Главная » Книги

Чарская Лидия Алексеевна - Дом шалунов

Чарская Лидия Алексеевна - Дом шалунов


1 2 3 4 5 6 7 8

   Л.Чарская. Дом шалунов- Санкт-Петербург-Москва: т-во О.Вольф, 1912 - 304с.: ил. А. Бальдингер
   Scan, OCR, SpellCheck: Kapti, 2009г.
    Благодарю Ольгу Россинскую, предоставившую эту книгу для сканирования.
     
      Исправлено в соответствии с современной орфографией.
     

Л.Чарская

Дом шалунов

Повесть для детей.

ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ

  
   Что детям свойственны шалости это знают все. Но шалости бывают разные. Бывают и невинные, причиною которых является просто резвость детей и их неуменье предвидеть все последствия своих проделок, выдуманных иногда ради шутки; бывают и такие шалости, которые свидетельствуют о том, что дети более или менее испорчены, что они нуждаются для исправления в особенно внимательном воспитании, а иногда даже и в лечении.
   Скрывать от детей проделки их сверстников из ложного опасения, что дети, узнав, как шалят их товарищи, сами начнут шалить, - нет ни малейшего основания. Напротив, с воспитательной точки зрения нужно признать гораздо более желательным показать юным шалунам и веселым резвушкам всю, нередко неприглядную, сторону их шалостей (конечно, без скучных нравоучений, которые редко достигают цели и наводят на детей лишь тоску).
   С другой стороны, нельзя не учитывать и того, что у юных читателей ничто другое не вызывает такого искреннего, сердечного смеха, как описание невинных шалостей, свойственных детскому возрасту. И это смех здоровый, который не может повлиять нежелательным образом на хорошего ребенка, а иного шалуна, пожалуй, даже исправит.
   Все эти соображения легли в основу предлагаемой книги, которая вводит юного читателя в маленький мир маленьких проказников - в пансион, куда отданы на воспитание и исправление юные шалуны; здесь они встречают однако не резкое, строгое обращение со стороны наставников, а, напротив, доброе, сердечное отношение, и на их шалости смотрят не как на какоенибудь преступление, а как на необдуманные эксцессы недостаточно еще окрепших умов.
   Мир этих веселых шалунов всеже является в этой книге только фоном, на котором развивается грустная повесть о случайно попавшем в эту среду мальчике с добрыми задатками чуткой души. Юный читатель найдет здесь целый ряд типов маленьких проказников, узнает об их радостях и невзгодах, познакомится с жизнью оригинальной, своеобразной юной среды. И возможно, что, смеясь над проделками "пансионеров дома шалунов", следя за поступками их, не одно детское сердечко проникнется добрыми чувствами, познает собственные пороки и недостатки и, быть может, прольет даже слезу над судьбою невинных жертв шалостей и проказ.
   Дети легче воспринимают, но и глубже переживают раз воспринятые впечатления; большинство из них принимает рассказ за действительность, и нам кажется, что, прочтя эту книгу, они с одной стороны будут вспоминать - к чему иногда приводит грубая неуместная шутка, а с другой - научатся видеть в каждом "чужом" мальчике или "чужой" девочке своего близкого, брата или сестру.

1912

  
  
  

ГЛАВА I

Пропал мальчик.

  
   Хорошенький, черноглазый, с золотистыми кудрями мальчик, по имени Ника, трех лет, пропал между 2-мя и 4-мя часами дня, во время прогулки, близ городского сада. Всех встретивших малютку убедительно просят дат знать его матери, которая живет на Энской улице, в доме N 3, кв. 24.
  
   Молодая дама протянула бумажку, на которой было написано о пропаже мальчика, и подала ее сидевшему за конторкой пожилому конторщику в очках.
   - Пожалуйста, нельзя ли напечатать это объявление в завтрашнем номере газеты, - сказала она дрожащим голосом.
   Конторщик с удивлением взглянул на бледную молодую даму с заплаканными глазами, прочел внимательно поданную ею бумажку и спросил с участием:
   - Это ваш сынок пропал, сударыня?
   Молодая дама не в силах была ответить. Слезы душили горло, руки тряслись, она поминутно вздрагивала. Вместо ответа она закрыла лицо руками и глухо зарыдала.
   В конторе газеты было много народа. Все окружили рыдавшую. Начались расспросы, советы, утешения. А молодая дама все плакала, плакала. Сквозь судорожные рыдания она могла только бессвязно пояснить, что пропал её Ника, её милый, маленький, дорогой мальчик, радость и утешение, пропал во время прогулки. Новые рыдания помешали говорить бедняжке.
   Какая-то очень добрая на вид старушка протиснулась ближе всех к громко всхлипывавшей молодой даме и, дружески похлопывая ее по плечу, ласково проговорила:
   - Не плачьте, голубушка... Отыщется ваш мальчик... Выпейте водички, успокойтесь и поезжайте с Богом домой... Завтра, как только люди прочтут в газете ваше объявление о пропаже мальчика, так те, которые нашли малютку, приведут его к вам... Наверное приведут... Плакать не надо... От слез только заболеете, чего доброго... Выпейте-ка водички лучше, милушка моя!
   Голос доброй старушки проникал в самое сердце молодой дамы, вселяя в нее надежду, что её ненаглядный мальчик в самом деле найдется. Она вытерла слезы, выпила воды и, поблагодарив добрую старушку, наскоро расплатилась за напечатание объявления в газете и вышла на улицу, где, взяв первого попавшегося извозчика, велела ему ехать на Энскую улицу.
   Ей теперь почему-то казалось, что её Ника уже найден и ждет ее дома. И она поминутно торопила извозчика ехать скорее, обещая ему хорошо заплатить за это. Извозчик немилосердно хлестал свою чахлую лошаденку, пролетка мягко подпрыгивала по ровным мощеным улицам, а сердце молодой дамы сильно билось в ожидании встречи с потерянным сынишкой...
  

ГЛАВА II

Горе маленького семейства.

  
   - Динь! Динь! Динь! - оглушительно звенит-заливается колокольчик. - Динь! Динь! Динь! Динь!
   Находившаяся в комнате старушка только что поставила вариться манную кашку и мешала в кастрюле большой серебряной ложкой, как неожиданно раздавшийся звонок заставил ее задрожать с головы до пяток.
   - Господи! Никак привели Никушку! - вырвалось радостно из груди старушки, и она кинулась в переднюю со всех ног.
   Трах-тах-тах! И тяжелый крюк с грохотом отскочил от двери под трепещущей рукой старушки. Дверь широко распахнулась. На пороге стояла та самая молодая дама, которая только что отнесла в газету объявление о потерянном мальчике.
   - Ну, что, няня? Ника дома? Привели? - сорвалось с её губ, и красивые, печальные глаза впились в лицо няни.
   - Не нашли нашего Никушку? - задала в свою очередь вопрос старушка-няня, и её морщинистые губы дрожали, а седая голова под темной наколкой заметно тряслась.
   Рыдания снова подступили к горлу молодой дамы и что-то забилось, заклокотало в её груди... Сердце сжалось сильнее, мучительнее...
   Вдруг быстро распахнулась дверь, и худенький, остриженный под гребенку, мальчик стремительно вбежал в прихожую.
   У мальчика было некрасивое личико, капризно оттопыренные, точно надутые, губы и темные глазенки, сердито глядевшие исподлобья. Ему было не больше пяти лет.
   Это был брат пропавшего Ники, по имени Жоржик.
   - Мамочка! Когда же наконец найдется Ника? - недовольным голосом заговорил мальчик, обращаясь к тихо рыдавшей молодой даме, - мне не с кем играть без него. Мне скучно! Фроська все плачет, уткнувшись носом в угол, а няня занята на кухне и тоже плачет... Я отлично слышал, как она всхлипывала и сморкалась... А мне так хочется играть в солдатики, мама! Вели же Фроське перестать плакать и прикажи ей заниматься со мной!
   Екатерина Александровна (так звали молодую даму) с грустью взглянула на мальчика.
   "Как может он играть и веселиться, когда такое горе постигло всю семью?" - с тоскою подумала она, но тотчас же утешила себя тем, что Жоржик еще слишком мал, чтобы понять то, что случилось. И она тут же предложила ему поиграть с ним в солдатики. Жорж запрыгал от радости. Еще бы! Ведь маме, занятой службой, редко приходилось играть с ними - детьми.
   И крепко вцепившись в руку матери, он потащил ее к себе.
  

ГЛАВА III

Никин барашек.

  
   В маленькой комнате, где жили Ника и его брат Жоржик, все было по-старому. Солнце весело играло, заливая уютную, веселенькую комнату с розовыми обоями. Две маленькие кроватки стояли у стены, накрытые белыми пикейными одеяльцами. На одной из кроваток лежал белый маленький барашек, чуть-чуть замазанный, - любимая игрушка пропавшего Ники.
   При виде кудрявого барашка сердце Екатерины Александровны сжалось сильнее. Еще так недавно хорошенький черноглазый Ника целовал и ласкал своего игрушечного барашка, кормил его кашей во время завтрака и укладывал спать в постельку рядом с собою. А теперь? Где то он милый, маленький, ласковый Ника?..
   Глаза Екатерины Александровны затуманились слезами... В углу послышалось сдержанное рыданье... Это плакала Фроська у окна, положив на подоконник свою огненно-рыжую вихрастую голову.
   Фроське было всего пятнадцать лет, и ее веснушчатое, остроносенькое лицо казалось совсем еще детским.
   Екатерина Александровна не могла взять более солидную, нежели Фроська, прислугу на помощь няне. Взрослая девушка потребовала бы и большую плату. А у Екатерины Александровны хватало денег только-только в обрез. Рано оставшись вдовою после смерти Жоржиного и Никиного папы, она поступила на службу в управление одной из железных дорог. На свое небольшое жалование она содержала теперь всю семью, нанимала крошечную квартирку в три комнаты, платила жалование Фроське. Старушка няня после смерти папы от жалования отказалась, видя, как тяжело приходится молодой женщине, которую она вынянчила в свое время. Няню никто и не считал прислугой. На нее смотрели как на родную. Пока Екатерина Александровна бывала на службе, няня ходила на рынок или стряпала завтрак и обед, а детей нянчила Фроська. По большей части они гуляли в это время в ближайшем городском саду. Гуляли аккуратно каждый день с двух часов до самого обеда. Пошли гулять туда и накануне в те же часы на старое место, пошли все трое: Жоржик, Ника и Фроська. А вернулись только Жоржик с Фроськой вдвоем: Ника пропал!
   Екатерина Александровна пришла со службы, узнав о случившемся, побледнела, как смерть, и залилась горькими слезами. Позвали дворников, велели им искать Нику по всем улицам, переулкам, садам, скверам. Позабыв про обед, сама Екатерина Александровна поехала в полицию заявить о пропаже Ники. Потом вернулась домой, отдала какие то приказания и, взяв извозчика, вдвоем с няней снова поехала искать Нику и кружила без конца по всем улицам, по всему городу. Вернулись поздно ночью, обе заплаканные и измученные. Вернулись без Ники.
   Фроську не упрекали, не бранили. Только Екатерина Александровна не могла ее видеть больше и все махала на нее рукой, чтобы Фроська к ней не подходила... Фроська голосила на весь дом, как в деревне бабы голосят над покойниками. Всю ночь никто не ложился, все ждали Нику. Вот-вот, думали, приведут. Дрогнет звонок, и он вбежит, такой черноглазый, розовый, хорошенький... Но никто не приводил Нику. Ника не отыскивался.
  

* *** *

  
   Тихие, крупные слезы падали из глаз Екатерины Александровны на сваленных в кучу оловянных солдатиков... Жоржик давно разделил войско на две половины: красных гусаров взял себе, желтых драгун отдал маме. Своих гусарчиков Жоржик, расставил давно, а мамины драгуны все еще лежали, сваленные в кучу. Мама точно совсем позабыла об игре.
   Жорж надулся. Он заметил, что не на солдат вовсе, а на Никиного барашка смотрит, не отрываясь, мама. И Жорж закапризничал, заныл:
   - Не хочу играть! Не буду! Разве это игра? Гусары выстроены в две шеренги, а драгуны лежат, точно раненые, когда они стоять должны... Нехорошо это... Не хочу...
   И Жорж заплакал на всю комнату.
   Фроська, как встрепанная, вскочила с подоконника, подбежала к Жоржу и повела его в гостиную, уговаривая по дороге:
   - Не плачь, золотце, не плачь, кисонька, не плачь, маленький, не то маме еще горше станет! Молчи!
   Но маме не могло быть горше от слез Жоржика. Фроська ошибалась. Мама, казалось, и не слышала даже его плача. Её глаза все смотрели и смотрели на милого беленького Никиного барашка...
   Лишь только Жоржик и Фроська скрылись за дверью, как Екатерина Александровна вскочила со своего места, с живостью девочки подбежала к Никиной постельке, схватила барашка и, прижав его к груди, залилась слезами.
   - Господи! - прошептала она, рыдая. - Ты добр и милосерден, верни мне Нику!.. Верни мне его, Господи, моего мальчугашку, крошку моего ненаглядного, птичку мою! верни мне его!.. Никушка, малюточка моя! Детка моя крохотная! Золотой ты мой птенчик! Сердечко мое, где ты? Где ты, птичка моя?
   И она покрывала поцелуями беленького барашка.

ГЛАВА IV

Что случилось накануне печального дня.

  
   Розовый хорошенький мальчик, с черными вишенками-глазами, с золотой, цвета спелой ржи, головенкой, отягощенной длинными мягкими, как лен, кудрями, стоял перед огромной, пестревшей цветами, клумбой городского сада.
   Вот так цветочки! Каких тут только нет! И голубенькие анютины глазки, и плутоватый душистый горошек, который кажется таким простеньким и скромным на вид, а как хорошо пахнет! А вот и белые, точно снежные комочки, левкои. И еще много-много других красивых цветов, названия которых мальчик не знает.
   В золотокудрой головенке мальчика является мысль: нарвать, как можно больше, цветов маме и поставить их перед её прибором в стакане с водою. "Вот то обрадуется мама! Вот расцелует то своего Никушку!" - думает мальчик.
   Он даже причмокивает от удовольствия и, быстро наклонившись, рвет цветы и собирает их в букет: беленькие к беленьким, красные к красным, голубые к голубым!
   Этот мальчик, собирающий букет для мамы был Ника. Он пришел вместе с Фроськой и Жоржиком. Но Фроська заболталась с подругами, такими же молодыми няньками, как и она сама, а Жоржик играет в мяч с нарядной девочкой в розовом платье на садовой площадке, и обоим в эти минуты очень мало дела до Ники. А Ника и рад.
   Один... другой... третий!.. Еще, еще и еще!.. Ах, сколько он уже нарвал цветочков!.. Маленькие ручонки едва могут удержать огромный пучек.
   И вдруг над ухом его раздается грозный голос:
   - Как ты смеешь рвать цветы, негодный мальчишка! Вот я тебе задам! Постой ты у меня!
   В один миг перед Никой вырастает какой то человек с бородою в пол лица, в сером кафтане с блестящими пуговицами и с толстой палкой в руках.
   Ника знает кто этот человек. Это садовый сторож. Когда они с Жоржем расшалятся в саду, Фроська им говорит постоянно: - "Вот погоди-ка! Отдам сторожу. Он тебя отучит шалить!"
   Ника очень боится сторожа. Да и нельзя его не бояться: сам он огромный и борода у него огромная, и палка тоже... Ой, какие борода и палка!.. И вот они теперь обе перед ним: и палка, и борода.
   Глаза сторожа страшно и грозно смотрят на Нику. Вот-вот он поднимет палку и... и... Вне себя от страха Ника роняет цветы весь пучек, все до единого, и, не помня себя, бежит. Бежит по клумбе, по цветам, по хорошенькой пахучей куртине прямо к выходу из сада, прямо на широкий тротуар длинной улицы. Ему все кажется, что сторож гонится за ним по пятам. Но сторож и не думает гнаться. Он попугал только мальчика и теперь, с сокрушением покачивая головою, занялся исправлением клумбы, потоптанной маленькими ножонками Ники. А Ника все бежит, да бежит... Его красивое личико теперь красно, черные глазки горят страхом. Он бежит, не оглядываясь, по широкой улице, где в этот час мало пешеходов. Да и те, которые встречаются ему, и не думают остановить Нику.
   - Ишь, бежит сердечный, верно няньку догоняет! - говорят они мимоходом, улыбнувшись красивенькому мальчику, и спешат дальше.
   Ника бежит... Вот повернул направо, вот налево... Опять направо... Опять бежит. Широкая улица стала узкой... Или это другая?..
   Дома кругом становятся меньше и реже. А дальше - поле, какие-то постройки и огороды, и река. Никина мама живет на самой окраине города, где квартиры значительно дешевле, и немудрено поэтому, если маленький Ника в какие-нибудь четверть часа очутился на самом конце Петербурга.
   При виде реки Ника разом почувствовал, что ему уже давно хочется пить. И в крошечной головке, под золотыми кудрями, мелькнула внезапная мысль: спуститься к речке, лечь на её бережку и напиться прямо из реки так, как пьют собачки и лошади. Это очень забавно и весело! Задумано - сделано. Но берег крутой и скользкий, ножонки Ники скользят по траве, покрывающей его. Он хочет уцепиться за что-нибудь, но не может, скатывается и, помимо собственной воли, бежит вниз к реке...Маленькие ножонки все скользят и скользят...
   Вот и вода... Близко, близко... Мальчик уже не может остановиться и все катится, катится к воде...
  

ГЛАВА V

Нику похищают.

  
   - Ах!
   Две цепкие, загорелые руки схватывают Нику и высоко поднимают на воздух, над самой рекой. Еще минута, одна минута, и маленький Ника утонул бы в быстрых холодных волнах реки.
   Цепкие сильные руки крепко прижимают мальчика к груди. Над ним склоняется загорелое лицо крестьянки, повязанное черным платком. Её светлые глаза ласково глядят на скорее удивленного, нежели испуганного Нику.
   - Не бойся, сыночек, не бойся! - говорит она грубым, но ничуть не сердитым голосом. - Худого тебе ничего не сделает тетка Матрена... Кабы не я, потонул бы ты, сердечный, свалился бы вниз и поминай как звали... Небось, жалко такого красивенького парнишку... Глянь-ка на меня, сынок! А и хорош же ты, маленький... Волоски-то что лен... мягкие, золотом отливают... А глазенки то, глазенки! Ишь ты!.. Чего смотришь, дурачок? Ты тетке Матрене самим Господом Богом послан... Да... да... Таких ребяток на утешенье людям Господь дает!.. Как моего Митюшку я хоронила, так думала от слез помру... А вот, вишь, другого Митюшку Господь мне дает!.. Поедем со мною в деревню, сынок... Любить тебя, холить буду... И мужу беречь велю, заместо сынка, то есть Митюшки нашего, покойничка!.. То-то заживешь у нас, сынок!..
   И, говоря это, Матрена сжимала все крепче и крепче в своих объятиях Нику, покрывая поцелуями его нежные щечки, розовые губки и пышные волны золотых кудрей.
   Но Нике были неприятны эти ласки чужой ему женщины с большими, жесткими, мозолями покрытыми, руками. Сухие, потрескавшиеся губы женщины кололи его. Её грубый голос неприятно звенел в ушах.
   Нике разом представилась другая женщина: нежная, молоденькая, с мягкими душистыми ручками, с нежным голосом и нежными поцелуями, - ему вспомнилась мама.
   - К маме хочу! - неожиданно закричал он и горько заплакал, затрепетав веем телом.
   - Нет у тебя нынче другой мамы, окромя меня! Слышишь? - сердито крикнула крестьянка и, зажав своей грубой ладонью маленький, громко кричавший, ротик Ники, еще крепче прижала его к себе.
   Мальчик должен был успокоиться поневоле.
   Тогда женщина закрыла его с головой теплым байковым платком, покрывавшим до этого её тощие плечи, и куда-то понесла его, несмотря на то, что Ника, барахтаясь руками и ногами, всеми силами старался вырваться из её цепких рук.
  

ГЛАВА VI

Отъезд в деревню.

  
   Матрена принесла Нику в какую-то избушку, одиноко стоявшую на самом конце большого огорода. В избе жил кум Матрены, огородник Вавила, со своею семьей. У них-то и останавливалась Матрена во время своих поездок в город, когда привозила из деревни на продажу деревенский холст.
   Вавила, его жена и дети очень удивились при виде красавчика-барчонка, принесенного кумой к ним в избу
   - В деревню к себе повезу... Заместо сынка, Митюшки моего, - пояснила им Матрена. - Сам Господь видно послал мне этого мальчика, не иначе как Он. Под старость кормить нас с Кузьмою будет сыночек мой богоданный! - заключила она,
   - А полиции не боишься разве? Небось, это вроде кражи выходит... Чужого ребенка ведь ты украла, Матрена! - нерешительно заметил куме Вавила, умный, рассудительный мужик.
   Но Матрена только рукой махнула.
   - Чего украла? Как украла? Что ты говоришь-то? Бог с тобою! Господь послал. Вот и все!
   И упрямо поджимая губы, она тотчас же стала собираться в дорогу, к себе в деревню.
   Прежде всего она переодела Нику в деревенское платье, купленное ею тут же у огородника и принадлежавшее до сих пор его младшему сынишке. Потом строго наказала Нике называть ее "мамкой" и, покормив его досыта молоком с хлебом, попрощалась с семьей огородника и отправилась в путь.
   Ехали они долго. Сначала по конке, потом в трамвае, наконец приехали на вокзал и сели в вагон... И опять ехали весь остаток дня и целую ночь вплоть до утра. Ника ничего не понимал, не видел и не слышал. Он крепко спал, измученный слезами и тоскою по своей маме, которую горячо любил всем своим маленьким сердечком.
   После долгого пути, когда поезд подъезжал к станции Псков, Матрена разбудила Нику, сказав "приехали", связала в узелок все вещи, какие взяла с собой из Петербурга, и вышла с Никою из вагона.
   От станции в Матренину деревню надо было ехать еще на лошадях верст двадцать. На станции Матрену встретил с телегой мужик, с черной бородою и черными же глазами. Он удивленным взором окинул Нику.
   - Вот, Кузьма, сыночка нам Господь посылает! - умиленным голосом пояснила мужу Матрена, указывая ему на только что проснувшегося Нику, - глянь-ка, что за красивенький парнишка! Помощником тебе будет! - и она ласково провела своей шершавой рукой по золотистой кудрявой головке мальчика. Но Кузьма не разделял, казалось, восхищения своей жены и угрюмо посматривал на Нику.
   - Еще чего! Нашла тоже дармоеда!.. Пока он вырастет, сколько на него денег уйдет - пропасть! - проговорил он сурово и сердито, блеснув глазами на нежданного негаданного нового члена своей маленькой семьи.
   Ника вздрогнул от этого взгляда. Вздрогнул и заплакал.
   Лицо у Кузьмы стало еще сердитее.
   - Пореви ты у меня! А это видел?
   И он погрозил ему кнутом, которым погонял лошадь. Потом он стал упрекать и бранить жену за то, что она "навязала" им обоим на шею такую обузу. Матрена тоже плакала и все гладила по головке Нику, крепко прижимая его к себе. Ника уже не плакал больше. Затих. Страшный мужик с кнутом приводил его в ужас. Маленькое сердечко мальчика сильно билось от страха.
  

ГЛАВА VII

Нику ищут.

   Искали Нику всюду. Искала мама, няня, искали дворники, полиция, искали, прочитав объявление Екатерины Александровны в газете, чужие добрые люди. Искали и не нашли. А на следующее утро, после того как это объявление было напечатано в газете, один из дворников, проплутав всю ночь, нашел на берегу реки зацепившуюся за дерево старенькую Никину фуражку и принес ее Екатерине Александровне.
   Екатерина Александровна сразу признала фуражку своего Ники. На ней был вышит красным шелком маленький флаг в отличие от Жоржиной фуражки, на которой был голубенький флаг. Едва только заикнулся дворник о том, где нашел фуражку, как Екатерина Александровна, дико вскрикнув, без чувств упала на руки подоспевших няни и Фроськи... Ее долго отливали водой, поили лекарством, давали нюхать спирт, всеми силами стараясь привести в чувство. Оправившись немного и пришедши в себя, Екатерина Александровна решила, что Ники уже нет в живых, что он утонул, бедный, маленький Ника!
   Теперь у убитой горем Екатерины Александровны было одно желание - во что бы то ни стало найти маленькое бездыханное тельце Ники. Для этого наняли рыбаков с лодкой. Рыбаки ездили по реке, шарили баграми в воде и ничего не находили. Решили окончательно что, Ника утонул и что тело его застряло где-нибудь на дне реки. После того пригласили священников в маленькую квартирку, зажгли свечи и стали молиться за душу бедного погибшего Ники. Екатерина Александровна стояла на панихиде, молилась горячо и плакала, плакала безутешно...
   Фроську отослали в деревню. Екатерина Александровна не могла ее видеть больше, считая девочку главной виновницей гибели своего Ники. С тех пор сама няня стала неустанно ходить за Жоржем.
   С карточки Ники пересняли большой портрет, который Екатерина Александровна повесила в своей спальне. На портрете Ника вышел такой хорошенький, кудрявенький, веселый. Екатерина Александровна целыми ночами не спала, сидела на постели и все глядела и глядела на портрет, с которого точно улыбался Ника. Белый Никин барашек лежал тут же под портретом на столике, тут же лежала и найденная дворником у реки Никина фуражка - последнее воспоминание о Нике...
   Все эти дорогие вещицы часто-часто целовала Екатерина Александровна, оставаясь одна. Она звала Нику, смотрела на портрет и плакала горькими-горькими слезами...
  

ГЛАВА VIII

Через шесть лет.

   - Дай!
   - Не отдам!
   - Дай!
   - Как же?!
   - Дай!
   - Не дам, тебе говорят! Раз!
   Прежде чем Сенька успел опомниться, Миколка торжествующе восседал на его груди и собирался задать врагу порядочную трепку. Не помня себя, Сенька завизжал, как поросенок, и отшвырнул далеко от себя картуз, сорванный им ради шутки с головы Миколки. Но Миколка не удовольствовался этим и шлепнул раза три по спине Сеньку, прежде нежели выпустить его из своих цепких сильных ручонок.
   - Вот тебе, не таскай чужих картузов в другой раз! - произнес он наставительно, гоном взрослого человека.
   Сенька заревел. В ту же минуту с конца деревни по направлению к лугу, где находились оба мальчика, показалась бегущая ватага крестьянских ребятишек. Тут были и Ванька вихрастый, и Степка-козел, и Митяйка рыжий, и два Андрюшки - Андрюшка хромой и просто Андрюшка, и Прошка беззубый, и Ванька маленький, и Санька-толстяк, и другой Санька - обыкновенный. Все они устремились к двум находившимся на лугу мальчуганам, из которых один продолжал реветь во все горло.
   - Чего глотку дерешь-то? - суровым тоном взрослого обратился к нему Степка-козел, самый большой и сильный из ребят.
   - Чего глотку-то дерешь, спрашиваю? - еще суровее обратился Степка к ревущему Сеньке.
   - Да все он... Все "чужак" забижает... Взлез, накинулся на меня и прибил! - всхлипывая, жаловался Сенька.
   - Ты чего, "чужак", дерешься, а?
   И Ванька вихрастый, грозно сжав в кулаки свои грязные ручонки, с задорным видом подступил к Миколке.
   Миколка вспыхнул.
   - Не ври, Сенька, не я тебя, а ты меня задрал первый, - произнес он, - я мирно лежал тутотка на опушке, стадо стерег, а он с меня, братцы, - пояснял черноглазый Миколка, - картуз от как сдерет... Да на дерево еще грозил закинуть... Ну, я его, значит, и того... Бока ему намял, што б не баловался!
   И Миколка с гордостью оглянулся на окружающих ребят.
   Он был меньше их ростом и казался стройнее и красивее всех. Ему было лет девять на взгляд. Золотисто русые кудрявые волосы так и горели на солнце; черные глаза сверкали умом. Тонкое загорелое личико дышало удалью и здоровьем. Он был одет беднее всех. На нем была одета старая рваная рубашонка, ноги были босые, широкие ситцевые штанишки, все заплатанные, едва держались на узеньком ремешке. Несмотря, однако, на этот рваный нищенский вид, мальчик казался настоящим красавчиком...
   Окружающие ребята враждебно и зло поглядывали на него.
   - Эге! Ты драться, брат! - значительно проговорил Андрюшка хромой, выковыливая вперед своей больной ногою, - так ты дра-а-аться! Братцы! - обратился он к товарищам, - "чужак" дерется. Давайте отлупим "чужака"!.. Больно зазнался! А?
   - Отлупим его! Отлупим! - согласился Митяйка рыжий. - Чего с ним долго хороводиться! Хватай его, ребята! Раз, два, три!
   И Митяйка первый подскочил с быстротой кошки к стоявшему неподвижно Миколке. Но Миколка только и ждал, казалось, этой минуты. Он смело выпрямился и сжал кулаки; черные глаза сердито сверкнули на смуглом от загара лице.
   - Стой! - крикнул он.
   И в тот же миг рыжий, как мяч, отскочил от Миколки, отброшенный его крепкими, не детски сильными, кулачками.
   Митяйка взвыл во весь голос. Это послужило как бы сигналом к началу схватки. Ребята все разом ринулись на Миколку со всех сторон. Одна секунда, и мальчик был бы на земле, сбитый с ног своими врагами. Но быстрее молнии Миколка нагнулся, ловко подхватил с земли огромный сук, валявшийся тут же, по соседству, и, приняв боевую позу, произнес сурово, сверкая своими черными глазами:
   - А этого хошь? Подойди-ка теперича! А-ну-кась!
   Но подойти никто не решался. Сук был огромный, страшный. Но еще страшнее были черные глаза Миколки, ставшие из добрых и сияющих, вдруг разом сердитыми, почти злыми. Миколка сверкал ими и размахивал суком направо и налево с поразительной быстротою.
   Мальчуганы поняли теперь, что им, пожалуй, не справиться с "чужаком". Они выругались громко и уже намеревались было покинуть поле битвы, как вдруг Прошка беззубый, самый лукавый из них всех, что-то оживленно зашептал на ухо Ваньке.
   По лицу Ваньки проползла довольная улыбка. Что-то недоброе промелькнуло по его угрюмому лицу. И вдруг неожиданно лицо это сделалось испуганным, оробелым. Ванька широко раскрыл рот и заорал на весь луг громким пронзительным голосом:
   - Глянь-ка, Миколка, глянь-ка! Волк твою Белянку дерет!
   Ответный, еще более громкий и отчаянный, вопль пронесся по лугу. Миколка весь затрепетал с головы до ног, как былинка под дуновением ветра. В его прекрасных черных глазах отразился ужас. Лицо мальчика стало белее мела. Испустив новый громкий крик, отчаяннее первого, Миколка со всех ног ринулся к лесу, где паслось овечье стадо, вверенное его присмотру.
   А мальчишки весело загоготали на разные голоса.Шутка им удалась вполне: они "надули" Миколку...

ГЛАВА IX

Печальные мысли Миколки.

  
   Стадо, тихо позвякивая колокольчиками и пощипывая травку, мирно паслось на опушке леса. Любимая Миколкина овца, Белянка, гуляла тут же, с наслаждением лакомясь сочной травой. Миколка сразу понял, что никакого волка и не бывало, и что злые бессердечные мальчишки хотели только напугать его хорошенько. Черные глазенки Миколки снова загорелись. Он сжал в кулаки свои маленькие, сильные загорелые руки и погрозил ими в ту сторону, где еще пестрели на лугу цветные рубашонки его постоянных врагов-мальчишек.
   Потом он быстро подошел к Белянке, доверчиво потянувшейся к нему навстречу своей милой, тупой овечьей мордочкой с добрыми, глупыми глазами, и произнес ласково, заглянув в эти глаза и обняв Белянку:
   - Беляночка моя!.. Добренькая... И вы все овечки да барашки мои милые! Одни вы у меня. Как есть одни вы, да Кудлашка! Добрые вы мои, одни вы меня не обижаете, голубчики! Спасибо вам, родненькие... Ввек вас не забудет Миколка, право слово, не забудет никогда!
   И мальчик прижал голову овцы к своему сильно бьющемуся сердцу...
   Белянка доверчиво терлась о его грудь и руки и тихо, жалобно тянула свое неизменное: "Бэ!Бэ-бэ-бэ-бэ!" Она точно хотела сказать этим: - "Не горюй, не тоскуй, маленький Миколка, я с тобою, твой друг и приятель, Белянка с тобою!" И мальчику показалось, что он понял блеяние своей любимицы. Он крепко сжал кудрявую шею овцы и, закрыв глаза, опустился на траву рядом с нею. В тот же миг что-то неожиданно защекотало голую пятку Миколки, что-то шаршавое и влажное прикоснулось к ней. Мальчик испуганно открыл глаза, оглянулся и вдруг тихо, радостно рассмеялся
   - Ты, Кудлашка? А и напугала же ты меня!
   Черная, кудлатая, вполне оправдывающая свое прозвище, собака, с ласковым визгом отскочила от его ноги, около которой прилегла было тихохонько, и быстрым прыжком очутилась у груди своего друга.
   Миколка ласкал Кудлашку, обнимал Белянку и чувствовал себя почти счастливым в эту минуту. Потом он прилег на мягкий мох, вскинул свои черные глаза к небу и стал думать: - "Почему они не любят меня? За что обижают постоянно? Что я им сделал такого, что они дразнятся кажинный день да прибить норовят? Неужто всем "чужакам" так горько на свете живется?"
   Миколка был "чужак", то есть чужой мальчик, из другой деревни. "Своя" - Миколкина - деревня лежала за добрый десяток верст от этой... Здесь, в этой деревне, Миколка всего полтора года. Как это случилось, что он очутился здесь, Миколка помнит отлично. Помнит он свое детство, которое мирно и беззаботно протекало в той, "своей", деревне. Помнит и невеселое, но ласковое, морщинистое лицо "мамки"... Мамка его любила крепко... Никогда не била... Кормила пирогами с маком по воскресеньям, покупала медовых пряников в базарные дни... Мамка была добрая. И Миколка ее тоже любил. Он горько плакал, когда умерла мамка. Мамку схоронили, поставили крест на её могилке, на погосте... Тятька, и без того сердитый и суровый, сделался еще сердитее со дня мамкиных похорон, стал крепко скучать по мамке, стал пить водку с горя, а под пьяную руку бил Миколку... Вскоре и тятька помер, свезли и его на кладбище и схоронили подле жены. Теперь круглым сиротою остался Миколка. Один на свете... Собрались мужики со всей деревни и решили так: "кормить Миколку даром нельзя, у самих ребят куча. Надо отдать Миколку в соседнюю деревню в пастушки - овец пасти. Там требуется такой пастух. В соседней деревне живет к тому же одиноким бобылем отставной солдат Михей. У него изба большая. Больно велика для одного, Михей может взять к себе и Миколку заместо сына. Кормит же Миколку будет деревня за то, что он станет пасти овец".
   Так и порешили.
   Миколка поселился у Михея в избе, стал пасти баранов и овечек. Михей был злой мужик и под злую руку частенько колотил Миколку за всякий пустяк. Ребятишки не любили Миколку. Они чувствовали, что он особенный какой-то был, гордый, серьезный, не лгал никогда, не бранился - не им чета. Миколка тоже не любил ребятишек. Любил он только свое стадо, Кудлашку мохнатую, любил поднебесную высь голубую, лесную чащу любил... Радостно и любо ему было лежать так одному на зеленом мху, на мягкой мураве. Колокольчики овец звучат так серебристо и красиво... В лесу медом пахнет, диким левкоем, смолой... Птицы поют... Приветливо, звонко... Под этот звон, под это пение чудится странное что-то Миколке... Всегда одно и то же чудится, постоянно все одна и та же картина представляется ему: будто лежит он в белой мягкой постельке, будто пуховые перинки под ним, а голубое стеганое одеяльце его накрывает... И откуда взялись только перинка эта и это одеяльце? Где он, деревенский парнишка, мог видеть все это?... Но не только перинка да одеяльце чудились Миколке. Словно в облаке, тихо, неслышно приближается к нему женщина, молодая, прекрасная, с темными ласковыми глазами, с руками мягкими и нежными, гораздо более нежными, нежели шерсть на спине его Белянки. Женщина эта склоняется над ним, гладит его волосы своими нежными руками, целует его глаза, щеки и тихо поет...
   И голос у неё нежный, нежный... "Должно быть у ангелов Божиих на небе бывают такие голоса!" - думается Миколке и сладко-сладко становится у него на душе... Сердечко мальчика так и замирает в груди... И любит он бесконечно и голос этот сладкий и нежный, и руки эти мягкие, и печальные, кроткие глаза, с такою любовью и лаской устремленные на него, Миколку.
   Кто эта женщина, которую он часто видит, точно во сне, Миколка не знает, но он чувствует какую-то особенную радость, когда она является в его мечтах. Иногда ему кажется, что он когда-то, давно-давно, бывал с нею постоянно, и что она все время ласкала, лелеяла его и пела ему ту же сладкую песню... И сейчас он слышит эту песню, нежную и чудную, как дыханье ветерка:

Утро синеет лучистое

В пышном уборе своем,

Солнце встает золотистое

Там, за зеленым холмом.

Небо безбрежное, ясное

Светится там высоко,

Но и во время ненастное

В сердце светло и легко!

Ты - мое солнышко жаркое,

Ты - мой серебряный луч,

Утро весеннее яркое,

Ясное утро без туч.

Мальчик мой, крошка прелестная,

О, как люблю тебя я!

Пташка моя поднебесная,

Радость, утеха моя!

   И видит Миколка, точно во сне, как печальные глаза сияют, как белые мягкие руки нежно касаются его, Миколки...
   - Милый мой, хороший мой, родной мой мальчик! - шепчет белая женщина, лаская золотистые волосы маленького пастушонка.
   И сердце мальчика наполняется сладкой тоской, глаза невольно закрываются... Тихий сон сковывает его всего, с головы до ног...
   - Бэ-бэ-бэ-бэ! - громким, отчаянным блеянием пронеслось по лесу. - Бэ-бэ-бэ-бэ!
   - Гав-гав! - оглушительным лаем залилась Кудлашка.
   - Что это? - Миколка в ужасе открыл глаза... Сердце так и упало... Холодный пот разом проступил на лбу. - Господи помилуй!
   Огромный волк стоял, оскаля зубы, в каких-нибудь десяти шагах от него, как бы выжидая чего-то. И вдруг, в один прыжок, с горящими хищным огнем глазами, бросился на ближайшую овцу... Новое отчаянное блеяние пронеслось по лесу, и страшный хищник, повалив свою жертву, вцепился в нее острыми, оскаленными зубами...
  

ГЛАВА X

Волк

   Все это случилось в один миг. В следующий же Миколка был уже на ногах... Ни светлого виденья, ни чарующей песенки как не бывало... Все исчезло, как сон, из его мыслей. Страшный серый хищник и несчастная овечка, еще бившаяся в зубах волка последними предсмертными судорогами, поглотили теперь все внимание маленького пастушонка. Миколка весь преобразился... Задыхающийся, взволнованный, не помня себя, он рванулся вперед, прямо к волку.
   - Го-го-го-го! - дико закричал он сердитым, громким, не детским голосом и исступленно замахал на волка уцелевшим в его руках суком.
   - Го-го-го-го! - пронеслось громким эхом по лесу.
   В тот же миг с воем подскочила к волку и Кудлашка. Её шерсть топорщилась, глаза горели как уголья. Она так и рвалась к волку, заливаясь оглушительным лаем. Волк взвыл в свою очередь и, нехотя оставив добычу, стал быстро красться кустами обратно, мимо Миколки, в чащу. Он полз теперь по земле с оскаленными, свирепыми зубами и алчным взором... Глаза хищника горели страшным зеленым огнем... Еще минута... другая... Вот он в двух шагах от мальчика и как будто готовится броситься на него, но неожиданно что-то вдруг разом прыгнуло на спину волка и острыми зубами схватило его за шею... В ту же минуту волк и Кудлашка с диким воем забарахтались в одной сплошной куче... Миколка в один момент очутился подле них. Он бесстрашно нагнулся и изо всех сил крикнул чуть ли не в самое ухо волку:
   - Го-го-го-го-го!
   Волк подскочил, как очумелый, с минуту простоял на месте, ничего не понимая, и вдруг... Кинулся бежать со всех ног в чащу леса... К месту схватки подоспели крестьяне из деревни.
  

ГЛАВА XI

Злой дядя Михей. - Бегство.

  
   "Что случилось? Чего орал, точно кто резал тебя? - так и накинулись прибежавшие мужики на Миколку, очевидно не понимая еще всего происшедшего перед тем. - Ну, говори же?!
   Но Миколка молчал. Острая жалость защемила его сердечко. Перед ним лежала мертвая овца. Кровь лилась алым потоком из её перегрызенного волком горла. Миколка присел на траву подле овечки и нежно гладил ее мягкую, теперь липкую от крови, шерсть. Кудлашка, тяжело дыша, с высунутым языком, с видом победительницы, уселась тут же. Она, казалось, сочувствовала горю своего маленького хозяина и тоже печально смотрела на мертвую овцу, изредка лишь оглашая воздух лаем... О волке они как будто и позабыли оба.
   Сильный удар по спине заставил Миколку быстро вскочить на ноги. Перед ним стоял дядя Михей, рыжий, страшный, рябой, с т

Категория: Книги | Добавил: Ash (12.11.2012)
Просмотров: 754 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа