья с помощью Гогиной, а следовательно и Никиной, няни тащила тяжелую корзину с дорожными и съестными припасами.

Все это пронеслось мимо мальчиков и быстро исчезло в санях.

Снова отворилась дверь.

На крыльцо вышла Екатерина Александровна Владина с обоими сыновьями, Гогой и Никой.

Госпожа Владина уезжала в Петербург и увозила мальчиков с собою. Найдя своего ненаглядного, потерянного Нику, которого она считала более шести лет умершим, она ни за что не могла уже расстаться с ним. Дальнейшее же пребывание Гоги в пансионе господина Макарова тоже являлось теперь лишним. Благородный, смелый, маленький Ника лучше всякого другого исправления подействовал на Гогу своим примером. Гога исправился и самым неожиданным образом стал другим, благодаря самоотверженному поступку своего брата.

Когда госпожа Владина, Ника и Гога появились на крыльце, директор и все присутствующие окружили их толпою. Все наперерыв ласкали Нику, жали руку его матери и Гоге, просили навестить Дубки, писать и не забывать старых друзей.

Особенно горячо простился с Никою сам директор. Он перекрестил мальчика дрожащей рукой и произнес взволнованно:

- Оставайся таким, какой ты теперь, всю жизнь, и ты дашь этим огромное счастье твоей матери!

Когда отъезжающие сошли с крыльца, маленькие пансионеры со всех сторон окружили крошечное семейство.

Послышались взволнованные, дрожащие голоса:

- Пиши, Ника!

- Пиши почаще!

- И побольше!

- А к Рождеству сюда! Привезете их, Екатерина Александровна!

- Привезу, привезу!

- Гога, давай и ты твою лапку! Ты славный стал! Такого я тебя люблю!

- Да и я! И я тоже!

- И я!

- Ника, слушай! Вот тебе от меня ножик на память.

- А от меня картинка!

- У меня ничего нет! Ну все равно, возьми мой носовой платок на память.

И грязный носовой платок переходит из чьего-то кармана в карман Ники.

Мальчики наперерыв обнимают и целуют общего любимца. В глазах "рыцарей" - слезы.

Высокий Павлик выходит вперед и взволнованно лепечет:

- Я стихи... стихи тебе написал... слушай:

Мы тебя любим,

Никогда не забудем.

Возвращайся к нам скорей

С братом, с мамою своей!

Сильный, рослый Алек подхватывает Нику и торжественно несет на руках в сани.

"Рыцари" кричат "ура".

Ника улыбается и кивает головою.

Его сердечко сжимается против воли... Ему жаль своих первых друзей...

Но вот все уселись. С Кудлашкой труднее всего. Она визжит неистово и долго не решается влезть в сани. О том, чтобы оставить ее здесь, не может быть и речи!.. Она является новым членом семьи Владиных. Ведь Кудлашка два раза спасала их ненаглядного Никушку.

Но вот и Кудлашку усадили!..

Сани тронулись... Отъезжающие замахали платками... Замахали и оставшиеся на крыльце - Макака, гувернеры, Женя, Маруся, прислуга...

"Рыцари" бросились за санями. Женя с ними.

- Прощайте, Котя! Гога! Кудлашка! Все! Все прощайте! - зазвенели детские взволнованные голоса.

Кучер дернул вожжами... Сани заскрипели полозьями... Снег весело захрустел под ними... Вот один поворот... другой... третий... И милые Дубки исчезли из затуманенных глаз Гоги и Ники...

КОНЕЦ.