Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Любовь куклы

одъ подходилъ уже къ Бобыльску, Половецк³й спросилъ брата Павлина:

   - А если я приду къ вамъ въ обитель, меня примутъ?

   - Даже очень хорошо примутъ... Игуменъ будетъ радъ.

   - Вы будете ночевать въ городѣ?

   - Придется... Одному-то ночью какъ-то неудобно идти.

   - Пойдемте вмѣстѣ.

   Братъ Павлинъ недовѣрчиво посмотрѣлъ на Половецкаго и кротко согласился.

   Когда Половецк³й выходилъ съ парохода, на сходняхъ его догналъ поваръ Егорушка и, задыхаясь, проговорилъ:

   - А, вѣдь, Павелъ-то Митричъ, г. Половецк³й, померши... Ахъ, что только и будетъ!..

   - Какой Павелъ Митричъ?

   - А Присыпкинъ... Какой человѣкъ-то былъ!..

   - Какой человѣкъ?

   - А нашъ, значитъ, природный исправникъ... Семнадцать лѣтъ выслужилъ. Отецъ родной былъ...

   - А какъ вы узнали мого фамил³ю?

   - Помилуйте, кто-же васъ не знаетъ... Мужички медвѣжатники все обсказали. Да... Ахъ, Павелъ Митричъ, Павелъ Митричъ...

   Половецкому было очень непр³ятно, что его фамил³я была открыта. Егорушка страдалъ старческой болтливостью и, навѣрно, разскажетъ всему пароходу.

   - Егорушка, вы молчите, что видѣли меня,- просилъ онъ.

   - Помилуйте, баринъ, да изъ меня слова-то топоромъ не вырубишь... Такъ, съ языка сорвалось. Ахъ, Павелъ Митричъ...

   Въ подтвержден³е своихъ словъ Егорушка бросился на пароходъ, розыскалъ "предсѣдателя" Ивана Павлыча и разсказалъ ему все о Половецкомъ, съ необходимыми прибавлен³ями:

   - Въ обитель они пошли съ братомъ Павлиномъ... Надо полагать, пострижен³е хотятъ принять.

   - Половецк³й... да, Половецк³й... гмъ...- тянулъ изъ себя слова Иванъ Павлычъ.- Фамил³я извѣстная... А какъ его зовутъ?

   - А вотъ имя-то я и забылъ... Михайлой...

   - Михаилъ Петровичъ?

   - Вотъ, вотъ... Въ кирасирахъ служили, а сейчасъ съ котомочкой изволятъ идти на манеръ странника... А Павелъ то Митричъ?

   - Да, приказалъ долго жить...

   - Какой человѣкъ былъ, какой человѣкъ...

   - Да, порядочный негодяй,- отрѣзалъ Иванъ Павлычъ, ковыряя въ зубахъ.

   Егорушка даже отступилъ въ ужасѣ, точно "предсѣдатель" въ него выстрѣлилъ, а потомъ проговорилъ:

   - Дѣйствительно, оно того... да... Можно сказать, даже совсѣмъ вредный былъ человѣкъ, не тѣмъ будь помянутъ.

   Половецк³й и братъ Павлинъ остановились переночевать въ Бобыльскѣ на постояломъ дворѣ. И здѣсь все было наполнено тѣнью Павла Митрича Присыпкина. Со всѣхъ сторонъ сыпались всевозможныя воспоминан³я, пересуды и соображен³я.

   - И что только будетъ...- повторялъ рыжебородый дворникъ, какъ поваръ Егорушка.

   Проѣзжаго нарола набралось много, и негдѣ было яблоку упасть. Братъ Павлинъ устроилъ мѣсто Половецкому на лавкѣ, а самъ улегся на полу.

   - Вамъ это непривычно по полу валяться, а мы - люди привычные,- объяснялъ онъ, подмащивая въ головы свою дорожную котомку.- Что-то у насъ теперь въ обители дѣлается... Ужо завтра мы утречкомъ пораньше двинемся, чтобы по холодку пройти. Какъ разъ къ ранней обѣднѣ поспѣемъ...

   Половецк³й почти не спалъ опять цѣлую ночь. Въ избѣ было душно. А тутъ еще дверь постоянно отворялась. Входили и выходили пр³ѣзж³е. На дворѣ кто-то ругался. Ржали лошади, просивш³я пить. Все это для Половецкаго было новымъ, неизвѣстнымъ, и онъ чувствовалъ себя такимъ лишнимъ и чужимъ, какъ выдернутый зубъ. Тутъ кипѣли свои интересы, которыхъ онъ въ качествѣ барина не понималъ. На него никто не обращалъ вниман³я. Лежа съ открытыми глазами, Половецк³й старался представить себѣ будущую обитель, суроваго игумена, строптивца Иракл³я, весь укладъ строгой обительской жизни. Онъ точно прислушивался къ самому себѣ и провѣрялъ мѣнявшееся настроен³е. Это былъ своего рода пульсъ, съ своими повышен³ями и понижен³ями. И опять выплывала застарѣлая тоска, точно съ нимъ рядомъ сидѣлъ его двойникъ, отъ котораго онъ не могъ избавиться, какъ нельзя избавиться отъ собственной тѣни.

   Половецк³й не зналъ, спалъ онъ или нѣтъ, когда братъ Павлинъ поднялся утромъ и началъ торопливо собираться въ дорогу.

   - Охъ, не опоздать-бы къ обѣднѣ...- думалъ онъ вслухъ.- Братъ Иракл³й вотъ какое послушан³е задастъ...

   - Вѣдь онъ не игуменъ,- замѣтилъ Половецк³й.

   - Онъ и игумну спуску не даетъ... Особенный человѣкъ. Такъ смотрѣть, такъ злѣе его нѣтъ и человѣка на свѣтѣ. А онъ добрый. Чуть что и заплачетъ. Когда меня провожалъ - прослезился... А что я ему? Простецъ, прямо человѣкъ отъ пня...

   Не смотря на раннее утро, городъ уже начиналъ просыпаться. Юркое мѣщанство уже шныряло по улицамъ, выискивая свой дневной трудъ. Братъ Павлинъ показалъ царск³й дубъ и мостъ, съ котораго Иванъ Грозный бросалъ бобыльцевъ въ рѣку.

   - Несчетное множество народу погубилъ,- объяснялъ онъ со вздохомъ.- Года съ три городъ совсѣмъ пустой стоялъ, а потомъ опять заселился.

   Миновавъ грязное даже въ жаркую пору предмѣстье, они пошли по пыльному, избитому тракту. Кругомъ не было видно ни одного деревца. Сказывался русск³й человѣкъ, который истребляетъ лѣсъ до послѣдняго кустика. Тощ³й выгонъ, на которомъ паслись тощ³я городск³я коровенки, кое-гдѣ тощ³я пашни. Братъ Павлинъ шагалъ какой-то шмыгающей походкой, сгорбившись и размахивая длинными руками. Онъ теперь казался Половецкому совсѣмъ другимъ человѣкомъ, чѣмъ на пароходѣ, какъ кажутся въ полѣ или въ лѣсу совсѣмъ другими лошади и собаки, которыхъ глазъ привыкъ видѣть въ ихъ домашней обстановкѣ.

   - А вотъ и наша монастырская повертка,- радостно проговорилъ братъ Павлинъ, когда отъ тракта отдѣлилась узенькая проселочная дорожка.- Половину дороги прошли...

   Впереди виднѣлся тощ³й болотный лѣсокъ съ чахлыми березками, елочками и вербами. Почва замѣтно понижалась. Чувствовалась близость болота. Луговая трава смѣнилась жесткой осокой. Пейзажъ былъ незавидный, но онъ нравился Половецкому, отвѣчая его настроен³ю. Деревья казались ему живыми. Вѣдь никакое искусство не можетъ создать вотъ такую чахлую березку, безконечно красивую даже въ своемъ убожествѣ. Въ ней чувствовалось что-то страдающее, неудовлетворенное... Тощая почва, какъ грудь голодной матери, не давала питан³я. Вѣдь у такой голодной березки есть своя физ³оном³я, и она смотритъ на васъ каждымъ своимъ блѣднымъ листочкомъ, тянется къ вамъ своими исхудалыми, заморенными вѣточками и тихо жалуется, когда ее всколыхнетъ шальной вѣтерокъ. И сколько въ этомъ родного, сколько родной русской тоски.. А блѣдные, безымянные цвѣтики, которые пробивались изъ жесткой болотной травы, какъ заморенныя дѣти... Вѣдь и въ душѣ человѣка растетъ такая жесткая трава, съ той разницей, что въ природѣ все справедливо, до послѣдней, самой ничтожной былинки, а человѣкъ несетъ въ своей душѣ неправду.

   Чахлый лѣсокъ скоро смѣнился болотными зарослями. Дорожка виляла по сухимъ мѣстамъ, перебѣгала по деревяннымъ мостикамъ и вела вглубь разроставшагося болота.

   - Слава Богу! - проговорилъ братъ Павлинъ, откладывая широк³й кресть.

   - Что такое?

   - А звонятъ къ заутрени...

   Половецкому нужно было остановиться, чтобы разслышать тонк³й пѣвуч³й звукъ монастырскаго колокола, протянувш³йся надъ этимъ болотомъ. Это былъ мѣдный голосъ, который звалъ къ себѣ... Половецк³й тоже перекрестился, не отдавая себѣ отчета въ этомъ движен³и.

   - Радость-то, радость-то какая...- шепталъ братъ Павлинъ, ускоряя шагъ.- Это братъ Герасимъ звонитъ. Онъ у насъ одинъ это понимаетъ. Кажется, чего проще ударить въ колоколъ, а выходитъ то, да не то... Братъ Герасимъ не совсѣмъ въ умѣ, а звонить никто лучше его не умѣетъ.

   Они прошли болотомъ версты четыре, пока изъ-за лѣсного островка блеснулъ крестъ монастырской колокольни. Братъ Павлинъ началъ торопливо креститься, а Половецк³й почувствовалъ, какъ у него сердце точно сжалось. Возвращающ³йся изъ далекаго, многолѣтняго странствован³я путешественникъ, вѣроятно, испытываетъ то же самое, когда увидитъ кровлю родного дома.

   - Скоро будемъ и дома... - отвѣтилъ на его тайную мысль братъ Павлинъ.

   Въ дорогѣ люди настолько сближаются, что начинаютъ понимать другъ друга безъ словъ.

   Братъ Павлинъ прибавилъ шагу и нѣсколько разъ оборачивался, глядя на Половецкаго улыбавшимися глазами, какъ будто желалъ его ободрить.

   Обитель точно утонула въ болотѣ. Дорога колесила, пробираясь сухими мѣстами. Перекинутые временные мостики показывали черту весенняго половодья. Неудобнѣе мѣста трудно было себѣ представить, но какая-то таинственная сила чувствовалась именно здѣсь. Есть обители нарядныя, показныя, которыя красуются на видныхъ мѣстахъ, а тутъ сплошное болото освѣщалось тихимъ голосомъ монастырскаго колокола, призывавшимъ къ жизни.

   - Хорошо...- отвѣтилъ братъ Павлинъ на тайную мысль Половецкаго.- Лучше мѣста нѣтъ... Отиш³е у насъ. Очень ужъ я возлюбилъ нашу тишину... Душа радуется къ молитвѣ.

   Самая обитель показалась какъ-то сразу. Старинная бѣлая церковь занимала центръ, а вокругъ нея жались въ живописномъ безпорядкѣ низеньк³я каменныя и бревенчатыя пристройки. Была и монастырская стѣна съ узенькими оконцами, обрѣшетченными желѣзными прутьями. Виднѣлась немного въ сторонѣ другая церковка, низенькая, съ плоской крышей, тонкими главами и стоявшей отдѣльно колокольней. Хозяйственныя постройки помѣщались за монастырской оградой, образуя отдѣльный дворъ. Изъ-за монастыря, черезъ рѣдкую сѣтку сосенъ и елей, блестѣло озеро. Чѣмъ-то тихимъ и забытымъ вѣяло отъ этой обители, и Половецк³й облегченно вздохнулъ. У открытыхъ монастырскихъ воротъ стояла крестьянская телѣга, въ которой лежала какая-то исхудалая баба съ лихорадочно горѣвшими глазами.

   - Одержимая... - объяснилъ братъ Павлинъ. - У насъ много такихъ бываетъ, которые ищутъ благодати.

   - "Вѣдь и я тоже одержимый"...- невольно подумалъ Половецк³й.- "И тоже пришелъ искать благодати"...

  

  

   Они вошли въ ворота на поросш³й травой монастырск³й дворъ. Изъ открытыхъ дверей маленькой церковки доносилось пѣн³е. Кончалась заутреня. Братъ Павлинъ какъ-то весь съежился и показался Половецкому ниже ростомъ.

   - А вонъ и братъ Иракл³й...- какъ-то пугливо проговорилъ онъ, указывая глазами на стоявшаго у келарни худенькаго монаха въ черной островерхой скуфейкѣ.

   Онъ, видимо, все свое вниман³е сосредоточилъ на Половецкомъ, и смотрѣлъ на него злыми черными глазками, глубоко засѣвшими въ своихъ орбитахъ. Узенькое, худое, нервное лицо чуть было тронуто жиденькой рыжеватой бобородкой и такими же усами. Контрастомъ на этомъ лицѣ являлись толстыя чувственныя губы. Братъ Павлинъ подошелъ къ нему, но встрѣтилъ довольно сухой пр³емъ.

   - Нашатался? - коротко спросилъ братъ Иракл³й

   - Да, Господь сподобилъ...

   - А это еще какого сахара привелъ?

   - Такъ, на пароходѣ познакомился... Они хотятъ у насъ въ обители пожить.

   Братъ Иракл³й издалъ неопредѣленный звукъ и самъ подошелъ къ Половецкому.

   - Паспортъ имѣете? - спросилъ онъ какимъ-то непр³ятнымъ голосомъ, глядя въ упоръ.

   - Имѣю,- отвѣтилъ спокойно Половецк³й, разсматривая брата Иракл³я съ ногъ до головы.

   Брату Иракл³ю не понравился тонъ отвѣта и безцеремонное оглядыван³е. Онъ круто повернулся, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и вернулся.

   - Вы, можетъ быть, изъ корреспондентовъ?

   - Нѣтъ...

   - Бываютъ и так³е...

   - Да, бываютъ...

   - А что у васъ въ котомкѣ?

   - Это ужъ мое дѣло...

   Братъ Павлинъ съ какой-то печальной улыбкой наблюдалъ эту сцену и, когда братъ Иракл³й ушелъ, проговорилъ:

   - Вотъ онъ всегда у насъ такъ... Ни за что обидить человѣка.

   - Нѣтъ, меня онъ не обидѣлъ пока ничѣмъ.

   - Еще успѣетъ обидѣть... Вы меня подождите здѣсь, а я пойду поищу о. келаря, чтобы насчетъ страннопр³имницы. Вонъ она...

   Онъ указалъ на низеньк³й деревяяный флигелечекъ, выходивш³й окнами въ небольшой садикъ, пестрѣвш³й цвѣтами. Видимо, что его устраивала любящая и опытная рука. Братъ Павлинъ скоро вернулся въ сопровожден³и низенькаго, коренастаго монаха, который молча поклонился и молча повелъ въ страннопр³имницу. Это былъ очень уютный домикъ, гдѣ пахло еще деревомъ и свѣжей краской. О. келарь молча отворилъ одну дверь и молча пригласилъ Половецкаго войти.

   - Нѣтъ, эта комната не годится,- раздался за спиной Половецкаго голосъ брата Иракл³я.- Да, не годится...

   Онъ повелъ въ дальн³й конецъ узенькаго корридора и отворилъ дверь маленькой полутемной комнаты, выходившей однимъ окномъ куда-то въ стѣну. Первая комната была свѣтлая, а въ окно можно было любоваться садикомъ. Половецк³й посмотрѣлъ на о. келаря, но тотъ молчалъ.

   - Здѣсь отлично будетъ,- объяснялъ братъ Иракд³й.- И солнце не будетъ васъ безпокоить, и мухъ меньше...

   Половецк³й ничего не отвѣтилъ. Когда о. келарь и братъ Иракл³й ушли, братъ Павлинъ проговорилъ:

   - И вотъ всегда такъ... Суется не въ свое дѣло и вездѣ лѣзетъ, какъ осенняя муха. Никакого ему касательства до страннопр³имницы нѣтъ, а онъ распоряжается. А o. келарь всегда молчитъ... Велик³й онъ молчальникъ у насъ... Ну вы тутъ пока устраивайтесь, а я пойду къ себѣ. Охъ, достанется мнѣ отъ о. игумена... Сейчасъ-то онъ еще въ церкви, а вотъ когда служба кончится.

   Половецк³й былъ радъ, что, наконецъ, остался одинъ Какое это счастье быть одному, только самимъ собой... Онъ снялъ котомку и проговорилъ вслухъ:

   - Вотъ мы и дома...

   Онъ въ послѣднее время часто говорилъ про себя, а не думалъ, и почти видѣлъ тѣ слова, которыми мысленно говорилъ. По привычкѣ къ чистоплотности онъ хотѣлъ умыться съ дороги и привести себя вообще въ порядокъ, но въ комнатѣ не оказалось умывальника. Половецк³й вышелъ въ корридоръ и встрѣтилъ опять брата Иракл³я.

   - Вамъ, можетъ быть, не нравится ваша комната?

   - Нѣтъ, ничего...

   - А то у насъ есть помѣщен³е на скотномъ дворѣ, гдѣ живетъ братъ Павлинъ...

   Половецк³й покраснѣлъ и, сдерживая волнен³е, проговорилъ, отчеканивая слова:

   - Послушайте, вамъ-то какое дѣло? Оставьте меня, пожалуйста, въ покоѣ... Вѣдь страннопр³имницей завѣдуетъ о. келарь, а не вы.

   Братъ Иракл³й нервно дернулъ тонкой шеей и улыбнулся.

   - А дверь вы, все-таки, не имѣете права затворять... да. У насъ такое правило для мужского пола...

   - Почему же такое правило?

   - А вотъ по этому самому... Былъ такой случай... Тоже, вотъ какъ вы, пришелъ въ обитель нѣкоторый странникъ, и поселился въ страннопр³имницѣ. Богомольный такой, всѣ службы выстаивалъ и молился со слезами, а потомъ оказалось, что онъ по дочамъ мастерилъ фальшивую монету...

   Готовый вспылить, Половецк³й невольно разсмѣялся.

   - Нѣтъ, не безпокойтесь, я не фальшивый монетчикъ...

   Для него было ясно, что братъ Иракл³й истеричный субъектъ и, вѣроятно, алкоголикъ.

   - А гдѣ у васъ можно умыться? - спросилъ онъ.

   - Умыться? А въ кухнѣ виситъ рукомойка, тамъ и умоетесь,- объяснилъ братъ Иракл³й простымъ тономъ.- Сейчасъ по корридору направо...

   - Очень вамъ благодаренъ.

   - Не стоитъ благодарности...

   Пока Половецк³й приводилъ свой костюмъ въ порядокъ и мылся, заблаговѣстили къ обѣднѣ. Онъ отправился въ церковь. Маленькая снаружи она оказалась внутри довольно просторной. Богомольцевъ было совсѣмъ мало. Как³я-то убог³я старушки, два мужика - и только. Служилъ самъ пгуменѣ, представительный старикъ съ окладистой бородой. На клиросѣ пѣлъ всего одинъ монахъ. Братъ Иракл³й былъ въ церкви и торопливо перебѣгалъ съ мѣста на мѣсто. Половецк³й по дѣтскимъ воспоминан³ямъ особенно любилъ именно так³я маленьк³я церкви, гдѣ такъ хорошо и чисто молилась дѣтская чистая душа. Онъ выстоялъ всю службу, и ему опять было хорошо.

   Послѣ службы къ Половецкому подошелъ братъ Павлинъ и пригласилъ въ трапезную.

   - Можете тамъ и чайку попить... У насъ это разрѣшается. И благословен³е отъ о. игумена примете.

   Трапезная помѣщалась въ одномъ изъ каменныхъ флигелей старинной постройки. Вся обстановка состояла изъ одного длиннаго стола и приставленныхъ къ нему скамеекъ.

   - Можно вамъ подать самоварчикъ и въ номеръ,- предлагалъ братъ Павлинъ.

   - Нѣтъ, зачѣмъ же... И здѣсь хорошо.

   - У насъ сейчасъ будетъ обѣдъ, а чай пьютъ не всѣ.

   Собравш³еся монахи ничего особеннаго не представляли.

   У всѣхъ простыя русск³я лица, как³я можно встрѣтить на каждомъ шагу. И держали себя всѣ просто. Не чувствовалось дѣланнаго монашескаго смирен³я. Одинъ братъ Иракл³и представлялъ нѣкоторое исключен³е своей неестественной суетливостью. Онъ, очевидно, уже успѣлъ предупредить игумена о новомъ монастырскомъ гостѣ.

   - Вы хотите у насъ пожить? - спросилъ о. игуменъ просто и спокойно, точно они только вчера разстались.

   - Да, если вы позволите...

   - Съ удовольств³емъ... Можете имѣть даже особую пищу, конечно, постную, какъ слѣдуетъ по уставу.

   Трапеза продолжалась очень недолго, потому что состояла изъ картофельной похлебки и жареной рыбы. Игуменъ пилъ чай и предложилъ Половецкому.

   - У насъ не всѣ пьютъ чай,- объяснилъ онъ. - Брат³я вся изъ простецовъ.

   Монастырская простота очень понравилась Половецкому. Чувствовалось что-то такое трудовое, серьезное. Ничего лишняго. Это была настоящая крестьянская монашеская община.

   Послѣ короткаго отдыха половина брат³и отправилась на покосъ грести сѣно. Братъ Павлинъ чувствовалъ себя виноватымъ зя пропущенные рабоч³е дни и только вздохнулъ.

   - Ахъ, какъ все это нехорошо вышло! - сообщилъ онъ Половецкому. - Каялся я игумену, а онъ хоть бы слово... "Твое дѣло, тебѣ и знать". Вотъ и весъ разговоръ... Презираетъ онъ меня за мое малодуш³е. А все Иракл³й подбивалъ... Самъ-то не пошелъ, а меня подвелъ. Кого угодно на грѣхъ наведетъ, строптивецъ... И надо мной же издѣвается.

   - Вы сейчасъ идете въ поле?

   - Да.

   - Можно мнѣ съ вами?

   - Конечно... Только вамъ-то неинтересно будетъ смотрѣть на нашу мужицкую работу. Я-то ужъ себѣ придумалъ эпитим³ю... У насъ луга заливные, а есть одно вредное мѣстечко, называется мысокъ. Трава на немъ жесткая, осока да бѣлоусъ... Прошелъ рядъ и точи косу. Работа тяжелая, ну, я этотъ мысокъ и выкошу. Брат³и-то и будетъ полегче.

   - И для меня коса найдется?

   - Конечно...

   - Я когда-то умѣлъ косить, когда жилъ у себя въ имѣньи.

   - Вотъ, вотъ...

   Братъ Павлинъ провелъ Половецкаго сначала къ себѣ на скотный дворъ. Монашеское хозяйство было не велико: три лошади и десятка два куръ. За скотнымъ дворомъ шелъ большой огородъ со всякимъ овощемъ. Братъ Павлинъ, видимо, гордился имъ особенно.

   - У насъ въ обители все свое, кромѣ молока и хлѣба. Пробовали разбивать пашенку, да земля оказалась неродимая... За то всяк³й овощъ превосходно идетъ, особенно капуста. Она любитъ потныя мѣста...

   Заливнные луга облегли озеро зеленой каймой. Издали можно было видѣть четырехъ монаховъ, собиравшихъ готовое сѣно въ копны. Они работали въ однѣхъ рубашкахъ, и объ ихъ монашескомъ зван³и можно было догадываться только по ихъ чернымъ скуфейкамъ. Мысокъ оставался нетронутымъ. Братъ Павлинъ смотрѣлъ недовѣрчиво, когда Половецк³й брался за косу, но сейчасъ же убѣдился, что онъ умѣетъ работать.

   - Потрудитесь на обитель,- замѣтилъ онъ, привычнымъ жестомъ дѣлая первый розмахъ.

   Было жарко, и послѣ часовой работы Половецк³й съ непривычки почувствовалъ сильную усталость. Правое плечо точно было вывихнуто. Братъ Павлинъ работалъ ровно и легко, какъ работаетъ хорошо сложенная машина. Половецк³й едва тянулся за нимъ и былъ радъ, когда подошелъ братъ Иракл³й.

   - Изволите баловаться, баринъ?

   - Да, немножко...

   - Для аппетита?

   - Да, для аппетита... А вотъ вы зачѣмъ не работаете?

   - У меня совсѣмъ другая работа. Я по письменной части...

   - Одно другому не мѣшаетъ.

   Когда Половецк³й началъ вытирать потъ съ лица, братъ Иракл³й съ улыбкой проговорилъ:

   - Что, видно, бѣлыми-то руками трудненько добывать черный хлѣбъ?

  

  

   Въ течен³е нѣсколькихъ дней Половецк³й совершенно освоился съ обительской жизнью, и она ему начинала нравиться. Между прочимъ, у него вышелъ интересный разговоръ съ игуменомъ, когда онъ предъявилъ ему свой паспортъ. О. Мисаилъ внимательно прочелъ паспортную книжку, до полицейскихъ отмѣтокъ включительно, и, возвращая ее, проговорилъ:

   - Что-же собственно вамъ угодно, Михайло Петровичъ?

   - Отдохнуть, т. е. собраться съ силами, провѣрить себя, подвести итогъ, успокоиться.. Вѣдь я жестоко измучился...

   - Такъ, такъ... Но вѣдь по своему общественому положен³ю вы могли устроиться по желан³ю, какъ хотѣли?

   - Вотъ я и устроился... Мнѣ нужно собраться съ мыслями, а главное - на время уйти отъ той обстановки, въ какой я жилъ до сихъ поръ и отъ тѣхъ людей, съ которыми я жилъ.

   - Вижу, что у васъ какое-то большое горе...

   - Да, было... Я доходилъ до послѣдней степени отчаян³я и... и...

   - Вижу: хотѣли лишить себя жизни? - договорилъ о. Мисаилъ засѣвшую у Половецкаго въ горлѣ фразу.- Велик³й и страшный грѣхъ отчаян³е, потому что онымъ отрицается безграничное милосерд³е бож³е. Страшно подумать, когда человѣкъ дерзаетъ идти противъ закона бож³я... Но есть и спасен³е для кающагося, если покаян³е съ вѣрой и любовью.

   - А если этой-то вѣры и нѣтъ?

   - Вѣра есть въ каждомъ, но она затемнена... Безъ вѣры не человѣкъ, а звѣрь. По нашей слабости намъ нужно великое горе, чтобы душа проснулась... Горе очищаетъ душу, какъ огонь очищаетъ злато.

   Половецкому очень хотѣлось поговорить съ о. Мисаиломъ вполнѣ откровенно, раскрыть всю душу, но его что-то еще удерживало. Онъ точно боялся самого себя и откладывалъ рѣшительный моментъ.

   - О. Мисаилъ, вѣдь въ человѣкѣ живутъ два человѣка,- замѣтилъ онъ.- Одинъ - настоящ³й человѣкъ, котораго мы знаемъ, а другой - призракъ, за которымъ мы гоняемся цѣлую жизнь и который всегда отъ насъ уходитъ, какъ наша тѣнь.

   Игуменъ посмотрѣлъ на Половецкаго, пожевалъ губами и отвѣтилъ:

   - Это уже умствован³е... Вы поговорите о семъ съ Иракл³емъ. Онъ у насъ склоненъ къ прен³ямъ...

   Но съ Иракл³емъ Половецк³й совсѣмъ не желалъ говорить. "Строптивецъ" преслѣдовалъ его по пятамъ. Даже по ночамъ Половецк³й слышалъ его шаги въ корридорѣ, и какъ онъ прислушивался у дверей его комнаты.

   Обитель "Нечаянныя Радости" представляла собой типичную картину медленнаго разрушен³я и напоминала собой улей, въ которомъ жизнь изсякала. Мало было брат³и и мало богомольцевъ. Но это именно и нравилось Половецкому, потому что давало ту тишину, которая даетъ человѣку возможность прислушиваться къ самому себѣ. Кромѣ Иракл³я, всѣ остальные не обращали на него никакого вниман³я. У каждаго было какое-нибудь свое дѣло. Половецк³й являлся чужимъ человѣкомъ, и онъ это чувствовалъ на каждомъ шагу.

   Эта отчужденность съ особенной яркостью почувствовалась имъ, когда въ страннопр³имницѣ поселился какой-то купецъ, здоровый и молодой на видъ, что называется - кровь съ молокомъ. Вся обитель точно встрепенулась, потому что, видимо, пр³ѣхалъ свой человѣкъ, родной. Онъ говорилъ громко, ходилъ рѣшительными шагами и называлъ всѣхъ иноковъ по именамъ.

   - Это Теплоуховъ, Никаноръ Ефимычъ... - объяснилъ братъ Павлинъ.- У нихъ кирпичные заводы около Бобыльска. Къ намъ раза два въ годъ наѣзжаютъ, потому какъ у нихъ тоска. Вотъ сами увидите, что они будутъ выдѣлывать вечеромъ.

   - Онъ, вѣроятно, пьетъ запоемъ?

   - Нѣтъ, этого нельзя сказать... Не слышно. А такъ, поврежден³е. О. игумена они очень ужъ уважаютъ...

   Дѣйствительно, вечеромъ въ страннопр³имницѣ произошла суматоха. Послышался истерическ³й плачъ и как³я-то причитанья. Такъ плачутъ только женщины. Но это бѣсновался Никаноръ Ефимычъ, пока не пришелъ къ нему о. Мисаилъ.

   - Тошно мнѣ, игуменъ... охъ, тошнехонько! - съ какимъ-то дѣтскимъ всхлипываньемъ повторялъ Теплоуховъ, не вытирая слезъ.- Руки на себя наложу...

   - Успокойся, говорю тебѣ! - рѣшительнымъ тономъ говорилъ игуменъ.- Опять задурилъ...

   - Тошно, тошно...

   По мѣрѣ того, какъ игуменъ повышалъ голосъ, Никаноръ Ефимычъ стихалъ и кончилъ какимъ-то дѣтскимъ шопотомъ:

   - Страшно мнѣ, игуменъ... Страшно!..

   Утромъ на другой день Никаноръ Ефимычъ опять говорилъ громко, выстоялъ всю службу, пообѣдалъ съ брат³ей въ трапезной и, вообще, держалъ себя, какъ здоровый человѣкъ. Но вечеромъ припадокъ отчаян³я повторился и еще въ болѣе сильной формѣ. Странно, что братъ Иракл³й боялся Никанора Ефимыча и все время гдѣ-то скрывался. Половецк³й тоже чувствовалъ себя нехорошо и былъ радъ, когда Никаноръ Ефимычъ черезъ три дня уѣхалъ къ себѣ, въ Бобыльскъ. Послѣ его отъѣзда братъ Иракл³й снова показался и съ удвоенной энерг³ей началъ опять преслѣдовать Половецкаго.

   Прошла недѣля. Разъ Половецк³й возвратился въ свою комнату послѣ всенощной и пришелъ въ ужасъ. Его котомка была распакована, а кукла валялась на полу. Онъ даже побѣлѣлъ отъ бѣшенства, точно кто его ударилъ по лицу. Не было никакого сомнѣн³я, что все это устроилъ братъ Иракл³й Половецк³й внѣ себя бросился разыскивать брата Павлина и сообщилъ ему о случившемся.

   - Онъ, Иракл³й...- согласился братъ Павлинъ.- Онъ и чуж³я письма читаетъ.

   - Я... я не знаю, что сдѣлаю съ нимъ!.. Это... это... я не знаю, какъ это называется...

   - Михайло Петровичъ, не сердитесь,- успокаивалъ его съ обычной кротостью братъ Павлинъ.- Это онъ такъ... въ изступлен³и ума...

   Братъ Иракл³й прятался отъ Половецкаго дня два, а потомъ самъ явился съ повинной.

   - Это я развязалъ вашу котомку,- заявилъ онъ, выправляя тонкую жилистую шею.- Да, я...

   - Я знаю, что сдѣлали это вы, но не понимаю, для чего вы это сдѣлали.

   - Я тоже не понимаю...

   Братъ Иракл³й съ виноватымъ видомъ стоялъ у дверей, а Половецк³й шагалъ по комнатѣ, заложивъ по военной привычкѣ руки за спину. Онъ старался подавить въ себѣ накипавшее бѣшенство, а братъ Иракл³й, видимо, не желалъ уходить.

   - Самое лучшее, что вы сейчасъ можете сдѣлать - это уйти,- въ упоръ проговорилъ Половецк³й, останавливаясь.

   - Позвольте, но предметъ такой странный... - отвѣтилъ братъ Иракл³й.- Наша обитель стоитъ триста лѣтъ, а такого предмета въ ней не случалось...

   - Это ужъ мое дѣло, какой предметъ и для чего онъ у меня...

   Братъ Иракл³й продолжалъ оставаться.

   - Надѣюсь, вы меня оставите одного? - рѣзко заявилъ Половецк³й, поворачиваясь къ нему спиной.

   - Что же, я и уйду...- кротко согласился братъ Иракл³й.- Только вы напрасно сердитесь на меня... и презираете... А я могу понимать и даже весьма...

   - Вы?! Понимать?!..

   - И очень даже просто... Я могу и по философ³и... Въ писан³и даже сказано: не сотвори себѣ кумира и всякаго подоб³я... Очень просто.

   Половецк³й остановился и отвѣтилъ:

   - Представьте себѣ, что вы угадали... Въ этой смѣшной куклѣ, т. е. смѣшной для васъ - для меня вся жизнь... да. Она меня спасла... Въ ней еще сохраняется теплота тѣхъ дѣтскихъ рукъ, которыя ее держали... Она слышала первый лепетъ просыпавшагося дѣтскаго сознан³я... На нее палъ первый лучъ дѣтскаго чувства... Она думаетъ, она говоритъ... Въ ней сосредоточился весь м³ръ. Понимаете вы меня?!

   - Не скажу, чтобы понималъ совсѣмъ, а догадываюсь...

   - Нѣтъ, не догадаетесь и не старайтесь догадываться...

   Половецкаго начинало возмущать, что братъ Иракл³й стоитъ и дергаетъ шеей. Онъ, наконецъ, не выдержалъ и проговорилъ:

   - Да садитесь вы, наконецъ...

   Братъ Иракл³й покорно присѣлъ на краешекъ стула, поджалъ подъ себя ноги и замѣтилъ:

   - А вѣдь вы вѣрно говорите... т. е. мнѣ не случалось объ этомъ думать. У васъ, вѣроятно, были дѣти?

   - Да, были... т. е. былъ одинъ ребенокъ...

   - И онъ... умеръ...

   - Да... т. е. хуже... Ахъ, ради Бога, не пытайте меня?!.. Какое вамъ дѣло до меня?

   - Извините, я это такъ-съ...

   - Вы понимаете?!..- продолжалъ Половецк³й, снова начиная шагать по комнатѣ.- У меня была дочь... маленькая дѣвочка... и... о, Боже мой, Боже мой!.. На моихъ глазахъ, у меня на рукахъ начиналъ погасать свѣтъ сознан³я... Почему? Какъ? На основан³и какихъ причинъ? Я ее по цѣлымъ днямъ носилъ на рукахъ, согрѣвалъ ее собственнымъ дыхан³емъ, а она уходила отъ меня все дальше, дальше, въ тотъ невѣдомый никому м³ръ, гдѣ сознан³е уже не освѣщаетъ живую душу... Нѣтъ, сознан³е являлось отдѣльными вспышками, какъ блуждающ³й болотный огонекъ... И когда? Когда она брала на руки свою куклу... Между ними была какая-то таинственная связь... это необъяснимо, но я это чувствовалъ... Понимаете вы меня? Да, вотъ эта кукла вызывала послѣдн³е отблески сознан³я, какъ горныя вершины отражаютъ на себѣ послѣдн³е лучи догорающей зари. И свѣтъ погасъ... о, Боже мой! Боже мой!.. Зачѣмъ я это говорю вамъ?!..

   Братъ Иракл³й сидѣлъ, сгорбившись, и слушалъ. Онъ умѣлъ слушать.

   - Вы любили когда-нибудь женщину? - въ упоръ неожиданно спросилъ его Половецк³й.

   Братъ Иракл³й испуганно выпрямился и посмотрѣлъ на Половецкаго непонимающими глазами.

   - Я? Нѣтъ, не случалось...

   - Самое лучшее... Это обманъ чувствъ, иллюз³я... Зачѣмъ я васъ спрашиваю объ этомъ?

   - Нѣтъ, отчего-же... Я еще не инокъ, а только на послушан³и, какъ и братъ Павлинъ. По моему, вы всѣ, т. е. м³рск³е люди - не уважаете женщину...

   Половецк³й остановился и съ удивлен³емъ посмотрѣлъ на брата Иракл³я. Это былъ совсѣмъ не тотъ человѣкъ, котораго онъ себѣ представлялъ и котораго видѣлъ эти дни.

  

  

   Въ обители было тихо. Это была чутко-дремлющая, жуткая тишина...

   Половецк³й прожилъ въ обители уже цѣлый мѣсяцъ и чѣмъ дольше жилъ, тѣмъ точно дальше уходилъ отъ нея. Это было странное, двоившееся чувство, въ которомъ онъ не могъ дать себѣ отчета. Ему казалось, что монахи сторонятся его, какъ чужого человѣка. А между тѣмъ, у нихъ была своя жизнь, и они понимали другъ друга съ полуслова. Какая то стѣна отгораживала Половецкаго отъ внутренняго м³ра этой монашеской крестьянской артели. Собственно даже не было и монаховъ въ общепринятомъ смыслѣ, а просто самые обыкновенные крестьяне въ монашескомъ платьѣ. У обители существовала своя живая связь съ окружающимъ крестьянскимъ м³ромъ. Каждый день у обительскихъ вратъ появлялись крестьянск³я телѣги. Большинство приходило пѣшкомъ. У каждаго было свое дѣло. Стояла страдная пора, и попусту никто не отрывался отъ работы. Половецкаго особенно поразилъ одинъ бородастый типичный мужикъ, пр³ѣхавш³й верхомъ. У него было такое простое славное русское лицо.

   - Мнѣ бы игумна повидать... - обратился онъ къ Половецкому.

   - А что? - невольно спросилъ тотъ.

   - А такъ... поговорить... Значитъ, сынъ, большакъ, померъ... Двое ребятъ осталось... жена...

   Игуменъ принималъ всѣхъ и во всякое время. Мужикъ прошелъ въ игуменскую келью, и Половецк³й видѣлъ, какъ онъ возвращался черезъ полчаса, шагая по монастырскому двору тяжелой мужицкой походкой. Онъ шелъ, держа шапку въ рукахъ, и встряхивалъ головой, въ которой, видимо, плохо укладывались слова пастырскаго утѣшен³я. Онъ неторопливо отвязалъ свою лошадь, тяжело подпрыгнулъ на нее и съ трудомъ сѣлъ. Половецк³й долго смотрѣлъ, какъ онъ ѣхалъ, болтая руками и ногами.

   Между прочимъ, особенностью обители "Нечаянныя Радости" было то, что въ ней рѣдко можно было встрѣтить професс³ональныхъ странниковъ и богомолокъ, за исключен³емъ праздниковъ.

   - Наша обительская пища скудная, вотъ и нечего здѣсь дѣлать,- коротко объяснилъ братъ Павлинъ.- Да и богатыхъ богомольцевъ совсѣмъ мало бываетъ...

   Мѣсячный срокъ пребыван³я Половецкаго прошелъ очень быстро.

   - Вамъ ужъ пора домой, милостивый государь,- съ обычной дерзостью заявилъ братъ Иракл³й.- У насъ уставъ...

   Половецк³й отправился переговорить съ о. игуменомъ и предложилъ уплатить деньги.

   - Мнѣ хотѣлось бы пожить у васъ еще съ мѣсяцъ, если конечно, это васъ не стѣснитъ...

   - По уставу не полагается, Михайло Петровичъ. А денегъ мы не принимаемъ, тоже по уставу... Для этого при страннопр³имницѣ есть кружка.

   - Но вѣдь я могу заболѣть, о. Мисаилъ?

   - Конечно, можете...

   - Я и сейчасъ серьезно боленъ...

   - Дѣло ваше. Я не гоню, а только уставъ... Хотя апостолъ Павелъ и сказалъ, что по нуждѣ и закону премѣнен³е бываетъ. Мое дѣло сказать вамъ...

   Половецк³й ушелъ отъ игумена ни съ чѣмъ. Братъ Иракл³й уже поджидалъ его съ торжествующимъ злорадствомъ.

   - Возжелали прельстить инока златомъ? Совершенно напрасно-съ... У насъ уставъ. Есть, конечно, одинъ способъ... да... Отправляйтесь въ Бобыльскъ денька на три, а потомъ и начнете снова свой мѣсяцъ въ обители.

   - Благодарю васъ за хорош³й совѣтъ...

   Братъ Павлинъ взглянулъ на дѣло гораздо проще и посовѣтовалъ оставаться въ обители безъ всякихъ объяснен³й.

   - А тамъ видно будетъ, что и какъ,- прибавилъ онъ съ кроткой улыбкой.- Вѣдь вы даже работали на обитель, такъ что къ другимъ нельзя приравнять.

   Половецкому сдѣлалось грустно. Куда онъ могъ идти? Такого мѣста не было... Онъ уже начиналъ свыкаться съ обительской тишиной, съ длинными монастырскими службами, съ монастырской работой, которую велъ подъ руководствомъ брата Павлина. Всего больше ему нравились рыбныя ловли на озерѣ, хотя лѣтомъ рыба и ловилась плохо.

   Въ дальнемъ концѣ озера было нѣсколько болотистыхъ островковъ, обложенныхъ озерными камышами. Сюда Половецк³й и уѣзжалъ съ братомъ Павлиномъ иногда дня на три. Они ночевали подъ открытымъ небомъ около огонька, а въ ненастную погоду укрывались въ шалашикѣ изъ еловыхъ ъѣтвей, прикрытыхъ сверху берестой и еловой корой. Наступала уже осень, дни дѣлались короче, и Половецк³й съ наслажден³емъ проводилъ около огня цѣлые часы въ созерцательномъ настроен³и. Ахъ, какъ все прошлое было далеко-далеко... Кругомъ ни души. Ночная тишина нарушалась только ропотомъ озерной волны да гомономъ разной птицы, гнѣздившейся по камышамъ. Братъ Павлинъ въ эти моменты дѣлался какъ-то особенно разговорчивъ, вѣрнѣе сказать - онъ любилъ думать вслухъ. Эта дѣтски-чистая душа воспринимала впечатлѣн³я природы съ какимъ-то религ³ознымъ экстазомъ и видѣла вездѣ Бога, вездѣ чудо и вездѣ несказанное словомъ поучен³е.

   - А человѣку все мало... - думалъ вслухъ братъ Павлинъ.- А человѣкъ все неистовствуетъ въ своей неистовой слѣпотѣ... да. Пр³ѣзжалъ къ намъ въ обитель года два назадъ одинъ старичокъ и навелъ сомнѣн³е. Очень даже вредно говорилъ. "Вы, говоритъ, спасаете душу, значитъ хотите непремѣнно быть лучше другихъ, и ваше монашеское смирен³е паче гордыни". Потомъ много говорилъ вреднаго на счетъ нашей монагаеской одежи и пищи... Зачѣмъ вотъ мы рыбу ѣдимъ. "Человѣку, говоритъ, этого нигдѣ не указано". Съ нимъ сцѣпился Иракл³й и началъ говорить отъ писан³я, а старикъ ему наоборотъ: "Все это, говоритъ, надо понимать иносказательно". И даже весьма ядовитымъ оказалъ себя, т. е. старичокъ. По писан³ю совсѣмъ загонялъ нашего Иракл³я... А какъ вы полагаете, Михайло Петровичъ, на счетъ этой самой рыбки? Вѣдь она тоже чувствуетъ, хотя сказать этого и не умѣетъ...

   - Право, не знаю, братъ Павлинъ. По моему, дѣло совсѣмъ не въ томъ, во что человѣкъ одѣнется и что онъ ѣстъ. Важно то, какъ онъ вообще живетъ, а ѣда и платье пустяки.

   - Вотъ, вотъ... У насъ есть и деревенская поговорка такая: рыбку-то ѣшь, да рыбака не ѣшь.

   - Если кто можетъ обойтись даже безъ рыбки - отлично. Я увѣренъ, что въ будущемъ не будутъ ѣсть ни мяса, ни рыбы, потому что это несправедливо, но дѣло все-таки не въ этомъ. По моему, это мести л&