Тимофеев Алексей Васильевич - Художник

, мало самого неба... Прочь, прочь! Я тебя не слушаю!..

  

  

   Сегодня поутру Мария пригласила меня прогуляться с нею по Летнему саду.

   Я был в особенно дурном расположении духа. Мы прошли безмолвно всю большую аллею.

   - Что с вами?- спросила, наконец, Мария.

   - Хандра!- отвечал я отрывисто.

   - Взгляните, как все весело вокруг!

   Я горько улыбнулся.

   - Чего вам еще недостает?

   - Всю жизнь свою стараюсь я разгадать эту загадку и - до сих пор все еще на первом слоге!

   - Пустой каприз!

   - Может быть!

   - Вы недовольны своею участью?

   - Дай бог, чтобы всякий был так доволен своею!

   - Думаете ли вы иногда о будущем?

   - Да, мечтаю о будущем, но думать... не могу.

   - Поэтому-то оно вас так и обманывает!

   - Зачем же терзаться этим заранее?.. Пусть будет, что будет; я уже доволен и тем, что обманываю свое настоящее.

   - Может быть, я имею более причин роптать на судьбу, нежели вы!

   - Я никогда не роптал на судьбу!

   Мария не отвечала ни слова. Холодность, с которою она говорила со мною, удивила меня.

   - Вы начинаете изменяться!- сказал я после некоторого молчания.

   Мария взглянула на меня с изумлением и покраснела.

   - Я... начинаю изменяться?

   - Да, вы начинаете изменяться!- сказал я твердым голосом.

   - Следовательно, вы не верите мне более!

   - Я верю своему сердцу!

   - Ваше сердце обманывает вас!

   - О, дай бог! В первый раз в жизни я желаю этого.

   - Наконец, я уже не знаю, как заставить вас верить мне! Вы не хотите ни клятв, ни жертв! Вы анатомируете каждое мое неумышленное движение, каждый неумышленный знак, который противоречит вашему сердцу, и пропускаете мимо глаз все, что клонится в вашу пользу... Я никогда не играла собою. Говорите же, что я должна делать?!.

   И между тем лицо ее прояснилось, глаза заблистали. Она говорила от души... она была прелестна.

   - Простите меня!- сказал я, покраснев в свою очередь.- Я обидел вас против воли!

   - Вы знаете, что я не могу на вас сердиться!- отвечала она, улыбнувшись.

   В эту самую минуту кто-то вывернулся из боковой аллеи и пошел прямо к нам навстречу. Смотрю - моя мать.

   Я изменился в лице.

   Что-то похожее на упрек совести пробудилось в душе моей. "Ты обязан ей жизнию!" - шептал мне один голос. "Она оставила тебя в самую минуту твоего рождения!" - возражал другой. "Ты должен открыть все Марии!" - говорил первый голос. "Зачем ей знать об этом?" - говорил второй. Я находился в странной борьбе сам с собою. Приличие спорило с приличием, внутренное чувство с внутренним чувством, рассудок с рассудком... и потом все это перемешалось, слилось! Все мои мысли, все ощущения превратились в какое-то смешанное, мучительное чувство. Я не мог уже более размышлять; не мог дать себе отчета ни в одной мысли, ни в одном ощущении. Это была какая-то жгучая, томительная тоска; какое-то сложное, безотчетное чувство. Я страдал, я ужасно страдал. Это страдание отразилось даже на лице моем.

   - Что с вам опять сделалось?- сказала вдруг Мария, уставив на меня глаза свои.

   Я был так погружен в самого себя, что вздрогнул от ее вопроса.

   - О чем вы так задумались?- продолжала Мария, не сводя с меня глаз.

   - Благодарю вас! Вы разбудили меня от ужасного сна!- отвечал я, стараясь улыбнуться.

   - Взгляните - мы прошли почти целую аллею с тех пор, как вы вздремнули!

   Я посмотрел машинально вокруг себя.

   - Вы что-то хотели сейчас сказать?- прибавила Мария.

   - Вы угадали!- отвечал я, запинаясь.

   - Что такое?- спросила она с любопытством.

   Я устремил на нее испытующий взор; она также уставила на меня свои глаза и потом медленно начала опускать их в землю. Это придало мне бодрости. Как будто на душе моей лежало какое-нибудь преступление!

   - Вы называете меня другом,- сказал я, стараясь превозмочь себя,- и до сих не знаете, кто я!

   - Я знаю вас, сколько нужно знать друга!

   - Однако... каждый человек имеет какое-нибудь звание, каждый человек имеет имя, родителей, состояние... Но вы никогда не спрашивали меня ни о моем звании, ни о моих родителях. Я упал к вам, как с неба.

   - Оставим свету судить об этом! Дружба не знает различия состояний! Если бы даже вы не имели никакого состояния; если бы вы были убийцею, заговорщиком, атаманом разбойников - при всем этом я осталась бы вашим другом!- прибавила она, улыбнувшись.

   - Да, атаманом разбойников! Это так!- потому что вы начитались романов.

   - Если бы вы были просто бродяга!- сказала Мария, улыбнувшись снова.

   - Если бы даже я был сын этой нищей, которая сейчас прошла?..

   - Если бы даже вы были сын этой нищей!

   Сердце мое хотело вылететь из груди.

   - Эта нищая действительно моя мать!- сказал я почти шепотом.

   Мария захохотала.

   - Кажется, вы хотите испытать меня?

   - Я говорю вам, не шутя!- продолжал я.- Помните ли вы живописца, которого ваш брат отпустил на волю?

   - Который бежал?- спросила она, устремив на меня испытующий взор.

   - Который бежал!- отвечал я, собрав все свои силы.- Это живописец - я.

   Мария побледнела.

   - Вы... тот живописец!.. А - как же - помню!.. мне все равно.

   Сказав это, она улыбнулась и замолчала. Я не хотел более продолжать разговор. Мы подошли к воротам. Мария уехала.

   Сейчас я заходил к ней на квартиру. Швейцар, который впускал меня всегда без доклада, на этот раз объявил, что барина нет дома, а барыня не принимает.

  

  

   Вчера заехал ко мне муж Марии. Я не видался с ним уже около двух недель. "Вы нас совсем забыли,- сказал он,- что с вами сделалось?" Я извинился, как умел. "Поедемте к Р.,- продолжал он,- там будет один из знакомых мне молодых людей, который отправляется на днях в чужие краи. Я познакомлю вас с ним. Может быть, вы согласитесь ехать вместе".

   Мы отправились.

   Дорогою мне так хотелось спросить, открыла ли ему Мария вверенную ей мною тайну; но едва решался я заговорить об этом, моя мать являлась предо мною, и роковой вопрос замирал на устах моих.

   Ручаюсь головою, что Мария не откроет никому этой тайны! Ежели женщина отказалась от любимого ею человека, узнав, что этот человек отвергнут обществом, то, наверное, уже будет столько самолюбива, что употребит все усилия, чтобы скрыть, что ей это уже известно.

   О, теперь я понимаю этих людей!

   Общество, в которое мы приехали, состояло большею частию из мужчин; разговор шел о литературе.

   Вот все, что я мог упомнить:

   В нашей литературе еще совсем нет настоящей, истинной, самостоятельной жизни. Заметно какое-то брожение, какая-то полусонная деятельность - предвозвестники жизни; глухой ропот театральных зрителей перед открытием занавеса, что-то похожее на жизнь - и только!

   Всякий народ имеет свои предания, свои поверья, свой язык, свою философию, свою литературу. Пока у него нет письма, он живет преданиями и поверьями - он поэт; пока у него нет народной философии - он обезьяна. Наша народная философия и поэзия еще только в душе народа - в его сказках, песнях и поговорках.

   Выжмите из наших новейших литературных произведений балласт, что у вас останется?- Белая бумага.

   Лучшие из наших литераторов при всех своих блестящих успехах на поприще литературы только что доказали, как силен, как богат наш язык.

   Спросите наших литераторов, с какою целию берут они перо? Хорошо, ежели вы услышите два, три ответа, от которых не придется нам краснеть за них.

   Чтобы заниматься литературою, у нас надобно иметь обеспеченное состояние или служить где-нибудь; чтобы сделаться известным литератором, надобно быть знакому с журналистами или самому издавать журнал...

   Вся наша нынешняя литература - только сколок с иностранной.

   Наши литераторы стараются приноровиться ко вкусу публики, а не владычествовать над ним.

   Предложите нашей публике что-нибудь дельное; она уснет на половине второй страницы.

   У нас пишут от безделья, печатают из-за денег. Кто нарифмовал пять строк в альбом, тот уже и поэт; кто написал хорошо деловую бумагу, тот поставляет уже себе за непременную обязанность подарить публику своим романом. Типографские станки день и ночь в движении, журналисты хвалят или ругают новое сочинение, смотря по отношениям своим к сочинителю; публика верит журналам; книги читаются безотчетливо; библиотеки умножаются так же, как конюшни и картинные галереи...

   Что же все это значит? Это значит, что литература у нас еще только забава, бостонная игра, бирюльки - более потребность моды, нежели потребность души.

   Кто-то спросил меня, как я об этом думаю.

   - Не мое дело судить о литературе,- отвечал я,- но, рассматривая нашу публику как любительницу художеств, не могу не пожалеть о несчастных художниках.

   - Зато мы имеем правительство, которое всеми мерами печется о поощрении этого класса народа!- сказал R.- И надобно быть слишком неблагодарным, чтобы осмелиться упрекать его в холодности к художникам.

   - Мне кажется,- возразил я,- надобно быть слишком безрассудным, чтобы требовать от правительства каких-либо особых поощрений в этом случае. Художник есть нахлебник общества.

   - Однако нельзя сказать,- продолжал R.,- что мы не умеем ценить истинного достоинства!

   - Мы ли оцениваем это достоинство?- возразил я.- Найдется ли между нашими художниками хотя один, которому бы мы отдали должную справедливость без того, чтобы не вдолбили нам в голову, как детям: "Смотрите, не прозевайте! этот человек имеет необыкновенные таланты, это гений!" - "Это гений,- повторяем мы все в один голос, как заданный урок,- это гений!" И потом спрашиваем друг друга на ухо: "Полно, точно ли гений?" - "Верно гений, когда все иностранцы это утверждают!.."

   - При всем том мы можем похвалиться, что у нас поощряется просвещение в полном смысле этого слова! - сказал R.

   - Не спорю, но могут ли эти средства заставить понимать просвещение; могут ли влить в чью-нибудь душу поэзию, которой в ней никогда не бывало; могут ли вдохнуть в народ эту страсть к искусствам и художествам, которая соединяет художника с обществом; это божественное чувство, которое дает нам силы понимать гения?..

   R. не отвечал ни слова; все посмотрели недоверчиво друг на друга и улыбнулись.

   Как бы то ни было, но этот вечер я провел весьма приятно.

   Муж Марии познакомил меня с молодым человеком, который отправляется за границу. Это был тот самый, который говорил о литературе. Он едет, чтобы только путешествовать. Впрочем, как я заметил из его слов, в этом путешествии скрываются еще какие-то планы. Мы условились ехать вместе.

   Этот молодой человек понравился мне с первого взгляда. В его лице так много поэзии!

   В продолжение своей жизни я не один уже раз испытал над собою силу симпатии и до сих пор еще не помню ни одного случая, когда бы она обманула меня. Мне кажется, симпатия эта есть не что иное, как инстинкт души - способность, общая всем людям. Вся разница в степени, и ежели найдутся люди, никогда не чувствовавшие в себе симпатии, то это единственное от того, что или душа их была всегда подавлена какими-либо другими ощущениями, или (что всего вернее!) слишком груба, чтобы чувствовать в себе эту способность.

   Итак, наконец, мечты мои начинают осуществляться! Свобода и Италия!.. Я оживаю...

  

  

   Здесь должен я кончить выписку из дневника моего художника-философа; но чтобы сочинение это имело какое-нибудь окончание - вот еще два отрывка:

   "Меня хотят погубить эти презренные,- говорит далее художник,- посмотрим, кто кого пересилит! Глупцы, вы не умеете еще искусно растерзать человека, который презирает вас. Пока вы ниже его; он на своем месте... Вот герой, который столкнет его оттоле!"

   Наконец, вот второй отрывок. Понимайте его как угодно!

   "Люди или демоны подписали этот великодушный приговор?- говорит художник на последней странице своего дневника.- Муж Марии возвестил мне, что это сделано по его просьбе - для моего спасения. Проклятые! Они поймали меня, наконец.

   Итак, вот к чему все это клонилось! Драма сыграна; узел развязался сам собою.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Имел ли я какое-нибудь предназначение в этом свете? Соединив концы моей жизни, я допускаю это предназначение. Коровий хлев и сумасшедший дом... Скачок не велик! Но середина... Однако, что же такое самая средина?- Беспрерывная горячка, бред страстей, смутный сон, чепуха!..

   Путь мой кончен. Умереть прежде смерти - горько; умереть прежде самой жизни... Что же? Надобно же когда-нибудь умереть. Смерть не разбирает своих жертв; люди также... смерть и люди - спокойствие и суета... Может ли тут быть что-нибудь общего? Странно! Я нахожу тут что-то общее. Смерть и люди - ничтожество и ничтожество!..

   К чему я жил?"

  

  

   Здесь дневник этот оканчивается совершенно.

   Что стало с его хозяином - неизвестно. Некоторые из знавших его говорят, что он теперь в Италии, другие - что давно уже умер; третьи - что все еще в сумасшедшем доме.

  

  

   Имя А. В. Тимофеева мало что скажет сегодня даже самому сведущему читателю. В числе его произведений, в какой-то степени знакомых нашим современникам, могут быть названы лишь несколько стихотворений, положенных на музыку и ставших известными песнями,- "Свадьба" ("Нас венчали не в церкви..."), "Тоска" ("Оседлаю коня, коня быстрого...") и некоторые другие. {Подборку стихотворных произведений Тимофеева и его биографический очерк, составленный В. С. Киселевым-Сергениным, см. в кн.: Поэты 1820-1830-х годов / Общ. ред. Л. Я. Гинзбург. Л., 1972. Т. 2. С. 589-644 ("Биб-ка поэта").} Между тем в 30-е годы XIX в. Тимофеев - один из наиболее плодовитых и читаемых русских литераторов, одинаково активно выступающий как поэт, прозаик и драматург.

   Родился А. В. Тимофеев в г. Курмыше Симбирской губернии. В 1830 г. он со званием кандидата юриспруденции окончил Казанский университет, а в следующем году переехал в Петербург, где поступил на службу помощником столоначальника в департамент уделов. Первым опубликованным произведением писателя стала пятиактная прозаическая драма "Разочарованный" (СПб., 1832), годом позже он издал сборник стихотворений "XII песен" (СПб., 1833). С 1834 г. Тимофеев становится постоянным сотрудником "Библиотеки для чтения" О. И. Сенковского - самого массового журнала тех лет, часто выступает и в "Сыне отечества" Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина. В 1835 г. писатель переходит на службу в Министерство народного просвещения. В 1837 г. он выпускает в свет свои трехтомные "Опыты", объединившие ранее изданные сочинения. С начала 1840-х годов произведения Тимофеева перестают появляться в печати, он посвящает себя преимущественно служебной деятельности, проходившей в Одессе, Петербурге, Уфе и Москве. В 1870 г. в чине действительного статского советника Тимофеев выходит в отставку, а спустя несколько лет возвращается на литературную арену, публикуя отдельные стихотворения и объемную поэму "Микула Селянинович, представитель земли" (СПб., 1876), в которой пытается представить в ряде картин всю историю России.

   Начало широкой литературной известности Тимофеева было связано с появлением его драматических фантазий "Поэт" (СПб., 1834) и "Елисавета Кульман" (СПб., 1835), а также повести "Художник" (СПб., 1834. Ч. I-III), напечатанной под псевдонимом "Т. м. ф. ъ". В этом издании каждая из трех частей "Художника" имела особый эпиграф: "Кто сосчитает, сколько талантов погибло в неизвестности!" Всем известная поговорка, на которую никто не хочет обратить внимания"; "Может ли быть что-либо ужаснее и безнадежнее, чем пытать счастье одному в большом городе, где никто не протянет вам руку помощи?- Талант непризнанный, безвестный, без друзей и покровителей, но полный веры в свое мастерство, он тщетно пытается обрести ценителей своего искусства - бесполезная борьба! Доктор Гариссон" (у Тимофеева текст приведен по-французски); "Его не поняли, друг мой! Он был рожден совсем не для светской жизни. Холодность, презрение, клевета и эгоизм преследовали его с самого вступления его в общество. Из частного письма".

   При первой публикации повесть Тимофеева была посвящена знаменитому граверу Николаю Ивановичу Уткину (1780-1863) со следующим обращением: "Один странный случай доставил мне в руки дневник какого-то художника. Вы желали, чтобы я издал его в свет. Ваше желание исполнено.- Вот он!- Я не изменил ни слова. А. Т. Санкт-петербург, 9 мая 1833".

   Указанная Тимофеевым дата завершения повести вызывает серьезные сомнения. Некоторые реалии текста (см. прим. 22) заставляют утверждать, что работа над ним шла еще в конце 1833 - начале 1834 г. (цензурное разрешение "Художника" датировано 1 апреля 1834 г.). Можно предположить, что ложной датировкой Тимофеев хотел подчеркнуть полную самостоятельность своего сочинения, устранить основания для его сопоставления с "Живописцем" Н. А. Полевого, опубликованным в середине 1833 г. (Зависимость "Художника" от повести Полевого тем не менее не укрылась от современников.- См.: Бел. Т. 1. С. 403).

   Творцами высокой литературной репутации Тимофеева явились в первую очередь "Северная пчела" и "Библиотека для чтения" - два периодических издания, писавших о нем чаще и благосклоннее других. "Г. Т-м-ф-ъ - человек с большим дарованием; с этим, надеюсь, не поспорит никто из читавших его стихи и прозаические статьи,- откликалась газета Ф. В. Булгарина на выход "Художника".- Дарование его находится еще в эпохе возрастания: <...> в "Художнике" оно стоит уже на весьма высокой степени" (СПч. 1834. No 169). Еще дальше шел в своих похвалах О. И. Сенковский. В рецензии на немецкий перевод "Елисаветы Кульман" он провозглашал автора драмы преемником и наследником самого Пушкина: "Из всего числа поэтов, которых произвел Пушкин, г. Тимофеев едва ли не тот, чьи произведения соединяют в себе наиболее начал пушкинской поэзии" (БдЧ. 1837. Т. 21. "Литературная летопись". С. 42).

   Активное участие Тимофеева в "Библиотеке для чтения", поддержка, оказываемая ему этим изданием, указывают на ту основную читательскую аудиторию, к которой адресовался писатель: это не слишком искушенная в литературе провинциальная публика, столичный массовый читатель. В этой среде находит живой отклик "низовой" романтизм Тимофеева, упрощающий и снижающий до доступного ей уровня философские, этические и эстетические принципы романтического направления.

   Однако творчество Тимофеева вызывало интерес и за пределами данного круга. В годы первых шагов писателя, когда слабые стороны его произведений легко могли быть объяснены авторской неопытностью, смелость и экспрессивность манеры Тимофеева, свойственное ему стремление к постановке крупных проблем привлекали к создателю "Художника" внимание многих серьезных литераторов. Его повесть "Любовь поэта" помещает на своих страницах рафинированный "Московский наблюдатель" (1835. Ч. 5), с симпатией относится к молодому писателю журналист и педагог, один из членов кружка Станкевича, Я. М. Неверов (см.: ЖМНПр. 1835. Ч. 7. С. 184), пафос творчества Тимофеева оказывается близок либерально настроенному профессору русской словесности Петербургского университета цензору А. В. Никитенко. "Я недавно сблизился с одним молодым писателем, Тимофеевым,- отмечает он в своем дневнике 11 июня 1834 г.- Это совершенно новое и приятное для меня явление. Он одарен пламенным воображением, энергией и талантом писателя. Доказательством того служат его "Поэт" и "Художник", две пьесы, исполненные мыслей и чувств. Он совершенно углублен в самого себя, дышит и живет в своем внутреннем мире страстями, которые служат для него источником мук и наслаждений. <...> Первоначально нас свела цензура. Я не мог допустить к печати его пьес без исключений и изменений: в них много новых и смелых идей. Везде прорывается благородное негодование против рабства, на которое осуждена большая часть наших бедных крестьян. Впрочем, он только поэт: у него нет никаких политических замыслов" (Дневник. [Л.,] 1955. Т. 1. С 145-146).

   Наряду с подобными лестными мнениями уже в пору наивысшего успеха Тимофеева высказывались и несравненно более строгие оценки его сочинений. Такое отношение к творчеству писателя было, в частности, свойственно В. Г. Белинскому. Признавая в своей рецензии на "Художника", что "книга г-на Т.м.ф.а принадлежит к числу замечательных явлений нашей литературы", критик одновременно подчеркивал относительность ее достоинств: "В этом сочинении есть мысль, и мысль прекрасная, поэтическая. Но исполнение этой мысли весьма неудачно; автор хотел изобразить жизнь художника в борьбе с людьми, обстоятельствами, судьбой и самим собою и написал довольно большую книгу, которая исполнена общими местами <...>". Споря с воплотившимся в образе главного героя ходовым представлением о художнике как о восторженном чудаке, полностью отрешенном от сферы посведневной жизни, Белинский подчеркивал: "Г-н Т.м.ф.ъ не извел этот идеал из мира души своей, а слепил его по расчетам возможностей" (Бел. Т. 1. С. 401).

   Действительно, литературные достоинства "Художника" неизбежно вызовут сомнения у современного читателя. И вместе с тем повесть отнюдь не случайно оказалась столь заметным явлением в прозе 1830-х годов. Перед нами одно из первых в русской литературе произведений, затрагивающих тему судьбы крепостного интеллигента, выдвинутую А. Н. Радищевым в главе "Городня" "Путешествия из Петербурга в Москву" (1790) и в дальнейшем подхваченную В. Г. Белинским в его неопубликованной юношеской драме "Дмитрий Калинин" (1830), Н. Ф. Павловым в "Именинах" (изд. 1835), А. И. Герценом в "Сороке-воровке" (1848). Своеобразие Тимофеева заключается в том, что конкретная социальная проблематика в его повести как бы поглощается глобальным общеромантическим конфликтом гениальной натуры и низкой действительности, выступает в качестве средства дополнительной драматизации этого конфликта. Однако значение "Художника" как опыта постановки острых вопросов русской жизни, опыта овладения новым для искусства содержанием, безусловно, велико.

   Характеризуя место "Художника" в беллетристике 1830-х годов, необходимо выделить основные литературные ориентиры автора повести. Выше уже указывалось на зависимость произведения Тимофеева от "Живописца" Н. А. Полевого. Отметим, помимо этого, близость ряда тем и эпизодов "Художника" к произведениям Ф. В. Булгарина. Так, рассказ о первых годах жизни героя повести - его одиночестве, испытанных им унижениях, дружбе с собакой - отчетливо восходит к истории детства центрального персонажа популярного в тот период романа Булгарина "Иван Выжигин" (1829). В эпизодах с "салопницей" (раскрытие обмана со стороны попрошайки, повторная встреча с нею, ненароком подслушанный спор нищенок и т. д.) Тимофеев опирается на очерк Булгарина "Салопница" (СПч. 1832. No 16, 17; опубликован под рубрикой "Нравы"). Указывая на эти конкретные переклички повести Тимофеева с различными произведениями современных авторов, можно назвать и более широкую литературную традицию, в русле которой создается "Художник". Это так называемая неистовая словесность, с характерным для нее тяготением к натуралистическому изображению "дна" жизни, мелодраматизмом, повышенной экспрессией, мотивами отверженности героя, его преступной любви и проч.

   В настоящем сборнике "Художник" печатается по изданию: Опыты Т.м.ф.а (на обложке: Сочинения в стихах и прозе А. Тимофеева). СПб., 1837. Ч. 2. С. 1-184 особой пагинации.

  

  

   ¹ ...к каждому треску трущобника...- Речь идет о глухом лесе с буреломом либо о труднопроходимом кустарнике.

   ² ...Рафаэлева "Мадонна", списанная каким-то домашним живописцем.- Как видно из следующего ниже описания, речь идет о копии с "Сикстинской мадонны".

   ³ Эккартсгаузен Карл (1752-1803) - немецкий писатель, автор натурфилософских и мистических сочинений, в том числе популярной в России начала прошлого века книги "Ключ к таинствам натуры" (СПб., 1804. Ч. I-IV; 2-е изд. 1821).

   ⁴ ...прощание Гектора с Андромахою.- Прощание троянского героя Гектора со своей супругой Андромахой перед сражением с греками - один из наиболее известных эпизодов "Илиады". Со времен античности к нему неоднократно обращались писатели (например, Шиллер, Расин) и художники. В России была известна картина А. П. Лосенко, созданная на этот сюжет.

   ⁵ ...смерть Лукреции.- Согласно легенде, знатная римлянка Лукреция, обесчещенная сыном царя Тарквиния Гордого, покончила с собой, взяв с мужа обещание отомстить за нее. Самоубийство Лукреции повело к изгнанию Тарквиниев и основанию Римской республики (510 до н. э.). Образ Лукреции не раз привлекал внимание живописцев, в частности, в Эрмитаже находятся посвященные ей картины итальянских мастеров Д. Досси (ок. 1479-1542) и Я. Пальма Младшего (1544-1628).

   ⁶ ...утомится от своей Вавилонской работы...- Зд.: от тяжелого и безрезультатного труда (имеется в виду библейское сказание о неудавшейся попытке построить в Вавилоне башню высотой до неба).

   ⁷ Малая Морская - ныне улица Гоголя.

   ...под именем салопниц.- Так называли одну из групп нищенок-попрошаек, ходивших "обыкновенно в старых, некогда черного цвета, а от времени превратившегося в бурый цвет, салопах, в черных чепцах или белых с черными лентами, во всей вдовьей форме" (Булгарин Ф. В. Салопница // СПч. 1832. No 16). (Салоп - верхняя женская одежда в виде широкой длинной накидки с прорезями для рук, часто на подкладке.)

   ⁸ Оршад - прохладительный напиток, первоначально изготавливался из отвара ячменя, позднее - из миндального молока с сахаром.

   ⁹ Я видел картину Рафаэля.- Как ясно из последующего описания, подразумевается "Несение креста", написанное Рафаэлем при участии его учеников - Джулио Романо и Пенни (картина хранится в мадридском музее Предо).

   ¹⁰ Евангелие от Матфея, гл. 11, 30.

   ¹¹ Мегера - в греческой мифологии одна из богинь мщения, преследующая виновного и доводящая его до безумия.

   ¹² ...Грезовая головка!- Наряду с бытовыми сценами среди произведений Ж. Б. Греза (см. прим. 27 на с. 524). особую известность приобрели так называемые "голошеи" - женские портреты, изображающие нежные полудетские лица.

   ¹³ Тантал - в греческой мифологии лидийский или фригийский царь, обреченный богами на вечные муки от голода и жажды.

   ¹⁴ ...монумент Благословенного - Александровская колонна, памятник императору Александру I (установлена 30 августа 1832 г.).

   ¹⁵ Обструкции - зд.: закупорка бронхов (от лат. obstructio - закупорка).

   ¹⁶ Парголово - дачное место к северу от Петербурга, ряд деревень, расположенных на гористой местности; здесь располагался обширный парк, принадлежащий графам Шуваловым, с роскошной дачей владельца, церковью и мызой. "Парголово,- сообщалось в "Путеводителе по Санктпетербургу и окрестностям его" И. Пушкарева,- <...> находится в 11 верстах от Петербурга, по Выборгской дороге. По очаровательному местоположению и превосходному устройству сада трудно найти ныне в окрестностях столицы другое место, столь приятное для гулянья и сельской жизни" (СПб., 1843. С. 466).

   ¹⁷ Парнас - название горы в Парголове; с ее вершины открывался вид на Петербург и Финское взморье.

   ¹⁸ ...помнят и эти слухи, и этого пустынника.- Данный фрагмент повести имеет реальную автобиографическую основу. И. И. Панаев вспоминал о Тимофееве: "О нем ходили странные слухи: живя на даче в Парголово одно лето, он вырыл, говорят, какую-то пещеру, и в ней читал и писал, возбуждая к себе любопытство дачниц, которые прозвали его Парголовским пустынником" (Панаев. С. 114).

   ¹⁹ ...Саул так любил внимать звукам Давидовой арфы!- В Библии (Первая книга Царств, гл. 16) рассказывается о том, что злой дух, тревоживший царя Саула, отступал от него, когда певец Давид играл на гуслях.

   ²⁰ Блонды - шелковые или полушелковые кружева.

   ²¹ Зороастр (Заратуштра; между X и первой половиной VI в. до н. э.) - пророк и реформатор древнеиранской религии, получившей название зороастризм. Составил древнейшую часть "Авесты" - собрания священных книг, содержащих религиозные и юридические предписания, молитвенные песнопения, гимны божествам. Вольтер (наст, имя Мари Франсуа Аруэ, 1694-1778) - французский писатель и философ-просветитель. Конфуций (Кун-цзы; ок. 551-479 до н. э.) - древнекитайский мыслитель, основатель конфуцианства - этико-полнтического учения, являвшегося официальной идеологией в старом Китае. Платон (428 или 427-348 или 347 до н. э.) - древнегреческий философ-идеалист.

   ²² Я взял перо и написал следующий отрывок...- Далее пародируется фрагмент известной книги одного из писателей пушкинского круга Антония Погорельского (наст. имя Алексей Алексеевич Перовский, 1787-1836) "Двойник, или Мои вечера в Малороссии" (1828). Рассуждая во второй части этого сочинения (вечер четвертый) о различных свойствах человеческого ума и характера, Погорельский использовал именно ту систему математических обозначений, что вызвала иронический отклик автора "Художника". Вероятно также и само заглавие пародии Тимофеева заключает в себе выпад - против русских романтиков-шеллингианцев с их представлениями о человеке как о микрокосме, малом подобии Вселенной. (Указано М. А. Турьян.)

   ²³ ...большую-большую, с Рафаэлеву "Афинскую школу".- Фреска Рафаэля "Афинская школа" (1508-1511), выполненная для одного из покоев Ватикана, изображает многочисленную группу античных философов и ученых, собравшихся под сводами идеального Храма науки. Ширина фрески у основания - 770 см.

   ²⁴ Теперь все заняты сказкою о пляшущих стульях!- Слухи о танцующих стульях, характеризующие тогдашний наивный интерес к чудесному, действительно занимали петербуржцев в конце 1833 - начале 1834 г. "В городе говорят о странном происшествии,- отмечал 17 декабря 1833 г. в своем дневнике А. С. Пушкин.- В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству.- Кн. В. Долгорукий нарядил следствие.- Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N сказал, что мебель придворная и просится в Аничков [дворец.- А. К.]" (Пушкин. Т. VIII. С. 26-27). Та же история иронически упомянута в повести Н. В. Гоголя "Нос", а также в одном из писем П. А. Вяземского.

  

  

   Бел.- Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1976-19S2.

   БдЧ - "Библиотека для чтения".

   Вазари - Вазари Джордж о. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. М., 1956-1971. Т. 1-5.

   Гоголь - Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В XIV т. Изд-во АН СССР, 1937-1952.

   ЖМНПр - "Журнал министерства народного просвещения".

   МН - "Московский наблюдатель".

   MT - "Московский телеграф".

   Панаев - Панаев И. И. Литературные воспоминания. Л., 1950.

   Пушкин - Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Л.: Наука, 1977-1979.

   PB - "Русский вестник".

   СПч - "Северная пчела".

   Т - "Телескоп".