Главная » Книги

Эрастов Г. - Отступление

Эрастов Г. - Отступление


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14


Г. Эрастовъ.

Отступлен³е.

I.

   Длинный поѣздъ, казавш³йся издали гигантской гусеницей, тяжело пыхтя, взбирался на вершину отлогой возвышенности, подернутой снѣжнымъ налетомъ.
   Солдаты, этотъ живой грузъ, которымъ были переполнены десятки товарныхъ вагоновъ, оглашали тянувшуюся по обѣимъ сторонамъ безжизненную пустыню нестройнымъ хоромъ самыхъ разнообразныхъ звуковъ. То замирая, то усиливаясь, эти звуки сливались въ одинъ долг³й, подчасъ дик³й аккордъ, которому вторили меланхолическое позвякиванье цѣпей и равномѣрный рокотъ колесъ.
   Шумный говоръ или грубая брань чередовались съ раскатистымъ, звонкимъ хохотомъ.
   Порою чей-либо сильный, молодой голосъ выводилъ протяжную руладу, къ нему присоединялись друг³е голоса, и стройная хоровая пѣсня, полная безграничной тоски и печали, словно музыкальный стонъ недавняго ига, подхватывалась встрѣчнымъ вѣтромъ, уносилась далеко-далеко назадъ и замирала надъ спавшей подъ снѣгомъ пустыней...
   Когда наступила темная и холодная ночь, въ вагонахъ тускло замердали фонари, и на стѣнахъ задвигались огромныя трепешущ³я тѣни.
   Гулъ голосовъ замѣтно притихъ,- люди ужинали. Незатѣйливая пища сдабривалась чаркою водки. По мѣрѣ того какъ поглощалась жгучая влага, люди снова оживлялись, становились шумливѣе, и весь поѣздъ снова наполнялся глухимъ гуломъ, среди котораго начинали звенѣть - сперва робко и отрывисто, а затѣмъ чаще и задорнѣе - звуки гармоники.
   Пѣвуч³й игривый мотивъ то взвизгивалъ, то заливался безпечно и какъ бы замиралъ въ безконечной трели, и тогда раздавалось дружное притаптыван³е и звонкое ухарское подсвистыван³е.
   Неуклюж³я, лохматыя фигуры съ безобразными папахами, казавш³яся еще причудливѣе при скудномъ свѣтѣ огарковъ,- приходили въ движен³е и пускались въ плясъ.
   Насыщенные желудки и одурманенныя хмѣлемъ головы приводили людей въ своеобразное, но скоропреходящее настроен³е, въ которомъ странно сочетались - безшабашная удаль широкой, свободолюбивой натуры и глубокая безотчетная скорбь. Это веселье было, въ сущности, такъ же тяжело и мрачно, какъ недавнее прошлое этихъ оторванныхъ отъ жизни людей и какъ поджидавшее ихъ близкое будущее, навстрѣчу которому ихъ везли теперь десятками тысячъ черезъ горы Хингана и равнины Монгол³и, и не разъ въ ихъ звонкомъ смѣхѣ или въ подмывающемъ напѣвѣ чудились жгуч³я, невыплаканныя слезы.
   Оборвалась и замерла плясовая пѣсня, затихли топотъ и свистъ, и когда блѣдный лунный дискъ вынырнулъ изъ-за разорванныхъ облаковъ и заглянулъ въ вагоны, тамъ громоздились, смутно очерченныя въ прозрачной дымкѣ испарен³й, лежавш³я на землѣ неуклюж³я фигуры, погруженныя въ крѣпк³й и тяжелый сонъ.
   Огарки свѣчей скоро потухли, и только единственный классный вагонъ для офицеровъ, находивш³йся въ концѣ поѣзда, продолжалъ свѣтиться огнями.
   Въ одной половинѣ вагона былъ полумракъ и слышался храпъ, въ другой - было свѣтло и шумно. Офицеры пили водку, закусывали и оживленно бесѣдовали.
   У маленькаго откидного столика, гдѣ вокругъ оплывшей свѣчи была разложена закуска и стояла начатая бутылка водки, сидѣлъ въ разстегнутомъ сюртукѣ стрѣлковый подполковникъ. Почти ежеминутно онъ кашлялъ долгимъ, надоѣдливымъ кашлемъ, сердито отплевывая, пыхтѣлъ, отдувался и вытиралъ потное лицо. Онъ хотѣлъ продолжать начатую рѣчь, но кашель мѣшалъ ему постоянно, и онъ съ плохо скрываемой злобой и завистью смотрѣлъ на развалившагося напротивъ коренастаго штабсъ-капитана. Каждый разъ, когда подполковникъ закашливался, штабсъ-капитанъ быстрымъ движен³емъ наливалъ чарку водки, выпивалъ, закусывалъ и, одобрительно крякнувъ, съ самодовольнымъ видомъ растиралъ рукой мясистую, волосатую грудь, виднѣвшуюся изъ-за разстегнутой ночной сорочки. По мѣрѣ того какъ онъ пилъ, его бородатое рябое лицо наливалось кровью и багровѣло, а маленьк³е свѣтлые глазки начинали задорно блестѣть. Рядомъ съ нимъ, облокотившись на колѣни, сидѣлъ немного сутуловатый, худощавый артиллер³йск³й капйтанъ, Онъ молча смотрѣлъ въ землю и, казалось, думалъ глубокую, невеселую думу, которая отражалась на блѣдномъ лицѣ съ правильными и тонкими, почти красивыми, чертами.
   На двухъ сосѣднихъ скамьяхъ шла азартная игра.
   Бѣлобрысый и круглолицый, молодой интендантск³й чиновникъ, смахивавш³й на загулявшаго купеческаго сынка, съ полупьянымъ азартомъ металъ банкъ тремъ офицерамъ. На опрокинутомъ чемоданѣ, изображавшемъ карточный столъ, лежалъ ворохъ бумажекъ, и блестѣло золото.- "Отъ рубля транспортъ съ кушемъ и десять рублей мазу!" - "Уголъ отъ пяти!" - "Банкъ со входящимъ!" - объявляли игроки.
   - Наяривай, братцы! Заворачивай покрупнѣе! Не бойсь! У Туманова денегъ хватитъ! Туманову счастье привалило! Въ Москвѣ двадцать тысячъ выигралъ!
   - И врешь ты, интендантская крыса! Гдѣ тебѣ, дураку, так³я деньги выиграть! - замѣтилъ кто-то изъ играющихъ.
   - Что-о? Вру? Тумановъ вретъ?! - обидѣлся интендантъ, почему~то предпочитавш³й говорить о себѣ въ третьемъ лицѣ.- На! Смотри! Лопни твои глаза! Видишь? Это что? Не деньги? То-то! Я вотъ возьму да проиграю всѣ! И плевать мнѣ на нихъ! Въ Маньчжур³и, братъ, этого добра, сколько хочешь! Только не будь дуракомъ, а деньги...
   - Ну, ладно! Сократись! Ты хоть и дуракъ, только не изъ этакихъ!
   - Вы вотъ ругаетесь надо мной,- "интендантская крыса" и все прочее, а Тумановъ въ Иркутскѣ васъ на триста цѣлковыхъ шампанскимъ накачалъ! Да потомъ къ дѣвкамъ свезъ, за четырехъ заплатилъ! А вы смѣетесь, гнушаетесь Тумановымъ!
   - Ну-у! Захныкалъ! Сдавай карты, гнилая подметка! Ты, Тумаша, не сердись за всякое слово! Это вѣдь любя! Мы вѣдь видимъ, какая у тебя широкая натура!
   - Эхъ, братцы мои! Кабы у меня ваши офицерск³е погоны были, да съ моей широкой натурой, собралъ бы я отрядъ волонтеровъ, да накачалъ бы ихъ какъ слѣдуетъ, да потомъ ударилъ бы на япошекъ!- захлебывался Тумановъ.
   - Капитанъ Агѣевъ! Выпьемъ, что-ли? Ну чего носъ вѣшать? Убьютъ насъ съ вами, ну чортъ съ нимъ! - говорилъ пѣхотный штабсъ-капитанъ артиллеристу.- А только, прежде чѣмъ насъ ухлопаютъ, мы этихъ паршивыхъ макаковъ столько наколошматимъ и наворочаемъ, что одна пыль пойдетъ! Ей-Богу! Правду я говорю?
   Капитанъ пожалъ плечами и какъ-то болѣзненно улыбнулся.
   - Вотъ видите-ли, сколько я ни думаю о войнѣ, все не могу себѣ никакъ представить, какъ это я стану "колошматить" и "наворачивать"! Для меня это непостижимо!
   - Ну вы, значитъ, не офицеръ, не солдатъ послѣ этого! - съ презрѣн³емъ отвѣтилъ штабсъ-капитанъ.
   - Не совсѣмъ такъ... я офицеръ и недурно знаю спец³альность, свое назначен³е, но... видите-ли, я прежде всего человѣкъ...
   - А что-же я, по-вашему? Оглобля?
   - Не то... У васъ напервомъ планѣ солдатъ... офицеръ... а потомъ человѣкъ...
   - А это развѣ не одно и тоже самое? - изумился штабсъ-капитанъ.- Нѣтъ-съ, позвольте, капитанъ, вы оскорбляете мое достоинство и чувство офицера...
   - Ну... вотъ видите, вы меня не хотите понять...
   - Нѣтъ-съ, позвольте, капитанъ,- вы думаете, что мы, пѣхота, дескать, дураки набитые, да-съ! Я, правда, въ академ³и не учился, но я русск³й офицеръ и за свою офицерскую честь постоюсъ! Хотя вы и капитанъ! Я, братъ ты мой, солдатъ! Я вотъ этой рукой мѣшокъ муки подымаю!.. Я вамъ тутъ такую "честь" раздѣлаю, что...
   - Господи! Господа капитаны! Опамятуйтесь! Бога вы забыли? - раздался съ верхней скамьи жалобный, дребезжащ³й голосъ.- На войну ѣдете вѣдь, Богъ знаетъ...
   - Аты, попъ, помолчи, когда тебя не спрашиваютъ!- грубо оборвалъ штабсъ-капитанъ.- Лежи тамъ себѣ, да Богу молись! Такъ-то лучше будетъ, отецъ Лаврент³й!
   Попъ притихъ. Болѣзненный съ виду, отецъ Лаврент³й, съ типичнымъ крестьянскимъ лицомъ, съ жидкой бѣлокурой растительностью, производилъ впечатлѣн³е человѣка, выбитаго изъ своей обычной колеи, и въ большихъ синихъ глазахъ его, дѣтски-чистыхъ и простодушныхъ, часто свѣтилось отражен³е не то испуга, не то глубокаго внутренняго недоумѣн³я. Говорилъ онъ мало, больше прислушивался, съ напряженнымъ вниман³емъ къ разговорамъ другихъ, а если и заговаривалъ, то дѣлалъ это нервно, порывисто, причемъ голосъ его слегка дрожалъ отъ робости или волнен³я, а глаза подергивались влагой. Часто, когда офицеры увлекались скабрезными анекдотами, среди смѣха можно было уловить тяжелый вздохъ и сопровождавш³я его слова: "О Господи, прости и помилуй", долетавш³я съ верхней полки, гдѣ отецъ Лаврент³й проводилъ большую часть времени. Офицеры часто подтрунивали надъ нимъ, но, въ общемъ, обращали на него очень мало вниман³я и не стѣснялись его присутств³емъ, на что, впрочемъ, отецъ Лаврент³й не обижался. Было что-то неуловимо общее между этимъ застѣнчивымъ, неказистымъ сельскимъ пастыремъ и капитаномъ Агѣевымъ, и въ ихъ отношен³яхъ явно сказывалась взаимная симнат³я.
   - Бросьте, господа! - заговорилъ, собравшись съ силами, подполковникъ и вернулся къ прерванному разговору объ японцахъ. Обрюзгш³й, съ желтыми пятнами на припухломъ лицѣ, страдающ³й одышкой, мучимый кашлемъ, желчный и раздражительный,- онъ храбрился передъ молодежью, напускалъ на себя воинственность, хотя въ его безпокойномъ взглядѣ и голосѣ чувствовалась внутренняя тревога и страхъ передъ будущимъ.
   - Я говорю: попомните мое слово, послѣ перваго же серьезнаго боя обнаружится вся ихъ военная несостоятельность! О флотѣ ничего не скажу, я въ немъ мало понимаю, но на сушѣ - не пройдетъ и мѣсяца, какъ мы ихъ разобьемъ на-голову!
   - Правильно, полковникъ! - подхватилъ щтабсъ-капитанъ.- Разобьемъ! Что бы тамъ ни говорили разные философы и академики, а русская штыковая работа покажетъ себя! Я за свою роту головой ручаюсь!
   - Ну, я съ вами, полковникъ, не совсѣмъ согласенъ,- осторожно замѣтилъ Агѣевъ:- можетъ быть, мы и разобьемъ ихъ наголову, какъ вы говорите, но это будетъ не черезъ мѣсяцъ и не черезъ два...
   - Вздоръ! - крикнулъ штабсъ-капитанъ, стукнувъ кулакомъ по столику. - А я вамъ говорю, черезъ мѣсяцъ мы ихъ будемъ гнать, какъ барановъ, прямо въ море!
   - Грубостью и крикомъ вы своей правоты не докажете,- возразилъ Агѣевъ.
   Изъ другой половины вагона появился поручикъ съ обвисшими хохлацкими усами, съ помятымъ, перепуганнымъ лицомъ.
   - Простите, господа... ага! У васъ, того... горѣлка есть! - заговорилъ онъ съ сильнымъ малоросс³йскимъ акцентомъ:- нельзя-ли мнѣ у васъ чарочку позаимствовать? Сдѣлайте божескую милость!
   - Пожалуйста! Сколько угодно! Да что это съ вами?
   Поручикъ сперва выпилъ подрядъ двѣ рюмки водки, а затѣмъ отвѣчалъ:
   - Понимаете? Спалъ я и сонъ сейчасъ видѣлъ! Нехорош³й сонъ, чортъ его знаетъ! Будто это Манчьжур³я, эта самая, громадная степь, безъ конца, безъ краю! И все это, понимаете, мертвецами завалено,- какъ снопы, раскиданы люди по полю... И я самъ среди нихъ лежу! Вдругъ слышу это я: "Фоня! Фонечка! Родненьк³й!" - жинка меня кличетъ (Аѳанас³й мое имя). Я это хочу ей откликнуться, а никакой моготы! Понимаете? Ни языка, ни голоса! Потомъ санитары явились, давай яму рыть! Вижу - табакъ мое дѣло! Опять кричать - опять ничего невыходитъ! То есть и сказать невозможно, что за мука!
   - Ну и что же?- съ любопытствомъ переспросилъ подполковникъ.
   - Да такъ ничего и не вышло! Спасибо доктору, что надо мной спалъ: слѣзаючи, сапогомъ въ бокъ мнѣ заѣхалъ, ну я и проснулся. А то ей-Богу бы померъ! Такая жуда, понимаете! Разрѣшите еще чарочку, полковникъ? Даже вспотѣлъ весь!
   - Пожалуйста! Да... сны, знаете, иногда бываютъ разные! Моя жена передъ войной тоже сонъ видѣла нехорош³й...
   - А я не вѣрю! - вставилъ пѣхотный штабсъ-капитанъ. - Вздоръ всѣ эти сны! Какъ тяинешь хорошенько водки съ вечеру, такъ и сновъ никакихъ не видишь! Правду я говорю?
   - Въ сновидѣн³яхъ многимъ благочестивымъ людямъ Господь волю свою предрекаетъ! Въ писан³и священномъ тому примѣры есть! - раздался сверху робк³й голосъ отца Лаврент³я.
   - Не знаю, какъ сны, но предчувств³е - вещь неоспоримая! Въ него трудно не вѣрить! - заговорилъ капитанъ Агѣевъ.- Меня вотъ съ самаго отъѣзда мучитъ предчувств³е, ни днемъ, ни ночью не даетъ покоя! И я вѣрю въ него! Я знаю, что я не вернусь изъ Маньчжур³и!
   Разговоръ оборвался. Поручикъ медленно прожовывалъ кусокъ колбасы и о чемъ-то задумался. Подполковникъ тяжело дышалъ и, казалось, прислушивался.къ самому себѣ. Агѣевъ хмуро курилъ папиросу. Штабсъ-капитанъ опустилъ голову и, отвѣсивъ нижнюю губу, началъ дремать.
   На сосѣднемъ диванѣ игра кончилась.
   - Эхъ! Скука смертная, братцы мои! - нараспѣвъ говорилъ Тумановъ.- Господи! Ѣдемъ-ѣдемъ, и конца не видать! Очертѣлъ мнѣ этотъ вагонъ проклятый, очертѣли и карты, и деньги! Э-эхъ, теперь бы въ Москву, въ "Яръ" закатить, да цыганъ послушать!
  
   "Ни осенн³й частый дождичекъ"...
  
   затянулъ онъ теноромъ, высокимъ и чистымъ, и глубокой тоской зазвучала пѣсня подъ глухой рокотъ колесъ.
   Проснувш³йся штабсъ-капитанъ подтянулъ басомъ и снова задремалъ.
   Офицеры улеглись спать. Тумановъ замолкъ, но пѣсня, казалось, еще носилась въ душномъ воздухѣ и давила невидимой тяжестью.
   Отецъ Лаврент³й слѣзъ со своей вышки, уныло оглянулся, подошелъ къ окну и прильнулъ къ нему головой. Вдругъ мнѣ показалось, что онъ всхлипнулъ и пробормоталъ что-то.
   - Отецъ Лаврент³й! Что это вы?
   Онъ повернулъ лицо, смахнулъ рукавомъ сѣрой рясы слезы и вздохнулъ.
   - Тоска, дорогой мой! Плакать хочется...
   - Зачѣмъ же, батя, плакать?
   - Не знаю... душа болитъ, а надъ душой не воленъ человѣкъ... жаль мнѣ чего-то! Такъ жаль! Всѣхъ мнѣ жаль - и господъ офицеровъ, и васъ, и себя жаль... Несчастные мы всѣ, слабые людишки! Душа скорбитъ за всѣхъ! Отъ Бога это! И радость, и печаль душевная - все отъ Бога! Вотъ помолюсь Господу,- можетъ, и легче станетъ!.. Ахъ, тяжело мнѣ!
   Минуту спустя, онъ осѣнялъ себя крестомъ и молился.
   Свѣча догорѣла и погасла, и вагонъ погрузился въ полумракъ.
   Я вышелъ на площадку, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ.
   Поѣздъ полнымъ ходомъ катился подъ уклонъ.
   Блѣдный мѣсяцъ то выглядывалъ изъ-за разорванныхъ облаковъ, то снова прятался за ними.
   Сильный и холодный вѣтеръ взмывалъ кверху снѣжныя волны, и онѣ, словно призраки въ бѣлыхъ саванахъ, налетали на площадку, съ воемъ и свистомъ бились въ окна вагона, въ дикой пляскѣ кружились по сторонамъ и гнались за поѣздомъ...
  

II.

   Стояла весна - необычайно колоритная, смѣющаяся весна юга.
   Каждый день я отправлялся бродить по окрестностямъ Ляояна, просиживалъ часами на берегу Тай-цзы-хэ, взбирался на ближайш³я сопки, заглядывалъ въ маленьк³я рощи, гдѣ уже распускался шиповникъ и зеленѣли старые вязы...
   Однажды на берегу рѣки я встрѣтилъ капитана Агѣева. Онъ полулежалъ на пескѣ, надвинувъ на глаза фуражку, и задумчиво смотрѣлъ на рѣку, въ которой отражалось ярко-кобальтовое знойное небо. Изъ за поворота Тай-цзы-хэ выплывали и медленно спускались по течен³ю двѣ джонки, нагруженныя тростникомъ, на связкахъ котораго синѣли фигуры китайцевъ.
   Я подсѣлъ къ Агѣеву. Мы оба молчали. Несмотря на середину апрѣля, солнце уже сильно пропекало, располагая къ лѣни и навѣвая сонливость.
   По ту сторону рѣки золотистымъ отливомъ сверкала на солнцѣ песчаная отмель, которая упиралась въ каменистыя высоты красновато-бураго цвѣта съ лиловыми тѣнями въ ущельяхъ и сѣдловинахъ. На небольшой террасѣ одного изъ крутыхъ склоновъ ярко-краснымъ пятномъ лѣпилась къ отвѣсной скалѣ крошечная кумирня съ вычурной, причудливо изогнутой крышей. За прибрежными высотами развертывалась цѣлая панорама зубчатыхъ горныхъ кряжей. Подернутые у берега глубокою синевою, они постепенно блѣднѣли, переходили въ едва уловимыя, нѣжныя очертан³я и, наконецъ, сливались съ свѣтло-лазоревой далью.
   Невдалекѣ отъ насъ, противъ тянувшейся вдоль берега пригородной деревушки, занятой теперь понтоннымъ паркомъ, съ десятокъ голыхъ солдатъ-понтонеровъ барахталось въ водѣ. Одни были заняты стиркой рубахъ, друг³е плавали, ныряли и тѣшились въ холодныхъ, прозрачно-чистыхъ струяхъ Тай-цзы-хэ. Плескъ воды, хохотъ и зычные возгласы солдатъ носились надъ рѣкой и сливались со звонкими голосами полуголыхъ китайчатъ. Растрепанные, чумазые ребятишки, съ болтающимися косичками, подпрыгивая и кувыркаясь, выплясывали какой-то фантастически веселый танецъ. Съ визгомъ и смѣхомъ они набрасывались цѣлою сворой на солдатъ, обсыпали ихъ пескомъ, забрасывали комьями рѣчного ила и затѣмъ стремительно улепетывали, обдаваемые цѣлыми фонтанами водяныхъ брызгъ.
   За этой сценой наблюдала съ высоты берега группа пожилыхъ китайцевъ. Гладко выбритыя головы сверкали на солнцѣ, словно смазанныя саломъ. Степенныя, изборожденныя глубокими морщинами лица, всевозможныхъ оттѣнковъ - отъ коричневаго до мѣдно-краснаго улыбались съ плутоватой добродушностью. Изрѣдка одинъ изъ нихъ вынималъ изъ зубовъ трубку, сплевывалъ, произносилъ нѣсколько словъ, остальные утвердительно покачивали головами, и снова всѣ застывали въ молчаливомъ созерцан³и.
   - А знаете...- началъ тихо Агѣевъ:- хорошо было бы забраться вотъ на этакую джонку, залечь и плыть... сперва по Тай-цзы-хэ, перейти потомъ въ Ляохэ и выйти на широк³й просторъ Ляодунскаго залива! А тамъ и Желтое море...
   - Да! И японск³е крейсеры и миноносцы!
   - Ну... я стараюсь о нихъ не думать... Весна, такая вокругъ благодать, и вдругъ.. хотя... теперь я уже окончательно увѣренъ, что отсюда не вернусь.
   Онъ сказалъ это чрезвычайно просто и спокойно, и я не сталъ возражать.
   - А у васъ тамъ есть кто-нибудь?
   - Мать-старуха, жена и дочь... Всего два года женатъ... Дочка славная у меня, синеглазая, золотистые волосенки...
   Немного помолчавъ, онъ снова заговорилъ, но уже съ нѣкоторымъ раздражен³емъ.
   - Удивительно! Они думаютъ, что стоитъ только человѣку надѣть мундиръ, чтобы весь его внутренн³й м³ръ и складъ тотчасъ же перемѣнился! Я вѣдь вотъ и изъ академ³и нашей ушелъ изъ-за этого самаго... раздвоен³я, что-ли! И какъ подумаешь иной разъ, сколько времени, труда, памяти и способности я убилъ на это проклятое ремесло! Да!.. Ну, подалъ въ запасъ, не выдержалъ! Потомъ женился на хорошей, славной дѣвушкѣ... Думалъ: вотъ теперь-то начну настоящую жизнь! Работать сталъ, переводилъ много, нѣсколько статей напечаталъ, началъ на свою настоящую дорогу пробиваться... Вдругъ - война! Четвертушка бумаги за номеромъ, и все на смарку! И, главное, куда я гожусь? Какую я здѣсь могу пользу принести?!
   Онъ передернулъ плечами и закурилъ.
   - Командиръ у насъ, полковникъ Свѣтловъ, хорош³й, чутк³й человѣкъ; его всѣ офицеры, какъ отца родного любятъ... третьяго дня какъ-то говоритъ мнѣ: "А я на васъ, Петръ Петровичъ, особенно не надѣюсь! Такъ вы это и знайте, и на меня, старика, не обижайтесь!" А чего мнѣ обижаться? Я не трусъ, въ этомъ меня никто не можетъ заподозрить... А вотъ есть у насъ поручикъ Дорнъ, съ рыжими усами... помните, я васъ познакомилъ на станц³и? Это - настоящ³й солдатъ! На него можно положиться! Для него, кромѣ военнаго ремесла, ничего не существуетъ! Онъ и куртку солдатскую носитъ, и шинель солдатскаго сукна, ругается, какъ фейерверкеръ, спитъ на голой землѣ... Когда выпьетъ основательно и придетъ къ своему взводу, такъ тамъ не знаютъ, куда и посадить его! Грубъ, суровъ по службѣ, а любятъ его, пожалуй, не меньше, чѣмъ командира, если только не больше! Ну, а меня за глаза "барышней" называютъ! Самъ слыхалъ...
   Агѣевъ усмѣхнулся и швырнулъ окурокъ.
   - Хоть бы поскорѣе началось все это! Бездѣйств³е только хуже изводитъ! Сегодня я слышалъ, что японцы произвели высадку у Дагушаня... Я отчасти сочувствую Дорну. Онъ теперь просто бѣснуется, всяк³я ложныя тревоги изобрѣтаетъ, все дождаться не можетъ!
   Я всталъ и простился.
   - Заходите ко мнѣ на батарею, это тоска смертная!- крикнулъ мнѣ вслѣдъ Агѣевъ.
   Отъ рѣки тянулась песчаная дорога вплоть до сѣрой городской стѣни, увѣнчанной по угламъ небольшими башнями. У восточныхъ воротъ я долженъ былъ остановиться: проходъ былъ запруженъ китайцами. Они толпились вокругъ распростертаго на каменныхъ плитахъ старика, лицо котораго было прикрыто грязной тряпицей. Струйка густой, темной крови выбивалась изъ-подъ головы. Среди толпы покачивался въ сѣдлѣ пьяный казакъ. Онъ мутными глазами смотрѣлъ на распластаннаго китайца и хрипло выкрикивалъ:
   - Ну, ладно! Чаво тамъ! Эй, ходя! Вставай, что-ли! Вставай, говорю! Чаво развалился?
   Толпа сумрачно посматривала на казака и угрюмо молчала.
   - Что тутъ такое? Раздавилъ ты его?
   - Чаво раздавилъ?! - вызывающе огрызнулся казакъ, взмахнувъ нагайкой.- Коли подъ лошадь полѣзешь, и тебя раздавлю... Раздавилъ... тожа!..
   - Да ты пьянъ, въ сѣдлѣ не держишься?
   - А ты что за начальство? Тебѣ какое дѣло? Эй, вы, косоглазые! Цуба! Р-разступись!
   Китайцы прижались къ стѣнѣ, казакъ далъ шпоры лошади, хлестнулъ кого-то по плечамъ и ускакалъ, поднявъ цѣлое облако пыли.
   Я нагнулся надъ старикомъ и убѣдился, что онъ былъ мертвъ.
   - Кантроми! - проговорилъ кто-то около меня.- Пушангоо {Нехорошо.} лг³эссака капитана, цхау {Бранное слово.}!
   Когда я добрался до главной улицы города, тяжелое впечатлѣн³е, произведенное сценою у воротъ, нѣсколько ослабѣло подъ вл³ян³емъ кипучей дѣятельности и чисто восточной пестроты красокъ въ этомъ водоворотѣ китайской городской жизни.
   Съ перваго же дня пребыван³я въ Ляоянѣ я сталъ съ любопытствомъ и напряженнымъ вниман³емъ приглядываться къ сынамъ Небесной Импер³и и впитывать въ память развертывавшуюся предо мною симфон³ю звуковъ и красокъ.
   Въ складахъ шелковыхъ тканей и одежды я подолгу съ восхищен³емъ разсматривалъ расшитыя золотомъ и разноцвѣтными шелками дорог³я женск³я "курмы" и мандаринск³е халаты. И здѣсь, среди удивительнаго подбора и гармон³и красокъ, среди сказочныхъ птицъ, причудливыхъ грифоновъ и драконовъ, фантастическихъ цвѣтовъ, легендарныхъ боговъ и героевъ - я попадалъ въ новый для меня м³ръ восточнаго искусства, столь же загадочный и своеобразный для европейца, какъ и все многовѣковое прошлое создавшаго его народа.
   Тутъ же, въ нѣсколькихъ шагахъ, грязная и закоптѣлая фанза-кузница издавала грохотъ и звонъ, выбрасывала цѣлые фейерверки искръ и клубы чернаго, ѣдкаго дыма, въ которомъ мелькали полуобнаженныя темно-коричненыя тѣла кузнецовъ. Здѣсь я не разъ любовался мускулистой, словно отлитой изъ темной бронзы, фигурой молотобойца, стоявшаго на возвышен³и.
   Передъ каждымъ ударомъ онъ заносилъ надъ головою молотъ и звонкимъ голосомъ выводилъ мелодичную руладу:
  
   "Хо-о-на-инн-дза-на-инна-хо-о-ла!"
  
   и съ послѣднимъ звукомъ напѣва опускалъ на наковальню тяжелый молотъ.
   Я останавливался передъ народными кухнями, гдѣ, подъ навѣсомъ изъ цыновокъ, старые китайцы и китаянки, пропитанные запахомъ кунжутнаго и бобоваго масла, не выпуская изъ зубовъ неизбѣжной трубки, пекли блины, лепешки, варили пельмени или кашу изъ чумидзы. Эта незатѣйливая снѣдь покупалась за гроши и тутъ же поѣдалась проходившими мимо кули, торговцами или ребятишками.
   Чѣмъ-то сказочнымъ и чудеснымъ вѣяло отъ своеобразной обстановки китайскихъ аптекъ, гдѣ на стѣнахъ красовались черепа всевозможныхъ животныхъ, чучела птицъ и пресмыкающихся, пучки сухихъ травъ и цвѣтовъ, таблицы съ узорчатыми разводами и ³ероглифами; и старый, сухой какъ щепка, китаецъ, съ сѣдой клинообразной бородой и громадными очками на носу - казался магомъ и чародѣемъ, воскресшимъ героемъ древнихъ сказан³й Востока.
   Вдоль улицы тянулись торговцы дешевой обувью, поясами и лентами, продавцы европейскихъ бутылокъ, очень цѣнимыхъ китайцами, старыхъ заржавленныхъ гвоздей, гаекъ и пуговицъ; продавцы сладкаго тѣста скрипѣли своими тачками и на всб улицу кричали речитативомъ о сладкомъ и вкусномъ "чи-га-о".
   Почти на каждомъ перекресткѣ и у внутреннихъ воротъ красовались подвижныя панорамы, а ихъ антрепренеры неистово колотили въ мѣдные тимпаны и зазывали прохожихъ. За нѣсколько мѣдныхъ "чохъ" зритель получалъ удовольств³е въ видѣ цѣлой сер³и раскрашенныхъ картинъ англ³йскаго или нѣмецкаго производства: сражен³е китайцевъ съ японцами, старый мандаринъ, съ сѣкирой въ рукахъ, застающ³й на мѣстѣ преступлен³я невѣрную супругу, портретъ короля Эдуарда въ мант³и и регал³яхъ, смотръ войскамъ на Марсовомъ полѣ въ Петербургѣ, а въ заключен³е - изображен³е "красавицы", подъ которымъ виднѣется предательская надпись: "Саатчи и Мангуби. 10 шт. 5 коп"...- таковъ, въ большинствѣ случаевъ, репертуаръ панорамъ. Тутъ же, неподалеку отъ цырюльниковъ, брѣющихъ головы, заплетающихъ косы, располагался бродяч³й лѣкарь, окруженный цѣлой выставкой самыхъ разнообразныхъ снадоб³й. Съ ужимками фокусника этотъ плутоватый краснобай разсказывалъ толпившимся вокругъ старикамъ и женщинамъ невѣроятныя истор³и о своей практикѣ и чудесномъ дѣйств³и лѣкарствъ. Когда же ему удавалось убѣдить кого-либо, онъ, недолго думая, схватывалъ какой-то бурый пластырь, бормоталъ заклинан³е, плевалъ на пластырь и ловкимъ и звонкимъ шлепкомъ налѣплялъ его на довѣрчиво подставленный, лоснящ³йся лобъ "пац³ента"...
   Пыль и жажда заставили меня завернуть въ одинъ изъ многочисленныхъ "европейскихъ" ресторановъ и спросить себѣ освѣжающаго японскаго "танзана".
   Кабакъ былъ переполненъ офицерами. Обливаясь потомъ, они сидѣли за столиками, не снимая безобразно-неуклюжихъ "устрашающихъ" папахъ, и пили водку, вино и пиво. Смуглый, черноглазый мальчуганъ отчаянно пилилъ на дешевой скрипкѣ, а рыжеволосая, грязно одѣтая женщина съ наглымъ лицомъ, аккомпанировавшая на арфѣ, рѣзкимъ, визгливымъ голосомъ, отчаянно фальшивя, пѣла:
  
   "Мнѣ велѣла мамушка въ Манчжур³и жить!
   Русскихъ офицеровъ пьяныхъ веселить!
   Тра-ла-ла, тра-л-ала, тра-ла-ла-ла-ла"...
  
   - Браво-о! Жарь! Весели русскихъ офицеровъ! - одобрительно выкрикивали послѣдн³е, прибавляя грубое "матерное" ругательство, и пьяными голосами подтягивали рыжеволосой пѣвицѣ. Въ маленьк³я окна кабака заглядывали проходивш³е мимо китайцы. Они съ любопытствомъ смотрѣли на пьянствовавшихъ офицеровъ и обмѣнивались короткими фразами.
   Когда я выходилъ изъ ресторана, одинъ изъ китайцевъ заглянулъ мнѣ въ лицо и, оскаливъ великолѣпные зубы, сказалъ съ усмѣшкой: "Шанго {Шанго - хорошо.}, капитана! Мадама иглай-иглай, ханшинъ {Ханшинъ - китайская водка.} многа-многа, ахъ, шибка шанго!" Но эти одобрительныя слова китайца звучали, какъ мнѣ показалось, глубокой ирон³ей, и въ самой улыбкѣ говорившаго сквозила тонкая насмѣшливость и сарказмъ. Я ничего не отвѣтилъ и поспѣшилъ смѣшаться съ толпой.
   День приходилъ къ концу, и уличная жизнь стала замѣтно затихать. Китайцы, начинающ³е и заканчивающ³е трудовой день по солнцу, запирали лавки, убирали лотки и столики и снимали вывѣски. По улицѣ прохаживались вооруженные тростями ночные полицейск³е въ черныхъ кафтанахъ съ красными каймами и ³ероглифами на груди.
   Изъ будд³йскаго монастыря, расположеннаго за городскими стѣнами, донесся мелодичный, своеобразно звучавш³й звонъ, призывавш³й къ вечерней молитвѣ бонзъ. Пыль улеглась, повѣяло тишиной и прохладой. Западъ, охваченный заревомъ заката, тлѣлъ и дымился, словно исполинск³й догорающ³й костеръ, а на востокѣ отражен³е этого зарева подервуло золотистымъ багрянцемъ зубчатыя вершины горъ, подошвы и ущелья которыхъ уже стали окутываться синевато-лиловою дымкой.
   Такъ называемый "русск³й поселокъ", тянувш³йся между китайскимъ городомъ и расположен³емъ главной квартиры, начинался цѣлымъ рядомъ публичныхъ домовъ. Днемъ окна и двери этихъ, сооруженныхъ на европейск³й ладъ, глинобитныхъ домиковъ, были закрыты, и на каждомъ изъ нихъ виднѣлась доска съ надписью: "Нижнимъ чинамъ входъ воспрещается". Мертвые днемъ, эти домики оживали съ наступлен³емъ вечера. Ставни раскрывались, въ окнахъ свѣтились огни, и изнутри доносились голоса и пьяныя пѣсни, а у входа собирались дженерикши съ зажженными фонариками. Поздней ночью эта мѣстность оглашалась криками и бранью "гостей", которые перекочевывали изъ одного заведен³я въ другое, били спьяна дженерикшъ, затѣивали скандалы между собою, съ проходившими мимо, а иногда набрасывались съ оруж³емъ въ рукахъ на какого-нибудь случайно подвернувшагося "шиака", какъ называютъ военные каждаго штатскаго. Я прибавилъ шагу, чтобы поскорѣе миновать этотъ злополучный участокъ "русскихъ владѣн³й." Еще издали я завидѣлъ смѣшанную толпу офицеровъ, солдатъ и китайцевъ, собравшуюся передъ однимъ изъ публичныхъ домовъ. На улицѣ, противъ заведен³я, стоялъ запряженный парою тарантасъ полиц³ймейстера.
   Въ толпѣ шелъ сдержанный говоръ.
   - Самъ командующ³й, слышь, пр³ѣдетъ!
   - Ну, тоже, чево тамъ - командующ³й? За лазаретной линейкой послали!
   - А какой генералъ-то? Пѣхотнай?..
   - Молчи, чортъ! Вишь, господа офицеры!
   Изъ домика вышелъ казач³й офицеръ съ полупьянымъ лицомъ. Папаха была безшабашно сдвинута на самый затылокъ и ухарски приплющена спереди. Шашка безобразно болталась на животѣ, и вся фигура казака, расшатанная и безалаберная, какъ-то не вязалась съ интеллигентнымъ, довольно красивымъ лицомъ. Это былъ одинъ изъ "прикомандированныхъ" къ главной квартирѣ, переведш³йся изъ гвард³и въ казаки, "свѣтлѣйш³й" князь Тринкензейнъ, котораго я зналъ по Петербургу.
   - Князь! Скажите, что тутъ случилось?
   - А-а! Здрасте! Бонъ суаръ! Случилась презабавная истуаръ! Погибъ геройской смертью одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ полководцевъ! Женераль Фокинъ!
   - Какъ это погибъ? Ничего не понимаю...
   - Очень просто! Получилъ бригаду! Завтра долженъ былъ отправляться на позиц³ю... Представился начальству и завернулъ сюда, въ номеръ пятый: выбралъ себѣ блондиночку и потребовалъ на всю компан³ю полдюжины Редерера... Ну, хватилъ, можетъ быть, лишнее,- а потомъ перешелъ на самую клубнику... Ну... первый разъ - благополучно... старикъ расходился... передъ отправлен³емъ на позиц³и! Это, конечно, понятно... а на второмъ - фюить! Маленьк³й кондрашка и - готово! Вотъ тебѣ и бригаду получилъ! Ха-ха-ха!! Но что всего забавнѣе - это то, что эта самая Молли, англичанка, не могла никакъ выбраться! Такъ и застылъ старикъ на ней! Ха-ха-ха!!. Насилу расцѣпили!.. Теперь ротмистръ Кандауровъ составляетъ актъ для командующаго... Н-да! Перехватилъ покойникъ... А жаль! Хорошо, подлецъ, анекдоты разсказывалъ!
   Я простился съ княземъ и двинулся дальше. По пути мнѣ попался фургонъ Краснаго Креста и группа верховыхъ, спѣшившихъ къ мѣсту происшеств³я.
   Старое кладбище, гдѣ подъ сѣнью изъ и вязовъ покоились былые правители края, переименованное предпр³имчивымъ грекомъ въ "городской садъ", было полно оживлен³я. Толпа военныхъ въ мундирахъ, кителяхъ, рубахахъ "хаки", въ папахахъ и фуражкахъ съ веселымъ говоромъ двигалась по недавно проложеннымъ дорожкамъ. Отдѣльныя группы занимали столики, раскиданные по саду около надгробныхъ плитъ съ еще сохранившимися ³ероглифами. Въ ярко освѣщенномъ буфетѣ слышалась перебранка. Наскоро сколоченный изъ досокъ кегельбанъ грохоталъ шарами. У самаго основан³я древней корейской башни Байтасы, въ полузакрытомъ павильонѣ шло представлен³е кинематографа. Тутъ собрались мног³е представители "штабной аристократ³и" и проститутки - англичанки, американки,- цѣлой стаей слетѣвш³яся со всѣхъ сторонъ на театръ войны. Въ репертуарѣ кинематографа преобладали игривыя картины, изъ которыхъ наиболѣе безстыдныя вызывали одобрительное ржан³е кавалеровъ и визгливый смѣхъ дамъ. Мног³я изъ этихъ "дамъ", въ претенц³озныхъ шляпахъ и крикливыхъ платьяхъ, сидѣли въ бесѣдкахъ и пили шампанское, окруженныя всевозможными адьютантами, ординарцами и "состоящими" при чемъ-либо офицерами.
   Дамы надтреснутыми, осипшими отъ пьянства голосами, на коверканномъ русскомъ языкѣ хвастливо повѣствовали о своихъ прежнихъ побѣдахъ и похожден³яхъ. Кавалеры щеголяли знан³емъ французскихъ фразъ, дешевымъ остроум³емъ и сальными анекдотами.
   Было шумно, весело и пьяно.
   А когда заигралъ оркестръ и понеслись мягк³е звуки "Гейши", подхваченные нѣсколькими голосами,- старое кладбище превратилось въ увеселительный садъ провинц³альнаго русскаго города въ мирное время. Только башня Байтасы, съ изваян³ями боговъ въ глубокихъ нишахъ, мрачно поднимаясь надъ кладбищемъ, нарушала мирную картину разгула и стремилась въ высь, гдѣ лунный отблескъ нѣжно ласкалъ позолоченный шаръ, вѣнчавш³й вершину этой древней и величавой гробницы.
   Я съ трудомъ разыскалъ маленьк³й столикъ, на которымъ уже сидѣли два офицера, но оставалось еще одно мѣсто. Одинъ изъ офицеровъ былъ стрѣлковый капитанъ съ длинными сѣдыми усами; другой - подполковникъ, тоже стрѣлокъ, толстый, обргозгш³й. Оба они были навеселѣ. Капитанъ говорилъ, жестикулировалъ и горячился, а подполковникъ слушалъ, молча кивалъ головой и прихлебывалъ красное вино.
   Впереди, въ трехъ шагахъ, нѣсколько маленькихъ столиковъ было составлено въ одинъ длинный столъ; за нимъ сидѣла многочисленная компан³я съ пожилымъ, краснымъ какъ ракъ, гвардейскимъ полковникомъ барономъ Габеномъ во главѣ. Столъ этотъ, накрывавш³йся ежедневно, былъ извѣстенъ подъ именемъ "мертвецкаго", а члены компан³и назывались "покойниками", ибо почти каждодневно напивались "до положен³я ризъ".
   - И вотъ... одиннадцатый годъ - и никакого движен³я! - говорилъ капитанъ подполковнику.
   - Все капитанъ! Понимаешь? - вѣчный капитанъ! Кремневъ, Засѣкинъ, ты самъ - давно подполковники, батал³онами командуете... да! А я - капитанъ! Смотри - вѣдь я скоро старикъ, сѣдой усъ... а хочешь знать, почему? хочешь?..- Потому что я - полякъ! Да! Только потому...
   - Ну что-жъ, Витька... что-жъ дѣлать...
   - Га! Чортъ забери! Полякъ!.. Да, я полякъ! - капитанъ еще больше воодушевился и стукнулъ кулакомъ по столу.
   - И я докажу это! Насъ, поляковъ, первыхъ собрали отовсюду и двинули впередъ... Въ первую голову... Я это хорошо понимаю: пушечное мясо и высш³я соображен³я! Да! Но мы покажемъ, что мы съ честью носимъ мундиръ! Ты... ты помнишь моего Стася?...
   - М-м... да-да, Стася?.. помню!..
   - Такъ онъ меня провожалъ до Харбина, и я на прощанье ему сказалъ: помни, Стасикъ, мои слова... говорю: люби мать, люби родной языкъ и свою вѣру! А я пойду умирать! И умру, чортъ возьми! И Стась мой тоже умретъ, если надо будетъ! Да! Но... все-таки, чортъ возьми, я полякъ! Га! Я знаю, что они думаютъ о насъ! Знаю! Измѣнниками считаютъ! А вся эта сволочь... эти дармоѣды, подлипалы и гвардейск³е франты...
   - Витька!.. Замолчи, я тебѣ говорю... что-жъ дѣлать... Давай выпьемъ!
   - Выпьемъ!
   За "мертвецкимъ" столомъ громче всѣхъ ораторствовалъ полковникъ генеральнаго штаба Налимовъ, знаменитый, уже сильно поживш³й "левъ", спортсменъ и знатокъ женщинъ.
   - Вздогъ и чепуха! Вы всѣ ничего не знаете! Японцы! Что такое японцы? Выскочки и больше ничего! Одно хогошее сгажен³е, и finita la comedia! Я пгобылъ два года въ Сасебо! Зато японки?! Паслюшьте, багонъ! Я вамъ гаскажю замѣчательную авантюгу съ японкой!
   Въ эту минуту къ столу подошелъ свѣтлѣйш³й князь Тринкензейнъ.
   - Господа! Сногсшибательная новость! Но сперва - шампанскаго! Надо достойнымъ, чортъ возьми, образомъ помянуть покойника. Бой! Чеоэкъ! Пст!..
   Появилось шампанское, хлопнула пробка, и свѣтлѣйш³й началъ разсказывать. Оркестръ заглушалъ его слова, и только одобрительный хохотъ компан³и доказывалъ, что его слушали со вниман³емъ.
   - Глупая привычка умирать такимъ образомъ!- "съострилъ" кто-то и расхохотался.
   - Но Молли? Молли? Чортъ возьми! Это любопытно!
   - Князь! Почему вы ее не притащили сюда?
   Когда оркестръ умолкъ, захмѣлѣвшая компан³я потребовала къ себѣ капельмейстера.
   Ему предложили шампанское, которое онъ, подобострастно чокнувшись со всѣми, выпилъ.
   - Паслюшьте,- обратился къ нему Налимовъ,- вы знаете этотъ магшъ: тгам-ттам-та-га-га-га-гамъ! тгамъ!..
   - Это... это маршъ Дювернуа, господинъ полковникъ.
   - Вотъ именно, Дювегнуа! Такъ вы пажалста сыгтайте его намъ...
   - Но это похоронный маршъ...
   - Да-да! Похогонный магшъ! Вотъ именно... пажалста!
   - Не могу, виноватъ! Похоронный маршъ... неудобно-съ.
   - Что? что такое? Когда я тгебую, значитъ - удобно! Багонъ! Скажите ему пажалста!
   - Я съ нимъ поговорю! - вмѣшался свѣтлѣйш³й князь. - Послушайте вы, господинъ капельдуткинъ! Потрудитесь немедленно сыграть похоронный маршъ! Поняли?..
   - Но, князь...
   - Молчать! Я вамъ не "князь", а "ваша свѣтлость"! Поняли? А если нѣтъ, такъ убирайтесь ко всѣмъ чертямъ! Я самъ буду дирижировать!
   Капельмейстеръ растерянно оглянулъ всю компан³ю и, неловко откозырявъ, отошелъ.
   - Чеоэкъ! Бой! Двѣ бутылки водки и порц³ю шашлыку - въ оркестръ! Живо!
   "Свѣтлѣйш³й" всталъ и, въ сопровожден³и казачьяго офицера, у котораго на элегантномъ мундирѣ красовался значокъ пажескаго корпуса, направился къ оркестру.
   Вскорѣ у стола снова появился капельмейстеръ.
   - Господинъ полковникъ,- обратился онъ къ барону Габену,- будьте столь великодушны... войдите въ мое положен³е! Я человѣкъ маленьк³й... у меня семья и дѣти... вѣдь можетъ случиться...
   - Паслюшьте, мой дгугъ! Я вамъ сегьезно совѣтую... уходите вы изъ сада!
   - Убирайтесь вы къ...- прибавилъ кто-то изъ компан³и.
   Баронъ только махнулъ рукой.
   Капельмейстеръ исчезъ, а нѣсколько времени спустя раздались звуки похороннаго марша.
   Я расплатился и пошелъ къ выходу. Не успѣлъ я дойти до калитки, какъ позади меня послышались крики: маршъ замолкъ, а въ саду происходилъ скандалъ, и изъ общаго гама выдѣлялся голосъ Тринкензейна: "Молчать! Я вамъ не князь! Я свѣтлѣйш³й!"
   Гулявш³е по дорожкамъ офицеры, чиновники полевого телеграфа, проститутки - всѣ спѣшили къ мѣсту скандала.
   Я медленно брелъ домой по русскому поселку. Убог³е номера наскоро сколоченныхъ гостинницъ были переполнены проститутками, и самыя гостинницы превратились въ публичные дома съ ресторанами.
   Съ трудом

Другие авторы
  • Яворский Юлиан Андреевич
  • Михайлов А. Б.
  • Львов-Рогачевский Василий Львович
  • Якобовский Людвиг
  • Мельгунов Николай Александрович
  • Вязигин Андрей Сергеевич
  • Корнилович Александр Осипович
  • Чешихин Всеволод Евграфович
  • Тургенев Александр Иванович
  • Волконская Зинаида Александровна
  • Другие произведения
  • Одоевский Владимир Федорович - Необойдённый дом
  • Анзимиров В. А. - Христианское братство борьбы
  • Жданов В. - Поэзия в кружке петрашевцев
  • Веневитинов Дмитрий Владимирович - Послание к [рожалину]
  • Фет Афанасий Афанасьевич - А. В. Ачкасов. Шекспир в переводах А. А. Фета
  • Некрасов Николай Алексеевич - Петербургские театры. (Статья первая)
  • Майков Василий Иванович - Суд Паридов
  • Блок Александр Александрович - О современной критике
  • Некрасов Николай Алексеевич - Обозрение новых пиес, представленных на Александринском театре. (Статья третья)
  • Капнист Василий Васильевич - Силуэт
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (12.11.2012)
    Просмотров: 1013 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа