Тимофеев Алексей Васильевич - Художник

е часы - не сумасшествие, не безумие, не бешенство... Нет! Восторг демона при отторжении его от неба; душевный ураган, потрясающий душу до основания. Единственное спасение музыка. О, теперь я понимаю, почему Саул так любил внимать звукам Давидовой арфы!¹⁹

   Чудная сила - сила гармонии, глагол небес, язык природы!

   Если бы я был музыкант, я заставил бы камни проливать слезы!

   Неверующие! Внимайте грохоту громов, завыванию ветра, ропоту зефира!.. Бог говорит с вами.

   Где кончится язык слов, начинается язык гармонии.

   Не было гармонии - был хаос; бог рек, и вещество проснулось.

   Дайте мне человека, дайте мне женщину, которая могла бы говорить со мною музыкою; я буду понимать каждое движение души ее, каждый звук ее гармонии. Раздробите ощущения души на миллионные части, слейте их в одну бесконечную массу, она передаст мне все это посредством музыки с математическою точностию... О, вы можете убить меня звуками, растерзать, привести в восторг, заставить меня проклинать, плакать, рыдать, благоговеть, молиться богу... Можете вознесть меня на самое небо, низвергнуть в ад, сделать пророком, заставить отречься от себя самого!..

   Женщина и музыка... в этих двух словах столько поэзии, что можно с ума сойти!

   Женщина... О, я люблю женщин! При виде женщины все существо мое возвышается.

   Женщина есть соединение изящного, олицетворенная музыка, венец творения, душа вселенной!..

   Зачем искать в ней глубокого ума; она создана жить сердцем. Вся жизнь ее вращается вокруг этого талисмана. Женщина, которая рассуждает более, нежели чувствует, перешла уже за свои границы... Прочь ее! Она не женщина! Ум - камень преткновения для женщины!

   Все благородные искусства должны быть ее наследственною собственностию. Кто может чувствовать, как женщина! Сама по себе она уже поэма!

  

  

   - Я слышал, что картина, которую подарил я жене моей, вашей работы!- сказал мне на днях муж Марии.- Картина эта есть прекрасное доказательство вашего таланта. Как человек и как любитель живописи я желал бы, чтобы талант этот достиг своего предназначения! Скажу вам откровенно: с одним талантом нельзя прославиться. Для этого надобно иметь еще какой-нибудь вес в обществе...

   - Я это слышу от всех!- сказал я.

   - Да!- продолжал муж Марии,- в обществе оценивают людей по их званию; на художества смотрят, как на игрушки, а на художников, как на детей, не умеющих располагать своим временем. Выставьте на улице какую-нибудь отличную картину - сто человек пройдут мимо, не обратив на нее внимания, пятьдесят человек взглянут на нее мельком, из любопытства, десятеро остановятся перед нею, и ни один ее не купит. Введите в общество богатого купца, генерала со звездою и бедного художника; купца обступят со всех сторон, генералу первое место, художника не заметит никто. Обратите внимание этого общества на какую-нибудь превосходную картину, уверьте его, что картине этой и цены нет - и потом покажите вдруг кусок блонды²⁰ или ученого пуделя: картину сшибут с места, чтобы получше рассмотреть такие драгоценности!.. И после этого, чего еще хотите вы от нас?

   - Ничего!- отвечал я хладнокровно.

   - Вы говорите это теперь, но через несколько лет заговорите другое!- возразил он.- Мой совет - написать программу на звание академика, потом добиться как-нибудь до профессорства, завести прочные связи с сильными людьми, сделаться известным и таким образом дойти до той степени, на которой вы можете уже действовать решительно и с полной уверенностию в самом себе, не завися так рабски ни от обстоятельств, ни от слепой толпы, для которой только то и золото, что звенит!.. У меня есть знакомые; я могу вам быть полезен.

   - Ваш совет прекрасен!- отвечал я,- но принять его я не могу... не из каприза, не из эгоизма... Нет. Вот вам рука моя!

   - Однако размыслите об этом,- сказал он, пожав дружески мою руку,- не вверяйтесь так мечтам своим!..

   - Я верю только сердцу!- отвечал я.

   - В нашем мире надобно жить более рассудком, нежели сердцем.

   - А в моем мире надобно жить более сердцем, нежели рассудком!

   - Вы сами живете в нашем мире!..

   - Точно так же, как затворник в своей келье! Весь день дома, полчаса под окном, всегда сам с собою... Гром и буря напоминают ему, что он еще в этом свете. Приближается гроза, и он затворяет ставни своей кельи!

   - Хорошо!.. Но если эта гроза сокрушит и самую келью?

   - Этот четырехэтажный дом, в котором вы живете, подвержен той же участи; однако вы живете в нем!

   - По крайней мере, не я один... так все живут!..

   - Вы смеетесь над моею кельею, я смеюсь над вашими хоромами; вам кажется безрассудным жить, как я живу, мне кажется безрассудным жить, как вы живете... Следовательно мы квиты! Вся наша жизнь - детская игра; все наши дела, все наши цели, все наши занятия - игрушки, у вас свои, у меня своя. Ваши лишают вас спокойствия, моя - источник моего благополучия; вы никогда не довольны своею участию, я не желаю ничего более; все ваше в других, все мое во мне самом... Кто из нас благоразумнее?

   - Однако ваша игрушка нимало не мешает вам искать других, которые бы могли поддержать и ее самую!..

   - В том-то и дело, что эта игрушка не терпит ничего постороннего, никаких подставок, никакой зависимости! Испытали ли вы эту пылкую, безотчетную любовь, которая закрывает от вас все, что не она, для которой вы отрекаетесь от света, от богатств, от почестей, от всех возможных наслаждений?! Вот любовь моя к моему искусству!

   - Слепое чувство, которое вовлечет вас, наконец, в самое ужасное состояние!

   - Похвалитесь вы прочностию своего состояния!

   - Очень хорошо, я стану говорить с вами языком вашей страсти. Не может быть, чтобы вы, несмотря на все это равнодушие к земному, могли быть равнодушны и к самой славе!

   - Я сказал бы против себя, если бы подтвердил это. Напротив, я жажду славы, но не ищу ее; она сама должна меня найти!.. Скажу вам откровенно: я уверен в своей славе! Этого не сказал бы я никому другому! Читали вы описание страшного суда, на котором цари, завоеватели, художники встанут под одной чертою, на котором взвесятся все наши мысли и ощущения? Этот страшный суд - суд потомства! Понимаете ли вы меня теперь?

   - Делайте, что хотите! - сказал, наконец, муж Марии,- однако послушайте! Еще одна просьба. Приготовьте что-нибудь к будущей выставке!

   - Я надеюсь кончить к тому времени две картины! - отвечал я.

   - Очень хорошо. Вы мне их покажете!

   - С удовольствием!

   Мы расстались.

  

  

   С некоторого времени я даю уроки по вечерам... Единственное средство, чтобы не умереть с голода! Стоит портретов!.. По три, по четыре часа биться с лентяями, которые никак не хотят понимать тебя; лезть из кожи, чтобы растолковать им, что Волга - река, а не озеро; слышать ежеминутно дерзости и выговоры; быть почти наряду со служителями...

   Я не ропщу на судьбу свою, я сам избрал себе этот путь; но есть минуты... Впрочем, каких минут не бывает в жизни! Ты сам, господи,- ты, на которого взирали земля и небо, ты молил, да мимо идет тебя чаша страданий!.. А я... я человек!

  

  

   - Верите ли вы в дружбу?- спросила меня вчера Мария.

   - Верите ли вы в бога?- спросил я ее.

   - Однако до сих пор вы не имели еще друга!..- сказала она после небольшого молчания.

   - Не имел!

   - И при всем том допускаете это чувство?

   - И при всем том уверен в этом чувстве!

   - Ежели вы так упрямы во всех своих мнениях,- сказала Мария, улыбнувшись,- то я не смею уже более винить судьбу в ваших неудачах!

   - Только, ради бога, не почитайте меня эгоистом,- возразил я,- потому что я дорожу вашим мнением!

   - Первый комплимент во все наше знакомство! - сказала она, покраснев по уши.

   - Я не понимаю этого вздора!- отвечал я с некоторою досадою.

   Мария смутилась. Кровь моя вспыхнула.

   - Послушайте,- сказал я с жаром,- на что бы вы решились, очутившись вдруг в глухом подземелье, уставленном гробами, в безмолвном, мрачном сообществе мертвецов?!. На что бы вы решились - вы, с вашею доброю, доверчивою душою, с вашею верою в дружбу, с вашим сердцем, исполненным огня и жизни, со всеми вашими желаниями, чувствами и надеждами?.. Я был в этом ужасном обществе; я испытал это мучительное положение!.. "Друзья!- говорил я им со слезами на глазах,- взгляните на меня! Я также человек, я брат ваш. В душе моей горит небесный огонь; я поделюсь им с вами... мне грустно, друзья мои! Одиночество убьет меня". А они, стиснув зубы, полураскрыв окоченелые вежды, спокойно смотрели мне в глаза.

   Я думал, что они меня не понимают. "Сжальтесь надо мною,- говорил я им,- я не о золоте молю: об одном приветливом взгляде, об одной искре участия... Вам это ничего не будет стоить! Я здесь один - понимаете ли вы меня?- один... Мне не нужно ни ваших богатств, ни ваших почестей... Только взгляните на меня!" А они с холодною улыбкою на лице, со сложенными крест-накрест руками спокойно дремали в своих недоступных, разукрашенных логовищах.

   А я - безумный - я все еще питал надежду!.. "Вот вам рука моя!- говорил я им, припав к их самому уху.- Испытайте меня! Я изнемогаю от бездействия... Пожертвуйте мне одной минутой! Отзовитесь на мои моления!.." Все тщетно! слова мои умирали в воздухе.

   - Простите меня!- сказала Мария.- Я вас обидела!

   Я взглянул на нее. На глазах ее блистали слезы. Я схватил ее руку и приложил к устам своим.

   - Вы очень несчастливы!- сказала она. Я не отвечал ни слова.

   - Если бы я могла найти вам достойного друга,- продолжала Мария,- я пожертвовала бы всем, чтобы отыскать его!..

   - Если бы я имел такого друга, как вы,- сказал я,- я бы все имел!

   - Вы мне делаете честь этим выбором!- отвечала она, устремив на меня свои ангельские взоры,- и я не смею говорить с вами против своего сердца... Оно давно уже отличило вас от толпы!

   Вечером я сообщил весь этот разговор ее мужу. "Вам многое можно позволить!" - сказал он, улыбнувшись. Одна минута, и вдруг столько счастия! Иметь друга, иметь существо, усвоивающее каждое движение души твоей, дышащее одним с тобою дыханием, живущее одною с тобой жизнию; иметь отца, мать, весь свет в одной особе и слиться с этою особою в одно чувство, в одно дыхание... Нет, это все не то! Умереть душою и воскреснуть в другом теле, переселиться в другое существо, сохранив свою самостоятельность, быть единым в двух лицах, иметь друга! Чего еще недостает мне?!

  

  

   Сегодня я встретил опять свою салопницу-офицершу. Она не узнала меня. Однажды видел я, как тащил ее будочник в часть, в другой раз - как выгоняли ее пьяную из трактира.

   Странно! Неужели эта женщина не чувствует своего положения? Неужели может существовать такое положение, где потухает последняя искра самосознания? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Я желал бы предложить ей несколько вопросов; желал бы узнать всю историю ее жизни, чтобы видеть эту ужасную постепенность, которая довела ее, наконец, до этого отвратительного унижения; желал бы разанатомировать всю ее душу!.. Судя по разговору этой женщины, нельзя подумать чтобы она всегда была в этом состоянии; судя по ее поступкам, нельзя подумать, чтобы она могла быть когда-нибудь выше этого состояния!

  

  

   Мы разговорились о философии.

   - Мы имеем столько мудрецов!- сказала Мария.

   - Которых никогда не бывало!- возразил я.

   - Как же вы их назовете?

   - Просто мечтателями.

   - Следовательно, нет и философов?

   - О, тысячи, ежели угодно!

   - Я вас не понимаю!

   - Что такое мудрость?

   - Мудрость?.. Это так легко определить! Мудрость - верх ума... основательная предусмотрительность... желание... желание...

   - Не беспокойтесь! Этой загадки не разрешить целому миру!.. Вы полагаете мудрость в совершенстве нравственных способностей, я - в искусстве быть счастливым; другой - в уменьи наслаждаться; третий - просто в вине; четвертый - в воздержании; пятый - в математических задачах; шестой - в разврате; седьмой - в искусстве писать шарады... У черкесов понятие о мудрости такие-то, у французов - совершенно противоположные, о китайцах и говорить нечего... Персы почитают мудрецом Зороастра и смеются над нашим Вольтером, китайцы почитают мудрецом Конфуция и смеются над Платоном;²¹ мы почитаем мудрецом встречного и поперечного и смеемся над всеми мудрецами...

   - Очень хорошо!- сказала Мария.- Положим, что мы разного мнения о мудрости; но самые философы...

   - Они-то и противоречат в этом друг другу! Целые ночи просиживал я над их бреднями, доискиваясь капли обещанной ими мудрости, и только путался в их бездушных системах!.. О, надобно прочитать эту галиматью, чтобы иметь о ней понятие!.. Чего же более! Хотите ли вы сами быть философом - вы?

   - Как же это сделать?

   - Самым простым способом! Вы любите мечтать... Но все ваши мечты ограничиваются теперь чепцами, балами, гуляньями, маскарадами и тому подобным вздором! Изберите для своей фантазии что-нибудь повысокопарнее, например, вместо балов возьмите бесконечное, вместо чепца - существо души, вместо маскарада - начало всех начал, вместо гулянья - закон тяготения и, втиснув все это в какую-нибудь бестолковую систему, издайте под пышным названием в свет! Вот и все тут!..

   - Однако философы умствуют...

   - Можно ли умствовать предположениями?!

   - Ну, как хотите! Вас не переспоришь... Но Эккартсгаузен мне очень нравится!

   - Какую же истину он вам открыл?

   - Надобно уметь понимать его!

   - Не беспокойтесь! Истина всего понятнее. Кто мистифирует слова свои, в том толку мало!.. Всякое иносказание есть уже поэзия, а поэзия и бред, поверьте, одно и то же. Хотите ли, я напишу вам что-нибудь в роде Эккартсгаузена - я, которого вы, верно, не назовете мудрецом?!

   - Напишите! напишите!

   - Тему!

   - О чем вам угодно!

   Я взял перо и написал следующий отрывок:²² "Человек есть вселенная в малом виде, разделенная на мир физический и мир духовный.

   Способности первого - пять чувств; способности второго делятся опять на душевные и сердечные или нравственные. К способностям душевным относятся: ум, воля, память и воображение; к способностям нравственным: страсти и совесть.

   Страсти бывают добрые и злые или положительные и отрицательные. Главная из них - любовь, все прочие от нее происходят.

   Мы любим: 1) или себя самих, 2) или внешние предметы. 3) или изящное в том и другом. Вот начало всех наших свойств, желаний и страстей, начало благополучия и несчастия всей нашей жизни!

   Пусть человек будет неизвестная величина х, в которой добрые качества "", а худые "-". Пусть степень этих качеств измеряется градусами от 0 до 15, а полученное из этих последних частное число будет искомою величиною. Таким образом мы определим нравственное достоинство каждого человека!

   Дело в том, каким образом безошибочно определить все эти градусы! Для этого нужна посторонняя, постоянная, неизменяющаяся сравнительная величина, которая могла бы служить указателем степени "", или "-". Пусть сравнительная величина будет дух (ангелы и демоны). После этого мы можем провести линию, разделенную на 15 равных между собою частей, из которых последняя будет единица.

   15°, как уже мы видели выше, ангелы и демоны; сравнительно с этим 10° пусть будет святые праведники и закоренелые злодеи; и наконец 5° - человек добрый и злой.

   Итак, на этой линии мы уже имеем 3 градуса: 15, 10, 5. Пусть эти градусы будут градусами 1-й степени, или основными.

   Разделяем эту линию еще на 3° следующим порядком: ¹⁵ ₁₃ ¹⁰ ₈ ⁵ ₃. Таким образом, мы получили: 3°, средний между 1 и 5, следовательно, человека обыкновенного; 8^о, средний между 5 и 10, т. е. добродетельного и злодея; 13°, средний между 10 и 15, или состояние души праведника и закоренелого злодея при расставании ее с телом. Пусть эти градусы будут градусами 2-й степени, или средними.

   Затем остаются неопределенными: 1, 2, 4, 6, 7, 9, 11, 12 и 14. Каждый из этих градусов получает свое достоинство от смежных с ним. Таким образом, 14 есть 15° - 60', или 13° 60', 12 = 13° - 60'; 11 = 10° 60'; 9 = 10° - 60'; или 8° 60'; 7 = 8° - 60'; 6 = 5° 60'; 4 = 5° - 60', или 3 60'; 2 = 3° - 60'; 1° есть первое проявление нравственной жизни, как 0 (нуль) признак ее совершенного отсутствия. Пусть эти градусы будут градусами 3-й степени, или побочными.

   Частное число, которое получится от сложения качества этих градусов, разделенного на их количество, будет искомою величиною".

   Этот отрывок очень понравился Марии. Бьюсь об заклад, что она не поняла в нем ни слова!..

  

  

   Италия, Италия!..

  

  

   Вот еще острый нож для художника - альбомы, эти толстые, бессмысленные альбомы, готовые без всякой жалости высосать последнее вдохновение!

   Меня замучили ими!

   Как будто звание художника вменяет уже в обязанность рисовать в альбом!

   И что всего забавнее, есть люди, которые без всяких церемоний задают вам тему, назначают время, определяют сами тени в рисунке и, рассчитав каждую вашу секунду, требуют, чтобы в назначенный час рисунок был готов непременно. "Нарисуйте мне вот то-то, нарисуйте мне вот так-то,- здесь поцветнее, тут потемнее, там попестрее... да непременно к понедельнику! Иначе не хочу и смотреть на вас!"

   Бог с вами, друзья мои, только оставьте меня в покое!

   Я решительно отказался от всех альбомов на свете!

   На днях одна проказница предложила мне еще сделать ей какие-то узоры по канве.

   Как растолковать этим людям, что художник совершенно не может писать ни узоров по канве, ни рисунков в альбомы!

  

  

   . . . . . . . . . . . . . . . Речь шла обо мне. Я заметил с первого слова.

   - Скажите, пожалуйста, кто этот молодой человек, который вечер просидел в углу гостиной, не сказав ни с кем ни слова?- спросил один из военных, поправляя перед зеркалом свои усы.

   - Какой-то бродяга, которого А. П. отрыл на Парголовской горе!- отвечал Н.

   Меня обдало кипятком.

   - Я слышал от Марьи Петровны, будто он помещик или что-то подобное!- сказал Ф.

   - Кто? он?- возразил Д.- Может быть!

   - Мне известно только, что он большой педант! - сказал молодой С.

   - Просто - школьник!- сказал Г.

   - Впрочем, богатый человек!

   - Однако А. П. утверждает, что этот школьник с большими талантами.

   - А. П. утверждает, что и в его поваре есть талант к живописи!

   - Говорят, у А. П. есть картины работы этого молодого человека! Видели вы?

   - Как же, просто какая-то копия, самое обыкновенное маранье посредственного ученика! Марья Петровна повесила ее в своем кабинете, потому что у орла хорошо глаза сделаны!

   - Да, я слышал, что она охотница до хорошеньких глаз!..

   Вот люди!

   И это говорили те самые особы, которые предложили мне свое знакомство, которые в глаза лезут из кожи, чтобы уверить меня в своем расположении!

   К чему эти низости! Что я им сделал! За что поносят они меня так жестоко? Зачем втянули они меня в свое общество, чтобы после наплевать в лицо!

   И между тем я уверен, что между ними нет ни одного, который бы желал мне зла. Люди желают зла только тем, которые заслоняют от них солнце!

   Прощаю им от души эту глупость!

   Я не знал, на что мне решиться - остаться ли в кабинете или выйти неприметным образом в другую комнату, как вдруг Г. обернулся и, увидав меня, толкнул локтем своего соседа, схватил меня за руку и увлек за собою в зал!

   "Нам не удалось еще сегодня сказать друг с другом ни полслова!- пробормотал он.- Куда вы прячетесь? Я искал вас целый вечер! Отчего не приходили вы вчера к нам обедать? Мы ждали вас до пятого часа!"

   Это было уже слишком нагло, но я превозмог себя и, стараясь только освободить свою руку из его руки, отвечал, что целый день был занят.

   "Всегда одно и то же!- возразил Г., улыбнувшись.- На вашем месте я бросил бы все кисти в огонь! Что за удовольствие писать картины, на которые смотреть никто не хочет! У нас ныне так много художников, что скоро им будет есть нечего! Хорошо, что вы имеете состояние!"

   Я не отвечал ни слова.

   "Ах, a propos!- продолжал он.- Мне кто-то сказывал, что наш директор хочет отделывать свою гостиную, и теперь дело стало только за живописцем... не угодно ли - я вас отрекомендую?"

   В эту самую минуту подошел к нам В., спросил меня о здоровье и без всяких церемоний отвел Г. в сторону.

   Я оставил их, отыскал свою шляпу и уехал домой.

  

  

   Мария говорит, что мы должны стараться скрывать от людей нашу дружбу, чтобы не подать злым языкам повода остриться на наш счет! Не понимаю, что в нашей дружбе предосудительного, над чем острить, кого злословить!.. Неужели свет так зол, что вписал и самую дружбу в список преступлений?..

   Как странны эти люди. Два человека сходятся в своих чувствах, в образе мыслей, и вдруг им запрещается понимать друг друга!.. Почему же? Потому что они разного пола!

   Неужели природа глупее людей?

   Моя совесть чиста. Я могу, не краснея, сказать каждому, что имею в Марии друга.

   Моя дружба без всяких требований на чувственность! Она всегда была в моей душе, с тою только разницею, что прежде сфера ее ограничивалась одними идеалами, а теперь к этим идеалам присоединилось существо, облеченное в тело. Что мне за нужда до этого тела?.. Может быть, найдутся люди, которые станут смеяться над этим... Но над чем же не смеются люди?

   Я сообщил все это Марии; но за всем тем она осталась при своем мнении. Пожалуй! Мне все равно! Что касается до отношений наших к свету - мне все разно!

   Чем более я живу на свете, тем более делаюсь к нему равнодушным. Я ощущал в душе своей что-то подобное и прежде, но, может быть, более из эгоизма, более из оскорбленного самолюбия, нежели по основательной причине. Тогда я видел свет из окна моей мастерской, со стороны, на сцене, и он примелькался мне, наскучил, опротивел; теперь я вышел из этого захолустья, кинулся сам в этот свет, заглянул за кулисы, взял и себе роль и - без всякого эгоизма сознаюсь, что свет не стоит того, чтобы им заниматься. Так пуст при всей своей надутости, так однообразен при всем своем разнообразии! Неужели люди не умели лучше устроить колес этой машины?!

  

  

   Здоровье мое с каждым днем расстраивается более и более. Петербургский воздух убивает меня!

   Странно! С некоторого времени мысль, что я должен скоро умереть, преследует меня ежеминутно, повсюду, и наяву и во сне. Чувствую, явственно чувствую, что я с каждым днем увядаю!.. Умереть! - Страшное слово! Сколько времени старался я выбросить его из воображения; сколько времени боролся с этим демоном!.. Все тщетно! Теперь оно беспрерывно в голове моей, в моем сердце, во всем существе моем! Умереть!- расстаться с прелестною весною, с самим собой!.. Умереть!- исчезнуть, уничтожиться!

   Существовать и не существовать!- Быть полубогом и сделаться куском глины!..

   Если бы я мог уехать отселе! Куда?- В провинцию!.. в пустыню, в лес, далеко от людей!., в Италию!

   Италия, Италия, спаси меня! Чужеземец просит приюта под твоим голубым небом!

   Где взять средств для такого путешествия? Прибегнуть к добрым людям?- и без меня много нищих!.. К любителям художеств?- на их деньги не доедешь и до Кронштадта! Занять у мужа Марии?- Нет, нет! ни за что на свете!

   Неужели нет более ни одного средства? Неужели все погибло? Где же цель моей жизни? Будущее! Чего надеяться мне в будущем!.. Что найду я там, кроме мрака и неизвестности!..

   Глупец!

  

  

   Вот и выставка кончилась!

   Я выставлял две картины: одну - миниятюрную, другую - большую-большую, с Рафаэлеву "Афинскую школу".

   На первой изображен был Нарцисс. На Нарцисса никто не обратил внимания!

   Другая картина величиною своею привлекла к себе взоры всей публики. Толпа от нее не отходила... Кажется, блистательное торжество для художника!- Одни удивлялись количеству намазанных на этой картине красок; другие рассчитывали, сколько аршин пошло на нее холста; третьи, разиня рот, любовались позолоченою рамою... Кто-то был даже так проницателен, что заметил на этой раме два рубца, неосторожно сделанные переставлявшими картину. Впрочем, это была только толпа любителей? Явились знатоки... Одни начали порицать слишком яркие краски и хвалить тени, другие - хвалить яркие краски и порицать тени; одни утверждали, что картина еще не кончена, другие - что картина слишком тщательно отделана; одним понравилось оригинальность сюжета, другим сюжет показался изысканным; одни кричали, что в картине мало эффекта, другие - что картина слишком кидается в глаза... Кто-то, узнав, что я писал ее, был даже так снисходителен, что спросил меня, как я сам о ней думаю!

   Я удивился, отколе вдруг набралось столько судей.

   Наконец, все решили, что картина написана изрядно, только чего-то в ней недостает!

   Многого, друзья мои, многого недостает!

   Прежде выставки я искал случая показать публике свою работу; желал, чтобы публика видела хотя одну из моих картин... Теперь готов растерзать себя за то, что выставлял свою работу; за то, что не сжег всех своих картин прежде, нежели увидел их кто-нибудь!

   Об их пепле то же бы сказали, что и о них самих. "Какая огромная куча! Сколько трудов стоило сжечь ее! Как хорошо сгорела!.."

   О моей картине говорил неделю весь город, две недели - все любители и знатоки, два часа - дамы. Теперь все заняты сказкою о пляшущих стульях!²⁴

   Какой-то богач хотел купить ее, ежели я соглашусь поправить небольшие погрешности, замеченные в ней его французским учителем, служившим два года сторожем при Берлинской картинной галерее!

   Я подарил эту картину Марии. Мария подарила мне за нее шелковый снурок. Квиты!

   В прошедшую ночь приснилось мне, будто бы Мария заложила эту картину в модный магазин; неделя тому назад Марии приснилось, будто бы я удавился на ее снурке... Снятся же подобные глупости!

  

  

   Наконец загадка объяснилась. Едва успел осмотреться и - уже отставлен!

   Что говорили обо мне прежде заочно, ныне говорят почти в глаза. Кажется, ожидать еще нечего!

   Встретили чудака, захотели посмотреть на него поближе, пригласили его к себе, подивились, пошишикали, посмеялись, натешились; чудак пригляделся, наскучил, надоел... Прочь его! Вон его! За дверь его! Подавай другого!..

   Как бы дать ему это заметить? Боже мой! столько средств!.. С ним церемониться нечего!.. А ежели не поймет, можно просто отказать от дома.

   Прощаю вам это от души, друзья мои!

   Я не имею ни одного из этих достоинств, которые дают право на ваше уважение, не могу блистать в вашем обществе ни заученными остротами, ни подслащенным злословием... Не могу поддержать себя ни блеском своей фамилии, ни кандидатством в наследники... Все мое - во мне! Но если бы кто из вас пришел в ненастный день, я отдал бы тому свое последнее... Если бы кто из вас сказал мне: "Друг, я гибну! У меня жена, дети... ты один. Спаси, пожертвуй мне своей свободою!..", я пошел бы за него в темницу с удовольствием!..

   Вот все, чем я могу быть для вас полезен!

   Благодарю за эти сладостные минуты, которые провел я с вами! Вы подарили мне такое сокровище, за которое сама судьба не в силах воздать вам на этом свете!..

   Ангел, с тобой я все имею!

  

  

   Муж Марии настаивал некогда, чтобы я выставил какую-нибудь картину. Я думал, что он хочет чрез это просто познакомить со мною публику, и между тем... О великодушный человек!

   За несколько дней до открытия выставки он взял одну из этих картин к себе под предлогом, что намерен показать ее некоторым из своих знакомых, которые принимают во мне участие. И что же? С этою картиною объехал всех своих сильных друзей, чтобы выхлопотать мне какое-нибудь звание. Это кончилось ничем.

   - Вы хотели сделать мне добро!- сказал я мужу Марии.

   - И не успел!- отвечал он, пожав плечами.- Вините в том судьбу свою!

   - Разумеется!..

   - Да, вините именно судьбу свою! Вы могли многое выиграть!

   - И ничего не выиграл. Не все ли это равно, что не мог ничего выиграть!

   - По крайней мере, смотрите на это обстоятельство как на простой случай. Ежели не успели в этом случае сегодня, успеете завтра; ежели не успеете завтра, успеете послезавтра...

   - Я и прежде не верил в предопределение!- отвечал я, улыбнувшись.

   - Что делать! Живя с людьми, невольно от них зависишь!.. С первого взгляда кажется, что истинный талант должен бы затмить все мелочи, но, рассмотрев это поближе, невольно уверяешься в противном!

   - Скажите, неужели вы не подумали об этом прежде, нежели решились так хлопотать за меня? - спросил я его.

   - Напротив, я очень хорошо все это обдумал!- отвечал он.- Но что же делать? Иному не удается перескочить рва, через который другой просто перешагивает! Я имею двоих, троих знакомых, в которых я уверен, как в себе самом. Но, как вы видите, на все надобно иметь случай!

   "О, если бы я мог попасть в Италию!" - подумал я. Муж Марии как будто угадал мою мысль.

   - Помнится, вы желали ехать в Италию?- сказал он.- Я могу помочь вам в этом случае. Расчислите, сколько нужно на эту поездку денег, и скажите мне. Когда разбогатеете, сочтемся.

   Я схватил его руку и не мог сказать ни слова. Он меня понял!

  

  

   Нет, нет - это все не то! Я не такого искал друга!.. Что мне в этом сухом, вялом участии, в этой полулюбви-полужеманстве! Жизни, огня, страстей давайте мне!.. Огня, который бы сожег меня, в котором бы я замер, утонул, уничтожился... Что мне в этой чахоточной, дряхлой любви, не имеющей силы ступить ни шага сама собою! Что мне в этой сахарной нежности, развешенной на весах рассудка!.. Люди, люди, неужели и самые ваши мечты должны носить клеймо аптекарской расчетливости?!. Если уже это необходимо, если вы не можете жить без отравы, отравляйте меня, по крайней мере, чем-нибудь сладостным! Будь молнией, Мария... будь лучше демоном, чем обыкновенной женщиной.- Проклятие, ежели я застыну когда-нибудь в твоих объятиях! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Прощение, прощение! Я обидел тебя, божественная женщина!.. Ты справедлива! Еще шаг, и мы погибли! Горе, ежели в твоих объятиях во мне проснется человек!.. Тогда беги меня, Мария... Беги, как скорпиона... Одна секунда, и - мы погибли.

  

  

   Я был в странном расположении духа. Тоска, грусть, досада - какой-то черный демон стиснул меня в своих могильных объятиях и мучил адскими песнями. То начинал описывать мне мое положение, то вдруг кидал меня в толпу каких-то полузверей-получудовищ и огненным пером клеймил каждого из них названием человека; то рассыпался диким хохотом; то плакал младенцем; то, вдруг припав к самому сердцу, высасывал из него последнюю теплоту жизни; то вдруг обдавал его жгучим облаком своего дыхания... Я желал найти существо, на котором бы мог выместить эту ужасную пытку, существо, которое бы мог растерзать, уничтожить подобными мучениями - и потом воскресить своими слезами. Я желал терзать и плакать... Мне было тошно в самом себе; я желал излиться весь в другое сердце.

   На улице давно уже были сумерки; на дворах - вечер; во всех домах - ночь. По Невскому проспекту бродили какие-то тени. Я вмешался в толпу.

   Вдруг вижу, на скамейке сидит салопница; всматриваюсь - она. Сажусь возле нее и начинаю разговор.

   - Хочешь денег?

   Салопница посмотрела на меня с изумлением и не отвечала ни слова. Вопрос был довольно безрассуден. Я поправился.

   - Ты в крайности?

   Салопница вздохнула, хотела выжать из глаз своих слезинку и - только сморщилась. Я заметил, что она в веселом расположении духа. Опять неудача!

   - У тебя есть семейство?

   - Двенадцать человек, кормилец мой!..

   Ответ стоил вопроса.

   - Где же твой муж?

   - Четвертый год лежит без движения, с постели не встает.

   Я бросил на нее грозный взгляд. Она заметила это, встала и хотела упасть мне в ноги. Я удержал ее.

   - Батюшка! Отец родной! Не оставь сирот! Заставь за тебя богу молиться.

   - Хочешь получить эти два целковых?- сказал я. Она взглянула на деньги, потом на меня и начала плакать.

   - Этих денег достанет тебе на целую неделю! - продолжал я.

   - Не оставь сирот... куча детей... ни куска хлеба... заставь за тебя богу молиться.

   - Расскажи мне, как дошла ты до этого положения.

   - Бедность... нищета... наводнение...

   - Лжешь!

   - Видит господи. Дай бог сквозь землю провалиться.

   - Слезами и клятвами ты не рассмешишь меня!- сказал я с досадою.- А я хочу непременно смеяться... Слышишь? Смеяться! Говори же всю истину.

   Салопница вдруг замолчала и, с недоумением на лице, устремила на меня красные глаза свои. Я опомнился и, чтобы скрыть свое собственное смущение, встал и пошел вдоль по улице.

   - Барин!- закричала она, схватив меня за полу,- барин! Я скажу вам всю истину!

   Я остановился.

   Смотрю, физиогномия ее уже совершенно изменилась. Глаза налились нахальством, морщины сгладились, каждая черта лица дышала пошлою веселостию. Мать несчастного семейства уже исчезла; предо мною стояла полупьяная 40-летняя старуха.

   - Я скажу вам всю истину,- повторила она,- только не обманите меня. Дайте целковый вперед!

   Я исполнил ее желание.

   Она стиснула целковый в руке своей и взглянула на меня с торжествующею улыбкою.

   - Вы, мужчины, большие обманщики!- сказала она потом с отвратительною улыбкою, исполненною плутовства и кокетства.- Если бы не вы, я не носила бы этих лохмотьев!

   - Следовательно, ты недовольна своею участью?

   - Дайте мне карету и четверню лошадей, тогда увидите, довольна ли я своею участию! Вы считаете нас не более, как за собак,- вы, большие господа; мы также считаем вас за собак... Вы думаете, что вы и бог знает что такое на сем свете; поднесите мне стакана два вина - мне и небо с овчинку покажется.................

   Проклятие! Это была мать моя!

   Мать - и никакое предчувствие не оттолкнуло меня от нее, никакое внутреннее движение не сказало мне: "Смотри! Эта нищая - мать твоя! Мать!.. Понимаешь ли ты это, глупец! Мать - существо, давшее тебе жизнь, кормившее тебя молоком своим,- твоя кровь, твоя душа!"

   И все это не сон. Я наяву... Вот перо, вот бумага, вот я сам, вот слова ее... Чего еще недостает!

   Нет! Она рассказала мне всю жизнь свою, раскрыла предо мною всю низость души своей, влила в меня весь яд презрения и - потом шепнула на ухо: "Я мать твоя..." Искусно!

   Вот что рассказала она о себе самой. Она была горничной у нашей помещицы, понравилась отцу моему; он дал ей отпускную. Мать моя отправилась в губернский город, нашла себе там друзей и с одним из них приехала в Петербург; промоталась, поступила на хлебы к каким-то дальним родственницам, увяла, накинула на себя салоп и поселилась на улицах... Кажется, ясно!

   Вот что рассказала она о мне самом: у нее родился сын. Чтобы скрыть это от госпожи своей, она подкинула его священнику. Об этом узнала вся дворня... Не с чего, так с бубен; нет имени, так Иван: меня назвали Иваном!.. И это был я, тот самый я, который хотел объять своею душою всю вселенную, который хотел вместить в себе и небо, и землю, который хотел быть выше себя самого... При всем том вот вся тайна моего рождения!

  

  

   Боже мой, боже мой! Куда мне скрыться от самого себя, от этого дикого, ненасытимого, грозного "я"?.. Если бы оно могло уместиться во мне одном! Нет, ему этого мало; ему надобно вечную, беспрерывную деятельность, силу и могущество!.. К чему эти кости, это тело - это слабое немощное тело?!.

   Что тебе надобно, неумолимый призрак? Зачем ты всегда предо мною со всеми своими бесконечными требованиями, со всеми своими безотвязными преследованиями? Говори! Ты видишь - я только человек!..

   Тебе мало меня, мало целого света