Орловец П. - Похождение Шерлока Холмса в России

ю, - набожно ответила старуха. - Верю в его неизмеримое милосердие к самому плохому человеку.

   Она умолкла, задумчиво глядя в угол с образами. Поникнув головами, мы молчали, перебирая четки.

   - На сыне своем Александре увидела я нескончаемое милосердие божие, - тихо заговорила старуха.

   - На сыне?

   - На нем. На что уж беспутный был, а вот покаялся в конце жизни и лик святой получил...

   - Не пойму я, матушка, что говоришь? - удивленно перебил Холмс. - Как же это сын твой в святые попал? И почему тебе ведомо это?

   Старуха понизила голос, словно открывала нам величайшую тайну.

   - Является он мне, отцы святые. Лик светлый, хоть и в темноте является, сияние вокруг головы... и говорит со мною...

   - Не во сне ли ты это видишь? - перебил Холмс.

   - Что ты, что ты! Небось знаю, что не сплю! - запротестовала она. - И речи говорит божественные, добрым делам научает, к смерти готовиться приказывает, душу мою спасает.

   Холмс набожно перекрестился.

   - Как же он тебе является? - спросил он.

   - В иконе, батюшка, в той самой иконе, которую перед своей смертью поднес. Будто оживает она иногда по ночам и вместо лика святого мой сын объявляется, с образом светлым и радостным.

   - Как же это так?

   - Незаметно. Иной раз, когда смотрю долго и днем на лик святого, кажется мне, будто сын мой похож на него. Только не при жизни был похож, а после. А как заговорит он ночью, так уж тут я не сомневаюсь...

   И она стала набожно креститься на образа.

   - А мы к тебе со святыней, - произнес Холмс. - Приложись к ней, делай добрые дела и пусть благословение божие будет над тобой и над домом твоим.

   С этими словами он торжественно открыл небольшой ларец, и, к величайшему моему изумлению, я увидел внутри него серебряный крест с круглым стеклом посередине, сквозь которое виднелось дерево.

   - Кусочек животворящего креста принесет благодать дому сему! - молитвенно произнес Холмс.

   Старуха опустилась на колени и, поклонившись трижды до земли, благоговейно приложилась к импровизированной святыне, сфабрикованной Шерлоком Холмсом.

   Разговор переменился. Мы заговорили об Афоне, о святых местах, мощах, угодниках и тому подобных пещах. В конце беседы старуха ушла в свою комнату и, возвратившись через несколько минут, подала Холмсу дорогую бриллиантовую брошь.

   - Нет у меня сейчас денег, - проговорила она печально. - Но вот продайте эту вещь и внесите деньги от меня в монастырь. Пусть помолятся ваши отцы за мою грешную душу.

   - Да спасет тебя Христос! - произнес Холмс, с глубоким поклоном принимая дар.

   Посидев еще немного, мы простились со старухой и вышли на улицу.

   Тем же путем проехав в Кусково, мы снова переоделись в обыкновенное платье и как ни в чем не бывало возвратились в город.

   Шерлок Холмс все время молчал.

   Это молчание продолжалось и тогда, когда мы вернулись в нашу гостиницу.

   Под вечер он ушел из дома, сказав, что хочет немного пройтись и кое-что купить из русских изделий для отправки их в Лондон некоторым хорошим знакомым и брату.

   Ужинал я один. После ужина, от нечего делать, я попробовал было читать, но, утомленный дневной прогулкой, скоро бросил книгу и задремал, лежа на кушетке.

   Стук двери разбудил меня. Это вернулся Холмс. Я взглянул на часы и заметил, что часовая стрелка стоит уже на одиннадцати.

   Посмотрев на Холмса, я увидел, что он очень оживлен и весел.

   - Вы прекрасно проводите время, дорогой Ватсон, - произнес он, улыбаясь. - Я от души завидую всем людям, которые способны засыпать в ту же минуту, как только доберутся до кушетки или кровати.

   И, помолчав немного, произнес:

   - Я очень рад, что вы хорошо отдохнули. Благодаря этому бессонная ночь не покажется вам такой утомительной.

   Я удивленно взглянул на него.

   - Вы, кажется, затеваете сегодня еще что-нибудь?

   - Вы угадали, - ответил он. - Сегодняшняя ночь должна выяснить многое, и я хочу проверить свои догадки.

   - Куда же мы отправимся?

   - На кладбище, - ответил неожиданно Холмс.

   Я даже подскочил на кушетке от неожиданности.

   - Что же нам там делать?

   Холмс улыбнулся.

   - Проверять мои догадки, - произнес он, потешаясь над моим недоумением. - А пока нам не мешает подкрепиться.

   - Я уже ужинал, - отвечал я.

   - В таком случае ничто не мешает мне поужинать одному.

   Он позвонил и приказал подать себе вареные яйца, ростбиф, ветчину и бутылку вина.

   Пока лакей ходил за ужином, Холмс не терял даром времени. Порывшись в своем чемодане, он вынул из него большой тяжелый футляр из кожи, пару электрических фонарей, револьверы и кожаный фартук. Затем извлек оттуда же свои отмычки. Сложив все это на столе, он стал ждать ужин, рассматривая в то же время план Москвы.

   Тысячи вопросов вертелись у меня на языке, но я ничего не спрашивал, прекрасно зная, что Холмс не любит преждевременного любопытства.

   Когда лакей внес в номер ужин, мой друг сел за стол и принялся есть с большим аппетитом. Остаток ростбифа и ветчины он тщательно завернул в бумагу и сунул себе в карман.

   Из этого я заключил, что предстоит долгая ночная работа, во время которой нам не удастся даже урвать часик, чтобы зайти в ресторан.

   Покончив с ужином, Холмс подал мне заряженный револьвер.

   - Дорогой Ватсон, нам предстоит через час довольно рискованное дело и, если оно не даст никаких осязательных результатов, русская полиция не погладит нас по голове за него.

   - Что вы хотите этим сказать? - спросил я, недоумевая.

   - То, что необходима большая осторожность, - ответил он. - Мы будем находиться сегодня на некотором расстоянии друг от друга, и вы, если заметите какую-либо опасность, надеюсь, сумеете предупредить меня.

   - Выстрелом?

   - Выстрел - крайнее средство и пригодится только в том случае, если на вас нападут. При этом имейте в виду следующее: если человек будет идти на вас или мимо вас, прямо и беспечно, то с вашей стороны достаточно будет крика, после этого бегите к задней стене, где отзоветесь только на мой зов. Если же вы увидите крадущегося человека, то будьте осторожны и при нападении не останавливайтесь даже перед выстрелом.

   - Черт возьми, это уже верх таинственности! - воскликнул я, донельзя заинтересованный всеми этими предупреждениями.

   Я бы не утерпел и попросил объяснений, если бы Холмс, угадавший мои мысли, не перебил:

   - Ну, а теперь нам пора, - произнес он с улыбкой и стал надевать пальто.

   Я последовал его примеру, и, захватив с собою все приготовленные Холмсом предметы, мы вышли из гостиницы. Мои часы показывали полночь.

   Подозвав извозчика, Холмс сторговался и приказал ему ехать на прилегающую к Преображенскому кладбищу улицу. Признаться, я думал, что он хоть тут будет откровеннее, но моим надеждам и на этот раз не суждено было сбыться. Холмс был молчалив и сосредоточен.

   Черт возьми, я готов был разорваться от злости, до того мне хотелось узнать, зачем мы едем на кладбище, но я знал, что Холмс ничего не скажет прежде, нежели найдет это нужным, и... волей-неволей молчал.

   Доехав до места, мы отпустили извозчика и пошли пешком. Какое-то странное чувство овладело мною, когда мы подошли к задней стене кладбища.

   Понимая, что мертвецы не встают, я тем не менее чувствовал, что мною начинает овладевать страх. Темная, непроглядная ночь и могильная тишина, царившая на кладбище, как нельзя больше способствовали развитию этого чувства. Но Холмс оставался невозмутимым. Дойдя до середины стены, он остановился.

   - Здесь мы перелезем, - произнес он. - Подержите-ка, Ватсон, вещи. Я влезу первым и помогу вам.

   С этими словами он передал мне сумку, кожаный футляр и одним прыжком очутился на кладбищенской стене.

   Через минуту мы находились уже на кладбище и, спотыкаясь о могилы и памятники, пробирались вглубь его, ежеминутно рискуя свернуть себе шею или разбить голову о каменные плиты и решетки могил.

   Нервная, неприятная дрожь пробегала по всему моему телу. Я машинально передвигал ноги, нащупывая ими неровности, и, идя с вытянутыми вперед руками, старался не потерять Холмса.

   Так прошли мы шагов сто.

   - Вы, Ватсон, останетесь здесь, - произнес вдруг тихо Холмс, останавливаясь на широкой дорожке. - В случае отступления по ней вы дойдете до задней стены, через которую мы перелезли, и подождете меня за ней. Смотрите в оба и, главным образом, направо. Советую вам быть особенно внимательным к звукам шагов. Мой сигнал - щелканье соловья. Он будет означать благополучное окончание работы. Итак - до свидания!

   Проговорив это, он скрылся в темноте, направившись вправо от дорожки.

   Через минуту смолкли осторожные шаги Холмса, и я остался в отчаянной темноте, среди гробового молчания. Я никогда не был суеверным, но тут, сидя на холодной могильной плите, я почувствовал себя отвратительно. Положительно, мне казалось, будто кто-то холодный и далекий от этого мира шевелится под каменной плитой.

   Слух мой был болезненно напряжен, глаза тщетно старались проникнуть сквозь черную пелену ночи. Малейший шорох испугал бы меня в этот момент больше, чем действительная опасность...

   Но сколько ни напрягал я слух, сколько ни таращил глаза, ничего подозрительного не заметил. Всюду царила тьма и полнейшая тишина.

   От могильной плиты несло холодом и сыростью испарений, и мне чудилось, что я ощущаю какой-то странный запах разложения. Минуты проходили за минутами, мучительно долго и однообразно.

   Вероятно, я просидел на своем посту часа полтора. Вдруг резкое соловьиное щелкание вспугнуло уснувший воздух, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Через минуту короткая трель раздалась совсем близко и, наконец, прямо передо мной появился темный силуэт Шерлока Холмса. Не говоря ни слова, он направился по дорожке к задней кладбищенской стене, пожатием руки дав мне понять, чтобы я следовал за ним.

   Однако не успели мы сделать и полусотни шагов, как я споткнулся о какой-то корень и плашмя грохнулся на землю, невольно громко вскрикнув от боли и неожиданности.

   Холмс быстро подхватил меня и, поставив на ноги, тревожно прошептал:

   - Черт возьми, как вы неосторожны! Скорее вперед!

   И в ту же минуту, откуда-то сбоку, раздался громкий свирепый голос:

   -- Ага, черти! Снова забрались! Ну, погодите же!

   По аллее раздался топот ног. Мы бросились бежать.

   Погоня была близка. Не было сомнения, что за нами гонится сторож, принявший нас за кладбищенских мародеров.

   Как мы не упали на дороге и благополучно добрались до стены - я и до сих пор не могу понять! Знаю только, что страх быть пойманными придал нам такую силу, что мы перелетели через стену, словно птицы.

   Сторож, добежавший до нее, разразился потоком самой отборной ругани.

   - Митяй! Федя! Ко мне! - орал он, обращаясь к своим невидимым помощникам.

   Однако преследовать нас в одиночку он побоялся. Это нас спасло. Пробежав вдоль стены до угла, мы кинулись в темный переулок, прилегающий к кладбищу, и опрометью побежали посреди улицы.

   На наше счастье здесь не было ни городовых, ни ночных сторожей.

   Вероятно, все они спали, пользуясь отдаленностью места и отсутствием контроля со стороны начальства.

   Давненько не бегал я так быстро. Если бы я не обладал такими здоровыми легкими, то упал бы на первых же порах. Пробежав несколько переулков и делая повороты, чтобы сбить с толку возможную погоню, мы остановились лишь тогда, когда легкие окончательно отказались служить нам. Но погони не было слышно. Это успокоило нас, и мы пошли шагом, отыскивая глазами какого-нибудь запоздалого или ночного извозчика, пока наконец не нашли какого-то старика, мирно спавшего в своей пролетке. Встряхнув его, как грушу, мы вскочили в пролетку и, не торгуясь, велели ему ехать побыстрее. Обрадованный возница понесся вскачь, и скоро мы были уже вне опасности. Однако окончательно мы успокоились лишь тогда, когда без всяких помех очутились в номере нашей гостиницы.

   Когда Холмс включил свет, я, взглянув на него, так и ахнул. Он походил на землекопа, только что окончившего свою работу. Сапоги, брюки и пиджак его были сплошь измазаны глиной и какой-то известкой.

   - Можно подумать, что вы сегодня разрывали могилы, - воскликнул я, глядя на него.

   Против ожидания он промолчал и теперь, ничем не выдав тайны своих сегодняшних похождений на Преображенском кладбище.

   - Завтра, дорогой Ватсон, вы узнаете все, что вас так сильно интересует, - сказал он, снимая замаранное платье и забираясь под одеяло. - А сегодня мы будем спать.

   Выругав в душе своего приятеля, я разделся и погасил свет. Я слишком устал, чтобы еще раздумывать над происшедшим, и лишь только завернулся в одеяло, как в ту же минуту уснул самым крепким сном.

   Уверенность, что на другой день я узнаю все подробности этого таинственного дела, успокоила меня.

   - Вставайте, Ватсон, вставайте! - голос Холмса разбудил меня на следующее утро.

   От вчерашней беготни у меня болели ноги и ломило все тело. Страшно хотелось спать, но интерес к таинственному делу поборол усталость, и я вскочил при первых же звуках голоса моего друга.

   Холмс, вероятно, проснулся давно, так как на столе уже кипел самовар и лежали теплые калачи, которые мы так полюбили с самого приезда в Москву.

   Быстро умывшись, я сел пить чай вместе с Холмсом.

   - Не собираетесь ли вы снова на кладбище? - спросил я его.

   Холмс, улыбаясь, отрицательно покачал головой.

   - Нет, сегодняшний день мы проведем с живыми людьми, а ночь покажет нам, что нужно делать, - ответил он.

   - Значит, одеваться просто?

   - О, да! Можете даже надеть сюртук, так как нам придется сначала посетить Ивана Андреевича.

   Туалет наш занял немного времени, а утренний чай с легкой холодной закуской - еще меньше.

   После этого мы покинули гостиницу и поехали к Серпухову, но не застали его дома. Он был на фабрике, и когда мы заявили, что нам необходимо видеть его безотлагательно, нас провели в большой фабричный корпус и попросили справиться в машинном отделении.

   Он оказался там и, завидя нас издали, весело махнул рукой.

   - Ну, что? - спросил Серпухов, здороваясь. - Мне говорили уже о посещении моей матушки афонскими монахами... Ха-ха-ха! Ужасно забавно иметь с вами дело! Скажите же: удалось вам, по крайней мере, выяснить душевное состояние старухи? Может быть, вы даже повлияли на нее?

   - Не знаю, насколько мы повлияли на почтенную Надежду Симоновну, но выяснить ее душевное состояние мне удалось вполне, - ответил Холмс.

   - И что же?

   - Пока ничего. Вот если вы разрешите мне сделать еще раз три наблюдения, то я ручаюсь, что избавлю вас навсегда от непосильных трат.

   - Не может быть! - воскликнул обрадованный Серпухов.

   - Это так же верно, как то, что я стою перед вами, - отвечал Холмс твердо.

   - В таком случае я не только позволяю, но умоляю сделать хоть сто двадцать три опыта, - улыбнулся Серпухов.

   - Первый из них я хотел бы проделать сейчас.

   - А именно?

   - Мне необходимо еще раз осмотреть комнату вашей матушки. Прошлый раз мне говорили, что она гуляет именно в это время, потому мы пришли именно сейчас.

   - Вы не ошиблись. Она вышла на прогулку в сад минут двадцать тому назад, следовательно, в вашем распоряжении имеется сорок минут. Старуха пунктуальна, как хронометр.

   Сказав это, Иван Андреевич подозвал к себе главного управляющего и, дав ему несколько указаний, пригласил нас следовать за собой.

   Старухи в самом деле не было дома, и мы без всяких препятствий проникли в ее комнату. Как только Холмс вошел в нее, он тотчас же бросился к большому образу, и я заметил, как он впился в него глазами, по-видимому, изучая каждую деталь. Он то становился на стул, то опускался на колени, разглядывая в иконе сквозь увеличительное стекло, с которым ни когда не расставался, каждый квадратный вершок.

   Судя по тому вниманию, с которым он делал свои наблюдения, и по легким кивкам головы, поиски его должны были дать ожидаемый результат.

   Провозившись с иконой около двадцати минут, он заглянул за нее. Но она была плотно привинчена к стене, и рассмотреть что-либо за ней не представлялось никакой возможности. Потерпев здесь полнейшую неудачу, Холмс исследовал пол и стены, но, по-видимому, не нашел в них ничего подозрительного. Тогда, поставив стул к окну, он вскочил на него и, вынув из кармана складной нож, прорезал два небольших отверстия в глухих портьерах, подобранных на день к обоим косякам окна. Все это он проделал с быстротой молнии.

   Я и Серпухов смотрели на его действия с нескрываемым любопытством. Заметив наши взгляды, Холмс улыбнулся.

   - Все идет своим порядком, - произнес он, слезая со стула. И, обернувшись к Серпухову, добавил:

   - Первое дело сделано. Теперь я буду просить вас о другом.

   - Я рад исполнить все, что вы прикажете, - ответил Серпухов.

   Как только мы вышли из комнаты старухи, Холмс остановился.

   - Куда выходит та часть стены, к которой прикреплен образ? - спросил он Серпухова.

   - В маленькую пустую комнату. Прежде в ней помещалась прислуга, но теперь мы всех служащих перевели на другой конец дома.

   - Можно осмотреть эту комнату?

   - Конечно.

   - Капитальная эта стена или нет?

   - Капитальная.

   - Тем лучше, - серьезно произнес Холмс.

   Все вместе мы отправились в названную комнату. Она была маленькая и совершенно пустая, не более четырех аршин в длину и трех в ширину, освещалась маленьким оконцем.

   Став на колени, Холмс принялся тщательно осматривать пол через увеличительное стекло. Проделав это, он принялся за стены.

   Но по его невозмутимо спокойному лицу мы никак не могли понять: удачны его поиски или нет.

   Проделав все, что было нужно, Холмс обернулся к Серпухову.

   - У кого находится ключ от этой комнаты?

   - У меня.

   - В таком случае я воспользуюсь этой комнатой на сегодняшнюю ночь.

   - Вы хотите здесь остаться? - удивился Серпухов.

   - Да, мы с Ватсоном с удовольствием переночевали бы здесь и чувствовали бы себя совсем хорошо, если бы вы приготовили нам на ночь холодные закуски.

   - О, непременно!

   - Еще два слова. Никто не должен знать, что мы ночуем здесь. Завтра рано утром вы незаметно выпустите нас.

   - Прекрасно.

   - Затем укажите нам путь, которым мы могли бы выбраться отсюда ночью во двор.

   - Я могу оставить дверь открытой.

   - Хорошо. Теперь же мы будем до вечера вашими заказчиками.

   - И, надеюсь, пообедаете у меня?

   - Если вы позволите.

   Разговаривая, мы удалились с этой половины дома и перешли в кабинет Ивана Андреевича.

   К обеду вышла и Надежда Симоновна. Иван Андреевич представил нас ей как своих крупных заказчиков, но мадам Серпухова взглянула на нас так, как будто перед ней были не живые люди, а безвоздушное пространство.

   Обед был не из веселых, и причиною этого было сосредоточенное молчание Надежды Симоновны. Только за жарким она обратилась к сыну с короткой фразой:

   - Ты обещал мне денег. Когда ты дашь их мне?

   При этих словах Шерлок Холмс оживился.

   - О, я думаю, сыновья не должны медлить с удовлетворением требований своих матерей! - произнес он любезно, толкая в то же время ногой Серпухова.

   Надежда Симоновна взглянула на Холмса с благодарной улыбкой.

   - Я доставлю вам деньги сегодня, матушка, - быстро проговорил Серпухов, очевидно поняв движение Холмса.

   - Спасибо! - прошептала старуха. - Ведь эти деньги пойдут на спасение наших душ.

   - Тем лучше, матушка, - отвечал Серпухов. - После обеда я выпишу вам чек на пять тысяч, и вы завтра же получите из банка деньги.

   Старуха оживилась. Она стала расспрашивать нас ^о торговле, семейных делах, говорила сама, и вторая половина обеда прошла много веселее.

   Потом мы снова удалились в кабинет хозяина под предлогом переговоров о делах и легли немного отдохнуть на кожаных диванах.

   В семь часов Серпухов разбудил нас.

   - Матушка снова пошла в сад, и сейчас удобный случай забраться незаметно в ту комнату, - проговорил он. И, подавая нам довольно объемистый пакет, добавил: - А вот вам, господа, ужин. Здесь вы найдете пару жареных цыплят, пару рябчиков, холодные котлетки, ростбиф, масло, хлеб, соль и вино.

   - Можно подумать, что вы снаряжаете нас в дальнюю экспедицию, - улыбнулся Холмс. - Однако мне хотелось бы получить от вас еще кусочек воска и гуммиарабик [Гуммиарабик - клей].

   - О, это нетрудно, - ответил Серпухов, беря с письменного стола банку с гуммиарабиком и доставая из ящика две восковые свечи. - Может быть, этого вам мало?

   - Вполне достаточно. Теперь мы смело можем отправиться на место.

   Забрав все принесенное и прихватив с собой для развлечения две газеты, мы вышли из кабинета и, стараясь не попадаться никому на глаза, быстро прошли в маленькую комнату.

   Пожелав хозяину спокойной ночи, мы заперлись и вынули ключ. Затем Холмс размял воск и тщательно залепил им замочную скважину, приклеив, кроме того, поверх воска к двери кусок полотна. Таким образом, окончательно устранилась всякая возможность подглядывать за нами.

   Другую свечку мы прилепили на пол и зажгли для того, чтобы долгое сидение в темноте не особенно утомило нас.

   - Теперь, дорогой Ватсон, я потребую от вас абсолютной тишины, - сказал Холмс. - Шорох может выдать наше присутствие и испортить все дело.

   Я молча кивнул головой.

   Разложив около свечи газеты, мы легли на животы и принялись читать, вслушиваясь в то же время и малейший шум. Мы слышали, как возвратилась в свою комнату Надежда Симоновна, слышали, как она куда-то уходила и снова пришла, как она долго возилась.

   Затем наступила полная тишина. Вероятно, старуха легла спать.

   Наши часы показывали половину одиннадцатого. Газеты были уже дочитаны, и становилось скучно.

   Так прошло еще около двух часов. Но вдруг до нашего слуха донесся слабый шорох. Сначала он был едва слышен, потом усилился и, наконец, смолк.

   Не было сомнения, что шорох слышится за стеной, отделяющей нашу комнату от спальни старухи. Я взглянул на Холмса. Он лежал на полу, вытянув шею и глядя в одну точку, весь превратившись в слух, словно гончая собака в стойке.

   Прошло несколько мгновений. Скрип пружин за стеной показал, что старуха проснулась. Затем до нашего слуха донесся слабый звук голосов. Старуха с кем-то разговаривала, но что говорила она и другой человек, расслышать не было возможности.

   - Снимайте сапоги! - прошептал едва слышно Холмс.

   Оставшись в носках, он подошел к двери, отлепил воск и тряпку и, тщательно запрятав в карманы все вещи, которые могли бы указывать на чье-либо присутствие в этой комнате, осторожно вставил ключ в скважину.

   Вдруг голоса зазвучали громче. В ту же минуту Холмс повернул ключ и, тихо отворив дверь, выскользнул из комнаты; мы, словно кошки, прокрались сначала в другую комнату, а затем в третью, вышли во двор и только тут перевели дух.

   Быстро осмотревшись, Холмс молча указал мне на одно из окон, наглухо завешенное портьерами. По двум слабо светящимся пятнам я сразу догадался, в чем дело.

   Без сомнения, это была спальня старухи, и свет из нее проникал сквозь два отверстия, прорезанные Холмсом в портьерах.

   - Вон лестница! - сказал я, заметив ее около сарая.

   - Чудесно! - воскликнул Холмс. - Сама судьба помогает нам! Давайте, Ватсон!..

   Быстро перебежав через двор, мы схватили лестницу и приставили ее к окну.

   - За мной, Ватсон! - шепнул Холмс. - Я уверен, что вы увидите сегодня нечто интересное.

   В одно мгновение мы взобрались наверх к окну и припали глазами к двум отверстиям, так предусмотрительно прорезанным Холмсом в драпировке. Но лишь только я взглянул внутрь комнаты, как невольно легкий крик удивления сорвался с моих губ.

   Я никогда не забуду этого момента, картина которого и по сие время как живая встает в моей памяти. Будь я хоть немного верующим человеком, я после этого непременно посвятил бы всю свою остальную жизнь богу.

   То, что я увидел в комнате старухи, было действительно поразительно. Освещенная странным голубоватым слабым светом комната казалась таинственной и жуткой. Старуха Серпухова в белом капоте стояла на коленях посреди пола с простертыми вперед руками, устремив глаза на большой образ Александра Невского, от которого исходил голубоватый свет, освещавший комнату.

   Взглянув на образ, я невольно вздрогнул. Лицо святого жило. Правда, вместе с телом оно стояло неподвижно, закованное в оправу, но глаза горели живым огнем, веки моргали и уста тихо шевелились.

   Думая, что я галлюцинирую, я ущипнул себя за бок и снова взглянул на лицо святого. Да, не было сомнения - оно жило. И не только жило, но и говорило.

   Старуха спрашивала, а святой отвечал, и от лица его исходил какой-то странный свет, тонкое светящееся сияние окружало и его голову.

   Веки святого были приспущены, и он медленно, торжественно говорил.

   Вдруг густой клуб дыма вырвался откуда-то снизу, по-видимому, из центра, и застлал на мгновение лик святого. И сразу в комнате воцарилась темнота, слегка нарушаемая тусклым светом лампадки. Когда облако дыма разошлось, я снова взглянул на святого. На месте светящегося лика из киота глядело то же самое лицо, но только безжизненное и не светящееся.

   Лишь старуха Серпухова продолжала стоять на коленях, отбивая по временам земные поклоны.

   - Скорее назад! - тревожно шепнул Холмс.

   Мы быстро соскользнули по лестнице, поставили ее на место и юркнули в отворенную дверь. Отсюда на цыпочках прошли в переднюю и сели на пол.

   Старуха, вероятно, еще не спала, и возвращаться в маленькую комнатку было небезопасно.

   Сидя в темной передней, я вспоминал последние минуты. Одно ведь лицо, и то живое, то мертвое! Все это казалось мне ужасно странным и похожим на фантастический сон.

   Прождав с полчаса, Холмс поднялся. Мы прошли в маленький, соседний со спальней старухи, будуар и прислушались. Гробовое молчание царило кругом.

   Тогда, осторожно ступая по паркету, мы прокрались к маленькой комнате, отперли ее и, войдя в нее, заперлись изнутри.

   - Теперь, Ватсон, мы можем смело уснуть! - сказал Холмс шепотом.

   Не говоря больше ни слова, мы растянулись на молу и, что касается меня, то я скоро уснул как убитый.

   Рано утром я проснулся. Холмс был уже за работой. Он сидел на корточках около стены, за которой мы слышали шум, и усиленно ковырялся в ней острой стамеской. Несколько уже вынутых кирпичей лежали перед ним на полу.

   - Что это вы делаете? - удивленно спросил я.

   - Как видите - проламываю отверстие, - отвечал он, не прерывая своей работы.

   - Для чего?

   - Для сегодняшней ночи. Вы увидите, как нам пригодится моя работа.

   Он действовал очень осторожно, не производя ни малейшего шума.

   Но вот, наконец, за дверью послышались шаги, и голос Ивана Андреевича произнес:

   - Можете отворять, господа!

   Отложив инструмент и отряхнувшись, Холмс отпер дверь, и мы вышли из комнаты.

   - Господи! Что это вы здесь делаете? - воскликнул Серпухов, глядя с удивлением на развороченную стену.

   - Заканчиваем работу, - ответил Холмс спокойно, запирая дверь на ключ.

   Несколько часов мы провели с Иваном Андреевичем, осмотрели хорошенько фабрику, съездили и город за кожаной сумкой Холмса, в которой он хранил укороченные инструменты: лом, лопату, топорик и некоторые мелочи, а к шести часам вечера снова возвратились к Серпухову.

   Оставшись втроем, мы заперлись в кабинете.

   - Скажите же наконец, что вы делаете? - не вытерпев, опять спросил Серпухов.

   - Вы это узнаете сегодня ночью, - невозмутимо ответил Холмс. - Пока же слушайте внимательно, что я вам скажу.

   Он вынул из портсигара сигару, закурил ее не спеша и, вытянув свои длинные ноги, заговорил:

   - Сегодняшний день - последний день моей работы, и я попрошу вас не спать и быть наготове. Съездите в сыскное отделение, возьмите хорошего агента, заявив, что он необходим вам по делу, над которым работаю я, Шерлок Холмс, и приезжайте с ним домой. Вечером вы должны поместиться по возможности ближе к той комнатке, и, если при вас будет кусок крепкой веревки, - это окажется весьма кстати. Старайтесь не шуметь и слушать внимательно. Когда я дам свисток, спешите к нам на помощь. Иметь при себе оружие не помешает, хотя я уверен, что в нем не будет необходимости.

   Проговорив это, Холмс посмотрел на часы.

   - Ваша матушка, вероятно, уже вышла на прогулку, а поэтому позаботьтесь, чтобы мы незаметно пробрались на наш пост.

   - Господи! Да что же это совершается в моем доме? - забормотал Серпухов испуганным голосом.

   - Вы это узнаете через несколько часов. Пока же я не отвечу ни на один ваш вопрос, - категорически ответил Холмс.

   Перепуганный не на шутку Серпухов вышел и через минуту возвратился, объявив, что путь свободен.

   Пожелав хозяину мужественно ждать развязки, мы дошли до места засады и заперлись в маленькой комнате.

   Положив перед собой часы, чтобы знать, когда старуха Серпухова вернется с прогулки, Холмс вынул инструменты.

   - Ну-с, дорогой Ватсон, примемся за работу. Надо сделать так, чтобы толщина стены была не более полукирпича на пространстве приблизительно полутора квадратных аршин.

   Вооружившись инструментом, мы принялись за дело. Работать было легко, и не прошло и получаса, как мы кончили.

   Теперь в стене получилась огромная пробоина. Она была не сквозная, и от комнаты старухи нас отделял лишь тонкий слой кирпича и обои.

   Взяв стамески, мы стали обводить этот тонкий пласт просечкой. Сделав это, мы сложили инструменты.

   Теперь достаточно было легкого нажима, чтобы кирпичи, отделяющие нас от комнаты старухи, рухнули.

   Засветив электрический фонарь, мы сели у выбоины и стали ждать. Минуты тянулись медленно и тоскливо. Каждые четверть часа я смотрел на часы, отчаянно ругая время.

   Но вот наконец в одиннадцать часов за стеной послышался шорох. Мы явственно расслышали звуки шагов, словно человек осторожно ступал по лестнице.

   Затаив дыхание, мы замерли. Холмс зажег второй фонарь и подал его мне.

   - Я пойду первым! - шепнул он, наклонясь к самому моему уху. - Смотрите в оба и светите.

   Он снова замолк.

   Я явственно слышал, как человек за стеной сделал два-три шага и остановился. Минуты полторы все было тихо. Но вот вдруг за стеной прозвучал тихий, торжественный, будто загробный, мужской голос.

   - Встань, во имя Господа!

   В комнате старухи послышался вздох, затем глухой звук стука колен об пол и голос:

   - Святый отче Александр, святый угодник божий, помилуй мя грешную!

   И снова мужской голос зазвучал тихо и повелительно:

   - Отец небесный по великому милосердию своему посылает тебе указания через меня. Делай добрые дела, не заботься о себе, ибо час твой скоро пробьет.

   Старуха забормотала молитвы.

   - Что сделала ты за эти дни? - спросил голос.

   - Молилась, отче, молилась и к смерти готовилась. Пусть Господь примет мою лепту, которую я вложила сегодня в твой святой киот. Там пять ты...

   Я не расслышал конца слова, так как Холмс вдруг ринулся в выбоину как бешеный, издав громкий пронзительный свист. Тонкая перегородка рухнула под напором его плеча, и кирпичи с грохотом посыпались в комнату старухи. Я кинулся вслед за Холмсом, держа фонарь впереди.

   За стеной раздался вопль старухи, мелькнула чья-то высокая фигура. Я увидел, как Холмс бросился, словно разъяренный зверь, и нанес удар незнакомцу.

   Сцепившись, они покатились по полу, рыча от бешенства и изрыгая проклятия.

   Проскочив за стену, я увидел, что Холмс душит красивого человека со светящимся лицом и такими же волосами. Растерявшись, я стоял, не зная, что предпринять. Вдруг стальной клинок блеснул в руке светящегося человека. В одно мгновение я понял все и бросился на выручку другу. Это было как раз вовремя.

   Клинок едва не коснулся бока Холмса, когда я ударом ноги вышиб оружие из рук незнакомца и навалился на него. В этот же момент в пробоину ворвались Серпухов с агентом. Не прошло и минуты, как незнакомец был скручен по рукам и ногам.

   Но лишь только Серпухов взглянул на связанного, как крик изумления вырвался из его груди.

   - Мой брат Александр! Неужели это не галлюцинация?! - воскликнул он, невольно отшатываясь назад.

   - Да, Иван Андреевич, это ваш родной брат! - торжественно произнес Холмс, выступая вперед. - Мое дело сделано, но для облегчения следствия я хочу рассказать подробно о ходе моих розысков.

   Александр Серпухов стоял молча, с угрюмым выражением лица глядя на знаменитого сыщика.

   - Выйдемте, господа, из этой ниши! - произнес Холмс.

   Тут только я заметил, что все случившееся происходило в узеньком пространстве ниши, прикрытой со стороны комнаты старухи огромным образом, на котором теперь вместо лика виднелась дыра.

   Ведя за собой преступника, мы пролезли сначала в маленькую комнату, а оттуда прошли в зал.

   - Итак, господа, я обещал поделиться с вами моими наблюдениями, - начал Холмс. - Должен сказать, что самый факт мнимого исправления и переход в разряд верующих завзятого кутилы не удивил меня. Не поразила меня и его внезапная смерть. Но зато, когда я увидел образ, подаренный им матери, мне невольно подумалось: "Зачем ему было делать святого со своей физиономией?"

   Холмс поднял руку и показал нам кружок с ликом святого, выпавший из образа.

   - Взгляните и сравните, - заговорил он снова. - Ведь этот лик - фотография самого преступника. Убедившись в этом, я понял все, и мне осталось лишь проверить догадку и поймать виновника. Александр Серпухов растратил все свои средства. Он прекрасно знал, что родители не дадут ему больше ни копейки, и решил подействовать на мать иначе. Он притворился раскаявшимся, чтобы она впоследствии скорее уверовала в его святость. Затем, заранее изготовив себе склеп и завещание, он принял дозу сока одного из индийских растений, замечательного тем, что тот приводит человека в состояние летаргии дней на пять-десять, в зависимости от дозы. В большом количестве сок этот, безусловно, ядовит. Александр прекрасно знал, что похороны будут согласно его желанию, как оно и случилось. Пробравшись в склеп с помощью отмычки, я поднял верхние плиты и воочию убедился в том, что гроб пуст. Впрочем, я забегаю вперед. Итак, он умер для других и прекрасно вышел из склепа через пять дней после мнимой смерти, вынув несколько кирпичей, нарочно заранее не скрепленных цементом. Затем, вставив обратно кирпичи, он удалился в город и жил по чужому паспорту, который добыл, вероятно, заранее. После "воскресения" ему представился очень удобный случай шантажировать свою мать. Зная прекрасно расположение комнат в доме, он без труда пробрался в подвал, заваленный разной рухлядью, откуда вел ход в нишу. Большой образ служил ему прекрасной ширмой, за которой он мог свободно мазать свою физиономию и волосы фосфором. Приняв светящийся вид, он вынимал настоящий лик и просовывал в отверстие свое лицо, остававшееся некоторое время Неподвижным, и тогда будил старуху голосом. Конечно, при первом взгляде на образ старуха замечала лишь то, что лик оставался все тот же и лишь светился. Когда же губы и глаза начинали шевелиться, она уверовала окончательно в чудо спасения и беспрекословно клала требуемые деньги в ящик киота, которые святой требовал от нее как жертву богу.

   И, обернувшись к Александру Серпухову, Холмс с улыбкой спросил:

   - Не правду ли я говорю, дорогой?

   Вместо ответа преступник кинул на моего друга взгляд, полный ненависти.

   - Ваш взгляд делает мне честь, - произнес Холмс, улыбаясь.

   И, обернувшись к Ивану Андреевичу, все еще стоявшему в недоумении, добавил:

   - Я зайду к вам вечером. А теперь советую отправить куда следует вашего братца и заняться матушкой, которая, вероятно, нуждается в уходе.

  

  

   - Вы замечаете, дорогой Ватсон, что революционный период в России как нельзя более отразился не столько на интересах обывателей городов и вообще граждан Российской Империи, сколько на интересах разного люда, который до этого периода во всяком случае держался вдали от света и более чем осторожно вылезал наружу?

   - Этого и следовало ожид