Аверченко Аркадий Тимофеевич - Избранные рассказы

  

  

   Автобiография

   Курильщики опiума

   Еврейскiй анекдотъ

   Преступники

   Одинокiй Гржимба

   Дитя

   Городовой Сапоговъ

   Гераклъ

   Славный ребенокъ

  

  

   Еще за пятнадцать минутъ до рожден³я я не зналъ что появлюсь на бѣлый свѣть. Это само по себѣ пустячное указан³е я дѣлаю лишь потому, что желаю опередить на четверть часа всехъ другихъ замѣчательныхъ людей, жизнь которыхѣ съ утомительнымъ однообраз³емъ описывалась непременно съ момента рожден³я. Ну, вотъ.

   Когда акушерка преподнесла меня отцу, онъ съ видомъ знатока осмотрѣлъ то, что я изъ себя представлялъ, и воскликнулъ:

   - Держу пари на золотой, что это мальчишка!

   - Старая лисица!- подумалъ я, внутренно усмѣхнувшись,- ты играешь навѣрняка.

   Съ этого разговора и началось наше знакомство, а потомъ и дружба.

   Изъ скромности я остерегусь указать на тотъ фактъ, что въ день моего рожден³я звонили въ колокола, и было всеобщее народное ликован³е. Злые языки связывали это ликован³е съ какимъ-то большимъ праздникомъ, совпавшимъ съ днемъ моего появлен³я на свѣтъ, но - я до сихъ поръ не понимаю - при чемъ здѣсь еще какой-то праздникъ?

   Приглядѣвшись къ окружающему, я рѣшилъ, что мнѣ нужно, первымъ долгомъ, вырости. Я исполнялъ это съ такимъ тщан³емъ, что къ восьми годамъ увидѣлъ однажды отца, берущимъ меня за руку. Конечно, и до этого отецъ неоднократно бралъ меня за указанную конечность, но предыдущ³я попытки являлись не болѣе, какъ реальными симптомами отеческой ласки. Въ настоящемъ же случаѣ онъ, кромѣ того, нахлобучилъ на головы себѣ и мнѣ по шляпѣ - и мы вышли на улицу.

   - Куда это насъ черти несутъ?- спросилъ я съ прямизной, всегда меня отличавшей.

   - Тебѣ надо учиться.

   - Очень нужно! Не хочу учиться.

   - Почему?

   Чтобы отвязаться, я сказалъ первое, что пришло въ голову:

   - Я боленъ.

   - Что у тебя болитъ?

   Я перебралъ на память все свои органы выбралъ самый нѣжный:

   - Глаза.

   - Гм... Пойдемъ къ доктору.

   Когда мы явились къ доктору, я наткнулся на него, на его пац³ента и свалилъ маленьк³й столикъ.

   - Ты, мальчикъ, ничего рѣшительно не видишь?

   - Ничего, - отвѣтилъ я, утаивъ хвостъ фразы, который докончилъ въ умѣ:

   - ... хорошаго въ ученьи.

   Такъ я и не занимался науками.

  

  

   Легенда о томъ, что я мальчикъ больной, хилый, который не можетъ учиться - росла и укрѣплялась, и больше всего объ этомъ заботился я самъ.

   Отецъ мой, будучи по професс³и купцомъ, не обращалъ на меня никакого вниман³я, такъ какъ по горло быль занять хлопотами и планами: какимъ бы образомъ поскорѣе разориться? Это было мечтой его жизни, и нужно отдать ему полную справедливость - добрый старикъ достигъ своихъ стремлен³й самымъ безукоризненымъ образомъ. Онъ это сдѣлалъ при соучаст³и цѣлой плеяды воровъ, которые обворовывали его магазинъ, покупателей, которые брали исключительно и планомѣрно въ долгъ, и - пожаровъ, испепелявшихъ тѣ изъ отцовскихъ товаровъ, которые не были растащены ворами и покупателями.

   Воры, пожары и покупатели долгое время стояли стѣной между мной и отцомъ: и я такъ и остался бы неграмотнымъ, если бы старшимъ сестрамъ не пришла въ голову забавная, сулившая имъ массу новыхъ ощущен³й, мысль: заняться моимъ образован³емъ. Очевидно, я представлялъ изъ себя лакомый кусочекъ, такъ какъ изъ-за весьма сомнительнаго удовольств³я освѣтить мой лѣнивый мозгъ свѣтомъ знан³я - сестры не только спорили, но однажды даже вступили въ рукопашную, и результатъ схватки - вывихнутый палецъ - нисколько не охладилъ преподавательскаго пыла старшей сестры Любы.

   Такъ,- на фонѣ родственной заботливости, любви, пожаровъ, воровъ и покупателей - совершался мой ростъ, и развивалось сознательное отношен³е къ окружающему.

  

  

   Когда мнѣ исполнилось 15 лѣтъ, отецъ, съ сожалѣн³емъ распростивш³йся съ ворами, покупателями и пожарами, однажды сказалъ мнѣ:

   - Надо тебѣ служить.

   - Да я не умѣю,- возразилъ я, по своему обыкновен³ю, выбирая такую позиц³ю, которая могла гарантировать мнѣ полный и безмятежный покой.

   - Вздоръ!- возразилъ отецъ.- Сережа Зельцеръ не старше тебя, а онъ уже служитъ!

   Этотъ Сережа былъ самымъ большимъ кошмаромъ моей юности. Чистеньк³й, аккуратный нѣмчикъ, нашъ сосѣдъ по дому, Сережа съ самаго ранняго возраста ставился мнѣ въ примѣръ, какъ образецъ выдержанности, трудолюб³я и аккуратности.

   - Посмотри на Сережу,- говорила печально мать.- Мальчикъ служить, заслуживаетъ любовь начальства, умѣетъ поговорить, въ обществѣ держится свободно, на гитарѣ играетъ, поетъ... А ты?

   Обезкураженный этими упреками, я немедленно подходилъ къ гитарѣ, висѣвшей на стѣнѣ, дергалъ струну, начиналъ визжать пронзительнымъ голосомъ какую-то невѣдомую пѣсню, старался "держаться свободнѣе", шаркая ногами по стѣнамъ, но - все это было слабо, все было второго сорта. Сережа оставался недосягаемъ!

   - Сережа служить, а ты еще не служишь...- упрекнулъ меня отецъ.

   - Сережа, можетъ быть, дома лягушекъ ѣстъ,- возразилъ я, подумавъ.- Такъ и мнѣ прикажете?

   - Прикажу, если понадобится! - гаркнулъ отецъ, стуча кулакомъ по столу.- Чор-ртъ возьми! Я сдѣлаю изъ тебя шелковаго!

   Какъ человѣкъ со вкусомъ, отецъ изъ всѣхъ матер³й предпочиталъ шелкъ, и другой матер³алъ для меня казался ему неподходящимъ.

  

  

   Помню первый день моей службы, которую я долженъ быль начать въ какой-то сонной транспортной конторѣ по перевозкѣ кладей.

   Я забрался туда чуть ли не въ восемь часовъ утра и засталъ только одного человѣка въ жилетѣ безъ пиджака - очень привѣтливаго и скромнаго.

   - Это, навѣрное, и есть главный агентъ,- подумалъ я.

   - Здравствуйте!- сказалъ я, крѣпко пожимая ему руку.- Какъ дѣлишки?

   - Ничего себѣ. Садитесь, поболтаемъ!

   Мы дружески закурили папиросы, и я завелъ дипломатичный разговоръ о своей будущей карьерѣ, разсказавъ о себѣ всю подноготную.

   Неожиданно сзади насъ раздался рѣзк³й голосъ:

   - Ты что же, болванъ, до сихъ поръ даже пыли не стеръ?!

   Тотъ, въ комъ я подозрѣвалъ главнаго агента, съ крикомъ испуга вскочилъ и схватился за пыльную тряпку. Начальническ³й голосъ вновь пришедшаго молодого человѣка убѣдилъ меня, что я имѣю дѣло съ самимъ главнымъ агентомъ.

   - Здравствуйте,- сказалъ я. - Какъ живете-можете? (Общительность и свѣтскость по Сережѣ Зельцеру).

   - Ничего, - сказалъ молодой господинъ.- Вы нашъ новый служащ³й? Ого? Очень радъ!

   Мы дружески разговорились и даже не замѣтили, какъ въ контору вошелъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, схвативш³й молодого господина за плечо и рѣзко крикнувш³й во все горло:

   - Такъ то вы, дьявольск³й дармоѣдъ, заготовляете реестры? Выгоню я васъ, если будете лодырничать!

   Господинъ, принятый мною за главнаго агента, поблѣднѣлъ, опустилъ печально голову и побрелъ за свой столъ. А главный агентъ опустился въ кресло, оттянулся на спинку и сталъ преважно разспрашивать меня о моихъ талантахъ и способностяхъ.

   - Дуракъ я,- думалъ я про себя.- Какъ я могъ не разобрать раньше, что за птицы мои предыдущ³е собесѣдники. Вотъ этотъ начальникъ - такъ начальникъ! Сразу ужъ видно!

   Въ это время въ передней послышалась возня.

   - Посмотрите, кто тамъ?- попросилъ меня главный агентъ.

   Я выглянулъ въ переднюю и успокоительно сообщилъ:

   - Какой-то плюгавый старичишка стягиваетъ пальто.

   Плюгавый старичишка вошелъ и закричалъ:

   - Десятый часъ, а никто изъ васъ ни чорта не дѣлаетъ!! Будетъ ли когда-нибудь этому конецъ?!

   Предыдущ³й важный начальникъ подскочилъ въ креслѣ, какъ мячъ, а молодой господинъ, названный имъ до того, "лодыремѣ", предупредительно сообщилъ мнѣ на ухо:

   - Главный агентъ притащился. Такъ я началъ свою службу.

  

  

   Прослужилъ я годъ, все время самымъ постыднымъ образомъ плетясь въ хвостѣ Сережи Зельцера. Этотъ юноша получалъ 25 рублей въ мѣсяцъ, когда я получалъ 15, а когда и я дослужился до 25 рублей - ему дали сорокъ. Ненавидѣлъ я его, какъ какого-то отвратительнаго, вымытаго душистымъ мыломъ паука...

   Шестнадцати лѣтъ я разстался со своей сонной транспортной конторой и уѣхалъ изъ Севастополя (забылъ сказать - это моя родина) на как³е-то каменноугольные рудники. Это мѣсто было наименѣе для меня подходящимъ, и потому, вѣроятно, я и очутился тамъ по совѣту своего опытнаго въ житейскихъ передрягахъ отца...

   Это былъ самый грязный и глухой рудникъ въ свѣтѣ. Между осенью и другими временами года разница заключалась лишь въ томъ, что осенью грязь была тамъ выше колѣнъ, а въ другое время - ниже.

   И всѣ обитатели этого мѣста пили, какъ сапожники, и я пилъ не хуже другихъ. Населен³е было такое небольшое, что одно лицо имѣло цѣлую уйму должностей и занят³й. Поваръ Кузьма былъ въ то же время и подрядчикомъ и попечителемъ рудничной школы, фельдшеръ былъ акушеркой, а когда я впервые пришелъ къ извѣстнѣйшему въ тѣхъ краяхъ парикмахеру, жена его просила меня немного обождать, такъ какъ супругъ ея пошелъ вставлять кому-то стекла, выбитыя шахтерами въ прошлую ночь.

   Эти шахтеры (углекопы) казались мнѣ тоже престраннымъ народомъ: будучи, большей частью бѣглыми съ каторги, паспортовъ они не имѣли и отсутств³е этой непремѣнной принадлежности росс³йскаго гражданина заливали - съ горестнымъ видомъ и отчаян³емъ въ душѣ - цѣлымъ моремъ водки.

   Вся ихъ жизнь имѣла такой видъ, что рождались они для водки, работали и губили свое здоровье непосильной работой - ради водки, и отправлялись на тотъ свѣтъ при ближайшемъ участ³и и помощи той же водки...

   Однажды ѣхалъ я передъ Рождествомъ съ рудника въ ближайшее село и видѣлъ рядъ черныхъ тѣлъ, лежавшихъ безъ движен³я на всемъ протяжен³и моего пути; попадались по-двое, по-трое черезъ каждые 20 шаговъ.

   - Что это такое?- изумился я.

   - А шахтеры,- улыбнулся сочувственно возница. - Горилку куповалы у селѣ. Для Божьяго праздничку.

   - Ну?

   - Тай не донесли. На м³ст³ высмоктали. Ось какъ!

   Такъ мы и ѣхали мимо цѣлыхъ залежей мертвецки пьяныхъ людей, которые обладали, очевидно, настолько слабой волей, что не успѣвали даже добѣжать до дому, сдаваясь охватившей ихъ глотки палящей жаждѣ тамъ, гдѣ эта жажда ихъ застигала. И лежали они въ снѣгу, съ черными безсмысленными лицами, и если бы я не зналъ дороги до села, то нашелъ бы ее по этимъ гигантскимъ чернымъ камнямъ, разбросаннымъ гигантскимъ мальчикомъ-съ-пальчикомъ на всемъ пути.

   Народъ этотъ былъ, однако, по большей части, крѣпк³й, закаленный, и самые чудовищные эксперименты надъ своимъ грязнымъ тѣломъ обходились ему, сравнительно дешево. Проламывали другъ другу головы, уничтожали начисто носы и уши, а одинъ смѣльчакъ даже взялся однажды на заманчивое пари (безъ сомнѣн³я - бутылка водки), съѣсть динамитный патронъ. Продѣлавъ это, онъ въ течен³е двухъ, трехъ дней, несмотря на сильную рвоту, пользовался самымъ бережливымъ и заботливымъ вниман³емъ со стороны товарищей, которые все боялись, что онъ взорвется.

   По минован³и же этого страннаго карантина - быль онъ жестоко избитъ.

   Служащ³е конторы отличались отъ рабочихъ тѣмъ, что меньше дрались и больше пили. Все это были люди, по большей части отвергнутые всѣмъ остальнымъ свѣтомъ за бездарность и неспособность къ жизни, и, такимъ образомъ, на нашемъ маленькомъ, окруженномъ неизмѣримыми степями, островкѣ собралась самая чудовищная компан³я глупыхъ, грязныхъ и бездарныхъ алкоголиковъ, отбросовъ и обгрызковъ брезгливаго бѣлаго свѣта.

   Занесенные сюда гигантской метлой Божьяго произволен³я, всѣ они махнули рукой на внѣшн³й м³ръ и стали жить, какъ Богъ на душу положить. Пили, играли въ карты, ругались прежестокими отчаянными словами и во хмелю пѣли что-то настойчивое, тягучее и танцевали угрюмо, сосредоточенно, ломая каблуками полы и извергая изъ ослабѣвшихъ устъ цѣлые потоки хулы на человѣчество. Въ этомъ и состояла веселая сторона рудничной жизни. Темныя ея стороны заключались въ каторжной работѣ, шаган³и по глубочайшей грязи изъ конторы въ колон³ю и обратно, а также въ отсиживан³и въ кордегард³и по цѣлому ряду диковинныхъ протоколовъ, составленныхъ пьянымъ урядникомъ.

  

  

   Когда правлен³е рудниковъ было переведено въ Харьковъ, туда же забрали и меня, и я ожилъ душой и окрѣпъ тѣломъ...

   По цѣлымъ днямъ бродилъ я по городу, нахлобучивъ шляпу на бекрень и независимо насвистывая самые залихватск³е мотивы, подслушанные мною въ лѣтнихъ шантанахъ - мѣстѣ, которое восхищало меня сначала до глубины души...

   Работалъ я въ конторѣ преотвратительно, и до сихъ поръ недоумѣваю: за что держали меня тамъ шесть лѣтъ, лѣниваго, смотрѣвшаго на работу съ отвращен³емъ и по каждому поводу вступавшаго не только съ бухгалтеромъ, но и директоромъ въ длинные ожесточенные споры и полемику.

   Вѣроятно, потому, что былъ я превеселымъ, радостно глядящимъ на широк³й Бож³й м³ръ человѣкомъ, съ готовностью откладывавшимъ работу для смѣха, шутокъ и ряда замысловатыхъ анекдотовъ, что освѣжало окружающихъ, погрязшихъ въ работѣ, скучныхъ счетахъ и дрязгахъ...

  

  

   Литературная моя дѣятельность была начата въ 1903 году, и была она, какъ мнѣ казалось, сплошнымъ тр³умфомъ. Во-первыхѣ, я написалъ разсказъ... Во-вторыхъ, я отнесъ его въ "Южный край". И въ-третьихъ (до сихъ порѣ я того мнѣн³я, что въ разсказѣ это самое главное), въ-третьихъ, онъ былъ напечатанъ!

   Гонорара я за него почему-то не получилъ, и это тѣмъ болѣе несправедливо, что едва онъ вышелъ въ совѣть, какъ подписка и розница газеты сейчасъ же удвоились...

   Тѣ же самые завистливые, злые языки, которые пытались связать день моего рожден³я съ какимъ-то еще другимъ праздникомъ - связали и фактъ поднят³я розницы съ началомъ Русско-Японской войны.

   Ну, да мы-то, читатель, знаемъ съ вами, гдѣ истина...

   Написавъ за два года четыре разсказа, я рѣшилъ, что поработалъ достаточно на пользу родной литературы, и рѣшилъ основательно отдохнуть,но подкатился 1905 годъ и, подхвативъ меня, закрутилъ, какъ щепку.

   Я сталь редактировать журналъ "Штыкъ", имѣвш³й въ Харьковѣ большой успѣхъ, и совершенно забросилъ службу... Лихорадочно писалъ я, рисовалъ карикатуры, редактировалъ и корректировалъ, и на девятомъ номерѣ дорисовался до того, что генералъ-губернаторъ Пѣшковъ оштрафовалъ меня на 500 рублей, мечтая, что немедленно заплачу ихъ изъ карманныхъ денегъ.

   Я отказался по многимъ причинамъ, главныя изъ которыхъ были: отсутств³е денегъ и нежелан³е потворствовать капризамъ легкомысленнаго администратора.

   Увидѣвъ мою непоколебимость (штрафъ былъ безъ замѣны тюремнымъ заключен³емъ), Пѣшковъ спустилъ цѣну до ста рублей.

   Я отказался.

   Мы торговались, какъ маклаки, и я являлся къ нему чуть не десять разъ. Денегъ ему такъ и не удалось выжать изъ меня.

   Тогда онъ, обидѣвшись, сказалъ:

   - Одинъ изъ насъ долженъ уѣхать изъ Харькова!

   - Ваше превосходительство! - возразилъ я. - Давайте предложимъ харьковцамъ: кого они выберутъ?

   Такъ какъ въ городѣ меня любили, и даже до меня доходили смутные слухи о желан³и гражданъ увѣковѣчить мой образъ постановкой памятника,-то г. Пѣшковъ не захотѣлъ рисковать своей популярностью.

   И я уѣхалъ, успѣвъ все-таки до отъѣзда выпустить 3 номера журнала "Мечъ", который быль такъ популяренъ, что экземпляры его можно найти даже въ Публичной библ³отекѣ.

  

  

   Въ Петербургѣ я пр³ѣхалъ какъ разъ на Новый годъ.

   Опять была иллюминац³я, улицы были украшены флагами, транспарантами и фонариками. Но я ужѣ ничего не скажу! Помолчу.

   Итакъ, меня иногда упрекаютъ, что я думаю о своихъ заслугахъ больше, чѣмъ это требуется обычной скромностью. А я могу дать честное слово,- увидѣвъ всю эту иллюминац³ю и радость, сдѣлалъ видъ, что совершенно не замѣчаю невинной хитрости и сантиментальныхъ, простодушныхъ попытокъ муниципалитета скрасить мой первый пр³ѣздъ въ большой незнакомый городъ... Скромно, инкогнито, сѣлъ на извозчика и инкогнито поѣхалъ на мѣсто своей новой жизни.

   И вотъ - началъ я ее.

   Первые мои шаги были связаны съ основаннымъ нами журналомъ "Сатириконъ", и до сихъ поръ я люблю, какъ собственное дитя, этотъ прекрасный, веселый журналъ (въ годъ 6 руб., на полгода 3 руб.).

   Успѣхъ его былъ наполовину моимъ успѣхомъ, и я съ гордостью могу сказать теперь, что рѣдк³й культурный человѣкъ не знаетъ нашего "Сатирикона" (на годъ 6 рублей, на полгода 3 руб.).

   Въ этомъ мѣстъ я подхожу уже къ послѣдней, ближайшей эрѣ моей жизни и я не скажу, но всяк³й пойметъ, почему я въ этомъ мѣстѣ умолкаю.

   Изъ чуткой, нѣжной до болѣзненности скромности я умолкаю.

   Не буду перечислять имена тѣхъ лицѣ, которыя въ послѣднее время мною заинтересовались и желали со мной познакомиться. Но если читатель вдумается въ истинныя причины пр³ѣзда славянской депутац³и, испанскаго инфанта и президента Фальера, то, можетъ быть, моя скромная личность, упорно держащаяся въ тѣни, получить совершенно другое освѣщен³е...

  

  

   Въ комнатѣ происходилъ разговоръ.

   - У насъ съ тобой нѣтъ ни копейки денегъ, есть нечего и за квартиру не заплачено за два мѣсяца.

   Я сказалъ:

   - Да.

   - Мы вчера не ужинали, сегодня не пили утренняго чая и впереди не предстоитъ ничего хорошаго.

   Я подтвердилъ и это.

   Андерсъ погладилъ себя по небритой щекѣ и сказалъ:

   - А, между тѣмъ, есть способъ жить припѣваючи. Только противно.

   - Уб³йство?

   - Нѣтъ.

   - Работа?

   - Не совсѣмъ. Впрочемъ, это противно; как] ежедневное занят³е... А одинъ день для курьеза попробуемъ... А?

   - Попробуемъ. Что нужно дѣлать?

   - Пустяки. То-же, что и я. Одѣвайся, пойдемъ на воздухъ.

   - Хозяинъ остановить.

   - Пусть!

   Когда мы вышли изъ комнаты и зашагали по коридору, я старался прошмыгнуть незамѣтно, не дѣлая шуму, а Андерсъ, наоборотъ, безстрашно стучалъ ногами, какъ лошадь. Въ концѣ длиннѣйшаго коридора насъ нагнала юркая горничная.

   - Г. Андерсъ, хозяинъ Григор³й Григорьичъ очень просятъ васъ зайти сейчасъ къ нимъ.

   - Свершилось! - прошепталъ я, прислонясь къ стѣнѣ.

   - А-а.... Очень кстати. Съ удовольств³емъ. Пойдемъ, дружище.

   Отвратительный старикашка, владѣлецъ меблированныхъ комнатъ, помѣшанный на чистотѣ и тишинѣ, встрѣтилъ насъ холодно:

   - Извините, господа. По дѣлу. Вѣроятно, въ душѣ думаете: "зачѣмъ мы понадобились этой старой скотинѣ".

   Андерсъ укоризненно покачалъ головой и хладнокровно сказалъ :

   - Мы все равно собирались сегодня зайти къ вамъ.

   Въ глазахъ старика сверкнула радость:

   - Ну? Правда? Въ самомъ дѣлѣ?

   - Да... хотѣли васъ искренно и горячо поблагодарить. Вы знаете, мнѣ приходилось жить во многихъ меблированныхъ комнатахъ, иногда очень дорогихъ и роскошныхъ - но такой тишины, такой чистоты и порядка, я буду говорить откровенно, нигдѣ не видѣлъ! Я каждый день спрашиваю его (Андерсъ указалъ на меня) - откуда Григор³й Грbгорьичъ беретъ время вести такое громадное сложное предпр³ят³е?..

   - Онъ меня, дѣйствительно, спрашивалъ,- подтвердилъ я.- А я ему, помнится, отвѣчалъ: "Не постигаю. Тутъ какое-то колдовство!"

   - Да, - сказалъ старикъ съ самодовольнымъ хохотомъ. - Трудно соблюдать чистоту, тишину и порядокъ.

   - Но вы ихъ соблюдаете идеально!!'- горячо вскричалъ Аyдерсъ. - Откуда такой тактѣ, такое чутье!... Помню, у васъ въ прошломъ году жилъ одинъ пьяница и одинъ самоуб³йца. Что-жъ они, спрашивается, посмѣли нарушить тишину и порядокъ? Нѣтъ. Пьяница, когда его привозили друзья, не издавалъ ни одного звука, потому что быль смертельно пьянь, и, брошенный на постель, сейчасъ-же безшумно засыпалъ... А самоуб³йца - помните?- взялъ себѣ потихоньку повѣсился, и висѣлъ терпѣливо, безъ криковъ и воплей, пока о немъ не вспомнили на другой день.

   - A ревнивые супруги!- подхватилъ я.- Помнишь ихъ, Андерсъ? Когда она застала мужа с горничной, - что было? Гдѣ крики? Гдѣ ссора и скандалъ? Ни звука! Просто взяла она горничную и съ мягкой улыбкой выбросила въ открытое окно. Правда, та сломала себѣ ногу, но...

   - ... Но вѣдь это было па улицѣ,- ревниво подхватилъ старикашка, - то, что на улицѣ - къ моему меблированному дому не относится...

   - Конечно!! Причемъ вы тутъ? Мало-ли кому придетъ охота ломать на улицѣ ноги - касается это васъ? Нѣтъ!

   - Да... много вамъ нужно силы воли и твердости, чтобы вести такъ дѣло! Эта складочка у васъ между бровями, характеризующая твердость и непреклонную волю...

   - Вы, вѣроятно, въ молодости были очень красивы?

   - Да и теперь еще...- подмигнулъ Андерсъ. - Ой-ой. Если былъ бы я женатъ, подальше пряталъ бы отъ васъ свою же. Ой, заболтались съ вами! Извиняюсь, что отнялъ время. Пойдемъ, товарищъ. Еще разъ, дорогой Григор³й Григорьичъ, приносимъ отъ имени всѣхъ квартирантовъ самыя искренн³я, горяч³я... гмъ!.. Пойдемъ!..

   Повеселѣвш³й старикъ проводилъ насъ, привѣтственно размахивая дряхлыми руками. Въ коридорѣ намъ опять встрѣтилась горничная.

   - Надя!- остановилъ ее Андерсъ.- Я хочу спросить у васъ одну вещь. Скажите, что это за офицеръ былъ у васъ вчера въ гостяхъ?.. Я видѣлъ - онъ выходилъ отъ васъ...

   Надя весело засмѣялась.

   - Это мой женихъ. Только онъ не офицеръ, а писарь..., военный писарь... въ штабѣ служитъ.

   - Шутите! Совсѣмъ, какъ офицеръ! И какой красавецъ... умное такое лицо... Вотъ что, Надичка... Дайте-ка намъ на рубль мелочи. Извозчики, знаете... То да другое.

   - Есть-ли?- озабоченно сказала Надя, шаря в карманѣ.- Есть. Вотъ! А вы замѣтили, как³я у него щеки? Розовыя-розовыя.

   - Чудесныя щеки. Прямо нѣчто изумительное. Пойдемъ.

   Когда мы выходили изъ дому; я остановился около сидѣвшаго у дверей за газетой швейцара и сказалъ:

   - А вы все политикой занимаетесь? Какъ пр³ятно видѣть умнаго, интеллиг...

   - Пойдемъ,- сказалъ Андерсъ.- Тутъ не надо... Не стоитъ.

   - Не стоитъ, такъ не стоитъ.

   Я круто повернулся и покорно зашагалъ за Андерсомъ.

  

  

   Прямо на насъ шелъ худой, изношенный жизнью человѣкъ съ согнутой спиной, впалой грудью и такой походкой, что каждая нога, поставленная на землю, долго колебалась въ колѣнѣ и ходила во всѣ стороны, пока не успокаивалась и не давала мѣсто другой, неувѣренной въ себѣ ногѣ. Тащился онъ наподоб³е кузнечика съ переломанными ногами.

   - А!- вскричалъ Андерсъ.- Коля Магнатовъ! Познакомьтесь... Гдѣ вчера были, Коля?

   - На борьбѣ былъ, - отвѣчалъ полуразрушенный Коля. - Какъ обыкновенно. Ахъ, если бы вы видѣли, Андерсъ, какъ Хабибула боролся со шведомъ Аренстремомъ, Хабибула тяжеловѣсъ, гиревикъ, а тотъ стройный, изящный...

   - А вы сами, Коля, боретесь?- серьезно спросилъ Андерсъ.

   - Я? Гдѣ мнѣ? Я, вѣдь, не особенно сильный.

   - Ну, да... не особенно! Так³е-то, какъ вы, сух³е, нервные, жилистые, и обладаютъ нечеловѣческой силой... какъ вашъ грифъ? А ну, сожмите мою руку. Изможденный Коля взялъ Андерсову руку, натужился, выпучилъ глаза и прохрипѣлъ:

   - Ну, что?

   - Ой!! Пустите!.. - съ болѣзненнымъ стономъ вскричалъ Андерсъ. - Вотъ дьяволъ... какъ желѣзо!.. Вотъ свяжись съ такимъ чортомъ... Онъ-те покажетъ! Вся рука затекла.

   Андерсъ сталъ приплясывать отъ боли, размахивая рукой, а я дотронулся до впалой груди Коли и спросилъ:

   - Вы гимнастикой занимаетесь съ дѣтства?

   - Знайте-же!- торжествующе захихикалъ Коля:- Что я гимнастикой не занимался никогда...

   - Но это не можетъ быть!- изумился я. - Навѣрно, когда-нибудь занимались физическимъ трудомъ?..

   - Никогда!

   - Не можете быть. Вспомните!

   - Однажды, дѣйствительно, лѣтъ семь тому назадъ я для забавы копалъ грядки на огородѣ.

   - Вотъ оно! - вскричалъ Андерсъ. - Ишь, хитрецъ. То - грядки, а то - смотришь еще что-нибудь... Вотъ они скромники! Интересно-бы посмотрѣть вашу мускулатуру поближе...

   - А что, господа, - сказалъ Коля.- Вы еще не завтракали?

   - Нѣтъ.

   - Въ такомъ случаѣ, я приглашаю васъ, Андерсъ, и вашего симпатичнаго товарища позавтракать. Тутъ есть недурной ресторанъ близко... Возьмемъ кабинетъ, я раздѣнусь... Гмъ... Кое-как³е мускулишки у меня-то есть...

   - Мы сейчасъ безъ денегъ, - заявилъ я прямолинейно.

   - О, как³е пустяки... Я вчера только получилъ изъ имѣн³я... Дурныя деньги. Право, пойдемъ...

   Въ кабинетъ Коля сразу распорядился относительно винъ, закуски и завтрака, а потомъ закрылъ дверь и обнажилъ свой торсъ до пояса.

   - Такъ я и думалъ,- сказалъ Андерсъ.- Сложен³е сухое, но страшно мускулистое и гибкое. Мало тренированъ, но при хорошей тренировкѣ получится такой дядя...

   Онъ указалъ мнѣ на какой-то прыщикъ у сгиба Колиной руки и сказалъ:

   - Бицепсъ. Здоровый, чортъ!

  

  

   Изъ ресторана мы выбрались около восьми часовъ вечера.

   - Голова кружится...- пожаловался Андерсъ. - Поѣдемъ въ театръ.

   - Это идея! Извозчикъ!!

   Мы сѣли и поѣхали. Оба были задумчивы. Извозчикъ плелся лѣнивымъ, сквернымъ шагомъ.

   - Смотри, какая прекрасная лошадь,- сказалъ Андерсъ. - Такая прекрасная лошадь можетъ мчаться, какъ вихрь. Это извозчикъ еще не разошелся, а сейчасъ онъ разойдется и покажетъ намъ какая-такая быстрая ѣзда бываетъ. Прямо - лихачъ.

   Дѣйствительно, извозчикъ, прислушавшись, поднялся на козлахъ, завопилъ что-то бѣшенымъ голосомъ, перетянулъ кнутомъ лошаденку - и мы понеслись.

   Черезъ десять минутъ, сидя въ уборной премьера Аксарова, Андерсъ горячо говорилъ ему:

   - Я испыталъ два потрясен³я въ жизни: когда умерла моя мать, и когда я видѣлъ васъ въ "Отелло". Ахъ, что это было!! Она даже и не пикнула.

   - Ваша матушка? - спросилъ Аксаровъ.

   - Нѣтъ, Дездемона. Когда вы ее душили... Это было потрясающее зрѣлище.

   - А въ "Ревизорѣ" Хлестаковъ,- вскричалъ я, захлебываясь.

   - Виноватъ... Но я "Ревизора" вѣдь не играю. Не мое амплуа.

   - Я и говорю: Хлестакова! Если бы вы сыграли Хлестакова... Пусть это не ваше амплуа, пусть - но въ горнилѣ настоящаго таланта, когда роль засверкаетъ, какъ брилл³антъ, когда вы сдѣлаете изъ нея то, чего не дѣлалъ...

   - Замолчи, - сказалъ Андерсъ. - Я предвкушаю сегодняшнее наслажден³е....

   - Посмотрите, посмотрите, - ласково сказалъ актеръ. - Вы, надѣюсь, билетовъ еще не покупали?

   - Мы... сейчасъ купимъ...

   - Не надо! Съ какой стати... Мы это вамъ устроимъ. Митрофанъ! Снеси эту записку въ кассу. Два въ третьемъ ряду. - Живо!..

   Въ антрактѣ, прогуливаясь въ фойе, мы увидѣли купеческаго сына Натугина, съ которымъ были знакомы оба.

   - А... коммерсантъ! - вскричалъ Андерсъ.- О вашемъ послѣднемъ вечерѣ говоритъ весь городъ. Мы страшно смѣялись, когда узнали о вашемъ трюкѣ съ цыганомъ изъ хора вѣдь это нужно придумать: завернулъ цыгана въ портьеру приложилъ сургучныя печати и отправилъ къ матери на квартиру воображаю ея удивлен³е, остроумно остроумно да пока въ Росс³и есть еще так³е живые люди такое искреннее широкое веселье Росс³я не погибла дайте намъ пятьдесятъ рублей на-дняхъ отдадимъ! ,

   Хотя во всей Андерсовской фразѣ не было ни одного знака препинан³я, но веселый купеческ³й сынъ самъ былъ безграмотенъ, какъ вывѣска, и, поэтому, послѣдн³я слова принялъ, какъ нѣчто должное.

   Покорно вынулъ деньги, протянулъ ихъ Андерсу и сказалъ, подмигивая:

   - Такъ, ловко это вышло... съ портьерой?

   Усталые, послѣ обильнаго ужина, возвращались мы ночью домой. Автомобиль мягко, бережно несъ насъ на своихъ пружинныхъ подушкахъ, и запахъ его бензина смѣшивался съ дымомъ сигаръ, которыя лѣниво дымили въ нашихъ зубахъ.

   - Ты умный человѣкъ, Андерсъ,- сказалъ я.- У тебя есть чутье, тактъ и сообразительность...

   - Ну, полно тамъ... Ты только скромничаешь, но въ тебѣ, именно въ тебѣ, есть та драгоцѣнная ясность и чистота мысли, до которой мнѣ далеко... Я ужъ не говорю о твоей внѣшности: никогда мнѣ не случалось встрѣчать болѣе обаятельнаго, притягивающаго лица, красиваго какой-то странной красот...

   Спохватившись, онъ махнулъ рукой, поморщился и едва не плюнулъ:

   - Фи, какая это гадость!

  

  

   У Суры Фрейбергъ изъ мѣстечка Выркино было семеро дѣтей и ни одного мужа. Сначала былъ мужъ, а потомъ его посадили за как³я-то слова въ тюрьму, и тогда онъ,- какъ говорила, качая головой, мадамъ Фрейбергъ:

   - Постепенно сошелъ на нѣтъ.

   Сура, не вступая въ неприличную перебранку съ равнодушнымъ небомъ, обидѣвшимъ ее, поступила чисто по-женски: стала торговать на базарѣ шпильками, иголками и лентами, перекрашивать заново старыя платья выркинскихъ франтихъ, вязать по ночамъ чулки, жарить пирожки, которые потомъ черезъ маленькаго Абрамку выгодно сбывались выркинскимъ гастрономамъ, шить мужск³я рубашки и мѣтить носовые платки.

   Впрочемъ, эти веселыя, забавныя занят³я не должны были отрывать Суру отъ ея прямыхъ обязанностей: придя въ сумерки изъ лавки, - розыскать семерыхъ маленькихъ человѣчковъ, которые за долг³й день успѣвали, какъ раки изъ корзины, расползтись по всему мѣстечку, - вернуть ихъ въ отч³й домъ, обругать ихъ, проклясть, переколотить всѣхъ до одного, вымыть, накормить и, перецѣловавши,- уложить спать, что давало возможность приступить на покоѣ къ одному изъ перечисленныхъ выше веселыхъ занят³й.

   А утромъ хлопотъ было еще больше. Всѣ просыпались сразу и сразу же начиналась комичная путаница и недоразумѣн³я съ тринадцатью башмаками (Давиду въ свое время телѣгой отрѣзало одну ногу), съ тринадцатью чулками и съ цѣлымъ ворохомъ тряпья, пока все разобранное не разсасывалось по худымъ ногамъ и узенькимъ плечикамъ обладателей этихъ сокровищъ.

   Сортировка башмаковъ отнимала у Суры столько времени, что она не успѣвала проклясть всѣхъ семерыхъ, и колотушки по утрамъ распредѣляя, а нѣкоторымъ приходилось дожидаться вечера.

   И, дожевывая кусокъ хлѣба, мадамъ Фрейбергъ хватала шаль, вязанье, стремглавъ бѣжала изъ комнаты и, наткнувшись въ дверяхъ на какого-нибудь маленькаго Семку, торопливо спрашивала:

   - И когда этого ребенка отъ меня черти возьмутъ, чтобъ онъ не путался подъ ногами?

   Маленьк³й Семка открывалъ ротъ - не то для того, чтобы точно отвѣтить на материнск³й вопросъ, не то - просто захныкать, но мадамъ Фрейбергъ уже не было.

   Она уже летѣла по узкимъ улицамъ Выркина и разсчитывала убогимъ женскимъ умомъ, - сколько продастъ она за сегодня шпилекъ и булавокъ, и что ей отъ этого будетъ...

  

  

   Не такъ давно, вернувшись вечеромъ съ базара, мадамъ Фрейбергъ съ материнскимъ безпристраст³емъ прокляла дѣтей - всѣхъ до единаго, дернула за ухо Давида, толкнула Семку и, взявъ на руки двухгодовалаго Арончика, стала плакать привычными, надоѣвшими ей самой слезами.

   Покончивъ со слезами, она нечаянно остановила взглядъ на с³яющемъ отъ съѣденнаго масла лицѣ Арончика и - ахнула...

   - Что это? Что это? Что это съ твоимъ глазомъ, мой маленьк³й хорошеньк³й цыпленочекъ? Что это съ твоимъ глазомъ, чтобъ ты провалился сквозь землю, паршивый мальчишка, который только и мечтаетъ, чтобъ напортить своей мамашѣ. Ой! У него глазъ-таки красный, какъ макъ, и со слезой, какъ какой-нибудь водопадъ... Ой, мое горе!

   Теперь плакали три глаза: два - мадамъ Фрейбергъ и одинъ - маленького Арончика, красный, слезящ³йся, полуприкрытый отяжелѣвшимъ вѣкомъ.

   А около прыгалъ на одной единственной ногѣ Давидъ, и высасывала изъ порѣзаннаго пальца кровь дѣвочка Раичка.

   Было превесело.

  

  

   На другой день глазъ Арончика, вмѣстѣ съ его равнодушнымъ ко всему въ свѣтѣ обладателемъ, былъ вытащенъ изъ дому и представленъ на строг³й судъ добросердечныхъ сосѣдокъ мадамъ Фрейбергъ.

   - Ты, мальчикъ, что-нибудь видишь съ этимъ глазомъ?- спросила мадамъ Перельмутеръ.

   - Уй, - неопредѣленно пропищалъ мальчикъ.

   - Что онъ понимаетъ... - сказала старая Гительзонъ. - Что онъ понимаетъ,- маленькая глупая крошечка? Его нужно везти къ глазному доктору!

   - Къ тому, кото