Романов Пантелеймон Сергеевич - Рассказы

y">   - Словарь ан...ан...глийский,- прочел он,- а дальше крючки какие-то. Тащи, брат, штука хорошая попалась.

   - Горшки накрывать годится,- сказал с полки невидимый пассажир.- Это еще способней картинок.

   - Куда,- тяжельше. Гнет тоже на творог хороший.

   Мужик молча взял книгу, сунул ее в мешок и, наступая лаптями на ноги сидевших в проходе, пошел в своем прорванном кафтанишке обиженно искать другого места.

   - Ай да наследник! - сказал ему парень вслед.

   - Да, жили, жили целый век на трудовой шее, а пришел народ наследство получать - и нету ничего.

   - Дураку никакое наследство в прок не пойдет,- сказал рабочий.

   - А горшки-то накрывать зато есть чем,- сказал веселый парень.

   Все засмеялись.

  

  

  

   Стало ясно, что если так пойдет дело дальше, то все поплывет к богатым, а беднота как была драная, такой и останется.

   И вот в одно из воскресений был получен приказ организовывать комитеты бедноты.

   Но прошло еще пять воскресений, а комитета не организовывали. И когда кто-нибудь напоминал об этом, то лавочник и прасол кричали:

   - Не надо нам бедноты! И так уж все охолостили. Коров помещичьих пропустили, сено тоже, хлеб тоже. Да еще начнет эта голь командовать. Не надо нам бедноты.

   - Ага, не пондравилось! - говорили беднейшие.

   - Еще бы им пондравится,- нахапали у всех, а теперь, глядишь, отчет давать придется.

   Но время шло, а комитета не организовывали и только всем жаловались, что ихним богатеям, как черт наколдовал: все к ним переходит, и скотина и инвентарь помещичий.

   Однажды рано утром приехали двое каких-то из губернии, и отдан был приказ всем явиться в волостной комитет.

   Все пришли с испуганными лицами.

   Коновал как вошел, так, не посмотревши даже на сидевших за столом президиума приезжих, сел на задней лавке спиной к ним и стал набивать трубку, ни на кого не глядя.

   Старик Софрон стоял впереди, опершись грудью на палку, на которую он надел шапку, и неодобрительно посматривал из-под нависших седых бровей.

   Только Андрюшка, растолкав всех, бойко прошел вперед к самому столу и, поигрывая снятым картузом, нетерпеливо оглядывал поверх голов собирающихся, как оглядывает в зале публику один из членов суда, прежде чем доложить председателю, что все готово и можно начинать.

   Иван Никитич тоже протискивался поближе к столу, чтобы ничего не пропустить.

   Вдруг все увидели лавочника и прасола, которые пришли оба в старых пиджаках с прорванными локтями.

   - Ага, забеспокоились...- сказал кто-то.

   Один из приехавших почесал в голове, как бы соображая что-то, и встал.

   - Товарищи! - сказал он,- как у вас прошло распределение?

   Никто ничего не понял.

   - Как у вас обошлось с инвентарем, что от помещиков достался? - повторил приезжий более громко.

   - Тем же концом повернулось...- проворчал кто-то сзади.

   - Оно у бедных не держится...- сказал еще чей-то голос.

   - Оно и не будет держаться, когда вы все действуете вразброд. Вам предлагали средство самозащиты. У вас комитет бедноты организован? Почему нет? Что же вы сами о себе не можете позаботиться? Предлагаю сейчас же приступить к организации.

   Андрюшка, уже пробравшийся на возвышение и стоявший за спиной приезжего, смотрел на всех, перебегая глазами с одного лица на другое, как смотрит доказчик на обвиняемых, уличивший их в обмане и приведший их на следствие; Все молчали.

   - Чего ж они молчат!? - Сами жаловались, а теперь и хвост прижали,- говорили вполголоса в толпе. И все оглядывались друг на друга.

   - Пока не возьмете всего в свои руки, в руки бедноты, до тех пор ничего не будет,- сказал приезжий.

   - Взяли уж...- проворчал коновал, который сам был не богат, но всегда держался установленных порядков и враждебно относился ко всяким новшествам.- Он взять-то возьмет, а сам ни уха ни рыла не понимает, все и идет кверху тормашками.

   - Что?

   - Ничего.

   - Так я коротко предлагаю избрать комитет.

   Все стояли в покорном молчании. К беднейшим принадлежали: Котиха, Захар Алексеич, Афоня, длинный Сидор, Степанида.

   Все они были здесь налицо. И все молчали, как будто то, о чем говорили, их касалось меньше всего.

   - Коротко предлагаю - избрать комитет,- сказал приезжий.

   Все озадаченно молчали, не зная, что они должны делать.

   - Обдерут, сукины дети,- сказал торопливым шепотом Иван Никитич.

   К нему испуганно все повернулись.

   - Последние штаны снимут!

   Все загудели, зашевелились, повертываясь спинами и затылками к столу и возбужденно разговаривая с соседями.

   - Болотские выбрали, теперь они дерут с живого и с мертвого,- сказал негромко прасол.- Я ведь тебя не неволю корову мне продавать, а тогда насильно будут тащить.

   - Не желаем! - крикнуло сразу десяток поспешных и испуганных голосов.

   Андрюшка то взглядывал на приезжего, то на мужиков и делал какие-то неопределенные движения руками, как приехавший со становым на следствие урядник, видя нарушение порядка, только ждет знака начальника, чтобы схватить нарушителей порядка.

   - Дозвольте я их успокою. Тише!! Черти неумытые!

   - Товарищ, не выражайтесь.

   - С ними иначе нельзя.

   Приезжий вдруг решительно встал и сказал:

   - Предупреждаю, что всякие проявления контрреволюционности будут караться беспощадно. А теперь я спрошу: вы свободный теперь народ, товарищи, или нет?

   - Свободны...- сказало нерешительно несколько голосов,- а только не желаем, потому нас кто уж только не обувал...

   - Молчите, когда с вами говорят, обалдуи сиволапые! - крикнул Андрюшка.

   - Оставьте, товарищ, свои выражения.

   - С ними иначе нельзя, товарищ,- ответил Андрюшка,- ежели этих остолопов не крыть, они никакой свободы не поймут,

   - А раз свободный,- продолжал агитатор,- значит вы свободно можете организовать самозащиту против эксплоатации, а не дожидаться, когда к вам из губернии приедут и вас заставят ради вашей же пользы.

   - Чудеса!.. то никогда об нашей пользе не заботились, а тут вдруг прихватило.

   - Обдерут...- опять негромко сказал Иван Никитич.

   - Ну что же молчите?

   - Вот привязался-то, господи, батюшка,- сказал кто-то сзади.

   - Хуже барщины. Как приедет какой стрикулист, так и гонят. И правда уж не хуже собак ученых: по звонку все бегаем.

   - Известное дело хуже барщины: там хоть душу не тянули, а свою порцию по указанному месту получил и гуляй смело,- сказал кузнец,- а ведь это выматывает, выматывает,- сил никаких нет.

   И он сделал движение выйти на двор, как бы желая освежиться.

   - Выходить нельзя! - крикнул агитатор, посмотрев через головы на дверь.

   - Тьфу, чтоб тебя! - сказал вернувшись кузнец.

   - Да... уж дело до того доходит, что... не дают. Строго.

   - Кто здесь беднейшие? - спросил агитатор, встав.

   - Мы - беднейшие! - крикнул Андрюшка, схватив за рукав Котиху и Захара Алексеича, который споткнулся от неожиданности и уронил шапку.

   Степанида тоже сунулась было наперед, но Иван Никитич, дернув ее сзади за полушубок, торопливым шопотом сказал:

   - Куда тебя черти несут! Голову на плечах надоело носить?

   Та испуганно оглянулась и, боясь, как бы не заметили от стола ее движения, быстро юркнула в толпу.

   - Эти граждане заслуживают доверия? - спросил агитатор, указав на Андрюшку, Котиху и Захара Алексеича.

   Андрюшка ястребом смотрел в глаза всем, быстро иеребегая с одного на другого. Захар Алексеич, стоя с шапкой в руке и с соломой в волосах, наивно переводил взгляд с собрания на агитатора, как бы ожидая своей участи и не зная в точности, что с ним сделают.

   - Заслуживают... Ну, прямо не знаешь, куда податься.

   - Значит, против их кандидатуры ничего не имеете?

   - А черт их дери. Бери хоть себе на шею.

   - Я те поговорю! - крикнул Андрюшка,- дали хаму свободу, а он уж обрадовался.

   - Оставьте же ваши выражения, товарищ! - крикнул нетерпеливо агитатор,- вы мне работу срываете.

   - Я тебе зубы-то почищу...- сказал уже кому-то шопотом Андрюшка, показав из-под полы кулак кому-то в сторону печки.

   - Что-то, ай выбирать хотят? - спросил длинный Сидор.

   - А ты только проснулся?..

   - Требуются три лица,- сказал агитатор,- председатель, товарищ председателя и секретарь. Это будет президиум.

   - Вот эта сволочь, Андрюшка, теперь нос задерет - беда!

   - Вчера коров гонял, а нынче в председатели попал.

   Андрюшка, презрительно сощурив глаза, только посматривал.

   - А вы все грамотные? - спросил агитатор.

   Наступило молчание.

   Глаза всех жадно остановились на Андрюшке. Тот покраснел и молчал.

   - Ай дверями обознался? - послышались насмешливые голоса:

   И все вдруг почувствовали, что он сорвался. Агитатор остановился в нерешительности.

   - Безграмотных нельзя,- сказал он.

   Тогда все увидели, что лавочник протискался к столу и сказал:

   - Этот человек достоин, а в грамоте я могу заменить, помогнуть.

   - А кто он? - спросил агитатор у Андрюшки, доказав на лавочника.

   - Чужого труда не эксплоатировал!..- быстро проговорил Андрюшка, почувствовав надежду на спасение.

   - Тогда его можно секретарем,- сказал агитатор.

   Человек десять хотели было крикнуть, что он кулак, и уж подняли кверху руки, но сейчас же опустили при мысли, что не к чему соваться, когда не спрашивают, а то тот же лавочник ведь все равно не туда, так сюда пролезет и начнет гнуть потом. За лавочником вышел прасол.

   - Глянь полезли! - сказал кто-то.

   - А ты думал,- дремать будут? Не такие люди.

   - Голосую,- сказал агитатор.

   - Мать честная, сейчас пролезут, ей-богу пролезут! - говорили в толпе.

   - Кто подает голос за Андрея Кирюхина?

   Андрюшка, сжав кулак, ястребиным взглядом обежал всех, и всякий, с кем он встречался взглядом, поспешно поднимал руку.

   - Единогласно.

   - Иван Карпухин! - объявил агитатор.- Кто за него, прошу поднять руки.

   - Попали! - сказал кто-то.

   И все нехотя подняли руки.

   Когда очередь дошла до кандидатуры Захара Алексеича, то он, поднимавший оба раза перед этим руку, поднял, ее и теперь.

   - Куда ж ты, черт, тянешь! - крикнул Андрюшка, подскочив к нему и ударив его по поднятой руке,- уж сам себя выбираешь?

   - Избран единогласно.

   - Он заместо эксперта пойдет,- сказал Сенька.

   - Лавочник-то пролез, сволочь!

   - Присылают нового человека, нешто он знает. Головы...

   - Округ пальца обвели, сукины дети.

   - Вот так комитет бедноты! Чем черт не шутит.

   - Самозащиту, говорит, вам из губернии предоставим. Ну не сукины дети?!

  

  

  

   Из подъезда пятиэтажного дома вышел какой-то очень полный человек в шубе с бобровым воротником.

   Стоявшие на углу извозчики задергались и штуки три сразу подкатили к подъезду.

   Первый был на маленькой мухортой лошаденке.

   Толстый человек с сомнением посмотрел на лошадь и сказал:

   - Что же это у тебя лошадь-то такая?

   - А какой же ей еще быть?

   - Такой... ведь это кошка, а не лошадь.

   Извозчик утер нос рукавицей и сказал:

   - Ничего... Она глядеть только, что кошка, а ежели ее разогнать, в самый раз будет.

   И когда седок сел и они поехали, извозчик прибавил!

   - Вот только дворники, дурацкие головы, все снег счищают. Чуть нападет снежку, как эта саранча налетит и опять все до мостовой сдерет. Вишь, вот, заскребло. Эй, Черт Степаныч,- крикнул он дворнику, который надсаживался, скалывая лед с мостовой,- что ж ты и дерешь до живого мяса?

   - До какого это живого мяса?

   - До такого... ездить-то по чем?

   - А ты бы еще толще себе седоков-то выбирал. Вишь, черта какого отхватил. Нешто по этакой дороге можно таких возить! Ошалеть надо! Ведь это что, сукины дети, как лошадей мучают,- прибавил дворник, когда извозчик отъехал на некоторое расстояние,- мерин какой взвалился... Нет того, чтобы лошадь по себе выбрать... Сволочи!

   - Извозчик, что вы не подадите заявление, чтобы снег до камней не счищали,- сказал толстый седок, обращаясь к извозчику.

   Извозчик в своем большом, не по его росту, синем кафтане и старой меховой шапке, мех которой торчал сосульками в разные стороны, точно его иссосали котята, каждую секунду дергал локтями, приподнимался и чмокал губами. Он некоторое время молчал, потом сказал:

   - Что ж подавать, все равно ни черта не выйдет.

   - А вы пробовали?

   - Что ж пробовать-то?.. Теперь и ездить-то всего один месяц осталось.

   - И в один месяц лошадь задрать можно.

   - Когда седоки легкие, не задерешь.

   Проходившие два парня, увидев толстого, сказали:

   - Мать честная, и на каких хлебах только эти черти пухнут? Жали-жали их, а они опять, как ни в чем не бывало: то людей мучали, а теперь на лошадей навалились.

   Извозчик повернулся к седоку и сказал:

   - Все насчет вас.

   - Поезжай, поезжай. Этак на тебе в два часа не доедешь.

   - Да вы и на другом не доедете... Покамест на колесах ездил, все одни худощавые попадались, а как зима пришла, так и навалились одни туши,- проворчал он про себя.

   - Спасибо, все-таки хоть меньше таких стало,- сказал один из парней,- а что если бы перевороту не было, всех бы лошадей вдрызг порезали. Вишь, надрывается, бедная. Ведь по делу - она должна на нем ехать, а тут он на нее забрался.

   - Деньги есть, вот и забрался. Он на кого хочешь заберется.

   Лошаденка, надрываясь, скребла по камням и на горке в узком месте совсем остановилась. На рельсах стоял испортившийся вагон трамвая, и проехать можно было только в одну лошадь.

   - Ну, чего же там стал? - закричали, наехав задние.

   Извозчик, привстав, настегивал лошаденку кнутом, она дергалась во все стороны и не могла свезти саней.

   - Ах, мать честная...- сказал извозчик, поправив шапку, и, повернувшись, посмотрел с сомнением на седока, потом покачал головой и сел.

   - Что ж ты сел-то? Ну тебя, братец, я слезу лучше,- сказал толстый человек.

   - Постой, постой, сейчас сил наберется и стронется. Ведь вот племя-то проклятое. И снегу никакого нету, а он скребет. Вишь, вылизал. Чтоб у него, окаянного, все печенки перевернулись!

   - Что там стали-то? - кричали сзади, где уже набралась целая вереница саней.- Трамвай, что ли, дорогу загородил?

   - Какой там трамвай, туша какая-то едет, лошадь прямо из сил выбивается, стронуть не может.

   - Какая туша?

   - Да седок очень тяжелый.

   - Ах, сволочи!

   - Эй, дядя, что ж ты угорел? - сказал, подойдя, милиционер.

   - А что?

   - "А что?" - сажаешь-то таких по этакой дороге.

   - А что ж мне с голоду, что ли, подохнуть, когда на меня все такие наваливаются, уж другого нынче такого везу. Вот жизнь-то окаянная!..

   - Окаянная... а ты по себе бы дерево рубил. Видишь, какая дорога, а наваливаешь сверх меры. Вот штрафовать вас, сукиных детей, за истязательство животных.

   - Что ж мне весы, что ли, с собой возить? - сказал угрюмо извозчик.

   - Весы... а на глаз-то прикинуть не можешь? Ведь из него три человека выйдет. Движение-то вот остановил все. Ну? Чего моргаешь-то?

   - Я тут ни при чем, с седока спрашивайте.

   - С седока... Пешком-то не могли оба пройти?

   - А кто ж со мной поедет-то, если я буду всех пешком приглашать. Эй, мол, дядя, не хочешь за рублевку до Страстного рядом с санями пройтись? Выдумывать-то мастера. Вы б вот лучше не велели дворникам до мостовой скалывать.

   - Они поступают на основании распоряжения, а ты должен сообразоваться, таких чертей не возить.

   - Вот черт-то: сел посередке и запрудил все,- говорили сзади.

   Около саней с толстым человеком собралась толпа. Все стояли в кружок и смотрели на него, как смотрят на вагон, сошедший с рельс.

   - Где ж ему по камням ездить. Для него особую дорогу насыпать надо.

   - Ты бы снежку-то под него подсыпал,- крикнул кто-то дворнику,- ведь все равно стоишь, ничего не делаешь.

   - Тут подсыплешь, а дальше опять камни. Что ж, я за ним по всей Москве с лопаткой и буду бегать?

   - Таких на вес бы принимать. Да норму определить: как против нее пуд лишнего, так вдвое драть. А то ежели их по головке гладить, они так расплодятся, что все движение в городе остановят. Вишь, вон, сколько народу ждет, а он сидит, как будто не его дело,- говорили кругом.- У, сволочь... Прямо все сердце переворачивается.

   - Э, ну тебя к свиньям,- сказал толстый человек, вылез из саней и, сунув извозчику рублевку, пошел пешком.

   Лошадь сразу тронулась. Движение возобновилось.

   - Вот все дело и было в нем, а дворники тут ни при чем,- сказал милиционер.

   - Что это тут было-то,- спрашивали задние, поравнявшись с толпой, которая все еще стояла и смотрела вслед толстому человеку.

   - Что было... вон черт пошел! Как сел поперек дороги, так и запрудил все.

   - По такой дороге всех людей на зиму взвешивать бы надо. Как больше, скажем, пяти пудов, так из Москвы к чертовой матери.

  

  

  

   В пригородной слободе был праздник, и народ толпился на улице.

   Вдруг кто-то закричал:

   - Глядите, что делается-то!

   Все бросились к крайнему сараю и увидели, что на лугу, около лесочка, с остервенением возятся два человека. Они то падали, то вскакивали на ноги и били друг друга, причем один кричал, а другой бил молча. Видимо, один нападал на другого.

   - Что за притча? - сказал кто-то,- кто бы это мог быть?

   - Один, кажись, наш, Андрон Евстигнеев как будто.

   - Да, похоже. Он, он, так и есть. Его шапка. Вон сшиб и шапку,- крикнула молодка в розовой кофте.

   - Подрались, знать, за что-то.

   - Пойтить разнять, что ли?

   - Сами справятся, что ж лезть-то, может, он его за дело учит.

   - Ежели это Андрон, то должно за дело, он чтой-то вчерась свеклу продавал, да, кажись, гнилой навалил.

   - Вот народ-то пошел,- сказала старушка в беленьком платочке, тоже смотревшая на дерущихся,- из-за свеклы грех на душу берет да еще по горбу попало, а там, глядишь, морду раскровянит.

   - Морду-то ничего, а вот как двух ребер недосчитаешься, это дело хуже. Погляди, пожалуйста, как лупит! - отозвался пожилой мужичок, присаживаясь на бревно и закуривая папироску.

   - У нас в прошлом годе так-то подрались двое на кулачки, так у одного все передние зубы и вылетели, у другого почки отбиты. Так до сих пор согнувшись ходит. Семена Стрежнего сын.

   - Знаем, рыженький такой.

   - А то иной раз без глаза остаются, тоже хорошего мало.

   - Ребятишки уж полетели.

   - Это им первое удовольствие.

   - Ведь убьет мужика, посмотри, пожалуйста, к березе его прижал!

   - А что ж, и убьет. Нешто долго до греха? Человек же, когда озвереет, так себя не помнит,- сказал пожилой мужик, сидевший на бревне,- в прошедшем году как-то у нас двое в Семеновке подрались; ну, их розняли, когда уж увидели, что у одного глаз выбит. Так он с выбитым глазом еще догонять бросился того, да в обиде потом на всех, что розняли их. Он бы, видишь ли, ему показал, как глаз выбивать. А сам же кричал, народ созвал, вот не хуже этого... Вишь орет... словно поросенка режут.

   - Кажись, это Андрон. Ну, значит, за дело учит.

   Побежавшие на место происшествия ребятишки пробежали уже половину расстояния; один из них споткнулся на кочку и растянулся во весь рост, потом вскочил и опять побежал.

   - Вот кто любит на драку-то смотреть, морду кровь себе разобьет, и уж добежит посмотреть!

   - Сам, небось, сидишь, смотришь. А если б ноги были молодые, еще, глядишь, тоже побежал бы.

   - Мне и отседова хорошо видно.

   - Теперь чтой-то стало выводиться, а прежде, бывало, как масленица, так все идут на бой. Бывало, как зареченские с нашими сойдутся стенка на стенку, так сколько морд раскровянят - ужасти! Ноги ломали. Иной звереет, кол из горожи выдернет и пойдет крошить.

   - Любили.

   - Зато судов этих не знали! Посчитают друг другу ребра - и ладно. А теперь как чуть что - суд, милиционер...

   - Да, теперь выводиться стало.

   - Народ стал очень образованный; вишь, как праздник, так молодые все в город уехали - мячики там гоняют.

   - Матушки, матушки, погляди, что делается!..

   Вдруг все замерли: один из дравшихся упал на траву, а другой - что-то пошарив по его одежде и оглянувшись на подбегавших ребятишек, бросился в лес.

   - Кажись, камнем по голове хватил...

   Мальчишки, через минуту добежавшие до упавшего, окружили его и стали что-то кричать и махать руками; часть глядевших на драку бросили грызть подсолнухи и со всех ног кинулись на место происшествия, остальные же - тревожно переглянувшись, тоже пошли поспешным шагом.

   - Долго ли до греха... хорошо, если без памяти лежит, а как, если вовсе мертвый? - говорили разные голоса шедших торопливым шагом людей.

   - Убили! Человека убили! - кричали ребятишки испуганными голосами.

   Убитый лежал, раскинув широко руки, с проломленной головой.

   Он оказался ограбленным, так как у него был выворочен карман и сорваны часы, от цепочки которых осталось в петле пиджака только колечко.

   И кстати тут увидели, что это совсем не Андрон, а неизвестный мужчина, очевидно, шедший к перевозу на реку. Убийство было, несомненно, совершено с целью грабежа.

   Около убитого уже толпился сбежавшийся со всех концов народ. От слободы бежали еще и еще, как бегут при звуке набата на пожар.

   - Ясное дело, что бандит,- говорили в толпе,- подкараулил в лесу и наскочил.

   - Когда ж он убил-то? - спрашивали вновь подбегавшие со стороны другой деревни.

   - Да вот сейчас только, при нас,- сказала молодка в розовой кофте.- Мы вон там на горочке все сидели.

   - И мужики были?

   - А как же, и мужики все были. Долго справиться не мог, мужик-то здоровый, должно, был. Уж потом, знать, камнем пригадал ему голову разворотить.

   - Что ж на помощь-то не побегли? - спросила старушка, запыхавшаяся от бега.

   - Да ведь кто ж его знал-то... Мы думали, что драка какая, или за дело учит. Нешто угадаешь! А мы долго смотрели, мужик-то здоровый был, долго не сдавался.

   - Ах, ты господи, ну, как тут жить, когда людей прямо на глазах убивают.

   - Ни закона не боятся,- ничего.

   - Небось, дети остались...

   - А главное дело - не боялся, на глазах у всех бил,- сказала опять молодка в розовой кофте: - мы всей деревней почесть стояли, он и внимания не обратил.

   - Да... это уж последнее дело,- сказал, покачав головой, мужичок в поддевке.- Ну я понимаю - ночью, уж если, скажем, такой отъявленный человек, что ему ничего не стоит душу загубить, а то ведь днем, на виду у всех не побоялся!

   - Вон милиционер идет.

   - Когда совершено убийство? - спросил милиционер, оглядывая собравшуюся вокруг трупа толпу.

   - Да вот сейчас только,- сказало несколько голосов.

   - А кто-нибудь видел?

   - Да все видели,- отозвалось опять несколько голосов,- при нас же и дело было.

   - А почему не воспрепятствовали?

   - А кто ж его знал, что он убить хочет. Мы думали, он просто бьет его. Может, за дело учит.

   - Мы думали это насчет свеклы,- сказал чей-то голос.

   - А он просил помощи?

   - Как же, кричал здорово.

   - Ну, и что же вы?

   - А какая драка без крику бывает?

   Милиционер некоторое время о чем-то думал.

   - А вы где же были-то? - спросил он наконец.

   - Да вон на горочке все сидели,- сказала молодка в розовой кофте.

   - Упокой, господи, душу его,- сказала старушка, перекрестившись.

   Милиционер вынул книгу и карандаш, потом присел на корточки и стал писать протокол.

   - Убийство с целью грабежа? - спросил он, не поднимая головы.

   - С целью,- сказало несколько голосов.

   - При свидетелях?

   - При свидетелях.

   - Кто именно? - спрашивал милиционер, глядя вниз и держа карандаш наготове.

   - Почесть вся деревня была,- отозвалось несколько голосов.

   - Убийца скрылся?

   - Скрылся.

   - Тоже на глазах у всех?

   - На глазах. Вот сюда, в лесок побежал.

   Милиционер перевел взгляд в сторону леса и опять стал писать.

   - Да это уж каким головорезом надо быть, чтобы на глазах всей деревни человека зарезать,- сказал кто-то.

   - Теперь не найдешь!

   - Где ж теперь найтить. Лови ветра в чистом поле.

   - Что же, он долго его бил? - спросил милиционер, кончив писать.

   - Долго. С четверть часа возился. Мужик очень здоровый был.

   - Ну, ладно, двое останутся при мертвом теле, а остальные расходитесь.

   Все стали расходиться, оглядываясь на труп. Шедшая сзади всех старушка покачала головой и сказала:

   - Вот грех-то... Ну, ежели бы ночью или в безлюдном месте, а то прямо на глазах у всей деревни. Как же он не боялся-то?

   - Вот то-то и загадка-то,- отозвался кто-то.

  

  

  

   Писатель, прославившийся своим юмором, принес редактору рассказ о том, как сотрудники Союзмяса контрактовали свиней в деревне. Мужики, порезавшие своих свиней, таскали со двора на двор единственную оставшуюся в деревне свинью. И контрактанты выдали под нее 3 500 рублей авансов.

   Редактор оказался очень смешливым человеком. Он при каждой удачной подробности рассказа хохотал, откидываясь на спинку кресла, и кричал, махая руками:

   - Ой, не могу, уморил! Подожди, дай отдышаться...

   Когда писатель кончил, редактор все еще несколько времени смеялся неунимавшимся смехом, потом сказал:

   - Убийственный рассказ. В самом деле, сукины дети, настряпали магазинов по всей Москве и кроме плакатов в них ничего нет. Какой же это союзмясо, когда союз есть, а мяса нет? На несколько магазинов со всего Союза не могут собрать. А обратил внимание на эти плакаты? На первом стоят три жирных белых свиньи. Это в 30-м году.

   На втором за этими свиньями виднеются многочисленные спины их потомков. Это уже в 31-м году.

   На третьем - весь горизонт заполнен свиными спинами. А магазины в 31-м году стоят заколоченными, и эти плакаты все пожелтели и засижены мухами. Хоть бы догадались их снять.

   - Значит, одобряешь рассказ? - спросил писатель.

   - Что же я идиот, по-твоему, чтобы такого рассказа не одобрил?

   - Когда печатать будешь?

   - Что печатать?

   - ...Рассказ.

   - Какой рассказ?

   - Да этот, конечно!

   - Этот?.. Ну, что ты, милый... Неудобно.

   - Почему?

   - Антисоветский рассказ. Сочтут за насмешку над нашим животноводством и квалифицируют как вылазку классового врага. Ведь ты в нем искажаешь действительность. У нас, насколько тебе известно, есть и плохое и хорошее, даже грандиозное, а ты выбрал один уродливый факт и приклеиваешь его ко всему животноводству.

   - Почему же ко всему животноводству. Все знают, что у меня природа сатирика и что к рассказу нужно относиться условно, как к сатирическому произведению. Потом об этих безобразиях и без того все знают.

   - Мало что знают... Знают, да молчат. Вот что, в рассказе есть ценное зерно, и ты со своим талантом можешь его сделать великолепно. Переделай его или напиши снова, но так, чтобы в нем была диалектика, борьба положительного с отрицательным. И, конечно, с победой положительного, потому что мы идем вперед, а не назад.

   - Но неужели нельзя просто отдохнуть и посмеяться над остроумным рассказом? Сейчас люди очень устали. А смех больше всяких развлечений дает отдых.

   - Искусство для нас не развлечение,- сказал нахмурившись редактор и сейчас же другим тоном, тоном настойчивого педагога, исправляющего ленивца, прибавил:- Поработай, поработай над рассказом в другом плане и приноси. Только этот не рви.

   Через две недели писатель принес заново написанный рассказ о том, как в совхозах и колхозах сначала остро стоял вопрос животноводства, крестьяне уничтожали скот, чтобы не отдавать его в колхозы. Союзмясо послал опытных агитаторов, которые организовали из деревенской бедноты бригады, и после тяжелой борьбы задания стали выполняться, и наконец Союзмясо смог доверху завалить свиным мясом свои магазины.

   - Замечательный рассказ!- воскликнул редактор.- Знаешь, чрезвычайно убедительно. Только вот напрасно насчет магазинов, что их доверху завалили мясом. Это не соответствует действительности. В остальном же превосходно, У тебя прекрасно разработана животноводческая проблема. Откуда ты все это почерпнул?

   - Я прочел всю имеющуюся по этому вопросу литературу и на ее данных построил рассказ.

   - Очень убедительно. Сейчас же сдаю в набор. Вот видишь, и сатирик при желании может написать рассказ, который по нынешнему времени всякий редактор у тебя с руками оторвет.

   Потом, помолчав несколько времени, он засмеялся и покачал головой, видимо, что-то вспомнив.

   - А для первого варианта ты никакой литературы не изучал?

   - Какая же там литература, там - жизнь,- сказал писатель.

   - Да... остро и смешно. Уморил.

   Когда писатель уходил, редактор остановил его и сказал:

   - Вот что. 15-го числа у меня соберется кое-какой народ, все большие знатоки и любители литературы, твои горячие поклонники, отдохнем, поговорим об искусстве. Приходи и прочти свой рассказ.

  

  

   В назначенный вечер редактор всем приходившим гостям говорил:

   - Ну, сегодня вас уморю, будете благодарить.

   - В чем дело?

   - Не скажу. Сами узнаете.

   Когда пришел писатель, редактор, фыркнув и зажав рот рукой, спросил шепотом:

   - Принес?

   - Принес.

   - О, черт возьми, ну и будет потеха!

   Писатель поправил очки и, несколько удивленно посмотрев на хозяина, хотел было спросить, какая потеха ожидается на вечере, но уронил шапку и не спросил.

   Появление писателя в связи с неясными намеками хозяина заставило гостей насторожиться. Любители посмеяться толкали друг друга, когда после ужина писатель доставал из портфеля рукопись.

   - Какая тема?- спросил кто-то из гостей.

   - Тема - животноводческая проблема,- почему-то очень поспешно сказал хозяин, засмеявшись при этом во все горло, чем смутил автора.

   Тот с недоумением посмотрел на хозяина, но подтвердил, что действительно тема рассказа - животноводческая проблема.

   У дам при этом известии брови полезли наверх.

   Но с первых же строк, трактовавших об отрешении крестьян от капиталистической психологии под влиянием агитации, все слушатели покатились со смеху, чем смутили и озадачили автора.

   А хозяин так вздрогнул и передернулся, точно ему в открытый нерв зуба что-то попало.

   Слушатели с улыбками переглядывались и перешептывались.

   - Остроумная выходка - пародия на современную литературу.

   - Да, да, обратите внимание, как он уловил язык; тон.

   - Действительно остроумно, все написано по готовому рецепту, как пишут сейчас почти все. Очень удачно.

   Так как чтение в том же тоне продолжалось, то все решили, что это, может быть, и остроумно, но перехвачено в смысле длительности. Но чтобы не обидеть не совсем удачных остряков - хозяина и автора,- все стали усаживаться поудобнее, как это делают на длинных, утомительных докладах, чтобы хватило терпения и сил высидеть до конца.

   Когда автор от описания прорыва перешел к восстановлению животноводства, слушатели стали переглядываться. Автор чувствовал общее движение и хотя не видел через очки ясно лиц, но стал ощущать больше уверенности от сознания того, что, значит, рассказ производит впечатление. И голос его зазвучал ровнее и спокойнее.

   Один из гостей наклонился к своему соседу и сказал;

   - Уморит, подлец! Весь хмель из головы выскочил...

   - Выскочит... Просто не знаешь, как реагировать. Как будто сделали из тебя дурачка, а тебе нечем даже защититься.

   Когда чтение кончилось, водворилось общее молчание, какое бывает, когда после длинного доклада председатель спрашивает: "Может быть, у кого-нибудь есть вопросы?"

   Но этой фразы сказано не было, и все гости, точно после.окончания проповеди, целой толпой повалили в переднюю. Удержать их не было никакой возможности, У всех оказались больны жены, дети...

   Когда они все ушли, хозяин повернулся к озадаченному писателю и сказал:

   - Ты что, издевался, что ли, надо мной и над всеми?

   - А что? Чем?..

   - Как это "чем"?! Зачем ты читал эту чертовщину? Кому это нужно? Я взял его у тебя для печати, а вовсе не для того, чтобы читать его людям, понимающим толк в литературе. Я просил тебя прочесть первый рассказ, а не эту макулатуру. Нужно быть идиотом, чтобы не понимать таких простых вещей.