Маркевич Болеслав Михайлович - Княжна Тата

23;нск³я польки подъ аккомпаниментъ цитры, вытѣснилъ и послѣднюю память о "Хивинцѣ" изъ пылкаго, но зыбкаго сердца Lizzy Ваханской...

   Четвертый уже годъ исходилъ съ тѣхъ поръ, и все это течен³е времени, вносившее столько измѣнен³й въ судьбы знакомыхъ ей людей и сверстницъ ея, проносилось безслѣдно и безцѣльно лишь для одной Тата. Она оставалась все такою же "устрицей, проклинающею скалу, къ которой она была прикована", и надежда на избавлен³е, на счастье, на счастье, жажда котораго все неотступнѣе сказывалась въ ея существѣ, отлетала въ то же время съ каждымъ годомъ, съ каждымъ мѣсяцемъ, все далѣе отъ ея изъязвленной и возмущенной души.

   Она старалась теперь сокращать по возможности и время пребыван³я своего въ Петербургѣ, и случаи выѣздовъ въ свѣтъ, которому, говорила она мысленно со злою ирон³ей по собственному адресу, "всѣ ея моральныя и физическ³я прелести были знакомы до мерзости". Изъ недочетовъ своихъ матримон³альныхъ комбинац³й, Тата вынесла то убѣжден³е, что въ возрастѣ, до котораго дожила теперь она, у нея оставался одинъ только шансъ, что на ней можетъ жениться единственно "un homme sérieux", человѣкъ зрѣлыхъ лѣгь и притомъ честолюбивый, который прежде всего будетъ искать въ женѣ "une femme qui sache le servir dans son ambition, женщину въ родѣ Вава Лавинской", договаривала себѣ она, находя тутъ же и живой образецъ того, что именно требуется такому "homme sérieux", и намѣчая въ головѣ въ то же время и тѣ два-три холостые экземпляра этой особой петербургской породы людей, которые съ своей стороны могли бы быть расположены искать въ ней, княжнѣ Натальѣ Можайской, вторую Вава Лавинскую. Но такъ какъ ихъ, этихъ "hommes sérieux", можно встрѣчать въ петербургскихъ салонахъ и подолгу пользоваться удовольств³емъ назидательныхъ бесѣдъ съ ними лишь въ самый разгаръ тамошней зимы, то-есть въ то самое время, когда эти серьезные люди наиболѣе заняты по своимъ должностямъ и озабочены ввѣреннымъ ихъ мудрости благоденств³емъ Росс³и, то Тата и положила, что ей съ матерью всего удобнѣе проживать какъ можно долѣе въ деревнѣ, а въ Петербургѣ проводить лишь сезонъ отъ Рождества до вскрыт³я Невы. Кромѣ получаемой отъ этого значительной эконом³и въ расходахъ, въ этой country life имѣлся, по ея мнѣн³ю, тотъ респектабельный англ³йск³й запахъ, который именно подходилъ къ избранной ею теперь лин³и серьезности. Маленькая княгиня-мать, само собою, приложила обѣ руки подъ такое рѣшен³е дочери: для нея въ Петербургѣ только и было любезнаго, что Домикъ Петра Великаго, гдѣ ставила она свѣчи "pour que Tata fasse un parti convenable". Братъ Анатоль, съ своей стороны давно покончивш³й съ Leonie Тепловой и самъ теперь помышлявш³й о выгодной парт³и, успѣлъ за это время такъ разочароваться въ способности сестры "пристроиться", что охотно согласился бы сократитъ и вовсе пр³ѣзды ея съ маменькой въ Петербургъ, а потому заведеннымъ ею порядкамъ жизни выражалъ полнѣйшую аппробац³ю.

   Болѣе всѣхъ былъ ими доволенъ Александръ Андреевичъ Скавронцевъ. Восемь мѣсяцевъ въ году проводилъ онъ теперь въ обществѣ этихъ двухъ женщинъ, къ которымъ привязанъ былъ самымъ искреннимъ, родственнымъ чувствомъ. Собственная семья его была едва-ли болѣе, гораздо скорѣй менѣе, дорога ему. Вообще говоря, къ семьѣ своей онъ былъ довольно равнодушенъ. Онъ съ нею и видался только урывками. Его обратившаяся теперь въ сороковую бочку сорокалѣтняя уже Вѣрочка жила по зимамъ въ городѣ, гдѣ сыновья ея ходили учиться въ гимназ³ю, а на каникулы переселялась съ ними въ прекрасное, отстоявшее лишь верстъ на десять отъ этого города имѣн³е, которое мужъ ея имѣлъ случаи пр³обрѣсти весьма выгодно вскорѣ по получен³и завѣщанныхъ ему теткою денегъ, и весь доходъ котораго назначенъ былъ имъ исключительно на ея съ дѣтьми потребы. Самъ онъ наѣзжалъ къ нимъ въ городъ и въ деревню по нѣскольку разъ въ годъ, но рѣдко когда въ состоян³и былъ выжить съ ними дол23;е недѣли. Онъ въ обществѣ ихъ испытывалъ и скуку, и какую-то неловкость. Съ женой, проводившею всю жизнь въ распашной блузѣ за кофе и гаданьемъ на картахъ, у него давно изсякли всяк³е предметы разговора. Сыновья его, изъ которыхъ старшему шелъ уже восемнадцатый годъ, были добрые, трудолюбивые ребята, не отличавш³еся особымъ изяществомъ манеръ, ни еще менѣе какимъ-либо аристократическимъ оттѣнкомъ въ складѣ понят³й своихъ и рѣчей. Слушая ихъ разговоры, глядя, какъ они ходятъ въ развалку, ѣдятъ съ ножа, кланяются бочкомъ, Скавронцевъ, взросш³й въ предан³яхъ благовоспитаннаго щегольства стараго гвардейства, только поморщивался и набиралъ дыму въ ротъ изъ папироски въ удвоенномъ количествѣ, но считалъ безполезнымъ или не умѣлъ вступать съ ними въ словопрен³я на эту тему. "Нечего грѣха таить, хамоваты", говорилъ онъ себѣ со вздохомъ, думая о нихъ,- "но, по нынѣшнему времени, пожалуй, другаго и не нужно..."

   Тѣмъ, съ большимъ удовольств³емъ возвращался онъ послѣ каждой такой "побывки у своихъ" подъ любезныя ему сѣни стараго дома Большихъ Дворовъ. Тутъ только, въ этихъ высокихъ, обширныхъ покояхъ, съ ихъ закоптѣлыми расписными плафонами, картинами въ почернѣлыхъ рамахъ и выцвѣтшими, когда-то цѣнными коврами, чувствовалъ онъ себя дома, Александръ Андреевичъ дорожилъ всѣми этими остатками минувшаго, которые удалось ему сохранить здѣсь нетронутыми среди повсемѣстнаго разгрома, внесеннаго новымъ временемъ на Руси въ строй ея стародавняго дворянскаго житья. Въ большихъ Дворахъ этотъ навѣки исчезнувш³й барск³й м³ръ будто снова воскресалъ предъ вами. Изстари заведенные порядки жизни блюлись здѣсь какъ святыня. Тѣ же старые дворовые слуги, въ бѣлыхъ галстукахъ, съ угрюмою почтительностью на лицахъ, безшумно ступая по вылощеннымъ какъ зеркало паркетамъ, таинственно вводили посѣтителя въ пр³емные "аппартаменты"; съ тою же роскошью стараго массивнаго серебра и свѣжаго столоваго бѣлья неизмѣнно сервировались завтраки, обѣды и ужины, сидѣла-ли за ними въ праздникъ толпа съѣхавшихся сосѣдей, или "кушали" въ будн³й день однѣ лишь княгиня съ княжной. Подобранный шестерикъ все также стоялъ на конюшнѣ на случай "параднаго выѣзда"; съ наступлен³емъ темныхъ ночей зажигались, какъ въ старину, кенкеты на всемъ протяжен³и комнатъ, отдѣлявшихъ внутренн³е покои хозяевъ отъ большой гостиной, съ балкономъ и видомъ на рѣку, въ которой собирались онѣ со Скавронцевымъ по вечерамъ... Эти вечера втроемъ Скавронцевъ называлъ своимъ "бенефисомъ". Соснувъ часика полтора послѣ обѣда, онъ являлся часу въ восьмомъ бодрый и веселый, въ эту ярко освѣщенную гостиную съ ея мягкими и глубокими креслами, врытыми темнымъ трипомъ, въ которыхъ такъ покойно сидѣлось ему, такъ вкусно пился чай, налитый рукой Тата, такъ удобно было пробѣгать листы свѣжеполученныхъ газетъ, или читать вслухъ своимъ собесѣдницамъ какую-нибудь новую повѣсть, дѣйствующими лицами которой были "порядочные люди". Произведен³и съ иными героями Александръ Андреевичъ не признавалъ и, не дочтя въ нихъ иной разъ и двухъ страницъ, швырялъ съ мѣста журналъ на ближайш³й столъ:- "не могу, такъ и разитъ кутейникомъ", отвѣчалъ онъ обыкновенно при этомъ княжнѣ, выражавшей желан³е узнать: "какой тутъ однако сюжетъ"?... Маленькая старая княгиня въ это время нашивала молча кресты изъ галуна на свои старыя юпки, передѣлывала ихъ на ризы отцу Ефиму, ихъ сельскому священнику, и вздыхала отъ времени до времени не то отъ душевнаго смирен³я, не то отъ нѣсколько обремененнаго съ обѣда желудка. Тата, за большимъ круглымъ столомъ, освѣщеннымъ четырьмя свѣчами подъ общимъ большимъ зеленымъ абажуромъ, рисовала акварелью цвѣты на большихъ листахъ шероховатой бумаги (рисовала она отлично,) съ букета, погруженнаго въ тутъ же стоявшую японскую вазу. Когда что-либо изъ читаемаго Скавронцевымъ начинало интересовать ее, она, не выпуская кисти изъ руки, отрывала голову отъ работы и медленно поворачивала ее въ его сторону, потомъ также медленно и неслышно опускалась въ спинку своего кресла и, съ упавшею на складки платья рукой, полузакрывъ глаза, слушала недвижно, безмолвно и внимательно. Это всегда очень льстило Скавронцеву и подстрекало его; голосъ его старался находить, и находилъ зачастую, надлежащ³е звуки для передачи нѣжности, страсти, всего, что въ этихъ лежавшихъ передъ нимъ страницахъ могло, по его мнѣн³ю, вызывать сочувств³е и одобрен³е дѣвушки... Но она слушала,- и только. То, что изъ этихъ страницъ могло и въ самомъ дѣлѣ отвѣчать тайнымъ голосамъ ея души, что могло вызывать въ ней новую жажду жизни или подымать горечь ядовитыхъ воспоминан³й, не находило у нея внѣшняго выражен³я. "Отлично схвачено, не правда-ли, отлично?" вскликнетъ бывало прерывая себя Скавронцевъ, отдаваясь увлечен³ю иною талантливою сценой, удачно подмѣченною и переданною чертой интереснаго характера... "Дда", чуть процѣдитъ Тата, или даже того не скажетъ: поведетъ развѣ чуть-чуть головой, или улыбнется загадочною улыбкой. Скавронцевъ пробовалъ было вначалѣ вызывать ее на сужден³е, на споръ, но весьма скоро отказался отъ этого. Онъ понялъ, что ей говорить не хотѣлось, а что не хотѣлось ей говорить потому, что она была горда и бережно хранила отъ самыхъ близкихъ ей людей заповѣдные помыслы свои, чувства и впечатлѣн³я. "А тутъ о чемъ-нибудь подходящемъ въ романѣ заговоришь, такъ невольно вырвется иной разъ, въ душу себѣ заглянуть дашь: она и молчитъ,- понятно!" объяснялъ себѣ очень толково Александръ Андреевичъ.

   Изъ пространныхъ исповѣдей, которыми каждый разъ награждала его маленькая княгиня. когда они оставались вдвоемъ, онъ зналъ въ подробности всю прошлую петербургскую эпопею Тата и скорбѣлъ о ея недочетахъ, если и не такъ слезливо, то конечно не менѣе искренно, чѣмъ ея мать. Со своимъ былымъ петербургскимъ опытомъ старый гвардеецъ понималъ, что дѣлу помочь трудно, что Тата "отъ фронта отбилась", что "еще, еще, да и въ бракъ, пожалуй, совсѣмъ ее отмѣтятъ"...

   "А тутъ ей самая какъ есть пора," разсуждалъ онъ самъ съ собою, думая о ней,- "какъ роза, можно сказать, всѣ лепестки свои теперь распустила... Дурачье, глазъ нѣтъ, цѣнить не умѣютъ..." И онъ глазами уже истаго цѣнителя и знатока женской прелести, пополамъ съ тѣмъ чувствомъ почти отеческой нѣжности, которое она внушала ему съ дѣтства, глядѣлъ теперь на нашу княжну... и самъ, не давая себѣ въ этомъ отчета, заглядывался на нее все чаще и чаще.

   Тата, дѣйствительно, достигла теперь полнаго разцвѣта своей красоты. Нѣсколько жидкое въ годы дебютовъ въ свѣтѣ сложен³е ея окрѣпло въ услов³яхъ здороваго деревенскаго воздуха, движен³я и правильной жизни; очертан³я тѣла сложились, округлѣли, между тѣмъ какъ лицо,. потерявъ румяную пухлость первой молодости, какъ бы удлиннилось, глаза упали глубже подъ полукруги бровей... И страненъ былъ иногда мгновенный блескъ, загоравш³йся въ этихъ холодно и тоскливо глядѣвшихъ обыкновенно глазахъ; презрительно скучающее выражен³е, привычное этому красивому лицу, смѣнялось порой нежданно чѣмъ-то вызывающимъ и манящимъ, будто вся ея неудовлетворенная молодая женская сила насильственно вырывалась наружу на вызовъ враждебной судьбѣ, на встрѣчу блеснувшему снова на мигъ призраку счаст³я... Каждый разъ, какъ случалось Скавронцеву подмѣтить у Тата такое лицо, онъ, чуть-чуть покачивая головой и наматывая длинный усъ свой на указательный палецъ, повторялъ себѣ подъ носъ: "самая, то-есть, настоящая, пора ей приспѣла, а тутъ, какъ на смѣхъ, и въ виду нѣтъ никого... да и как³е теперь женихи, когда все это на войнѣ и конца ей не видно!"

   Все было на войнѣ, и въ эту минуту ей, дѣйствительно, "конца не было видно". Анатоль Можайск³й стоялъ со своею бригадой подъ Плевной, и маленькая княгиня чуть не каждый день теперь заставляла отца Ефима служить о немъ заздравные молебны, за которыми проливала каждый разъ несчетные потоки горячихъ материнскихъ слезъ. Тата устроила въ Большихъ Дворахъ цѣлую мастерскую на дѣло Краснаго Креста. Она было думала стать во главѣ и всего этого дѣла въ уѣздѣ, но встрѣтила сильный отпоръ со стороны жены уѣзднаго предводителя, баронессы Этингенъ, рожденной Баханской, невѣстки извѣстной намъ Lizzy, женщины характера властолюбиваго и заносчиваго, которая никакъ не намѣрена была уступить нашей княжнѣ принадлежавшей ей по праву главной роли въ завѣдыван³и госпиталемъ для раненыхъ, устроеннымъ въ ея городѣ, на средства ея земства. Обмѣнявшись съ нею на первыхъ же порахъ довольно крупными колкостями, Тата положила себѣ не имѣть никакого дѣла "avec cette femme remuante et mal élevée", и въ пику ей не отпускала ни единой фуфайки, ни одного чулка изъ работъ своей мастерской на мѣстный госпиталь, отправляя все изготовляемое у нея оптовыми парт³ями въ главный Петербургск³й складъ, съ которымъ вошла въ дѣятельную переписку, хотя Петербургъ отстоялъ отъ Большихъ Дворовъ тысячи на полторы верстъ, а городъ всего на десять...

   Занят³я по Красному Кресту, "пики" съ баронессой Этингенъ, тревожные интересы войны, въ продолжен³е цѣлыхъ шести мѣсяцевъ поглощали внутреннюю жизнь княжны. Сознан³е своей полезности очень подымало ее въ собственныхъ глазахъ, а главное ей при этомъ некогда было думать о себѣ, думать свою обычную, невеселую личную думу. Это было для нея хорошее, но, въ сожалѣн³ю, недостаточно продолжительное время. Ея филантропическая дѣятельность изъ первоначально горячечной естественнымъ течен³емъ вещей должна была постепенно перейти въ хроническую, а всякое хроническое состоян³е приводитъ людей по большей части въ равнодушному подъ конецъ отношен³ю къ нему. Устроенная нашею княжной мастерская шла теперь какъ заведенное колесо часовъ, не требуя никакихъ новыхъ спец³альныхъ придумыван³й и соображен³й; баронесса Этингенъ, вздумавшая было, въ свою очередь, устроить нѣчто подобное въ своемъ городѣ, подъ назван³емъ "артели добровольныхъ труженицъ на пользу русскихъ воиновъ", сочла нужнымъ тутъ же закрыть ее, такъ какъ Тата успѣла цѣпко удержать кругомъ себя всѣ аристократическ³я женск³я руки уѣзда, и властолюбивой предводительницѣ оставались на долю однѣ городск³я мѣщанки и мелк³я чиновницы, "возиться" съ которыми, по ея мнѣн³ю, "не стоило труда". Вслѣдств³е этого вышелъ, однажды такой случай, что у баронессы не хватило табачныхъ кисетовъ для цѣлой парт³и "слабосильныхъ" ея госпиталя, которыхъ эвакуировали черезъ сутки въ другую мѣстность, и она, не желая отпустить ихъ отъ себя безъ этого, рѣшилась обратиться съ письмомъ въ Тата, прося ее "дать взаймы" на нѣсколько дней нужное ей количество "de sacs à tabac pour mes pauvres héros". Княжна на другой же день, въ сопровожден³и Скавронцева, пр³ѣхала въ городской госпиталь, застала тамъ свою конкуррентку, отнеслась къ ней съ самою изысканною любезност³ю и, при всемъ персоналѣ бывшихъ тутъ сестеръ и фельдшеровъ, смиренно, съ опущенными глазами, испросивъ у нея на это предварительно дозволен³е, раздала раненымъ отъ себя въ даръ по великолѣпному кисету съ цѣлымъ фунтомъ мѣстнаго табаку и новою трубкой въ каждомъ изъ нихъ, послѣ чего, все тѣмъ же смиреннымъ голосомъ и глубоко вздохнувъ, поблагодарила баронессу за дарованный ей, Тата, "единственный" случай послужить ея, баронессы, "героямъ", и поклонившись тутъ же вышла, не давъ той времени придумать ни единой колкости ей въ отвѣтъ...

   Послѣ такой рѣшительной побѣды исчезалъ уже всяк³й интересъ борьбы, составляющ³й такой важный ингред³ентъ въ каждой человѣческой дѣятельности. Тата стала затѣмъ окончательно остывать и утомляться...

   Осень шла уже на исходъ, но дни стояли прелестные; что-то мягкое, разнѣженное, любовное струилось въ воздухѣ, лилось съ кротко-улыбавшихся небесъ. Пожелтѣвш³е листья лѣниво, какъ бы нехотя, опадали съ древесныхъ вѣтвей, еще блаженно трепетавшихъ подъ послѣднимъ тепломъ удалявшагося солнца... Тата, отбывъ, какъ выражалась она, свои "служебныя дѣла" до обѣда, любила проводить остававш³еся ей свободными часы до вечерняго чая на широкомъ, крытомъ балконѣ своего покоя въ нижнемъ этажѣ дома. Балконъ этотъ, обращенный на западъ и обвитый до крыши густою листвой дикаго виноградника, весь горѣлъ въ эти часы въ багряномъ свѣтѣ заката...

   Въ одинъ изъ такихъ теплыхъ осеннихъ вечеровъ Скавронцевъ, съ кипой только что полученныхъ изъ города газетъ въ рукѣ, проходилъ черезъ садъ мимо этого балкона, по пути изъ своего отдѣльнаго флигеля, въ большой домъ къ княгинѣ.

   На шумъ его шаговъ Тата, лежавшая растянувшись во всю длину свою въ откидномъ креслѣ у самой балюстрады, приподняла голову и выпрямила станъ.

   - Александръ Андреевичъ?...

   Онъ остановился.

   - А, вотъ вы!... И, предупреждая ея вопросъ:- хорош³я извѣст³я сегодня, сказалъ онъ радостно улыбаясь, - славное дѣло подъ... И опять этотъ Бахтеяровъ. Настоящ³й генералъ виденъ въ этомъ молодомъ человѣкѣ!...

   Какая-то искра блеснула въ глазахъ княжны:

   - Дайте пожалуста. Она протянула руку въ газетамъ.

   Имя Бахтеярова выдвинулось съ самаго начала военныхъ дѣйств³й. Съ какимъ-то страннымъ чувствомъ тоски, досады и невольной, глубоко-затаенной нѣжности читала это имя Тата, слушала о немъ толки. Этотъ дважды отверженный страстный поклонникъ ея становился знаменитостью; будущности его, "если только не убьютъ его на этой глупой войнѣ", говорила она себѣ, и границъ ужь не видать, - и тутъ же, какъ бы смиряясь предъ невозвратнымъ, повторяла мысленно: "онъ меня ненавидитъ теперь, онъ мнѣ не проститъ никогда..."

   Она взяла изъ рукъ Скавронцева нумеръ газеты и, перекинувъ листъ черезъ перила, принялась читать телеграмму, сообщавшую о значительномъ успѣхѣ предводимаго генераломъ Бахтеяровымъ отряда, успѣвшаго оттѣснить вчетверо сильнѣйшаго непр³ятеля и прочно утвердиться въ отбитомъ у него болгарскомъ городѣ. Блестящее это дѣло свидѣтельствовало подробностями своими столько же о неуклонной храбрости, сколько о находчивости и боевыхъ способностяхъ молодаго военачальника.

   Тата читала жадно, низко наклонясь надъ строками; пальцы ея, придерживавш³е газетный листъ, шелестевш³й подъ струями предвечерняго вѣтра, еле замѣтно перебирала легкая нервная дрожь... Скавронцевъ, стоя предъ нею за перилами, любовался ея тонкою маленькою головкой съ подрѣзанными надо лбомъ и кудрявившимися прядями темно-русыхъ волосъ, по которымъ сквозь прогалины раскидывавшейся надъ нею сѣти виноградныхъ листовъ перебѣгали словно въ догонку другъ другу ослѣпительныя искры свѣта...

   - Дда, хорошо, медленно проговорила она дочитавъ, отняла руки и опустилась снова въ свое кресло, закинувъ затылокъ назадъ,- но что же это доказываетъ?

   - Какъ "что доказываетъ"? вскликнулъ Скавронцевъ.

   - Отбили, заняли, укрѣпились, съ оттѣнкомъ насмѣшки проговорила она,- а Плевна все также стоитъ и смѣется надъ нами и, когда все это кончится, никто не знаетъ.

   Александръ Андреевичъ загорячился и пустился въ толкован³я,- его не на шутку сердилъ "петербургск³й скептицизмъ" и "не русск³я чувства" Тата, съ которою онъ и велъ каждый вечеръ за чаемъ безконечные споры по этому поводу.

   Тата закрыла глаза и приняла скучающее выражен³е.

   - Вы даже и слушать не хотите! досадливо прервалъ онъ себя вдругъ.

   Она слегка усмѣхнулась и, не открывая глазъ, отвѣчала ему:

   - Слушаю - и нахожу, что вы очень хорошо доказываете. А все-таки вы должны согласиться со мною, что эта война большая гадость!

   - Ну, нѣ-ѣ-тсъ! протянулъ Скавронцевъ также досадливо.

   Она приподняла вѣки... Онъ стоялъ предъ нею съ загорѣвшимися глазами и выражен³емъ мужественной рѣшимости на чертахъ... "Какъ онъ сохранился однако", промелькнуло нежданно въ головѣ Тата, будто въ первый разъ въ жизни видѣла она теперь предъ собою эти больш³е, живые глаза Скавронцева, его мужественное, красивое и еще свѣжее, не смотря на сорокавосьмилѣтн³й возрастъ, лицо.

   Голосъ ея зазвучалъ вдругъ тѣми бархатными нотами, на неотразимость которыхъ она всегда такъ разсчитывала:

   - Вы бы теперь поэтому съ радостью, вмѣстѣ съ этимъ героемъ, что-то бы тамъ отбивали, занимали и покоряли?...

   Невольная улыбка скользнула подъ его большими усами. Онъ повелъ на нее взглядомъ изъ-подъ нахмуренныхъ еще бровей:

   - И, конечно, "съ радостью", подтвердилъ онъ тономъ убѣжден³я.

   - И вы, "конечно", въ эту минуту, продолжала она все тою же шепотливою, кошачьею интонац³ей:- вы ужасно злы на maman и на меня, повторила она упирая, за то, что мы васъ уговорили, умолили чуть не на колѣняхъ, не дѣлать этой глупости ѣхать на войну, гдѣ и безъ васъ много охотниковъ жертвовать жизнью, а оставаться съ нами, съ друзьями, которые безъ васъ, вы это очень хорошо знаете, просто всѣ пропали бы?...

   Она не ошиблась въ разсчетѣ: Скавронцевъ растаялъ.

   - Ну, и скажите мнѣ пожалуйста, весело говорилъ онъ въ отвѣтъ, укладываясь обоими локтями на перила и прижимаясь въ нимъ своею широкою грудью,- какая мнѣ за это награда? За то, что я люблю васъ всѣхъ, привыкъ, знаю, что, дѣйствительно, полезенъ вамъ, и потому имѣлъ слабость послушаться васъ съ княгиней... и все-таки, признаюсь тѣмъ откровенно, каждый день мучаюсь мыслью, что мнѣ слѣдовало быть бы не здѣсь, а тамъ, за Дунаемъ... за это вы меня шпигуете и выводите изъ терпѣн³я каждый день... такъ я говорю, а?

   Она засмѣялась:

   - Вы "любите", сказали вы.- Въ томъ числѣ и вашу покорную слугу, надѣюсь?

   - И даже въ особенности! вырвалось у него какъ-то невольно.

   Она вдругъ замолкла, какъ бы охваченная какою-то внезапно налетѣвшею на нее мыслью, и остановила на немъ долг³й, лучистый и трепетный взглядъ.

   - Развѣ это еще можно? промолвила она наконецъ.

   - Что "можно"? повторилъ онъ не понимая.

   - Любить меня "особенно"?... Знаете-ли вы, что я уже давно въ этомъ отчаялась!... Александръ Андреевичъ, нѣтъ, безъ шутовъ, скажите мнѣ, положа руку на сердце, можно ли меня теперь, такою, какова я и какою вы меня видите и знаете въ настоящую пору, можно-ли меня еще любить... вы понимаете, что называется любитъ?...

   - Васъ?... Безъ ума!... вскрикнулъ онъ, въ порывѣ нежданной для него самого страстности, налегая на рѣзное дерево балюстрады такъ, что оно крякнуло подъ его напоромъ.

   - Не ломайте моего балкона! ласково улыбаясь ему; проговорила Тата.- А вы это хорошо сказали, промолвила она;- значитъ, на вашъ глазъ отпѣвать мнѣ себя заживо пока еще не нужно?

   - Что вамъ въ моемъ глазѣ! внезапно отвѣчалъ онъ: мнѣ, по-настоящему, и глядѣть-то на васъ не слѣдовало бы!

   И онъ слегка покраснѣлъ даже. Она расхохоталась.

   - Это почему?

   - А потому что не въ мои годы... и не вамъ... Я вамъ въ отцы гожусь, а не...

   - Ваши годы? прервала Тата;- да еслибъ я разсчитывала еще выйти замужъ, то ужь, конечно, только за человѣка вашихъ лѣтъ... Вы только старите себя напрасно, милый Александръ Андреевичъ, опускаетесь, не обращаете вниман³я на вашъ туалетъ; это совсѣмъ ужь не похвально.

   Старый гвардеецъ торопливо и растерянно повелъ главами на свое поношенное пальто, висѣвшее мѣшкомъ кругомъ его высокаго и еще не тучнаго стана, на пыльные, потерявш³е всякую форму сапоги свои, и покраснѣлъ еще разъ, но уже изъ иного побужден³я, менѣе похвальнаго пожалуй, по своему мотиву.

   - Пойдемте однако, молвила княжна вставая,- maman, я думаю, ждетъ не дождется почты... Объ Анатолѣ ничего нѣтъ сегодня?...

   Скавронцевъ на другой же день отправился по желѣзной дорогѣ въ одинъ изъ большихъ городовъ южной Росс³и и вернулся оттуда черезъ двое сутокъ съ огромнымъ чемоданомъ, набитымъ съ верху до низу всякимъ зимнимъ и лѣтнимъ платьемъ, бѣльемъ самыхъ модныхъ фасоновъ и обувью всякаго вида. Очень ужь чувствителенъ былъ для него упрекъ княжны въ томъ, что онъ "опускается". "Тамъ, въ полку, никто рѣшительно лучше меня не одѣвался", говорилъ онъ себѣ, морщась при этой мысли во все продолжен³е своей поѣздки, - "а тутъ дѣйствительно сапожникъ, сапожникомъ сталъ, чортъ меня дери!..." И вмѣстѣ съ тѣмъ слова дѣвушки, что онъ "напрасно старится", что еслибъ она еще думала выйти замужъ ("да еще какъ думаетъ", прибавлялъ мысленно Александръ Андреевичъ), то не иначе какъ за "человѣка его лѣтъ",- не выходило у него изъ головы. "И что я за старикъ и въ самомъ дѣлѣ", разсуждалъ онъ, "любаго жеребца степнаго подъ собой укрощу, здоровъ, и аппетитъ, и все; тамъ ("тамъ" у него неизмѣнно означало Петербургъ,) показали бы мы еще себя, потому вся жизнь кругомъ бодритъ тебя, толкаетъ... а тутъ, конечно, поневолѣ раскиснешь, опустишься... Этотъ, какъ бишь его, посланникъ нашъ", вспоминалъ онъ случай, разсказанный ему тою же Татой нѣсколько лѣтъ предъ этимъ, - "вѣдь тотъ, напримѣръ, на седьмомъ ужь десяткѣ взялъ да и отбилъ жену-красавицу у молоденькаго секретаря; такъ что тутъ считать года!... А удивительная эта Тата, удивительная, и гдѣ у нихъ глаза, у всѣхъ этихъ дураковъ теперешнихъ!" являлось неизбѣжнымъ вѣнцомъ всѣхъ его такихъ бесѣдъ съ самимъ собою.

   Когда послѣ его возвращен³я въ Больш³е Дворы онъ встрѣтился съ нашею княжной, она съ первой же минуты заключила о вл³ян³и своемъ на него и по метаморфозѣ въ его наружности, и по чему-то странному, непривычному, оказавшемуся вдругъ въ его отношен³яхъ къ ней. Вмѣстѣ съ замѣной его покойнаго пальто-мѣшка моднымъ пиджакомъ съ тал³ей, его безцеремонная интимность съ нею перешла какъ-то внезапно въ тотъ дружеск³й, но нѣсколько холодный тонъ, съ какимъ благовоспитанный свѣтск³й человѣкъ обращается съ дѣвушкой близко ему знакомою, но на которой онъ не намѣренъ или не можетъ жениться. Тонъ этотъ какъ-то безсознательно принятъ былъ Скавронцевымъ подъ впечатлѣн³емъ воспоминан³я о страстномъ его отвѣтѣ на вопросъ Тата, "можно-ли еще любить ее", въ чемъ онъ очень каялся предъ самимъ собой. "И глупо, и не годится", говорилъ онъ себѣ; онъ такъ долго почиталъ себя относительно ея чѣмъ-то въ родѣ роднаго дяди, чуть не отца, и вдругъ "ферлакуромъ" себя поставить, "Сердечкинымъ", добавлялъ онъ, преувеличивая съ какимъ-то тайнымъ удовольств³емъ значен³е вырвавшагося у него въ ту пору восклицан³я и степень проистекавшей оттого въ его глазахъ вины предъ нею... Все это само собою тотчасъ же угадано было Тата - и показалось ей очень забавнымъ. Она сама вызвала его тогда на тотъ отвѣтъ и очень была рада ему, какъ искреннему образчику впечатлѣн³я, какое она "вообще" способна еще внушать мужчинамъ даже такихъ лѣтъ какъ Скавронцевъ,- вызвала потому, что думала тогда о Бахтеяровѣ, думала съ мучительною тоской обо всей этой ея невозвратной "истор³и" съ нимъ... А онъ, этотъ строг³й ворчунъ ея юныхъ лѣтъ, этотъ авторитетъ всей ея семьи, онъ принялъ это по собственному адресу, увлекся, ѣздилъ нарочно "se rendre beau pour elle", и вмѣстѣ съ тѣмъ боится себя выдать и вздумалъ играть въ сдержанность и холодность... Погоди же, я тобой займусь!" рѣшила Тата, обѣщая себѣ отъ этого нѣкоторое веселое развлечен³е въ однообраз³и успѣвшихъ уже порядочно опостылѣть ей филантропическихъ своихъ заботъ.

   Она начала съ того, что сама заиграла съ нимъ въ сдержанное чувство. Она перестала дразнить его въ спорахъ, не прерывала его рѣчей насмѣшливыми замѣчан³ями, какъ въ недавнее время, давала ему договариваться и слушала его внимательно, съ полуопущенными глазами, вскидывая ихъ на него, когда вырывалось у него иной разъ горячее, хорошее слово, и тотчасъ же поникая ими какъ бы для того, чтобы не слишкомъ явно показать ему свое сочувств³е. Какой-то ему одному замѣтный оттѣнокъ робости слышался теперь въ ея голосѣ, когда говорила она съ нимъ. Когда случалось ему при ней завести рѣчь съ ея матерью о дѣлахъ имѣн³я, о хозяйскихъ разчетахъ, всегда прежде интересовавшихъ ее, на лицѣ ея теперь изображались затаенное нетерпѣн³е и досада. Скавронцевъ видѣлъ это и спѣшилъ тутъ же перейти на тему какого-нибудь только что прочитаннаго имъ въ газетѣ интереснаго факта, или заговорить объ Аннѣ Карениной. Тата чуть-чуть взглядывала на него тогда и улыбалась улыбкой, въ которой онъ ясно читалъ благодарность ему за то, что ему вздумалось наконецъ перестать говорить о скучныхъ вещахъ и заняться ею. Эта нѣмая благодарность ему за малѣйш³й его знакъ вниман³я къ ней, которое, бывало, принималось ею какъ нѣчто совершенно естественное и ей должное, какъ бы невольно вырывалась у нея теперь при всякомъ случаѣ. Скавронцевъ издавна имѣлъ привычку приносить ей къ вечернему чаю букетъ изъ сада или оранжереи, съ котораго рисовала она свои цвѣты: принесетъ, бывало, поставитъ въ вазу, она и не замѣтитъ, не взглянетъ иной разъ даже. Теперь она его ждала съ этимъ букетомъ, молча принимала его изъ рукъ Скавронцева, улыбаясь ему все также, одними глазами, бережно и долго укладывала букетъ въ воду и, выбравъ изъ него цвѣтокъ, втыкала его въ волосы или прикладывала къ груди. "Хорошо такъ?" спроситъ она только иной разъ, какъ бы во мгновенномъ порывѣ, вся обернувшись къ нему, и тутъ же нахмурится и примолкнетъ, наклоняя голову надъ своимъ рисункомъ, будто въ досадѣ на себя за этотъ порывъ. Она словно ничѣмъ инымъ не занята была, какъ мыслью о немъ, и будто страшно боялась вмѣстѣ съ тѣмъ, чтобъ онъ этого не замѣтилъ...

   Недоумѣло, но съ сильно бившимся каждый разъ сердцемъ относился Скавронцевъ къ этимъ продѣлкамъ. Онъ не былъ ни фатомъ, ни новичкомъ; но эта женская игра переносила его невольно въ кипень отжитой молодости, воскрешала въ въ немъ весь былой задоръ воображен³я и страсти... "Надуваетъ, тѣшится!" увѣрялъ онъ себя каждый день при каждомъ новомъ случаѣ и злился, и краснѣлъ, сознавая внутренно, что "это" составляло для него уже блаженство. Его такъ и подмывало объясниться съ нею, "вывести дѣло на чистоту", но ему для этого, во-первыхъ, не представлялось никакого случая, - Тата умудрялась теперь такъ, чтобы никогда не бывать вдвоемъ съ нимъ; она даже подъ предлогомъ усталости отказалась на извѣстное время отъ верховыхъ прогулокъ, которыя очень любила и въ которыхъ онъ сопутствовалъ ей обыкновенно,- а кромѣ того, съ чего бы онъ началъ, о чемъ сталъ спрашивать? Да и отвѣтъ ея развѣ не могъ онъ предвидѣть заранѣе? "Я не понимаю, о чемъ вы говорите"... Онъ такъ бы и остался тогда "дуракъ-дуракомъ..."

   Какъ-то разъ, за чаемъ, маленькая княгиня-мать заговорила объ одной "большой фавориткѣ" ея, прелестной женщинѣ, которую всѣ въ Петербургѣ звали уменьшительнымъ именемъ Зизина, и отзывалась съ восторгомъ о ея любезности, неотразимыхъ черныхъ глазахъ и остроум³и.

   - Я люблю особенно въ ней, сказала къ этому Тата нѣсколько язвительно,- простодуш³е и откровенность ея кокетства: для нея не существуетъ ни старыхъ, ни молодыхъ, ни глупыхъ, ни умныхъ, ни безобразныхъ, ни красивыхъ,- существуютъ только неухаживающ³е за нею и ухаживающ³е. На первыхъ она смотритъ съ глубокимъ презрѣн³емъ; съ послѣдними кокетничаетъ равно со всѣми, sans vergogne ni nuances.

   - И прекрасно! вскликнула княгиня,- elle s'amuse et ne fait aucun mal.

   - Ей-то весело, пожалуй, а вотъ имъ каково? вмѣшался въ разговоръ Скавронцевъ.

   Княгиня засмѣялась:

   - Что вамъ, мужчинамъ, когда-нибудь дѣлается!..

   - Я этой барыни не знаю, а знаю другихъ, сказалъ онъ, подчеркивая свои слова, - онѣ свои средства очарован³я готовы примѣривать на первомъ попавшемся имъ подъ руку человѣкѣ такъ же просто, какъ, вотъ, модистки ваши примѣриваютъ чепцы на картонномъ болванѣ. Годится, чепецъ идетъ, куда ему дѣйствительно слѣдуетъ, а ненужную болѣе картонную голову подъ столъ. Только тутъ разница: отъ такой примѣрки иная человѣческая голова и совсѣмъ разлетѣться готова.

   - Вѣдь нашелъ же сравнен³е! замѣтила княгиня, покачивая со смѣхомъ головой.

   Тата, налившая въ это время чай въ его стаканъ, быстро подняла голову и, опустивъ чайникъ, обернулась на Скавронцева:

   - И вы знаете такихъ женщинъ, Александръ Андреевичъ? спросила она какъ бы задрожавшимъ голосомъ.

   - Знавалъ, Наталья Васильевна, знавалъ, отвѣтилъ онъ тономъ шутки, развязность котораго не была однако въ состоян³и затаить отъ чуткаго слуха дѣвушки прорывавшуюся изъ-подъ него ноту глубокаго внутренняго смущен³я.

   - Вашъ чай готовъ, сухо вымолвила она послѣ долгой паузы, слѣдовавшей за этимъ отвѣтомъ его, встала, перешла къ своему рисовальному столу и - ни единаго слова затѣмъ не проронила уже въ течен³е вечера.

   На другой, на трет³й день то же. Она не говорила съ нимъ, да и ни съ кѣмъ не говорила: ее будто всю разомъ одолѣло какое-то гнетущее горе.

   Маленькая княгиня даже это замѣтила:

   - Что ты такая скучная, Тата, молчишь все, не здоровится тебѣ?

   - Я вообще не говорливая, maman, вы знаете, отвѣчала она какъ бы разбитымъ голосомъ,- да и веселиться особенно не изъ чего, договорила она ужь чуть слышно, и глаза ея, полные печали и словно упрека, скользнули на мигъ въ сторону Александра Андреевича.

   - Ah, oui, cette guerre, cette malheureuse guerre! Et mon pauvre Anatole!... немедленно завздыхала на это княгиня, причемъ слезы ея такъ и закапали на син³й муаръ юпки, изъ которой выкраивала она эпитрахиль отцу Ефиму. Она поспѣшно принялась обтирать ихъ платкомъ...

  

  

   "Сущее навожден³е, чортъ его бери!" повторялъ себѣ въ двадцатый разъ Скавронцевъ, лихорадочно шагая среди ночной тиши вдоль и поперекъ комнатъ своего флигеля. Онъ отбился ото сна, отъ ѣды. "Неужели, неужели?" стоялъ у него неотступно въ головѣ вопросъ, который онъ не рѣшался даже никакъ выговорить до конца. Онъ не вѣрилъ... и вѣрилъ въ какомъ-то затаенномъ уголкѣ своего существа,- вѣрилъ со страхомъ, мукой и стыдомъ... "Ну и что жь еслибы даже она... развѣ это возможно... развѣ бы я, поддавшись, подлецомъ поступилъ", энергично выговаривалъ онъ себѣ... А вмѣстѣ съ тѣмъ кровь закипѣла и бурлила въ немъ какъ въ двадцать лѣтъ. Онъ пылалъ тѣмъ же романически плотояднымъ пламенемъ, какой въ оные дни зажигала въ немъ Вѣрочка Миловзорова, когда, исправно выдѣлывая свои chassé battu въ pas de cioq втораго дѣйств³я Наяды и рыбака, стала она "отвѣчать" ему въ первый разъ со сцены. Но насколько тоньше, изящнѣе, обаятельнѣе былъ теперь предметъ, вызывавш³й въ немъ эти давно замолкш³я ощущен³я! Стройный станъ, аристократическая поступь и движен³я Тата, прелестное очертан³е ея плечъ, угадываемое подъ легкими тканями ея лѣтнихъ платьевъ, ея зеленые, русалочьи глаза и этотъ неотразимый шепотъ ея голоса... Голова, дѣйствительно, готова была "разлетѣться" у него. Это пламя изжитой молодости, придушенное восемнадцатью годами деревенской глуши и житейскихъ заботъ, прорывалось теперь изъ-подъ пепла съ неудержимою, горячечною силой...

   "Провѣтриться надо, уѣхать на время!" рѣшилъ онъ въ концѣ концовъ. И извѣстивъ объ этомъ коротенькой запиской княгиню, не простившись ни съ нею, ни съ Тата, уѣхалъ раннимъ утромъ "на побывку" къ семьѣ.

   Онъ разсчитывалъ пробыть съ нею недѣли двѣ, а не прожилъ и одной. Двойной подбородокъ, жидк³я косицы и распашныя блузы госпожи Скавронцевой возбуждали въ немъ чувство близкое къ остервѣнен³ю; сыновья его несли между собою въ разговорѣ такую ахинею объ "антагонизмѣ стараго культа индивидуализма съ современною формулой коллективизма массъ", что у него то и дѣло чесались руки взять ихъ обоихъ за шиворотъ и спустить съ лѣстницы головою внизъ. Количество папиросокъ, выкуренныхъ имъ за это время въ видѣ антидота противъ бушевавшей въ немъ злости, достигло цифры совершенно баснословной...

   Онъ вернулся въ Больш³е Дворы въ воскресный день, когда мастерская княжны была пуста. Мать ея была у обѣдни. Она гуляла въ саду и первымъ предметомъ попалась ему на встрѣчу въ аллеѣ, по пути въ его флигелю. Онъ этого не ожидалъ и вспыхнулъ отъ радости и смущен³я.

   - Честь имѣю кланяться! сказалъ онъ съ улыбкой, осиливая себя и скидавая шляпу съ головы.

   Она остановилась, пристально взглянула на него, опустила зонтикъ, который держала надъ головой, на высоту своего лица и, послѣ довольно долгаго и томительнаго для него молчан³я, проговорила медленно и строго:

   - Почему вы уѣхали?

   - Нужно было! нѣсколько оторопѣло отвѣчалъ онъ.

   - Говорите откровенно, продолжала она, также настойчиво глядя на него во всѣ глаза:- потому что вы вообразили, что на васъ "примѣриваютъ чепчикъ" и что вы не хотите стать въ положен³е "картонной головы?" такъ это, я отгадала?

   - А хотя бы и такъ! молвилъ онъ послѣ минутнаго колебан³я.

   - И вы въ этомъ убѣждены?

   - Въ чемъ?...

   - Что вы годны только для "примѣриван³я?".

   Онъ уже не владѣлъ собой; эти глаза жгли его...

   - Послушайте... Наталья Васильевна (онъ никакъ не былъ въ состоян³и; назвать ее въ эту минуту попрежнему "Тата"), что жь это такое?... Я, дѣйствительно, изъ-за того... и уѣхалъ. Я полагалъ... Положимъ, что это не такъ, выговорилъ онъ вдругъ со внезапною рѣшимостью, положимъ, что напротивъ, ни... такъ скажите мнѣ, ради Бога, къ чему... къ чему это повести можетъ?..

   Тата усмѣхнулась однимъ угломъ губъ:

   - А, такъ и вы тоже! Вы также имѣете претенз³ю опредѣлить себѣ совершенно реально, что, какъ, для чего, и куда вы идете? Я думала, что это недостатокъ только нынѣшняго поколѣн³я; о людяхъ вашего времени я была лучшаго мнѣн³я,- вы мнѣ такъ искренно, казалось, отвѣтили въ тотъ разъ, ввернула она какъ бы вскользь, скороговоркой,- я думала, что они способн чувствовать безъ разсужден³й...

   - Иныя чувства себѣ дозволять не слѣдуетъ, пробормоталъ Скавронцевъ.

   - Это почему?

   - Потому что, кромѣ несчаст³я, отъ нихъ нечего другаго ждать.

   - Въ самомъ дѣлѣ? спросила она загадочнымъ тономъ.

   - А вы полагаете нѣтъ? сказалъ онъ, силясь принять шуточный тонъ, между тѣмъ какъ сердце такъ и колотилось въ его груди.

   - Я полагаю, что чувство живетъ само по себѣ и для себя, отвѣчала она, - что оно въ самомъ себѣ находитъ и цѣль, и удовлетворен³е, и муку, и счаст³е, не спрашивая и не заботясь, почему это и какъ, и что изъ этого можетъ выйти... Вѣдь это азбука, милый Александръ Андреевичъ, или вы ее успѣли забыть?

   Она повела на него ласково-упрекающимъ взглядомъ и тутъ же громко засмѣялась:

   - И вы серьезно того мнѣн³я, что любить кого-нибудь безъ памяти, подчеркнула она,- большое несчаст³е?

   - Вы меня и въ самомъ дѣлѣ съ ума сведете подъ старость лѣтъ! вскликнулъ онъ, весь загораясь.

   - Этого отъ васъ вовсе не требуется, - и она холодно покачала своею красивою головой;- а поглядите вонъ на эту большую липу: съ нея не мало опало уже, листьевъ, а она все также всѣмъ тѣмъ, что у нея осталось зеленаго, живаго, трепещетъ и нѣжится спокойно и радостно подъ солнцемъ... Совѣтую вамъ взять съ нея примѣръ въ точности.

   - Изнывать подъ этимъ солнцемъ, пока и весь облетишь, молвилъ онъ съ комически-горькимъ оттѣнкомъ въ выражен³и,- да и то, прибавилъ онъ, - если ему не вздумается въ тучу спрятаться.

   Тата капризнымъ движен³емъ пожала плечами:

   - За погоду никогда отвѣчать нельзя, mais cela ne change rien à l'ordre du jour...

   Она кивнула ему весело улыбаясь и ушла въ свои комнаты.

  

  

   Разговоръ этотъ, казалось бы, не могъ оставить въ немъ на малѣйшей иллюз³и. Она "тѣшилась" и только...

   Но онъ былъ уже охваченъ, и трезвое сознан³е того, чѣмъ служилъ онъ ей теперь, не было уже въ состоян³и удержать его на безумномъ течен³и, которое уносило его невѣдомо куда.

   Авторитетное его значен³е въ домѣ, сознан³е своего достоинства, уважен³е къ себѣ, все это какъ-то разомъ рухнуло для него; изъ ментора онъ превратился въ раба и послушника безъ воли, безъ силы противодѣйств³я. Старческая страсть прививаетъ что-то женственное самымъ сильнымъ мужскимъ натурамъ; къ ея незаконному пламени примѣшивается всегда какая-то робость, что-то похожее на сознан³е преступности... Скавронцевъ испытывалъ это: онъ каялся въ своей "блажи", робѣлъ предъ Тата, пытался "порвать", уйти изъ-подъ ея власти... и не могъ, и чувствовалъ, какъ каждый день все глубже уходитъ въ "этотъ омутъ". Онъ ей принадлежалъ уже весь; внѣ ея не оставалось ни единаго помысла, ни единаго соображен³я въ его мозгу. Онъ вставалъ и ложился съ мысл³ю о ней; въ головѣ его неотступно стояло послѣднее сказанное ею слово, улыбка, движен³е, поворотъ шеи ея въ данную минуту, съ цѣлымъ роемъ впечатлѣн³й, вынесенныхъ имъ изо всего этого... Тонк³й запахъ духовъ, вѣявш³й отъ нея, отъ ея бѣлья, приводилъ его въ какое-то экстатическое состоян³е. Онъ мальчишествовалъ, кралъ ея старыя перчатки и укладывался на нихъ головою,- засыпая, цѣловалъ ладонь свою, о которую опирала она предъ тѣмъ свою ножку, чтобы сѣсть на лошадь,- прогуливался ночью по цѣлымъ часамъ подъ ея окнами... Въ тѣ рѣдк³я минуты, когда онъ приходилъ въ себя его проникалъ какой-то суевѣрный ужасъ. "Я ее запоемъ пью, я противъ этого никакого снадобья, никакого заговора нѣтъ!" говорилъ онъ себѣ съ отчаян³емъ...

   Тата съ своей стороны очень была довольна своею побѣдой. Бѣдный Скавронцевъ былъ дѣйствительно для нея "картонною головой", на которой примѣряла она силу своихъ чаръ. "Блажь" его оказалась для нея лучшимъ реактивнымъ сре