Старицкий Михаил Петрович - Червоный дьявол

т же батько ее кое-как замуж отдать. Может быть, господь сжалится, а там пост, святая неделя, тем временем подъедет Мартын. Да и Мартын тоже, - вздохнула Галя, - передавал через торговых людей, что вернется к рождеству, а вот уже и заговень, и пост не за горой, а его все нет как нет! Хотя б знал, хотя б ведал, что тут затевает без него батько и слово свое старое, что его отцу давал, забыл, поспешил бы он к своей Галочке, на крыльях бы прилетел! - Галочка охватила колени руками и печально закивала головой: - А может, забыл, может и не вспоминает, может, другую нашел... Мало ли там в Кракове и в Варшаве краль да красунь! А она что?" - Галя с тоскою взглянула на свою маленькую фигурку, на свои ножки, обутые в червоные сапожки, на узенькие плечики, сквозившие сквозь тонкое шитье рубахи, - и глубокий вздох вырвался из ее груди. - "Не за что меня любить!" - печально проговорила Галя и вытащила из-под подушки круглое прелестное венецийское зеркальце, которое купил ей отец за большие деньги у иноземных купцов. Вот внучка покойного войта Богдана Кошколдовна, вот красуня так красуня! Грудь высокая, плечи полные, лицо белое и румяное, коса до земли... Галя вздохнула и взглянула в зеркало: "Ну, за что меня любить?! Вон брови тонкие, как нитки, нос к небу поднялся... лицо черное..." Но несмотря на слова Гали, зеркало говорило ей совсем другое. Оно говорило, что брови тонкие и бархатные, как шнурочки; что носик маленький и хоть немножко и вздернутый, зато с такими хорошенькими тонкими ноздрями, что светятся, словно розовый коралл; что лицо у ней не черное, а смугленькое, с алым румянцем; что из-за полуоткрытых губ смотрят мелкие и ровненькие, словно у молодого мышонка, зубы. И кроме того, из венецийского зеркала смотрела на нее пара таких милых, таких ласковых карих глаз, что и сама Галя невольно улыбнулась им. Ах, а он не приедет или приедет слишком поздно и застанет Галю с завязанной головой... Только ж нет, нет! Господь не допустит этого, Ходыка опоздает. А если и приедет, если по-своему захочет сделать отец, так и она покажет, что батькова дочка: зарежется, утопится, а за Ходыку не пойдет!

   Кто-то дернул за дверь, Галя вздрогнула, поспешно спрятала зеркало под подушку и отерла глаза.

   В комнату вбежала высокая и полная блондинка с довольно крупными, хотя и красивыми чертами лица.

   - Здравствуй, Галочка, чего пригорюнилась? - заговорила она весело и живо, подбегая к Гале и опускаясь рядом с ней.

   - Здравствуй, Богдана.

   - А я это бегу от пани цехмейстровой да и думаю, дай заскочу к Галочке, проведаю ее.

   - Спасибо, голубка.

   - Чего ж ты опять зажурилась? Не приехал ли Ходыка?

   - Да нет, слава богу, еще не приехал, а все-таки боюсь, как бы нe поспел...

   - А!.. Не приехал... - протянула с некоторым разочарованием Богдана, - а я думала - он уже тут.

   - Нет, нет! Что ты думаешь, Богданочка, - схватила ее за руки Галя, - как ты думаешь: правда, если б он даже теперь и приехал - батько не захочет нас так прихватцем, кое-как повенчать?

   - Ну?

   - Ах, какая-бо ты, Богдана! - всплеснула руками Галя- В посту ведь семь недель, а там еще и святая - вот и выходит целых два месяца, а за то время Мартын подъедет, а он уже не допустит, чтобы меня силомиць за Ходыку отдали!

   - Ты так уверена в том? - И на одно мгновенье в складках губ Богданы мелькнуло какое-то злое, насмешливое выражение. - А почему же он не едет до сих пор?

   Рука Гали выпустила Богданину руку.

   - Потому что... мешает что-нибудь... замешкался, - проговорила она растерянно, вглядываясь в Богданины глаза, и вдруг отскочила с ужасом. - Ай! Богдана! Ты так смотришь?! Ты что-то знаешь... скажи!

   - Ха-ха-ха! - рассмеялась звонким деланным смехом Богдана, причем пышная ее грудь заходила ходуном. - Ты уже и перепугалась! Да что я могу знать, - ничего... Вот только пани цехмейстрова говорила, что много уже подмастерьев из-за границы вернулось, рассказывают, что видели Мартына. Ты не тревожься, голубочка, - охватила она рукою шею Гали, - жив он, здоров и весел... Таким паном, говорят, ходит, что хоть куда! Все красавицы пропадают за ним...

   Богдана подняла голову Гали и заглянула ей в глаза.

   - А ты уже и зажурилась опять... Ну чего же? Чего? - встряхнула она ее.

   - Так, - протянула печально Галя, роняя голову на грудь.

   - Все боишься, чтоб Ходыка не подъехал?

   Галя ничего не ответила.

   - И чего так боишься? - продолжала Богдана. - Ума не приложу! Ну, Мартын и красивый, и статный, и молодой, да и Ходыка ж не старый! Не такой красень, как Мартын, а все-таки человек как человек. Зато что Мартын против него? Ничто! Подмастерье, ну, приедет, мастером станет... и лет уже там через двадцать цехмейстером выберут... А Ходыка и теперь первый багатыр, а там еще богаче станет, бурмистер-шей будешь, первой горожанкой в городе. Золотом, самоцветами засыплет он тебя!.. - Лицо Богданы разгорелось. - А то Мартына ждать... Когда еще он приедет?.. Да и приедет ли? Что-то не очень поспешает...

   - Приедет, приедет, приедет! - воскликнула Галя.

   - Ну, - пожала плечами Богдана, - жди... А что, как не приедет совсем?

   - Все равно за Ходыку не пойду... Не люблю я его, Богданочка, видеть не могу! Пусть Мартын меня и разлюбит, пусть забудет, а за Ходыку не пойду, не пойду.

   - Что ж, так в девках и останешься?

   - Если не за Мартына, так ни за кого!

   - Гм! - взбросила Богдана своими пышными плечами, подымаясь с места. - А мне уж и так надоело дивувать!.. Ну, а теперь прощай, моя ясочка, - обняла она Галю и заговорила торопливо, набрасывая платок, - я и засиделась... А на дворе уже темно. Не журись, не сумуй, ой господи! Будет мать бранить, а то и побьет! - рассмеялась она, выбегая из комнаты.

   В дверях Богдана столкнулась с согнувшейся ветхой старушкой.

   - Фу ты, господи, - вскрикнула та, - чего это ты так прожогом бежишь, чуть не опрокинула совсем...

   - Простите, простите, бабунцю, засиделась, домой тороплюсь.

   - И то, - проворчала сердито старуха, - когда вспомнила. Виданное ли это дело - до такой поры девке сидеть? На башне ударило двенадцать, а она бродит по чужим дворам.

   Старушонка вошла в комнату и, боязливо оглянувшись по сторонам, заперла дрожащей рукой на задвижку низкую дверь.

   На ней был темный байбарак [19], голова была повязана белой намиткой.[20] Вся она, сморщенная и согнувшаяся, напоминала старый ссохнувшийся грибок. Голова ее тряслась, а руки постоянно дрожали.

  

   [19] - Длинная верхняя женская одежда.

   [20] - Род фаты.

  

   - Господи! Слышала ли ты, дытыночко, что в мисти случилось? - заговорила она полушепотом, тряся своей седой головой.

   - Что, что такое? - поднялась испуганно Галя.

   - Червоный дьявол в город влетел.

   - Ой! - вскрикнула Галя.

   - Говорят люди, что это самый страшный, самый лютый из них, дытыно моя, а мы тут с тобою как на грех одни в доме остались, - перекрестилась она. - Спаси и сохрани!

   - Да как же он влетел? Кто видел? Кто сказал? - говорила уже побледневшая Галя, устремляя глаза в таинственную полутьму слабо освещенных углов.

   - Все видели, все, моя ясочка, - говорила старуха еще тише, приближаясь к Гале. - Прилетел на черном коне, у коня крылья распущены, из ноздрей пар, из глаз искры сыпятся, сам в красном плаще, как огонь горит. Через мост не ехал, так при всех взвился на воздух и пе...

   Тихий стук в ставню прервал слова старухи. Глаза Гали расширились еще больше. Несколько минут никто не решался заговорить. Галя судорожно сжала руки старухи и почувствовала, что эти руки были холодны и влажны, словно руки восставшего мертвеца.

   Наконец старуха спросила Галю тихо и прерывисто:

   - Слы-ша-ла?

   - Слышала, - хотела было выговорить Галя, но новый, еще более явственный стук окаменил ее; она так и застыла с полуоткрытым ртом. Стук повторился еще и еще настойчивее.

   - Постойте, постойте, бабусю; да это, быть может, тато из ратуши вернулся, - заговорила наконец Галя, овладевая собой.

   - Куда ему! Еще рано!

   - Ну, а может быть, все там и разошлись. Я, бабусю, посмотрю.

   - Ой наделаешь беды, ой накоишь. Господи помилуй, господи помилуй, - шептала старуха, поспешно крестясь и хватая Галю за руки, но уже немного успокоившаяся Галя подошла к окну, опустила кватырку и, толкнувши ставню, высунула голову в окно. Высунула, да так и отскочила: у окна перед ней стояла высокая плотная фигура, завернутая в красный, как огонь, плащ.

   - Он! Он! - вскрикнула с ужасом Галя, отскакивая и захлопывая окно.

   Долго стучал, долго кричал Славута, но никто не откликался на его зов. Решительно не понимая, почему его появление привело в такой ужас Галю, Мартын начинал уже невольно верить словам цехмейстра Щуки, что за Ходыкины маетки всякая с радостью пойдет, что Галя просто испугалась того, что он своим приездом помешает ее свадьбе. "Да нет же, нет, - подымалось из глубины его сердца. - Галочка ж твоя, она любит тебя, она присягалась тебе. Быть может, войт приказал ей не видеться с тобою и не говорить. Быть может, был в хате кто чужой... Так или не так, а надо завтра же все разузнать! Коли не пустили в хату, так найдем и на дворе!" - решил Мартын и, нахлобучив шапку, двинулся к воротам. Отворивши фортку, он готовился уже перешагнуть порог, как вдруг перед ним выросла высокая, немного согнувшаяся фигура войта.

   - Гей, кто там? Чего ходишь по ночам? - крикнул грозно войт, отступая и чувствуя, как по спине его побежала ледяная струя.

   - Я... Разве не узнал меня, пане войте?.. Мартын Славута, - сбросил шапку Мартын, кланяясь почти до земли.

   - Кто тебя и узнает в таком шутовском наряде, - буркнул сердито войт, косясь на красный плащ.

   - Только лишь сегодня из-за границы прибыл... На мастера уже все свидетельства получил.

   "Как раз тебя теперь и нужно было", - пронеслось в голове у войта.

   - Так чего ж ты по ночам ходишь, чего тревожишь добрых людей? - произнес он вслух.

   - Простите, пане войте! А уж очень встревожило меня одно известие: прослышал я... - Мартын остановился, как бы не решаясь выговорить страшного слова, - что вы Галю за Ходыку просватали.

   - Ну и просватал, ну и отдаю! А тебе-то что до этого? - запальчиво крикнул войт, ударяя палкой по снегу.

   - Смилуйтесь, пане войте, - поклонился Мартын в землю, - вы же еще покойному отцу моему обещали детей соединить... Вспомните старое...

   - Старое, старое!! - продолжал горячиться войт все больше и больше. - Теперь старое никому не нужно... Новое идет... Да когда б ты сам старое помнил, не смел бы ты такие речи среди улицы говорить!

   - Сам знаю, простите, пане войте! - снял Мартын шапку и поклонился снова до земли. - Да и терпеть было несила, хотелось самому узнать... Пане войте! - снова заговорил он. - Что вы делаете?! Подумайте... сердце-то у вас доброе! За кого вы отдаете дочку?! Да разве ее Ходыка так, как и, жалеть будет? Да разве он будет сыном для вас? Новые пни люди, пане войте, с новыми звычаями, а уж о звычаях ихних все мисто знает. Вам ли родниться с ним?

   - Молчи, блазень!! Что это ты войта учить вздумал? Или ты обучался таким звычаям в чужой стороне?! Сам знаю, что мне делать! Сам знаю, за кого свою дочку отдавать... - стучал старик по снегу палкой, и голос его звучал как-то слишком раздраженно, слишком резко.

   - А, так вы хотите свою единую дочку со света сжить? - крикнул уже запальчиво и Мартын, подступая к войту. - Так не пойдет же она за него, утопится, а не пойдет!

   - Не пойдет? - переспросил войт, и лицо его все побагровело, а в глазах вспыхнул тот огонек, который ясно показывал, что войта теперь уже ничто не согнет. - А я тебе говорю, что идет, - произнес он медленно, отчеканивая каждое слово, - идет с радостью.

   - С радостью идет? - переспросил Мартын, отступая и как бы не понимая услышанных слов.

   - С радостью, с радостью! - повторил настойчиво войт, стуча палкой и проходя мимо ошеломленного Мартына. - Земли не слышит под собой!

    

   На другое утро уже по всему городу бежала и страшная, и неслыханная новость, что червоный дьявол, влетевший вчера в город, добивался ночью в дом войта.

   - Подлетел, расправивши красные крылья, да так и опустился у окна, - рассказывала бабуся столпившимся вокруг нее женщинам. - Мы уже с Галей начали все молитвы читать, страстные свечи у образов зажгли, окропили окна и двери святой водой - так он и пропал, так и пропал, - повторяла она, разводя руками, а соседки кивали с ужасом головами, - словно сквозь землю ушел или тучей поднялся!

   На Житнем торгу, и на ратушной площади, и у Мийской брамы, и даже на Вышнем замке только и говорили, что об этом странном происшествии. Притом редакции рассказа делились на две версии: одни утверждали, что дьявол в огненном столбе провалился сквозь землю, другие же спорили, что полетел огненной тучей над землей. Настроение было тревожное... Ждали всяких бедствий: голода, наводнения или нашествия татар...

   Один только войт знал более или менее, кто был тот червоный дьявол, добивавшийся с вечера в его дом. Но после вчерашней встречи он все время молчал, угрюмо уставившись в угол и подперши голову рукой. Короткая люлька войта то и дело гасла; видно, думы его были очень глубоки... Однако войт не решался оставить дом, опасаясь, как бы червоный дьявол не постучался к нему и среди бела дня.

   Уже Галя с наймичкой подоила коров и, закончив дневные труды по хозяйству, присела отдохнуть и помечтать в сумерках, когда дверь в горничку Гали весело скрипнула и в комнату вбежала Богдана.

   - Здравствуй, сестричка, опять пригорюнилась? - заговорила она быстро и громко, подбегая к Гале, которая сидела, подперши голову, у маленького окна. - Я тебе новость несу хорошую, веселую!

   - Какую, какую? - встрепенулась Галя, подымаясь навстречу подруге, и все ее печальное личико вдруг оживилось при словах Богданы.

   - Мартын Славута приехал! - выпалила Богдана разом, останавливаясь перед ней.

   - При... приехал... - захлебнулась Галя, вся кровь отхлынула у ней от лица, ноги задрожали, и, будучи не в силах стоять, Галя опустилась на табурет.

   - Чего ж ты? Чего испугалась? - затараторила Богдана, теребя Галю со всех сторон. - Разве не рада? А?

   - Рада, рада, сестричка! - вскрикнула Галя, бросаясь Богдане на шею и чувствуя, как горячая краска заливает ей всю шею, все лицо. - Так рада, так рада, серденько, что и сказать не могу, - повторяла она, прижимаясь к Богдане. - Когда б ты знала, как я ждала его, как молилась, - но тут губы у Гали задрожали неожиданно, захлопали как-то растерянно, быстро ресницы, и вдруг крупные-крупные слезы покатились одна за другою из глаз.

   - Чего ж ты плачешь, чего плачешь, дурашечка? - целовала Богдана темноволосую головку, припавшую к ее пышному плечу, но на лице ее, полном и красивом, которого теперь не могла видеть Галя, отразилось крайне неприязненное, завистливое чувство.

   - От счастья, от радости, Богдана, - подняла на нее Галя свои счастливые, полные слез глаза. - Горе мое несчастное! Я ведь на бога роптала, думала, что Мартын и забыл меня... Глупая... Глупая... - улыбнулась она счастливой сияющей улыбкой и прибавила, тихо вздохнувши - Думала, что он полюбил другую...

   - А ты уверена в том, что нет? - спросила ее Богдана с какой-то недоброй, странной улыбкой.

   - Прежде думала, что да, - улыбалась Галя, обвивая руками шею подруги, - а теперь уверена, уверена в том, что он не забыл меня! - вскрикнула она с жаром, отклоняя свое лицо от подруги и глядя на нее горящими восторгом глазами. - Когда б ты знала, Богданочка, как я ждала его, как молилась... как бога просила... - снова говорила она поспешно, как бы стараясь опередить свои слова. - Думала, что он уже застанет меня с белой головой, только нет, нет! Умерла б, а не пошла б за Ходыку! Господи, Богдана, скажи мне, - улыбнулась она, опуская руки на плечи подруги и забрасывая головку назад, - скажи мне, все ли закоханные дивчата таки дурни?

   Но, не получивши от Богданы ответа и не замечая впечатления, произведенного ее словами на Богдану, Галя продолжала с новым приливом восторга:

   - Ах, да я и не спрашиваю тебя главного: когда он приехал? Откуда ты узнала о нем?

   - Вчера вечером, а пришел он сегодня к нам сам.

   - К вам? - протянула Галя, устремляя на нее изумленные глаза. - Почему же он к нам не пришел?

   - Не знаю... - ответила Богдана как-то неопределенно и отвела в сторону глаза.

   - Ах да, - вспомнила Галя, кивая головой, - верно, узнал о нашем горе, да и не хотел так сразу попасться отцу на глаза. А ты ж говорила ему о моем несчастье?

   - Говорила.

   - Что ж он? - сжала Галя руки Богдане.

   - Ничего, - ответила Богдана тем же странным, ничего не выражающим голосом.

   Но Галя улыбнулась про себя: конечно, он ей не скажет ничего, она ведь знает своего Мартына, знает, какое у него гордое, зухвалое сердце.

   - Богдана, голубочка, родненькая! - защебетала она, заглядывая подруге в глаза. - У меня к тебе просьба: зробы ласку, моя рыбочка, пошли кого переказать ему, что я измучилась, дожидаясь его, что не люблю Ходыку, что замуж за него не пойду, что если не за Мартына, так хоть под лед воду пить.

   По лицу Богданы пробежала какая-то сомнительная улыбка.

   - Хорошо, хорошо, голубочка, я ему все расскажу.

   - Ну вот, вот! - вскрикнула Галочка, звонко целуя подругу. - А завтра на цеховом празднике, может, удастся хоть словом перекинуться. Ты скажи ему, мое солнышко, что пусть делает, что знает: я рада за ним и на край света пойти!

    

   Еще ленивое зимнее солнце не успело подняться из-за гор киевских, а Галочка поднялась уже со своей мягкой постели. Поспешно вытащила она из-под подушек свое дорогое сокровище - венецийское зеркальце и, поставив его на столе, начала свой туалет. Сегодня Галя хотела одеться так хорошо, как только могла. Господи! Да ведь уже больше года, как он не видел ее! Надо же, чтобы он увидел, что и в Киеве могут одеться не хуже краковских красунь! "Радость моя, счастье мое, сокол мой ясный, голубь мой сизый", - шептала Галя, вынимая один за другим из большой скрыни, расписанной по зеленому полю разноцветными цветами, и свои, и материнские, и бабкины наряды. Она разложила на кровати целый ряд самых ярких саетных, аксамитных и златоглавовых жупанов, байбараков и спенсеров. Долго стояла перед ними Галя в недоумении, подперши щечку рукой, не зная, на чем остановить свой выбор. Наконец выбор был решен. Опоясавши свой тоненький стан шелковой, затканной золотом плахтой и оправивши шитый золотом подол, Галя надела нежно-голубую шелковую попередницу, темно-красный бархатный спенсер, зашнурованный спереди золочеными шнурочками, и нежно-розовый адамашковый байбарак, густо опушенный соболем.

   Галя осмотрела себя, насколько было возможно, и осталась довольна своим костюмом. Теперь начиналась самая важная часть туалета. Галя придвинула табурет к столу и открыла дорогую штучную шкатулочку, также купленную отцом у иноземных купцов. Одну за другой вынула Галя нити перл урианских, венецианских, розовых кораллов, гранат и туркуса бирюзы. Когда ее тоненькая шейка вся обвилась в несколько раз драгоценным монистом, Галя повесила посредине еще большой золотой дукач, а в розовые ушки вдела длинные тяжелые серьги с жемчужными подвесками. Взглянувши в зеркало, Галя не могла не улыбнуться тому милому изображению, которое отразилось в нем. Оставалось надеть только головной убор. Галя вынула из шкатулки черную бархатную повязку в виде диадемы, вышитую всю золотом и бриллиантами. Галя взглянула еще раз в зеркало; все ее продолговатое личико с пушистыми волосами казалось в этой драгоценной раме еще миниатюрнее, еще миловиднее. Довольная улыбка пробежала у ней по лицу, и в глубине, в самой глубине сердца Гали шевельнулась одна тайная мысль: ну, если же у него только не каменное сердце, не может он не сознаться, что и в Кракове таких девчат поискать. Но тут же Галочка устыдилась своей мыс ли и, вся зардевшись, сунула зеркальце под подушку и уселась у окна поджидать отца.

   Никогда, кажется, не мешкался так войт, как в этот день! Наконец появился на пороге и он в длинном коричневом аксамитном кафтане и в бобровой шапке на седой голове.

   Когда Галя шла с отцом по улицам, мийские местные кумушки, кланяясь войту, шептали друг другу: "Ай да красуня ж войтова дочка! Жаль, что Ходыке достанется такой крам!"

   И от этого одобрительного шепота угрюмое лицо пана войта светлело, добрая улыбка появлялась под длинными седыми усами, и важный пан войт киевский приветливо кланялся на поклоны встречных горожан.

   Между тем по направлению к церкви Стретения господня, братской церкви цеха золотарей, стремилась уже по улицам киевским самая пестрая и нарядная толпа. Горожанки, разодетые в свои едвабные и аксамитные байбараки с меховой опушкой, старшие с головами, повязанными длинными белыми шелковыми вуалями [21], шли с достоинством и спокойно; молодые в черных бархатных повязках едва сдерживали свои улыбки и веселые речи, зато их карие глазки так и стреляли по сторонам. Почтенные горожане в длинных темных кафтанах и меховых шапках выступали около своих жен степенно и важно, а вечно неугомонная молодежь шла среди улицы веселой толпой, то подкручивая усы, то отпуская более или менее остроумные замечания на счет горожан. Солнце светило ярко и ласково. Со всех крыш быстро и весело капала вода. Воробьи и снегири звон ко чирикали кругом.

  

   [21] - Накидками.

  

   Богатая церковь цеховых братчиков была полна уже и самих цеховых, и других приглашенных почетных гостей, когда войт вступил в нее со своей дочкой. При виде пана войта все присутствующие почтительно расступились и пропустили их вперед. Войт занял свое место на клиросе среди самых почетных цехмейстров, а Галя отошла к левой стороне, в так называемый бабинец, где стояли все женщины. Впереди всех у самой решетки, важно выступивши вперед, стояла поважная Духна Кошколдовна, дочь покойного войта, мать Богданы; она тяжело дышала, изнемогая от жары и от тяжести драгоценных мехов, надетых на нее. С ее полного, крупного немолодого лица, теперь принявшего сине-багровый оттенок, катился крупный пот; она то и дело вытирала лицо шитым платочком, выставляя всем на вид свою пухлую белую руку, унизанную бесконечным множеством драгоценных перстней. Байбарак Богданы был такого яркого красного цвета, что красные круги мелькали в глазах каждого, кто взглядывал на него. При виде Гали Богдана весело закивала ей головой и, отступивши, дала место подле себя. С одного взгляда заметила Галя, что и подруга употребила все старание, чтобы выглядеть сегодня получше. Но, несмотря на церковную службу, на всю строгость и торжественность дня, Галя не могла удержаться, чтобы не оглянуться в ту сторону церкви, где стояли мужчины, и взгляд ее сразу встретился с ним. Вся вспыхнула от радости Галочка. А он стоял такой статный и красивый, не спуская с нее глаз... Но, к удивлению своему, Галя заметила, что лицо Мартына было недовольно и глаза глядели мрачно...

   "Голубь мой родненький! - подумала Галя. - Верно, сердится на батька и не знает, что я его все равно не послушаю, а за своим Мартыном и босиком пойду!" Галя хотела было еще раз оглянуться на Мартына, но, встретивши сердитый взгляд войта, потупила глаза и начала радостно, быстро шептать молитвы.

   - Богдана, - проговорила она потом чуть слышно, не поворачиваясь к подруге, - ты пересказала все Мартыну?

   - Все, все! - улыбнулась Богдана.

   - Ах, голубка моя, когда б ты знала, какая я счастливая! - сжала Галя ее руку. - Что ж он сказал тебе, что?!

   - Сказал, что сам пойдет к тебе и расскажет тебе все.

   - Солнышко мое, рыбочка моя! - шептала Галя, притискивая руку подруги.

   Служба тянулась бесконечно долго; Гале казалось, что ей никогда не придет конец. Она едва могла удержаться от улыбок и смеха, ей не стоялось на месте, эта могучая волна радости душила ее, ей хотелось говорить, смеяться, плакать, и лицо ее до такой степени сияло счастьем, что соседние горожане замечали друг другу, покачивая с сомнением головой: он как выбрыкивает, даром, что в церкви! А смотрите, говорили, что не любит Ходыки! Нет, как уж там не толкуй, а грош к грошу катится. Последний шум долетел и до Мартына, недовольно кусал он усы, не спуская с Гали глаз. "А вспыхнула, небось, как увидала меня, значит, есть еще совесть, не пропала совсем. Так правду вон и люди, и пан цехмейстер говорят, польстилась на Ходыкины сундуки! Верить вам, верить!.. Голубкой прикидается, а так и норовит коготком царапнуть!" Мартын сжал кулаки, чувствуя, как грудь его подымается усиленно и часто, и желая как-нибудь сдержать свое волнение. "Ну, скажем, тогда вечером отец не велел пускать, может, кто сторонний в горнице был. Да могла же потом через Богдану что-нибудь передать, ведь подруги! - усмехнулся он недоброй улыбкой. - Только и сказала, что отец за Ходыку выдает. Когда бы силою выдавал, не красовалась бы так, как теперь. А для кого нарядилась так? Думает Ходыку своими самоцветами пленить... вон опутала всю шею, словно свеча горит! А смеется... Чуть не пляшет, забыла, что и божий храм! Думает, пожалуй, что приехал дурень, будет тут пропадать, убиваться за ней? Так нет же, не дождется, не слюнявого нашла". Мартын сжал брови, нахмурился и, отвернувши глаза от Гали, уставился на образа.

   Несколько раз бросала из-под опущенных ресниц воровской взгляд Галя, но, заметивши, что Мартын совсем на нее и не смотрит, обиделась совсем. "Как будто и не рад, что видит меня, - говорила сама себе, надувая сердито губки. - Мог бы потом отмолиться... А теперь и не смотрит... Вот совсем напрасно сделала, что передавала ему через Богдану, что готова за ним и на край света идти... Теперь, пожалуй, подумает, что вяжусь к нему! Ну, да нет, вот окончится служба, и он подойдет ко мне!" - утешала себя Галя, дожидаясь конца.

   И служба наконец окончилась. Шумной толпой высыпали горожане, размещаясь на цвынтаре в ожидании крестного хода. Наконец двинулся и крестный ход во всей своей пышности и красе. Впереди всех вышли из церкви певчие, все подмастерья цеховые, одетые в синие жупанчики. За ними уже двинулось соборне и духовенство. Кресты и хоругви несли почетные гости из городских крамарей. Вслед за ними двинулись цехи. Впереди всех, сейчас вслед за хоругвями, прошел цех золотарей. Мартын шел впереди всех, неся на золоченом древке большое знамя, на котором с одной стороны изображена была храмовая икона цеховой церкви, а с другой - на красном поле золотая цепь. Вслед за ним шел цехмейстер, почтенный, седобородый старик, за цехмейстром шли мастера, а за ними уже - подмастерья и ученики. За цехом золотарей последовал цех портных. Знамя нес молодой цеховик. С одной стороны знамени было изображение Николая Доброго, а с другой стороны красовались огромные ножницы, наперсток и игла... Цехмейстер, мастера и подмастерья шли в таком же порядке. За портными прошли меховщики с горностаевой мантией, изображенной на голубом фоне. За меховщиками двинулись сапожники с большим сапогом, изображенным на желтом аксамите, дальше шли седельники, столяры и плотники, каменщики, и длинной цепью разворачивалась цеховая процессия перед очарованными глазами горожан: мелькали пестрые знамена с изображением инструментов ремесла с одной стороны и иконой патрона - с другой, степенно выступали цехмейстры и мастера. Хор пел радостно и весело; солнце заливало теплым светом всю эту блестящую, пеструю толпу; легкий ветерок приподымал волосы на обнаженных головах, колебал знамена. Растянувшись длинной лентой, процессия обогнула церковь. Перед Галей снова показался Мартын со знаменем в руках. Бедное сердце ее забилось и радостно и тревожно. Ах, как же он был дорог ей в своем синем жупане, с этой светловолосой милой головой! Но, проходя мимо Гали, Мартын отвел глаза в сторону, в ту сторону, где стояла Богдана Кошколдовна, и снова скрылся с процессией за церковью. Галя почувствовала, как острая мучительная обида проснулась в ее сердце; она взглянула в сторону Богданы. Богдана громко смеялась, рассказывая о чем-то своим соседкам. Галя отвернулась и заметила, что к ним приближается Василий Ходыка в своем неизменном черном бархатном костюме, делавшем его похожим на католического монаха.

   - Здравствуй, пане свате, здравствуй, красуня невесточка, - улыбнулся Ходыка своими бескровными губами, приближаясь к ним. - Ай да дочка у тебя, пане войте! Ай да красавица! - говорит он, не спуская с Гали глаз. - Даром, что солнце светит, а она и на солнце, как диамант, горит!

   Войт взглянул на дочку с самодовольной гордостью и только прибавил:

   - И дытына слухняная... Да!

   "Господи, только б они не заметили по моему лицу, только бы не заметили! - подумала Галя, стискивая зубы и вызывая с усилием улыбку на свое лицо, а в голове ее быстро-быстро мелькали мысли. - На меня не смотрит... Богдане улыбается... К ним первым пришел".

   Между тем процессия обогнула церковь и второй раз. Мартын бросил быстрый взгляд в сторону Гали. Ходыка любезно разговаривал с нею, а Галя слушала его, казалось, внимательно, и веселая улыбка не сходила с ее лица. Светлые глаза Мартына стали черными; проходя мимо Богданы, он улыбнулся ей и молодецки закрутил свой ус.

   Покраснела Богдана от удовольствия и потупила глаза, а соседние кумушки одобрительно закивали головами. Все это заметила Галя. Цеховые знамена замелькали перед нею, как в тумане: она видела все и ничего не видела; она слушала все, что говорил ей Ходыка, и не понимала ничего.

   Полная пани Кошколдовна вела, между тем, таинственный разговор с двумя худыми пожилыми женщинами, одетыми в богатые наряды.

   - Уж поверьте мне, пани цехмейстрова, - говорила она с отдышкой, - поверьте, даром бы дьявол к их дому не подлетал. Ну, скажите мне, чего бы ему так даром без всякой нужды лететь, да это, прости господи, и простой человек не сделает, а не то что черт!

   - Так, так! - кивала головой пани цехмейстрова, и желтое лицо ее с потухшими глазками загоралось жадным любопытством. - А скажите ж, для чего б ему туда лететь? - спросила она, заранее предвкушая всю сладость ответа.

   - Для чего? Да разве мы этого не знаем? - улыбнулась другая, более молодая, пожимая высохшими плечами. - Для чего к Приське Горбачевне из швецкого цеха дьявол каждую ночь прилетал? Гм? Разумеете?.. Прилетал до тех пор, пока не родился ребенок о двух головах... А? - Она обтерла ладонью губы и, покачавши головою, добавила: - Что с того, что она девушка? Теперь каждая девушка любую бабу проведет!

   Пани Кошколдовна ничего не ответила, но, важно надувши кадык своей полной шеи, изобразила на лице такое выражение, которое ясно говорило: само собой разумеется, об этом нечего и говорить...

   - Так, так, - подхватила пани цехмейстрова, бросая на Галю злобный, завистливый взгляд. - А особенно от этой войтовны всего можно ожидать... Уж так горда, уж так заносчива!.. Ни почтения от нее, ни привета...

   - А что ж, коли отец не учит! - Пани Кошколдовна тяжело вздохнула и заговорила, придав лицу плаксивое выражение - Покойный отец мой тоже ведь войтом был, а как учил поважать людей, не гордиться, не чваниться...

   - Ох... ох... - закивали головами кумушки. - Царство ему небесное, вечный покой, добрый был человек!

   - Да и я ж была первой невестой в городе и лицом была хоть рисуй! - выпятила пани Кошколдовна вперед свой пышный бюст. - А так не драла нос, как это кошеня!

   - Какая она первая невеста! - даже выкрикнула пани майстрова. - Вот Богдана, так пава... А эта... ни поступу, ни походу, тьфу! - сплюнула она.

   Процессия между тем обошла церковь в третий и последний раз. Заметивши, что Галя все время слушает Ходыку с веселой улыбкой и звонким смехом, Мартын решительно подошел к Богдане.

   - Здравствуй, Богданко! - произнес он умышленно так громко, чтобы слова его долетели до Гали. - Весь день с тебя глаз не свожу! Видел я много краль и красунь, а краше тебя ни одной не нашел!

   "А, так вот что!" - закусила Галя губу, и ноздри на маленьком носике раздулись, и в глазах загорелся недобрый огонек.

   - А когда, пане, прибудет брат твой? - спросила она громко Ходыку. - Забарился что-то!

   - Поспеет к весилью, поспеет, - ответил Ходыка, потирая руки. - А уж закурим на весь город, да!!

   - То-то, - заметил пан цехмейстер, приближаясь к ним. - А меня вчера этот блазень, - взглянул он сердито в сторону Мартына, - лгуном обозвал... Говорил, что не захочет войтова дочка за твоего брата идти.

   - Кто? Он говорил? - стукнул войт палкой, и лицо его стало багровым. - Ну, погоди ж, я его проучу!

   Мартын улыбнулся злой, насмешливой улыбкой и, измеривши Галю презрительным взором, обратился к Богдане:

   - А войтова, кажись, очень рада, что за Ходыку идет?

   - Нет, - протянула Богдана, - она не хочет, ее выдают...

   "Смеется надо мной, глузует!" - пробежало в голове Гали, и возмущенье, и обида, и отчаянье бурей поднялись в ней. Сердце ее сжалось от боли... Какой-то клубок подкатился к горлу.

   - Домой, домой, домой! - вскрикнула она задыхающимся голосом, хватая руку отца.

    

   "Господи, и как это, и за что полюбила я его?" - говорила себе Галя, подымаясь с белых подушек и убирая с лица в беспорядке рассыпавшиеся волосы, прилипшие к мокрому от слез лицу. Когда это сталося с нею? Когда?

   Галя совсем села на постели, спустила ноги и устремила заплаканные глаза в темный угол. Солнце уже скрылось, и серые сумерки наполняли комнату. Да, это случилось на крещенье. Вот уже два года прошло с тех пор. Какой был тогда дивный, морозный день! На Днепре горожане сделали из разноцветного льда прекрасную иордань. Все цехи стояли со своими знаменами вдоль берегов Днепра. Солнце светило и тысячью ярких блесток играло на снегу и на льду; певчие пели, молодые горожане палили из мушкетов, а с Вышнего замка ревели гарматы. Они с Богданой весело болтали, рассматривали горожан, и вдруг взгляд их упал сразу на него. С детства Галя знала Мартына и даже играла с ним, но с тех пор, как он поступил в цеховое ученье, они не виделись совсем. Галя и не узнала сразу в этом статном и видном юноше того мальчишку, с которым играла когда-то.

   - Какой красень! - обратилась она к Богдане, а Богдана и так не отводила от Мартына глаз.

   Когда окончилось освящение, Мартын подошел к ним.

   - Здравствуй, Галя, - произнес он приветливо и весело, не отрывая от нее восхищенных глаз. - Тебя и узнать нельзя.

   Так полюбились они, так и отдала она ему свое сердце навек.

   - Господи, да за что же я люблю его, за что?! - сжала Галя руки, и глаза ее загорелись, - Поганый, белобрысый! Волосы белые, глаза белые, как у щуки! - повторяла она с ожесточением, а губы ее дрожали все больше и больше, и слезы катились по щекам. - Нет, нет, не поганый, - шептала она, прижимая к груди руки, - такой милый, такой хороший, такой добрый, и глаза совсем не белые: добрые, славные, голубые, а какие черные и большие делались они, когда Мартын глядел на нее! И головка моя коханая! И усы мои золотые!

   Галя снова залилась слезами и закрыла руками лицо. А он не любит ее, разлюбил, забыл, с Богданой смеялся все время, издевался над ней. За что, за что разлюбил он ее?! Разве она не так же любит его, как и прежде, разве б она за него и душу свою не отдала?! Тоска охватывала Галю все сильней и сильней. А тем временем Ходыка привезет из Цареграда отцовские товары, а тогда и свадьбу играть... И окрутят ее против воли, завяжут голову белой намиткой, и останется она, бедная, женой Ходыки на всю жизнь, навсегда! "Ух, как смотреть на него, как говорить с ним, как жить с ним всю жизнь?" Галя упала в подушки и зарылася в них с головой. И отчего она такая несчастная, такая бедная, такая одинокая? Если бы матуся жива была, разве б случилось с нею то, что теперь? Не к кому слова молвить, не с кем поговорить! Одна она, одна на свете, как палец, и никому до нее ни жалости, ни сожаленья нет!

   Галя заплакала тихо и печально, вздрагивая своими узенькими плечиками. Что делать? Отца просить, плакать, молить? Галя отрицательно покачала головой. Да и зачем просить? Ведь Мартын не любит, не любит ее, так не все ли равно ей, за Ходыку идти или броситься под лед воды пить?! И зачем она передала ему через Богдану, что любит его, что рада за ним на край света пойти? Зачем? Для того, чтобы он смеялся над нею? С Богданой бы над своей Галей глузовал... Не подошел к ней... Боялся отца? Нет, если б любил, не побоялся бы никого! Даже слова через Богдану не переказал! "Ох, Мартын, Мартын! Сокол мой! - заломила Галочка руки. - За что ты разлюбил меня?! Один ты и был у меня на всем широком свете, да и тот..." Галя припала головой к ладоням рук. Долго вздрагивало безутешно ее маленькое тельце, наконец Галочка отняла руки от лица. "А может, и любит? - прошептала она тихо, устремляя взгляд с надеждой на образа. - Может, так только... на батька сердит?"

   В комнате между тем совсем потемнело, и слабый свет лампадки едва освещал погруженную в сумрак горничку.

   - Нет! Нет! Нет! - вскрикнула она вдруг с приливом горькой, острой обиды, схватываясь с постели и останавливаясь посреди комнаты. - Разве я ему не передавала через Богдану, что на край света уйду за ним, что надо торопиться, что не сегодня-завтра приедет Ходыка, а тогда уже пропаду я навек! А он не подошел даже... С Богданой говорил, Богдане усмехался... А! - вскрикнула она вдруг, замирая в каком-то мучительном подозрении, и вдруг глаза ее вспыхнули ревнивой догадкой; теперь женские мысли помчались уже безудержу, без размышления, как прорвавшие плотину волны. - Так, конечно, что ему во мне? К ней, к ней первой и пришел!.. Богдана первая красуня, Богдана земянка, у Богданы маетки, как у княгини! Только за что ж он дурил мое бедное сердце? Что он сделал со мной? - всплеснула Галочка руками и упала головою на стол. - Нет! Нет, только бы узнать наверное, а там... она уже знает что! - Галя поднялась, поправила лихорадочными движениями выбившиеся из-под повязки волосы, отыскала платок... Грудь ее высоко подымалась, глаза блестели возбужденно.

   - К ворожке, к ворожке! - шептала она прерывисто. - Я знаю... Богдана говорила мне... Там, под Замковою горою за доминиканским монастырем... Она все знает... Она всю правду скажет... Отец узнает? Гневаться будет? Ничего, ничего... Ей все равно... Пусть даже и убьет!

   Галя осторожно притворила двери и, заметивши, что вблизи нет никого, юркнула со двора.

   На улицах темнело. Почти закрыв свое личико большим платком, торопливо пробиралась Галя по уличкам, стараясь идти ближе к домам с Боричева тока на Житний торг. Однако, несмотря на все эти предосторожности, зоркий взгляд пани цехмейстровой не пропустил ее. Праздная и любопытная пани цехмейстрова, строгая блюстительница нравов киевских горожаночек, еще сидела на своем посту у резных ворот своего маленького дома.

   - Ге... посмотрите-ка, пани майстрова, - обратилась она к своей соседке, - кто это улицею бежит? Ей-богу, если меня не дурачат мои старые очи, то войтова дочка.

   - Так, так! Она, она! - захлебнулась от любопытства соседка.

   - А куда бы это она такой поздней порой? - вытянула свою сухую шею пани цехмейстрова, следя за удаляющейся Галей.

   - Куда? - усмехнулась пани майстрова. - Да разве я вам не говорила, голубко, что нынешние дивчата любую бабу проведут?

   - Ну, уж я ее прослежу, - решила пани цехмейстрова, - другой дороги, как мимо моих ворот, нет к войтову дому.

   Но Галя не слыхала шепота кумушек. Скорым шагом спустилась она с Боричева тока и, минувши несколько уличек и переулков, вышла на Житний торг. Прямо перед ней в конце Житнего торга выступал на высокой снежной горе Вышний замок. Казалось, он давил своей огромной массой весь разметавшийся город. Стены и башни его высоко поднимались к небу и темными своими очертаниями заслоняли последний вечерний свет. Влево от Замковой горы выдвигалась небольшая площадка, словно нарочито срезанная в горе. Два высокие столба с перекладиной возвышались на