Орловец П. - Шерлок Холмс в Сибири

ify">   - Значит, горсточку наскресть пришли? На обратную? - захохотал один из парней.

   - Хоть с чем-нибудь назад прийти, да мукой раздобыться, - сказал Холмс. - Дней семь поработаем здесь, может, пофартит...

   - Известно! Что ж... становись, места много.

   И, не считая больше нужным распространяться, приискатели принялись за работу.

   Сказав, что у нас сломалось по дороге два лотка, мы попросили одолжить нам эти предметы, на что получили полное согласие.

   Работа в этот сезон у хищников была удачная, они собирались нести домой хорошую добычу и были поэтому радостны и готовы на услуги.

   Нам отвели место в конце разреза и, казалось, позабыли нас.

   Мы же, вооружившись необходимым инструментом, не медля ни минуты стали на работу.

   Когда солнце село, приискатели вспомнили про нас.

   Они подошли к нам и радушно предложили нам свободные места в землянках.

   Сообразно их указаниям мы разместились, а так как у Шерлока Холмса была в запасе четверть спирта, то он и решил устроить товарищескую пирушку.

   Конечно, таким количеством трудно было удовлетворить всех, но Холмс придумал исход.

   Половину запаса он решил выпить с товарищами двух землянок, приютившими нас, а другую половину отдать остальным.

   По понятиям приискателей, это было верхом товарищества, и когда Шерлок Холмс объявил об этом приискателям, радости их не было конца.

   Из четверти спирта, разбавленного холодной кипяченой водой, вышло три четверти ведра водки, которая и была разделена на две части, причем Холмс дал на сторону немного более половины.

   В этот вечер прииск пировал.

   Наши две землянки собрались вместе.

   Водка развязала языки, и жители тайги делались с каждой рюмкой откровеннее.

   Говорили о том: кому пофартило, кто и какие нашел самородки, высказывались планы на будущее.

   Но среди всех этих рассказов и признаний страх момента возвращения был главной, основной точкой.

   - Эх, живым бы вернуться! Не попасть бы на злодеев!

   И когда Холмс начал говорить про то, что нужно идти вместе, большая часть вполне согласилась с ним.

   Не соглашались только некоторые, которым "пофартило" больше других и которые спешили возможно скорее добраться до города, чтобы реализировать свое добытое богатство.

   Не прошло и получаса, как мы могли уже смело сказать: кто хочет идти раньше и кто останется для того, чтобы подработать дольше.

   С "фартовыми" собирались уходить и наиболее трусливые, причем я заметил, что у остающихся силы обороны гораздо более. Среди них оставались самые отчаянные люди, у большинства которых были винтовки или револьверы.

   Мы пили часов до десяти вечера, и эта попойка настолько сблизила нас с приискателями, что они уже окончательно сдружились с нами.

   Прошло два дня.

   Утром на третий день прииск посетили гости.

   Это была разведочная партия, состоявшая из трех человек: двух, очень похожих друг на друга, и одного огромного, хмурого мужчины, который, казалось, одолел бы и слона.

   Эта партия была из коммерческих.

   Вместе с изысканиями она занималась и коммерцией, продавая спирт, запасы которого были у них более чем достаточны.

   Трое посетителей были встречены радушно.

   Взамен ведра спирта спекулянты получили двадцать золотников золота, и так как они ночевали здесь, то объявили, что прибавляют за это еще две бутылки спирта бесплатно.

   В этот вечер почти весь прииск был пьян.

   Языки, так же как и во время пьянства с нами, развязались, и приезжие гости узнали вскоре все тайны прииска настолько, что могли приблизительно сказать: сколько фунтов и золотников выработал тот или другой приискатель и кто когда двигается домой.

   Когда мы ложились спать, Холмс спросил меня тихо:

   - Видели гостей?

   - О, да! - воскликнул я. - Ведь это Сергей и его брат.

   - А третий?

   - Не знаю, - ответил я.

   - В таком случае я не ошибусь, если скажу, что, судя по описаниям, это и есть знаменитый Муха.

   В это время вблизи раздался шум шагов, и мы прекратили наш разговор.

   Была ночь.

   Уже пять дней тому назад покинули мы Крестовый прииск и брели по тайге, прислушиваясь к малейшему шороху.

   Но теперь нас было уже не четверо, а двенадцать человек.

   Тотчас же после того, как страшные гости покинули прииск, узнав все, что им было нужно, Холмс открыл бедным искателям счастья страшную правду.

   Действие получилось ошеломляющее.

   Правда, многие знали, что какие-то разбойники подстерегают их брата при выходе из тайги, но никто не знал своих врагов в лицо.

   А тут... эти враги были среди них, ели их хлеб и теперь готовились уничтожать их, как бездомных собак!

   Глухое бешенство овладело всем прииском.

   И когда Холмс предложил уничтожить врагов, весь прииск поднялся как один человек.

   Но не все ушли с нами.

   По совету Холмса все мы разделились на три отряда.

   Один разведочный, в котором шли и мы, другой, состоящий из фартовых, и третий - из всех остальных, которые должны были идти в сотне шагов от фартовых, держа ружья наготове и быть готовыми к моментальной подаче помощи.

   Итак, была ночь...

   Наш передовой отряд, шедший по тайге параллельно тропе, остановился на ночлег.

   О палатках, конечно, не было и помину.

   Все улеглись, кроме часового, кто где хотел на земле, и скоро весь наш маленький отряд погрузился в тяжелый сон.

   Я почему-то долго не мог заснуть.

   И вдруг мне почудилось, словно откуда-то, издалека, доносился человеческий говор.

   Я быстро вскочил на ноги и разбудил Холмса.

   - Что с вами? - спросил он, удивленно глядя на меня.

   - Мне слышатся человеческие голоса, - сказал я.

   Это известие произвело на Холмса ошеломляющее действие.

   Он вскочил на ноги и, выпрямившись во весь рост, застыл в неподвижной позе.

   Слабые звуки снова донеслись до нас.

   - Да, да, - прошептал Холмс. - А ну-ка, Ватсон, будите Федора и марш на разведку.

   Часовой тоже слышал звуки, но не придал им почему-то большого значения.

   В минуту Федор был разбужен.

   Он сразу понял серьезность положения.

   Перед уходом Холмс подозвал часового.

   - Если нас не будет до утра, то идите вдоль тропы, пока не увидите белой тряпочки с левой стороны, Когда дойдете до нее, остановитесь, подождите второй отряд и, когда он подойдет, спрячьте половину людей в тайгу сзади, а сами расположитесь как на бивак и говорите свободно, не стесняясь, только смотрите в оба! - сказал он.

   И мы пошли.

   По мере того, как мы подвигались, голоса становились все громче. Непроглядная ночь царила кругом, но Федор шел вперед, словно слепец в своей комнате, в которой изучил каждую доску.

   Чем дальше мы шли, тем тише и осторожнее становились наши шаги.

   Вдруг яркий свет костра блеснул среди деревьев.

   Опустившись на животы, мы поползли едва дыша.

   Скоро картина бивака открылась пред нами как на ладони.

   Среди гигантских стволов и кустарника горел костер, вокруг которого в красивых живописных позах сидело семь человек.

   Они жарили на вертеле кабанью ногу и лениво перебрасывались словами. Восьмая фигура виднелась немного поодаль.

   Это стоял часовой, опершись на винтовку и пристально поглядывая в сторону тропы, ведшей от прииска.

   - ...и всегда будут, - говорил кто-то из них.

   - Дай-ка нож. Жрать хочу!

   - Поешь! С рассветом того гляди подойдут, так не до еды будет! Ты, Муха, все приготовил?

   - Все, - ответил верзила с хмурым лицом, подымаясь с земли.

   - Ага! Наконец-то я его увидел! - шепнул Холмс.

   У костра продолжался разговор.

   - Значит, вместе? - спросил один из сидевших, в котором я сразу узнал Сергея.

   - Да.

   - Цепью... Шагов пять между каждым...

   - Пропустим и потом сразу со всех сторон.

   - А место?

   - Здесь. Больше негде.

   Шерлок Холмс нажал мне локоть и пополз обратно.

   Тем же путем мы возвратились обратно.

   Белой тряпки не пришлось вешать.

   Мы возвратились к своему авангарду и застали его дожидающимся прибытия второй партии.

   В коротких словах мы рассказали им все, что видели.

   Но вот, наконец подошла и вторая партия.

   Отобрав к себе только десять человек с винтовками и простояв для отдыха часа четыре, Холмс приказал остальным медленно двигаться по тропе, громко разговаривая.

   Вместе же с отобранными людьми мы двинулись быстрым шагом вперед, напрямки.

   Подойдя ближе к засаде, мы опустились на землю и поползли.

   - Стрелять по первому выстрелу! Лучше целься! Вы, г-н пристав, будете руководить левым флангом! - командовал Холмс. - Федор на правом! Арестовать их мы не в силах, значит, попросту надо уничтожить... Конечно, лучше взять живьем, но... вряд ли это удастся... Мы оцепим их сзади полукругом!

   Издали доносился громкий говор шедших по тропе наших людей, которых мы оставили для демонстрации.

   Начинало светать.

   Двигаясь среди кустов, мы незаметно оцепили врагов.

   Мы видели, как, услыхав голоса на тропе, они схватились за винтовки и засели цепью в кустах, вдоль тропы.

   Наши подвигались по тропе.

   Еще момент, и винтовки разбойников поднялись.

   Атлетическая фигура Мухи так и выделялась среди других.

   Вдруг Холмс быстро вскинул винтовку, громкий выстрел всколыхнул спящий воздух.

   И грозная тайга застонала.

   Выстрелы с нашей стороны следовали один за другим.

   Разбойниками, не ожидавшими нападения, овладела паника.

   Они метались как угорелые, стреляя без толку, тогда как наши выстрелы клали на землю одного за другим.

   Проклятия, стоны и мольбы, выстрелы, крики - все это перемешивалось в общий гул.

   Но вот, наконец, все смолкло...

   Тогда мы стали смотреть на плоды своей ужасной работы.

   Четверо из братьев были убиты наповал, остальные трое лежали тут же, раненные кто одной, кто двумя пулями.

   Но Мухи не было.

   Он остался верен своему прозвищу и исчез бесследно, хотя Холмс и отлично помнил, как ранил его и как тот схватился за руку, выпустив винтовку.

   Скоро подошла вторая партия, а затем и третья.

   Приискатели подходили один за другим к мертвецам и к раненым, яростно плевали им в лица, произнося страшные проклятия.

   Ведь это были их самые ужасные враги!

   Мы молча наблюдали эту сцену озверенья.

   - Добить! Добить! - раздавались отовсюду голоса.

   Но Холмс вступился за раненых.

   Они нужны были для суда, и приискатели нехотя должны были согласиться нести на носилках своих врагов.

   Чем окончить этот рассказ?

   Мухи так и не нашли.

   Один из раненых по дороге был брошен, двое судились и были повешены, но что страннее всего, так это то, что когда полиция прибыла для производства обысков на станции, содержимые братьями, то нашла на их местах лишь семь обугленных мест.

   Неизвестная рука, может быть, мстительных приискателей, не захотела оставить о них и памяти.

   Вскоре станции были реставрированы и сданы другим лицам, разбои в этой местности почти затихли, пристав Курабко получил повышение по службе, а имя Шерлока Холмса прогремело по Сибири, как никогда не гремело до той поры.

  

  

   - Очень интересная легенда, дорогой Ватсон! Я очень люблю вообще легенды, так как, по-моему, между легендой и сказкой существует существенная разница. Сказка - плод народной фантазии, чистый вымысел, но легенда - другое дело. Легенда, если найти ее корень, всегда вытекает из жизни, имеет в своем основании какой-либо случившийся факт.

   Шерлок Холмс затянулся сигарой, выпустил из рта густой клуб дыма и, откинувшись на спинку кресла, продолжал:

   - В этой легенде в основание положен случившийся факт, а так как факт этот случился не так-то давно, всего два года тому назад, то... Одним словом, эта легенда кажется мне не легендой, а чем-то поважнее, на чем следует поработать.

   - Ну, ну, вы уже прочли мне целую лекцию о легендах, а той легенды, которая так удивляет вас, вы мне и не подумали рассказать, - ответил я. - Ведь это выходит - разговор впустую.

   Шерлок Холмс весело рассмеялся.

   - Ваша правда, дорогой Ватсон. Я сидел и думал про себя, а затем начал высказывать свои мысли вслух. Это вовсе не убедительно, и я постараюсь исправить свой промах.

   Он вытянул свои длинные ноги, положив их одну на другую, и заговорил.

   Вчера я гулял по Благовещенску. Пройдя центр города и полюбовавшись прекрасным зданием магазина Чурина, я незаметно дошел до самых глухих, отдаленных кварталов, в которых ютится зимой приисковый народ и разный сброд.

   Все эти улицы очень грязны, на них много кабаков, и полиция, как я слышал, не особенно любит посещать их поодиночке.

   Если сюда нагрянывают, то, в большинстве случаев, целыми командами, для производства облавы и после каждой облавы из этих кварталов набирают такую кучу сброда людей неизвестных профессий, что их положительно некуда бывает девать.

   Изредка в такие облавы попадаются и крупные рыцари разбойничьего и воровского царства.

   Но лишь только облава окончится, как эти кварталы снова наполняются прежним сбродом, появляющимся неизвестно откуда, словно блохи из пыли. Итак, я забрел туда.

   Подумав немного, я зашел в один из трактиров "без крепких напитков", в котором, как и во всех русских городах, посетители скорее могут достать водку, нежели чай.

   Такое положение дел вытекает, по всей вероятности, из того, что низшим чинам, а зачастую и средним русской полиции, получающим мизерное жалованье, выгодно не доносить о нарушении закона, с целью пополнения своего скромного бюджета.

   Правда, иногда читаешь в газетах о задержании того или другого лица за недозволенную торговлю водкой, но, принимая во внимание повседневную, почти откровенную торговлю вином во всех "чайных", приходишь к заключению, что к ответу привлекаются лишь те, которые почему-либо не сошлись с теми, кто призван стоять на страже государственных интересов.

   В трактире "без крепких напитков", в который я вошел, половина посетителей пила водку, остальная или пила чай или закусывала.

   Столиков свободных не оказалось, и мне пришлось занять место у стола, за которым сидел крепкий, рослый мужик лет сорока.

   По его костюму и манере себя держать я сразу узнал в нем приискателя.

   Помните, Ватсон, когда мы два года тому назад охотились на семерых братьев-разбойников, мы надевали точно такие же костюмы.

   Он пил чай, и я заказал себе тоже чаю.

   У моего соседа по столу было очень симпатичное лицо: открытое, честное, невольно напрашивающееся на доверие.

   И не удивительно, что мы разговорились.

   Как я и предполагал, он оказался приискателем.

   Человек он был бывалый, несколько раз ходил в разведки, одна из которых тянулась два года, работал много на разных приисках, но не пропивал, как большинство приискателей, своей добычи, а вкладывал ее ежегодно в хозяйство и теперь имеет в Благовещенске, на одной из крайних улиц, собственный домишко, пару лошадей, корову и считается человеком с достатком.

   - Вырос я и родился здесь, - говорил он мне, попивая чаек. - Отец мой был тоже приискатель, ну, и меня сызмальства приучал к этому делу. Тайгу, значит, понял я еще будучи ребенком, а когда вырос, так знал ее так, что, кажись, и лесовик не прошел бы по ней так, как я.

   Много рассказывал он мне интересного, Пришлось-таки испытать ему на своем веку немало.

   Про его экономность знали.

   Благодаря этому его не один раз подстерегали в тайге, и если он до сих пор был еще жив, так только благодаря тому, что знал тайгу и никогда не возвращался с приисков тропами, а ходил напрямик, одному ему известной дорогой.

   Звали его - Максим Веретенюк.

   Как большинство приискателей, он был суеверен.

   Он был убежден, что большое золото охраняется нечистой силой, и поэтому недоступно людям.

   - Человеку достанется лишь малость, - говорил он мне. - А нешто в тайге только и есть что песок, рассыпанный в земле так, что в богатейшем месте со ста пудов земли набирается три, три с половиной золотника золота? Со старых времен известно, что в тайге есть целые скалы из золота, да только человеку достать их нельзя.

   Потому либо нечистый их оберегает для себя, либо мертвецы не дают...

   - Мертвецы? - спросил я.

   - Да.

   - Как же так?

   - А очень просто. Старики говорят, что коли злодей, который злодействовал над нашим братом золотопромышленником, умрет, - так душа его не может успокоиться. Она от жадности мучается и все мытарится по тайге, пока не найдет груды золота. Ну, а значит, как найдет, так и останется при ней на веки веков. Боится, что найдут другие это золото и отберут его. Вот душа злодея и мучается, и бродит по ночам вокруг этого места, все сторожит и плачет, и рычит, и аукает!

   - Что за вздор! - воскликнул я.

   - Не говори! - ответил мне Максим. - Эти бродячие души многие видели. Да не далече ходить! Хошь, покажу тебе Ваську Кривопалова? Он намедни пришел из тайги ни жив ни мертв. Душу-то, значит, видел. Да и я сам в прошлом году еле ноги унес. Думал, бают сказку, не послушал, ну, чуть было и не пропал. Признаться, думал, что ежели с крестом да верою, так можно нечистую душу побороть и золото найтить, ан вышло-то оно не так легко.

   Я заинтересовался этим рассказом.

   И на мою просьбу рассказать все по порядку, он рассказал мне одну из последних сибирских легенд, в которой участвуют все наши знакомые.

   - Вот как? - удивился я. - Это становится занятным.

   - Да, дорогой Ватсон! Это не только занятно, но и в высшей степени интересно для нас, - произнес многозначительно Шерлок Холмс. - Да вот сами увидите! Дайте мне, если вам не лень встать, вон с той полки бутылку хересу и достаньте парочку стаканчиков. За рюмкой вина рассказывать будет легче.

   Я исполнил просьбу Холмса.

   Мы чокнулись и выпили.

   После этого Холмс снова закурил свою сигару и начал передавать своими словами слышанную легенду.

   "Это было несколько лет тому назад, - так начал свой рассказ Максим Веретенюк. - И теперь, когда едешь по Амуру вверх, то видны почтовые станции, стоящие вдоль вьючной дороги. Так вот семь из этих станций так и называются до сих пор "Семь смертных грехов".

   Стоят они рядом, отстоя одна от другой верст на десять-пятнадцать, смотря по трудности дороги.

   В былое время эти станции содержались семью братьями-разбойниками.

   И немало душ загубили они, убивая шедших с приисков золотопромышленников, и отбирали от них золото.

   Да только бог смилостивился над нашим братом.

   Приехал сюда откеля-то какой-то не то англичанин, не то хранцуз.

   Был он из сыщиков и, сказывают, праведной жизни. Только одних душегубов и ловил.

   Вроде как обет какой дал...

   И вот приснилося, сказывают, этому англичанину в английской еще земле, что бог ему на Сибирь велит ехать и великих злодеев поймать.

   До той поры наша полиция их никак истребить не могла, потому ей бог счастья не дает, а этот как приехал, так, сказывают, всех их одним махом и уложил.

   А сам скрылся, будто его и не бывало.

   Уж это верно, что души братьев нечистому принадлежали и с ним заодно были! Потому, как только убил их англичанин, так в ту же секунду все станки небесным огнем спалило, чтобы, значит, нечистое место чистым стало.

   Прилетели души разбойников на свои старые места, глядят, а все их имущество и клады нечистые - бог спалил.

   Завыли они на всю тайгу.

   От воя их такая буря поднялась, какой давно матушка-Сибирь не видала!

   Сам я помню ее хорошо!

   Не то что деревья вырывало с корнем, даже хаты кое-где поопрокидывало!

   А кто приходил потом из тайги, те говорили, что в этот день нечистая сила так стонала в лесу, что умереть бы и то впору.

   Долго плакали они по отнятому у них богатству, но вдруг затихли.

   И разлетелись они в разные стороны искать себе золота.

   По мере того, как кто-нибудь находил себе золотую скалу, он оставался при ней и, взяв себе в помощники диких зверей, навеки оставался сторожить ее и мучиться страхом, чтобы ее не нашли люди.

   Таким образом нечистые души завладели в темной тайге семью золотыми скалами, и каждую из них стережет душа и зверь.

   Когда мне рассказали эту легенду, я решил отобрать хоть одну скалу у нечистых душ.

   Я долго постился, говел и, захватив с собою Евангелие и святой воды, отправился в тайгу.

   Мне говорили, что клады эти рассыпаны к северу от станции "Смертных грехов".

   И я направился туда.

   Долго, долго я бродил по тайге, ночуя под ее мрачными вершинами, как вдруг увидел то, чего ожидал.

   Это было ночью.

   Костер, на котором я жарил пару застреленных куропаток, потух.

   Я уже расположился было спать, как вдруг отдаленный треск сучьев и валежника привлек мое внимание.

   Слух у меня чуткий.

   Я быстро вскочил на ноги и стал вглядываться во тьму.

   И то, что я увидел, заставило меня послать к черту все свои надежды и потерять остаток храбрости.

   Будь проклята эта минута.

   Шагах в трехстах от меня что-то светилось.

   Я подполз ближе и с ужасом увидел страшный скелет, висевший, словно повешенный, на суке дерева.

   Весь он светился и дымился в темноте.

   А под ним то приподымаясь, то опускаясь, с глухим урчанием металось какое-то огромное чудовище, и слышны были звуки вроде бряцания цепей.

   На страшном чудовище светилась пятнами шерсть, а морда так и горела.

   Я чуть не потерял сознание.

   Схватив Евангелие, я стал громко читать его, кропя в проклятую сторону святой водой.

   Но видение не исчезало.

   Вдруг страшный рев потряс воздух!

   И тогда, обезумев от страха, я бросился бежать назад.

   Утром я собрал в первом попавшемся селении народ и мы обшарили всю тайгу, но... ни чудовища, ни скелета не нашли.

   А вечером никто не захотел идти туда, да и я сам, признаться, не желал испытывать снова вчерашнего страха.

   С тех пор я отказался от нечистого клада".

   - Вот видите ли, дорогой Ватсон, какая интересная легенда! - проговорил Холмс, окончив пересказ. - Конечно, мой приятель Максим рассказывал ее сбивчиво и не так красиво! Но... я, будто от его имени, облек для вас эту легенду в более литературную форму и надеюсь, что вы не в претензии на меня за это?!

   - О, ничуть! - воскликнул я. - Легенда очень красива, но скорее похожа на сказку.

   - Н-не совсем так! Вдумайтесь хорошенько в ее содержание и скажите: не найдете ли вы в ней чего-нибудь такого, что заслуживало бы большего внимания, нежели простая легенда?

   Я с недоумением пожал плечами.

   - Единственно то, что у сибиряков богатая фантазия.

   - Я думал, что вы немного проницательнее, - с улыбкой возразил Холмс. - Ну, так послушайте меня, и, я надеюсь, мои подозрения возбудят и в вас кое-какие мысли.

   Но вдруг в его намерениях, вероятно, произошел переворот.

   - Я не хочу говорить вам ничего преждевременно, - отрезал он вдруг неожиданно. Вам же будет интереснее, если вас поразит что-нибудь неожиданное. Но... я имею твердое мнение относительно этой легенды. Все, что случилось с Максимом, не сон, я в этом убежден. И... я решил во что бы то ни стало проникнуть в тайну тайги.

   Он посмотрел на меня загадочно и добавил:

   - И кто знает, дорогой Ватсон, может быть, нам удастся завладеть тем кладом, которым не удалось овладеть ни Максиму, ни другим сибирякам.

   - Желаю оправдания ваших великолепных надежд! - иронически заметил я.

   - Спасибо, - ответил Холмс. - Я на это пожелание смотрю серьезно и надеюсь, что вы не откажете принять от меня часть клада, когда он попадет ко мне в руки?

   - С удовольствием! - ответил я.

   Однако в тоне Холмса я слышал серьезные ноты.

   - Скажите, Холмс, вы собираетесь действительно предпринять путешествие для проверки заинтересовавшей вас легенды? - спросил я.

   - Конечно. И в вас надеюсь иметь своего верного спутника, - серьезно ответил Холмс.

   - Когда вы думаете двигаться?

   - Чем скорее, тем лучше. Можно было бы и завтра... Я ведь не любитель откладывать.

   - Вдвоем?

   - Нет, с нами отправится и мой новый товарищ Максим.

   - Уверены ли вы в нем?

   - Да, - твердо произнес Холмс. - Я привык наблюдать людей и почти без ошибки могу угадать по лицу характер человека, хотя бы я его и видел в первый раз.

   Он слегка помолчал и добавил:

   - Кроме того, я наводил уже справки. Он не соврал, сказав, что имеет дом и хозяйство, а соседи все отзываются о нем, как о честном и трудолюбивом человеке, на слово которого можно сильно положиться.

   - Но захочет ли он?

   - О, что касается этого, то я постараюсь рассеять его суеверие, и тогда он пойдет за мною хоть в воду, в особенности, когда узнает, кто я.

   - Достаточно ли он только интеллигентен для этого? - усомнился я.

   - Вполне, - ответил Холмс.

   И, встав с кресла, он подошел к вешалке, на которой висело его пальто и шляпа.

   - Пойдемте к нему, Ватсон. Это будет нам прекрасной прогулкой перед обедом.

   Максим Веретенюк, как я уже говорил, жил почти на краю Благовещенска.

   Придя к нему, мы застали его за работой.

   Вместе с женой и шестнадцатилетним сыном он вкатывал бочонки с соленой кетой (местная рыба) в погреб.

   Увидав Холмса, он приветливо кивнул ему головой и попросил подождать, пока он вкатит три последние бочонка в погреб.

   Как потом оказалось, жена его тоже не теряла даром времени.

   Она имела на базаре лавчонку, в которой торговала разным дешевым бакалейным товаром и соленой рыбой, прибавляя таким образом к домашнему доходу и свою выручку.

   Как только Веретенюк скатил в погреб последний бочонок, он вытер руки о фартук и подошел к нам.

   - Однако хорошо, что пожаловали! - приветливо сказал он, пожимая нам руки и прибавляя к своей речи по сибирской привычке слово "однако". - Что же стоять здесь? Пожалуйте в горницу! Настя, поставь-ка самоварчик!

   Мы вошли в маленький, но чистенький уютный домик, состоявший из спальни, приемной горницы и кухни.

   - Эх, деньжат не хватает! - весело, но с оттенком огорчения заговорил Максим.

   - А что? - спросил Холмс.

   - Да кета сейчас больно дешева! Будь деньги - на все бы закупил! Ну, да ведь всего не закупишь, что хочется, а значит, слава богу, что и это купил!

   Холмс улыбнулся и хлопнул Веретенюка по колену.

   - А у меня к вам дельце есть! - произнес он весело. - И если бы вы сослужили мне одну службу, я бы дал вам в задаточек сотни три...

   - Ой ли! - обрадовался Максим. - Да за какое же это дело?

   - Дело, положим, не легкое, но... если оно удастся мне, я готов из своей добычи отдать вам пятую часть, но не меньше чем тысячу рублей, хотя бы добычи оказалось всего двадцать пять рублей.

   Максим несколько минут упорно молчал. На его лбу образовались складки, и, казалось, он что-то усиленно обдумывал.

   - А дело-то чистое? - спросил он решительным тоном.

   Этот вопрос и тон страшно понравились мне. Холмс поспешил успокоить его.

   - На нечестное дело я не позвал бы вас, дорогой Максим, - сказал он. - Наоборот, я зову вас на полезное дело.

   - Ну, и слава богу! - обрадовался Веретенюк. - А какое же это дело?

   - Искать недоисканный тобою клад.

   - Ни за что на свете! - воскликнул пораженный Максим.

   - Ну-ну-ну, зачем же так бояться! - стал успокаивать его Холмс. - Во-первых, мы пойдем с моим другом вперед, а во-вторых... я и есть тот самый английский сыщик, про которого ты говорил, что он уничтожил на "грехах" семерых братьев-разбойников.

   Максим удивленно вытаращил на Холмса глаза.

   В продолжение нескольких минут он оставался словно в состоянии столбняка.

   Затем он медленно провел рукой по волосам, словно отгоняя кошмар, и тихо произнес:

   - Вот так штука... А я-то... Ах ты, Господи!.. Да правду ли вы говорите?

   - Вот мой паспорт, в котором написано, что я Шерлок Холмс. А если вы спросите в полиции, кто изловил разбойников, то вам укажут на меня, - сказал Холмс с улыбкой. - Только я совсем не праведный, а просто человек, преданный идее освобождения общества от негодных его элементов. Поэтому я никогда и не брался за дела неуголовного характера. Взяться, например, за политические дела я считал бы делом противным своей совести.

   Максим Веретенюк глядел на Холмса с каким-то благоговением.

   Наконец, он тихо кивнул головой и произнес:

   - Если так, то с вами куда угодно пойду!

   Его столбняк пропал, и он стал веселым.

   - Когда же идти? - спрашивал он. - Я ведь хоть сейчас!

   - Тем лучше, в таком случае мы двинемся завтра же.

   - Чудесно! Настя и без меня справится.

   - А вот вам и задаток на покупку кеты, - сказал Холмс, доставая бумажник и отсчитывая триста рублей.

   Дело было слажено.

   Часа два мы проговорили о подробностях будущего путешествия, сговорились относительно того, что взять с собою, где встретиться, и затем простились.

   Остаток дня мы употребили на закупку необходимых предметов. Патроны, две винтовки, еда, электрические карманные фонари - ничего не было забыто.

   Кроме вещей, которые должны были быть носимы при себе, мы приобрели и более тяжеловесный багаж, который Холмс хотел оставить где-нибудь в тайге, когда мы подойдем уже совсем близко к месту.

   До тех же пор мы могли прекрасно им пользоваться, следовательно, доставить себе в пути хоть некоторый комфорт.

   К числу этих предметов относились: палатка, две походных койки, коробки с провизией, походная кухня, складной походный стол и две складных табуретки.

   Холмс попытался было приобрести топографические карты побережья Амура между Благовещенском и Сретенском, но таких карт не оказалось во всем городе.

   - Только в России можно встретить это! - злился Холмс, переходя из магазина в магазин. Но делать было нечего. Карт не было, и приходилось покориться. Утро следующего дня мы провели у Веретенюка. С своей стороны и он приготовил все необходимое.

   К полудню весь наш багаж был перевезен на пароходную пристань.

   Мы взяли билеты и стали ждать. Пароход пришел чисто по-сибирски, то есть с опозданием на восемь часов, и мы чуть было не умерли с тоски от ожидания.

   Но вот, наконец, в три часа ночи так давно ожидаемый пароход причалил.

   А так как ночью разгружать и нагружать грузы было не совсем безопасно, в виду страшно развитого в этих местах воровства, то нам и было объявлено, что пароход отойдет лишь в восемь часов утра. Пришлось этому покориться. Ночевали в каютах. Утром пароход двинулся вперед. Надо заметить, что на большинстве амурских пароходов, ходивших к Сретенску, в то время не было буфетов.

   Для пароходного экипажа нанималась стряпуха, забиравшая с собой провизии немного более, чем нужно, и у нее можно было получать довольно сносные обеды,

   Так было и на нашем пароходе.

   Я не могу не остановиться над описанием этого путешествия, так как порядки, царившие на нашем пароходе, были характерными сибирскими порядками того еще не так далекого времени.

   И о них действительно стоит поговорить.

   Амур кверху от Благовещенска изобилует мелями, то и дело преграждающими фарватер.

   Там их называют перекатами, и около них имеются постоянно сигналы, показывающие глубину воды на них.

   Четыре с половиной фута - глубина проходимая для большинства пароходов.

   Наш пароход сидел в воде четыре фута, и мы самым благополучным образом пропутешествовали первый день.

   Все дело испортила гармоника, этот типичный русский инструмент, издающий громкие хриплые звуки и приводящий русский народ в состояние какого-то умоисступления.

   Был вечер.

   В эту ночь мы должны были перевалить через знаменитый Ульдугичевский перекат, считавшийся на Амуре одним из самых мелких.

   Мы вышли с Холмсом на палубу, чтобы подышать свежим воздухом тайги, который так хорош на Амуре.

   Вечер был тихий и темный.

   Большинство публики тоже выбралось наверх, и среди нее шла веселая беседа.

   Командир парохода, вихрастый шатен с испещренным оспой лицом, сидел вместе со своим помощником около рулевой будки за столиком.

   Перед ними стояло две бутылки водки и горячая закуска.

   Для нас это казалось немного странным, но так как мы видели, что пассажиры ничуть не беспокоятся этим обстоятельством, то и мы отложили свои страхи.

   Вдруг на палубе раздались забубенистые звуки гармоники. Лихой приискатель выигрывал, сидя на канатах, такой разухабистый мотив, от которого в ногах положительно делались конвульсии.

   Это действие гармоники на человеческий организм тотчас же сказалось на некоторых пассажирах, ноги которых, помимо их воли, стали выбивать по палубе громкую дробь.

   Капитан хватил целый стакан водки залпом и чуть не подавился костью, которую впопыхах сунул в рот вместо мяса.

   Гармоника стала положительно неистовствовать.

   Кто-то из публики пустился вприсядку, под аплодисменты остальных.

   И через несколько минут палуба парохода представляла из себя нечто хаотическое, напоминающее моменты из жизни краснокожих.

   Появилось неимоверное количество бутылок.

   Все, у кого были только ноги, способные удерживать на себе туловище, - пустились в отчаянную пляску.

   Командир со своим помощником бросили свои места у рулевой рубки и вместе с водкой перебрались к нам.