Констан Бенжамен - Адольф

чтобы на свою долю завоевать себѣ нѣсколько годовъ ничтожныхъ, которыхъ время не замедлитъ у меня похитить! Ахъ, откажемся отъ сихъ тщетныхъ усил³й: насладимся, глядя, какъ с³е время убѣгаетъ, какъ одни сходятъ дни на друг³е: останемся неподвижными, равнодушными зрителями быт³я, уже до половины истекшаго; пускай овладѣютъ имъ, пускай раздираютъ его: течен³я его не продлятъ: стоитъ ли его оспаривать?

   Мысль о смерти имѣла надо мною всегда большое владычество. Въ моихъ живѣйшихъ чувствахъ она всегда смирила меня: она произвела на душу мою свое обычайное дѣйств³е: расположен³е мое къ Элеонорѣ смягчилось; раздраженное волнен³е исчезло: изъ впечатлѣн³й сей ночи безум³я оставалось во мнѣ одно чувство, сладостное и почти спокойное; можетъ быть, усталость физическая, ощущаемая мною, содѣйствовала этому спокойств³ю.

   Начинало разсвѣтать. Я уже различалъ предметы. Я узналъ, что я былъ довольно далеко отъ жилища Элеоноры. Я представлялъ себѣ ея безпокойство и спѣшилъ возвратиться къ ней, по возможности силъ моихъ утомленныхъ: дорогою встрѣтилъ я человѣка верхомъ, посланнаго ею отыскивать меня, Онъ сказалъ мнѣ, что она уже двѣнадцать часовъ въ живѣйшемъ страхѣ, что, съѣздивъ въ Варшаву, объѣздивъ всѣ окрестности, возвратилась она домой въ тоскѣ неизъяснимой, и что жители ея разосланы по всѣмъ сторонамъ искать меня. Этотъ разсказъ исполнилъ меня тотчасъ нетерпѣн³емъ довольно тяжкимъ. Мнѣ стало досадно, видя себя подверженнаго Элеонорою надзору докучному. Напрасно твердилъ я себѣ, что любовь ея одна виною тому; но не самая ли эта любовь была виною сего моего несчаст³я? Однако же я успѣлъ одолѣть с³е чувство, въ которомъ упрекалъ себя. Я зналъ, что она страшится и страдаетъ. Я сѣлъ на лошадь. Я проскакалъ поспѣшно разстоян³е, насъ раздѣлявшее. Она приняла меня съ восторгами радости. Я былъ умиленъ ея нѣжностью. Разговоръ нашъ не былъ продолжителенъ, потому что она помнила, что мнѣ нужно отдохновен³е: и я оставилъ ее, по крайней мѣрѣ на этотъ разъ ничего не сказавъ прискорбнаго для сердца ея.

  

  

   На другой день всталъ я, преслѣдуемый мыслями, волновавшими меня наканунѣ. Волнен³е мое усиливалось въ слѣдующ³е дни: Элеонора тщетно хотѣла проникнуть причину онаго. На ея стремительные вопросы я отвѣчалъ принужденно односложными словами. Я, такъ сказать, хотѣлъ закалить себя противъ ея увѣщеван³й, зная, что за моею откровенностью послѣдуетъ скорбь ея, и что ея скорбь наложитъ на меня новое притворство.

   Безпокойная и удивленная, она прибѣгла къ одной своей пр³ятельницѣ, чтобы развѣдать тайну, въ которой она меня обвиняла: алкая сама себя обманывать, искала она событ³я тамъ, гдѣ было одно чувство. С³я пр³ятельница говорила мнѣ о моемъ своенрав³и, объ усил³яхъ, съ коими отвращалъ я всякую мысль о продолжительной связи, о моей непостижимой жаждѣ разрыва и одиночества. Долго слушалъ я ее въ молчан³и; до той поры я еще никому не сказывалъ, что уже не люблю Элеонори: языкъ мой отказывался отъ сего признан³я, которое казалось мнѣ предательствомъ. Я хотѣлъ однакоже оправдать себя; я разсказалъ повѣсть свою съ осторожностью, говорилъ съ большими похвалами объ Элеонорѣ, признавался въ неосновательности поведен³я моего, приписывая ее затруднительности нашего положен³я, и не позволялъ себѣ промолвить слово, которое ясно показало бы, что истинная затруднительность съ моей стороны заключается въ отсутств³и любви. Женщина, слушавшая меня, была растрогана моимъ разсказомъ: она видѣла великодуш³е въ томъ, что я называлъ суровостью; тѣ же объяснен³я, которыя приводили въ изступлен³е страстную Элеонору, вливали убѣжден³е въ умъ безпристрастной ея пр³ятельницы. Такъ легко быть справедливымъ, когда бываешь безкорыстнымъ. Кто бы вы ни были, не поручайте никогда другому выгодъ вашего сердца! Сердце одно можетъ быть ходатаемъ въ своей тяжбѣ. Оно одно измѣряетъ язвы свои; всяк³й посредникъ становится суд³ею; онъ слѣдуетъ, онъ мирволить, онъ понимаетъ равнодуш³е, онъ допускаетъ возможность его, признаетъ неизбѣжность его, и равнодуш³е находитъ себя чрезъ это, къ чрезвычайному удивлен³ю своему, законнымъ въ собственныхъ глазахъ своихъ. Упреки Элеоноры убѣдили меня, что я былъ виновевъ: я узналъ отъ той, которая думала быть защитницею ея, что я только несчастливъ. Я завлеченъ былъ до полнаго признан³я въ чувствахъ моихъ; я согласился, что питаю къ Элеонорѣ преданность, сочувств³е, сострадан³е: но прибавилъ, что любовь не была нимало участницею въ обязанностяхъ, которыя я возлагалъ на себя. С³я истина, доселѣ заключенная въ коемъ сердцѣ и повѣданная Элеонорѣ, единственно посреди смущен³я и гнѣва, облеклась въ собственныхъ глазахъ моихъ большою дѣйствительностью и силою именно потому, что другой сталъ ея хранителемъ. Шагъ большой, шагъ безвозвратный проложенъ, когда мы раскрываемъ вдругъ передъ взорами третьяго изгибы сокровенные сердечной связи; свѣтъ, проникающ³й въ с³е святилище, свидѣтельствуетъ и довершаетъ разрушен³я, которыя тьма окружала своими мраками: такъ тѣла, заключенныя въ гробахъ, сохраняютъ часто свой первобытный образъ, пока воздухъ внѣшн³й не коснется ихъ и не обратитъ въ прахъ.

   Пр³ятельница Элеоноры меня оставила: не знаю какой отчетъ отдала она ей о нашемъ разговорѣ; но, подходя къ гостиной, услышалъ я голосъ Элеоноры, говорящ³й съ большою живостью. Увидя меня, она замолчала. Вскорѣ развертывала она подъ различными измѣнен³ями понят³я общ³я, которыя были ничто иное, какъ нападен³я частныя. Ничего нѣтъ страннѣе, говорила она, усерд³я нѣкоторыхъ пр³язней: есть люди, которые торопятся быть ходатаями вашими, чтобы удобнѣе отказаться отъ вашей пользы: они называютъ это привязанностью; я предпочла бы ненависть. Я легко понялъ, что пр³ятельница Элеоноры была защитницею моею противъ нея, и раздражила ее, не находя меня довольно виновнымъ. Я такимъ образомъ былъ въ нѣкоторомъ сочувств³и съ другимъ противъ Элеоноры: это между сердцами нашими была новая преграда.

   Спустя нѣсколько дней, Элеонора была еще неумѣреннѣе; она не была способна ни къ какому владычеству надъ собою: когда полагала, что имѣетъ причину къ жалобѣ, она прямо приступала къ объяснен³ю безъ бережливости и безъ разсчета, и предпочитала опасен³е разрыва принужден³ю притворства. Обѣ пр³ятельницы разстались въ ссорѣ непримиримой.

   Зачѣмъ вмѣшивать постороннихъ въ наши сердечныя перемолвки? говорилъ я Элеонорѣ, Нужно ли намъ третьяго, чтобы понимать другъ друга? А если уже не понимаемъ, то трет³й поможетъ ли намъ въ этомъ? - Вы сказали справедливо, отвѣчала она мнѣ: но вина отъ васъ; бывало, я не прибѣгала ни къ кому, чтобы достигнуть до сердца вашего.

   Неожиданно Элеонора объявила намѣрен³е перемѣнить образъ жизни своей. Я разгадалъ по рѣчамъ ея, что неудовольств³е, меня пожиравшее, она приписывала уединен³ю, въ которомъ живемъ. Прежде, чѣмъ покорить себя истолкован³ю истинному, она истощала всѣ истолкован³я ложныя. Мы проводили съ глаза на глазъ однообразные вечера между молчан³емъ и досадами: источникъ долгихъ бесѣдъ уже изсякнулъ.

   Элеонора рѣшилась привлечь къ себѣ дворянск³я семейства, живущ³я въ сосѣдствѣ или въ Варшавѣ. Я легко предусмотрѣлъ препятств³я и опасности попытокъ ея. Родственники, оспаривавш³е наслѣдство у ней, разгласили ея прежн³я заблужден³я и разсѣяли тысячу злорѣчивыхъ поклеповъ на нее. Я трепеталъ уничижен³й, которымъ она подвергается, и старался отвратить ее отъ этого предположен³я. Мои представлен³я остались безуспѣшными; я оскорбилъ гордость ея моими опасен³ями, хотя и выражалъ ихъ бережно. Она подумала, что я тягощусь связью нашею, потому что жизнь ея была двусмысленна: тѣмъ болѣе поспѣшила она завладѣть снова почетною чредою въ свѣтѣ. Усил³я ея достигли нѣкотораго успѣха. Благосостоян³е, которымъ она пользовалась; красота ея, еще мало измѣненная временемъ; молва о самыхъ приключен³яхъ ея - все въ ней возбуждало любопытство. Вскорѣ увидѣла она себя окруженною многолюднымъ обществомъ: но она была преслѣдуема сокровеннымъ чувствомъ замѣшательства и безпокойств³я. Я досадовалъ на свое положен³е: она воображала, что я досадую на положен³е ея; она выбивалась изъ него. Пылкое желан³е ея не давало ей времени на обдуманность; ея ложныя отношен³я кидали неровность на поведен³е ея и опрометчивость на поступки. Умъ ея былъ вѣренъ, но мало обширенъ; вѣрность ума ея была искажена вспыльчивостью нрава; недальновидность препятствовала ей усмотрѣть черту надежнѣйшую и схватить тонк³я оттѣнки. Въ первый разъ назначила она себѣ цѣль: и потому, что стремилась въ этой цѣли, она ее миновала. Сколько докукъ вытерпѣла она, ее открываясь мнѣ! сколько разъ краснѣлъ я за нее, не имѣя силы сознаться ей въ томъ! Таковы между людьми господство осторожности въ прилич³яхъ и соблюден³е мѣрности, что Элеонора бывала болѣе уважена друзьями графа П... въ зван³и любовницы его, нежели сосѣдами своими, въ зван³и наслѣдницы большихъ помѣст³й, посреди своихъ вассаловъ. Поперемѣнно высокомѣрная и умоляющая, то привѣтливая, то подозрительно взыскательная, она въ поступкахъ и рѣчахъ своихъ таила, не знаю, какую-то разрушительную опрометчивость, низвергающую уважен³е, которое обрѣтается единымъ спокойств³емъ.

  

   Исчисляя, такимъ образомъ, погрѣшности Элеоноры, я себя обвиняю, себѣ приговоръ подписываю. Одно слово мое могло бы ее усмирить; почему не вымолвилъ я этого слова?

   Мы однако же между собою жили миролюбивѣе. Развлечен³е было намъ отдыхомъ отъ нашихъ мыслей обычайныхъ. Мы бывали одни только по временамъ и, храня другъ къ другу довѣренность безпредѣльную во всемъ, за исключен³емъ ближайшихъ чувствъ нашихъ, мы замѣщали с³и чувства наблюден³ями и дѣйствительностью, и бесѣды наши были снова для насъ не безъ прелести. Но вскорѣ сей новый родъ жизни обратился для меня въ источникъ новаго безпокойств³я. Затерянный въ толпѣ, окружавшей Элеонору, я замѣтилъ, что былъ предметомъ удивлен³я и норицан³я. Эпоха рѣшен³ю тяжбы ея приближалась: противники ея утверждали, что она охолодила въ себѣ сердце родительское проступками безчисленными; присутств³е мое было засвидѣтельствован³емъ увѣрен³й ихъ. Пр³ятели ея винили меня за вредъ, который ей причиняю. Они извиняли страсть ея ко мнѣ; но меня уличали въ безчувственности и въ небрежен³и добраго имени ея: я, говорили они, употребляю во зло чувство, которое мнѣ должно было бы умѣрить. Я зналъ одинъ, что, покидая ее, увлеку по слѣдамъ своимъ, и что она изъ желан³я не разлучиться со мною пожертвуетъ всѣми выгодами фортуны и всѣми разсчетами осторожности. Я не могъ избрать публику повѣренною тайны сей; такимъ образомъ я въ домѣ Элеоноры казался не иначе, какъ постороннимъ, вредящимъ даже успѣху дѣла, отъ котораго зависѣла судьба ея; и по странному испровержен³ю истины, въ то время, когда я былъ жертвою воли ея непоколебимой, она впутала жалость, и выдаваема была за жертву господства моего.

   Новое обстоятельство припуталось въ этому положен³ю страдательному.

   Необыкновенный оборотъ оказался неожиданно въ поведен³и и обращен³и Элеоноры; до той поры, казалось, она занята была мною однѣмъ: вдругъ увидѣлъ я, что она не чуждается и домогается поклонен³й мущинъ, ее окружавшихъ. С³я женщина, столь осторожная, столь холодная, столь опасливая, вяжется, внезапно перемѣнилась въ нравѣ. Она ободряла чувства и даже надежды молодежи, изъ коей иные, прельщаясь ея красотою, а друг³е, не смотря на минувш³я заблужден³я, искали дѣйствительно руки ея; она не отказывала имъ въ долгихъ свидан³яхъ съ глаза на глазъ; она имѣла съ ними это обращен³е сомнительное, но привлекательное, которое отражаетъ слабо, чтобы удерживать, потому что оно обличаетъ болѣе нерѣшительность, нежели равнодуш³е, болѣе отсрочку, нежели отказъ. Я послѣ узналъ отъ нея самой, и событ³я меня въ томъ увѣрили, что она поступала такимъ образомъ по разсчету ложному и бѣдственному. Она, надѣясь оживить мою любовь, возбуждала мою ревность: но она тревожила пепелъ, который ничѣмъ не могъ уже быть согрѣтъ. Можетъ быть, съ этимъ разсчетомъ и безъ вѣдома ея самой сливалось нѣкоторое тщеслав³е женское: она была уязвлена моею холодностью; она хотѣла доказать себѣ самой, что можетъ еще нравиться. Можетъ быть, въ одиночествѣ, въ которомъ оставилъ я сердце ея, находила она нѣкоторую отраду, внимая выражен³ямъ любви, которыхъ я давно уже не произносилъ.

   Какъ бы то ни было, но я нѣсколько времени ошибался въ побужден³яхъ ея. Я провидѣлъ зарю моей свободы будущей; я поздравилъ себя съ тѣмъ. Страшась прервать какимъ нибудь движен³емъ необдуманнымъ сей важный переломъ, отъ котораго ожидалъ я своего избавлен³я, я сталъ кротче и казался довольнѣе. Элеонора почла мою кротость за нѣжность; мою надежду увидѣть ее счастливою безъ меня за желан³е утвердить ея счаст³е. Она радовалась своей уловкѣ. Иногда однако же пугалась она, не замѣчая во мнѣ никакого безпокойств³я: она попрекала мнѣ, что не ставлю никакихъ преградъ симъ связямъ, которыя повидимому могли ее отъ меня похитить. Я отражалъ ея обвинен³я шутками, но не всегда удавалось мнѣ успокоить ее. Характеръ ея сквозилъ изъ подъ притворства, которое она на себя налагала. Сшибки загорались на другомъ полѣ, но были не менѣе бурны. Элеонора приписывала мнѣ свои проступки; она намекала мнѣ, что одно слово мое обратило бы ее ко мнѣ совершенно; потомъ оскорбленная моимъ молчан³емъ, она видалась снова въ кокетство съ нѣкоторымъ изступлен³емъ.

   Особливо же здѣсь, я это чувствую, обвинятъ меня въ малодуш³я. Я хотѣлъ быть свободнымъ, и могъ быть свободнымъ при всеобщемъ одобрен³я; я въ тому и былъ обязанъ, можетъ быть; поведен³е Элеоноры подавало мнѣ право, и казалось, вынуждало меня на то, Но не зналъ ли я, что с³е поведен³е было плодомъ моимъ? Не зналъ ли я, что Элеонора въ глубинѣ сердца своего не переставала любить меня? Могъ ли я наказывать ее за неосторожность, въ которую вовлекалъ ее? Могъ ли я холоднымъ лицемѣромъ искать предлога въ сихъ неосторожностяхъ для того, чтобы покинуть ее безжалостно?

   Рѣшительно не хочу извинять себя; осуждаю себя строже, нежели, можетъ быть, другой на моемъ мѣстѣ осудилъ бы себя: но могу по крайней мѣрѣ дать за себя торжественное свидѣтельство, что я никогда не дѣйствовалъ по разсчету, а былъ всегда управляемъ чувствами истинными и естественными. Какъ могло случиться, что съ такими чувствами былъ я такъ долго на несчаст³е себѣ и другимъ?

   Общество однако же наблюдало меня съ удивлен³емъ. Мое пребыван³е у Элеоноры могло быть объяснено одною моею чрезмѣрною привязанностью къ ней; а равнодуш³е, оказываемое мною при видѣ новыхъ узъ, которыя она вязалась всегда готовою принять, отрицало эту привязанность. Приписывали мою непостижимую терпимость вѣтренности правилъ, безпечности въ отношен³и въ нравственности, которыя (такъ говорили) изобличаютъ человѣка, глубоко проникнутаго эгоизмомъ и развращеннаго свѣтомъ. С³и заключен³я, тѣмъ болѣе способныя къ впечатлѣн³ямъ, чѣмъ болѣе принаравливалась они къ душамъ ихъ выводящимъ, были охотно одобрены и разглашены. Отзывъ ихъ достигъ наконецъ и до меня; я негодовалъ при семъ неожиданномъ открыт³и: въ возмезд³е моихъ продолжительныхъ пожертвован³й я былъ неоцѣненъ, былъ оклеветанъ: я для женщины забылъ всѣ выгоды, отклонилъ всѣ радости жизни - и меня же осуждали.

   Я объяснился горячо съ Элеонорою: одно слово разсѣяло сей рой обожателей, созванный ею только съ тѣмъ, чтобы пугать меня утратою ея. Она ограничила свое общество нѣсколькими женщинами и малымъ числомъ мущинъ пожилыхъ. Все облеклось вокругъ насъ правильною наружностью: но мы отъ этого были только несчастнѣе; Элеонора полагала, что она присвоила себѣ новыя права; я почувствовалъ себя отягченнымъ новыми цѣпями.

   Не умѣю описать, сколько горечи и сколько изступлен³й было послѣдств³емъ сношен³й нашихъ, такимъ образомъ омногосложенныхъ. Наша жизнь была гроза безпрерывная. Искренность утратила всѣ свои прелести, и любовь всю свою сладость. У насъ уже не было и тѣхъ преходчивыхъ промежутковъ, которые на нѣсколько мгновен³й какъ будто исцѣляютъ язвы неисцѣлимыя. Истина пробилась со всѣхъ сторонъ, и я для повѣдан³я ея избиралъ выражен³я самыя суровыя и самыя безжалостныя. Я только тогда смирялся, когда видалъ Элеонору въ слезахъ; и самыя слезы ея была не что иное, какъ лава горящая, которая, падая капля за каплею на мое сердце, исторгала изъ меня вопли, но не могла исторгнуть отрицан³я. Въ это самое время видѣлъ я не одинъ разъ, какъ вставала она блѣдная, и вдохновенная пророчествомъ: "Адольфъ, восклицала она, вы не вѣдаете зла, которое мнѣ наносите; вы о немъ нѣкогда узнаете, узнаете отъ меня, когда низринете меня въ могилу". Несчастный, когда я слышалъ эти слова, почто я самъ не бросился въ могилу до нея!

  

  

   Я не возвращался къ барону Т... съ послѣдняго посѣщен³я моего. Однажды утромъ получилъ я отъ него слѣдующую записку:

   "Совѣты, мною данные вамъ, не должны были надолго такъ разлучить насъ. На что бы вы не рѣшились въ обстоятельствахъ, до насъ касающихся, вы все не менѣе того сынъ друга моего; не менѣе того пр³ятно будетъ мнѣ насладиться вашимъ обществомъ и ввести васъ въ кругъ, въ которомъ, смѣю васъ увѣрить, увидите себя съ удовольств³емъ. Позвольте мнѣ прибавить, что чѣмъ болѣе родъ жизни вашей, который порицать я не намѣренъ, имѣетъ въ себѣ что-то странное, тѣмъ болѣе предстоитъ вамъ обязанность, показываясь въ свѣтъ, разсѣять предубѣжден³я, безъ сомнѣн³я, неосновательныя".

   Я былъ признателенъ за благосклонность, оказываемую мнѣ человѣкомъ въ лѣтахъ. Я поѣхалъ къ нему: не было рѣчи объ Элеонорѣ. Баронъ оставилъ меня обѣдать у себя. Въ этотъ день было у него только нѣсколько мущинъ, довольно умныхъ и доведено любезныхъ. Мнѣ сначала было не ловко, но я принудилъ себя, оживился, стадъ разговорчивъ: я развилъ, сколько могъ, ума и свѣдѣн³й. Я замѣтилъ, что мнѣ удавалось задобрить къ себѣ вниман³е. Я находилъ въ этомъ родѣ успѣховъ наслажден³е самолюб³я, уже давно мнѣ невѣдомое. Отъ сего наслажден³я общество барона Т... стало для меня пр³ятнѣе.

   Мои посѣщен³я повторялись. Онъ поручилъ мнѣ нѣкоторыя занят³я по своему посольству, которыя могъ ввѣрить безъ неудобства. Элеонора сперва была поражена симъ переворотомъ въ жизни моей, но я сказанъ ей о дружбѣ барона къ отцу моему и объ удовольств³и, съ которымъ утѣшаю послѣдняго въ отсутств³и моемъ, показывая себя занятымъ полезно. Бѣдная Элеонора (пишу о томъ въ с³е мгновен³е съ чувствомъ угрызен³я) ощутила нѣкоторую радость, думая, что я кажусь спокойнѣе, и покорилась, сѣтуя мало, необходимости проводить часто большую часть дня въ разлукѣ со мною.

   Баронъ, съ своей стороны, когда утвердилась между нами нѣкоторая довѣренность, возобновилъ рѣчь объ Элеонорѣ, Рѣшительнымъ намѣрен³емъ моимъ было всегда говорить о ней доброе, но, самъ не замѣчая того, я отзывался о ней менѣе уважительно и какъ-то вольнѣе: то указывалъ я заключен³ями общими, что признаю за необходимое развязаться съ нею, то отдѣлывался я съ помощ³ю шутки, и говорилъ, смѣясь, о женщинахъ и о трудности разрывать съ ними связь. С³и рѣчи забавляли стараго министра, душею изношеннаго, который смутно помнилъ, что въ молодости своей и онъ бывалъ мучимъ любовными связями. Такимъ образомъ, именно тѣмъ, что я скрывалъ въ себѣ потаенное чувство, болѣе или менѣе я обманывалъ всѣхъ: я обманывалъ Элеонору, ибо зналъ, что баронъ Т... хотѣлъ отклонить меня отъ нее, и о томъ я ей не сказывалъ; я обманывалъ г-на ***, ибо подавалъ ему надежду, что я готовъ сокрушить свои узы. Это лукавое двулич³е было совершенно противно моему характеру: но человѣкъ развращается, коль скоро хранитъ въ сердцѣ своемъ единую мысль, въ которой онъ постоянно вынужденъ притворствовать.

   До сей поры у барона Т... познакомился я съ одними мущинами, составляющими его короткое общество. Однажды предложилъ онъ мнѣ остаться у него на большомъ пиру, которымъ онъ праздновалъ день рожден³я Государя своего. Вы тутъ увидите, сказалъ онъ мнѣ, первѣйшихъ красавицъ Польши. Правда, не увидите вы той, которую любите; жалѣю о томъ; но иныхъ женщинъ видишь только у нихъ дома. Я былъ тяжко пораженъ этимъ замѣчан³емъ; я промолчалъ, но упрекалъ себя внутренно, что не защищаю Элеоноры, которая такъ живо защитила бы меня, если бы кто задѣлъ меня въ ея присутств³и.

   Собран³е было многолюдное. Меня разсматривали со вниман³емъ. Я слышалъ, какъ вокругъ меня твердили тихо имена отца моего, Элеоноры, графа П***; умолкали, когда я приближался; когда я удалялся, снова заговаривали. Мнѣ было достовѣрно, что передавали другъ другу повѣсть мою, и каждый, безъ сомнѣн³я, разсказывалъ ее по своему. Мое положен³е было невыносимо: по лбу моему струился холодный потъ; я краснѣлъ и блѣднѣлъ поперемѣнно.

   Баронъ замѣтилъ мое замѣшательство. Онъ подошелъ ко мнѣ, удвоилъ знаки своей внимательности, привѣтливости; искалъ всѣ случаи отзываться обо мнѣ съ похвалою, и господство его вл³ян³я принудило скоро и другихъ оказывать мнѣ тоже уважен³е.

   Когда всѣ разъѣхались, "я желалъ бы, сказалъ мнѣ баронъ Т..., поговорить съ вами еще разъ откровенно. Зачѣмъ хотите вы оставаться въ положен³и, отъ котораго страдаете? Кому оказываете вы добро? Думаете ли вы, что не знаютъ того, что бываетъ между вами и Элеонорою? Всей публикѣ извѣстны ваши взаимныя размолвки и неудовольств³я. Вы вредите себѣ слабостью своею; не менѣе вредите себѣ и своею суровостью, ибо, къ дополнен³ю неосновательности, вы не составляете счаст³е женщины, отъ которой вы такъ несчастливы".

   Я еще былъ отягченъ горестью, которую испыталъ. Баронъ показалъ мнѣ мног³я письма отца моего. Они свидѣтельствовали о печали его. Она была гораздо живѣе, нежели я воображалъ. Это меня поколебало. Мысль, что я долгимъ отсутств³емъ продолжаю безпокойств³е Элеоноры, придала мнѣ еще болѣе нерѣшительности. Наконецъ, какъ будто все противъ нея соединилось. Въ то самое время, какъ я колебался, она сама своею опрометчивостью рѣшила мое недоумѣн³е. Меня цѣлый день не было дома. Баронъ удержалъ меня послѣ собран³я: ночь наступила. Мнѣ подали письмо отъ Элеоноры въ присутств³и барона Т... Я видѣлъ въ глазахъ его нѣкоторую жалость къ моему порабощен³ю. Письмо Элеоноры было исполнено горечи. Какъ, говорилъ я себѣ, я не могу провести день одинъ на свободѣ! Я не могу дышать часъ въ покоѣ! Она гонится на мною всюду, какъ за невольникомъ, котораго должно пригнать къ ногамъ ея. Я быхъ тѣмъ болѣе озлобленъ, что чувствовалъ себя слабымъ. - Такъ, воскликнулъ я, пр³емлю обязанность разорвать связь съ Элеонорою; буду имѣть смѣлость самъ объявить ей о томъ. Вы можете заранѣе увѣдомить отца о моемъ рѣшен³и.

   Сказавъ с³и слова, я бросился отъ барона; я задыхался отъ словъ, которыя выговорилъ - и едва вѣрилъ обѣщан³ю, данному мною.

   Элеонора ждала меня съ нетерпѣн³емъ. По странной случайности, ей говорили въ моемъ отсутств³и въ первый разъ о старан³яхъ барона Т... оторвать меня отъ нее. Ей пересказали мои рѣчи, шутки. Подозрѣн³я ея были пробуждены, и она собрала въ умѣ своемъ мног³я обстоятельства, ихъ подтверждающ³я. Скоропостижная связь моя съ человѣкомъ, котораго я прежде никогда не видалъ; дружба, существовавшая между этимъ человѣкомъ и отцемъ моимъ, навались ей доказательствами безпрекословными. Ее волнен³е такъ возросло въ нѣсколько часовъ, что я засталъ ее совершенно убѣжденною въ томъ, что называла она моимъ предательствомъ.

   Я сошелся съ нею въ твердомъ намѣрен³и ей все сказать. Обвиняемый ею (кто этому повѣритъ?), я занялся только старан³емъ отъ всего отдѣлаться. Я отрицалъ даже, да, отрицалъ въ тотъ день то, что я твердо былъ рѣшенъ объявить ей завтра.

   Уже было поздно; я оставилъ ее. Я поспѣшилъ лечь, чтобы кончить этотъ долг³й день, и когда я былъ увѣренъ, что онъ конченъ, я почувствовалъ себя на ту пору облегченнымъ отъ бремени ужаснаго.

   Я на другой день всталъ около половины дня; какъ будто удаляя начало нашего свидан³я, я удалилъ роковое мгновен³е.

   Элеонора успокоилась ночью и своими собственными размышлен³ями, и вчерашними моими рѣчами. Она говорила мнѣ о дѣлахъ своихъ съ довѣрчивостью, показывающею слишкомъ явно, что она полагаетъ наше обоюдное существован³е неразрывно соединеннымъ. Гдѣ найти слова, которыя оттолкнули бы ее въ одиночество?

   Время текло съ ужасающею быстротою. Каждая минута усиливала необходимость объяснен³я. Изъ трехъ дней, положенныхъ мною рѣшительнымъ срокомъ, второй былъ уже на исходѣ. Г. Т... ожидалъ меня, но крайней мѣрѣ, черезъ день. Письмо его къ отцу моему было отправлено, и я готовился измѣнить моему обѣщан³ю, не совершивъ для исполнен³я его ни малѣйшаго покушен³я. Я выходилъ, возвращался, бралъ Элеонору за руку, начиналъ фразу и точасъ прерывалъ ее, глядѣлъ на течен³е солнца, спускающагося по небосклону. Ночь вторично наставала. Я отложилъ снова. Оставался мнѣ день одинъ; довольно было часа.

   День этотъ минулъ, какъ предыдущ³й. Я писалъ къ барону Т... и просилъ у него отсрочки на малое время - и, какъ свойственно характерамъ слабымъ, я приплелъ въ письмѣ моемъ тысячу разсужден³й, оправдывающихъ мою просьбу. Я, доказывалъ, что она ни въ чемъ не препятствуетъ рѣшен³ю, въ которомъ я утвердился, и что съ того самаго числа можно почесть узы мои съ Элеонорою навсегда разорванными.

  

  

   Слѣдующ³е дни провелъ я спокойнѣе. Необходимость дѣйствовать откинулъ я въ неопредѣленность: она уже не преслѣдовала меня, какъ привидѣн³е. Я полагалъ, что у меня довольно времени приготовить Элеонору. Я хотѣлъ быть ласковѣе, нѣжнѣе съ нею, чтобы сохранить, но крайней мѣрѣ, воспоминан³е дружбы. Мое смятен³е было иногда совершенно различно отъ испытаннаго мною до того времени. Я прежде молилъ небо, чтобы оно воздвигло вдругъ между Элеонорою и мною преграду, которой не могъ бы я преступить. С³я преграда была воздвигнута. Я вперялъ взоры свои на Элеонору, какъ на существо, которое скоро утрачу. Взыскательность, казавшаяся мнѣ столько разъ нестерпимою, уже не пугала меня; я чувствовалъ себя разрѣшеннымъ отъ нее заранѣе. Я былъ свободнѣе, уступая ей еще - и я уже не ощущалъ сего возмущен³я внутренняго, отъ котораго нѣкогда порывался все растерзать. Во мнѣ уже не было нетерпѣн³я: было напротивъ желан³е тайное отдалить бѣдственную минуту.

   Элеонора замѣтила с³е расположен³е къ ласковости и чувствительности: она сама стала менѣе раздражительна. Я искалъ разговоровъ, которыхъ прежде убѣгалъ; я наслаждался выражен³ями любви ея, недавно докучными, драгоцѣнными нынѣ, потому что каждый разъ могли они быть послѣдними.

   Однимъ вечеромъ разстались мы послѣ бесѣды, которая была сладостнѣе обыкновеннаго. Тайна, которую заключилъ я въ груди моей, наводила на меня грусть, но грусть моя не имѣла ничего порывнаго. Невѣдѣн³е въ эпохѣ разрыва, желаннаго мною содѣйствовало мнѣ къ отвращен³ю мысли о немъ. Ночью услышалъ я въ замкѣ шумъ необычайный; шумъ этотъ утихъ, и я не придавалъ ему никакой важности. Утромъ, однако же, я вспомнилъ о немъ, хотѣдъ развѣдать причину и пошелъ къ покою Элеоноры. Какое было мое удивлен³е, когда узналъ я, что уже двѣнадцать часовъ была она въ сильномъ жару, что врачъ, призванный домашними, находилъ жизнь ея въ опасности, и что она строго запретила извѣстить меня о томъ, или допустить меня къ ней.

   Я хотѣлъ войти силою. Докторъ вышелъ самъ во мнѣ и сказалъ о необходимости не наносить ни малѣйшаго потрясен³я. Онъ приписывалъ запрещен³е ея, котораго причины не зналъ, желан³ю не напугать меня. Я разспрашивалъ людей Элеоноры съ тоскою о томъ, что могло повергнуть ее скоропостижно въ столь опасное положен³е. Наканунѣ, разставшись со мною, полиняла она изъ Варшавы письмо, привезенное верховымъ посланнымъ. Распечатавъ и пробѣжавъ его, упала она въ обморокъ; пришедши въ себя, бросилась она на постель, не произнося ни слова. Одна изъ женщинъ, при ней служащихъ, устрашенная волнен³емъ, замѣченнымъ въ ней, осталась въ ея комнатѣ безъ ея вѣдома. Около половины ночи эта женщина увидѣла Элеонору объятую дрожью, отъ которой шаталась кровать, гдѣ она лежала; она хотѣла призвать меня. Элеонора тому противилась съ нѣкоторымъ ужасомъ, столь поразительнымъ, что не посмѣли ослушаться ея. Тогда послали за докторомъ. Элеонора не согласилась, не соглашалась и еще отвѣчать ему. Она провела ночь, выговаривая слова перерывныя, которыхъ не понимали; часто прикладывала она платокъ свой къ губамъ, какъ будто съ тѣмъ, чтобы не давать себѣ говорить.

   Пока мнѣ разсказывали всѣ эти подробности, другая женщина, остававшаяся при Элеонорѣ, прибѣжала испуганная: Элеонора, казалось, лишилась чувствъ и движен³я. Она не различала ничего кругомъ себя. Иногда испускала вопль, твердило мое имя; потомъ, устрашенная, подавала знакъ рукою, какъ будто указывая, чтобы удалили отъ нея предметъ ей ненавистный.

   Я, вошелъ въ ея горницу. Я увидѣлъ у поднож³я кровати ея два письма: одно изъ нихъ было мое въ барону Т..., другое отъ него самого къ Элеонорѣ. Тогда постигъ я слишкомъ явно слова сей ужасной загадки. Всѣ усил³я мои для исходатайствован³я времени, которое хотѣлъ посвятить на послѣднее прощан³е, обратились, такимъ образомъ, противъ несчастливицы, которую желалъ я поберечь. Элеонора прочла начертанныя рукою моею обѣщан³я покинуть ее, обѣщан³я, подсказанныя мнѣ единымъ желан³емъ оставаться долѣе при ней - и живость сего самаго желан³я побудила меня повторить его, развить тысячью образами. Взглядъ равнодушный барона Т... легко разобралъ въ сихъ увѣрен³яхъ, повторяемыхъ на каждой строкѣ, нерѣшительность, которую утаивалъ я, и лукавство моего собственнаго недоумѣн³я. Но жесток³й расчелъ слишкомъ вѣрно, что Элеонора увидитъ въ нихъ приговоръ неотрѣшимый. Я приблизился къ ней: она взглянула на меня, не узнавая. Я заговорилъ съ ней: она вздрогнула. Что слышу? вскричала она: это голосъ, который былъ для меня такъ пагубенъ. Докторъ замѣтилъ, что присутств³е мое умножаетъ жаръ и разстройство ея, и умолялъ меня удалиться. Какъ изобразить то, что я испыталъ въ течен³е трехъ часовъ продолжительныхъ? Докторъ, наконецъ, вышелъ; Элеонора была въ глубокомъ забытьи. Онъ не отчаивался въ спасен³и ея, если послѣ пробужден³я жаръ ея умѣрится.

   Элеонора спала долго. Узнавъ о пробужден³и, я написалъ ей, испрашивая позволен³я придти въ ней. Она велѣла впустить меня. Я началъ говорить; она прервала рѣчи мои. - Да не услышу отъ васъ, сказала она, ни одного слова жестокаго. Я уже ничего не требую, ничему не противлюсь, но не хочу, чтобы сей голосъ, который такъ любила, который отзывался въ глубинѣ сердца моего, проникалъ его нынѣ для терзан³я, Адольфъ, Адольфъ, я была вспыльчива, неумѣренна; я могла васъ оскорбить, но вы не знаете, что я выстрадала. Дай Богъ вамъ никогда не узнать того.

   Волнен³е ея становилось безмѣрнымъ. Она приложила руку мою ко лбу своему: онъ горѣлъ; напряжен³е ужасное искажало черты ея. - Ради самого Бога, вскричалъ я, милая Элеонора, услышьте меня! такъ, я виновенъ: письмо с³е... Она затрепетала и хотѣла удалиться; я удержалъ ее. - Слабый, мучимый, продолжалъ я, я могъ уступить на мгновен³е увѣщан³ямъ жестокимъ, но не имѣете ли сами тысячи доказательствъ, что не могу желать того, что разлучитъ насъ. Я былъ недоволенъ, несчастливъ, несправедливъ; можетъ быть, слишкомъ стремительными борен³ями съ воображен³емъ непокорнымъ дали вы силу намѣрен³ямъ преходящимъ, которыми гнушаюсь нынѣ; но можете ли вы сомнѣваться въ моей привязанности глубокой? Наши души не скованы ли одна съ другою тысячью узъ, которыхъ ничто разорвать не можетъ? Все минувшее намъ не обоимъ ли заодно? Можемъ ли кинуть взглядъ на три года, теперь истекш³е, не припоминая себѣ впечатлѣн³й, которыя мы раздѣляли, удовольств³й, которыя мы раздѣляли, удовольств³й, которыя вкушали; печалей, которыя перенесли вмѣстѣ. Элеонора, начнемъ съ нынѣшняго дня новую эпоху, воротимъ часы блаженства и любви. Она поглядѣла на меня нѣсколько времени съ видомъ сомнѣн³я. Вашъ отецъ, сказала она мнѣ наконецъ, ваши обязанности, ваше семейство, чего ожидаютъ отъ васъ?... Безъ сомнѣн³я, отвѣчалъ я, со временемъ, когда нибудь, можетъ быть... Она замѣтила, что я запинаюсь. - Боже мой! вскричала она, къ чему возвратилъ онъ мнѣ надежду, чтобы тутъ же и похитить ее! Адольфъ, благодарю васъ за усил³я ваши: они были для меня благодѣтельны, тѣмъ благодѣтельнѣе, что вамъ не будутъ стоить, надѣюсь, никакой жертвы, но умоляю васъ, не станемъ говорить болѣе о будущемъ. Не вините себя ни въ чемъ, чтобы ни было. Вы быль добры для меня. Я хотѣла невозможнаго. Любовь была всею жизнью моею: она не могла быть вашею. Позаботьтесь обо мнѣ еще нѣсколько дней. Слезы потекли обильно изъ глазъ ея; дыхан³е ея было менѣе стѣснено. Она преклонила голову свою на плечо мое. - Вотъ здѣсь, сказала она, всегда я умереть желала. Я прижалъ ее къ сердцу моему, отрекался снова отъ моихъ намѣрен³й, отрицалъ свое изступлен³е жестокое. - Нѣтъ, возразила она, вы должны быть свободнымъ и довольнымъ. Могу ли быть имъ, если вы будете несчастны? Я не долго буду несчастлива; вамъ не долго будетъ жалѣть обо мнѣ. Я уклонилъ отъ себя страхъ, который хотѣлъ почитать вымѣшленнымъ. - Нѣтъ, нѣтъ, милый Адольфъ, когда мы долго призывали смерть, небо посылаетъ намъ, наконецъ, какое-то предчувств³е безошибочное, увѣряющее насъ, что молитва наша услышана. Я клялся ей никогда не покидать ее. - Я всегда надѣялась на то, теперь я въ томъ увѣрена.

   Тогда былъ одинъ изъ тѣхъ зимнихъ дней, въ которые солнце, вяжется, озаряетъ печально сѣроватыя поля, какъ будто глядя жалостно на землю, уже имъ несогрѣваемую. Элеонора предложила мнѣ пройтись съ нею. - Холодно, сказалъ я ей. - Нѣтъ нужды, мнѣ хотѣлось бы пройтись съ вами. Она взяла меня за руку. Мы шли долго, не говоря ни слова; она подвигалась съ трудомъ и озиралась почти вся на меня. - Остановимся на минуту. - Нѣтъ, отвѣчала она, мнѣ пр³ятно чувствовать, что вы меня еще поддерживаете. Мы снова углубились въ молчан³е. Небо было чисто, но деревья стояли безъ листьевъ; ни малѣйшее дуновен³е не колебало воздуха; никакая птица не разсѣкала его: все было неподвижно, и слышался только шумъ травы замерзнувшей, которая дробилась подъ шагами нашими. - Какъ все тихо! сказала мнѣ Элеонора. Какъ природа предается покорно! Сердце также не должно ли учиться покорности? Она сѣла на камень; вдругъ упала на колѣна и, склонивъ голову, уперла ее на обѣ руки свои. Я услышалъ нѣсколько словъ, произнесенныхъ тихимъ голосомъ. Я догадался, что она молится. - Привставъ, наконецъ, - возвратимся домой, связала она: холодъ проникнулъ меня. Боюсь, чтобы не сдѣлалось мнѣ дурно. Не говорите мнѣ ничего: я не въ состоян³и слышать васъ.

   Отъ сего дня Элеонора стала слабѣть и изнемогать. Я собралъ отовсюду докторовъ. Одни объявили мнѣ, что болѣзнь неизцѣлима, друг³е ласкали меня надеждами несбыточными, но природа мрачная и безмолвная довершала рукою невидимою свой трудъ немилосердный. Мгновен³ями, Элеонора, казалось, оживала. Иногда можно было подумать, что желѣзная рука, на ней тяготѣвшая, удалилась. Она приподнимала голову свою томную; щеки ея отцвѣчивались красками, болѣе живыми; глаза ея становились свѣтлѣе; но вдругъ, какъ будто игрою жестокою невѣдомой власти, сей благопр³ятный обманъ пропадалъ, и искусство не могло угадать причину тому. Я видѣлъ ее, такимъ образомъ, подвигающуюся постепенно къ разрушен³ю. Я видѣлъ, какъ означались на семъ лицѣ, столь благородномъ и выразительномъ, примѣты - предшественницы кончины. Я видѣлъ зрѣлище унизительное и прискорбное - какъ сей характеръ, силы исполненный и гордый, принималъ отъ страдан³я физическаго тысячу впечатлѣн³й смутныхъ и построеныхъ, какъ будто въ с³и роковыя мгновен³я душа, смятая тѣломъ, превращается всячески, чтобы поддаваться съ меньшимъ трудомъ упадку органовъ,

   Одно чувство не измѣнялось никогда въ сердцѣ Элеоноры - чувство нѣжности ко мнѣ. Слабость ея позволяла рѣдко ей разговаривать со мною; но она вперяла на меня глаза свои въ молчан³и, и мнѣ казалось тогда, что взгляды ея просили отъ меня жизни, которой уже я не въ силахъ былъ ей дать. Я боялся потрясен³й, слишкомъ для нее тяжкихъ; я вымышлялъ тысячу предлоговъ, чтобы выходить изъ комнаты; я обѣгалъ наудачу всѣ мѣста, гдѣ бывалъ вмѣстѣ съ нею; орошалъ слезами своими камня, подошвы деревьевъ, всѣ предметы, напоминавш³е мнѣ о ней.

   То не были сѣтован³я любви: чувство было мрачнѣе и печальнѣе; любовь такъ соединяется съ любимымъ предметомъ, что и въ самомъ отчаян³я ея есть нѣкоторая прелесть. Любовь борется съ дѣйствительностью, съ судьбою: пылъ ея желан³я, ослѣпляетъ ее въ измѣрен³я силъ своихъ и воспламеняетъ ее посреди самой скорби. Моя скорбь была томная и одинокая. Я не надѣялся умереть съ Элеонорою; я готовился жить безъ нея въ сей пустынѣ свѣта, которую желалъ столько разъ пройти независимый. Я сокрушилъ существо, меня любившее; я сокрушилъ с³е сердце, бывшее товарищемъ моему - сердце, которое упорствовало въ преданности своей ко мнѣ, въ нѣжности неутомимой. Уже одиночество меня настигало. Элеонора дышала еще, но я уже не могъ повѣрять ей мысли мои: я былъ уже одинъ на землѣ; я не жилъ уже въ сей атмосферѣ любви, которую она разливала вокругъ меня. Воздухъ, которымъ я дышалъ, казался мнѣ суровѣе, лица людей, встрѣчаемыхъ мною, казались мнѣ равнодушнѣе: вся природа какъ будто говорила мнѣ, что я навсегда перестаю быть любимымъ. Опасность Элеоноры скоропостижно возрасла: признаки неотвергаеные удостовѣрили въ близкой ея кончинѣ. Священникъ объявилъ ей о томъ. Она просила меня принести ларецъ, хранящ³й много бумагъ. Нѣсколько изъ нихъ велѣла она сжечь при себѣ; но, казалось, искала она одной, которой не находила, и безпокойств³е ея было безмѣрно. Я умолялъ ее оставить эти розыски, для нея утомительные, видя, что она уже два раза падала въ обморокъ. - Соглашаюсь, отвѣчала она, но, милый Адольфъ, не откажите мнѣ въ просьбѣ. Вы найдете между бумагами моими, не знаю гдѣ, письмо на ваше имя; сожгите его не прочитавъ; заклинаю васъ въ томъ именемъ любви нашей, именемъ сихъ послѣднихъ минутъ, услажденныхъ вами! Я обѣщалъ ей; она успокоилась. - Оставьте меня теперь предаться обязанностямъ моимъ духовнымъ: мнѣ во многихъ проступкахъ очиститься должно: любовь моя къ вамъ была, можетъ быть, проступокъ. Я однако же не подумала бы того, если бы любовью моею были вы счастливы. Я вышелъ. Я возвратился къ ней только со всѣми ея домашними, чтобы присутствовать при послѣднихъ и торжественныхъ молитвахъ. На колѣнахъ, въ углу комнаты ея, я то низвергался въ мои мысли, то созерцалъ по любопытству невольному всѣхъ сихъ людей собранныхъ, ужасъ однихъ, развлечен³е прочихъ и с³е странное вл³ян³е привычки, которая вводитъ равнодуш³е во всѣ обряды предписанные и заставляетъ смотрѣть на дѣйств³я самыя священныя и страшныя, какъ на исполнен³я условныя въ совершаемыя только для порядка. Я слышалъ, какъ эти люди твердили машинально отходныя слова, какъ будто не придется и имъ быть нѣкогда дѣйствующими лицами въ подобномъ явлен³и, какъ будто и имъ не придется никогда умирать. Я, однако же, былъ далекъ отъ пренебрежен³я сими обрядами: есть ли изъ нихъ хотя одинъ, котораго тщету осмѣлится признать человѣкъ, въ невѣдѣн³и своемъ? Они придавали спокойств³е Элеонорѣ; они помогали ей переступить сей шагъ ужасный, къ которому мы подвигаемся всѣ, не имѣя возможности предвидѣть, что будемъ тогда ощущать. Удивляюсь не тому, что человѣку нужна одна религ³я. Меня удивляетъ то: какъ онъ почитаетъ себя столько сильнымъ, столько защищеннымъ отъ несчаст³й, что дерзаетъ отвергнуть хотя единую! Онъ долженъ бы, мнѣ кажется, въ безсил³и своемъ призвать всѣ. Въ ночи глубокой, насъ окружающей, есть ли одно мерцан³е, которое могли бы мы отвергнуть? Посреди потока, насъ увлекающаго, есть ли хотя одна вѣтвь, отъ которой смѣли бы мы отвязаться для спасен³я?

   Впечатлѣн³е, произведенное надъ Элеонорою священнодѣйств³емъ столь печальнымъ, казалось, утомило ее. Она заснула сномъ довольно спокойнымъ; пробудившись, она менѣе страдала! Я былъ одинъ въ ея комнатѣ. Мы другъ съ другомъ говорили по временамъ и по долгимъ разстановкамъ. Докторъ, который въ своихъ предположен³яхъ показался мнѣ достовѣрнѣе, предсказалъ мнѣ, что она не проживетъ сутокъ. Я смотрѣлъ, поочередно, на стѣнные часы и на лицо Элеоноры, на коемъ не замѣчалъ никакого новаго измѣнен³я. Каждая истекающая минута оживляла мою надежду, и я начиналъ сомнѣваться въ предсказан³яхъ искусства обманчиваго. Вдругъ Элеонора воспрянула движен³емъ скоропостижнымъ; я удержалъ ее въ объят³яхъ моихъ. Судорожная дрожь волновала все тѣло ея; глаза ея искали меня; но въ глазахъ ея изображался испугъ неопредѣленный, какъ будто просила она о помилован³и у чего-то грознаго, укрывавшагося отъ моихъ взоровъ. Она приподымалась, она падала; видно было, что она силится бѣжать. Можно было думать, что она борется съ владычествомъ физическимъ невидимымъ, которое, наскучивъ ждать мгновен³я роковаго, ухватило ее и держало, чтобы довершить ее на сей постелѣ смертной. Наконецъ, уступила она озлоблен³ю природы враждующей: члены ея разслабли. Казалось, она нѣсколько пришла въ память; она пожала мою руку. Ей хотѣлось говорить - уже не было голоса. Какъ будто покорившись, она склонила голову свою на руку, ее поддерживающую; дыхан³е ея становилось медленнѣе. Прошло еще нѣсколько минутъ, и ея уже не стало.

   Я стоялъ долго неподвиженъ близь Элеоноры безжизненной. Убѣжден³е въ ея смерти не проникло еще въ мою душу. Глаза мои созерцали съ тупымъ удивлен³емъ с³е тѣло неодушевленное. Одна изъ женщинъ, вошедшая въ комнату, разгласила по дому бѣдственное извѣст³е. Шумъ, раздавш³йся кругомъ, вывелъ меня изъ оцѣпѣнен³я, въ которое я былъ погруженъ; я всталъ. Тогда только ощутилъ я скорбь раздирающую и весь ужасъ прощан³я безвозвратнаго. Столько движен³я, сей дѣятельности жизни ежедневной, столько заботъ, столько волнен³я, которыя уже всѣ были чужды ей, разсѣяли заблужден³е, которое я продлить хотѣлъ - заблужден³е, по которому я думалъ, что еще существую съ Элеонорою. Я почувствовалъ, какъ преломилось послѣднее звено, какъ ужасная дѣйствительность стала навсегда между нею и мною, какъ тягчила меня с³я свобода, о которой прежде я такъ сѣтовалъ, какъ недоставало сердцу моему той зависимости, противъ которой я часто возмущался! Недавно мои всѣ дѣян³я имѣли цѣль: каждымъ изъ нихъ я увѣренъ былъ отклонить неудовольств³е, или доставить радость. Тогда я жаловался на это; мнѣ досаждало, что дружеск³е взоры слѣдятъ мои поступки, что счаст³е другаго въ нимъ привязано. Никто теперь не сторожилъ за ними, никто о нихъ не заботился. У меня не оспоривали ни времени, ни часовъ моихъ; никакой голосъ не звалъ меня, когда я уходилъ. Я былъ дѣйствительно свободенъ; я уже не былъ любимъ - я былъ чужой всему свѣту.

   По волѣ Элеоноры принесли мнѣ всѣ бумаги ея. На каждой строкѣ встрѣчалъ я новыя доказательства любви и новыя жертвы, кои она мнѣ принесла и сокрывала отъ меня. Я нашелъ, наконецъ, то письмо, которое обѣщался было сжечь, я сначала не узналъ его: оно было безъ надписи и раскрыто. Нѣсколько словъ поразили взоры мои противъ моей води. Напрасно покушался я отвести ихъ отъ него: я не могъ воспротивиться потребности прочитать письмо вполнѣ. Не имѣю силы переписать его. Элеонора начертала его послѣ одной изъ бурныхъ сшибокъ нашихъ, незадолго до болѣзни ея. Адольфъ, говорила она мнѣ, зачѣмъ