едние, что сами не идут? Вы!.. Верно, старики есть?
- Есть-с, - отвечает ключница.
- Ну ступай, ступай, нечего тут гнуться! Одна фигура сгибается, норовит
проскользнуть мимо ключницы, но та ее прижимает дверью.
- Акулина-прянишница, - отвечает ключница.
- А, Акулина Степановна! А тебе б, мать Акуляна Степановна, кажется,
пора уж и на горох воробьев пугать становиться, - замечает Марфа Андревна. -
Да и с кем же это ты, дорогая, заблудилася?
Раздавался поголовный сдержанный смех.
Марфу Андревну это смешило, и она во что бы то ни стало решалась
обнаружить тайну прянишницы Акулины.
- Сейчас сознаваться, кто? - приставала она, грозно постукивая
палочкой. - Акулина! слышишь, сейчас говори!
- Матушка... да как же я могу на себя выговорить, - раздавался голос
Акулины.
- Ну ты, Семен Козырь!.. Это ты?
- Я-с, матушка Марфа Андревна, - отвечал из темного уголка массивный
седой лакей Семен Козырь.
- Тоже хорошо! Когда уж это грех-то над тобою сжалится да покинет?
Козырь молчит. - Ну, ты зато никогда не лжешь, - говори, кто старушку увел,
да не лги гляди!
- Нет, матушка, не лгу.
И Семен Козырь сам старается весь закрыться ладонями.
- Говори! - повелевает Марфа Андревна.
- Они с Васькой Волчком пришли.
- С Васькой Волчком!.. Эй, где ты?.. Васька Волчок!
Кучка вдруг раздвигается, и кто-то, схватив Ваську сзади за локти и
упершись ему в спину головою, быстро выдвигает его перед светлые очи Марфы
Андревны.
Васька Волчок идет, подпихиваемый сзади, а глаза его закрыты, и голова
качается на плечах во все стороны...
- Так вот он какой, Васька Волчок!
- Он-с, он, - сычит, выставляясь из-за локтей Васьки, молодая веселая
морда с черными курчавыми волосами.
- А ты кто такой? - спрашивает морду Марфа Андревна.
- Тараска-шорник.
- Так ты почему знаешь, что это он?
- Так как когда на той неделе... когда Акулина Степановна господские
пряники пекли...
- Ну!
- Так они Тараске ложку меду господского давали: "посласти, говорит,
Тараска, язык".
- Да?
- Только-с и всего, посластись, - говорят они, и мне тоже ложку меду
давали, но я говорю: "Зачем, говорю, я буду, Акулина Степановна, господский,
говорю, мед есть? Я, говорю, на это, говорю, никогда не согласен".
- Врешь! - вдруг быстро очнувшись, вскрикнул на это Волчок Васька.
- Ей-богу, Марфа Андревна, - начал божиться, покинув Ваську, Тараска;
но Васька живыми и ясными доводами сейчас же уличил Тараску, что он не один
ел господский мед, что Акулина-прянишница прежде дала ложку меду ему,
Ваське, а потом Тараске и притом еще Тараске пол-ложки прибавила да сказала:
ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами, - никому, что обсластился, не
сказывай.
Тараске просто и отвечать нечего было против этих улик, потому что ко
всему этому еще и сама прянишница заговорила:
- Точно, матушка, точно я, подлая, две ложки с половиной украла.
- Ну, так стряси ему теперь, Васька, за это хороший вихор, чтобы он
господского меду не ел.
Васька взял Тараску за вихор и начал тихонько поколыхивать.
- Хорошенько тряси, - руководила Марфа Андревна.
Васька лукавил и хоть начал размахивать рукою пошибче, а все водил руку
в ту сторону, куда вертел голову Тараска.
- Ну, переменитесь-ка: Васька не умеет, вижу, возьми-ка теперь ты его,
Тараска, поболтай за его вину.
Взял теперь Ваську за хохол Тараска, взял и держит, не знай отплатить
ему дружбой за мягкую таску, не знай отработать его как следует. Эх,
поусердствую! - неравно заметит госпожа это, за службу примат... Подумал,
подумал этак Тараска и, почувствовав под рукою, что ожидавший от товарища
льготы Васька гнет голову в левую сторону, Тараска вдруг круто поворотил его
направо и заиграл. Бедный Васька даже взвизгнул, наклонился весь наперед и
водил перед собою руками, точно в жмурки играл.
"Экая злющая тварь этот Тараска!" - думала, глядя на них Марфа
Андревна, и кричала:
- Стой! стой! стой!
Тараска остановился и выпустил Ваську. Васька был красен как рак, глаза
его бегали, грудь высоко вздымалась, он тяжело дышал, и рука его за каждым
дыханием порывалась к Тараске. Как только их отсюда выпустят, так и
сомневаться невозможно, что у них непременно произойдет большое побоище.
Чтобы предотвратить это и закончить все дело миром, Марфа Андревна
говорит:
- Ну, теперь бери же ты, Васька, Тараску и ты, Тараска, Ваську да на
взаем одни другого поучите.
Васька не ждал повторения приказания: в ту же секунду обе руки его были
в волосах Тараски, а Тараскины в волосах Васьки, и оба парня начинали "репу
садить". Они так трепали друг друга, что непонятным образом головы их с
руками находились внизу у пола, а босые пятки взлетали чуть не под самый
потолок. Крики: "стой! довольно! пусти"! ничего не помогали. Ребят разнимали
насильно, разводили их врозь, взбрызгивали водой, заставляли друг другу
поклониться в ноги, друг друга перекрестить и поцеловаться и потом
отпускали.
Порядок водворялся снова в коридоре, и Марфа Андревна опять принималась
за разбор и как раз начинала опять с того самого пункта, на котором дело
остановилось.
- Стыдно, мать Акулина Степановна, стыдно, стыдно! - говорила она
прянишнице.
- Матушка, враг... - отвечала Акулина.
- Да, враг! Нечего на врага: нет, видно, наша коровка хоть и старенька,
да бычка любит. Пусти, Василиса, вон ее, бычиху.
Мучения Акулины-прянишницы прекращались, и она исчезала.
- Семен Козырь! - возглашала ключница.
- Ну, да я уж видела!.. А? да, Семен Козырь!.. Другим бы пример
подавать, а он сам как козел в горох сигает! Хорошо!.. Обернись-ка ко мне,
Семен Козырь.
- Матушка, Марфа Андревна, облегчите, питательница, - не могу.
- Отчего не можешь?
- Очень устыжаюсь, матушка, - плачевно барабанит старый челядинец.
- Сколько годков-то тебе, Семен Козырь?
- Пятьдесят четыре, матушка, - отвечает, держа в пригоршнях лицо, седой
Козырь. - Сходи же завтра к отцу Алексею.
- Слушаю, матушка.
- И скажи ему от меня, что я велю ему на тебя хорошую епитимью
наложить.
- Слушаю, питательница, рано схожу.
- А теперь поткай его, ключница, голиком в морду.
- Поткала, сударыня, - возвещала ключница, действительно поткав Козыря,
как велено, в морду, и Козырь зато уже, как человек пожилой, не подвергался
более никакому наказанию, тогда как с другими начиналась на долгое, долгое
время оригинальная расправа. Кончался пропуск; вылетали из западни последние
птицы, и Марфа Андревна уходила к себе нисколько не расстроенная и даже
веселая. Мнение, что эти охоты ее веселили, было не совсем неосновательно, -
они развлекали ее, и она после такой охоты целый час еще, сидя в постели,
беседовала с ключницей: как шел Кожиен, как сгорел со стыда Семен Козырь и
как Малашка, пройдя, сказала: "Ну дак что ж что отцу! а зачем замуж не
отдают?"
- Сквернавка, - замечала, не сердясь, Марфа Андревна.
Но совсем другое дело было, если попадались женатые. Это, положим,
случалось довольно редко, но если случалось, то уж тогда наказанье не
ограничивалось одним тканьем в морду. Тогда Марфа Андревна не шутила:
виновный из лакеев смещался в пастухи и даже специально в свинопасы и, кроме
того, посылался на покаяние к отцу Алексею; холостым же и незамужним
покаянные епитимьи Марфа Андревна в сане властительницы налагала сама по
своему собственному усмотрению. Для исполнения этих епитимий каждый вечер,
как только Марфа Андревна садилась перед туалетом отдавать повару приказание
к завтрашнему столу, а за ее спиною за креслом становилась с гребнем ее
покоевая девушка и начинала чесать ей в это время голову "по-ночному", в
комнату тихо являлось несколько пар лакеев и девушек. Все они входили и с
некоторым сдерживаемым смехом и с смущением: в руках у каждого, кто входил,
было по небольшому мешочку, насыпанному колючей гречей или горохом. Мешочки
эти каждый из вошедших клал всяк для себя перед образником, устанавливался,
морщась, на горохе или на гречке и, стоя на этих мешках, ждал на коленях
боярыниного слова. А Марфа Андревна иной, раз либо заговорится с поваром,
либо просто задумается и молчит, а епитемийники все ждут да ждут на коленях,
пока она вспомнит про них, оглянется и скажет: "А я про вас и забыла, - ну,
зато нынче всего по сту кладите!" Только что выговорит Марфа Андревна это
слово, челядь и начинает класть земные поклоны, а ключница стоит да считает,
чтобы верно положили сколько велено.
Это иногда заканчивалось чьими-нибудь слезами, иногда же два
ударившиеся лоб об лоб лакея заключали свое покаяние смехом, к которому, к
крайней своей досаде, поневоле приставала иногда и сама Марфа Андреева.
Марфа Андревна вообще, несмотря на всю свою серьезность, иногда не
прочь была посмеяться, да иногда, впрочем, у нее при ее рекогносцировках и
вправду было над чем посмеяться. Так, например, раз в числе вспугнутых ею
челядинцев один приподнялся бежать, но, запутавшись в суконной дорожке,
какими были выстланы переходы комнат, споткнулся, зацепился за кресла и
полетел. Марфа Андревна тотчас же наступила на него своим босовичком и
потребовала огня.
- Как тебя зовут? - спросила она лежащего у нее под ногами челядинца.
Тот в ответ ни полслова.
- Говори; я прощу, - сказала Марфа Андревна; а тот снова молчит и опять
ни полслова.
- Что же ты, шутишь или смеешься? Смотрите, кто это? - приказала Марфа
Андревна сопровождавшим ее женщинам.
Те посмотрели и говорят:
- Это холоп Ванька Жорнов.
- Вставай, Ванька Жорнов.
Не встает.
- Умер он, что ли?
- Где там, матушка, умер? Притворяется, а сам как смехом не пырскнет.
- Ну! потолки его палочкой!
Потолкли Ваньку Жорнова палочкой, а он все лежит, словно не его все это
и касается.
- Ну, так подай мне сюда ведро воды, - приказывает заинтересованная
этим характером Марфа Андревна.
- Матушка, напрасно только пол намочим в горнице: он уж этакой... его
прошлый год русалки на кулиге щекотали, - он и щекоту не боится.
- Подавай воды! Ничего, подавай, мы посмотрим, - сказала Марфа Андревна
и уселась на кресло, а Ванька лежит.
Подали воды прямо со двора и шарахнули ею на Ваньку Жорнова; но и тут
Ванька и вправду даже не вздрогнул. "Вот это парень так парень! - думает
чтущая сильные характеры Марфа Андревна. - Чем бы его еще испытать?"
- А ну-ка, тронь его теперь хорошенько иглою. И иголкой Ваньку Жорнова
тронули; а он все не встает.
- Ну, так подайте же мне мой спирт с образника, - приказала Марфа
Андревна.
Подали спирт; Марфа Андревна сама наклонилась и приложила бутылочку к
носу Ваньки Жорнова, и только что ее отомкнула, как Ванька Жорнов вскочил,
чихнул, запрыгал туда, сюда, направо, налево, кубарем, свалил на пол саму
Марфу Андревну и в несколько прыжков исчез сам в лакейской.
- Да какой это такой у вас Ванька Жорнов? - спрашивала после того Марфа
Андревна, укладываясь в самом веселом расположении в свою постель.
- Холоп, сударыня-матушка.
- Холоп! да мало ли у меня холопей! Покажите мне его завтра, что он за
ферт такой?
И вот назавтра привели перед очи Марфы Андревны Ваньку Жорнова.
- Это мы тебя вчера ночью били? - спросила Ваньку боярыня.
- Никак нет, матушка, - отвечал Ванька Жорнов.
- А покажи левую ладонь. Ага! где же это ты укололся?
- Чулок, матушка, вез, да спичкой поколол.
- А подите посмотрите в его сундуке, нет ли там у него мокрой рубахи?
Посланные пошли, возвратились и доложили, что в сундуке у Ваньки
Жорнова есть мокрая рубаха.
- Где ж это ты измок, сердечный?
- Пот меня, государыня матушка, со страшного сна облил, - отвечал
Ванька Жорнов.
- Молодец ты, брат, врать! молодец! - похвалила его Марфа Андревна, - и
врешь смело и терпеть горазд. Марфа в Новегороде сотником бы тебя нарядила,
а сбежишь к Пугачу, он тебя есаулом сделает; а от меня вот пока получи
полтину за терпенье. Люблю, кто речист порой, а еще больше люблю, кто
молчать мастер. Терпенье и мужество Марфа Андревна очень уважала и сама
явила вскоре пример терпеливости в случае более серьезном, чем тот, в каком
отличился перед ней лакей Ванька Жорнов. Вскоре-таки после этого
происшествия с Ванькой Жорновым, по поводу которого Марфа Андревяа вспомнила
о Пугаче, вспомнил некто вроде Пугача и о Марфе Андревне.
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, СПб., 1890, т.
VI, стр. 339-435. Первоначально опубликовано в еженедельнике "Сын
отечества", 1869 (Старые годы в селе Плодомасове. Часть первая. Боярин
Никита Юрьевич. э 6, стр. 71-74 и э 7, стр. 85-88. Часть вторая. Боярыня
Марфа Андреевна. э 8, стр. 99-103 и э 9, стр. 113-119) и в "Русском
вестнике", 1869 ("Плодомасовские карлики. Картина старорусской жизни". э 2,
февраль, стр. 6(52-684).
В сборник "Рассказы М. Стебницкого" (1869) автор включил
"Плодомасовских карликов" в качестве третьего очерка в "Старые годы в селе
Плодомасове", дав им общий подзаголовок "Три очерка" со следующим
пояснительным примечанием перед третьим очерком: "Здесь должен чувствоваться
большой перерыв в Плодомасовской хронике, потому что три очерка, касающиеся
позднейшей старости Плодомасовой и воспитания и жизни "дворянина Туганова",
по особым соображениям автора не включены в этот том. Наступающий очерк
представляет эпоху гораздо позднейшую, когда Пяодомасова уже умерла.
Глубокое старчество Марфы Андреевны передается лишь устами ее фаворитного
карлика Николая Афанасьевича".
В 1872 году "Плодомасовские карлики" вновь были напечатаны Лесковым с
изменениями текста в составе его "Старогородской хроники" - "Соборян" в
"Русском вестнике" 1872, э 5, май, стр. 258-278) как главы II-V второй части
хроники. Лесков сообщал об атом в письме в редакцию газеты "Русский мир" от
7 мая 1872 г. э 119: "После выхода апрельской книги "Русского вестника", где
помещена первая часть моего романа "Соборяне", распространились некоторые
толки, и я получаю устные и письменные вопросы и сожаления: зачем мною
изъяты отсюда "Плодомасовские карлики", с которыми читатели познакомились по
отрывку, напечатанному в "Русском же вестнике", назад тому три года.
Глубоко признательный за столь мало мною заслуженное внимание известных
и неизвестных мне лиц, я считаю долгом объяснить им, что интересующие их
"Плодомасовские карлики" отнюдь не изъяты из "Соборян" и появятся в свое
время. Воспоминаемый читателями прежде напечатанный отрывок принадлежит ко
второй, а не первой части романа, и затем главнейший из карликов (Николай
Афанасьевич) продолжает быть действующем лицом до самого конца
повествования".
Включая "Старые годы в селе Плодомасове" в VI том собрания сочинений,
Лесков несколько изменил редакцию пояснительного примечания к
"Плодомасовским карликам", указав, что "очерк этот частию вошел в хронику
"Соборяне".
Журнальный текст "Старых годов в селе Плодомасове" и его перепечатка в
сборнике 1869 года не имеют отличий. В собрании сочинений "Старые годы в
селе Плодомасове" подверглись большим сокращениям и тщательной
стилистической правке. В очерке "Боярыня Марфа Андреевна" из главы VI
"Домашний вор" после слов ...опять начиналось то же шныряние следовал текст,
который помещен в приложения (стр. 571-579). Этот текст характеризовал
домашние забавы Марфы Андреевны, и здесь впервые фигурировал Ванька Жорнов,
в главе VII - "Незваные гости" оказывающийся предводителем разбойничьей
шайки. В первоначальной редакции, таким образом, узнавание Ваньки Жернова
Марфой Андреевной в сцене нападения разбойников было мотивировано его
появлением в предыдущей главе. Удаление этого эпизода могло быть
продиктовано Лескову соображениями цензурного порядка, так как "Старые годы
в селе Плодомасове" введены были Лесковым в состав VI тома Собрания
сочинений, после того как этот том (в его первоначальном составе) был
запрещен Главным управлением но делам печати (см, А. Лесков. Жизнь Николая
Лескова. М., 1954, стр. 576-580) по заключению духовной цензуры и сожжен.
Первое упоминание о Плодомасовской хронике в печати содержится в списке
произведений, приобретенных журналом "Литературная библиотека" на 1868 год
("Литературная библиотека", 1867, декабрь, книга вторая). Здесь наряду с
"Божедомами" указан "очерк" "Боярыня Плодомасова". Это упоминание позволяет
предположить, что замысел "Старых годов в селе Плодомасове" к концу 1867
года у Лескова уже был, а может быть, они уже и писалась.
Первоначально историческая хроника была задумана Лесковым много
обширнее, чем осуществлена. "Мне хотелось, - писал в 1871 году Лесков, -
создать нечто вроде трилогии, т. е. написать бабушку - боярыню Плодомасову,
дочь ее г-жу Туганову и внучку" (Надпись на авторском экземпляре книги
"Рассказы" Стебницкого, т. II, 1869 - см. Валентина Гебель, Н. С. Лесков. В
творческой лаборатории. М., 1945, стр. 130). Ближе к реализации такого
обширного исторического рассказа Лесков подошел позднее в романе "Захудалый
род" (1874). Как можно судить по осуществленной части Плодомасовской
хроники, Лесков ставил в ней задачу изображения хода русской истории
XVIII-XIX веков, как он писал позднее, "со стороны самой легкой и
поверхностной, со стороны изображения каких-нибудь неважных людей, которые,
однако, самою своею жизнью до известной степени выражают историю своего
времени" ("Киевская старина", 1883, т. V, февраль, стр. 235. Предисловие к
"Печерским антикам"). Материал для "Старых годов в селе Плодомасове" Лесков
черпал в основном из собственных воспоминаний детства, из наблюдений над
бытом и нравами дворянских родов Орловской губернии 1830-х-1840-х годов, из
рассказов родных и из семейной хроники. Так, эпизод неравного брака
пятидесятилетнего боярина Плодомасова с пятнадцатилетней Марфой Андреевной
мог быть взят Лесковым из семейной хроники: его родная тетка Наталья
Петровна Алферьева в 1824 году почти еще подростком была выдана замуж за
пятидесятилетнего холостяка, богатого помещика М. А. Страхова, который ее
тиранил и ревновал. Лесков провел в детстве несколько лет у Страховых и
позднее воспроизводил характер хозяина дома в своих произведениях.
Для Плодомасовой, по словам Лескова, он использовал многие черты
характера одной из помещиц, о которой писал в статье "Пресыщение знатностью"
("Новое время", 20 января 1888, э 4272): "В Кромском уезде Орловской
губернии, в селе Зиновьеве, жила помещица Настасья Сергеевна, рожденная кн.
Масальская. Она в юности получила блестящее образование в Париже и
пользовалась общим уважением за свой ум и благородный, независимый характер.
Состояние у нее было среднее (500 душ), но хорошо поставленный дом ее был
открыт для званых и незваных. Ее очень почитали и ездили к ней издалека, не
ради пышности и угощений, а "на поклон" - из уважения. В зиновьевском доме
было хлебосольно, но просто, приветно и часто очень весело. Кроме того,
зиновьевский дом был также в некотором роде источником света для округа.
Большинство соседей брали здесь книги из библиотеки, унаследованной хозяйкой
от Масальского, и это поддерживало в окружном обществе изрядную
начитанность.
Когда меня мальчиком возили в Зиновьево, Настасья Сергеевна была уже
старушка, но я отлично ее помню и с нее намечал некоторые черты в
изображениях "боярыни Плодомасовой" (в "Соборянах") и "княгини Протазановой"
(в "Захудалом роде"). О ней говорили, что "она всем дает тон". В Зиновьеве
же был карлик. Об этом упоминается в автобиографических заметках С. П.
Алферьева (см. А. Лесков. Жизнь Николая Лескова. М., 1954, стр. 49),
по-видимому послуживший прототипом для Николая Афанасьевича.
Брачка - пленница.
В 1715 году приехали... какие-то комиссары... - Чиновники по сбору
налогов.
Петровский потешный - потешные войска возникли из созданных в 1683 году
для забавы малолетнего Петра I детских отрядов; позднее (в 1691) они были
преобразованы в два полка, Преображенский и Семеновский, и стали образцом
для созданной Петром регулярной армии.
Охобень (охабень) - старинная верхняя одежда с прорезами под рукавами и
с четвероугольным откидным воротом.
Торока - ремешки для пристежки к седлу.
Чембур - повод уздечки, за который водят или привязывают коня.
Свора - здесь - веревка.
Положение Руслана, стремившегося отнять похищенную у него Людмилу... -
имеется в виду поэма А. С. Пушкина "Руслан и Людмила".
Аргамак - порода верховых лошадей.
Полковая Либерия - военная форма.
Аксамитная - бархатная.
...под укрюками седельных арчаков... - Укрюк - веревка с петлей на
конце для поимки пасущихся коней; арчак - деревянный остов седла.
Архалук - короткая мужская одежда, род халата.
С женщинами... происходило нечто подобное тому, что, по апокрифическим
сказаниям, происходило с языческими идолами при восходе звезды, возвестившей
рождение Христа. - По-видимому, имеется в виду непризнанное церковью
(апокрифическое), но бытовавшее в древности на Руси "Сказание Афродитиана о
чуде в Персидской земле", с которым Лесков мог познакомиться в книге Н. С.
Тихонравова. Памятники русской отреченной литературы, М., 1863, т. I-II. В
"Сказании Афродитиана" говорится о том, что при появлении звезды все кумиры
пали ниц.
Капище - языческий храм.
Напол - долбленная из пня кадушка для хранения зерна или муки.
Она не правого ложа. - Елизавета Петровна (1709-1761) родилась до
официального брака (1712) Петра I и Екатерины I, на которой Петр женился,
заставив свою первую жену - Евдокию - постричься в монахини.
Земский ярыжка - здесь означает полицейского чиновника.
Личарда - ироническое наименование верного слуги; взято из "Сказки о
Бове-королевиче", где Личардой зовут слугу короля Гвидона.
Я... тебе обыскных припас. Давай книгу! - При совершении брака по
православному обряду в особую книгу записывались данные о женихе и невесте
(так называемый обыск), а поручители подписывались, что брак совершается по
добровольному согласию.
Осил - накидная петля.
Послух - свидетель перед судом.
Большой могол - Великий Могол - титул, данный европейцами властителям
Индии в XVI-XVIII веках, здесь - безграничный властелин.
Пенелопина пряжа - в "Одиссее" Гомера Пенелопа, жена Одиссея, во время
его двадцатилетнего отсутствия объявила многочисленным своим женихам, что
она выйдет замуж после того, как соткет саван для старика отца Одиссея -
Лаэрта. Сотканное за день Пенелопа ночью распускала.
Вабило - пара птичьих крыльев, которыми машут, посвистывая, для призыва
ловчей птицы.
Обык - обычай.
Осетился - поймался.
Меск - мул или лошак.
Опыт - здесь - пробный сноп.
Фортунка - ящик с колесом для лотереи.
...на Лысой горе на шабаше. - По народным поверьям, ведьмы и нечистые
духи со всего света слетаются 26 декабря на Лысую гору у Киева на свой
праздник - шабаш и предаются там необузданному разврату.
Номады - кочевники, кочующие народы.
...ломать половицы... из-под взакрой положенного венца. - В рубленом
доме концы половиц проложены между ярусами бревен (венцами), из которых
сложены стены.
Окатный жемчуг - крупный и круглый.
Бурмистское зерно - крупная круглая жемчужина,
Кармазин - тонкое, ярко-алое сукно.
...с травленою распиской... - узор по краске вытравлен кислотой.
Камлот - грубая шерстяная ткань.
...в масаковом гроденаплевом салопе... - в темно-лиловом салопе (род
теплого круглого плаща) из плотной шелковой ткани.
Городки - фестоны.
Петровки на дворе - Петров день - 29 июня по старому стилю.
...одаряю, как виночерпий и хлебодар, что в писании - имеется в виду
библейский рассказ о виночерпии и хлебодаре, которым заключенный вместе с
ними Иосиф предсказал их судьбу (книга Бытия, гл. 40).
...не друг кесарю - имеется в виду следующее место из евангелия от
Иоанна (гл. 19): "С этого времени Пилат искал отпустить его. Иудеи же
кричали: если отпустишь его, ты не друг кесарю".
...после французского замирения... - после мира с Францией в 1815 году.
Клапштос - здесь в значении малыш, клоп.
...когда туда ждали императора после победы над Наполеоном. - В 1817 г.
Гофреи - мелкие складки.
...я, знаете, как Закхей-мытарь... - По евангельскому рассказу, Закхей,
чтобы увидеть Христа, направлявшегося в Иерихон, влез на дерево и был
замечен Христом.
Князь Голицын - Александр Николаевич (1773-1844), - министр духовных
дел и народного просвещения, реакционер и мистик, лично очень близкий
Александру I человек.
Роб - платье.
Красная горка - так называлось первое воскресенье после пасхи, к
которому обычно приурочивались свадьбы.
Синенькая - пятирублевая ассигнация.
Аксиос (греч.) - достоин! Слово это возглашалось при посвящении в
духовный сан.
Обращений с начала месяца: 37, Last-modified: Mon, 27 Aug 2001 10:19:12 GMT