Боборыкин Петр Дмитриевич - Однокурсники

асно сознает; но тем лучше. Это в руках ее - лишний козырь. Элиодор ей платит за труд; она - честная работница. А играя с ним, полегоньку может довести его и до "зеленого змия". Она его не боится - это верно; но если так пойдет, то она может привести его к возложению на себя венца "от камени честна".

  И тогда как же ему - Заплатину, бедняку, без положения - соперничать с его степенством, Элиодором стр.582 Кузьмичом Пятовым, на которого работает несколько тысяч прядильщиков, присучальщиков и ткачей?

  Все это он целыми днями перебирал, отбивался от работы, даже перед своим "давальцем" - все тем же Элиодором - окажется неисправным работником.

  И к товарищам его не тянет - отвести душу в каком- нибудь горячем споре.

  Не хочет он лгать перед самим собою: его чувство к университету и студенчеству, к своим однокурсникам - не прежнее. Он боится даже его разбирать.

  Перед закрытием лекций он испытал нечто крайне тяжелое.

  Не личное столкновение, а кое-что гораздо более общее, показавшее ему, что за народ водится и среди его однокурсников, из тех, с которыми пришлось ему кончать курс.

  Дело было так. Предложена была тема для реферата - предмет интересный, но требующий большой подготовки. Вызвался - раньше других - студент, которого он увидал тут едва ли не в первый раз или не замечал прежде.

  По типу лица и по акценту - из инородцев, и скорее всего еврей. Так оно и оказалось.

  И тут же, когда они расходились, едва ли не в присутствии этого студента, в одной группе "националистов" поднялось зубоскальство насчет "иерусалимских дворян", с таким оттенком, что он слушал, слушал и, на правах старшего студента, осадил какого-то "антисемита", и довольно-таки веско.

  Тот стал отшучиваться, и все в том же антипатичном ему духе.

  Он не захотел с ним связываться, но тогда же дал себе слово, что если этот "патриот своего отечества" позволит себе какую-нибудь выходку на прениях по реферату, он его отбреет и будет его обличать передо всем курсом.

  Не все такие и теперь; но он точно потерял почву из-под ног, и старое желтое здание на Моховой как бы перестает быть для него alma mater. Вот придет скоро Татьянин день, - а ему не с кем отпраздновать этот день.

  Напиться, разумеется, будет с кем.

  В том-то и беда его, что он и напиваться-то не может, прибегать к классическому народному средству заливать свою тоску вином. стр.583

  Возвращаться домой, в свой хмурый "мумер" - так произносит их коридорный, - слишком нудно. Идти на ту репетицию, куда Надя разрешила ему заходить, - еще больше растравлять свое нутро.

  Перед ним, сквозь мокрую снежную пургу - выступил цветной фонарь над входной дверью. Это была пивная; в окнах - по обе стороны входа - изображено было по кружке с пенистым пивом и наверху написано: "Кружка пять копеек".

  "Почитать хоть газеты!" - подумал он и вошел в просторную первую комнату с несколькими столиками. Посредине - стол с газетами.

  Не очень грязная пивная, вроде как бы немецкая.

  Заплатин взял газету и сел к стене вправо.

  Спиной к нему какой-то рыжеватый блондин, с плохо причесанными волосами, держал также газету, а лица его не видно было, даже в профиль.

  На нем ваточное пальто из поношенного драпа и на шее вязаный дешевый шарф, какие продают в суровских лавочках.

  Прихлебывал он пиво, не переставая читать, согнувшись, и подносил ко рту кружку.

  Заплатин почему-то вглядывался в него.

  Что-то как бы знакомое показалось ему.

  Лохматый посетитель пивной обернулся в профиль.

  "Да это, никак, Шибаев?" - спросил про себя Заплатин и подался немного вперед, чтобы признать - точно ли это его бывший товарищ по курсу.

  "Он, он!" - мысленно подтвердил Заплатин.

  Тот обернулся совсем лицом и отложил ту газету, которую читал. Теперь уже не могло быть никакого сомнения.

  Они оба разом поднялись со стульев и подошли друг к другу.

  - Вы, Шибаев? - первый спросил Заплатин.

  Они "пострадали" вместе, но не держались на "ты"; на первых двух курсах были мало знакомы.

  - Собственной особой! А вы, Заплатин, опять в этой сбруе?

  И он указал на пуговицы студенческого пальто.

  - Как видите. Рад вас встретить. Хотите ко мне пересесть? У меня будет поудобнее.

  - Ладно!

  Они сели друг против друга. Заплатин предложил еще по кружке пива. стр.584

  Его бывший однокурсник - когда он к нему внимательнее присмотрелся - сильно изменился. Неряшливая рыжеватая борода очень его старила. На нем были темные очки, скрывавшие его больные, воспаленные глаза. Он, должно быть, давно не был в бане - от него шел запах неопрятного тела. Руки - немытые, с грязными ногтями и жесткой кожей.

  Говорил он простуженным баском.

  - Вы давно здесь? Опять приняты? - спросил Заплатин, быстро оглянувшись кругом.

  - Нет, батенька, я с волчьим паспортом. Да, признаюсь, если б мне опять и дозволили носить звание студиозуса - я бы не прельстился.

  Все это было сказано с кислой усмешечкой несвежего рта с нездоровыми зубами.

  - Однако разрешено было вернуться сюда? - потише спросил Заплатин.

  - Временно, государь мой, временно. Да я и это не счел бы благополучием. Я в недалеких отсюда палестинах. Про Туслицы слыхали?

  - Да... это...

  - Во время оно гнездо фальшивых монетчиков и иных художников. Округа промысловая...

  - И вы?

  - В простых нарядчиках. Пандекты и всякие другие атрибуты - похерил. И повторяю: прими меня вот сейчас же и предоставь без экзамена свидетельство первого разряда - я бы пренебрег.

  - Почему же так, Шибаев?

  - А потому, что изверился, государь мой. Намедни, когда по Моховой шел мимо университета, - так меня стало с души воротить.

  - Вот как!

  - Уж я о порядках и не говорю. Каковы набольшие - такова и паства. Вот вы, как я знаю, были недурной парень. Ну, и поплатились, как следует. В студенческую братию я совсем изверился. Да и во всю нашу - с позволения сказать - интеллигенцию.

  Заплатин слушал и не возражал. То, что говорил этот "нарядчик" из штрафных студентов, - отвечало его настроению. И он сам не очень-то умилялся над своим голубым околышем и над всем, что еще не так давно манило его в "обетованную землю". стр.585

  - Хороши молодчики гарцуют по Москве? Д? Вчера меня такой на своем жеребце в яблоках чуть не разнес вот там, на перекрестке, у Газетного. Бобры, бирюзовые околыши... чем не "калегварды"?

  - Они давно уже завелись. Еще Салтыков насчет их прохаживался в печати. И тогда уже были белые подкладки, и теперь водятся в достаточном количестве.

  Заплатин выговорил все это вяло, точно нехотя.

  - Все едино! И те, что обшиваются в дешевых магазинах на Тверской, где строят студенческие формы. Все едино, братец ты мой! Пора покончить со всей этой маниловщиной.

  - Какой, Шибаев?

  - А вот насчет студента! Возводят его в какой-то чуть не мученический чин! И мы с вами пострадали, как принято говорить на жаргоне. А что ж из этого? Десятки, сотни, кроме нас. И что ж, Заплатин, - Шибаев подался к нему через стол, - как будто мы не знаем, сколько тут очутилось зрящего народа?..

  - Панургово стадо?

  - Именно! А самомнения-то во всех - ведрами, ушатами. Точно преторьянцы, состоящие при российском прогрессе... А я - прямо говорю - за целую дюжину таких избранников одного хорошего присучальщика не дам. Право слово!

  Год тому назад и даже полгода такие обличительные речи встретили бы в Заплатине сильный отпор. А он слушал не возмущаясь. Он точно забыл, что сам студент, что на нем пальто с позолоченными пуговицами, что его должна связывать с массой студентов особая связь.

  Но дрогнуло ли у него за последние месяцы сердце, прошлась ли дрожь по спине от высокого духовного волнения в аудитории, или в товарищеской беседе, на сходке, или на пирушке?

  Ни одного раза! И не потому только, что у него свой любовный недуг; и раньше, и в те минуты, когда его так сильно глодал червяк ревности, он ничего подобного не испытывал.

  И много раз ловил он себя, возвращаясь с Моховой, на таком чувстве - точно он канцелярист, идущий из присутственного места, где строчил "исходящие" и перебеливал отношения. стр.586

  - Вы куда же, синьор, собираетесь по окончании законом положенного срока? - с кривой усмешкой спросил Шибаев.

  - Не знаю, - проронил Заплатин.

  - В аблакаты небось? Или мечтаете об ученых хартиях? Оставят при университете? В магистранты потянетесь?

  - Где же... Надо иметь другие аттестации, да я и не готовил себя к ученой дороге.

  - Бросьте!

  - Что бросить?

  - Бросьте всю эту претенциозную канитель! Не стоит. Я вот в этот год, когда переменил окончательное свое обличье - и внутреннее и внешнее, - знаете, к какому выводу пришел?

  - К какому? - живее спросил Заплатин.

  Шибаев допил пиво, обтер пальцем пену на своих густых рыжих усах и крякнул.

  - А вот к какому, милый человек: интеллигенция там, на месте, где жизнь-то делает народ, ни к черту не годится.

  - Песня старая!

  - Постойте! Дайте досказать. Не приравнивайте вы меня, пожалуйста, к нашим охранителям дореформенного типа. Я говорю только, что мы, с нашей мозговой дрессировкой, ни к черту не годны там, где нужно дело делать. На первом на себе я убедился. И проклинаю - слышите, проклинаю! - все те учебные книги и книжонки, которые зубрил или штудировал гимназером и студентом.

  - Как же быть?

  - Бросить все, выкинуть из головы горделивую дурь, что я-ста - соль земли! Как бы не так! Вы просто кандидат на казенный или обывательский паек, потому что прошли через нелепую процедуру, именуемую экзаменом. Тьфу!

  Шибаев сильно плюнул на клеенчатый пол.

  И на это Заплатин не стал возражать. Он и сам не лучше этого смотрел на собственную особу как представителя интеллигенции.

  Но и продолжать беседу не было большой охоты.

  Они простились с бывшим однокурсником, даже не сказав друг другу своих адресов. Шибаев остался в пивной и заказал себе еще кружку пива. стр.587 XIII

  От двух до трех можно, наверное, застать Пятова в конторе, в городе.

  Туда и решил идти к нему Заплатин.

  Он захватил с собою свою работу. Книг и журналов накопилось много, и нести их было неудобно.

  Продумав ночью, до пятого часа, Заплатин решил, что завтра он должен иметь "нешуточный" разговор с Элиодором.

  Расчет его оказался верным. Пятов сидел в конторе.

  Когда его впустили туда, Элиодор ходил по конторе, а на диване сидел белокурый, большого роста - кажется, из немцев - коммерсант, в усах, бритый, старательно причесанный и одетый с иголочки. Воротничок и манжеты так и лоснились.

  - Присядьте на минутку! - указал хозяин Заплатину на кресло в стороне.

  Они торговались, и, кажется, уже довольно давно.

  Гость - вероятно, приказчик какого-то фабричного склада - покупал.

  Ему нужен был миткаль или что-то вроде этого. Он говорил совсем по-московски, без малейшего акцента, и раза два употребил в разговоре слова: "недохватка", "заминка" и "курса". Элиодор с усмешечкой в глазах ступал по паркетному полу конторы маленькими шагами, переваливаясь с боку на бок, и руки держал чисто хозяйским жестом - в карманах панталон.

  - Так как же, Элиодор Кузьмич?

  Блондин встал и оказался действительно огромного роста.

  - Как я сказал, Юлий Федорович! Это - самая крайняя расценка.

  - Дорожитесь... Ну, хоть полкопеечки бы сбросили.

  - Никак невозможно! Шесть с денежкой... Дешевле вы теперь не найдете нигде. Не у вас одних недохватка в миткале.

  - Мы это превосходно знаем!

  - Ergo! - пустил Элиодор латинский возглас. Стало быть, цена самая христианская.

  - Даже и полушки не скинете?

  - Не могу-с! стр.588

  Тут Пятов вынул правую руку из кармана и повер тел ладонью в воздухе.

  - Позвольте сообразить.

  - Да что же тут соображать, Юлий Федорович?

  - Четверть копейки на аршин. Это - обжект.

  - Конечно. Даром никто не даст.

  Заплатин слушал с полузакрытыми глазами, и его однокурсник, со всеми своими интеллигентными затеями, автор будущей книги об эстетических взглядах Адама Смита - выступил перед ним, как настоящее бытовое лицо.

  И как его короткие фразы: "не могу-с", "самая решительная цена", - отшибали рядами, амбарами, Ильинкой, Никольской, Варваркой! Этот, и влюбившись, не уступит "зря" полушки.

  Коммерсант ушел после крепкого пожатия и, на ходу, поклонился и Заплатину.

  - Что, голубчик, - спросил его Пятов, - небось про себя обличали вашего товарища в сквалыжничестве?

  Вместо ответа Заплатин только пожал слегка плечами.

  - В делах иначе никак нельзя. Вы думаете, четверть копейки - пустяки? А она в иные минуты составляет весьма непустяшную сумму. Для вас это - хотя вы ведь тоже из торгового сословия - тарабарская грамота. И для меня было так же еще каких-нибудь два года назад. Я отстранял себя от всего этого. Презирал. Глумился. И тем немало огорчал родителей, даже и матушку, которая была весьма приятно удивлена, когда я изъявил готовность вести дело и серьезно к нему присмотрелся. Слава Богу! Теперь мы охулки на руку не положим.

  - Верно! - выговорил одно слово Заплатин.

  - Да вот вам один эпизодец из моих студенческих годов. Тогда я, как настоящий интеллигент, зашибался дешевым альтруизмом. Вышла стачка на фабрике. Я и говорю матушке: накиньте им, значит, по гривенничку на кусок вот этого самого миткаля, который теперь до зарезу нужен на ситцевой фабрике Кранцеля. Что такое гривенник! Однако меня тогда не послушали - и прекрасно сделали... Вот теперь я знаю - что такое лишний гривенник на кусок миткаля.

  - А что? - спросил Заплатин. стр.589

  - Чистая потеря в семьдесят тысяч рублей из хозяйской прибыли.

  Заплатин промолчал. У него внутри шла такая работа, что он не хотел вступать в разговор с Пятовым до той минуты, когда придет его черед.

  - Ах, Заплатин! Знаете, какое я сделал открытие!

  - Как же я могу знать, Пятов?

  Тон у Заплатина был уже совершенно товарищеский, особенно в этом обмене фамилий, без имени-отчества.

  - А вот какое... Мне попался... у Дациаро - я заехал купить один этюд... заграничный и выбрать несколько фотографий... И вдруг вижу кабинетный портрет молодой женщины - скорее девушки... в бальном, с голыми руками и цветами. И в черных волосах. Оказывается, что я никогда не видал или забыл. Мы еще тогда были с вами в гимназии. Кого?

  - Вы мне все загадки задаете.

  - Помните, кровавая трагедия, зимой, в окрестностях Вены... наследник престола... эрцгерцог Рудольф...

  - Австрийский?

  - Да. И красавица Вечера. Баронесса Вечера - его пассия. Оба покончили с собою. И в ней я нашел поразительное сходство - с кем бы вы думали? С Надеждой Петровной! Уверяю вас! Да вот поглядите.

  Пятов побежал к бюро, выдвинул ящик и достал фотографию.

  - Я тогда прямо проехал сюда и оставил здесь. Посмотрите, посмотрите!

  Он потянул Заплатина за руку и подвел его ближе к окну.

  - Разве нет сходства? А? Этот нос? А ресницы? А поворот головы? Ведь и эта баронесса Вечера была, по матери, родом откуда-то из Далмации, кажется, или из Хорватии.

  - Что-то действительно есть, - пробормотал Заплатин.

  - Как что-то! Все! И контур шеи, падение плеч! Смотрите эту линию. Поразительно! И усмешка рта, такого же пышного!

  Губы Пятова слегка даже причмокнули, глаза бегали по фотографии, подергиваясь масляной влагой.

  В эту минуту Заплатину хотелось оттолкнуть его и бросить ему в лицо увесистое слово.

  Но он сдержал себя. стр.590

  Не выпуская фотографии из одной руки, Пятов подвел его к дивану, где сидел перед тем немец, и сам присел, повернувшись к нему всем своим жирным туловищем.

  - Вы не поедете к себе домой?

  - Нет, не поеду.

  - А что же так? Может быть... недохватка? Так, пожалуйста, Заплатин, что же вы стесняетесь... Хотите маленький аванс?.. А может, я уже вам должен?

  "Желаешь меня удалить, значит?" - подумал Заплатин и высвободил руку из его пухлой руки.

  - И вообще, голубчик... я все собирался поговорить с вами о вашей карьере. Вы - человек кабинетного труда. Вам прямая дорога - на кафедру. Но для этого надо... чтобы вас оставили при университете.

  - Я не добиваюсь.

  - Знаю... Да и не такие нынче времена. Вдобавок вы не можете быть на очень хорошем счету у высшего начальства. Надо время... когда все уляжется и забудется.

  "Куда же ты пробираешься?" - спросил про себя Заплатин, сидя с опущенной головой.

  - Своих средств у вас нет... настолько. Нужна поездка за границу... нужно по меньшей мере два года обеспеченной жизни. И тогда диссертация готова. Так ли? Вот я могу писать мою книгу хоть десять лет. Над нами не каплет. А вам - нельзя. И было бы крайне прискорбно, если бы вы принуждены были искать места или идти в помощники к адвокату. С какой стати?

  "Кто тебя научил? - похолодев, вскричал про себя Заплатин. - Надя? Чтобы отделаться от меня?"

  В глазах у него стали вращаться круги и в ладонях рук заползали мурашки.

  - Так вот я и хотел, добрейший Иван Прокофьич, предложить вам... по приятельству... как ваш однокурсник... Вы, конечно, выдержите экзамен по первому разряду. Два года обеспеченного существования... Это был бы простой заем... а вовсе не одолжение. Вы понимаете... Я не хочу корчить из себя мецената. А с другой стороны, мы с вами не в таких дружеских отношениях, чтобы я мог себе позволить делиться с вами моим избытком.

  Речь Пятова так и лилась. Он ласково улыбался глазами и пальцами правой руки все дотрагивался до борта сюртука Заплатина. стр.591

  Тот дольше не мог молчать.

  - Покорно спасибо! - глухо выговорил он и встал во весь рост.

  Пятов оставался на диване.

  - Вы это сказали таким тоном...

  - Не знаю. Но позвольте спросить вас, господин Пятов, - вы считаете меня идиотом? Да?

  - С какой стати?

  - Нет, ответьте мне сначала: идиотом? Вы измыслили такую тонкую комбинацию и думаете, что я ничего не пойму? Вы предлагаете мне сначала удалиться на вакацию, а потом взять у вас содержание на два года и уехать в Германию? Так ведь?

  - Что же тут обидного?

  - Довольно, господин Пятов! Ни в каких ваших подачках я не нуждаюсь.

  - Это ни с чем не сообразно! - брезгливо проговорил Пятов, поднявшись с дивана, и повел плечами.

  - Довольно! - глухо крикнул Заплатил. - Не нужно мне вашей подачки. И вашу гнусную, селадонскую комбинацию вижу насквозь. Что ж, скажите, вы сделали мне это благородное предложение с согласия Надежды Петровны?

  - Вовсе нет! - почти взвизгнул Пятов. - Это наше с вами дело... дело партикулярное.

  - Может быть, может быть!

  Губы вздрагивали у Заплатина.

  - И вам одному пришла эта счастливая мысль?

  - Но почему вы так к этому отнеслись? Кажется, тут, кроме моего товарищеского участия, нет ничего?

  - Не нуждаюсь я в вашем участии, Пятов. Но повторяю: я идиотом никогда не был. И как бы к вам в настоящую минуту ни относилась Надежда Петровна, я вам прямо, по-студенчески, говорю: вы ведете себя недостойно.

  - Продолжайте!

  Пятов отступил два шага назад и стал спиной к бюро, опираясь на его борт своим корпусом.

  - Да. Недостойно! Я слова своего не беру.

  - Почему же, смею спросить вас!

  - Систематически развращать молодую девушку, показывая ей... какие вы на нее имеете виды?

  - А вы почему знаете, Заплатин, какие именно?

  - И вам известно, что она невеста другого! стр.592

  - А - вот оно что! Wo liegt des Pudels Kern! Слы хали немецкую поговорку?.. Она - ваша невеста? Я это знаю и, кроме внимания, ей ничего не оказывал.

  - Да, зазывая ее к себе на завтраки, с глазу на глаз.

  - Что ж такого! Это не свидание в cabinet particulier. Вы изволите говорить, что я ее систематически развращаю? Ха, ха! Позвольте мне вам доложить, милейший Заплатин, что она нас обоих, как бы это выразить... Вам известно французское выражение: elle va nous rouler?.. Оставим фразы. Девушке этой двадцать лет, она на полной свободе, она - ваша невеста до тех пор, пока ей это угодно.

  - А вы - другой претендент?

  - Я не обязан вам отчетом в своих намерениях. Отец ее мог бы мне задавать такие вопросы. Нынче не те времена, милейший Заплатин. Мой приятель, товарищ по лицею, привез в деревню к невесте шафера и отлучился на одну неделю. А шафер прилетел к нему объявить, что оная девица желает иметь мужем его, а не первого жениха. И это в лучшем дворянском обществе... на глазах у родителя... Ergo, - выговорил Пятов таким же звуком, как и в разговоре с немцем, когда он торговался из-за полкопейки на аршин миткаля.

  - Вы не смеете так говорить! Это цинизм! - задыхаясь, выговорил Заплатин, подаваясь к нему.

  - Потише! Вы, во-первых, у меня; а во-вторых, я, повторяю, не обязан вам ни каким-либо объяснением, ни оправданием. Если вы позволите себе сказать хоть одно оскорбительное слово - предупреждаю вас, что я шутить не буду. Я стреляю не хуже всякого парижского журналиста.

  - Вот как!

  Заплатину все эти вызывающие фразы и фигура Элиодора показались вдруг очень забавны.

  Он подошел к дивану, взял тетрадку и, подавая ее, сказал:

  - Вот моя работа. Книги и прочее пришлю с посыльным. Мы в расчете. Больше я на вас работать не желаю.

  - На здоровье!

  - Вы, пожалуй, правы. Если между вами и этой особой был уговор насчет устройства моей судьбы, то с моей стороны слишком наивно изображать из стр.593 себя рыцаря. И я скажу - на здоровье. На то у вас и тятенькины миллионы, и денежка, которую вы сейчас выторговали у немца за миткаль - тоже пригодится.

  Пухлые бритые щеки Пятова стало подергивать; но красные губы силились улыбаться. Одной ногой он нервно дрыгал, сохраняя все ту же позу на краю письменного стола.

  - Счастливо оставаться! - кинул ему Заплатин, берясь за свою фуражку.

  - Доброго здоровья! У вас, должно быть, нервы не в порядке. А насчет той особы будьте благонадежны. Она окажется посильнее нас обоих.

  Что-то еще сказал Пятов; но Заплатин уже не слыхал этих слов, и только на улице морозный воздух, пахнув ему в лицо, освежил голову и заставил овладеть собою. XIV

  Дни летели у Нади Синицыной так быстро, что она точно теряла им счет.

  Давно ли выпал первый снег, а теперь уже и Новый год позади.

  Она вспомнила о Новом годе только за день до него - так она была увлечена репетициями в кружке пьесы, где ей сразу дали главную роль.

  Вспомнила и о Ване Заплатине, забежала к нему, не застала дома, хотела написать записку - и не написала.

  А в тот же день вечером она - на репетиции условилась отужинать в складчину и встретить Новый год на сцене.

  Пригласить его она не могла. Ему слишком противно ее театральство, а если и придет, то будет хмур и неприятен, пожалуй, еще к кому-нибудь приревнует.

  Так и пролетел Новый год.

  Она забежала домой на минутку, под вечер, чтобы переодеться - и опять на репетицию.

  Репетировать будут в первый раз с обстановкой, и она уже приготовила себе платье, в котором должна "создать" эту роль.

  Это выражение она уже употребляет. стр.594

  Хозяйкой своей меблировки Надя очень довольна. С горничной она ладит, комнаты содержатся чисто, и полная свобода насчет возвращения домой в поздние часы.

  И еда - сносная.

  Только что она перешла в свою спаленку - достать платье, в котором будет играть, - из коридора постучали.

  Это ее немного удивило. Прислуга никогда не стучит; а никого постороннего она не ждала.

  - Войдите! - громко крикнула она, не выходя в первую комнату, где у нее стояло и пианино.

  Послышались мужские шаги. Она их сейчас же узнала.

  - Это ты... Ваня? - окликнула она.

  - Я, - ответил Заплатин глухо.

  - Сейчас... подожди.

  Надя положила платье на кровать и вышла к нему в первую комнату.

  Заплатин вошел прямо в пальто и, у двери, стал снимать калоши, оставаясь еще в фуражке.

  - Здравствуй... С Новым годом. Мы давненько не видались.

  - Давненько, - повторил Заплатин и стал снимать пальто.

  - Садись... вот сюда! - пригласила она его на угловой диван. - Ты все время был в Москве?

  - А то где же?

  - Я к тебе заходила... Тебе говорили?

  - Нет, никто не говорил.

  - Как же, я была... Думала встретить с тобою Новый год.

  - Думала? - переспросил Заплатин с особым выражением.

  - Мы встречали целой компанией на сцене, после репетиции. Я, признаюсь, боялась, что тебе будет неприятно в этой компании.

  Она не договорила. Заплатин сидел, не глядя на нее прямо, и перебирал в руках околыш фуражки; потом бросил ее на стул, рядом, и тогда обернулся к ней лицом.

  Оно почти испугало Надю.

  - Что с тобой, Ваня? Ты нездоров?

  - Послушай, - начал он вздрагивающим голосом, - зачем ты так поступаешь со мною? стр.595

  Как будто испугавшись, она встала и отошла к окну.

  - Как?

  И он быстро поднялся.

  - Вы с Элиодором Пятовым, твоим теперешним покровителем, надумали средство устранить меня... совсем, когда кончу курс.

  - Не понимаю, что ты говоришь, Ваня. Как устранить?

  - Не лги, ради Создателя! Не лги! - крикнул он и весь задрожал.

  - Я не понимаю, что ты говоришь, - повторила она сильным голосом и, чтобы показать ему, что она его не боится, сделала к нему два шага.

  - Не понимаешь?.. Ха, ха! Из каких же это побуждений - из любви ко мне, что ли, Пятов на той неделе стал предлагать мне - содержать меня, на свой счет, целых два года, чтобы я ехал за границу и готовился там на магистра?

  - Я в первый раз слышу это.

  - А я не верю тому, что ты говоришь. Расчет, кажется, ясен - он хочет удалить меня, чтобы я не торчал тут, чтобы ты попалась ему в сети.

  - Да я-то тут при чем, скажи на милость? - возразила Надя, начинавшая приходить в себя.

  - Как будто ты до сих пор не понимаешь, какие виды он на тебя имеет!

  - Это его дело! Может, и замечаю. Но я им не увлечена.

  - А бегаешь к нему, принимаешь от него завтраки, пьешь шампанское, берешь с него деньги за пустяшные переводы. И все это ты делаешь так, бессознательно, не понимая, чем все это отзывается? Ах, Надя, Надя!

  Он почти упал на диван и опустил голову на подушку.

  Надя ждала, что он зарыдает. Она присела на диван и начала говорить мягче, дотронулась рукой до его плеча.

  - Постыдись, Ваня! Твоя ревность - просто безумие. Ты отравляешь жизнь и себе и мне.

  - Молчи, молчи! Ради Бога! - закричал он. - Ты теряешь всякую совесть. Довела себя до того, что он - этот отвратительный хищник - говорит о тебе стр.596 как о прожженной интриганке, которая - по его выражению - нас обоих проведет и выведет. И он имеет на это право. Ты им пользуешься теперь, имеешь виды и на будущее! В твоем отвратительном актерском мире и нельзя иначе ни чувствовать, ни поступать!

  Слезы душили его. Он их глотал и с трудом мог бросать слова.

  - Ты кончил? - спросила Надя.

  - И то, что ты мне скажешь в оправдание, я не могу принять. Слышишь, не могу!

  - Не принимай - твоя воля. Ну, хорошо, я - прожженная кокетка, хищница - под стать Элиодору Пятову, бездушная актерка! Так ведь? Но что же я такое сделала? Познакомил меня с Пятовым ты... Ты и привез меня к нему. Он помог мне попасть на курсы. Я ему за это благодарна. Да, благодарна. Вот мое настоящее призвание, а не курсы истории или ботаники. Тайно от тебя я к нему не бегала. Я тебе говорила про тот завтрак. Говорила или нет? - почти гневно крикнула Надя, подняв голову. Он не ответил.

  - Неужели у тебя так память отшибло? Ну да, я ему нравлюсь, и даже очень. Но я им не увлекаюсь и не увлекусь. И это я тебе говорила.

  - Так ты желаешь, - перебил он с искаженным лицом, - чтобы я сделался твоим пособником... вроде тайного альфонса, и чтобы мы вместе обрабатывали и теперь, и впоследствии московского туза-мецената? Так, что ли?

  - Ты с ума сошел!

  - Нет, я правду говорю. Может быть, ты его и доведешь до того, что он поставит тебе вопрос ребром: желаете быть женой Элиодора Пятова или заурядного бедняка Заплатина? Он и теперь уже не сомневается в твоем ответе.

  - А ты?

  Голос Нади дрогнул.

  - Какое же может быть сравнение между нами для тебя, если он согласится оставить тебя на сцене? Я - и миллионщик меценат!

  Заплатин порывисто схватил себя за голову обеими руками выше затылка, потом обернулся лицом к Наде и, близко придвинувшись, бросил ей:

  - Скажи теперь... скажи! Кого ты выберешь? стр.597

  - Не знаю, - ответила она твердо и с недобрым блеском в глазах. - Ты так ведешь себя со мною, что другая бы на моем месте сейчас же разорвала с тобой. Так слишком делается тяжело, Иван Прокофьич, продолжала она, меняя тон. - Я уже говорила вам не один раз, что в рабстве не желаю быть ни у кого. Оттого что девушка обручилась с вами - она должна всю жизнь свою закабалить? Для нее открывается чудная дорога, а вы смотрите на дорогое ей дело как на гадость, на разврат! И считаете еще себя большого развития человеком... Интеллигент! Нечего сказать!

  Она прошлась по комнате взад и вперед и опять села на диван.

  Заплатин сидел все в той же позе, охватив сзади низко опущенную голову обеими руками, и нервно, ритмично качал ее.

  И вдруг он опустился на пол, подполз к коленям Нади и, упав на них головой, зарыдал.

  Она не отталкивала его.

  - Прости! - с трудом выговаривал он. - Я безумный. Не могу совладать с собою. Пойми ты это, Надя. Ежели бы тебя забрало такое же чувство, ты бы поняла и простила.

  Он стал целовать ее руки, все еще стоя на коленях.

  Ей сделалось жаль его больше, чем в другие разы, когда между ними выходили сцены.

  - Нельзя так, Ваня! - гораздо мягче заговорила она. - Ну... встань, сядь сюда... Поговорим ладком. У меня есть еще полчаса свободных... Ты не возмущайся - я не могу манкировать этой репетицией. Она вроде генеральной.

  Он слушал ее с отуманенной головой. Но его сейчас же кольнуло в сердце ее актерское слово.

  В его душе - ад; а она может ему уделить только полчаса, и ей нельзя "манкировать" грошовой любительской репетицией.

  Вот что предстоит ему всю жизнь, если она и останется ему формально верна и будет его женой, когда он сдаст экзамен.

  "Всю жизнь!" - внутренне крикнул он.

  Руку его держала Надя и, склонясь к нему головой, еще мягче говорила:

  - Надо ладиться, Ваня! Всякому свое. Ты будешь стр.598 профессор, чиновник или там адвокат... Я не стану требовать, чтобы ты из-за меня портил свою дорогу. Разумеется, хорошо будет жить всегда вместе, круглый год. Но случиться может, что и нельзя будет. Придется на сезон... зимний или летний... в разделку. Как же иначе быть?

  - Как же быть! - точно про себя повторил Заплатин, и его глаза смотрели в пространство.

  - Все от нас самих будет зависеть. От согласия... от доверия. А без этого на что же мы пойдем... поженившись? На ад кромешный?

  Он крепко сжал ее руку и повернулся к ней лицом.

  - Ты правду говоришь, Надя. Ад кромешный. И я должен тебя от него избавить.

  - Как же это... Ты?

  - По-другому любить не могу. Ты сама видишь. А это гадко - так ревновать. Дальше пойдет еще хуже, когда ты поступишь на сцену. Не о себе я должен думать, а о тебе, Надя... Переделать себя я не буду в силах до тех пор, пока ты мне дорога... как любимое существо.

  - Надо себя побороть, Ваня.

  - Выслушай меня до конца!..

  Он перевел дыхание и стал говорить медленнее, сдерживая слезы.

  - Не в состоянии я буду мириться с тем миром, куда тебя тянет, Надя. Хотя бы ты была с талантом Дузе. Нельзя такому человеку, как я, быть мужем актрисы. Не свои мучения страшат меня, Надя, а то, что я тебе буду вечной помехой. И вот видишь, не способен я в эту минуту ставить такой вопрос: либо я, либо твоя сцена. Я должен отказаться, а не ты.

  Он обнял ее и опять беззвучно зарыдал. Надя чувствовала, как вздрагивает все его тело.

  - Это ты... не зря, Ваня? - чуть слышно вымолвила она, чувствуя, как у нее в груди точно все захолодело.

  Долго не мог он ничего произнести, потом отнял руки и откинул голову на спинку дивана.

  - Не вини себя ни в чем, - начал он. - Откажись ты сейчас от сцены - я на это не пойду.

  - Значит, ты сам разрываешь то, что между нами есть? стр.599

  Не было раздирающего горя в звуках голоса Нади. Она была сражена - и только, и способна на жертву. Но внутренний голос подсказывал ей - кто из них сильнее любит другого: она или ее жених.

  - Так лучше, Надя! Жертвы не хочу! Свобода тебе нужна теперь как воздух.

  Трепетной рукой он начал снимать с пальца обручальное кольцо.

  - Зачем? - почти испуганно спросила она, заметив это.

  - Не нужно никаких напоминаний. И ты сними... отдай мне. Чтобы ничто тебя не мучило.

  - Ваня! Милый! Ты так меня...

  Не договорив, Надя со слезами бросилась обнимать его.

  Но оба бесповоротно сознавали, что иначе нельзя.

  - Так лучше, - повторял он, стараясь придать своему тону более твердости.

  И, отодвинувшись в угол, он спросил:

  - Не пора ли тебе на репетицию? Иди. Может, переодеться нужно.

  Время было действительно на счету. Через полчаса соберутся, и ей выходить в первом же явлении.

  - Иди.

  Они разом поднялись. Он положил ей обе руки на плечи и поцеловал в лоб.

  - Это в последний раз! - прошептал он. - Но помни, Надя... когда ты почувствуешь, что ты на краю того оврага, куда так легко скатиться на сцене... помни, что у тебя остался товарищ... только товарищ, Иван Заплатин. Пошли за ним, когда еще не поздно.

  Оба тихо заплакали. XV

  Подъезжая к Москве, Заплатин проснулся. Он задремал, должно быть, не больше как на полчаса. А ночь спал дурно.

  Сквозь полузамерзлые окна вагона проникал розовый свет морозного утра. В его отделении - для некурящих - было

  пусто. На одном диване, стр.600 уткнувшись в подушку, спал пассажир, прикрытый шинелью.

  Под колыхание поезда перед Заплатиным стали проходить картины его приволжской родины. Еще вчера он ехал на закате солнца по реке, вдоль длинных полыней. Кое-где лед потрескивал. Лошади бежали бойко. Ямщик в верблюжьем "озяме", с приподнятым большим воротником и в серой барашковой шапке, держался еле-еле на облучке кибитки, то и дело покрикивал: "Эх вы, родимые!" - с местным "оканьем", которое и у Заплатина еще сохранилось в некоторых словах, и правой рукой в желтой кожаной рукавице поводил в воздухе, играя концами ременных вожжей.

  От городка до "губернии" нет еще до сих пор чугунки и считается тридцать три версты, а по льду и меньше.

  Хорошо было ехать по накатанному пути. Полоса нежного заката тянулась то справа, то левее, меняясь с изгибами берега.

  Справа все время поднимался нагорный берег, то покрытый сплошь снегом, то с хвойным лесом.

  Тихо было на реке. Изредка попадались деревенские пошевни с мужиком в овчине и шапке с ушами или целый обоз. Кое-где у берега зимовала расшива или пароход.

  Воздух был прозрачный, с порядочным морозом. От пристяжных шел пар. Они подпрыгивали в своих веревочных постромках с подвязанными в виде жгутов хвостами.

  Ехал он с побывки, после двух недель безмятежного житья при матери, в их домике, на самой набережной. Она была сильно обрадована его внезапным приездом; только потужила немножко, что ее Ваня не встретил с ней Нового года.

  Но она сейчас же стала особенно взглядывать на него. Должно быть, и в самом деле вид у него был нехороший. Она думала даже, что он долго лежал больной и скрыл это от нее.

  О том, что он больше не жених Нади, он ей в первые дни не говорил. Но не выдержал, да и нельзя же было не предупредить ее.

  Не обвиняя ни в чем Надю, он взял все на себя, напирая на то, что они настолько разошлись во всем, что брак в этих условиях немыслим. стр.601

  Мать его уже знала от отца Нади, что она желает посвятить себя сцене, и призналась ему, что это ее стало тревожить.

  - Разве можно связывать свою судьбу... с актрисой? - сказала она ему в первый же их разговор об этом.

  Но она не верила тому, что он - по доброй воле отказался от невесты. Не таков ее Ваня!

  Спросила она его - как же быть с отцом Нади, пойдет ли к нему объясниться?

  - Если он пожелает - пойду, - ответил он. А первый не буду являться. Надя ему сама напишет или уже написала.

  Они с ним так и не видались.

  И все эти две с лишком недели он ни у кого из местных обывателей не был в гостях, а только бродил, и днем и под вечер, по набережной, уходя далеко на реку, толкался в народе в дни базаров.

  Студенческой формы он не носил, а ходил в полушубке.

  Сколько раз припомнились ему сердитые речи его однокурсника Шибаева.

  Никогда еще до сих пор не чувствовал он того, как гимназия и университет удалили его от жизни, вот от всего этого местного люда, всего края. Очень уж он ушел в книги, в чисто мозговые интересы, чересчур превозносил интеллигенцию.

  Разве Шибаев не прав? Останься он - полтора года - с полным "волчьим паспортом", он был бы вышиблен из своих "пазов", превратился бы в умственного пролетария, ненужного неудачника, читавшего книжки, с десятком отметок по переходным экзаменам, с головой, набитой теориями, рядами фактов и цифр, ничего общего с жизнью народа не имеющих.

  И в первый же раз пришла ему мысль, что было бы лучше, если б его тогда выслали из Москвы, без надежды на возможность нового поступления в студенты.

  Теперь он уже к чему-нибудь да