Аверченко Аркадий Тимофеевич - Избранные рассказы

его и предъявилъ кондуктору. Единственный у меня билетъ и есть... Можетъ вы кому-нибудь другому его передали?

   Лицо моего спутника перестало мнѣ нравиться.

   - Послушайте,- сказалъ я.- Но вѣдь это же гадость!

   - Да вы поищите въ карманахъ,- участливо посовѣтовалъ онъ, принимаясь снова за газету.- Можетъ быть, въ карманѣ гдѣ-нибудь.

   По лицу кондуктора я видѣлъ, что онъ не вѣритъ мнѣ ни на грошъ, считая мои слова неудачной уловкой безбилетнаго пассажира. Не желая затѣвать непр³ятной истор³и я вынулъ деньги и сказалъ:

   - Вѣроятно, я потерялъ билетъ. Возьмите съ меня доплату и оставьте меня въ покоѣ.

   Кондукторъ укоризненно покачалъ головой, взялъ деньги и ушелъ, оставивъ насъ вдвоемъ.

   - Что это все значитъ,- сурово сказалъ я, пронизывая своего сосѣда взглядомъ.

   Онъ снялъ съ вѣшалки пальто, разостлалъ его на нижней койкѣ и сталъ, молча укладываться.

   - Что это все значитъ?!

   Онъ мелодично засвисталъ, снялъ пиджакъ, положилъ подъ голову и, сладко потянувшись, легъ.

   - Вы наглецъ!- закричалъ я.

   Онъ дружески улыбнулся, сдѣлалъ прощальный жестъ и закрылъ глаза.

   - Я думалъ, что вы порядочный человѣкъ, а вы оказались жуликомъ. Какъ не стыдно. Чего-жъ вы молчите? Негодяй вы, и больше ничего! Обыкновенный поѣздной воръ. Въ тюрьмѣ васъ сгноить бы надо! Чтобъ васъ черти побрали!

   До меня донеслось его ровное дыхан³е.

   - Спишь, румяный ид³отъ? Чтобъ тебѣ завтра въ кандалахъ проснуться! Такъ бы и плюнулъ въ твою лживую рожу. "Да-айте билетикъ, я за васъ покажу"... У, чтобъ ты пропалъ!

   Во мнѣ клокотала злоба, и я еще съ полчаса ругался и ворчалъ, пока не почувствовалъ смертельной усталости.

   Откинувшись на подушку и засыпая, я подумалъ:

   - Ну, обожди же, негодяй - не получишь ты своего паспорта! Попляшешь ты завтра!..

  

  

   Проснулся я поздно. Мой спутникъ сидѣлъ уже одетый, умытый, и съ аппетитомъ ѣлъ вареную колбасу, запивая ее водой изъ чайника.

   - Хотите колбасы?- спросилъ онъ, глядя на меня ясными лучистыми глаза ребенка.

   - Убирайся къ чорту.

   - Скоро большая станц³я. Я думаю, тамъ вы сможете напиться чаю и позавтракать.

   - Желаю, чтобъ тебя переѣхало поѣздомъ на этой станц³и!

   Онъ посмотрѣлъ въ окно и привѣтливо улыбнулся.

   - Погодка-то исправляется. Пожалуй, въ Пичугинѣ санный путь застанемъ.

   Его честное, простое лицо было мнѣ ненавистно. Я сидѣлъ въ углу и съ наслажден³емъ мечталъ о томъ, какъ онъ попросить возвратить паспортъ, а я сдѣлаю видъ, что не слышу, и какъ онъ будетъ бѣжать за мной и клянчить.

   Но онъ не вспоминалъ о паспортѣ. Доѣлъ колбасу, вытеръ руки и снова взялся за свои газеты.

   Я нарочно не вышелъ на той станц³и, на которой онъ совѣтовалъ мнѣ позавтракать, и до обѣда ничего не ѣлъ. Обѣдалъ на другой станц³и. Потомъ занялся разборкой матер³аловъ для лекц³и, которую мнѣ предстояло прочесть въ тотъ же день вечеромъ.

   - Любопытная это вещь воздухоплаван³е?- спросилъ меня покончивш³й съ газетами сосѣдъ.- Въ газетахъ много теперь объ этомъ пишутъ.

   - Прошу со мной не разговаривать!- закричалъ я.

   - Все-таки, еще, какъ слѣдуетъ, не летаютъ. Всѣ эти ав³аторы, аэропланы - дѣтская игра. Такъ себѣ, наука простая.

   - Эта наука не для мелкихъ поѣздныхъ жуликовъ,- съ горечью сказалъ я, чувствуя себя совершенно безсильнымъ передъ его спокойнымъ благодушнымъ нахальствомъ.

   - Вотъ сейчасъ и Пичугинъ! - сообщилъ онъ смотря въ окно. Намъ здѣсь сходить.

   - Сейчасъ попроситъ паспортъ,- подумалъ я.- Попроси, голубчикъ, попроси.

   Но онъ надѣлъ пальто, собралъ свои газеты и, дружески кивнувъ мнѣ головой, вышелъ въ коридоръ.

   Поѣздъ остановился.

   Подсмѣиваясь въ душѣ надъ своимъ спутникомъ, я одѣлся, взялъ чемоданъ и вышелъ. Носильщиковъ не было, вещи пришлось тащить самому.

   Неожиданно сзади послышался быстрый топотъ нѣсколькихъ ногъ, кто-то подбѣжалъ ко мнѣ и схватилъ за руки.

   - Этотъ?

   - Онъ самый,- сказалъ хорошо знакомый мнѣ добрый голосъ.- Схватилъ мой чемоданъ, да,- бѣжать... Какъ вамъ это понравится?!

   Я въ бѣшенствѣ вырвался изъ рукъ стараго усатаго жандарма и вскричалъ:

   - Что вамъ нужно?! Этотъ чемоданъ мой!

   - Старая истор³я! Мнѣ васъ очень жаль, - соболѣзнующе сказалъ мой вагонный сосѣдъ,- - но я принужденъ просить о вашемъ арестѣ.

   - Какъ вы смѣете?! Это мой чемоданъ! Я разскажу даже что въ немъ!

   - Слушайте... не будьте смѣшнымъ... Я, г. жандармъ, раскрывалъ нѣсколько разъ этотъ купленный мною въ Дрезденѣ чемоданъ - а онъ, конечно, разсмотрѣлъ вещи. Нельзя же такъ... Ну хорошо... Если это вашъ чемоданъ, то скажите, что это за паспортъ лежитъ въ отдѣлен³и для денегъ? Чей? На чье имя? Вѣдь вы же должны знать все, что есть въ чемоданѣ. Вы молчите? Не хорошо-съ, не хорошо, молодой человѣкъ.

   Его симпатичное лицо было печально.

   Онъ вздохнулъ, взялъ мой чемоданъ и сказалъ жандарму:

   - Вы его пока возьмите въ часть, что-ли. Только пожалуйста не бейте при допросѣ Онъ, вѣроятно, и самъ жалѣлъ о томъ, что сдѣлалъ. Богъ васъ проститъ, молодой человѣкъ!

   И ушелъ, добрый, благодушный, вмѣстѣ съ моимъ чемоданомъ.

  

  

   На другой день утромъ, меня допрашивали въ участкѣ. Когда я, томясь въ ожидан³и допроса, взялъ лежащую на столѣ газету "Пичугинск³я Ведомости" - мнѣ бросилась въ глаза замѣтка:

   "Неудавшаяся лекц³я.- Прочитанная вчера вечеромъ пр³ѣхавшимъ изъ Петербурга г. Воробьевымъ лекц³я о воздухоплаван³и окончилась скандаломъ, такъ какъ выяснилось, что лекторъ, не имѣетъ никакого представлен³я о воздухоплаван³и. Многочисленная публика, не стѣсняясь, хохотала, когда молодая столичная извѣстность (вотъ они столичныя знаменитости!) путала аэростатъ съ аэропланомъ и сообщала цѣнныя свѣдѣн³я, въ родѣ того, что воздушный шаръ надуваютъ кислородомъ. Да... Надуваютъ. Только публику, а не шаръ! Очень жаль, что деньги за лекц³ю были заплачены петербургскому шарлатану впередъ, и все дѣло окончилось только бранью публики, да извинен³ями устроителей лекц³и".

  

  

   Ялтинск³й городовой Сапоговъ, получилъ отъ начальства почетное, полное довѣр³я къ уму и такту Сапогова поручен³е: обойти свой участокъ и провѣрить всѣхъ евреевъ - занимается ли каждый еврей темъ ремесломъ, которое имъ самимъ указано и которое давало такому еврею драгоцѣнное, хрупкое право жить среди чудесной ялтинской природы...

   Провѣрять, хитрыхъ семитовъ Сапогову было приказано такимъ образомъ: пусть каждый семитъ сдѣлаетъ тутъ же, при Сапогове, на его глазахъ, какую-либо вещь по своей ремесленной спец³альности и тѣмъ докажетъ, что бдительное начальство не введено имъ въ заблужден³е и недостойный обманъ.

   - Ты только держи ухо востро,- предупредилъ Сапогова околоточный. - А то - такъ тебя вокругъ пальца и обкрутятъ!

   - Жиды то? Меня-то? Да Господи жъ.

   И пошелъ Сапоговъ.

   - Здравствуйте, - сказалъ Сапоговъ, вxодя къ молодому Абраму Голдину.- Ты это самое, какъ говорится: ремесло свое... Сполняешь?

   - А почему мнѣ его не исполнять?- удивился Абрамъ Голдинъ. - Немножко кушаю себѣ хлѣбъ съ масломъ. Знаете - фотограф³я, конечно, такое дѣло: если его исполнять, то и можно кушать хлѣбъ съ масломъ. Хе-хе! На здоровьичко...

   - Та-акъ,- нерѣшительно сказалъ Сапоговъ, переминаясь съ ноги на ногу.- А ты вотъ что, братъ... Ты докажи! Провѣрка вамъ отъ начальства вышла...

   - Сдѣлайте такое одолжен³е,- засуетился Абрамъ Голдинъ, - мы сейчасъ изъ васъ сдѣлаемъ такую фотограф³ю, что вы сами въ себя влюбитесь! Попрошу васъ c ѣсть... Вотъ такъ. Голову чуть-чуть на бокъ, глаза сдѣлайте, прошу, немножко интеллигентнѣе... ротъ можно закрыть. Закройте ротъ! Не дѣлайте такъ, будто у васъ зубы болятъ. Носъ, если вамъ безразлично, можно пока рукой не трогать. Потомъ, когда я кончу, можно его трогать, а пока держите руки на грудяхъ. Прошу теперь не шевелиться: теперь у васъ за-мѣ-ча-тель-но культурный видъ! Снимаю!! Готово. Спасибо! Теперь можете дѣлать со своимъ носомъ, что вамъ угодно.

   Сапоговъ всталъ, съ наслажден³емъ расправилъ могуч³е члены и съ интересомъ потянулся къ аппарату.

   - А ну - вынимай!

   - Что... вынимать?..

   - Что тамъ у тебя вышло? Покажь!

   - Видите ли... Сейчасъ же нельзя! Сейчасъ еще ничего нѣтъ. Мнѣ еще нужно пойти въ темную комнату проявить негативъ.

   Сапоговъ погрозилъ Голдину пальцемъ и усмѣхнулся.

   - Хе-хе! Стара штука!.. Нѣтъ, братъ, ты мнѣ покажи сейчасъ... А этакъ всяк³й можетъ.

   - Что это вы говорите?!- встревоженно закричалъ фотографъ. - Какъ же я вамъ покажу, когда оно не проявлено! Нужно въ темную комнату, которая съ краснымъ свѣтомъ, нужно...

   - Да, да... - кивалъ головой Сапоговъ, иронически поглядывая на Голдина. - Красный свѣтъ, конечно... темная комната... Ну, до чего же вы хитрые, жидова! Учитесь вы этому гдѣ, что ли. Или такъ, - сами по себѣ? Дай мнѣ, говоритъ, темную комнату. Ха-ха! Нѣ-ѣтъ... Вынимай сейчасъ!

   - Ну, я выну - такъ пластинка будетъ совершенно бѣлая!.. И она сейчасъ же на свѣту пропадетъ!..

   Сапоговъ пришелъ въ восторгъ.

   - И откуда у васъ что берется?! И чтой-то за ловк³й народъ! Темная, говоритъ, комната... Да-а. Ха-ха! Мало, чего ты тамъ сдѣлаешь въ этой комнатѣ... Знаемъ-съ. Вынимай!

   - Хорошо, - вздохнулъ Голдинъ и вынулъ изъ аппарата бѣлую пластинку.- Смотрите! Вотъ она.

   Сапоговъ взялъ пластинку, посмотрѣлъ на нее - и въ его груди зажглась страшная, тяжелая, горькая обида.

   - Та-акъ.. Это, значитъ, я такой и есть? Хорош³й ты фотографъ. Понимаемъ-съ!

   - Что вы понимаете?!- испугался Голдинъ.

   Городовой сумрачно посмотрѣлъ на Голдина...

   - А то. Лукавый ты есть человѣкъ. Завтра на выѣздъ получишь. въ 24 часа.

   Сапоговъ стоялъ въ литографской мастерской Давида Шепшелевича, и глаза его подозрительно бѣгали по страннымъ доскамъ и камнямъ, въ безпорядкѣ наваленнымъ во всѣхъ углахъ.

   - Бонжуръ, - вѣжливо поздоровался Шепшелевичъ.- Какъ ваше здоровьице?

   - Да такъ. Ты ремесленникъ будешь? А какой ты ремесленникъ?

   - Литографическ³й. Ярлыки разные дѣлаю, пригласительные билеты... Визитныя карточки дѣлаю.

   - Вотъ ты мнѣ это самое и покажи! - сказалъ, подмигивая, Сапоговъ.

   - Сколько угодно! Мы сейчасъ, ваше благород³е, вашу карточку тиснемъ. Какъ ваше уважаемое имя? Сапоговъ? Павелъ Максимовичъ? Одна минутка! Мы прямо на камнѣ и напишемъ!

   - Ты куда? - забезпокоился Сапоговъ.- Ты при мнѣ, братъ, пиши!

   - Да при васъ же! Вотъ на этомъ камнѣ!

   Онъ наклонился надъ камнемъ, а Сапоговъ смотрѣлъ черезъ его плечо.

   - Ты чего же пишешь? Развѣ такъ?

   - Это ничего, - сказалъ Шепшелевичъ.- Я на камнѣ пишу сзаду напередъ, а на карточкѣ оттискъ выйдетъ правильный.

   Сапоговъ засопѣлъ и опустилъ руку на плечо литографа.

   - Нѣтъ, такъ не надо. Я не хочу. Ты брать, безъ жульничества. Пиши по русски!

   - Такъ оно и есть по русски! Только это-жь нужно, чтобы задомъ напередъ.

   Сапоговъ расхохотался.

   - Нужно, да? Нѣтъ, братъ, не нужно. Пиши правильно! Слѣва направо!

   - Господи! Что вы такое говорите! Да тогда обратный оттискъ не получится!

   - Пиши, какъ надо! - сурово сказалъ Сапоговъ. - Нечего дурака валять.

   Литографъ пожалъ плечами и наклонился надъ камнемъ.

   Черезъ десять минутъ Сапоговъ сосредоточенно вертѣлъ въ рукахъ визитную карточку и, нахмуривъ брови, читалъ:

   - Вогопасъ Чивомискамъ Левапъ.

   На сердцѣ у него было тяжело...

   - Такъ... Это я и есть такой? Вогопасъ Чивомискамъ Левапъ. Понимаемъ-съ. Насмѣшки строить надъ начальствомъ- на это вы горазды! Понимаемъ-съ!! Хорош³й ремесленникъ! Отмѣтимъ-съ! Завтра въ 24.

   Когда онъ уходилъ, его добродушное лицо осунулось. Горечь незаслуженной обиды запечатлѣлась на немъ.

   - Вогопасъ, - думалъ, тяжело вздыхая, городовой. - Чивомискамъ!

   Старый Лейба Буцкусъ, сидя въ углу сквера, зарабатывалъ себѣ средства къ жизни темъ, что эксплоатировалъ удивительное изобрѣтен³е, вызывавшее восторгъ всѣхъ окрестныхъ мальчишекъ... Это былъ диковинный аппаратъ съ двумя отверст³ями, въ одно изъ которыхъ бросалась монета въ пять копеекъ, а изъ другого выпадалъ кусокъ шоколада въ пестрой оберткѣ. Мног³е мальчишки знали, что такой же шоколадъ можно было купить въ любой лавчонкѣ, безъ всякаго аппарата, но аппаратъ именно и привлекалъ ихъ пытливые молодые умы... Сапоговъ подошелъ къ старому Лейбѣ и лаконически спросилъ:

   - Эй, ты! Ремесленникъ... Ты чего ! дѣлаешь?

   Старикъ поднялъ на городового красные глаза и хладнокровно отвѣчалъ.

   - Шоколадъ дѣлаю.

   - Какъ же ты его дѣлаешь? - недовѣрчиво покосился Сапоговъ на странный аппаратъ.

   - Что значитъ - какъ? Да такъ. Сюда пятакъ бросить, а отсюда шоколадъ вылѣзетъ.

   - Да ты врешь, - сказалъ Сапоговъ. - Не можетъ этого быть!

   - Почему не можетъ? Можетъ. Сейчасъ вы увидите.

   Старикъ досталъ изъ кармана пятакъ и опустилъ въ отверст³е. Когда изъ другого отверст³я выскочилъ кусокъ шоколада, Сапоговъ перегнулся отъ смѣха и, восхищенный, воскликнулъ:

   - Да какъ же это? Ахъ ты, Го-осподи. Ай-да, стариканъ! Какъ же оно такъ случается?

   Его изумленный взоръ былъ прикованъ къ аппарату.

   - Машина, - пожалъ плечами апатичный старикъ. - Развѣ вы не видите?

   - Машина-то - машина, - возразилъ Сапоговъ. - Да какъ оно такъ выходитъ? Вѣдь пятакъ то мѣдный, твердый, а шоколадъ сладк³й, мягк³й... какъ же оно такъ изъ твердаго пятака можетъ такая скусная вещь выйти?

   Старикъ внимательно посмотрѣлъ своими красными глазами на Сапогова и медленно опустилъ вѣки.

   - Электричество и кислота. Кислота размягчаетъ, электричество перерабатываетъ, а пружина выбрасываетъ.

   - Ну-ну,- покрутилъ головой Сапоговъ.- Выдумаютъ тоже люди. Ты работай старикъ. Это здорово.

   - Да я и работаю! - сказалъ старикъ.

   - И работай. Это, братецъ, штука! Не всякому дано! Прощевайте!

   И то, что сдѣлалъ немедленно послѣ этого слова Сапоговъ, могло быть объяснено только изумлен³емъ его и преклонен³емъ передъ тайнами природы и глубиной человѣческой мысли: онъ дружескимъ жестомъ протянулъ старому шоколадному фабриканту руку.

   На другой день Шешпелевичъ и Голдинъ со своими домочадцами - уѣзжали на первомъ отходящемъ изъ Ялты пароходѣ.

   Сапоговъ по обязанностямъ службы пришелъ проводить ихъ.

   - Я на васъ сердца не имѣю, - добродушно кивая имъ головой, сказалъ онъ. Есть жидъ правильный, который безъ обману, и есть другой сортъ - жульническ³й. Ежели ты, дѣйствительно, работаешь: шоколадомъ или чѣмъ тамъ - я тебя не трону! Нѣтъ. Но ежели - Вогопасъ Чивомискамъ Левапъ - это зачѣмъ же?

  

  

   На скамейкѣ лѣтняго сада "Тиволи" сидѣло нѣсколько человѣкъ... Одинъ изъ нихъ, борецъ-тяжеловѣсъ Костя Махаевъ, тихо плакалъ, размазывая краснымъ кулакомъ по одеревенѣлому лицу обильныя слезы, а остальные, его товарищи, съ молчаливымъ участ³емъ смотрѣли на него и шумно вздыхали.

   - За что?.. - говорилъ Костя, какъ медвѣдь, качая головой. - Божжже-жъ мой... Что я ему такого сдѣлалъ? А?- "Тезей! Гераклъ"!..

   Подошелъ членъ семьи "братья Джакобсъ - партерные акробаты". Нахмурился.

   - Э... Гмъ... Чего онѣ плачетъ?

   - Обидѣли его, - сказалъ Христичъ, чемп³онъ Серб³и и побѣдитель какого-то знаменитаго Магомета-Оглы. - Борьбовый репортеръ обидѣлъ его. Вотъ кто.

   - Выругалъ, что-ли?

   - Еще какъ, - оживился худой, пренесчастнаго вида борецъ Муколяйненъ.- Покажи ему, Костя.

   Костя безнадежно отмахнулся рукой и, опустивъ голову, принялся разсматривать песокъ подъ ногами съ такимъ видомъ, который ясно показывалъ, что для Кости никогда уже не наступятъ свѣтлые дни, что Костя униженъ и втоптанъ въ грязь окончательно и что праздныя утѣшен³я друзей ему не помогутъ.

   - Какъ же онъ тебя выругалъ?

   Костя поднялъ налитые кровью глаза.

   - Тезеемъ назвалъ. Это онъ позавчера... А вчера такую штуку преподнесъ: "сибирякъ, говорить, Махаевъ, - борется, какъ настоящ³й Гераклъ".

   - Наплюй,- посовѣтовалъ членъ семейства Джакобсъ. - Стоитъ обращать вниман³е!

   - Да... наплюй. У меня мать-старушка въ Красноярскѣ. Сестра три класса окончила. Какой я ему Гераклъ?!

   - Гераклъ... - задумчиво прошепталъ Муколяйненъ. - Тезей - еще такъ-сякъ, а Гераклъ, дѣйствительно.

   - Да ты знаешь, что такое Гераклъ? - спросилъ осторожный побѣдитель Магомета-Оглы.

   - Чортъ его знаетъ. Спрашиваю у арбитра, а онъ смѣется. Чистое наказан³е!..

   - А ты подойди къ репортеру вечеромъ, спроси - за что?

   - И спрошу. Сегодня еще подожду, а завтра прямо подойду и спрошу.

   - Тутъ и спрашивать нечего. Ясное дѣло - дать ему надо. Заткни ему глотку пятью цѣлковыми и конецъ. Ясное дѣло - содрать человѣкъ хочетъ.

   Костя пр³ободрился.

   - А пяти цѣлковыхъ довольно? Я дамъ и десять, только не пиши обо мнѣ. Я человѣкъ рабоч³й, а ты надо мной издѣваешься.

   - Зачѣмъ?

   Онъ схватился за голову и простоналъ, вспомнивъ всѣ перенесенныя обиды:

   - Госсподи, за что? Что я кому сдѣлалъ?!

   Лица всѣхъ были серьезны, сосредоточенны. Около нихъ искренно, неподдѣльно страдалъ живой человѣкъ, и огрубѣвш³я сердца сжимались жалостью и болью за ближняго

  

  

   Былъ поздн³й вечеръ.

   По уединенной аллеѣ сада ходилъ, мечтательно глядя на небо, спортивный рецензентъ Заскакаловъ и дѣлалъ видъ что ему все равно: позоветъ его директоръ чемп³оната ужинать или нѣтъ?

   А ему было не все равно.

   Изъ-за кустовъ вылѣзла массивная фигура тяжеловѣса Кости Махаева и приблизилась къ рецензенту.

   - Господинъ Заскакаловъ, - смущенно спросилъ Костя, покашливая и ненатурально отдуваясь. - Вы не потеряли сейчасъ десять рублей? Не обронили на дорожкѣ?

   - Кажется нѣтъ. А что?

   - Вотъ я нашелъ ихъ. Вѣроятно, ваши. Получите...

   - Да это двадцатипятирублевка!

   - Ну, что-жъ... А вы мнѣ дайте пятнадцать рублей сдачи такъ оно и выйдетъ.

   Заскакаловѣ снисходительно улыбнулся, вынулъ изъ кошелька сдачу, бумажку сунулъ въ жилетный карманъ, и снова зашагалъ, пытливо смотря на небо.

   - Такъ я могу быть въ надеждѣ? - прячась въ кустахъ, крикнулъ застѣнчивый Костя.

   - Будьте покойны!

   Прошла ночь, наступилъ день. Ночь Костя проспалъ хорошо (первая ночь за трое сутокъ), а утро принесло Костѣ ужасъ, мракъ и отчаян³е.

   Въ газетѣ было про него написано буквально слѣдующее:

   "Самой интересной оказалась борьба этого древне-греческаго Антиноя-Махаева съ пещернымъ венгромъ Огай. Въ искрометной схваткѣ сошелся Махаевъ, достойный, по своей внѣшности, рѣзца Праксителя, и тяжелый, желѣзный венгръ. Какъ клубокъ пантеръ, катались оба они по сценѣ, пока на двадцатой минутѣ страшный Гераклъ не припечаталъ пещернаго венгра".

   Опять днемъ собрались въ саду, на той же самой скамейкѣ и обсуждали создавшееся невыносимое положен³е...

   Ясно было, что грубый, наглый репортеръ ведетъ циничную кампан³ю противъ безобиднаго Кости Махаева, и весь вопросъ только въ томъ - съ какой это цѣлью?

   Сначала рѣшили, что репортера подкупили борцы другого, конкурирующаго чемп³оната. Потомъ пришли къ убѣжден³ю, что у репортера есть свой человѣкъ на мѣсто Кости, и онъ хочетъ такъ или иначе, но выжить Костю изъ чемп³оната.

   Спорили и волновались, а Костя сидѣлъ устремивъ остановивш³йся, страдальческ³й взглядъ на толстый древесный стволъ, и шепталъ блѣдными, искривленными обидой губами:

   - Гераклъ... Такъ, такъ. Антиной! Дождался. "Достойный рѣзца"... Ну, что-жъ - рѣжь, если тебѣ позволятъ. Ѣшь меня съ хлѣбомъ!.. Пей мою кровь, скорп³енъ проклятый!

   Костя заплакалъ. Всѣ, свѣсивъ больш³я, тяжелыя головы, угрюмо смотрѣли въ землю, и только толстые, красные пальцы шевелились угрожающе, да изъ широкихъ мясистыхъ грудей вылетало хриплое, сосредоточенное дыхан³е.,.

   - Антиноемъ назвалъ! - крикнулъ Костя и сжалъ руками голову.- Лучше-бы ты меня палкой по головѣ треснулъ...

   - Ты поговори съ нимъ по душамъ, - посоветовалъ чухонецъ.- Чего тамъ.

   - Разсобачились они очень, - проворчалъ полякъ Быльск³й. - Вчера негра назвалъ эбеновымъ деревомъ, на прошлой недѣлѣ про него же написалъ: сынъ Тимбукту... Спроси - трогалъ его негръ, что-ли?

   - Негру хорошо,- стиснувъ зубы, замѣтилъ Костя,- онъ по русски не понимаетъ. А я прекрасно понимаю, братецъ ты мой!..

   Долго сидѣли, растерянные, мрачные, какъ звѣри, загнанные въ уголъ. Думали всѣ: и десятипудовые тяжеловѣсы и худые, изможденные жизнью, легковѣсы..

   Жалко было товарища. И каждый сознавалъ, что завтра съ нимъ можетъ случиться то же самое...

  

  

   Вечермъ Костя опять выслѣдилъ спортивнаго рецензента, и когда тотъ всматривался въ неразгаданное небо, заговорилъ съ нимъ.

   - Слушайте, - сосредоточено сказалъ Костя, беря рецензента за плечо.- Это съ вашей стороны нехорошо.

   Рецензентъ поморщился.

   - Что еще? Мало вамъ развѣ?- спросилъ онъ.

   Кровь бросилась бросилась въ лицо Костѣ.

   - А-а... ты вотъ какъ разговариваешь?! А это ты видѣлъ? Какъ это тебѣ покажется?

   Вещь, относительно которой спрашивали рецензентова мнѣн³я, была - большимъ жилистымъ кулакомъ, колеблющимся на близкомъ отъ его лица разстоян³и.

   Рецензентъ съ крикомъ испуга отскочилъ, а Костя зловѣще разсмѣялся.

   - Это тебѣ, братъ, не Тезей!!

   - Да, Господи, - насильственно улыбнулся рецензента. - Будьте покойны... Постараюсь. И они разошлись...

   Разошлись, не понявъ другъ друга. Широкая пропасть раздѣляла ихъ.

   Снаружи рецензентъ не показалъ виду что особенно испугался Кости, но внутри сердце его похолодѣло...

   Идя домой, онъ думалъ:

   - Ишь, медвѣдь косолапый. Далъ десятку и Антиноя ему мало. Чѣмъ же тебя еще назвать? Зевесомъ, что ли? Попробуй-ка самъ написать...

   И было ему обидно, что его изящный стиль, блестящ³е образы и сравнен³я тратятся на толстыхъ, неуклюжихъ людей, ползающихъ по ковру и не цѣнящихъ его труда. И душа болѣла.

   Была она нѣжная, меланхоличная, полная радостнаго трепета передъ красотой м³ра.

   Въ глубинѣ души рецензентъ Заскакаловъ побаивался страшнаго, массивнаго Кости Махаева и, поэтому, рѣшилъ въ сегодняшней реценз³и превзойти самого себя. Послѣ долгаго обдумыван³я написалъ о Косгѣ такъ:

   - "Это было гранд³озное зрѣлище... Мощный Махаевъ, будто самъ Зевсъ борьбы, сошедш³й съ Олимпа потягаться силой съ человѣкомъ, нашелъ противника въ лицѣ бронзоваго сына священнаго Ганга, отпрыска браминовъ, Мохута. Ягуаръ Махаевъ съ пластичными жестами Гермеса напалъ на терракотоваго противника и, конечно, - Гермесъ побѣдилъ! Не потому ли, что Гермесъ, лицомъ - Махаевъ, въ борьбѣ дѣлается легендарнымъ Геракломъ? Мы сидѣли и, глядя на Махаева, - думали: и такое тѣло не изсѣчь? Фид³й, гдѣ ты со своимъ рѣзцомъ?"

   Вечеромъ Заскакаловъ пришелъ въ садъ и, просмотрѣвъ борьбу, снова отправился въ уединенную аллею, довольный собой, своимъ протеже Махаевымъ и перспективой будущаго директорскаго ужина...

   Быстрыми шагами приблизился къ нему Махаевъ, протянулъ руку и не успѣлъ рецензентъ опомниться, какъ уже лежалъ на землѣ, ощущая въ спинѣ и левомъ ухѣ сильную боль.

   Махаевъ выругался, ткнулъ ногой лежащаго рецензента и ушелъ. Рецензентово сердце облилось кровью.

   - А-а, - подумалъ онъ. - Дерешься?.. Хорошо-съ. Я, братъ, не уступлю! Не запугаешь. Тебѣ же хуже!.. Теперь ни слова не напишу о тебѣ. Будешь знать!

   На другой день появилась реценз³я о борьбѣ, и въ томъ мѣстѣ, гдѣ она касалась борьбы Махѣева съ Муколяйненомъ, дѣло ограничилось очень сухими скупыми словами:

   - "Второй парой боролись Махаевъ съ Муколяйненом. Послѣ двадцатиминутной борьбы побѣдилъ первый пр³емомъ "обратный поясъ".

   Махаева чествовали.

   Онъ сидѣлъ въ пивной "Медвѣдь", раскраснѣвш³йся, оживленный и съ худоскрытымъ хвастовствомъ говорилъ товарищамъ:

   - Я знаю, какъ поступать съ ихнимъ братомъ. Ужъ вы мнѣ повѣрьте! Ни деньгами, ни словами ихъ не проймешь... А вотъ какъ дать такому въ ухо - онъ сразу станетъ шелковымъ. Замѣтьте это себѣ, ребята!

   - Съ башкой парняга, - похвалилъ искренн³й сербъ Христичъ и поцѣловалъ оживленнаго Костю.

  

  

   Проснувшись, мальчикъ Сашка повернулся на другой бокъ и сталъ думать о промелькнувшемъ, какъ сонъ днѣ. Вчерашн³й день былъ для Сашки полонъ тихихъ дѣтскихъ радостей: во-первыхъ, онъ укралъ у квартиранта полкоробки красокъ и кисточку, затѣмъ, приставъ описывалъ въ гостиной мебель и, въ-третьихъ, съ матерью былъ какой-то припадокъ удушья... Звали доктора, пахнущаго мыломъ, приходили сосѣдки; вмѣсто скучнаго обѣда, всѣ домашн³е ѣли ветчину, сардины и балыкъ, а квартиранты пошли обѣдать въ ресторанъ - что было тоже неожиданно-любопытно и не похоже на рядъ предыдущихъ дней.

   Припадокъ матери, кромѣ перечисленныхъ веселыхъ минутъ, далъ Сашкѣ еще и практическ³я выгоды: когда его послали въ аптеку, онъ утаилъ изъ сдачи двугривенный, а потомъ забралъ себѣ всѣ бумажные колпачки отъ аптечныхъ бутылочекъ и коробку изъ-подъ пилюль.

   Несмотря на кажущуюся вздорность увлечен³е колпачками и коробочками, Сашка - прехитрый мальчикъ. Хитрость у него чисто звѣриная, упорная, непоколебимая. Однажды квартирантъ Возженко замѣтилъ, что у него пропалъ тюбикъ съ краской и кисть. Онъ сталъ запирать ящикѣ съ красками въ комодъ и запиралъ ихъ, такимъ образомъ, цѣлый мѣсяцъ. И цѣлый мѣсяцъ, каждый день послѣ ухода квартиранта Возженко, Сашка подходилъ къ комоду и пробовалъ, запертъ ли онъ? Расчетъ у Сашки былъ простой - забудетъ же когда-нибудь Возженко запереть комодъ... Вчера, какъ разъ, Возженко забылъ сдѣлать это.

   Сашка, лежа, даже зажмурился отъ удовольств³я и сознан³я, сколько чудесъ натворитъ онъ этими красками. Потомъ Сашка вынулъ изъ-подъ одѣяла руку и разжалъ ее: со вчерашняго дня онъ все время носилъ въ ней аптекарск³й двугривенный и спать легъ, раздѣвшись одной рукой. Двугривенный, влажный, грязный, былъ здѣсь.

  

  

   Полюбовавшись двугривеннымъ, Сашка вернулся къ своимъ утреннимъ дѣлишкамъ. Первой его заботой было узнать, что готовитъ мать ему на завтракъ. Если котлеты - Сашка подниметъ капризный крикъ и заявитъ, что, кромѣ яицъ онъ ничего ѣсть не можетъ. Если же яйца - Сашка подниметъ такой же крикъ и выразитъ самыя опредѣленныя симпат³и къ котлетамъ и отвращен³е къ "этимъ паршивымъ яйцамъ". На тотъ случай, если мать, расщедрившись, приготовитъ и то, и другое, Сашка измыслитъ для себя недурную лазейку: потребуетъ оставш³еся отъ вчерашняго пира сардины. Мать онъ любитъ, но любовь эта странная - полное отсутств³е жалости и презрѣн³е. Презрѣн³е укоренилось въ немъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ замѣтилъ въ матери черту свойственную почти всѣмъ матерямъ, иногда за пустякъ, за какой нибудь разбитый имъ бокалъ, она поднимала такой крикъ, что можно было оглохнуть. А за что-нибудь серьезное, вродѣ позавчерашняго дѣла съ пуговицами - она только переплетала свои пухлые пальцы (Сашка самъ пробовалъ сдѣлать это, но не выходило - одинъ палецъ оказывался лишнимъ) и восклицала съ легкимъ стономъ:

   - Сашенька! Ну, что же это такое? Ну, какъ же это можно? Ну, какъ же тебѣ не стыдно?

   Даже сейчасъ, натягивая на худыя ножонки чулки, Сашка недоумѣваетъ, какимъ образомъ могли догадаться, что истор³я съ пуговицами - дѣло рукъ его, Сашки, а не кого-нибудь другого?

   Истор³я заключалась въ томъ, что Сашка, со свойственнымъ ему азартомъ увлекся игрой въ пуговицы... Проигравшись до тла, онъ оборвалъ съ себя все, что было можно: штанишки его держались только потому, что онъ все время надувалъ животъ и ходилъ, странно выпячиваясь. Но когда фортуна рѣшительно повернулась къ нему спиной, Сашка задумалъ однимъ гранд³ознымъ взмахомъ обогатить себя: всталъ ночью съ кроватки, обошелъ, неслышно скользя, всѣ квартирантск³я комнаты и, вооружившись ножницами, вырѣзалъ всѣ до одной пуговицы, бывш³я въ ихъ квартирѣ.

   На другой день квартиранты не пошли на службу, а мать долго, до обѣда, ходила по лавкамъ, подбирая пуговицы, а послѣ обѣда сидѣла съ горничной до вечера и пришивала къ квартирантовымъ брюкамъ и жилетамъ цѣлую арм³ю пуговицъ.

   - Не понимаю... Какъ она могла догадаться, что это я? - поражался Сашка, натягивая на ногу башмакъ и положивъ по этому случаю двугривенный въ ротъ.

  

  

   Отказъ ѣсть приготовленныя яйца и требован³е котлетъ заняло Сашкино праздное время на полчаса.

   - Почему ты не хочешь ѣсть яйца, негодный мальчишка?

   - Такъ.

   - Какъ - такъ?

   - Да такъ.

   - Ну, такъ знай же, котлетѣ ты не получишь!

   - И не надо.

   Сашка бьетъ навѣрняка. Онъ съ дѣланной слабостью отходитъ къ углу и садится на коверъ.

   - Блѣдный онъ какой-то сегодня,- думаетъ сердобольная мать.

   - Сашенька, милый, ну, скушай же яйца! Мама просить.

   - Не хочу! Сама ѣшь

   - А, чтобъ ты пропалъ, болванъ! Вотъ выростила ид³ота...

   Мать встаетъ и отправляется на кухню.

   Съѣвъ котлетку, Сашка съ головой окунается въ омутъ мелкихъ и крупныхъ дѣлъ.

   Озабоченный, идетъ онъ прежде всего въ коридоръ и, открывъ сундучокъ горничной Лизаветы, плюетъ въ него. Это за то, что она вчера два раза толкнула его и пожалѣла замазки, оставшейся послѣ стекольщиковъ.

   Свершивъ актъ правосуд³я, идетъ на кухню, и хнычетъ, чтобы ему дали пустую баночку и сахару.

   - Для чего тебѣ?

   - Надо.

   - Да для чего?

   - Надо!

   - Надо, надо... А для чего надо? Вотъ - не дамъ.

   - Дай, дура! А то матери разскажу, какъ ты вчера изъ графина для солдата водку отливала... Думаешь, не видѣлъ?

   - На , чтобъ ты пропалъ!

   Желан³е кухарки исполняется: Сашка исчезаетъ. Онъ сидитъ въ ванной и ловитъ на пыльномъ окнѣ мухъ. Наловивъ въ баночку, доливаетъ водой, насыпаетъ сахаръ и долго взбалтываетъ эту странную настойку, назначен³е которой для самого изобрѣтателя загадочно и неизвѣстно.

  

  

   До обѣда еще далеко. Сашка рѣшаетъ пойти посидѣть къ квартиранту Григор³ю Ивановичу, который находится дома и что-то пишетъ.

   - Здравствуйте, Григориванычъ!- сладенькимъ тонкимъ голоскомъ привѣтствуетъ его Сашка.

   - Пошелъ, пошелъ вонъ. Мѣшаешь только.

   - Да я здѣсь посижу. Я не буду мѣшать.

   У Сашки опредѣленныхъ плановъ пока нѣтъ, и все можетъ зависѣть только отъ окружающихъ обстоятельствъ: можетъ быть, удастся, когда квартирантъ отвернется, стащить перо или нарисовать на написанномъ смѣшную рожу, или сдѣлать что-либо другое, что могло бы на весь день укрѣпить въ Сашкѣ хорошее расположен³е духа.

   - Говорю тебѣ - убирайся!

   - Да что я вамъ мѣшаю, что ли?

   - Вотъ я тебя сейчасъ за уши, да за дверь... Ну?

   - Ма-ама-а!!! - жалобно кричитъ Сашка, зная, что мать въ сосѣдней комнатѣ.

   - Что такое? - слышится ея голосъ.

   - Тш!.. Чего ты кричишь, - шипитъ квартирантъ, зажимая Сашкѣ ротъ. - Я же тебя не трогаю. Ну, молчи, молчи, милый мальчикъ...

   - Ма-а-ма! Онъ меня прогоняетъ!

   - Ты, Саша, мѣшаешь Григор³ю Ивановичу, - входитъ мать. - Онъ вамъ, вѣроятно, мѣшаетъ?

   - Нѣтъ, ничего, - помилуйте, - морщится квартирантъ. - Пусть сидитъ.

   - Сиди, Сашенька, только смирненько.

   - Черти бы тебя подрали съ твоимъ Сашенькой, - думаетъ квартирантъ, а вслухъ говоритъ: - Бойк³й мальчуганъ! Хе-хе! Общество старшихъ любитъ...

   - Да, ужъ онъ такой,- подтверждаетъ мать,

  

  

   За обѣдомъ Сашкѣ сплошной праздникъ.

   Онъ бракуетъ всѣ блюда, вмѣшивается въ разговоры, болтаетъ ногами, руками, головой и, когда результатомъ соединенныхъ усил³й его конечностей является опрокинутая тарелка съ супомъ, онъ считаетъ,что убилъ двухъ зайцевъ: избавился отъ ненавистной жидкости и внесъ въ среду обѣдающихъ веселую, шумную суматоху.