Чарская Лидия Алексеевна - Дом шалунов

Это Божье дитя. Упал к нам, как с неба... Удивительный мальчик! Не правда ли, Карл Карлович? - обратился он к немцу.

   Карл Карлович ничего не понял, но все же закивал своей круглой головою, покрытой густыми и обильными для такого старого человека, волосами.

   Дело в том, что Карл Карлович носил парик, но тщательно скрывал это и был твердо убежден, что никто этого не знает.

   Директор был очень доволен, что Карл Карлович согласен с ним, и произнес решительным голосом:

   - Итак, я беру этого бездомного крестьянского мальчика к нам в пансион и надеюсь, господа, при вашей помощи сделать его прилежным учеником, который будет служить примером для других...Пусть хоть один бедный мальчик воспитывается у нас бесплатно... Я убежден, Господь сторицей воздаст нам за это...

   И пожав руки обоим воспитателям, добрый Макака пошел к себе, очень довольный своим решением.

   Александр Васильевич Макаров всего несколько лет назад открыл свой пансион для мальчиков, и этот пансион приобрел сразу громкую известность, хотя он был совершенно не похож на обычные школы. Пансион предназначался, главным образом, для капризных, злых, сердитых, пустых или ленивых детей, которых отдавали господину Макарову "на исправление", так как в других учебных заведениях их бы скоро выключили. Пансион же Макарова славился тем, что в нем самые отчаянные шалуны исправлялись, самые ленивые становились прилежными, самые капризные - послушными и добрыми. Исправлял же своих воспитанников господин Макаров не жестокими наказаниями, а добрым, ласковым словом, отеческой заботливостью и только в крайних случаях строгим внушением. К наказаниям в пансионе прибегали редко и то в самых исключительных случаях, когда шалость или дерзость заходила слишком далеко и ее уже никак нельзя было простить.

   Зато маленькие шалуны любили своего директора, как могут только дети любить родного отца.

   И добрый "Макака" платил тем же своим маленьким пансионерам.

   Кроме шалунов, проказников, лентяев и капризников, отдаваемых "на исправление", были в пансионе господина Макарова и просто слабые и хрупкие здоровьем дети, которые если и капризничали или плохо успевали, так только вследствие болезни. Живительный воздух Дубков, где находился пансион, тщательный уход со стороны господина Макарова и его помощников, разные упражнения на свободе, скромная, но здоровая пища, веселое, приятное препровождение времени среди других мальчиков, - все это делало таких больных мальчиков сильными и крепкими и превращало вялых и ленивых в смелых, бойких и трудолюбивых.

   Зиму и лето пансионеры жили среди леса, в чудном живописном уголке, где находился пансион, вдали от прочего мира, под непосредственным и постоянным надзором самого директора и его ближайших помощников.

   Вот в этот-то пансион и попал теперь Миколка.

  

  

   Ночь наступила безлунная, темная. Мальчики крепко спали в большой, полной воздуха, спальне или, по крайней мере, казались спящими. Один Миколка спал по настоящему и очень крепко, потому что его громкий храп разносился, точно грохот паровоза, по всей спальне.

   В ногах его постели спала Кудлашка. Несмотря на неистовые крики monsieur Шарля, она успела таки вскарабкаться на кровать своего хозяина и улеглась там, очевидно, в убеждении, что никто не посмеет согнать ее.

   Миколка спал и видел страшный сон: точно он бежит по лесу, а злой дядя Михей гонится за ним по пятам. Вот-вот настигнет его и схватит своими цепкими сильными руками...

   - Вставай! Вставай, сонуля! Время идти посвящать тебя в рыцари! - слышится над его ухом веселый голос, и Алек Хорвадзе живо одергивает одеяло с Миколки.

   Миколка вскакивает, как встрепанный, с постели. Вскакивает вслед за ним и Кудлашка.

   Мальчики, в числе шести, стоят вокруг Миколки и торопят его. Они все до одного босы и в одних рубашках. Миколка разом узнает их всех: Павлик Стоянов, Алек, Вова Баринов, Арся Иванов, Антоша Горский и Витик Зон, - все самые отчаянные шалуны перед ним налицо. Правда, Алек как будто и не шалун: он степенный, серьезный на вид мальчик, но большой выдумщик на всякого рода проделки, а это стоит любой шалости. Хорошо, что Жираф и Кар-Кар спят каждый в своей комнате, как сурки, непробудно и не видят, как семь небольших фигурок в длинных ночных рубашках неслышно движутся по спальне и коридору, по столовой и оттуда на крыльцо, прямо в сад...

   Впрочем, если бы Жираф с Кар-Каром, чего доброго, и проснулись, то им все равно не уйти далеко. Витик Зон предупредительно вылил четыре бутылочки гуммиарабика около постелей обоих гувернеров. Как только вскочили бы с кроватей воспитатели, их ноги приклеились бы к полу, к огромному удовольствию маленьких шалунов. Но после "посвящения" мальчики намеревались тщательно вытереть пол мокрой тряпкой, чтобы уничтожить самые следы своей выдумки.

   Ночь... В саду ни шороха, ни звука... Только семь белых мальчиков тенями скользят по длинной аллее. Впереди всех Алек, позади Миколка. Кудлашку оставили в сенях. Она могла помешать торжественной церемонии.

   Мальчики незаметно подошли к какому-то забору и уперлись в него. Дальше идти некуда. Чиркнула спичка... Ветер задул... Вторая... Опять задул... Экий противный! Наконец с трудом зажжен маленький огарок в фонаре, прихваченном Алеком с собою. Миколка оглянулся с любопытством. Кругом них чаща огромного сада. Деревья и кусты. Вдали белеют пансион и флигель директора. Над головами развесистые сучья огромного старого дуба. У мальчиков лица серьезные и важные. Не узнать их даже Миколке.

   Алек поставил всех в круг, сам вошел в середину, потянул за руку и Миколку, затем сунул руку за пазуху и вытащил оттуда небольшой деревянный, оклеенный серебряной бумагой, кинжал.

   - Встань на колени! - коротко и властно приказал он Миколке.

   - Для ча? - удивился тот.

   Ему не ответили.

   Вова и Арся приблизились к нему и поставили на колени.

   Миколка, широко раскрывая удивленные глаза, покорился невольно и ждал с любопытством, что будет дальше.

   - Раз!

   Что-то сильно ударило его по спине, немного ниже шеи. Рассерженный Миколка вскочил на ноги. Перед ним был тот же Алек с поднятым кинжалом. Рукояткой кинжала он видно, и ударил по спине Миколку.

   - Ты того... не дерись!.. А не то и сам получишь по шее! - грозно сжав кулаки, подступил к нему Миколка.

   Но тот только глазами сверкнул в ответ.

   - Ничего, Миколка, молчи! Теперь ты рыцарь! - хлопнув по плечу мальчика, произнесис он дружески. - Выдержал удар, не заревел. Зато мы теперь тебя принимаем в свою среду... В наш рыцарский кружок, понимаешь? Только раньше ты должен произнести еще одну клятву. Повторяй ее за мною... Что я буду говорить, то и ты... Слышал?

   Миколка слышал отлично, но ничего не понимал из того, что ему говорили... И какой такой рыцарь? И какая такая клятва? Бог весть!

   Между тем Алек положил ему руку на плечо и произнес:

   - Ты не бойся, здесь нет ничего дурного... Рыцарями назывались самые благородные люди в прежние времена... Они всегда заступались за обиженных, особенно за вдов и сирот, никогда не лгали и всегда свято держали данное слово. Они были храбрыми, смелыми воинами и, не задумываясь, шли на врагов... Вот в память этих рыцарей, всех вновь поступающих в наш пансион мальчиков, которые окажутся достойными этого, мы тоже посвящаем в рыцари. Понял? Ну, а теперь клади руку сюда, на кинжал, вот так, и повторяй за мной: "Клянусь защищать всех слабых и беззащитных".

   - Клянусь защищать всех слабых и беззащитных! - повторил Миколка, которому начинала нравиться ночная затея.

   - "Клянусь быть храбрым и смелым в битвах!"

   - Клянусь быть смелым и храбрым в битвах! - повторил Миколка.

   - "И мудрым, как змея!.."

   - И мудрым, как... Ну это ты врешь! Змея подлая, лукавая... Я одну-то пришиб камнем... - вдруг спохватясь, с азартом заговорил Миколка.

   - Молчи!.. Ты глуп и ничего не понимаешь! - выскочил вперед Вова Баринов. - Повторяй за Алеком, и баста!

   - Повторяй за Алеком, и баста! - повторил за ним, как эхо, Миколка.

   - Ха, ха, ха, ха, ха! - расхохотались мальчики, - этого не надо!.. Это лишнее!..

   Но велико же было их изумление, когда и Миколка загоготал во все горло и рявкнул во всю:

   - Ха, ха, ха, ха! Этого не надо! Это лишнее!

   - Ха, ха, ха! - следом за ним раздалось откуда-то сверху, с ветвей дуба, - вот так рыцарь!

   Мальчики подняли головы. Поднял голову и Миколка. Алек взял фонарь и старался осветить ветки дуба.

   Миколка разинул рот и ахнул от удивления.

  

  

  

   У самого ствола дуба, на крепком могучем суку его, стояло какое-то маленькое очаровательное существо, не то мальчик, не то девочка. Миколка еще не видывал такого. На очаровательном существе были надеты широкие штанишки и высокие сапоги, на узеньких плечах сидела широкая матроска, какую носят мальчики. На голове была лихо заломлена маленькая фуражка с козырьком, опять-таки совсем мужская фуражка, а из-под фуражки спускались две толстые пепельные косы ниже пояса. Лицо у странного существа было очень хорошенькое, но почти коричневое от загара, а на этом загорелом лице сверкали два светлые серые глаза, огромные, яркие и живые, от взора которых, казалось, ничто не могло ни уйти, ни укрыться... Миг... хрустнула ветка, и очаровательное существо, тряся своими толстыми косами и своей крошечной фуражкой, едва державшейся на макушке, очутилось среди мальчиков.

   - Вот и я! - прозвучал звонкий, веселый голос, - видела, как вы посвящали в рыцари нового мальчишку. Здравствуй, мальчишка! - весело кивнула она головкой Миколке.

   И маленькая черная загорелая ручка протянулась к нему. Миколка не протянул своей. Он преважно засунул обе руки за спину и серьезно взглянув на странное существо, проговорил:

   - Ты меня, того, мальчишкой звать не моги, потому как теперича я лыцарь. Видала?..

   - Ничего, Миколка, это свой человек! - успокоил его Витик, - это наш друг и приятель Женя. И хоть и девочка она, а любого мальчугана в удальстве и прыти заткнет за пояс...

   - А коли ты девчонка, зачем в штанах ходишь и на деревья лазишь? - снова степенно обратился Миколка к странной, таинственной Жене.

   - А вот почему, - весело отвечала она: - во-первых, хотя я и девочка, но совсем не умею сидеть сложа ручки, как девочка, и носить узкие платья и сапоги на каблуках; во-вторых - я больше всего на свете хотела бы быть мальчиком... Понимаешь? Мое самое большое удовольствие это прыгать через заборы и лазать по деревьям. Дядя Саша меня любит больше всего в мире, гораздо больше Маруси и всех вас, и ни в чем мне отказать не может, потому что я ему страшно напоминаю его покойного брата, то есть моего папу... Понимаешь? У других девочек должны быть иголка и ножницы в руках, а у меня - хлыст или палка... Вот я какая девочка! Понял?

   Миколка, очевидно, понял и улыбнулся во весь рот. Женя решительно понравилась ему.

   - Хочешь быть моим другом навеки, как Алек, Вова, Арся, Павлик, Антоша и Витик? - спросила она, видя впечатление, произведенное ею.

   - Ладно! - отвечал тот и пожал протянутую руку.

   Вслед за этим снова захрустели ветки, и Женя очутилась одним прыжком на суку. Затем она исчезла куда-то, и через минуту её белая матроска замелькала в самом конце дорожки. Мальчики побежали за ней.

  

   Прошла неделя. Целая неделя. Миколка исчез с лица земли. То есть собственно не Миколка, а тот босоногий, рваный деревенский мальчуган, которого звали Миколкой. Теперь и в классе, где учились понемножку во время летних каникул маленькие пансионеры, и в столовой, где они сидели за завтраком, обедали и ужинали, с ними находился всюду совершенно новый, чисто одетый и причесанный мальчик, по имени Котя.

   У господина Макарова существовал странный обычай: каждому вновь поступающему пансионеру он давал новое имя.

   - Ты поступаешь в мой пансион, потому что родители или родственники твои хотят, чтоб ты исправился, стал человеком, - говорил он каждому новичку, - дома тебя баловали, здесь баловать не будут; дома ты ел всякие тонкости и разные сладости, ] здесь будешь есть щи с кашей да мясо с зеленью. Дома тебя звали Митенька или Митюшечка, здесь ты будешь Дима... Здесь баловства не увидишь... И имя носи другое, чтобы прежнего Митеньки-баловня не было и в помине...

   Такие слова, с неболыпими лишь изменениями, г. Макаров повторял при приеме в свой пансион почти каждого нового воспитанника.

   Приняв в пансион чудесно спасенного из реки Миколку, господин Макаров не мог, конечно, сказать, что тот "дома ел всякие тонкости". Поэтому речь, обращенная к Миколке, была короче и состояла лишь в том, что Александр Васильевич объяснил новому своему воспитаннику, что впредь он не будет называться болеше Миколка, а Котя.

   - Как? - переспросил, смеясь громко, мальчик.

   - Котя.

   - Вон как! - громко произнес Миколка. - Чего, гляди, не выдумают! Ну Котя, так Котя! Не все ли равно, если вашему благородию так хочется...

   Сообразительный Котя-Миколка быстро привык к новой жизни и к новой обстановке.

   Всего неделя только прошла с его поступления в пансион, а уж он научился многому: он знал, что нельзя сморкаться пальцами, а для этого постоянно имеется платок в кармане, что плеваться на пол тоже нельзя. Есть руками - тоже... Чавкать при еде тоже. Икать за столом тоже не следует. И обтирать руки о спину соседа - тоже. Узнал, что такое азбука и какие в ней имеются буквы, и что земля - шар и вертится постоянно, а не стоит на трех китах, как ему пояснял как-то дядя Михей в добрую минуту.

   Все мальчики, кроме Гоги и графчика, полюбили сразу Миколку. Полюбила его и веселая, шаловливая Женя. Её сестра, всегда серьезная, степенная девочка Маруся, тоже хорошо отнеслась к нему. Только на Кудлашку косились, - не мальчики, конечно, а "начальство", как Митя называл директора и воспитателей. С Кудлашкой были постоянные несчастья. То она выхлебывала "по ошибке" молоко, оставленное мальчикам на ужин, то съедала курицу, которую готовили на обед Макаке и его племянницам, то она норовила схватить за икры Кар-Кара или Жирафа в ту минуту, когда они меньше всего ожидали этого. Словом, с Кудлашкой было много всяких хлопот...

   Стоял теплый августовский денек.

   Мальчики сидели в классе и учили уроки.

   День был праздничный, но уроки приказано было приготовить. Monsieur Шарль уже третий день был не в духе. Он заставил мальчуганов учиться в праздник в виде наказания. Дело в том, что в день своего рождения monsieur Шарль с утра хотел нарядиться в розовый воротник, новую белую манишку и ярко красный галстук, которого он ни разу еще не носил, полез в комод и - о, ужас!.. - не нашел ни того, ни другого, ни третьего. Любимых своих двух пар цветных носков тоже не мог доискаться monsieur Шарль.

   Позвали кухарку Авдотью, заведовавшую всем хозяйством в пансионе.

   Авдотья была прекрасная кухарка, но в собеседницы не годилась вовсе: она заикалась и говорила точно кудахтала. К тому же была глуха и глупа. Пока она оканчивала какую-нибудь фразу, можно было дойти до соседнего леса и с успехом вернуться обратно. Monsieur Шарль совсем забыл, что Авдотья обладает всеми этими качествами, и забросал ее вопросами

   - Где мои носки? Где мои воротнички? Где мой галстук?

   Авдотья потрясла головой и принялась кудахтать. Monsieur Шарль рассвирепел, потому что ничего не понял из того, что кудахтала Авдотья.

   - Это шютки малчшик неготяй!.. - прогремел он на весь пансион так, что дрогнули стекла в доме.

   И в наказание засадил детей за уроки в первое же воскресение.

   Надо было выучить стихи.

   Так как monsieur Шарль очень плохо понимал по-русски, он ничуть не удивился, когда Павлик Стоянов вместо упомянутой "Птички" прочел другое, совсем особенное стихотворение собственного сочинения:

   Monsieur Шарль впрочем и не слушал. Он в это время думал о пропавших носках, галстуке и манишке и потому вообще мало обратил внимании на то, что ответил Павлик. Он качал только в такт стихам головою и похлопывал рукою по краю стола. Когда он перестал думать о носках и воротниках, в его мыслях стал носиться милый Париж, откуда monsieur Шарль был родом, и красивый дом на берегу Сены, где он нанимал крошечную комнату у своих друзей. Он так углубился в свои мысли, что не заметил, как распахнулась дверь и с оглушительным лаем в класс влетела Кудлашка. Дружный взрыв хохота встретил ее. Monsieur Шарль поднял задумчивые глаза, вскинул ими по направлению к двери и побледнел от злости.

   На шее Кудлашки красовался блестящий розовый воротничок француза, повязанный роскошным ярко-красным галстуком; нежная голубая манишка прикрывала горло и грудь собаки. На всех четырех лапах Кудлашки было надето по цветному носку monsieur Шарля; два лиловых - на передних ногах, два золотисто-желтых - на задних.

   К довершению всего на голове Кудлашки красовалось что-то странное, привязанное веревкой к шее.

   Monsieur Шарль хотел броситься к Кудлашке, но она вихрем пронеслась мимо него, сбросила два носка, манишку, воротник, забралась под дальнюю скамейку и с остервенением стала сдирать с головы тот странный предмет, который был надвинут ей на самые уши...

   В это время снова распахнулась дверь и весь красный, как рак, в класс влетел Карл Карлович. Он махал неистово руками и кричал что-то по-немецки. Но что, - никто не мог разобрать. Никто, кроме Витика Зона разве, который проскользнул за ним следом и теперь преспокойно сидел на своем обычном месте с невинным, спокойно улыбающимся лицом. Ему ничуть не странным показалось то, что, вместо обычных густых волос, на голове Кар-Кара, замечательно круглой, как мяч, красовался носовой платок, завязанный под подбородком.

   Тайна круглой головы и носового платка была лучше, чем кому другому, известна Витику: сегодня он пробрался, после обеда, в комнату немца и, пока тот спал, стянул с головы Карла Карловича парик, для того чтобы нахлобучить его на мохнатую голову Кудлашки.

   Он жё нарядил собаку и в принадлежности костюма monsieur Шарля, припрятанные накануне в укромном местечке, позади дивана.

   Monsieur Шарль взглянул на господина Вейса (фамилия Кар-Кара), господин Вейс - на monsieur Шарля.

   Monsieur Шарль позеленел, Кар-Кар побагровел.

   Оба без слов поняли один другого.

   Минуту они смотрели друг на друга. Но вот Кар-Кар быстро подошел к французу и, взволнованный, хотел начать что-то говорить, но вдруг, неожиданно, платок, очевидно от быстрого движения, соскользнул с головы Кар-Кара, и она предстала перед всеми пансионерами розовая, без единого волоска на темени, блестящая, гладкая и круглая как шар...

  

  

   Мальчишки хохотали. Кудлашка носилась по классу, как угорелая. За Кудлашкой носился господин Вейс, желая спасти парик. За Вейсом monsieur Шарль. Оба вспотевшие, оба красные, оба злые. А мальчики хохотали все громче и громче.

   Наконец, Кар-Кару удалось схватить Кудлашку за хвост. Быстро протянулась рука немца к голове собаки. Хвать! И парик очутился в его пальцах... Но в каком виде! Вместо красивых волос, на верхушке парика зияла огромная дыра. Тем не менее Кар-Кар напялил парик на голову, так что дырка пришлась как раз посередине. Точно сияние получилось на голове почтенного немца. Это было очень смешно.

   - Глядите, у нас в классе взошло солнце! - прокричал, хлопая в ладоши, Павлик Стоянов.

   - Нет, это месяц выплыл из-за тучи! - вторил ему Арся Иванов.

   И мальчики заливались хохотом.

   Но ни Кар-Кар, ни Жираф не имели никакой охоты смеяться.

   Между тем Кудлашка, освободившись от неудобного для неё головного украшения, принялась освобождаться и от других навязанных принадлежностей совершенно лишнего ей костюма... Она безжалостно теребила манишку, рвала воротничок и стягивала зубами со всех своих широких лап злополучные носки француза. Наконец, ей удалось освободиться... Последний носок упал. Кудлашка подпрыгнула на радостях так высоко, что попала лапами на стол. На столе стояла чернильница и лежал классный журнал. Миг - и чернильница опрокинута вверх ногами... Черный ручей потёк по журналу, по столу, с тихим журчаньем низвергаясь на пол...

   - О! О! - воскликнул Кар-Кар и поднял, в знак своего ужаса, указательный палец к небу.

   - О! О! - вторил ему Жираф и воздел обе руки к потолку.

   Потом они, как по команде, бросив уничтожающий взгляд на мальчиков, исчезли за дверью класса.

   Мальчики затихли сразу... Теперь было уже не до смеха. Что-то скажет директор, когда узнает все? Шутка зашла слишком далеко. Даже самые отчаянные шалуны поняли это.

  

  

   Прошло томительных полчаса. Мальчики сидели как на иголках. Каждый сознавал, что дело заварилось не шуточное. Особенно плохо себя чувствовал Витик Зон. Он выдумал эту затею, он устроил шутку и подвел товарищей. Его приятель, Павлик, чувствовал себя не лучше. Павлик Стоянов любил Витика, как родного брата. И когда наказывали Витю, Павлик чувствовал как бы наказанным самого себя. Поэтому он и вздрогнул с головы до ног, когда Витик вскочил на стол и крикнул оттуда не совсем спокойным голосом:

   - Рыцари! Я самый большой шалун из вас всех!.. Недаром же папа, отдавая меня на исправление к Макаке, сказал: "Господин Макаров, если вам удастся исправить моего сына - это будет чудо"... Да, я сознаю, что я гадкий шалун... И в этот раз я поступил особенно скверно... Все это я сознаю... Но больше всего мне жаль, что, чего доброго, вас всех накажут из-за меня. Я один заслуживаю наказания и желаю быть наказанным. Поэтому вот что я решил. Слушайте! Отвезите меня на необитаемый остров, знаете, тот, что посреди реки, и оставьте меня там. Я читал, что Робинзон Крузо исправился на необитаемом острове. Я тоже исправлюсь...

   - Там летучие мыши и совы живут... Там нехорошо тебе будет, Витик! - отозвался Бобка Ящуйко.

   - Так что же? Пусть они ему нос отъедят, по крайней мере шалить меньше будет! - злорадно произнес Гога Владин, кидая на Витика презрительный взгляд.

   - Гога! Еще одно только слово, и я тебе покажу, где раки зимуют! - крикнул Павлик Стоянов и покрутил перед самым лицом Гоги своим маленьким, но сильным кулачком.

   - Вы так не смеете! Я пожалуюсь Александру Васильевичу! - запальчиво вскричал, заступаясь за Гогу, графчик Никс и встал в вызывающую позу

   - А-а, ваше сиятельство, господин граф, и вы изъявили, наконец, желание испробовать трепку.

   - Сейчас мы попотчуем вас! - и Павлик Стоянов решительно направился к графчику.

   Графчик был не из смелых. Он завизжал на весь класс и внезапно юркнул за спины товарищей.

   Мальчики захохотали на весь голос. Класс снова наполнился криком и визгом.

   Вдруг оглушительный треск раздался за окном.

   - Откройте скорей! - произнес тоненький голосок.

   Алек Хорвадзе поспешил открыть окно. На подоконнике показалась живая, как ртуть, фигурка Жени.

   Все мальчики кинулись к ней.

   - Ура, Женя! Ура!

   - Тсс! - таинственно произнесла Женя. - Я пришла сообщить вам новость, печальную новость. Раскройте уши и слушайте!

   - Ну, Женя! Ну же, говори, что такое?

   - Приготовьтесь, повторяю я, услышать печальную новость... Сейчас я очутилась случайно за дверью дядиного кабинета и слышала все. Дядя, Жираф и Кар-Кар совещались насчет Котиной собаки. "Мальчики от рук отбились с тех пор, как собака..." - говорил Шарль. А Кар-Кар все кивал и кивал головой, как всегда. И они решили: сегодня ночью, пока все будут спать, взять Котину собаку и приказать дворнику, чтобы он завел ее в лес подальше и оставил там или отдал в соседнюю деревню... Поняли?

   Едва только Женя успела произнести последнее слово, как Котя закричал во весь голос:

   - Не отдам Кудлашки!.. Ни за что не отдам!.. Помру вместе с нею!.. Лучше по...

   Он не докончил. Руки Алека Хорвадзе легли ему на рот.

   - Молчи!.. Понял?!. Молчи! Мы же придумаем что-нибудь, чтоб Кудлашку не обидели... Сейчас придумаем... А то если ты будешь кричать, то подведешь Женю.

   Котя затих поневоле. Он только крепко обнял Кудлашку и прижал ее к груди, повторив еще раз, что не расстанется с нею ни за что на свете. Женя, с ловкостью мальчика, снова перепрыгнула через окно и исчезла в саду. Она исполнила свое дело. Рыцари между тем уселись в кружок и стали совещаться. Это было "тайное совещание вождей", как торжественно объявил всем Алек. Гога и Никс не были приняты в совещание и ходили по классу, язвительно улыбаясь. Им было досадно, что от них постоянно скрывают все. Совещались долго, но ничего придумать не могли.

   - Пропало наше дело - не будет у нас Кудлашки, - произнес унылым голосом Павлик, и мальчики печально разбрелись по своим местам.

   В ту же ночь Кудлашка исчезла. Это было большой неожиданностью для господина Макарова, который еще не успел отдать приказания увести ее со двора.

   Все ходили пораженные таинственным исчезновением собаки. Не был удивлен один только мальчик. Он знал один, куда девалась Кудлашка. И этот мальчик был Котя.

  

   Прошла еще неделя. За эту неделю Котя, под руководством директора, который самолично давал детям уроки русского языка, выучился плавно читать. Котя оказался очень способным мальчиком. Он быстро все запоминал и, присутствуя на уроках, внимательно слушал все, что рассказывал Александр Васильевич и чему учили его помощники, и даже выучил много немецких и французских слов.

   - Положительно, совсем особенный мальчик! - говорил господин Макаров, очень довольный своим маленьким учеником, обращаясь к своим помощникам. - Он будет служить хорошим примером для наших шалунов и лентяев.

   Кар-Кар и Жираф вполне согласились с мнением директора.

   - Ein prДchtige Junge! (Великолепный мальчуган!) - повторял Кар-Кар, когда речь заходила про Котю.

   Макака узнал от Коти, что он круглый сирота, что был у него злой дядя Михей, что убежал он от этого дяди, потому что тот бил его и обижал постоянно. Александру Васильевичу понравился правдивый, откровенный рассказ мальчика, и он еще больше привязался к Коте.

   Одно только не нравилось господину Макарову: сколько он ни спрашивал Котю, где Кудлашка, Котя молчал. Он делался совсем красный при этом вопросе директора, потому что не умел лгать, и все-таки молчал. Это была тайна Коти, большая тайна. Никто о ней не знал, не только никто из "начальства" пансиона, но даже рыцари и Женя, хотя и они часто приставали к Коте, подозревая, что он один только знает тайну.

   Но знал её также и Алек Хорвадзе.

  

   Алек Хорвадзе и Котя сидели в самом отдаленном уголку сада и тихо разговаривали:

   - Как ты думаешь, хорошо ей там? - спросил Алека тихим шепотом Котя.

   - Ну, понятное дело! Ты ей снес воды утром?

   - И воды, и хлебушка, и костей, всего вдоволь! - весело отвечал недавний Миколка, сверкнув глазами.

   - Славная у тебя Кудлашка, умница!.. Я рад, что тебе удалось ее спасти! Когда я жил у себя в Кутаисе, у меня тоже была собака. Удивительная собака! Она прыгала через руку, в платок сморкалась и газету читала.

   - Алек! - произнес тихо Котя и почесал затылок.

   - Не чешись, - остановил его маленький грузин, - не хорошо это; ты теперь не Миколка, а Котя, и одни мужики чешут затылки.

   Котя покраснел и опустил руку, потом посмотрел на Алека и неожиданно спросил:

   - Слушай-ка, брат, как ты попал сюда? Ведь ты не здешний, а издалече.

   - Надо говорить издалека, а не издалече! - снова степенно поправил приятеля Алек. - Да, я издалека... С Кавказа. Там, где я родился, хорошо! Солнце греет жарко, в долине цветов много, красных, голубых, розовых, всяких... И виноградники есть тоже... Ягоды спелые, синие или желтые, как янтарь. Хорошие!.. А дальше горы идут... Под самое небо... Красиво очень!.. Я люблю Кавказ... Ведь родина там моя!.. Ах, Котя, Котя!..

   Алек вздохнул. В его прекрасных черных глазах блеснули слезы.

   - А как же ты попал сюда? - спросил Котя.

   - Меня привез один кавказский купец вместе с товарами, которые он взял с собою из Кутаиса... Кутаис на Кавказе, это город такой - в Грузии... Я ведь грузин... Купец, который меня привез, тоже грузин... Но так как он все разъезжает по разным городам и возить меня с собою ему неудобно, то он и решил отдать меня в пансион.

   - Та-а-акс! - произнес протяжно Котя. - А кто он тебе будет, этот купец?

   - Он? - тут Алек замялся. - Говорит, будто он мне родственник, дядя. Но только это неправда.

   - Как так? - полюбопытствовал Котя.

   - Видишь, Котя, я сирота, как ты. У меня нет ни отца, ни матери. Они умерли...

   - Там, в Кутаисе? - спросил Котя.

   - Нет, не в Кутаисе, а в замке близ Кутаиса... Надо тебе знать... - тут Алек оглянулся. - Ты думаешь, что я просто Алек Хорвадзе, грузин, племянник простого купца?.. Так вот знай - я царь! - неожиданно выпалил он.

   - А?.. Что?.. - спросил Котя, подскочив на месте.

   - Да, Котя, я царь, - спокойно ответил Алек. - Никому я этого до сих пор не говорил, но тебе скажу. Тебе одному. Я царь. То есть пока я только еще Алек Хорвадзе, но буду скоро царем... Около Грузии есть страна. Там был царь. Его убили злые люди. Остался сын у него... Сына выбрали в цари. Но сын боялся царствовать... Ведь и его убить могли... Он скрылся в горы и решил ждать, когда в стране все успокоится... Женился там... У него родился свой сын. Этот сын - я... Когда вырасту, я поеду в мою страну. Я сын царя, я внук царя, я царевич... И буду царствовать... И тогда я одену на голову золотую корону и буду сидеть на троне... И буду кормить, поить и одевать бедных людей, которые будут приходить ко мне за помощью...

   Глаза Алека разгорелись. Лицо пылало. Губы улыбались.

   - Пойдем! Мальчики ждут нас играть в индейцев, - сказал он вдруг уже другим тоном, кладя руку на плечо Коте.

   Котя послушно последовал за ним.

   - Когда я буду царем, то сделаю тебя своим первым генералом! - произнес торжественно Алек.

   "Первый генерал" подпрыгнул от удовольствия и высморкался по забывчивости в руку. Потом спохватился, покраснел, как рак, и вприскочку побежал за Алеком.

   Лишь только оба мальчика отошли подальше, ветви в кустах захрустели, кусты зашуршали, кто-то задвигался в траве, и на аллею сада выбежала девочка. Она была вся белокурая, нежная, с голубыми глазами. Загар, казалось, не тронул этого нежного, некрасивого, но удивительно милого личика. Глаза девочки смотрели мечтательно и кротко.

   - Он - царь! - произнесла она тихо и, подпрыгивая по дорожке, побежала к дому.

   Она казалась очень маленькой, хотя ей было 12 лет.

   Добежав до крыльца флигеля, где жил директор, она вошла в первую комнату через небольшую террасу. Там сидела Женя в своих неизменных широких шароварах, с фуражкой на голове. В руках Жени была огромная зеленая лягушка. Женя кормила ее из рук мухами и комарами, которых ловила тут же на окне.

   - Женя, знаешь, он царевич! - вскрикнула белокурая девочка, захлебываясь от восторга. - У нас царевич воспитывается в пансионе! Царевич! Ты слышишь меня?

   Женя подпрыгнула так, точно ее в эту минуту ужалила оса.

   - Что за чушь несешь ты, Маруся!

   Но белокурая девочка, которую Женя назвала Марусей, даже покраснела от обиды.

   - Не веришь? Спроси у него самого! Алек Хорвадзе - царь. Честное слово! Только это тайна, большая, страшная тайна! Никому не говори, Женя! Знаю только я да Котя. Мы двое из всего пансиона, и больше никто! Я тебе все подробно расскажу, но, пожалуйста, не говори никому, Женя...

   - Ну, конечно! - пробурчала себе под нос Женя и снова принялась кормить ручную лягушку, которая у неё жила целое лето в особом аквариуме.

  

   После вечерней молитвы, когда пансионеры шли парами ложиться спать, Женя пробралась в коридор большого дома и тихонько шепнула Павлику Стоянову:

   - Павлик, ты можешь важничать на славу: ты спишь рядом с будущим царем и сидишь с ним за одним столом... Честное слово!

   Павлик ахнул от удивления.

   - Женя, ты в своем уме? - спросил он серьезно и даже потрогал голову девочки, желая убедиться, не слишком ли горяча она и не бредит ли, ненароком, Женя. Но все обстояло благополучно: голова была холодная, как у всех здоровых людей. Тогда Павлик спросил:

   - Кто же этот царь?

   - Алек Хорвадзе!..

   - Алек Хорвадзе, говоришь ты?!. - начал Павлик тихо.

   - Ну да, он царь! - торжественно заявила Женя. - Только никому не говори об этом, ради Бога... Мне Маруся рассказала, она все слышала... Сам Алек говорил в саду Коте... Только ты никому не говори!..

   И Женя, идя рядом с Павликом, быстро передала ему все, что знала.

   Monsieur Шарль, провожавший пансионеров в спальню, увидел белую матроску Жени и строгим голосом приготовился окликнуть ее. Но Женя быстро исчезла за поворотом коридора.

   Павлик ущипнул за шею Вову Баринова, толстого, упитанного, крупного мальчугана, идущего впереди него, в паре с Димой Вортовым.

   - Вова, а Вова, ты слышал новость?

   Вова хотел дать хороший щелчок Павлику, но раздумал.

   - Какая новость? - внезапно разгораясь любопытством спросил он.

   - Алек Хорвадзе - царь. У него есть корона и мантия с хвостом, то есть со шлейфом. Только, пожалуйста, никому ни слова об этом!

   - Царь? Мантия? Корона? Арся, а Арся!

   Арся Иванов, уплетавший самым спокойным образом булку, оставшуюся от чая, взвизгнул, потому что Вова, чтобы обратить его внимание на себя, сунул ему за шиворот огромного майского жука... Майские жуки, лягушки и гусеницы всегда имелись в карманах Вовы. Он собирал из них коллекцию и говорил всем, что будет ученым.

   - Не визжи, пожалуйста, - рассердился Вова. - Майский жук - самое безвредное насекомое.

   - Но ты посадил его мне за шиворот! - не унимался Арся.

   - Вздор!.. все вздор!.. Все вздор кроме того, что наш Хорвадзе - царь. Понимаешь! Алек - царь. У него огромный дворец в Грузии, и ему служат арапы с черными лицами. А ездит он там в коляске, в которую запрягают оленей с золотыми рогами... Право!

   - Что ты врешь! - удивился Арся, смотря на Вову большими глазами.

   - Правда! Только не смей никому говорить об этом. Ведь ты умеешь хранить чужие тайны, не правда ли, Арся?

   - Ну, вот еще, разумеется!..

   Арся наскоро дожевал свою булку и изо всех сил хлопнул по плечу Витика Зона, который шел перед ним с Мишей Своиным.

   Витик даже подпрыгнул от неожиданности.

   - Арся! Ты чего дерешься?

   - Слушай, Зон, и ты, Бобка Ящуйко! - усиленно зашептал Арся. - Я вам сообщу тайну, ужасную тайну про то, что с нами живет сам царь. Да, да, сам царь! Он ест, спит, учится и ходит с нами в парах. Это Алек Хорвадзе!.. У него золотой дворец, весь осыпанный бирюзою. И деревья вокруг дворца тоже золотые. И лошади, и коровы, и овцы... А в виноградниках растет золотой виноград. И ездит в золотой карете, и ест одни конфеты. И суп из конфет, и жаркое из конфет... Алек - царь! Только вы никому этого не говорите!

   Весть о том, что Алек - царь, в каких-нибудь полчаса разнеслась по всему пансиону. Все узнали и поверили. В темном лице Алека, в его необыкновенно черных глазах, в его чертах лица, резких и своеобразных, в его походке, в его способе говорить, в его повелительном рте - было что-то такое, что уже давно выделяло его среди его товарищей. Поверить известию было тем легче, что еще недавно директор во время урока рассказывал мальчикам о Кавказе, о кавказских землях, кавказских царствах, царях и царевнах...

   - Да, Алек царь, несомненно царь, - решили все и сразу стали к нему относиться с каким-то особенным почтением.

   Когда Алек появился в спальне вместе с Котей, взоры всех мальчиков направились на него.

   Алек, не подозревая, что его "тайну" знают уже другие, преспокойно уселся на кровать и стал снимать сапоги.

   - Не помочь ли тебе, Алек? - раздался вдруг десяток голосов. И не успел Алек еще ответить, как все мальчики бросились к нему: одни схватили его за одну ногу, другие уже принимались стягивать сапог с другой. Но Алек, хотя и царь, буркнул громко на всех:

   - Оставьте! - и предпочел сам снять свои сапоги.

   В это время к нему подошел Вова Баринов и предложил ему своих жуков и лягушек, а Павлик Стоянов - тетрадку с "собственными стихами", Тото и Ноно Вогурины, два близнеца, угостили Алека пирогом, оставленным от обеда, а Гога Владин поднес ему свой коврик.

   Алек блаженствовал. Кому неприятно получать подарки и есть пироги, оставшиеся от обеда?

   Котя сидел все это время на своей кровати и внимательно смотрел на Алека. Он видел, как Алек ел пирог, как ему подносили подарки.

   "Хорошо быть царем, - подумал Котя. - Вот бы и мне тоже".

   И вдруг, точно воспоминанием, в голове мальчика выплыла странная картина: уютная, светлая комнатка, ковер на полу, детская кроватка и голубое одеяльце на ней... В кроватке лежит он, Котя, а на краю кроватки сидит она, та прекрасная молодая женщина, у которой такие нежные руки и которая поет таким сладким, чудным голосом! Точь-в-точь царица! Да и впрямь царица... Нешто такие бывают всамделишные барыни? - подумал Котя. - И то, должно статься, царица она, а я, поди, царевич, а может тоже пожалуй, чего доброго, сам царь!

   Хотя Котю и учили ежедневно говорить правильно "по-господски", но в мыслях он все же выражался по-своему, по-крестьянски. Это казалось мальчику куда легче и приятней.

   Но не в том было дело, а в том, что Котя живо представил себя царевичем, о котором им читал недавно сказку директор, тем самым царевичем, которого украли у матери-царицы и повезли по белу-свету.

   И не помня себя, он соскочил с кровати, ворвался в толпу мальчиков и закричал благим мато