Ряховский Василий Дмитриевич - Евпатий Коловрат

   Половецкое торжище на Рясском поле весной 1217 года удалось на славу. На торжище прибыли кочевники из дальних улусов на Волге-реке, с Калмиуса и медведицы. Половцы пригнали большие косяки коней, навезли множество товаров из Персии, из арабских и тюркских стран, невольниц из далекой Индии, чудесные веницейские зеркала, самоцветы и благовонные масла. А больше всего вывели на торжище дикие кочевники русских пленников, за которых назначали крупные выкупы.

   На Руси в том году было сытно. Князья рязанские прибыли на торг с полными мешками золота и серебра, что добыли в походах на балкарское царство и на племена лесной мордвы. Князья не скупились на выкуп пленников, пировали с половецкими ханами, любовались на конские игрища, где состязались русские наездники с половцами, пили хмельные напитки, от которых кружилась голова...

   Особенно шумно гуляли на торжище два брата - рязанские князья Владимировичи, Глеб и Константин. После торжища князья эти позвали друзей-половцев с собой на Рязань. Те пошли двумя полками, с обозом и с запасными конями, словно отправлялись в боевой поход.

   Прибыв вместе с половцами в княжеское село Исады, Владимировичи позвали на пир своих родичей - князей рязанских и пронских, муромских и коломенских. "Приходите, - говорили гонцы Владимировичей, - да пир сотворим и уряд учиним: жить всем князьям в мире и положить предел усобицам!"

   Ночью, накануне пиршества в Исадах, к рязанским стенам прискакал на взмыленном коне одинокий всадник. Воротная стража долго выспрашивала прибывшего. Нетерпеливый всадник колотил рукоятью меча в окованные полотнища дубовых ворот. На стук пришел к воротам сотник Коловрат и, признав по голосу ночного путника, приказал впустить его в город.

   Коловрат проводил всадника до княжеского терема.

   Ночного гостя встретил в рубленных сенях молодой невысокий и быстроглазый князь Юрий. Он окинул взглядом могучего гонца.

   Тот переступил с ноги на ногу и тихо сказал:

   - Поостерегись, Юрий Игоревич, и князя Ингваря удержи. В Исады вам пути нет.

   - Что так? Почему такие речи, Ополоница?

   - Злое умыслили Глеб и Константин на вас и на прочих своих сородичей. Быть великой беде.

   Юрий сбросил с плеча легкий цветной кафтан и схватил Ополоницу за руку:

   - Садись и говори к ряду!

   ...Ополоница вышел из княжеского терема под утро, когда над стенами города появилась багряная полоска погожей зари. Воин сел на отдохнувшего коня и погнал его в сторону Исад.

   Княжеский пир начался в обеденную пору.

   На зов родичей пришли с малой дружиной, с воеводами и ближними боярами Кир-Михаил Всеволодович Пронский, Ростислав Святославович, Глеб и Роман Игоревичи да родной брат хозяев пира - Изяслав Владимирович.

   Князья-гости вошли в шатер. Перед каждым из них слуги-отроки распахивали алый полог и принимали от них мечи.

   Столы, ломившиеся от яств и серебряных ковшей с игристыми заморскими винами и домашними выдержанными медами, говорили о широком радушии хозяев.

   А тем временем в стольной Рязани царила тревога. По зову князей Ингваря и Юрия в город прибыли воины из посадов и ближних застав. Княжеские люди собирали на Оке и Проне плотогонов, гребцов, гостей и чужеземных воинов, выдавали безоружным мечи и секиры и вели на городские бойницы. Небольшой отряд княжеских всадников во главе с храбрым сотником Коловратом выехал под вечер за городские ворота и углубился в лес, что обступал дорогу на Исады.

   Глеб, широкоплечий и сильный, с сухим лицом и ясными ястребиными глазами, усадив гостей, складно заговорил о братской верности, о том, как надлежит князьям любить отчую землю и заботиться о ее благе. Князья слушали насторожено: уж давно просачивались к ним слухи о похвальбе Глеба перед великим князем Владимирским, об умысле его собрать воедино всю Рязанскую землю и возвеличить ее над всей Русью.

   Гости переглянулись и подняли первые ковши с опаской. Каждый подумал о своем уделе и о том, что не пристало Владимировичам возвеличиваться над старшими ветвями Святославовичей и Игоревичей. Но за первым ковшом потянуло на второй. Речи Глеба перестали резать уши и тревожить сердце. Князья и бояре братски чокались коваными ковшами и распустили запоны своих шитых парчой и золотом кафтанов.

   За столом прислуживали тихие отроки. И некто из гостей не обратил внимания на то, что под одеждой у отроков висели короткие мечи.

   Когда пир стал шумен, полы шатра вдруг распахнулись и в шатер ворвались половецкие воины. Половцы были в рысьих шапках и боевых кожаных нагрудниках, расписанных священными идольскими знаками. Князья-гости и их ближние схватились за поясные ножи, но тихие отроки удержали их сзади за локти. Угрюмые половцы взмахнули кривыми клинками. На столы с яствами брызнула кровь.

   Ополоница стоял за спиной Глеба. Ни один мускул не дрогнул на лице его при виде, как один за другим падали на стол князья и бояре - "узорочье рязанское". Но когда пал грудью на стол белокудрый красавец Изяслав, сраженный подлым ударом в спину, Ополоница с силой сжал рукоять своего меча...

   Почти десять лет он служил князю Глебу. Он высоко ценил его за ум, за редкую среди князей ненасытность знания, за храбрость и сильную вволю. Давно поделился Глеб со своим верным сотником мыслями объединить под своей рукой Рязань, отплатить князю Владимирскому за унижения, что претерпели рязанцы от неистового Всеволода-Дмитрия, прозванного Большим Гнездом, потом протянуть свою руку на Днепр и Волхов - к древнему Киеву и богатому Новгороду... Ополоница разделял мысли князя и отдавал ему должное: по уму и быстроте мысли не было ему равного среди князей рязанских и владимирских. Отталкивала Ополоницу от Глеба лишь его жестокость.

   Когда половцы, вытирая о полы окровавленные клинки, потянулись к выходу из шатра, Глеб обернулся к Ополонице:

   - Поднимай дружину, друг сотник, - и на Рязань! В руках твоих жизнь Ингваря и Юрия.

   Ополоница склонил голову и вышел из шатра.

   Вместе с князьями были перебиты все воины и именитые люди, прибывшие на званый пир. Тела убитых сбросили в ямы, из которых княжеские гончары брали недавно глину, и чуть присыпали сверху землей и угольем.

   Вечерело. В саду, замлевшем от солнца и пчелиного звона, пахло мятой и огуречной травой. Вокруг стояла такая мирная тишина, что у воина закружилась голова.

   Через некоторое время дружина Глеба, числом до двухсот воинов, спешной рысью пошла в сторону Рязани.

   Поздним вечером, когда над окской поймой вспыхнули во множестве звезды и кровавым пламенем загорелся в лугах костер табунщиков, младший из князей убийц, Константин, также повел большой свой полк на Рязань.

   Был этот Константин невысок ростом и широкоплеч; большая круглая голова его поросла темным волосом; такими же темными были у него глубоко посаженные глаза. Этот князь он сидел в городце Мещерском - все время проводил в бранных походах, воевал мурому и ерзю [группы, на которые делилась мордовская народность], доходил со своими войсками до рубежей Суздальской земли, и много страшных рассказов ходило в народе об этом жестоком воителе.

   Глеб понимал, что войско на Рязань надлежало вести ему, чтобы сразу же занять большой стол. Но даже у него не достало сил обнажить меч на двух братьев Игоревичей, один из которых, Юрий, был спутником его детских лет.

   - Пойди на Рязань, ты, брат, - сказал Глеб Константину. - Ополоница поможет тебе, и к утру завтра мы займем с тобой рязанский стол.

   Полк Константина шел размашистой рысью. Хмельные воины перекрикивались и бряцали оружием. Склонив голову на грудь, Константин ехал молча. В его темных барсучьих глазах зеленым светом отражался ущербный месяц.

   На выезде из большого леса, когда слышен стал лай псов на Рязани, полк Константина встретил Ополоница.

   Заслышав голос сотника, всадники осадили коней. Многие из них сошли с седел на землю.

   Константин спросил Ополоницу:

   - С тобой ли головы князей-ослушников?

   Вместо ответа Ополоница ударил Константина шестопером. Не успел сраженный князь упасть на землю, как весь полк был оцеплен. Опешившие воины Константина перемешались, попытались было взяться на мечи, но не сумели выстоять под напором и один за другим перешли на сторону победителей.

   Наутро Глеб, ведя за собой половецких наемников, подступил к стенам Рязани.

   Бой длился почти весь день. Видя малую силу осаждавших, рязанцы раскрыли ворота и вступили с половцами врукопашную. Половцы дрогнули и побежали. Победа рязанцев была полной. Среди мертвых Глеба не нашли. Много дней спустя прибежал в город толмач [переводчик] и сказал, что князь-убийца утек вслед за половецкой ордой на Дон.

   Константина же верные слуги увезли в Киев, и оправившись от раны зломысленной князь много лет бесславно воевал против Даниила, князя Галицкого.

  

   С того времени Ополоница сделался самым ближним человеком князю Юрию.

   Одногодки, оба лихие наездники, князь и Ополоница почти не расставались: вместе рыскали по степям, где паслись отбитые у кочевников табуны коней, спали под одним плащом и пополам делили хлеб из дорожной кисы [кошель или мешок, затягиваемый шнурком].

   В долгих беседах Юрий познал тонкий ум воина. Он любил рассказы Ополоницы о его скитаниях в Черниговской и Северской землях. Родом Ополоница был из Коломны. Оставшись сиротой, он ушел с паломниками в Киев и несколько лет жил в Лавре на послухе. Там он научился разбирать по столбцам грамоту и от древних монахов, ведущих летопись, прознал об эллинской премудрости и о философах Рима. Однако монастырская тишина скоро детине наскучила. Взял он у старцев благословенье и ушел в войско князя Черниговского. Оттуда его переманил к себе рязанский Глеб, умный и пытливый князь, помышлявший о главенстве над Русской землей.

   Не один раз спрашивал Юрий Ополоницу:

   - Почто отшатнулся ты от Глеба? Ради чего обрекал свою голову мечу?

   Ополоница отмалчивался. Но один раз он оторвал взгляд от ременной узды, что чинил, держа в коленях, и прямо посмотрел в глаза Юрию:

   - Беды не хотел для Руси. Сядь Глеб на Рязани - быть бы братоубийственному разорению.

   - Но о себе-то ты как мыслил?

   - Воин думает не о себе, а о победе, князь. Мне смерть не страшна...

   Жил Ополоница за деревянной церковью, над самой кручей горы, что спадала к задумчивой речке Серебрянке. Перед крыльцом его узорчатого крыльца густо росли кусты смородины и дикого малинника, а среди кустов стояло несколько пчелиных колод.

   Заходил иногда князь Юрий и просиживал допоздна, угощаясь наливками и хмельной брагой.

   И вот однажды, сидя против Ополоницы за дубовым столом, сказал Юрий воину:

   - Со смертью брата Ингваря великое бремя легло на мои плечи. Рязань - княжество не малое. Сына готовить на княженье надо, а кому доверишь это? Няньки и мамки ослабят у мальчонки душу, время же наше требует от князя силы духа и ратной доблести.

   Ополоница поднял на князя свои задумчивые серые глаза.

   Князь отнял из ковша, стер с усов бражную пену и вдруг положил свою маленькую сильную руку на плечо воину и сказал:

   - Возьми сына моего на уход и выучку, Ополоница. Тебе только могу я препоручить моего первенца.

   Воин встал и тяжело прошелся по горенке. Под его шагами заныли рубленые половицы. Князь провожал его ожидающим взглядом.

   Наконец Ополоница остановился перед Юрием и тихо выговорил:

   - Великую честь оказываешь ты мне, княже, но и не малый будет с меня спрос...

   - Возьми моего Федора! - еще раз попросил князь.

   - Возьму, Юрий Игоревич. Только дай ты мне полную в его науке свободу. Как сына стану жалеть я княжича, но трудным искусом придет он к своей зрелости и ко княжению. Будет он воин, людям своим судья и защитник, княжеству рязанскому мудрый устроитель.

   - Будь по-твоему! - И князь обнял воина.

   Было это незадолго до весеннего праздника Ярилы. Княжичу Федору исполнилось в ту зиму двенадцать лет. Это не погодам рослый, но тонкий в кости, светловолосый и голубоглазый юноша. Федор играл с дворовыми ребятишками в писанки. Пунцовые, лазоревые, изумрудные и золотые яйца катались по тонким дощечкам и то откатывались по луговинке в сторону, то наскакивали на чужие яйца, сталкивались, и тогда - чья взяла: либо бита, либо цела.

   Федор проигрывал уже второй карман писанок, когда его покликал с крыльца терема отрок:

   - Князь-батюшка зовет к себе в горницу, княжич!

   Федор вытер пыльные ладони о полы камчатого кафтанчика, поправил сбившуюся на потный лоб шапочку и побежал к крыльцу. Он был напуган нечаянным зовом. Его редко допускали в большую горницу, и теперь он подумал, что батюшка недоволен им и строго накажет.

   Но лицо Юрия было благодушно. Не поднимаясь с низкой резной скамьи, он поманил к себе сына, взял его за плечи и поставил перед собой.

   - Полно быть тебе с мамками, Федя. Ты уж большой стал. Отныне перейдешь жить к воинам и отрокам, и вот тебе наставник и пестун.

   Юрий повернул голову. Федор посмотрел туда же и увидел отделившегося от изразцового угла печки Ополоницу. Тот поклонился Федору, не сводя с него веселых серых глаз.

   - Во всем слушайся его, Федя, как слушался бы меня. И почитай паче всех. - И князь слегка подтолкнул Федора в сторону Ополоницы.

   Воин взял княжича за руку, а другой рукой, шершавой и теплой, погладил его спутанные и влажные волосы:

   - Мы сдружимся, княже. Неволить Федора я не стану.

   Отстегнув от пояса нож и малиновой кожи ножнах и с большим зеленым камнем на костяной рукояти, воин протянул его Федору.

   - Взял я этот нож в бою на Мокше. Лучше этого ножа ничего не было у мордовского царька. Прими, княжич!

   Федор вопросительно посмотрел на отца и, видя, что тот улыбается в усы, повернулся к воину и принял от него нож и прицепил его на свой тонкий поясок:

   - Когда я вырасту большой, я убью в бою половца, отниму у него нож и тем ножом отдарю тебя...

   Юрий, довольный, рассмеялся, а Ополоница склонился и поцеловал Федора в лоб. От мягкой и долгой бороды воина пахло конем и бражным настоем.

   Они вышли на крыльцо.

   В садах и около дворов нежной зеленью распускались березки. Из-за резных коньков на крыше вспархивали выпущенные кем-то белые голуби. Трепеща крыльями, голуби плавно кружились, перевертывались в воздухе, потом круто устремлялись ввысь и исчезали в лазури.

   Стоя на высоком крыльце, Федор огляделся вокруг, и ему показалось, что и нарядные терема, и дымчатые от молодой зелени сады, и высокие верхи башен на городских сиенах - все звенело и плыло мимо него куда-то вместе с легкими облаками.

   - Куда мы пойдем теперь? - спросил он Ополоницу.

   - Куда тебя тянет, туда и пойдем, княжич, - ответил тот. - Хочешь - к хороводам на городской вал, а то можно и на Княжий Луг.

   - Пойдем на Луг, на Ярилу, - попросил Федор.

   И, гордый близостью известного на Рязани воина и ближнего князю боярина, Федор прошел сквозь толпу своих недавних товарищей, продолжавших катать писанки. Ребята с завистью посмотрели на нож, висевший на поясе Федора. В их глазах он впервые предстал княжичем, и они почтительно уступили ему дорогу.

  

   Ополоница не любил засиживаться на одном месте.

   Как только шумная Ока уносила вниз серые льды, воин терял сон, становился вялым и все посматривал прищуренными глазами на лиловую черту горизонта. Почти каждый вечер он уводил Федора на приречные кручи. Здесь они долго сидели бок о бок на отмытом дождями камне и молчали. Медленно погасал над лугами вечер. Со стороны синих лесов к городу летели на ночлег молчаливые стаи галок. Из быстрой Прони выплыли в Оку тяжелые плоты. Плотогоны на заторах ловко отталкивались от берегов длинными шестами и перекрикивались. Их голоса четко повторяло перекатливое эхо.

   Когда же обсыхали дороги и в садах начинали хлопотать, болтая, черные скворцы. Ополоница седлал двух коней, приторачивал к седлам кожаные дорожные кисы с хлебом и сушеном мясом, усаживал на седло Федора, и они надолго покидали город.

   Всюду - и в лесах на тихой Цне, и на дальних окских плесах, и в бескрайних степях - всюду у Ополоницы были верные люди; они принимали из рук всадников поводья коней и вели гостей на почетное место у очага.

   Степи начинались от верховьев Пары, шли к далекой Верде и в другую сторону - к верховьям Дона. Весенняя степь поразила юного княжича. Привыкший видеть на близком горизонте темные рязанские леса, Федор растерялся перед раскрывавшимся простором. Зеленая, с редкими озерками стоячей воды степь грядами уходила к неуловимой черте горизонта. Травы, все травы, испещренные цветами, высокое небо и ветер...

   Чаще всего Ополоница увозил княжича на реку Пару. На левом, высоком берегу реки стояли тенистые дубовые рощи, а на противоположном начиналась необозримая степь, на которой паслись княжеские кони.

   Здесь Федор впервые сел на спину необъезженного скакуна, здесь Ополоница учил его заарканивать коней, набрасывать им на ноги ременные путы, потом ставить на вздрагивающую ляжку горячее тавро. Сбитые с ног кони скалили желтые зубы, норовя ухватить своих мучителей за ноги. Борьба с дикими конями увлекала княжича. После долгого дня скачек, погони, когда вольный ветер пел в ушах и пьянил, от непрестанного конского ржанья, которое, казалось, усиливало ярость солнца. Федор с наслаждением отдыхал у жаркого костра, уничтожая недожаренное на углях мясо.

   На третье лето Федор умел не хуже любого табунщика вскакивать на неоседланного коня и, держась за жесткую гриву, мчаться на нем, умел скакать стоя или вися сбоку седла, научился распознавать нрав коней по взгляду, выносливость и быстроту бега по высоте груди и по паховым пазухам.

   Один раз - это было на шестнадцатом году жизни молодого княжича - Ополоница вместе с Федором и двумя табунщиками углубились далеко в степь. Кони их шли целиной без дороги, и из-под самых конских ног то и дело вспархивали молодые тетерева. В раскаленном небе парили ястреба. Соколки часто падали в травы и вновь возносились вверх, держа в когтях свои жертвы.

   Федор заметил, что даже невозмутимый Ополоница вдруг начал озираться вокруг.

   - До этих мест добегают дикие половцы, - тихо сказал Ополоница, отвечая на вопросительный взгляд Федора. - А у них с христианами речь короткая: аркан на шею - и в полон [плен].

   Седые зарычи тяжело проносились над травами, вспугивая стайки мелких птичек. В чистых озерках кругами ходила рыба, а меж тростников перебегали длинноногие тоскующие куличики.

   Но вот на одном из круглых холмов вдали явился всадник с высоким колчаном за плечами. Следом взметнулся и второй. Заметив русских, дикие всадники, гореча коней, исчезли в высокой траве.

   За легкими холмами проплыло густое серое облако.

   - То пыль, - сказал Ополоница княжичу. - Половцы гонят стада в нашу сторону. Теперь надо ждать набегов...

   Суровые табунщики переглянулись и поправили кривые половецкие сабли, висевшие у них на перевязи через плечо.

   Ополоница уловил тревогу в глазах Федора и сделал равнодушное лицо. Он даже позевал, прикрывая ладонью рот:

   - Бивались мы с половцами. Неверные они люди, а в бою лихи... Чуть прозеваешь - тогда держись шапка!

   И старший табунщик подтвердил:

   - Что лиса хитер этот половец.

   В ту же ночь табунщики подняли конские косяки, к утру пересекли Пару и приблизились к передовым рязанским заставам.

   Из степей Ополоница перекочевал с княжичем в леса.

   Воин строил где-нибудь над лесной речкой шалаш, уча княжича складывать из камней очаг и добывать огонь. Из шалаша они совершали дальние походы, выслеживая косуль и стада лосей. Федор делил с Пестуном своим все тяжести лесной жизни, ночевал, случалось, на голой земле и был счастлив, когда ловил на лице воина еле заметную тень одобрения.

   Наученный Ополоницей Федор умел плести сети, ставить силки на птицу и мелкого зверя, бил стрелой белку, распознавал на траве следы медведей и волков, ловко взбирался на высокие сосны, озирал с высоты зеленое лесное море, на котором редко-редко возникал синий дымок смолокура или огонек костра забредшего в глухомань бортника [занимающийся лесным пчеловодством].

   Однажды - было тогда Федору по шестнадцатому году - вышла из Рязани в заокские леса большая княжеская охота. Сам князь Юрий вспомнил молодость и выехал со своим любимым кречетом на лебедей, что во множестве водились на голубых мещерских озерах. Охоту повел Ополоница, передовым же был отрок Кудаш, однолеток княжича.

   Стояли теплые августовские дни. На ночевках охотники выбирались из шатров, спали под открытым небом, на котором горели и искрились звезды.

   Чую близость коней, в буреломе одичало подвывал старый волк. Сторожевые псы, лежавшие у костров, вскакивали на ноги, вытягивались и, как окаменелые, стояли долго, всматриваясь в тьму мерцающими глазами.

   Глухо покрякивая, вставал со своего ложа Ополоница и звал конюших отроков. Он приказывал им подбросить сушняка в костер. Веселые струйки огня освещали тяжелые лапы елей, стоявших вокруг поляны; зеленой искрой вспыхивал глаз обернувшегося на свет огня. Звезды тускнели, и одинокий волк прекращал зловещий вой.

   На третий день Ополоница повел молодых охотников к самому озеру Великому, где во множестве гуляли стада косуль.

   Князь Юрий прекратил свою потеху и тронулся в стойбище мещерского царька, куда его давно звал верный данник.

   Федор пошел с молодыми охотниками. Обок с ним ехал на своем соловом коне Кудаш - круглолиций, с широко расставленными серыми глазами молодец, послушный и необидчивый. Кудаш льнул к Федору и часто забывал о разнице между ними - звал княжича по имени и даже любовно похлопывал по плечу.

   Федор понимал, что молодой княжеский ловчий опытнее его в выслеживании зверя, знал лес, как свой дом, а по силе и ловкости не уступал взрослым охотникам. Состязаться с Кудашом в догадливости, в умении отыскать "простывший" след зверя, в быстроте добычи огня стало для Федора делом чести.

   Вот и теперь Федор старался не отставать от ловчего и гнал своего коня, далеко уходя от главной группы охотников. Когда топот коней сзади и голоса становились глуше, даже едва слышными, Кудаш снимал с плеча турий рог и, сдерживая своего нетерпеливого солового коня, долго трубил. От натуги у него кровью наливались глаза и малиновые губы синели от синевы.

  

   Ранней зарей следующего дня, когда над черными и неподвижными водами озера Великого еще лежал плотной пеленой туман, разрываемый множеством утиных выводков, вылетавших на подкормку, охотники снялись со становища и, оставив коней на попечение отроков, пошли на прибрежные высоты.

   Охота длилась весь день.

   Только к вечеру один за другим стали притекать к становищу охотники.

   Лов был удачным. Охотники сбрасывали с плеч туши убитых ими косуль в одну кучу. Скоро отроки повесили над костром большой кованый котел, в который положили большие куски свежего мяса. Густо пахло кровью, и сторожевые псы, пожиравшие за кустами отбросы, то и дело поднимали яростную грызню.

   К ужину собрались все. Недоставало лишь княжича Федора и Кудаша.

   Перед тем, как улечься на епанчу [плащ], Ополоница приказал до утра поддерживать в костре огонь, чтобы отставшие охотники могли по зареву найти стан.

   Но и на утро не пришли молодые охотники.

   Зная, что в это утро князь Юрий будет ждать ловчих у переправы на реке Пре, Ополоница с неохотой оставил это место и повел отряд через леса.

   Не увидев среди прибывших с Ополоницой ловчих своего сына, князь вопросительно посмотрел на воина.

   - Горяч княжич в охоте, - ответил тот. - Надо ждать, придет следом.

   Пока двигались по течению Пры к Оке, Юрий то и дело останавливал отряд и приказывал трубить, и тайное беспокойство клало печать на его лицо.

   Княжеская охота вступила в Рязань под вечер, а ночью в город прибежал Кудаш. Призванный в княжеский терем, Кудаш сказал, что княжича не видел, а см отстал потому, что, упав с кручи в овраг, вывихнул ногу.

   В княжеском тереме поднялась тревога.

   - Заблудится и сгинет сын мой, Ополоница! - сдерживая волнение, говорил царь пестуну.

   - Должен прийти, - отвечал тот невозмутимо. - У княжича при себе нож, трут и огниво. С этим припасом хороший ловчий нигде не пропадет.

   - Но зверь лихой или недобрый человек...

   - Ах, князь! - качал головой пестун. - Ужели за четыре лета я ничему не научил молодого княжича?

   - То верно, - соглашался князь.

   Однако после слезной мольбы княгини своей Агриппины Ростиславовны, души не чаевшей в сыне-первенце и не любившей Ополоницу, князь послал старшего воина из своей охраны и сказал:

   Снарядить поиски! Передать мещерским данникам, чтобы выслали в леса людей. Палить костры на холмах и звонить в било церковное ночь и день.

   По уходе воина Ополоница встал перед Юрием и глухо проговорил:

   - Отпусти меня князь. Уйду служить другому владыке.

   На быстрый взгляд Юрия Ополоница ответил:

   - Упреждал я тебя, когда брал под свой начал твоего сына: не перечь мне! А вижу, ты не доверяешь мне, мыслишь втайне, что с лихим намерением я не пошел вслед за Федором... Стало, не гож я быть пестуном и не угодил тебе. Отпусти, князь!

   - Опомнись, друг! - попытался успокоить его князь.

   Но, обуреваемый гневом, Ополоница стоял на своем:

   - Коли Федор не выбьется из лесов - стало, хил он духом! Булат пытают огнем, Юрий свет Игоревич!

   Князь быстро прошел в сени, остановил воина и отменил свой приказ.

   Тем временем Федор, затерянный в диком лесу, пытался найти из него выход.

   Он и сам не мог сказать, как отбился от ловчих. Сначала он крепко держал на слуху Ополоницу и Кудаша, шедших от него по сторонам. Потом лесные голоса отвлекли его, заставили насторожиться. Вот, шумно сопя, грузно проковылял меж кустов барсук. Там, задевая ногами ветви, скакнул в чащу олень. Огненно-рыжая лиса вывернулась на полянку и, встретив настороженный взгляд юного ловчего, скрылась в густых травах...

   Вскоре Федор вошел в сплошной сосняк. Здесь сразу стало просторнее, и под ногами мягко зашуршала сухая хвоя.

   Первого козла Федор увидел на вершине каменистого ската, уступами спадавшего в воды озера. Козел стоял, вскинув вверх витые рога.

   Федор наложил стрелу на тугую тетиву. Острый наконечник стрелы был направлен прямо в грудь животного, чуть повыше точеных ножек.

   "Только бы не промахнуться!" - взмолился Федор.

   Но в самое последнее мгновенье, когда стрела затрепетала на тетиве, козел подогнул колени, взмахнул могучими рогами и прыгнул. Через минуту он был уже на соседнем холме.

   - Ну, я тебя все равно достану, достану! - прошептал Федор.

   Желание убить козла заслонило все посторонние мысли. Так было с Федором всегда. За годы охотничьих скитаний с Ополоницей он познал сладостный азарт борьбы, честолюбие толкало его на риск. Одобрительный взгляд Ополоницы заставлял забыть его об усталости.

   Так было и на этот раз. Только теперь перед ним был не один Ополоница, а множество охотников, для которых он был князем и покорить которых он мог только удалью своей и отвагой.

   "Никогда не поворачивай назад если можно идти вперед, княжич - говорил ему пестун и упорно предостерегал Федора от всякого отступленья. - Сильный найдет свою удачу впереди. Свернул с пути один раз - никогда не достигнешь цели..."

   И, чувствуя, как у него мгновениями тьма гнева застилает взор, Федор пошел вслед за козлом.

   Он гнался за ним весь день. Ночь он прокоротал на развилистой сосне, стоявшей над темным провалом оврага.

   Проснулся Федор с рассветом и тотчас увидел своего мучителя: козел словно поджидал ловчего - стоял на открытом месте, гордый, будто вылитый из серебра.

   Погоня возобновилась тотчас же после того, как Федор наскоро поел вяленой медвежатины с окаменевшим сухарем и запил еду водой из родничка, живым ключиком бившего из под горючего камня. К концу дня козел стал все чаще останавливаться и все хватал на ходу то зеленую ветку, то пучок травы. Федор плелся за ним из последних сил.

   Вечером козел был убит. Звонкая стрела попала ему под левую лопатку, и на траву обильной струей пролилась горячая кровь. Федор освежевал свою добычу по всем ловчим правилам. Печень и сердце он закатал в сырую глину и положил в груду углей. Утолив голод, Федор впервые вспомнил об Ополонице, подумал о том, что далеко отбился от своих и теперь, пожалуй, ему их не найти.

   Проспав ночь у потухшего костра, Федор раным-рано тронулся в ту сторону, где в кровавом пожаре готовилось взойти солнце.

   Лес был бесконечен. Усталому княжичу он казался все гуще и все непроходимее. И сколько не всматривался Федор, Взбираясь на высокие сосны, ни одного дымка не видел он, ни разу не сверкнула среди лесов полоса желанной реки. И не попалось на пути ни шалаша лесного, не встретился ни один бортник, хотя меты промысловых людей видел Федор на многих деревьях, к которым густо летели пчелы.

   Ночь он провел у малого огонька, вздремывая на минуту и вновь протирая тяжелые веки. В ночном лесу было неспокойно: Все время слышалось потрескивание сухих ветвей, кто-то ухал, вскрикивали ночные птицы.

   К концу третьих суток скитаний Федора над лесами с грохотом и шумным ливнем пронеслась гроза.

   Мокрый и вовсе одичалый княжич всю ночь просидел на дереве. Судорожно вздрагивая, он засыпал коротким сном и видел себя в гридне [горница в княжеском доме] рязанского терема. Перед ним стояли столы, уставленные яствами, на длинных скамьях сидели воины, бояре и сокольничьи; все они пили из ковшей и отламывали руками огромные куски от румяного пирога...

   Утром Федор вышел на берег незнакомой реки. Он переправился на другую сторону - там видны были дальние селения - по способу, который перенял от Ополоницы: столкнул в воду ствол поваленного дерева и лег на него животом, оберегая от воды завернутое в узел платье. Направляя руками ход дерева, Федор достиг берега, сошел на песок, но не устоял на ногах, свалился, впав в тяжелое забытье...

   Подобрали Федора ловцы, тянувшие неподалеку невода. По одежде они признали в нем юношу не простого званья и привезли его, беспамятного, в Рязань.

   Увидев сына, князь попросил у Ополоницы прощения и крепко его обнял.

  

   Еще помнили старые люди рязанские и рассказывали, как шла Русь по Сейму и верхнему Дону, по Рановой и по Проне на быструю Оку, мечом прокладывая путь себе в темных и нехоженных лесах, где на холмах высились древние идольские рощи здешних жителей - вятичей и мещеры.

   Черноволосые, крепкие на руку, рослые вятичи бились с пришельцами долго и непреклонно, потом, сломленные силой и ратным умением Руси, отодвинулись на юг, к Дикому Полю, и там построили себе новые городки и селения.

   Скуластые и быстроглазые мещеряки были хитрее. Они поняли, Что не выстоять им против закованных в броню пришельцев, покорились им и обязались платить дань. Покорившись же, мещеряки верно служили русским князьям, зная, что теперь никто не ворвется в их стойбище и не осквернит их идолов.

   Были тут и иные племена: мордва, меря, мурома и ерзя. Русь ставила на реках и перепутьях городки, сажала в тех городках воинство, а за воинами шли теми путями торговые люди и дроворубы, углежоги, птичьи и звериные ловчие, рыбные ловцы и чернецы с кадильницами и с тяжелыми свитками священного греческого писания.

   Так родились в вятицких и мещерских землях Дубок и Пронск, Елец и Муром. А среди них и узорочье светлое - Рязань.

   Федору исполнилось восемнадцать лет, когда пришли по весне из мордовских и муромских земель вести о на бегах на рязанские городки диких язычников. Возбужденные волхвами, язычники жгли храмы, побивали попов и черноризцев, отнимали у русских стада и вытаптывали хлебные посевы.

   Рязанский князь Юрий положил в гневе своем напомнить взбунтовавшимся о своей силе и вновь возвысить над теми землями русское оружие.

   Рать собралась сильная. В поход уходили молодые княжичи Роман и Ингварь - дети умершего князя Ингваря; в их дружине находились молодой рязанский витязь Евпатий Коловрат и ловчий Кудаш. Воеводой большого полка поставил князь старого сотника Коловрата. Тот взял с собой неизменного своего меченосца - сурового воина Замятню и веселого конюшего Нечайку Проходца.

   Ополонице были отданы под начало пешие ратники и лучники-мужики, которые должны были идти вниз по Оке на легких слугах.

   Когда начали сажать ратников на струги и беляны, Ополоница пришел к Юрию:

   - Княжич Федор изготовился в поход, княже. Благослови сына на рать.

   Тень испуга пробежала по лицу Юрия. Он надавил на гусиное перо, которым ставил свое княжеское титло [титул, звание] на грамоте князю Муромскому Глебу, и перо с хрустом переломилось, оставив на пергаменте звездчатое пятно.

   - Федор силен, мечом и секирой владеет, как добрый воин.

   - Не повременить ли?

   - В стойле лучший скакун может потерять ноги, князь.

   - Мурома бьется лихо. Обождать бы Федору...

   - Чем жарче бой, тем витязю больше чести. Благослови сына!

   Князь согласился, и Федор присоединился к полку Коловрата.

   Ополоница напутствовал его кратко:

   - От боя не уклоняйся, но и не борзись излишне. Смерть настигает того, кто теряет над собой власть. Думай в бою не о смерти, а о том, как лучше побить врага.

   Федор порывисто обнял своего пестуна и, сияя от радости, занял свое место в строю воинов. Обок с ним вновь оказался Кудаш.

   Рязанское войско воевало мурому все лето.

   Когда же на темень лесов пало червонное золото близкой осени, на пожженных городищах вновь густо запахло сосновой щепой; толпы пленников рыли землю, ставили по указке рязанцев-мастеров городские тыны [частокол, забор] и рубили срубы для церковной службы.

   Оставив в городцах служилых людей и восстановив власть Руси в селах и становищах на Мокше и Цне, Коловрат повел рязанское войско в обратный путь.

   Федору не пришлось пробираться на коне среди верных соратников и боевых друзей. Его положили на струги и прикрыли медвежьей шкурой. В одном из сражений, решавших исход всей рати, Федор вместе с молодыми княжичами, с Евпатием, Кудашом и с небольшой кучкой других воинов подвергся нападению многочисленного отряда муромы.

   Вел мурому старый волхв.

   С огромными рогами тура на голове, раскрашенный и страшный, волхв бил в священный бубен, плясал перед воинами и призывал их к смерти. Горстке русских грозила неминучая гибель. Тогда Федор поскакал навстречу муроме и, прорубившись сквозь передовую цепь пешей муромы, напал на беснующегося волхва. Старик отбросил бубен и схватился за дротик. Первый его удар пришелся по гриве коня Федора. Верный конь подпрыгнул и рухнул на колени. Федор высвободил ногу из стремени и ударил волхва своим тяжелым шестопером. Старик свалился на землю с раздробленной головой.

   Гибель волхва поколебала мужество муромы. Они начали отступать, потом рассыпались. Русские били их в угон, и почти никто из отступавших не ушел от своих преследователей.

   Когда раздели упавшего Федора, у него оказалось порубленное плечо и несколько рваных ран от стрел на спине и на правом боку.

   Федор лежал на носу струга. Ополоница сидел у его изголовья.

   Воины и гребцы в струге пили круговую: они праздновали победу, радовались скорому возвращению в родные места и запивали свою радость хмельными напитками, взятыми у покоренной муромы.

   Дружеский ковш часто доходил до Ополоницы. Он осушал его с каждым новым ковшом все выше вскидывал голову. Над ним плыли опаленные низким солнцем теплые облака. Ласковая волна плескалась о высокий борт струга, и серая птица рыболов часто мелькала над стругом, крича отчаянно.

   Ополоница пел неведомую в этих краях песню. От песни у Федора блаженно вздрагивало сердце. Она будила отвагу, звала на бой, суля немеркнущую славу победителю...

   Княжич с улыбкой смотрел на своего пестуна. Тот сидел с обнаженный головой - широкоплечий, сильный, - и ветер раскладывал на его груди длинные косицы посеревшей бороды.

   ...Федор оправился от ран и с той весны каждый год уходил в ратные походы. Под начало княжичу дал князь Юрий сотню всадников.

   После того как подновлен был городок Красный на Осетре, Ополоница обратился однажды к Юрию:

   - Удели, княже, Красный городец сыну своему - пусти Федора в отдел.

   Юрий недовольно поморщился: не терпел, когда другие предупреждали его намерения.

   - Рано Федору уделом править.

   Ополоница выждал, пока легкая краска гнева не сошла с лица князя. Потом сказал еще:

   - Придется сидеть Федору в Рязани на отчем столе. Откуда же ему набраться для этого разума?

   Юрий встал со скамьи и, заложив руки за спину, прошелся по горнице. Ему все помнились речи княгини и ее жалобы на то, что занял в сердце Федора пестун место отца, что пора бы разлучить их и отослать Ополоницу в какой либо понизовый город...

   В нетерпении князь кусал светлый ус. Он понимал правоту мысли Ополоницы, но строптивость мешала ему согласиться с ним.

   - Думал я, - начал он, обрывая концы слов, - думал дать удел тот Роману, племяннику...

   - И тому город найдется. Федору же Красный нужнее. От тебя будет подальше, стало и навыкнет он без твоей узды творить суд и расправу. Готовь себе княже переемыша крепкого да надежного...

   - Тогда ведь оженить надо Федора!

   Ополоница поднял на князя тихие глаза, и легкая усмешка пробежала по его усам:

   - Есть у князя Михаила в Чернигове...

   Юрий заинтересованно взглянул в глаза воину и осторожно присел на стол:

   - Ну, сказывай!

   Беседовали они долго.

   А наутро стало известно, что снаряжается на Чернигов посольство с