Достоевский Федор Михайлович - Записки из подполья

а не замучу ее!"

  Я стоял на снегу, всматриваясь в мутную мглу, и думал об этом.

  "И не лучше ль, не лучше ль будет, - фантазировал я уже дома, после, заглушая фантазиями живую сердечную боль, не лучше ль будет, если она навеки унесет теперь с собой оскорбление? Оскорбление, - да ведь это очищение; это самое едкое и больное сознание! Завтра же я бы загрязнил собой ее душу и утомил ее сердце. А оскорбление не замрет в ней теперь никогда, и как бы ни была гадка грязь, которая ее ожидает, - оскорбление возвысит и очистит ее... ненавистью... гм... может, и прощением ... А, впрочем, легче ль ей от всего этого будет?"

  А в самом деле: вот я теперь уж от себя задаю один праздный вопрос: что лучше - дешевое ли счастие или возвышенные страдания ? Ну-ка, что лучше?

  Так мне мерещилось, когда я сидел в тот вечер у себя дома, едва живой от душевной боли. Никогда я не выносил еще столько страдания и раскаяния; но разве могло быть хоть какое-либо сомнение, когда я выбегал из квартиры, что я не возвращусь с полдороги домой? Никогда больше я не встречал Лизу и ничего не слыхал о ней. Прибавлю тоже, что я надолго остался доволен фразой о пользе от оскорбления и ненависти, несмотря на то, что сам чуть не заболел тогда от тоски.

  Даже и теперь, через столько лет, все это как-то слишком нехорошо мне припоминается. Многое мне теперь нехорошо припоминается, но... не кончить ли уж тут "Записки"? Мне кажется, я сделал ошибку, начав их писать. По крайней мере мне было стыдно, все время как я писал эту повесть: стало быть, это уж не литература, а исправительное наказание. Ведь рассказывать, например, длинные повести о том, как я манкировал свою жизнь нравственным растлением в углу, недостатком среды, отвычкой от живого и тщеславной злобой в подполье, - ей-богу, не интересно; в романе надо героя, а тут нарочно собраны все черты для антигероя, а главное, все это произведет пренеприятное впечатление, потому что мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее. Даже до того отвыкли, что чувствуем подчас к настоящей "живой жизни" какое-то омерзение, а потому и терпеть не можем, когда нам напоминают про нее. Ведь мы до того дошли, что настоящую "живую жизнь" чуть не считаем за труд, почти что за службу, и все мы про себя согласны, что по книжке лучше. И чего копошимся мы иногда, чего блажим, чего просим? Сами не знаем чего. Нам же будет хуже, если наши блажные просьбы исполнят. Ну, попробуйте, ну, дайте нам, например, побольше самостоятельности, развяжите любому из нас руки, расширьте круг деятельности, ослабьте опеку, и мы... да уверяю же вас: мы тотчас же попросимся опять обратно в опеку. Знаю, что вы, может быть, на меня за это рассердитесь, закричите, ногами затопаете: "Говорите, дескать, про себя одного и про ваши мизеры в подполье, а не смейте говорить: "все мы"". Позвольте, господа, ведь не оправдываюсь же я этим всемством. Что же собственно до меня касается, то ведь я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины, да еще трусость свою принимали за благоразумие, и тем утешались, обманывая сами себя. Так что я, пожалуй, еще "живее" вас выхожу. Да взгляните пристальнее! Ведь мы даже не знаем, где и живое-то живет теперь и что оно такое, как называется? Оставьте нас одних, без книжки, и мы тотчас запутаемся, потеряемся, - не будем знать, куда примкнуть, чего придержаться; что любить и что ненавидеть, что уважать и что презирать? Мы даже и человеками-то быть тяготимся, - человеками с настоящим, собственным телом и кровью; стыдимся этого, за позор считаем и норовим быть какими-то небывалыми общечеловеками. Мы мертворожденные, да и рождаемся-то давно уж не от живых отцов, и это нам все более и более нравится. Во вкус входим. Скоро выдумаем рождаться как-нибудь от идеи. Но довольно; не хочу я больше писать "из Подполья"... ------------------------------------

  Впрочем, здесь еще не кончаются "записки" этого парадоксалиста. Он не выдержал и продолжал далее. Но нам тоже кажется, что здесь можно и остановиться.

  

  

  

  

Примечания к повести

  из Собрания сочинений в 15-ти томах. Т. 4. Л., "Наука", 1989 Составители примечаний к тому А.В.Архипова, Н.Ф.Буданова, Е.И.Кийко

  Впервые опубликовано в журнале "Эпоха" (1864. N 1-2, 4) с подписью: Федор Достоевский.

  "Записки из подполья" - произведение, открывшее, новый этап в творчестве Достоевского. В центре повести характерный образ "идеолога", мыслителя, носителя хотя и странной, "парадоксальной", но в то же время теоретически замкнутой системы взглядов. Не будучи единомышленником своего "антигероя", Достоевский придал его рассуждениям такую силу доказательности, какой впоследствии отличались монологи главных героев его больших романов - Раскольникова, Ипполита Терентьева, Кириллова, Шатова, Ставрогина, Дмитрия и Ивана Карамазовых.

  Принцип построения повести, основанный на контрастах, Достоевский пытался объяснить в письме к брату от 13 апреля 1864 г.: "Ты понимаешь, что такое переход в музыке, - писал он. - Точно так и тут. В 1-й главе, по-видимому, болтовня, но вдруг эта болтовня в последних 2-х главах разрешается неожиданной катастрофой". Новая художественная структура "Записок из подполья" была столь необычна, что даже искушенные в вопросах литературы современники не сразу поняли ее суть. и пытались отождествлять идеологию "подпольного" человека с мировосприятием автора. В процессе работы над повестью Достоевский осознал трудность стоящей перед ним задачи. В письме к брату от 20 марта 1864 г. он писал: "Сел за работу, за повесть <...> Гораздо труднее ее писать, чем я думал. А между тем непременно надо, чтоб она была хороша, самому мне это надобно. По тону своему она слишком странная, и тон резок и дик: может не понравиться; следовательно, надобно чтоб поэзия все смягчила и вынесла".

  Творческие трудности усугублялись еще и цензурными искажениями текста, разрушавшими внутреннюю логику повествования. Так, получив первый двойной номер "Эпохи", где было напечатано "Подполье", и обнаружив там, помимо "ужасных опечаток", вмешательство цензора, Достоевский писал 26 марта 1864 г. брату: "...уж лучше было совсем не печатать предпоследней главы (самой главной, где самая-то мысль и высказывается), чем печатать так, как оно есть, т. е. надерганными фразами и противуреча самой себе. Но что же делать? Свиньи цензора, там, где я глумился над всем и иногда богохульствовал для виду, - то пропущено, а где из всего этого я вывел потребность веры и Христа, - то запрещено...".

  В подстрочном примечании к журнальной публикации первой части "Записок" автор указал на связь своего "антигероя" с типом "лишнего человека".

  Проблема "лишних людей", на смену которым шли новые герои-деятели, активно обсуждалась в русской публицистике на рубеже 1860-х годов. Проявлял к ней интерес и Достоевский. Так, имея в виду Чацкого и последовавших за ним "лишних людей", Достоевский писал в "Зимних заметках"; "Они все ведь не нашли дела, не находили два-три поколения сряду. Это факт, против факта и говорить бы, кажется, нечего, но спросить из любопытства можно. Так вот не понимаю я, чтоб умный человек, когда бы то ни было, при каких бы то ни было обстоятельствах, не мог найти себе дела".

  В то же время Достоевский осознавал и трагичность положения "лишних людей". Герой "Записок" говорит о себе: "Развитой и порядочный человек не может быть тщеславен без неограниченной требовательности к себе самому и не презирая себя в иные минуты до ненависти. <...> Я был болезненно развит, как и следует быть развитым человеку нашего времени" (^). Подобное трагическое мироощущение Достоевский считал характерной чертой "избранных" "лишних людей". Это видно из его отзыва о "Призраках" Тургенева, которые Достоевский прочитал в период работы над "Записками из подполья". В "Призраках" - писал Достоевский Тургеневу 23 декабря 1863 г. - "...много реального. Это реальное - есть тоска развитого и сознающего существа, живущего в наше время, уловленная тоска".

  Задумав произведение, в центре которого должен был стоять "исповедующийся" "лишний человек", Достоевский не мог не учесть опыта своих предшественников, создавших классические образцы этого типа, а также суждения критиков, объяснивших историческую сущность" закономерность появления "лишних людей".

  Герой "Записок из подполья" по своему психологическому облику ближе всего стоит к "русским Гамлетам" Тургенева, к "Гамлету Щигровского уезда" (1849) и к Чулкатурину из "Дневника лишнего человека" (1850). Эта общность была отмечена еще Н. Страховым, которым в 1867 г. в статье, посвященной выходу в свет Собрания сочинений Достоевского 1865-1866 гг., писал: "Отчуждение от жизни, разрыв с действительностью <...> эта язва, очевидно, существует в русском обществе. Тургенев дал нам несколько образцов людей, страдающих этой язвою; таковы его "Лишний человек" и "Гамлет Щигровского уезда" <...> Г-н Ф. Достоевский, в параллель тургеневскому Гамлету, написал с большою яркостию своего "подпольного" героя..." (Отеч. зап. 1867. ? 2. С. 555. Наша изящная словесность).

  Следует отметить, что "антигерой" Достоевского в отличие от тургеневских "лишних людей" - не дворянин, не представитель "меньшинства", а мелкий чиновник, страдающий от своей социальной приниженности и восстающий против

  обезличивающих

  его

  условий

  общественной

  жизни. Социально-психологическую суть этого бунта, принимавшего уродливые, парадоксальные формы, Достоевский пояснил в начале 1870-х годов. Отвечая критикам, высказавшимся по поводу напечатанных частей "Подростка", он писал в черновом наброске "Для предисловия") (1875): "Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости <...> Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!". Достоевский утверждал в заключение, что "причина подполья" кроется в "уничтожении веры в общие правила. ДНет ничего святого"".

  "Подпольный парадоксалист" выступает против просветительской концепции человека, против позитивистской абсолютизации естественнонаучных методов, особенно математических, при определении законов человеческого бытия. В начале 1860-х годов эти взгляды получили развитие и в идеологии русских революционных демократов, в частности, в теории "разумного эгоизма" Н. Г. Чернышевского.1

  Основной полемический тезис, сформулированный Достоевским еще в "Зимних заметках", сводился к следующему: социализм не может быть осуществлен на принципе разумного договора личности и общества по формуле "каждый для всех и все для каждого" потому, что, как утверждал Достоевский, "не хочет жить человек и на этих расчетах <...> Ему все кажется сдуру, что это острог и что самому по себе лучше, потому - полная воля".

  Вся первая часть повести - "Подполье" - является развитием этой мысли.

  Оперируя тезисами и понятиями, близкими в отдельных случаях к философским идеям Канта, Шопенгауэра, Штирнера, герой "Записок из подполья" утверждает, что философский материализм просветителей, взгляды представителей утопического социализма и позитивистов, равно как и абсолютный идеализм Гегеля, неизбежно ведут к фатализму и отрицанию свободы воли, которую он ставит превыше всего. "Свое собственное, вольное и свободное хотенье, - говорит он, - свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, - вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту" (^).

  Сопоставление "Записок из подполья" со статьями Достоевского 1861-1864 гг. и "Зимними заметками о летних впечатлениях" со всей очевидностью убеждает в том, что "герой подполья воплощает в себе конечные результаты Доторванности от почвы", как она рисовалась Достоевскому", и потому этот персонаж "не только обличитель, но и обличаемый", не герой, но "антигерой", по выражению самого автора.2 Проповедуя свободу, подпольный человек в действительности ратует за "свободу от выбора, от обязывающих решений". Его эгоцентризм порожден "страхом перед жизнью".3

  Заставляя своего героя в качестве "головного", теоретического тезиса проповедовать доведенную до логического предела программу крайнего индивидуализма, Достоевский наметил уже в первой части "Записок из подполья" и возможный, с его точки зрения, выход из этого состояния. Воображаемый оппонент "подпольного, человека" говорит ему: "Вы хвалитесь сознанием, но вы только колеблетесь, потому что хоть ум у вас и работает, но сердце ваше развратом помрачено, а без чистого сердца - полного, правильного сознания не будет" (^). Очевидно, в доцензурном варианте эта мысль была развита еще более определенно. По утверждению автора, места, где он "вывел потребность веры и Христа" (см. выше), были запрещены. О том, что имел в виду Достоевский, говоря о "потребности веры и Христа", можно судить по заметкам в записной тетради (1864-1865 гг.), сделанным вскоре после опубликования "Подполья". Упрекая "социалистов-западников" в том, что они, заботясь только о материальном благополучии человека, "дальше брюха не идут", Достоевский писал в набросках к статье "Социализм и христианство": "Есть нечто гораздо высшее бога-чрева. Это - быть властелином и хозяином даже себя самого, своего я, пожертвовать этим я, отдать его - всем. В этой идее есть нечто неотразимо-прекрасное, сладостное, неизбежное и даже необъяснимое <...> социалист не может себе представить, как можно добровольно отдавать себя за всех, по его - это безнравственно. А вот за известное вознаграждение - вот это можно <...> А вся-то штука, вся-то бесконечность христианства над социализмом в том и заключается, что христианин (идеал), все отдавая, ничего себе сам не требует".

  Второй части "Записок из подполья" - "По поводу мокрого снега" - в качестве эпиграфа предпосланы стихи Некрасова "Когда из мрака заблужденья..." (1845). Тема этого стихотворения варьируется и в повести, где она подвергается, однако, глубокому переосмыслению, как и темы жоржсандовских повестей 1850-х годов, - переосмыслению, включающему в себя сочувственное и одновременно полемическое отношение к ним. Конфликт между Лизой - носительницей "живой жизни" и "мертворожденным" "небывалым общечеловеком", "парадоксалистом" из подполья кончается нравственной победой героини. В облике этой героини нашли отражение некоторые черты "сильно развитой личности", о которой Достоевский писал еще в "Зимних заметках" и представление о которой в конце 1864 г., т. е. после опубликования "Записок из подполья", дополнилось новыми штрихами. Так, в подстрочном примечании Достоевского к статье Н. Соловьева "Теория пользы и выгоды" сказано: "Чем выше будет сознание и самоощущение своего собственного лица, тем выше и наслаждение жертвовать собой и всей своей личностью из любви к человечеству. Здесь человек, пренебрегающий своими правами, возносящийся над ними, принимает какой-то торжественный образ. несравнимо высший образ всесветного, хотя бы и гуманного кредитора, благоразумного, хотя бы и гуманно, занимающегося всю свою жизнь определением того, что мое и что твое" (Эпоха. 1864. N 11. С. 13).

  Многое из того, что в "Записках из подполья" только намечено, было развито в последующих романах Достоевского, и в частности в первом из них, в "Преступлении и наказании".

  Вышедшая в свет в конце марта 1864 г. первая часть "Записок из подполья" тотчас же обратила на себя внимание революционно-демократического лагеря. Щедрин включил в свое обозрение "Литературные мелочи" "драматическую быль" - памфлет "Стрижи" Высмеивая в сатирической форме участников журнала "Эпоха", он под видом "стрижа четвертого, беллетриста унылого" изобразил Ф. М. Достоевского.

  Пародия Щедрина - единственный непосредственный отклик на "Записки из подполья". Интерес критики к этой повести пробудился уже после опубликования романа Достоевского "Преступление и наказание" (1866).

  Н. Н. Страхов в статье "Наша изящная словесность" подчеркивал, что "подпольный человек" "со злобой относится к действительности, к каждому явлению скудной жизни, его окружающей, потому что каждое такое явление его обижает как укор, как обличение его собственной внутренней безжизненности" (Отеч. зап. 1867. N 2. С. 555). Заслугу Достоевского критик видел в том, что он, сумев "заглянуть в душу подпольного героя, с такою же проницательностью умеет изображать и всевозможные варьяции этих нравственных шатаний, все виды страданий, порождаемых нравственною неустойчивостью" (там же)

  Высокую оценку "Запискам из подполья" дал Ап. Григорьев. В письме к Н. Н. Страхову от 18 (30) марта 1869 г. Достоевский вспоминал, что Григорьев похвалил эту повесть и сказал ему: "Ты в этом роде и пиши".

  Впоследствии "Записки из подполья" привлекли особое внимание Н. К. Михайловского, посвятившего их разбору специальный раздел в статье "Жестокий талант" (1882).

  С конца XIX в. постепенно рос интерес к этой повести. Мироощущение "подпольного человека", генетически связанного с "лишними людьми" 1840-1850-х годов, заключало в себе ростки позднейшего буржуазного индивидуализма и эгоцентризма. Художественное открытие Достоевского, впервые указавшего на социальную опасность превращения "самостоятельного хотения" личности в "сознательно выбираемый ею принцип поведения", на рубеже XIX и XX вв. получило подтверждение в ницшеанстве, а позднее в некоторых направлениях экзистенциализма.

  Покиватель. - Это слово, очевидно, образовано Достоевским от просторечного "киватель"; так назывался человек, который кивает головой, перемигивается или дает скрытно знаки кому-либо (см.: Даль В. И. Толковый словарь... 2-е изд. СПб.; М., 1882. Т. 2. С. 106).

  ..."всего прекрасного и высокого"... - Сочетание понятий "прекрасное и высокое" восходит к эстетическим трактатам XVIII в. (см., например: Бгрк Э. Философское исследование о происхождении наших) представлений о высоком и прекрасном (1756); Кант И. Наблюдение над чувством высокого и прекрасного (1764) и др.). После переоценки эстетики "чистого" искусства в 1840-1860-х годах это выражение приобрело иронический оттенок.

  ...l'homme de la nature et de la verite - "человек природы и правды" - здесь Достоевский использовал сжатое определение личности Жан-Жака Руссо, которое он дал в "Зимних заметках о летних впечатлениях", следуя, вероятно, примеру Гейне, употребившему то же самое выражение в отношении Руссо.

  Уж как докажут тебе, например, что от обезьяны произошел... - Интерес к вопросу о происхождении человека в начале 1864 г. обострился в связи с выходом в Петербурге в русском переводе книги последователя эволюционной теории Ч. Дарвина Томаса Генри Гексли (1825-1895) "О положении человека в ряду органических существ". Не исключена возможность, что эта фраза героя является откликом на вызывавшие полемику статьи В. А. Зайцева, в которых он вслед за К. Фохтом писал о происхождении разных рас людей от различных пород обезьян (см.: Зайцев В. Избр. соч. М., 1934. Т. 1. С. 497-498).

  ...со всевозможными Вагенгеймами ~ перестанут болеть ваши зубы... - Речь идет о зубных врачах Вагенгеймах (см. с. 478). Судя по "Всеобщей адресной книге Санкт-Петербурга", в середине 1860-х годов в Петербурге было восемь зубных врачей по фамилии Вагенгейм; вывески, их рекламирующие, были распространены по всему городу.

  ...как человек, "отрешившийся от почвы и народных начал", как теперь выражаются. - Выражение, взятое в кавычки, характерно для статей журналов "Время" и "Эпоха". Ср., например, объявления об издании журнала "Время" в 1861, 1862, 1863 гг. или статью Ф. М. Достоевского "О новых литературных органах и о новых теориях" (1863).

  Шенапан - негодяй (франц. chenapan).

  Художник, например, написал картину Ге. ~ Автор написал "как кому угодно"... - Здесь полемический выпад против М. Е. Салтыкова-Щедрина, напечатавшего сочувственный отзыв о картине Н. Н. Ге (1831-1894) "Тайная вечеря" (см.: Современник. 1863. ? 11. "наша общественная жизнь"). Эта картина, показанная впервые на осенней выставке Академии художеств в 1863 г., вызвала разноречивые толки. Впоследствии Достоевский упрекал Н. Н. Ге в преднамеренном смешении "исторической и текущей" действительности, отчего, по его мнению, "вышла фальшь и предвзятая идея, а всякая фальшь есть ложь и уже вовсе не реализм" (Дневник писателя, 1873, "По поводу выставки"). "Как кому угодно" - статья Щедрина, напечатанная в "Современнике" за 1863 г. (? 7).

  Сандальный нос - нос пьяницы.

  ...ну хоть утверждать, например, вслед за Боклем, что от цивилизации человек смягчается... - В двухтомном труде английского историка и социолога Генри Томаса Бокля (1821-1862) "История цивилизации в Англии" высказана мысль, что развитие цивилизации ведет к прекращению войн между народами (см.: Бокль Т. История цивилизации в Англии. СПб., 1863. Т. 1. С. 141-146).

  Вот вам Наполеон - и великий, и теперешний. - Имена французских императоров - Наполеона I (1769-1821) и Наполеона III (1808-1873) - названы в связи с тем, что периоды правления того и другого ознаменовались большим количеством войн, которые вела Франция.

  Вот вам Северная Америка... - В 1861-1865 гг. в Северной Америке шла война против поднявших мятеж рабовладельческих штатов Юга, сопротивлявшихся отмене рабства.

  Вот вам, наконец, карикатурный Шлезвиг-Гольдштейн... - Немецкое герцогство Шлезвиг-Гольштиния с 1773 г. фактически стало провинцией Дании. В 1864 г. шла прусско-датская война, закончившаяся присоединением этой территории к Пруссии.

  ...Атиллы да Стеньки Разины... - Атилла (?-453) - вождь племени гуннов, возглавлявший опустошительные военные походы на территории Римской империи, Ирана и Галлии. Степан Тимофеевич Разин (ок. 1630-1671) -донской казак, возглавивший крестьянскую войну в России 1667-1671 гг.

  Клеопатра (69-30 до н. э.) - царица Египта из династии Птоломеев; имя ее часто упоминалось в русской печати в 1861 г. (см. статью Ф. М. Достоевского "Ответ ДРусскому вестнику"" (1861)).

  ...он сам не более, как нечто вроде фортепьянной клавиши... - Имеется в виду следующее рассуждение французского философа-материалиста Дидро (1713-1784) в его сочинении "Разговор Даламбера и Дидро" (1769): "Мы - инструменты, одаренные способностью ощущать и памятью. Наши чувства - клавиши, по которым ударяет окружающая нас природа и которые часто сами по себе ударяют".

  Тогда выстроится хрустальный дворец. - см. примеч. к с. 416. Полемический намек на "Четвертый сон Веры Павловны" в романе Н. Г. Чернышевского "Что делать?". Там описано "чугунно-хрустальное" здание-дворец, в котором, как это представлялось и Ш. Фурье (см. его "Теорию всемирного единства", 1841), живут люди социалистического общества. Моделью для изображения этого дворца послужил хрустальный дворец в Лондоне.

  ...прилетит птица Каган... - по народному преданию, эта легендарная птица приносит людям счастье.

  ...колосс Родосский ~ г-н Анаевский свидетельствует о нем... - Колосс Родосский - бронзовая статуя Гелиоса, бога солнца, высотою в 32 м, изваянная в 280 г. до н. э. и считавшаяся одним из семи чудес света, стояла в гавани древнегреческого города Родоса. А. Е. Анаевский (1788-1866) - автор литературных поделок, бывших предметом постоянных насмешек в журналистике 1840-1860-х годов, - в брошюре, названной им "Энхиридион любознательный" (СПб., 1854), писал: "Колосс Родосский созижден, некоторые писатели уверяют, Семирамидою, а другие утверждают: он воздвигнут не рукою человеческою, а природою" (с. 96).

  ...хоть один кирпичик на такой капитальный дом принесу! -Полемический намек на выражение, встречающееся в книгах французского социалиста-утописта, ученика Ш. Фурье, В. Консидерана (1808-1893): "Несу свой камень для здания будущего общества", Слова эти, полемизируя с социалистами-утопистами, повторяют в романе Достоевского "Преступление и наказание" Разумихин (ч. III, гл. V) и Раскольников (ч. III, гл. VI).

  ...Гейне утверждает, что верные автобиографии почти невозможны ~ Руссо, например, непременно налгал на себя в своей исповеди... - Во втором томе изданной во Франции книги "О Германии", в "Признаниях" (1853-1854), Гейне писал: "Составление собственной характеристики было бы работой не только неудобной, но попросту невозможной <...> при всем желании быть искренним, ни один человек не может сказать правду о самом себе". Там же Гейне утверждал, что Руссо в своей "Исповеди" "делает лживые признания для того, чтобы скрыть под ними истинные поступки" или из тщеславия.

  По поводу мокрого снега. - Еще П. В. Анненков, критик и мемуарист, в статье "Заметки о русской литературе" (1849) отметил, что "Сырой дождик и мокрый снег" являются непременными элементами петербургского пейзажа в повестях писателей "натуральной школы" и их подражателей.

  ...охотясь тогда за Костанжоглами да за дядюшками Петрами Ивановичами... - Образцовый хозяин - помещик Костанжогло изображен Гоголем во втором томе "Мертвых душ". Петр Иванович Адуев" - из романа И. А. Гончарова "Обыкновенная история" (1847), воплощение здравого смысла и практической деловитости.

  ...свезут в сумасшедший дом в виде "испанского короля"... - Испанским королем считал себя безумный Поприщин в повести Гоголя "Записки сумасшедшего" (1835).

  ...офицер вершков десяти росту... - По установившейся традиции в XIX в. рост обозначался вершками, которые отмерялись сверх двух аршин. Следовательно, рост этого офицера - около 186 см.

  ...как поручик Пирогов у Гоголя, - по начальству. - Поручик Пирогов в повести Гоголя "Невский проспект" (1835), после того как он был высечен оскорбленным мужем - немцем ремесленником, хотел жаловаться генералу и одновременно "подать письменную просьбу в Главный штаб".

  Штафирка - подкладка или борт подкладки в ботинках, юбках; здесь - презрительное наименование штатских (нем. stafieren - отделывать).

  ...в абличительном виде... - "Абличительный" вместо "обличительный здесь и ниже употреблено в ироническом смысле; ср. с. 360.

  Мизер - нищета, убожество (франц. misere).

  Cуперфлю (франц. - superflu - лишний, бесполезный) - здесь: изысканная; в этом смысле это слово было употреблено Ноздревым в "Мертвых душах" Гоголя (см. примеч. к с. 401).

  ...бонтоннее... - более соответствующее вкусу хорошего общества (франц. bon ton - хороший тон).

  ...получаю несметные миллионы и тотчас же жертвую их на род человеческий... - Эта мечта "подпольного" героя возродилась позднее в "ротшильдовской" идее Подростка, который тоже хотел, скопив огромное богатство и насладившись могуществом, отдать свои миллионы людям (см.: "Подросток". Ч. 1, гл. 5, III).

  ...чего-то манфредовского... - здесь: чего-то гордого, возвышенного. Манфред - герой одноименной драматической поэмы Байрона (1817), в которой нашла отражение философия "мировой скорби".

  ...разбиваю ретроградов под Аустерлицем... - Здесь и далее герой представляет себя в роли Наполеона I. В данном случае имеется в виду победа Наполеона I под Аустерлицем 20 ноября (2 декабря) 1805 г. над объединенными русско-австрийскими войсками. В мечтах героя исследователи обнаружили некоторую перекличку с историей Икара в социально-утопическом романе Кабе "Путешествие в Икарию" (1840). Филантроп-преобразователь в утопии Кабе - также разбивает коалицию королей-ретроградов в битве при Аустерлице (см.: Комарович В. Л. Юность Достоевского // Былое. 1924. ? 23. С. 37).

  ...папа соглашается выехать из Рима в Бразилию... - Конфликт Наполеона I с папой Пием VII, в результате которого Наполеон I был отлучен в 1809 г. от церкви, а папа Пий VII в течение пяти лет был фактическим узником французского императора, закончился возвращением в 1814 г. Пия VII в Рим.

  ...бал для всей Италии на вилле Боргезе, что на берегу озера Комо... - Очевидно, имеется в виду празднование в 1806 г. основания французской империи, которое было приурочено к 15 августа, дню рождения Наполеона I. Вилла Боргезе в Риме. основанная в первой половине VII в., украшенная изящными постройками, фонтанами и статуями, принадлежала в это время Камилло Боргезе, за которым была замужем сестра Наполеона I Полина. Озеро Кома расположено в Итальянских Альпах.

  ...у Пяти углов... - Место в Петербурге, где сходятся Загородный проспект, Чернышев переулок (ныне ул. Ломоносова), Разъезжая и Троицкая улицы (последняя - ныне ул. Рубинштейна).

  Акциз - государственный налог на продукты широкого потребления, в данном случае, очевидно, на вино.

  Droit de seigneur - средневековый феодальный обычай, так называемое право первой ночи, по которому крепостная крестьянка обязана была проводить первую брачную ночь со своим господином.

  ...ненавижу клубничку и клубничников. - Под "клубничкой" гоголевский Ноздрев ("Мертвые души") подразумевал любовные похождения. Здесь, возможно, имеется в виду также бульварный листок "Петербургская клубничка. Не для детей", выходивший в 1862 г. и цинично проповедовавший беспринципность.

  Гальбик - азартная карточная игра.

  ...все это из Сильвио и из "Маскарада" Лермонтова. - Сильвио - главный персонаж повести А. С. Пушкина "Выстрел" (1830), вся жизнь которого была посвящена идее мести. В конце повести он восторжествовал над своим противником. В драме "Маскарад" аналогичная роль принадлежит Неизвестному.

  И в дом мой смело и свободно Хозяйкой полною войди! - Заключительные строки стихотворения Некрасова "Когда из мрака заблужденья..." (1845).

  ...сложенный ижицей... - треугольником (ижица - последняя буква церковнославянской и старой русской азбуки, обозначающая звук "и").

  Шамбр-гарни (франц. chmbres-garnies) - меблированные комнаты.

  "Жалкие слова" - Цитата из "Обломова" (1859) И. А. Гончарова: так называл Захар назидательные поучения, с которыми обращался к нему его барин (см. ч. 1, гл. 8; ч. 2, гл. 7).

  ..."Живая жизнь". - Понятие "живая жизнь" было распространено в литературе и публицистике XIX в. Оно встречается у славянофилов А. С. Хомякова, Ю. С. Самарина, И. В. Киреевского, а также у Тургенева и Герцена. О том, какой смысл вкладывал в это определение Достоевский, в какой-то степени можно судить по словам Версилова в "Подростке" (1875). Он говорит: "...живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная <...> это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное..." (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Л., 1975. Т. 13. С. 178 и примеч.; см. также: Т. 17. С. 285-287). Об источнике выражения "живая жизнь" см. статью В. Н. Фойницкого в журнале "Русская речь" (1981. No 2. С. 10-11).

  1 См.: Белопольский В. Н. Достоевский и философская мысль его эпохи. Ростов-на-Дону, 1987. С. 112-116.

  2 Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 90, 116.

  3 Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов, 1982. С. 60-61.