Старицкий Михаил Петрович - Червоный дьявол

ней; посреди перекладины болталось что-то темное и длинное. Галя взглянула в ту сторону, и жуткое чувство охватило ее; своими зоркими глазами она ясно различила повисшие, как петли, руки и голову, склоненную на грудь... С ужасом отвернулась Галя, проходя быстро вперед. На площади было уже совсем безлюдно. Торговые лавки, словно мертвецы с закрытыми веками, безжизненно и мрачно стояли. В нише, проделанной в церковной ограде, теплилась перед иконой лампадка слабым красным огоньком. Раз, два, три... пробило на Вышней веже девятнадцать гулких и медленных ударов. "Девятнадцать!"- всплеснула Галя руками. Однако возвращаться домой было уже поздно. Сжавши руками свое замирающее от страха сердце, Галя быстро побежала вперед. "Вартуй!"- раздалось протяжно с замковой стены. "Вартуй!"- ответил также протяжно глухой голос с воеводской стороны. "Вартуй!"- донеслося уныло с нижних Мийских ворот. Вот и доминиканский монастырь. Ух, какой он мрачный и страшный!.. Серый, поросший мхом, оперся на свои тяжелые колонны, словно седой старик на суковатую палку. Страшно... В нем гнездятся черные бритые монахи, словно совы в ущельях скал... Галя зашептала бессвязные слова молитвы и, обогнувши монастырь, пошла по узенькой и неровной уличке, ютившейся с той стороны горы между ее подножьем и городским валом. С этой стороны замок глядел еще грознее. Над воеводским подъемным мостом подымалась самая высокая шестиугольная башня; амбразуры темнели в ней, словно пустые орбиты глаз черепов. Высокие стены и башни, казалось, заступали полнеба. Галя уже не шла, а бежала. Тысячи самых ужасных мыслей гналися за ней. Там, на берегу Днепра, подле шинка Лейзара, площадь, где слетаются ведьмы... А что, как они будут лететь мимо нее?.. Или встретится по дороге червоный дьявол?.. Ведь недаром же он к ним позавчера вечером в окно стучал... Словно ледяной водой окатило Галю с ног до головы. "Господи, боже!"- поспешно закрестилась она под платком. Да если б она только вспомнила об этом, ни за что б из дому не пошла. Однако желание узнать истину превозмогало и страх. Галя все бежала и бежала вперед. Наконец у самой горки она заметила совсем покосившуюся и прилепившуюся к ней хатку. Все сходилось с описанием Богданы. Галя толкнула калитку и вошла во двор. В маленьких оконцах избушки светился красноватый огонек. Галя подошла и робко стукнула в окно. В одно мгновенье свет в окнах погас. Галя повторила свой стук второй и третий раз. В хате послышался шорох, и через несколько минут низенькая дверь отворилась, и на пороге появилась ветхая-ветхая старушка в каком-то странном, красном платье, широко расходящемся на груди, с головой, завернутой в какой-то ярко-желтый грязный платок.

   - Кто там добивается? Чего там нужно? - заговорила она гортанным голосом, кивая головой и тщательно закрывая дверь.

   - Я, титочко! - прошептала Галя замирающим голосом.

   - Ты? - старуха внимательно взглянула на Галю и, заметивши молодую, испуганную девушку в дорогом наряде, ответила гораздо мягче: - А чего тебе, дитятко, надо?

   - Погадать, титочко! - проговорила Галя запинаясь.

   - Погадать? Бог с тобою! - замахала старуха и головой, и руками. - Я бедная перепечайка, откуда мне гадать?

   Но Галя уже немного пришла в себя.

   - Титочко, голубочко, что скажете, все дам, ничего не пожалею... Только не откажите: такая потреба, такая...

   Старуха бросила между тем взгляд на дорогие намиста, обвивавшие шею Гали, и смягчилась еще более.

   - Жаль мне тебя... Ну да кто это тебе такой напраслины наговорил?

   - Богдана Кошколдовна, титочко... Уж не откажите вы мне... - В голосе Гали послышались слезы.

   - Ну, иди уже, иди, - заговорила старуха совсем мягко, пропуская Галю вперед. - Только чтобы никому ни слова, не то...

   Последних слов Галя уже не расслышала: у нее шумело в ушах, стучало в виски, и ноги подкашивались от непослушной дрожи. Они вошли в темные сени, и Галя слыхала, как старуха щелкнула за нею задвижкой. Суеверный страх охватил Галю до такой степени, что она хотела уже было броситься стремглав назад, но в это время чья-то худая рука ухватила ее за плечо, и голос старухи, показавшийся Гале хриплым и зловещим, прошептал над нею:

   - Сюда, за мной!

   Галя споткнулась в темноте о высокий порог.

   - Еще, еще сюда, - говорила старуха, ведя Галю за собой.

   Галя почувствовала, как они переступили еще через один порог и как старуха, поставивши ее посреди комнаты, затворила дверь.

   - Сними крест, дай сюда, - зашептал над ее ухом голос старухи. Холодом смертельным окатило Галю с ног до головы.

   - Сними, дай сюда! - прошептал еще настоятельней гортанный голос. Леденеющей рукой достала Галя из-за ворота сорочки золотую цепочку с крестом и положила ее в руку старухи. - Если есть икона, ладанка, все сними, слышишь, - шептала далее старуха, не выпуская Галиной руки, - все сними, не утаи!

   Рука Гали задрожала. На груди у ней на шелковом шнурочке висела ладанка с мощами печерских святых... Но эту единственную защиту Галя решилась не отдавать ни за что.

   - Нету, - с трудом прошептала она - так пересохло вдруг ее горло.

   - Правда ли? - сжала старуха руку Гали и, получив от нее утвердительный ответ, продолжала дальше так же хрипло и настойчиво: - Сними все перстни с правой руки, да не бойся: я не возьму - назад отдам... Слышишь, сними все! Ничего не утаи.

   Один за другим сняла Галя драгоценные перстни и положила их в руку старухи.

   - Теперь стой, не шевелись! А я вздую огонек!

   Старуха оставила Галину руку, и по звуку шагов ее Галя поняла, что она отошла в глубину.

   Через несколько минут в комнате мелькнул на мгновенье слабый красноватый свет и угас... Еще прошла минута, и тотчас же красноватый отблеск осветил уже комнату на более продолжительное мгновение. Слышалось чье-то тяжелое дыханье. Еще раз вспыхнул свет, и Галя увидала склоненное над кучей угля лицо старухи. Ее губы раздулись от напряжения, лицо было красно, растрепанные редкие волосы висели по сторонам, глаза блестели, как у кошки, причем Галя заметила, что один из них был покрыт бельмом и глядел неподвижным стеклянным взглядом, словно глаз мертвеца. Ужас охватил Галю. Она хотела читать молитву и не могла ни одной вспомнить. Наконец синеватое пламя раскалившихся углей осветило комнату. Галя оглянулась кругом. Снаружи оборванная, нищенская хижина совсем не была так бедна внутри. На стенах ее висели какие-то пестрые, никогда не виданные Галей ткани, на полу лежал ковер... Не было ни одного окна, и только в углу стояла жаровня, подле которой сидела старуха. Старуха поднялась и подошла к Гале, и тут только заметила та, что на ней был желтый пестрый халат, что держалась она совсем прямо, не кивала головой, и что голос ее звучал настойчиво и хрипло, а мертвый глаз так и впился Гале в очи..

   - Иди сюда! - взяла старуха Галю за руку и подвела ее к пылающим углям... - Говори все, как на духу. Как его имя?

   - Мартын... - прошептала Галя.

   - Разлучницу как зовут?

   - Богдана.

   Старуха тряхнула рукавом над пламенем, и вдруг вспыхнул синий огонек, сопровождаемый сильным удушливым запахом серы.

   - Смотри сюда! - толкнула старуха Галю, наклоняя ее голову над ведром воды и опуская на дно его драгоценное кольцо. - Смотри туда! Видишь ли что-нибудь?

   Вся дрожа и замирая, нагнулась Галя над ведром... Какие-то темные тени при мерцающем пламени шевелились на дне.

   - Что видишь там? - спросила старуха, подбрасывая какие-то травы на разгоревшиеся угли.

   - Словно темные тучи бродят кругом.

   - Тучи...тучи... - повторила старуха. - И над твоей молодой жизнью темная хмара висит. Так ли я говорю? - устремила она на Галю свой мертвый неподвижный глаз.

   - Так...так... - ответила Галя.

   - Смотри, смотри, видишь ли его в кольце? - шептала, сжимая Гале руку и наклоняясь вместе с ней над ведром.

   - Не вижу ничего.

   - Не любит, не любит тебя твой коханец, разлюбил, променял на другую! - крикнула резко старуха. - А теперь гляди, не видишь ли кого за кольцом? Смотри, вот!! - указала она костлявым пальцем в темную сторону ведра.

   И Гале показалось, как светлый колеблющийся кружок расплывается вдруг в два силуэта. Вот ясно вырезались две головы. А старуха все сжимает ее руку больней и больней, и Галя слышит над собой ее теплое прерывистое дыхание. Вот образ становится яснее и яснее, вот отчетливо обрисовалась мужская голова в высокой бобровой шапке, светлыми усами и приветливым взглядом голубых глаз.

   - Он, он! - крикнула Галя, стискивая руки старухе и не отрывая расширившихся глаз от колеблющегося изображения.

   - Смотри, смотри! Кто другая? - шептала прерывисто старуха, почти наваливаясь всей тяжестью на Галю.

   И вот другой образ заколебался в освещенном месте воды. Вот выделилась на голове черная повязка, вот спустилась белокурая коса. Изображение приблизилось к силуэту в бобровой шапке, и вдруг на Галю глянули насмешливо из воды светлые выпуклые глаза Богданы.

   - Она! Она! - закричала Галя, хватаясь обеими руками за сердце, и отбросилась от ведра.

   Изображения заколебались, слились и исчезли в сколыхнувшейся темной воде... Старуха подняла с лица встрепанные волосы и вытерла рукавом пот, выступивший на лбу, и, схватив руку Гали, заговорила быстро и прерывисто, рассматривая линии на ладони:

   - Не любит тебя твой милый... разлюбил... Нашел другую... Богатую, пышную, красивую... Смеется с ней над тобой!

   - Титочко, титочко, да нет ли силы, чтобы вернуть его назад?! - вскрикнула со слезами Галя, чувствуя, как сердце разрывается у нее в груди.

   Старуха взглянула внимательно на извилистые разбегающиеся линии маленькой ладони.

   - Нет ни на небе, ни на земле! Ваши пути разошлись, как две реки, не слиться им никогда; разделила их сырая земля. А ты, дивчино, не убивайся! - продолжала она дальше, - Есть другое счастье у тебя. Отворачиваешься, а оно само к тебе льнет. Гей, не гони его, будешь счастлива, будешь вродлыва, будешь в золоте ходить!

   Как в столбняке стояла Галя, не слыша ничего: ей очи жег насмешливый взгляд светлых выпуклых глаз Богданы, в голове вертелись одни и те же слова: разлюбил, полюбил другую, смеется над тобой! Между тем цыганка, бросив в ведро все снятые с Гали драгоценности, зашептала поспешно какие-то непонятные слова, поводя руками над водой.

   - Тьпфу, тьпфу! - плюнула она трижды в ведро. - На перекресток пойду, всю нечистую силу соберу, на золото посзываю, в землю закопаю, все лихо соберу. Теперь плюнь, отвернись! На золото не дивись! - повернула она Галю спиной. - Не жалей, не смей! Как его вода покрывает, так на твоем горе счастье засияет! Згинь!! - крикнула она вдруг диким голосом. Послышался стук, плеск воды, сильное шипенье, и комнату покрыл непроницаемый мрак. Снова костлявая рука ухватила Галю за плечо и повела ее в темноте, толкая через порог. Но ни страха, ни сожаления о потерянных драгоценностях не испытывала Галя; она шла машинально, словно не сознавала ничего. Вот они вышли в сени. Старуха щелкнула задвижкой и вытолкнула Галю на двор. Свежий холодный воздух ударил Гале в голову и отчасти привел ее в себя. Она оглянулась, перед ней на дверях покосившейся избушки стояла седая старушка в красном платье с грязным желтым платком на голове. Галя взглянула кругом, не понимая, что ж это было с нею. Кто говорил с ней, что говорил ей? Кто? Когда? Словно какой-то кошмар угнетал ее голову. Но старуха не дала Гале опомниться.

   - Беги, беги, - зашептала она зловещим голосом, вытягивая вперед костлявые руки, - не оглядывайся, беги!

   И Галя побежала. Она бежала и бежала кривой подгорной уличкой, как будто за ней гнался целый рой безобразных теней. Вот снова замок. Как мрачно, как грозно уселся он на вершине этой белой горы. "Вартуй!"- раздается протяжно наверху. "Вартуй!"- отвечает задавленный глухой голос с нижней минской стены. Ух! Страшно, кругом ни души... Какие-то мрачные тени догоняют ее... Галя выбежала на средину Житнего торга и остановилась на мгновенье, чтобы перевести дух. Куда ей идти теперь? Что делать? Мучительная тоска сжала ей сердце, и Галя почувствовала отчетливо и ясно, что ей некуда больше идти и нечего делать.

   - Не любит, разлюбил!.. Боже мой, разлюбил! - всплеснула она руками, прислоняясь к стене. - Что же теперь? Домой идти? Ах, нет, нет! - заметалась она тоскливо. - Дома Ходыка ждет, венчаться с ним, целовать его, обнимать всю жизнь, всю жизнь все вместе с ним! Ох боже мой, боже мой, не хватит силы! Да лучше ж умереть, лучше душу свою загубить! Не любит, разлюбил, смеется с нею над тобой! Смеется?.. Смеется с нею надо мной, - медленно повторила Галя, вытягивая вперед голову и как бы упиваясь мучительным ужасом этих слов. - Так не будет же этого, не будет! - сжала она руки и даже жилы надулись у ней на лбу.

   Она двинулась быстро вперед... Вдруг за поворотом улицы, словно из-под земли, выросла перед ней высокая фигура в красном, как огонь, суконном плаще. "Он, он, червоный дьявол!"- пронеслось, как молния, в ее голове.

   - Ай! - вскрикнула Галя как безумная и отшатнулась к забору, окаменев от ужаса; красная фигура заступила ей путь. - Проби! Чур меня! - закричала Галя, вытягивая вперед руки, как бы стараясь защитить себя. Сердце у нее немело... леденел мозг... Она закрыла руками глаза.

   - Чего ж так испугалась? - раздался подле нее насмешливый голос.

   - Чур! Чур! Да воскреснет бог... - шептала побелевшими губами обезумевшая от ужаса Галя.

   - Али я страшен так стал? - прозвучал ближе знакомый, дорогой голос.

   Галя отняла от лица руки и, не веря своим ушам, подняла изумленные глаза: перед ней стоял Мартын Славута. Так, ее не могли обмануть зоркие глаза. А может быть, дьявол принял его образ, чтобы обмануть, завлечь ее? Галя со страхом попятилась назад, повторяя:

   - Чур меня, не подходи!

   - Да не бойтесь так, пани! - раздался еще более насмешливый, еще более едкий ответ - Не тронем! Да и нужды в том большой нет

   Галя взглянула еще раз на Мартына: не было сомненья, это был он; только какой злобой, какой насмешкой было искажено теперь это милое, дорогое лицо. Суеверный страх отошел, но зато у нее дрогнуло сердце от боли.

   "И нужды в том большой нет", - повторила она про себя, горькая обида вспыхнула в ней.

   - Что ж? Это, быть может, к ворожее ходили? Чар искали, чтобы Ходыку причаровать? - продолжал Мартын, закручивая свой светлый ус.

   Яркая краска залила все лицо Гали: знает, может, догадался, смеяться будет.

   - Ходила! - ответила она, закидывая голову и обжигая огнем гневных глаз. - А чар мне искать не надо: любит и без чар!

   - Помогай бог, помогай! - приподнял плечи Мартын. - Только не знаю, как это? Сладко ли его в синие губы целовать, его костяк обнимать?!

   - Сладко! Сладко! - вскрикнула Галя, закусывая губу. - Потому что люблю его!

   - Любишь? - протянул Мартын, и глаза его потемнели. - Что ж, хрустнул он пальцами, - у кого какой смак... Кому и дохлый кот краше сокола! Так...

   Галя молчала.

   В это время в небольшое окошечко, проделанное в фортке ворот пана цехмейстра, выглянули две женские головы в белых намитках.

   - Она, она, ей-богу, она! - зашептал один голос.

   - Кто ж с ней другой?

   - Погоди, не видно его, а вот... Ой!

   - Ой! - вскрикнула другая голова, отрываясь от окошечка. - Он, он, червоный дьявол! Так и есть!

   С шумом захлопнулась деревянная ставенка, и головы скрылись за ней.

   Но ни Галя, ни Мартын не заметили этого шума. Они приближались к дому войта.

   - Что ж, - спросил снова Мартын после некоторой паузы, - и пойдешь за него?

   - Пойду! - взглянула ему Галя прямо в глаза, и уверенная дерзкая улыбка исказила ее лицо.

   - Печалиться не будем! - усмехнулся ядовито Мартын.

   - Бурмистершей буду! В золоте, в аксамите буду ходить! - говорила Галя, захлебываясь и чувствуя, как ее нижняя челюсть начинает непослушно прыгать, а горло давит спазма и мешает ей говорить, мешает дышать...

   - За золото продаешь свои поцелуи? Гаразд! - передернул Мартын плечом, останавливаясь у калитки войтовых ворот. - Прощай же, дивчино, только помни, - голос его звучал мрачно и глухо, - что и через золото слезы льются!..

   Галя стояла перед ним, бледная, как мраморная. Черная повязка, унизанная бриллиантами, тускло горела при звездном сиянье на ее голове. Глаза карие, расширившиеся от волнения, казались совершенно черными.

   - Не польются! Не польются! - выкрикнула она, и вдруг неожиданное рыданье прервало ее слова.

   - Чего ж ты плачешь? - остановил ее Мартын.

   - Потому, что люблю тебя! - вырвалось неожиданно у Гали, и она бросилась, шатаясь, во двор; но в это время чьи-то сильные, крепкие руки охватили ее за талию.

   - Пусти!! - закричала Галя.

   - Нет, уж теперь не пущу ни за что, на всю жизнь! - шептал над нею задыхающимся голосом Мартын, прижимая к себе ее темноволосую головку, покрывая поцелуями ее волосы, ее вздрагивающие плечики и мокрые глаза. - Любишь, любишь, счастье мое, радость моя, зирочка моя! - повторял он бессвязно, прижимая к себе ее тоненькую фигурку и снова целуя мокрые глазки, и плечи, и волосы.

   Галя судорожно, нервно рыдала у него на груди...

   Вдруг у самых ворот раздались шаги войта. Словно мышонок, юркнула Галя и скрылась в комнатку. Мартын передвинул на голове шапку и, вздохнувши широкой грудью, остался так, как и стоял. "Попробую еще счастья", - решил он.

   Сердитый шел войт, постукивая палкой, не подымая седой головы. Вдруг перед самыми воротами выросла перед ним снова красная фигура Мартына.

   - Опять ты здесь? - остановился войт. - Чего ходишь по ночам, чего срамишь мой дом? - стучал он палкой. - Да если б не память о твоем отце, за одни те слова, что ты пану цехмейстру сказал, давно б уже упрятал я тебя! А теперь в последний раз говорю, коли ты мне еще раз попадешься здесь, в вязницу запру!

   - Пане войте, батечку родной! - сбросил Мартын шапку, кланяясь войту до самой земли. - Не губите вы нас! Отдайте мне Галю!

   - Молчать! - закричал запальчиво войт. - Чтоб ни слова не слыхал я больше о том! Завтра приезжает Ходыка - завтра Галя к венцу идет!

   И сердитый войт с силой хлопнул дубовой форткой и щелкнул перед опешившим Мартыном железным болтом.

   - Гм, - развел руками Мартын, толкнувши дубовую фортку и убедившись, что теперь уже никаким чином пробраться в войтов двор нельзя.

   Что же делать теперь? Несколько минут Мартын стоял неподвижно, не зная, что предпринять. Наконец досадный, гневный крик вырвался у него из груди.

   - А! - бросил он с силою шапку оземь, - Надо же что- нибудь выдумать, черт побери! - И большими широкими шагами он сердито зашагал вниз по Боричеву току. - Поставить разве Ивану Воину догорыдрыгом свечку? - остановился он на мгновенье, и глаза его загорелись злой радостью. - Он, он всегда послушает! Так этого проклятого глыстюка и скорчит, правцем поставит! Да так ему и след!.. Только нет, - махнул рукою Мартын и снова зашагал вперед, - плохая надежда! Ведь Ходыка такая пролаза: уж если он и судей трибунальских и задворных кругом пальца обернул, уж если он саксон и свернет и вывернет, много ли ему нужно, чтоб Ивана Воина провести? Не одну, пожалуй, свечу ставил ему! А тут и медлить нельзя, надо так что ни на есть, а придумать за нынешнюю ночь! Завтра тот рыжий глыстюк приедет, а послезавтрого и последний день, там заговены и масленая. А! - ударил он себя рукою по лбу. - Что ж тут делать, что ж тут делать? Только отдать ему эту дорогую головку? Ни за что!

   Щеки Мартына вспыхнули, вот всего десять минут тому назад лежала она у него здесь на груди; прижимал он к себе ее детскую фигурку, целовал мокрые оченята, слушал любую розмову... И чтоб это было в последний раз? Чтобы он, Мартын Славута, уступил ее тому глыстюку?

   - Не бывать тому, не бывать! - крикнул вслух Мартын, останавливаясь среди улицы и не замечая, как при его появлении двое запоздалых горожан из числа шинковых обывателей бросились было бежать, да так и растянулись у цехмейстровых ворот.

   Мартын повернул на ратушную площадь, миновал ратушу, миновал новую каменную Богоявленскую церковь и пошел совсем машинально, не глядя куда, по довольно широкой улице, ведущей прямо к Днепру. Раз...два...три... прозвучал за ним двадцать один удар с замковой башни, но Мартын не слыхал их.

   "Что бы тут сделать, что бы сделать? - повторял он с отчаянием, теребя свой светлый ус. - Убить, что ли, собаку?" За этим бы дело не стало, да какая от того ему, Мартыну, польза? Ведь велят и его "ничим не уводячись, на горло скарать". "Эх, - сжал он кулаки, - увезти ее, что ли, да как увезти и куда? Приписаться к чужому городу? Пропадут все старожитни маетки и права. Да и не гораздо это дело затевать: подражать что ли буйной шляхте?"

   И так как никаких выводов больше не имелось в виду, Мартын поднял уже было глаза к небу, как вдруг взгляд его заметил налево высокий дом, всего двумя окнами выходящий на улицу. Над одностворчатой дверью болтались на палке бутылка и пучок соломы; из-под прикрытой плотно оконницы пробивался едва заметной полоской бледный свет. Мартын толкнул дверь ногою с такой силой, что она с грохотом соскочила с задвижек и распахнулась перед ним.

   - Ой вей! - раздался испуганный крик, и высокий худой жид с длинной седой бородой и такими же седыми пейсами упал всем своим туловищем на прилавок.

   Мартын остановился на пороге. Большую комнату теперь пустого шинка слабо освещала тонкая лучина, горевшая на прилавке. Деревянные столы и лавки были теперь придвинуты к стене. Из-под распростертого туловища Лейзара выкатилось несколько синих свертков, из которых кое-где высовывались блестящие золотые червонцы. Лейзар глядел на Mapтына расширившимися неподвижными глазами; на его помертвевшем лице выступил пот, зубы выбивали дробь, губы дрожали, но ни одного звука не слетало с них.

   - Да что ты, Лейзар, с ума что ли спятил? Или думаешь, что я хочу ограбить тебя?! - крикнул сердито Мартын, стоя еще на пороге.

   - Ой вей! - заговорил было Лейзар, но губы и зубы его так дрожали, что он не смог окончить и слова.

   Мартын перешагнул порог и закрыл дверь.

   Увидя эти движения, жид судорожным жестом ухватился руками за прилавок, прижимаясь еще больше к червонцам, и закричал, сколько мог громко, отчаянным, удушливым голосом:

   - Гвулт! Вейз мир!

   - Да очумел ты, что ли, Лейзар, или не узнаешь меня? - крикнул уже совсем сердито Мартын и тяжело опустился на соседний стул. - Вина мне! - выкрикнул он.

   Голова его свесилась на руки. Тяжелые думы не оставляли, и надежды не виделось впереди. Плащ и капюшон свалились с него и скатились на пол.

   - Ой вейз мир! - ударил себя рукою по голове Лейзар, подходя к Мартыну. - Да что это со мною сталось? Это ж шановный пан Славута, а я думал что... - жид понизил голос и, оглядев подозрительно комнату, добавил, - что он червоный дьявол!

   - Ух, да и хотел же б я на этот раз дьяволом быть! - стукнул Мартын кулаком по столу.

   - А что там такое? - заинтересовался Лейзар, наклоняя свою голову к самому Мартыну, так что его седые пейсы коснулись самого стола.

   - А такое, - сверкнул Мартын глазами, закусывая губу, - что или себя убью, или весь Киев сожгу!

   - Фуй! - отпрыгнул Лейзар, прижимая растопыренные руки к груди. - Можно ли такие страшные слова говорить?

   - Не то что говорить, а и делать, когда заступают свет! - крикнул Мартын, сжимая голову руками. - Давай меду, вина, отравы дай!

   - Зачем отравы? - заговорил жид неспешно, пожимая руками, - Меду и вина можно, а отравы... фе!

   Перед Мартыном появились две высокие кружки. Мартын опрокинул одну из них и залпом осушил до дна.

   - Мало, - подал он жиду кружку, - огню дай, чтоб сжечь здесь все! - ударил он себя кулаком в грудь.

   - Огню? Боже сохрани! Я и то боюсь, как бы не видно было света на улицу, а то как заметят бурмистры свет такой поздней порой, сейчас с меня штраф заберут! А может быть, пан Мартын с ласки своей скажет мне, что с ним сталось? - заговорил он мягким, вкрадчивым голосом. - Лейзар старый жид, Лейзар пана еще маленьким знает, Лейзар пана любит, Лейзар все знает и всему сумеет помочь!

   - Ты сможешь помочь? - поднял на него глаза Мартын. - Да если б ты смог мне помочь, золотом бы засыпал тебя!

   - Ух! - вздохнул жид, и глаза его загорелись. - Зачем осыпать, я с пана так много не возьму, зачем? Маленький даруночек, а Лейзар всегда рад пану услужить.

   - Так слушай же, - начал Мартын, - э, да что так говорить! - вскрикнул он снова с приливом досады. - Тут поможет только бог или черт!

   - Говори, говори, ясный пан, - замотал головою Лейзар, предчувствуя головоломную задачу, - у Лейзара не пусто в голове!

   Мартын взглянул на воодушевившееся, разгоревшееся лицо жида и начал тихо шептать, пересыпая свою речь проклятиями.

   - Ходыка?! - вскрикнул радостно Лейзар, прижимая палец ко рту, и перед его глазами встали сразу арендные шинки и лавки, перебитые у него Ходыкою, деньги, раздаваемые им на проценты... Теперь желание Лейзара помочь Мартыну против Ходыки сделалось еще горячее. - Можно, можно, - зашептал он с воодушевлением, кивая одобрительно головой, так что длинные седые пейсы его заболтались над столом.

   - Да ведь завтра же брат его, Федор, в город въезжает, а послезавтра войт назначил и венец.

   - Пс...пс...пс... - зачмокал Лейзар губами. - А откуда он едет?

   - Да везет товары войтовы из Цареграда. Уже из Ржищева выехал, завтра в Киев въедет.

   - Через мытницу проезжает? - спросил лихорадочно Лейзар, впиваясь глазами в Мартына.

   Мартын кивнул утвердительно головой.

   - И войт воеводу не терпит? - продолжал Лейзар с замиранием, приближая свое лицо еще ближе к Мартыну.

   - Для того, чтоб дойти воеводу, и дочку за Ходыку отдает.

   - А! - отпрыгнул Лейзар, ударяя себя по лбу. - Есть, есть! Нашел! Слушай, пан, слушай сюда! Нет ли у тебя какой-либо драгоценной штуки? Ведь ты из цеха золотарей.

   - Есть! Такая, что весь Киев удивит.

   - Тем барзей, тем барзей. Воевода изнывает по молодой княгине Крашковской; глаза его уже потухли, так, может, диаманты им блеска наддадут.

   И Лейзар заговорил страстным, торопливым шепотом, кивая головой, вытягивая руки и шею с такой быстротой, точно он боялся, что блестящая, осенившая его сразу мысль исчезнет, улетучится, не найдя себе подходящих слов.

   И по мере того, как шептал Лейзар, лицо Мартына светлело все больше, юношеский задор загорался в глазах.

   - Лейзар! - вскрикнул он наконец с восторгом, отступая на шаг от жида. - Да ты не человек - ты черт!

   Однако приветствие не вполне понравилось Лейзару.

   - Фуй! - скривился он и бросил подозрительный взгляд на лежавший на полу красный плащ. - И зачем против ночи такое говорить? Да и времени терять не надо: скоро ударит двадцать два часа.

   - Все это хорошо, Лейзар, - спохватился Мартын, - да как я проберусь туда? Скажем, подле Воеводской брамы мийская сторожа стоит, можно было б подкупить! Да от меня в этом червоном плаще всякий дурень, словно черт от ладана, бежит!

   - В том-то и суть, в том-то и суть! - вскрикнул с новым приливом энергии Лейзар. - Не надо будет и денег терять! - И, увлекая за собою Мартына в самый темный угол, Лейзар зашептал снова так же страстно, так же торопливо, сильно жестикулируя руками.

   Через четверть часа из дома Лейзара осторожно выскользнула высокая и статная фигура в красном, как огонь, плаще и в таком же капюшоне на голове. Из-под капюшона торчали в сторону два возвышения, а лицо было совсем закрыто широким плащом.

   Фигура выскользнула незаметно, держа под полой небольшой потайной фонарь, и отправилась скорым шагом по направлению ратушной площади и Житнего торга. На улицах уже не было ни души. На больших замковых часах ударило двадцать два удара.

   - Ого-го, - проговорил сам себе Мартын, - до полночи всего два часа.

   Пройдя ратушную площадь и Житний торг, Мартын подошел к тому месту Замковой горы, где вились вырубленные во льду ступени, ведущие к Воеводской браме. У подножья горы тянулась уличка, за нею шел земляной вал, крепкий деревянный острог, а за ним ров и за рвом подымалась круто и обрывисто Щекавица-гора. Вершина ее покрыта была густой рощей, а снежные глыбы покрывали все бока. Воеводская брама с шестиугольной высокой башней подымалась прямо против Щекавицы. Замок теперь при слабом свете звезд казался какой-то черной громадой, возвышавшейся на вершине снежной горы. Осторожно начал подыматься Мартын вверх по ледяным ступеням. Поднявшись на половину горы, он остановился на несколько мгновений, чтоб перевести дух, и глянул вниз.

   Еще не добравшись до половины горы, Мартын уже стоял на довольно значительной высоте. Там внизу, у ног его, разбросился тесными кривыми уличками город. Красные черепичные и гонтовые кровли высоких домов подымаются близко-близко одна подле другой. Между ними то там, то сям встают купола церквей. Тусклый звездный блеск отразился кое-где на них. А вот налево и серые острые шпили доминиканского монастыря. Вон городской вал, вон и Мийская брама - видно, как греется подле нее у костра группа сторожевых. А там направо гора за горой, снежные, высокие, словно ледяным кольцом охватили город до самого Днепра... И белой, тускло сверкающей полосой разлился широкий, неподвижный Днепр у подножья миста Подола и, извиваясь, припал к гористым берегам. "Вартуй!"- донеслось едва слышно с Мийской брамы. "Вартуй!"- ответил глухо голос вверху над головой. Мартын вздохнул еще раз прохладным и свежим воздухом и двинулся вперед... Вот над ним уже ясно обрисовались стены замковые, высокие, совитые [22], разделенные на множество городень [23]. Каждая городская семья обязана была на свой счет выстроить и поддерживать известную часть крепостной стены; за это она получала право пристроить к своему участку с внутренней стороны комору, куда семья и прятала свое добро во время осад и нападений. Пятнадцать высоких шестиугольных башен подымается на них. Глубокий ров окружает городские стены; по стене мерным шагом двигается то там, то сям вартовой. Осторожно пробирался Мартын, почти совсем пригнувшись к земле, к Воеводской браме.

  

   [22] - Сложенные в сруб.

   [23] - Участок городской стены.

  

   "А что, как подъемный мост поднят? - задавал он себе все время тревоживший его вопрос. - Не должно быть, время спокойное, татар не слыхать, да там всегда стоит неусыпная сторожа. Ну, а что, как вдруг?"

   Мартын даже остановился от такой ужасной мысли. Однако медлить было некогда! Добравшись до самой вершины горы, Мартын пополз вдоль рва, приближаясь к Воеводской браме. Не доходя шагов пятьдесят до нее, он приподнялся и выглянул: отсюда должен был быть виден подъемный мост. Радость охватила его: прямо со второго этажа шестиугольной Воеводской брамы спускались из темных амбразур тяжелые железные цепи на ту сторону рва.

   Между тем у подъемных ворот, в небольшой сторожке под сводами башни, собралась вокруг пана Лоя, замкового хорунжего, группка вартовых. Низенький и толстенький пан Лой сидел на деревянной скамейке. Несмотря на то, что все его потешное тело, казалось, состояло из одного лишь необъятного живота, помещенного на коротеньких ножках, с круглой пробкой вместо головы, пан Лой всегда имел важную степенную осанку, особенно когда говорил со своими подчиненными. Вартовые стояли вокруг него.

   - И это вы сами видели? - допрашивал их пан Лой с презрительной улыбкой на круглом, лоснящемся лице.

   - А как же, да пан и сам выбежал на площадь тогда...

   - Гм, - махнул рукой пан Лой, - когда же я выбежал? Поздно! Он-то, завидя меня, и пустился во все лопатки, поджавши хвост. Так что и след простыл... Если б я был с вами в ту пору, когда он на мост влетел, ему бы от меня не уйти ни за что, хоть бы он сидел верхом на ведьме! А почему вы не ловили его?

   - Куда его ловить? Сам пан видел - Степан тронул был его за стремя, да замертво и гепнул.

   - А почему гепнул? Га? - прикрикнул пан Лой. - Потому что неучи, гречкосеи вы, вот что! Разве кто так к черту просто подходит? Ты попробуй простого быка за ногу взять, так и тот тебя рогом боднет! А ты черта рукой хотел поймать! Тьфу только! - сплюнул он в сторону. - И больше ничего! Вот я уж поздно на площадь прибежал, - продолжал пан Лой, прикладываясь к походной фляжке, висевшей у него у пояса, - а видали ль вы, как я бросился его догонять?! - обвел он присутствующих победоносным взором, приподнимая плечи и выпячивая вперед грудь.

   И хотя вартовые прекрасно помнили, как пан Лой скрылся поспешно в соседнем доме, но слова его были произнесены таким уверенным тоном, что им и вправду показалось, что они, вероятно, ошиблись, и это был не пан Лой, а кто-нибудь другой.

   - То-то, - продолжал пан Лой, насладившись эффектом своих слов, - и не будь я пан Лой, из славного герба Свичек, когда бы этот самый дьявол не был у меня в руках, если б я, на несчастье, не забыл дома одной штучки. Да! А все потому, что вы трусы, а не войсковые люди, да и не знаете ничего! Слушайте ж: первое против них средство вот что, - поднял он эфес своей сабли, образовывавший крест, - второе - заговорная молитва, а третье... - тут пан Лой замялся и затем прибавил таинственным голосом - Третьего никому нельзя рассказать! Мне его один колдун передал и страшное на него заклятие наложил. Да! А вы думаете, мало я на своем веку ведьм переловил? Ого-го-го! - потер он себе с удовольствием руки, следя за испуганными и заинтересованными лицами своих слушателей. - Некоторые, помоложе, даже игрывали со мной, - подморгнул он бровью и поправил свой щетинистый короткий ус. - Потому им, бедняжкам, тоже ведь опротивеет все со своими черномазыми панычами возиться, а я был, надо вам сказать, панове, и удальцом, и красавцем первой руки! И-и! Женщины млели! Не одна панна из-за меня прогулялась на тот свет, н-да! - оглянулся он, подбоченившись и сдвинувши шапку набекрень.

   Слушатели бросили сомнительный взгляд на круглые очертания пана Лоя, но слова были произнесены так уверенно, что они согласились и с этим.

   - Так-то! А вспомнилась мне одна история, - уперся он левой рукой в колено и, приложившись к фляжке, отер усы рукавом. - Славная это была штука! Другой, быть может, на моем месте от страха б с места не сошел, а я... Да вот слушайте! - Пан Лой подвинулся на лаве, вздохнул широко, при чем всколебнулся весь его обширный живот, расправил усы, откашлялся и начал - Было это под Смоленском... Обложили мы его... Скука, тоска смертная в стане! Битв больших нет... а так только, морим город. Вот затеяли мы пирушку... И попировали так-таки до петухов... А мне домой через лес дорога... Иду я, в голове немножко постукивает, а в сердце тоска... Хоть бы, думаю, черт какую ведьму послал или сам попался мне для охоты... И только я это, панове, подумал, как вдруг передо мной она и есть! Молоденькая это такая, хорошенькая, что твоя панна... Улыбается мне, пальцем манит. Я за ней, а она в чащу... Я за ней туда, а она еще дальше, дразнит меня! Лечу я по оврагам, по проваллям, через пни перескакиваю, а она то выглянет, то опять спрячется... Только я это изловчился, прыгнул с разбегу да и ухватил ее... Что ж бы вы думали? На ровном месте споткнулся и сорвался в какой-то овраг... Лечу... держу крепко ведьму, а меня что-то колотит да колотит... Скатился на дно... а оно меня как урежет по башке, аж искры посыпались... Я глядь - а это я не ведьму, а какое-то бревно сучковатое держу... Перекинулась шельма!.. А то раз я с чертом в карты играл... Выдумали занимательную игру, прозвали ее дьябелкой... Сатана не так и страшен, как его малюют, он не так и хитер... Всегда в человеческом виде ходит, только рукавички на руках... Да вот, в каком виде был тот, кого ты первый увидал?

   - Так вот, как и мы, - заговорил неохотно самый молодой из сторожей, - только плащ на нем огненный, как жар, в глазах искры вспыхивают, у коня огонь из ноздрей валит.

   Тихий шум, раздавшийся у входа, прервал его слова.

   Глаза пана Лоя сделались сразу круглыми, как у совы, багровые щеки побледнели, взор стал неподвижен.

   - Слышали? - спросил он.

   - Слышали! - послышался тихий ответ.

   Несколько минут продолжалась полная тишина.

   - Гм, - откашлялся наконец громко пан Лой, поправляясь на лавке, - верно, собака шляется, их тут... - но пан Лой не договорил: на деревянном мосту явственно раздался звук тяжелых шагов.

   - Шаги! - едва выговорил дрожащим, голосом молодой вартовой.

   Шаги раздались еще явственнее, но на мосту не было видно никого.

   - Идет! - прошептал другой, хватаясь за мушкет.

   - Ок... ок... ликни... - едва смог выговорить пан Лой.

   - Кто идет? - крикнул несмело молодой вартовой.

   Ответа не последовало.

   - Гасло! - крикнул громко другой.

   И вдруг среди полной тишины послышалось явственно и громко: "Червоный дьявол!"- и красная, как огонь, фигура выросла в башенных воротах.

   Не крик, а какой-то сдавленный вопль огласил своды. И, словно рассыпавшиеся клубки, бросились все бежать. Пан Лой так и брыкнул оземь: ужас, охвативший его, окаменил его коротенькие ножки, и пан Лой покатился тут же под ноги своих вартовых. Два из них споткнулись на тучное тело пана хорунжего и упали сверху, остальные запутались в куче и растянулись тут же. Тяжелая дубовая скамья, освободившись от своей тяжести, высоко поднялась в воздух и с грохотом полетела на сбившихся распластанных людей.

   Красная фигура беспрепятственно прошла под башенными сводами и вступила на замковый двор.

   В замке все уже было тихо и спокойно. С внутренней стороны стены тянулся ряд пристроек; у каждой городни особая комора, куда на случай осады строившие ее горожане имели право прятать свои пожитки.

   Это был совершенно особый маленький городок. Направо и налево тянулись конюшни и склады оружия и пороха. Пана воеводу Мартын знал отчасти и в замке бывал часто, так что отыскать дорогу к воеводскому будынку оказалось для него нетрудным. Все еще не спуская с головы красного капюшона, двинулся он вперед. Вот он минул длинный сарай - шопу, где стояли дила [24]; вот лазни [25], клети, пекарни; Мартын минул и их и вышел на самую середину замковой площади. Здесь в большом беспорядке теснилось множество маленьких десятичных домиков. Вот направо возвышается славный каменный дом Печерского Монастыря, а недалеко подле него дом богатых земян Горностаевых; вон где и знакомые церкви с зелеными куполами и золотыми крестами наверху, а вон где, в конце замка, почти подле самой Драбской брамы, виднеется шпиль костела. Наконец Мартын остановился перед самым большим и богатым домом, домом пана подвоеводия киевского.

  

   [24] - Пушки.

   [25] - Бани.

  

   Среди дома выдвигалось просторное и высокое крыльцо. Дом был белый, каменный, с красной черепичной крышей. Большие окна закрыты были расписными оконницами, но из-под двух из них смело и дерзко выглядывали яркие полосы св