Дружинин Александр Васильевич - Рассказ Алексея Дмитрича

y">   - Я люблю вас, очень люблю вас,- перебила речь мою Веринька,- только я не поеду отсюда, я не брошу отца одного.

   Я помолчал немного и снова начал разговор.

   - Я от души уважаю вашего батюшку,- сказал я,- только, признаюсь откровенно, я ревную вас к нему. Привязанность дочери так сильна в вас, что вам некогда подумать о будущем муже.

   Она опустила глаза.

   - Вы говорите неоткровенно,- сказала она,- я вижу, вы не отца боитесь...

   - Да, я боюсь не отца вашего, а той страшной, утомительной борьбы, которую вы за него выдерживаете. Я понимаю вашу жизнь, удивляюсь вам, я вижу, куда тратятся ваши силы, для какого святого дела они напрягаются и гибнут. А вместе с тем я хочу любви вашей. Любовь эта невозможна в теперешних обстоятельствах. Для вас предстоит выбор: любовь или борьба, муж или отец.

   - Не думайте,- продолжал я шутливым тоном, чтоб смягчить мою патетическую тираду,- не думайте, чтоб я укорял вас в холодности. В моих глазах вы своего рода Наполеон, ваша борьба с семейною жизнию стоит его гигантских кампаний. Император французский перед своими походами, вероятно, не очень любезен был с женщинами: вы находитесь в таком же положении. В ваших глазах читаю я рассказ не об одном Маренго, не об одном Ваграме, может быть, не об одной Ватерлооской баталии...⁴⁵

   Вера Николаевна вся вспыхнула. Я тронул ее слабую струну.

   - В таком случае,- быстро произнесла она,- чего же вы хотите от меня? Соглашусь ли я уехать отсюда, решусь ли я оставить его одного с...

   Она вдруг остановилась. Я удивлялся ее самообладанию, я не помнил себя, я уничтожался перед этою дивною исключительною женщиною. Холодность моя уничтожилась, я дрожал, я сходил с ума, я едва не упал перед нею на колени.

   - Коли так надо,- с увлечением говорил я,- коли мои просьбы не склоняют вас, я решаюсь на все, я остаюсь с вами. Я забываю вражду мою к семейным раздорам, забываю тяжкое время моего детства, я приношу себя всего на жертву вашему отцу. Я буду ждать вашей любви целые годы. Я буду охранять вас, любить вас без надежды на взаимность, и горе тому, кто посмеет оскорбить вас, кто только подумает смутить вашу привязанность, кто с благоговением не преклонится перед вашими поступками...

   - Друг мой,- тихо сказала она,- угрозы ваши не помогут в этом деле.

   Эти десять слов разом перевернули все мое направление. Я понял ничтожность юношеской моей запальчивости, но любовь моя ни насколько не ослабела.

   - Извольте,- сказал я,- если надо, я готов молчать, готов переносить все, поселиться у вас и сделаться самым безгласным членом вашего семейства. Службу оставить мне не стоит большого труда. Обещаюсь повиноваться вам во всем и действовать заодно с вами.

   Я знал хорошо, что я накликаю на себя гибель, но в эту минуту страсть увлекала меня.

   Вера Николаевна улыбнулась и с прежнею приветливостью поглядела на меня.

   - Так и надо,- заметила она.- Только я вам не даю еще слова. Перед моим согласием надобно объяснить вам мое положение, как можно подробнее. Тогда, если вы не перемените мыслей...

   - Говорите же, говорите же теперь,- торопил я ее, дрожа от нетерпения.

   Мы были в двух шагах от дому, я был весь в жару, хотя вместе с сумерками поднялся холодный ветер и продувал нас очень исправно. Но Веринька озябла и торопилась домой.

   - Некогда, некогда,- говорила она, улыбаясь в ответ на мои доводы,- пора обедать, папа выспался теперь, и после обеда засядем мы в карты.

   - Боже мой, когда же наконец дождусь я вашего ответа?

   - Сегодня нельзя уже. Впрочем,- сказала она, сжалившись надо мною,- подождите вечера. После ужина ступайте к себе во флигель, а через полчаса, уложивши папа, я стану ждать вас в моей комнате. Пройдите через боковую дверь, тихонько, только без особенных предосторожностей...

   - Понимаю вас,- отвечал я.- Всякой секрет с вами есть обида.

   - Именно,- дружески сказала она.

   Мы вошли в комнату. Веринька шутливо присела передо мною и побежала переодеться.

   И обед и все время после обеда тянулось невыносимо долго, несмотря на то, что нетерпение мое потеряло свои лихорадочные признаки.

   - Стало быть, она любит меня,- говорил я сам себе,- стало быть, мы будем жить вместе. Вечером расскажет она мне подробности своего житья, выбранит мачеху, а затем даст мне слово. Может быть, я расшевелю ее на это время, может быть, она прижмется к моей груди, поцелует меня.

   Думая таким образом, я готов был плясать по комнате, и счастье казалось мне так возможно, легко.

   Мы отужинали позже обыкновенного. Около двенадцати часов распростился я с генералом и ушел в свой флигель. Там я проводил время очень приятно, ожидая, пока весь дом уляжется спать. Я курил сигару, зажигая ее с обоих концов, выпил воды стаканов пять и пел такие арии, которые вряд ли кому на веку приходится слышать. И все-таки не мог я убить более одной четверти часа. Какое-то тягостное предчувствие прокралось в мою душу, хотя и без него там происходила порядочная катавасия. Я не в силах был ждать долее; не надевая шинели, в сюртуке и фуражке, я бросился в сад, оттуда к боковому крыльцу, оттуда в комнату Веры Николаевны.

   Месяц светил ярко и приветливо, морозный воздух не колыхался.

   А то была самая страшная ночь во всей моей жизни. Если б мне довелось пережить две таких ночи, я бы окончательно одряхлел или умер раньше срока. Чтобы понять весь ужас этой весьма обыкновенной истории, надо побыть в моей коже, быть воспитанным так, как я был воспитан.

   Весь дом уже спал, но Веры Николаевны не было в ее комнате. Из-за слабо притворенной двери в кабинете генерала мелькал свет и слышался ее голос. Она что-то читала вслух, вероятно, для отца. Я тихонько уселся на диван и со страстью осматривал комнату молодой девушки.

   С первого взгляда эта комната не производила приятного впечатления на хладнокровного посетителя; но я был влюблен, мне везде мерещилась какая-то тонкая, женская прелесть, хотя высокая комната Веры Николаевны скорее похожа была на келью отшельника, на кабинет человека, занятого тяжелой умственной работой. Ни одна женская работа, ни одна блестящая вещица не нарушала холодного, аскетического колорита этой комнаты. Жесткая мебель расставлена была однообразно и некрасиво, несколько картин висело на стенах. Однако выбор этих картин был удивителен, если не по работе, то по содержанию. То были все пейзажи, но каждый из этих пейзажей поражал своею грациею, и, всматриваясь в них, можно было подметить, как собственная душа уносилась далеко-далеко... на вершину снеговых альпийских возвышенностей, на цветущие берега итальянских озер...

   Вера Николаевна так же, как и брат ее, любила природу; глядя на эти изображения, она давала отдых измученной своей душе и набиралась сил для своей тяжелой борьбы. В моем восторженном расположении духа я не упустил случая сравнить ее с гигантом, боровшимся с Геркулесом. Поминутно слабел он в первой схватке, но всякой раз, когда гигант касался "матери земли многоплодной", силы его снова возрождались, и снова и снова кипело бесконечное одноборство⁴⁶.

   Тихо подкрался я к двери и сел около нее на стул. Оттуда мог я видеть генерала, сидевшего в своем кресле, и дочь его, которая своим звонким немного усталым голосом доканчивала ему один из романов Вольтера, начатой за день перед тем. Старик слушал с благоговейным напряжением и поминутно изъявлял свое удовольствие.

   - Хе-хе-хе! - по временам вскрикивал он,- о, шельма ведь этот Вольтер! вон какие штуки загибает! ишь, куда хватил он! поди себе раскусывай!.. Ну, читай!

   Старик еще раз засмеялся и робко поглядел по сторонам, будто опасаясь, не пристукнет ли его кто-нибудь за вольные мысли. Веринька радовалась, плохо понимая, в чем дело: она отвела глаза от книги и лукаво улыбалась старику, как улыбается молоденькая маменька на непонятные наивности своего ребенка. Чтение продолжалось.

   - А ты, преподлый Фрерон, из школы иезуитов, изгнанный за...⁴⁷

   - Ну, полно, полно! - перебил старик, отбирая у дочери книгу,- ступай себе спать, рано еще тебе читать такие вещи.

   Точно, Вериньке рано еще было читать такие вещи: она не понимала в них ни одного слова. Она посмотрела на часы и на дверь своей комнаты.

   - Прощайте, папа,- тихо сказала она, подходя к отцу. Старик перекрестил ее, поцеловал и разнежился.

   - Доброй ночи, кошечка,- сказал он ласково,- спасибо тебе, сегодня мне так весело... сам не знаю почему.

   Вера Николаевна была награждена вполне и ласково прижалась к отцу, который не мог догадаться, почему было ему так весело все это время. Она подала руку отцу, чтоб довести его до спальни, но двери кабинета отворились сами собою. Перед ними стояла мачеха. Возвратясь из своей недалекой поездки, женщина эта уже успела переполошить весь дом, пугнуть порядком заспавшуюся челядь и, казалось, с нетерпением выжидала случая, чтоб смутить спокойствие мужа и падчерицы.

   Я узнал эту скверную женщину: нисколько не изменилось ее тощее, злое лицо, черные цыганские ее глаза по-прежнему прыгали и будто сыпали из себя искры. Полный наряд помещицы: теплый салоп, яркого цвета, платок и зеленый капор еще более возвышали противное выражение ее лица.

   Кто не жил в глуши, а видал только столичных женщин, с трудом поймет, до какой степени праздная жизнь и привычка повелевать уродуют каждый энергический женский характер. Для мачехи злость была и болезнью и утешением; болезненный ее румянец, постоянное дрожание в голосе доказывали, как разрушительно действовала на нее привычка бесноваться и мучить близких к себе особ; а со всем тем два-три дня спокойствия могли бы совсем уморить эту женщину. То было существо в высшей степени вредное, неисправимое, которое возбуждало не одно отвращение, но и жалость.

   - Запереть людей, что со мной ездили! - кричала она в другую комнату.- Будут они меня помнить, изверги!

   Такое начало не обещало ничего доброго. Старик было обрадовался, увидев жену, но не смел заговорить с нею, услышав эти слова. Вера Николаевна подошла к мачехе, спросила ее о здоровье и о дороге.

   - Хороша дорога,- сказала мачеха, усаживаясь в кресло и торжественно кивая головою.- Дай бог здоровья вашим людям!

   Она замолчала. Веринька вопросительно глядела на нее.

   - Знаю я их речи, знаю, чего хотят они,- продолжала мачеха,- да нет, видно, не выдал бог злую барыню.

   Она опять остановилась, опять помолчала и примолвила:

   - Хороша дорога, дай бог вам здоровья, матушка.

   Не расспрашивая более, Веринька отошла от нее, но старик с беспокойством стал допытываться, в чем дело. Помучив и его, мачеха объяснила, как изверги люди, сговорившись убить ее, опрокинули возок на ровном месте, но, по какому-то непонятному случаю, не предприняли дальнейших мер.

   Легкая краска показалась на лице Вериньки.

   - Маменька,- сказала она, подходя к генеральше,- оставьте мне это дело; я узнаю все. Я ручаюсь вам, что вы ошиблись.

   - Я ошиблась! - и мачеха захохотала горьким смехом.- Вам это дело разобрать? вас так любят! ангел барышня... как ей не сказать! Что люди - люди добрые, из терпенья только вышли! а мачеха зла, мачеха баба-яга, а долой ее, старую барыню...

   Вера Николаевна быстро позвонила.- Выпустить людей, что с маменькой ездили,- сказала она вошедшему лакею.

   Марья Ивановна вспрыгнула со стула, стала против падчерицы... она задыхалась, не могла сказать ни слова.

   - Я говорю вам,- сказала твердо Вера Николаевна,- люди не виноваты. Вы сами накличете на себя беду; пока я жива, вы не дотронетесь ни до кого из них.

   - А! давно бы так! - вскричала мачеха с сатанинскою ирониею. Но она не могла продолжать: она встретила светлый, твердый, могущественный взгляд падчерицы. Взгляд этот напомнил мне Костю: мачеха съежилась, струсила перед этим взглядом, как трусили перед Костею угрюмые его гонители.

   О, если б Веринька могла быть хоть день, хоть час так тверда и так велика, как была она в эту минуту. Она бы раздавила своего врага, она бы вырвала отца своего из-под ига гнусной женщины. Но усилия ослабили ее; она приложила руку к головке и тихо опустилась на стул.

   Но генерал испортил все дело. Он понял, что мачеха побеждена, и хотел успокоить ее. "А ведь точно они не виноваты",- сказал он ни к селу, ни к городу.

   Марья Ивановна была неутомима на брань. Она поняла, что, оскорбляя старика, она отплатит падчерице, и накинулсь на бедного своего мужа.

   Я рассказываю быль - не роман и не повесть. Мне нет надобности передавать все речи действующих лиц, особенно, если такие воспоминания терзают меня. Да и мало интересу повторять те слова, которыми бешеная женщина терзала своего старого мужа. Вера Николаевна взяла под руку отца, который, по-видимому, защищался, хотя очень слабо, и повела его к дверям комнаты, не обращая внимания на возмутительные возгласы мачехи.

   Равнодушие падчерицы взорвало Марью Ивановну, с неистовством бросилась она и стала между отцом и дочерью. Страшно было смотреть на нее в эту минуту, и какая-то адская мысль написана была на ее лице.

   - Что вы обнимаетесь? куда вы идете? - спрашивала она то старика, то Веру Николаевну.

   - Пойдемте спать, папа,- тихо сказала Веринька, прислонив усталую голову к плечу генерала.

   - А! - гаркнула фурия,- старые песни, старые сказки! За дело вы принялись, и скрываться нечего. Этим путем вы пересилите старую мачеху! Где я живу? что это бог не приберет меня, чтоб я не могла видеть этого?..- И она быстро перешла от ярости к порывам жесточайшего отчаяния. Эта женщина была изумительна; она сама верила своим нелепым вымыслам, она выла от чистого сердца; судорожные рыдания ее страшно отдавались во всей комнате.

   Вера Николаевна с презрением встретила это новое, бесчестное нападение. По всей вероятности, мачеха не раз прибегала к своему последнему, постыдному средству. Старик сперва весь вздрогнул, выпрямился, твердо поворотил голову, но, услышавши не брань, а вопль и рыдание, он снова опустился. Напрасно дочь старалась увести его от места тягостной сцены, он уже не слушал ее, отнял руку, за которую держалась бедная измученная девушка, и, услышавши новые вопли, новые всхлипывания, быстро отошел от дочери, не взглянув на нее, подошел к креслу, на котором сидела бешеная женщина, нагнулся к ней и начал утешать ее самыми ласковыми, униженными речами. И он, и жена его были отвратительны в эту минуту.

   Вера Николаевна стояла одна в углу комнаты, опустя руки и повесив голову. Я будто предсказал ей эту минуту, когда поутру сравнивал ее шутя с Наполеоном. Горькая эта сцена была Ватерлооским сражением для несчастной девушки. В ее глазах, отец, которому она принесла всю жизнь свою в жертву, бросил ее и в самую страшную минуту преклонился перед женщиной, не достойной имени женщины. Бедное дитя было убито.

   Мачеха не утомлялась: она не отвечала на покорные убеждения своего мужа и продолжала вой, плач и жалобы на свою судьбу. Гаже, презрительнее, гнуснее этой сцены трудно вообразить что-нибудь на свете. Сердце мое рвалось, в горле чувствовал я нестерпимую горечь, я был болен. Но когда вопли и плач мегеры усилились, когда из-за разных углов стали высовываться разные лакейские физиономии, когда на этих физиономиях показались и страх, и радость, и любопытство... я не выдержал долее. Как сумасшедший, бросился я к крыльцу, через которое прошел в Веринькину комнату, сбежал с него, вошел в сад и упал на промерзлый снег.

   Я чувствовал припадок какой-то непонятной болезни; сердце мое было истерзано. Сильная тошнота смягчила физическую боль, но ничто в мире не могло утишить душевного моего мучения.

   Чтоб понять эти мучения, я попрошу вас припомнить мое детство, мое воспитание; более ничего говорить я не намерен. Здоровый человек может вынести рану, но ударьте кинжалом раненого в незажившее еще место, гангрена неизбежна.

   Радикальный переворот произошел в моей душе. Я мог удивляться Вериньке, но любить ее уже не мог. Любовь моя, нежный цветок, взросший на тощей почве, не могла устоять против такой бури, какую довелось мне выдержать. У меня не было силы спасти Вериньку: человек моих лет, моего характера не мог ни спасти ее, ни решиться на гибель вместе с нею. И мало этого: не только любовь моя исчезла: враждебное чувство, которое возбуждала во мне эта девушка с первых свиданий наших, начинало разрастаться, увеличиваться без причины и основания, принимать гигантский объем, душить во мне все остатки любви, дружбы и сострадания. И всю эту страшную ночь явственно виделась мне грустная фигура барона Рецделя, резко звенели в ушах моих страшные его слова: "Ненужная добродетель не лучше порока...". Я не хотел остановиться на мысли, что и в бесплодном самопожертвовании женщины есть своя святая, высокая заслуга - это поддержание веры в возможность чистейших побуждений на земли...

   Наутро меня будили, будили и оставили в постеле; сон мой скорее походил на обморок. Я проснулся поздно, голова была довольно свежа; но, бывши часто болен в детском возрасте, в настоящее время я легко догадался, что в меня закрались первые признаки какой-то мучительной болезни; концы пальцев были холодны, в боку я чувствовал какое-то давление; вода, которою я умывался, скользила по моей коже и производила излишний озноб. Ко всему моему горю прибавилась еще новая забота, чтоб не свалиться больным в этом проклятом доме, которому я и без того столько был обязан. Я придрался к первому случаю, чтоб скорее выехать: дня за три назад я получил из Петербурга известие о болезни брата. Приказавши укладывать мои вещи и привести лошадей, я пересилил свое волнение, пошел к генералу, застал все семейство в полном сборе и совершенном молчании, поблагодарил за гостеприимство, объявил о неожиданном известии и о необходимости в тот же день ехать в Петербург.

   Дивитесь странности человеческой натуры и не торопитесь бранить меня: я сильно страдал во время унылого этого разговора; а между тем я почти со злостью смотрел на Веру Николаевну, я не облегчил ни одного из ударов, которые наносили ей мои слова, я не сокращал моей речи, хотя сердце мое рвалось, не сводил глаз с бледного ее личика, хотя последние искры любви не раз пробивались сквозь враждебное, постыдное настроение моей души. Измученный, разбитый, я добрался наконец до флигеля, торопил людей, посылал за лошадьми и с ужасом видел, что сборы тянулись необыкновенно долго, как водится на святой Руси.

   Я не мог сидеть на месте; мысли, воспоминания начинали душить меня, чуть только принимал я спокойное положение. Самые крепкие сигары не туманили моей головы: едкий дым их казался мне мягок и безвкусен. Исходивши сотни раз всю комнату по всем направлениям, я выбежал из флигеля и, сам не понимая, что делаю, пустился быстрыми шагами по садовым дорожкам, которые были так расчищены, что походили на канавы.

   Бог знает, каким образом очутился я у часовни, на известной вам горке. Было тепло, шел небольшой снег, я остановился у замкнутой решетки и долго глядел на памятник, который Вера Николаевна поставила своему брату. Мысль о Косте несколько успокоила душевную мою тревогу: во всей моей жизни встретилось только одно существо, которого влияние на меня было благотворно, которое не наградило меня враждою или ожесточением. И долго я думал о Косте, и кажется мне, что я плакал, и я будто вновь прощался с ним, и грустное воспоминание о прошлом на время рассеяло мысль о гибельной действительности. Костя и за гробом помогал мне.

   Через несколько времени я взглянул вправо, и снова кровь подступила к моему сердцу, прежний хаос забродил в моей голове. В нескольких шагах от меня, прислонясь к старой ели, стояла Вера Николаевна и держала в руке оранжерейный букет. Она будто не замечала меня и смотрела в другую сторону.

   Я не любил уже в это время; но я еще хотел спасти Вериньку, сестру моего Кости. Жгучее сострадание мое похоже было на любовь. И кто бы не почувствовал того же, глядя на нее в это время?

   Стройная, тоненькая, она будто не касалась дерева, на которое, однако же, облокачивалась всем телом. Глаза ее были утомлены, но глядели так же смело, отблеск от снега падал на ее лицо, впалость ее щек еще резче прежнего бросалась в глаза, и как грустно выдавалась вперед ее худенькая грудь, как безотрадно глядели углубления в ее лице, между глазами и краями ее губ?

   И боже мой! пока я жив, не забуду я туманного, грустного колорита всей этой сцены. Смеркалось, свинцовая темнота медленно сходила сверху; казалось, она сплошною массою ложилась на верхушки деревьев, и деревья будто страдали, будто гнулись под этой металлическою тяжестью, будто роптали на тяжелый сумрак и уныло роняли на нас клочья снега со своих веток. Я подошел к Вериньке, взял ее руку, долго, долго целовал ее и не мог сказать ни слова.

   - Прощайте, Алексей Дмитрич,- тихо сказала она,- я не виню вас, я радуюсь за вас...

   - Друг мой,- говорил я,- соберите ваши мысли, опомнитесь, спасайте сами себя. Еще есть время, пожалейте себя, вы не имеете права устроивать своей собственной погибели. Дайте мне ваше согласие, едемте вместе из этого омута...

   Она тихо покачала головой. Я не выразил ей вполне моей мысли, а потому все еще надеялся.

   - Я не требую, чтоб вы оставили отца вашего на жертву... возьмите его с собою, я буду любить его. Бросьте эту женщину, оставьте ей ваше имение, вырвите у ней из рук бедного старика. Лучше одно сильное потрясение, чем такая жизнь.

   - Отец мой свыкся со своей жизнью...- доволен ею. Сильное потрясение убьет его. Прощайте, друг мой... ждите... или лучше уж позабудьте обо мне.

   Я подошел к ней еще ближе, обнял ее. Как уцелело мое сердце на своем месте, того я не понимаю...

   - В последний раз прошу вас,- говорил я,- спасайте себя, решитесь, уйдите отсюда...

   Я отодвинулся от нее и продолжал целовать ее руку.

   - Алексей Дмитрич,- сказала она сквозь слезы,- простите меня еще раз. Я вижу, я много зла вам сделала. Уезжайте скорее, я стану молиться за вас... я остаюсь здесь, здесь мое место.

   Последняя искра жалости погасла в моей душе. Я отбросил руку Веры Николаевны, так что тоненькая рука слегка хрустнула. Она уныло поглядела на свои бледные, худенькие пальчики и не говорила ни слова.

   - Пусть же будет проклят,- сказал я, задыхаясь и теряя всякое чувство приличия,- пусть будет проклят ваш фанатизм и ваше гибельное, безумное самоотвержение! Пусть будет проклято это семейство, которое раздавило меня в детстве и хочет еще губить мою молодость!..

   Она задумчиво глядела на меня и кротко улыбалась, как улыбались в старину мученики, глядя на орудие своей казни.

   - Бог с вами,- продолжал я несколько спокойнее,- оставайтесь здесь, будьте счастливы, я ненавижу вас.

   Я отвернулся и отошел далеко-далеко, не поворачивая головы. Да не было и толку, что я не смотрел в ту сторону: перед моими глазами с разительною ясностию рисовалась знакомая площадка, окаймленная строем разросшихся елей. И под одним из деревьев этих все-таки стояла жиденькая стройная фигура молодой девушки, и грустно, бессознательно глядела эта девушка на худенькие пальцы своей правой руки. И с тех пор до этого дня, точно так же, с таким же жестом представляется моему воображению единственный предмет неудачной моей любви. Я так ясно воображаю ее себе, что, кажется, могу пересчитать жилки на ее руке, приподнятой кверху; а сзади ее мне видится тот же печальный, свинцовый фон картины, еще более омраченный хлопьями серого, беспрестанно падающего снегу.

   Когда я подошел к флигелю, лошади уже были готовы. Перезабывши часть моих вещей, я вскочил в сани и велел ехать шибче. На каждой станции чувствовал я, что болезнь подходила ко мне ближе; я возбуждал себя, прикладывал к голове снег, пил водку и таким образом проехал верст полтораста, не давая себе отдыха. На шестой станции я велел остановиться, приискал себе ночлег и решился отдохнуть. Наутро оказалась у меня желчная горячка, я перенес ее довольно спокойно и провалялся недель шесть, один-одинехонек.

   Вот вам первая часть, моей истории. Второй я пока не буду рассказывать: мне страшно надоело анализировать себя самого и близких ко мне лиц. На прошлой неделе подал я в отставку и намерен поселиться на время в деревне. Там у меня есть все, о чем мечтает человек в минуты злого огорчения и душевной усталости: и домик с зелеными ставнями, и коллекция оружия, и запыленная библиотека, и прочие пасторальные принадлежности. Признаюсь, я немногого ожидаю от этого отшельничества в двадцать пять лет от роду, а впрочем, отчего и не попробовать? Le repos - c'est Dieu {Отдых - это бог (франц.).}, сказал ваш же любимый писатель...⁴⁸

  

   Впервые - С, 1848, No 2, отд. 1, с. 209-304; повесть перепечатана с некоторыми произвольными исправлениями: Дружинин, I; более не переиздавалась. Печатается по журнальному тексту. Рукопись не сохранилась.

   Повесть была высоко оценена современной критикой, хотя и не столь единодушно положительно, как "Полинька Сакс".

  

   ¹ Нептун - бог морей (рим.), поэтому "отправиться в объятия Нептуна" означает "погрузиться в воду"; автор выражения спутал Нептуна с Морфеем, греческим богом сновидений.

   ² Речь идет о пьесе парижского драматурга М. Ф. Сулье "Хуторок дроков" (1846).

   ³ "Двумужница" - популярная драма кн. А. А. Шаховского (1836).

   ⁴ Подобная опера не обнаружена; возможно, Д. придумал название ради каламбура: по-немецки zopfig - устаревший, безвкусный; schwer - тяжелый; поэтому название "Коса и меч" близко к смыслу "безвкусное и тяжелое".

   ⁵ Речь идет о Большом театре в Петербурге (находился на Театральной площади, на месте современной Оперной студии Консерватории).

   ⁶ Вознесенская улица - соврем. пр. Майорова; район старого Петербурга.

   ⁷ Намек на героя романа Ж. Ж. Руссо "Эмиль, или О воспитании" (1766) и на принципы естественного, "руссоистского" воспитания.

   ⁸ ландскнехт - наемный солдат в Западной Европе XV-XVII вв.

   ⁹ регентство - период царствования во Франции (1715-1723) регента Филиппа Орлеанского, эпоха цинической распущенности в верхах.

   ¹⁰ Намек на известное стихотворение Д. В. Давыдова "Бурцов ёра, забияка..." (1804).

   ¹¹ Детей несостоятельных дворян стремились устраивать в учебные заведения на казенный счет; иногда приходилось ждать вакансии несколько лет.

   ¹² Перевод романа Вольтера "Кандид, или Оптимизм" (1758) впервые напечатан в СПб. в 1769 г. и затем выходил неоднократно.

   ¹³ Роман "Страдания молодого Вертера" Гете (1774) многократно переводился на русский язык, начиная с 1781 г.; переводы XVIII - начала XIX в. носили название "Страсти молодого Вертера".

   ¹⁴ Роман немецкого писателя Августа Коцебу "Страдание Ортенберговой фамилии" (1785) был дважды переведен в России: в 1802 и 1823 гг.

   ¹⁵ Произведение с таким названием не обнаружено.

   ¹⁶ Русский перевод мистического сочинения К. фон Эккартсгаузена "Ключ к таинствам натуры" (Дружинин называет его неточно) вышел в 1804 г.

   ¹⁷ состав - здесь в смысле "сустав".

   ¹⁸ Шарле - такого реального лица, содержащего пансион в Петербурге, не было.

   ¹⁹ Шевардинский редут - укрепление у села Шевардина, созданное русской армией в 3 км юго-западнее Бородина; 24 августа 1812 г. там произошло кровопролитное сражение, задержавшее французскую армию и позволившее Кутузову лучше приготовиться к обороне Бородина.

   ²⁰ Неточная цитата из стихотворения П. Беранже "Старые мундиры, старые галуны" (1814).

   ²¹ Ваграмское поле - при селении Ваграм близ Вены, где 5 и 6 июля 1809 г. происходила кровопролитная битва между наполеоновской и австрийской армиями, принесшая победу французам.

   ²² Потсдамский дворец - один из дворцов прусских королей; очевидно, имеется в виду дворец Сан-Суси, резиденция Фридриха Великого.

   ²³ конскрипт - призывник в армию.

   ²⁴ жомини - здесь в смысле "воспевающий подвиги Наполеона"; образовано от имени барона Анри Жомини (1779-1869), военного писателя, офицера наполеоновской армии, перешедшего на сторону России в 1813 г.; ему принадлежит много трудов по истории наполеоновских войн.

   ²⁵ Френетическое - здесь в смысле: внутреннее, нервное.

   ²⁶ Карл Моор - герой драмы Шиллера "Разбойники" (1781); Ринальдо Ринальдини - герой романа немецкого писателя X. А. Вульпиуса (1762-1827) "Ринальдо Ринальдини. Знаменитый атаман итальянских разбойников" (1797); роман вызвал много подражаний в европейских литературах.

   ²⁷ дортуар (франц.) - общая спальня.

   ²⁸ юная Германия - "Молодая Германия" - прогрессивное течение в немецкой литературе 1830-х гг.: наиболее видные представители - Л. Берне, К. Гуцков, Л. Винбарг. В данном контексте, скорее всего, имеются в виду стихотворения Г. Гейне, идеологически близкого к "Молодой Германии" ("завиральные текстики", видимо, означают радикальность суждений).

   ²⁹ спондеи - ритмически и интонационно выделяемые стопы в ямбе и хорее, когда оба слога в стопе ударные.

   ³⁰ Возможно, намек на известное путешествие по Кордильерам знаменитого немецкого ученого А. фон Гумбольдта (1769-1859). С 1845 г. стал выходить многотомный энциклопедический свод знаний "Космос", создававшийся Гумбольдтом, и имя ученого и путешественника было одним из самых популярных. В С (1847, No 12) в статье Н. Г. Фролова "Александр фон Гумбольдт и его Космос" (ст. 2) было описано восхождение ученого на Кордильеры.

   ³¹ гроньяр (франц.) - ворчун.

   ³² Антигона - дочь Эдипа, олицетворение преданной любви к отцу (греч.); наиболее ярко ее образ запечатлен в трагедиях Софокла "Эдип в Колоне" и "Антигона".

   ³³ Далее генерал рассказывает об одном из крупнейших сражений с Наполеоном в августе 1813 г. под Дрезденом, когда австрийская, прусская и русская армии неудачно атаковали французскую.

   ³⁴ диспарат (франц.) - несоответствие.

   ³⁵ благая - в народных говорах означает не "добрая", а "злая", "дурная", "вздорная".

   ³⁶ Имеется в виду известная скульптурная группа Кановы "Амур и Психея" (1789), выполненная в нескольких экземплярах (один из них - в Эрмитаже).

   ³⁷ фузея (франц., польск.) - старинное кремневое ружье.

   ³⁸ мюрид (араб.) - мусульманский послушник, ученик шейха; здесь - в смысле "фанатичный воин".

   ^3S караковая - вороная с желтыми подпалинами.

   ⁴⁰ чухны - пренебрежительное наименование финно-угорских народов.

   ⁴¹ Линдор - образ испанского любовника с гитарой под полою, широко бытовавший в европейской литературе; Аминт (Аминта) - герой одноименной пасторальной драмы Т. Тассо (1573), тип влюбленного юноши.

   ⁴² Имеются в виду повести "фернейского проказника", т. е. Вольтера: "Задиг, или Судьба" (1747), "Принцесса Вавилонская" (1768).

   ⁴³ "Фоблаз" ("Любовные похождения кавалера де Фобласа") - многотомный роман (1787-1790) французского писателя Ж. Б. Луве де Кувре (1760-1797), дважды переводившийся на русский язык в конце XVIII - начале XIX в.

   ⁴⁴ "Маркиз Глаголь" - речь идет о серии романов А. Ф. Прево д'Экзиль (1697-1763) под общим заглавием "Записки и приключения знатного человека..." (1728-1733. Т. 1-7); последний том этого цикла - знаменитый роман о Манон Леско: в русском переводе В. И. Лукина и И. П. Елагина цикл назывался "Приключения маркиза Г., или Жизнь благородного человека, оставившего свет" (в наиболее полном виде: СПб., 1793. Т. 1-8). "Глаголь - старорусское наименование буквы "г".

   ⁴⁵ Перечисляются битвы наполеоновской армии в характерной последовательности: от сражения при итальянской деревне Маренго, где 14 июня 1800 г. французы разбили австрийскую армию, через "средний" Ваграм (см. примеч. 20) к Ватерлоо, бельгийскому селу близ Брюсселя, где английская и прусская армии 18 июня 1815 г. окончательно поразили Наполеона.

   ⁴⁶ Имеется в виду миф об Антее, сыне Геи (Земли), дававшей ему силу, пока он касался почвы (греч.); Геркулес смог его победить, лишь оторвав от нее.

   ⁴⁷ Д., вероятно, по памяти излагал отрывок из окончания повести "Принцесса Вавилонская": "А ты, учитель Алиборон, говорит Флерон, напредь сего называемой иезуит, ты, которого Парнас то в скуке, то в угольном кабаке..." (3-е изд. М., 1789, с. 226-227).

   ⁴⁸ Неточная цитата из басни Ж. Лафонтена (1621-1695) "Человек, который гонится за Судьбой, и Человек, который ожидает ее в постели" (Басни, кн. 7, басня 12). Д. ошибочно приписывал приоритет в авторстве Жорж Санд: см. примеч. 32 к Дневнику.