воем салоне: ведь решает же она
вопрос о замужестве своей дочери по указаниям Манефы, подкупленной ловким
юношей; и Серафима Карповна из комедии Не сошлись характерами, и Настасья
Панкратьевна из пьесы Тяжелые дни ничем не ниже и не выше этой барыни,
принимающей у себя сановников.
Очевидно, перед нами не тьма Замоскворечья, а в полном смысле тьма
русской земли, тьма неотразимая и разлагающая, тьма, лишь изредка
пронизываемая слабыми лучами света. И притом - какими! Отнюдь не в образе
Катерины. Только благородный идеалистически настроенный русский критик мог
возвести ее в "луч света". В действительности она только наиболее чистая и
несчастная жертва тьмы. Темное царство в этой среде не создает "лучей", а
если они и появляются, то с ними быстро совершается тот самый процесс,
который пережил герой Шутников: они доходят до полного искажения
внутреннего и даже внешнего человеческого образа. Катерина избегает этой
участи, кончая самоубийством, но тем самым обнаруживает такую же полную
беспомощность в борьбе, такое же тщедушие нравственного мира, как у
чиновника Обросимова, пожалуй, даже в сильнейшей степени, потому что
чиновник "ломается" и "коверкается" ради своей семьи.
Писарев разошелся с Добролюбовым в оценке личности Катерины - и на
этот раз был прав: "личный развитой ум" действительно непременный признак
светлой натуры. Катерина - только страстный темперамент, а не нравственная
сила. Ее духовная жизнь загромождена ужасами и видениями, навеянными дикой
болтовней странниц и кликуш. Она смотрит на мир сквозь густой туман
суеверий и предрассудков "темного царства". Она - законное детище этого
царства, и только врожденная страстность мешает ей окончательно подчиниться
родному самодурству. Страстность Катерины не лишена известной поэтической
мечтательности, особенно в ранней молодости. Но женская любовная страсть,
если она естественна и искренна, всегда поэтична, - что, конечно, вовсе не
свидетельствует о какой-то исключительной натуре и светлой силе духа.
Сам Добролюбов говорит: Катерина не думает о сопротивлении, потому что
не имеет достаточно оснований для этого. Совершенно справедливо!
И Катерина не только не противоречит основам темного царства, но даже
доказывает их непреодолимую силу, и не одной своей смертью, а именно своим
характером - чертами, прекрасно обозначенными самим критиком:
"инстинктивностью своей натуры", "боязнью за каждую свою мысль". Можно
считать Катерину сколь угодно симпатичной,- но нет никаких психологических
и нравственных оснований говорить о каком-либо влиянии ее личности на
просвещение темного царства.
Оно именно тем и страшно, что обладает громадной стихийной силой
гасить в своей среде все искры и лучи.
Такой "луч", несомненно, Кулигин, - но только потому, что он не
принадлежит к расе темных людей, он другой породы. Все же исконные граждане
самодурской страны только благодаря особо счастливым случайностям не
кончают уродством и одичанием. Например, Андрей Титыч. Он гораздо светлее
разумом, чем Катерина, он даже жаждет ученья, но тлетворное дыхание тьмы
уже коснулось его: он неумолимый враг "стрюцких", это в трезвом состоянии,
а в пьяном, признается он сам, может вполне уподобиться тятеньке.
Брат его, тоже с человеческими задатками от природы, является уже
безнадежно забитым и только кричит по-театральному. Вот какие "лучи"
производит темное царство! И Андрей Титыч совершенно правильно ставит
дилемму: или сделать что-нибудь над собой, или запить. Настроение по
существу то самое, в каком находилась и Катерина, бросаясь в реку: у Андрея
Титыча даже более сознательное и ясное,- но ведь не луч же он в темном
царстве, а просто несчастный, пока еще вконец не изуродованный человек.
Можно сказать больше: и все наши герои - точно изуродованные, и мы
даже знаем, чем и как. Островский представил всестороннюю картину векового
общественного недуга. Вдумчивый, беспристрастно мыслящий и оригинальный в
своем творчестве художник, он не ставил преднамеренных целей - и их незачем
было ставить. Полнота умственного кругозора и глубина художественного
проникновения в действительность непременно должны привести к идеям истинно
гражданским и просветительным; раскрывая темные факты, наметить светлые
идеалы; выставляя зло и невежество в их естественном виде, красноречиво
защищать добро и просвещение. Надо быть только истинным и честным
художником! И таким был Островский. Вполне последовательно литературную
деятельность он слил с практической во имя все тех же просветительных
целей. Практическая деятельность драматурга наглядно свидетельствовала о
тех самых задачах, которые составляли существо и смысл его творчества, и
Островский навсегда останется бессмертным образцом русского национального
писателя - то есть художника-деятеля, писателя-гражданина.
И он сам вполне точно успел определить этот образец: как художник он,
подобно Пушкину, "завещал искренность, самобытность, завещал каждому
русскому писателю быть русским", как гражданин он требовал, чтобы искусство
"развивало народное самопознание и воспитывало сознательную любовь к
отечеству".
И Островский умер на своем посту, до конца храня заветные убеждения,
составлявшие его душу.