Тимофеев Алексей Васильевич - Художник

эти упреки, как ядовиты эти насмешки!.. Но я должен молчать, должен таить все это в душе своей, страдать, терзаться, не смея испустить ни одного стона, ни одной жалобы! Ах, друзья мои, если бы вы знали все это!..

   Боже мой, боже мой! Прекрасен этот свет, прелестна эта жизнь, но чего все это нам стоит!

   Люди, люди! Для вас полуимпериал дороже вас самих!

   Решено! С завтрашнего же дня начинаю писать портреты! Один из товарищей моих обещался доставить мне работу. Подкрепи меня, всемогущий!

   Товарищи мои называют меня мечтателем, безумцем; смеются над моею антипатиею к портретам... Может быть, они и правы!

  

  

   Грустно, грустно, друзья мои! Я думал, что небольшая рассеянность принесет мне пользу. Плохое утешение - для сердца! Какая пустота!.. Все смотрят на меня, и никто меня не понимает. Грустно! Сердце разрывается на части. Что уставили вы на меня свои холодные, безжизненные взоры?.. Мне грустно, говорю я вам! Помогите, помогите! Ради бога, помогите!.. Изнемогаю.

   Иногда я обманывал себя мыслию о подруге. Теперь вижу всю неосновательность этой фантазии. Кто может, кто захочет любить меня... любить, как я хочу, как хочет мое сердце! Я, она и любовь - вот вся моя вселенная. Где же эта она?.. Где мне найти ее?..

   Смерть!.. Да, я хотел бы теперь умереть. Теперь - именно теперь. Но нет, этого не будет, этого быть не может. Смерть любит поражать одних счастливцев... А разве я несчастлив? Мне ничего не надобно; я все имею. Все?.. Дайте мне только... Чего?- Не знаю и сам! Наполните только пустоту, которая между мною и небом; дайте мне меня самого, дайте мне другого "я"!

   ...О, как я беден, как жестоко беден! У меня ничего нет, ничего; я один. У меня ничего нет! Грусть, тоска, огонь, слезы... Бедное сердце!

  

  

   Вчера зашел я в театр. Вслед за мною вошел какой-то молодой человек и сел прямо против меня возле одной, как видно, знакомой ему дамы. Я должен был невольно слушать весь разговор их.

   - A propos!- сказал, между прочим, молодой человек.- Каково идет портрет вашей сестрицы?

   - Живописец сошел с ума! - отвечала дама.- Портрет остался неконченным!

   - Какое несчастие!- продолжал молодой человек.

   Дама, будучи занята пьесою, несколько минут не отвечала ни слова; потом, вдруг обратившись к нему, сказала: "Да, представьте себе!.. Где братец ваш выкопал такого живописца? Как видно, он был уже помешан и прежде! Я заметила это с первого сеанса. Если бы вы видели, что он за рот ей написал!"

   Разговор прекратился. Молодой человек, поглядывая по сторонам, уставил на какую-то шляпку свой лорнет; потом, заметив, что соседка его оборотилась к нему, спросил, не сделал ли этот живописец сестрице ее какой неприятности.

   - К счастию, все кончилось только тем, что он своею палитрою измарал у нее платье!- сказала дама.- Не понимаю, что вдруг ему сделалось... Во время самого сеанса вскочил, как бешеный, со стула, бросил кисти на пол; немного опомнился, пробормотал какое-то извинение и - скрылся.

   - И вы не видали его более?

   - С тех пор нет; да и слава богу! Не знаю, где и живет. Я думаю, теперь в сумасшедшем доме...

   Сказав это, дама обернулась и - ахнула. Этот живописец был я.

   Кто не был художником, кто работал только, как поденщик, за деньги, тот не может представить себе, что значит малевать портрет, что значит быть рабом рожи какого-нибудь надутого педанта или деревянной красавицы! В твоей душе пылает вдохновение, краски кипят под кистью; ты забываешься, горишь, млеешь, ищешь глазами своего идеала и - вдруг встречаешь устремленный на тебя безжизненный взор какой-нибудь куклы, сидящей перед тобою с полуразинутым ртом и выжатою улыбкою. Ты хочешь превозмочь себя, силишься подавить бушующую в душе твоей горячку, стараешься вдохнуть в лицо этой куклы искру жизни и вдруг слышишь: "Помилуйте! Как это можно!.. Тут нет ни на волос сходства! Это карикатура, а не портрет! - Поправьте нос, убавьте немного рот, сделайте почернее брови!" ...Пусть черт пишет портреты, а не я! Лучше умереть с голода, лучше утопиться в Неве, лучше головою о стену!..

   Дайте мне человека, которого бы полюбил я! Дайте мне друга. Я напишу вам его портрет - заочно, взглянув на него один раз. Его лицо выльется из души моей. Я не стану даже и писать его; сама кисть его напишет. Но малевать этих полулюдей-полузверей... Нет, нет, ни за что на свете! При одной мысли об этом голова идет кругом.

  

  

   Мне кажется, я скоро одичаю здесь. Столько людей, и ни одного знакомого семейства.

   Я чувствую иногда необыкновенную тоску без всякой причины. Неужели это предчувствие? Музыка - самое лучшее лекарство в эти минуты!.. С некоторого времени я как будто переродился.

   Как будто я не один теперь... Да, нас двое; я в двух лицах. Мне никогда не бывает скучно, но часто я грустен, как будто чего-то лишился, как будто ожидаю чего-то неприятного. Ни на кого не могу сердиться и между тем сделался зол и самолюбив, часто восхищаюсь наружностию человека и всегда готов презирать его душу, хочу непременно заниматься, занимаюсь.- и все-таки ничего не знаю. Мучусь, страдаю, почти с ума схожу. Духовный мир увлекает меня своею таинственною беспредельностию, и я теряюсь в нем. Воображение мое часто пугает меня самого. На меня находят минуты какого-то бешеного восторга, который потрясает всю мою душу; и между тем весьма часто я сижу, повеся голову.

  

  

   Когда посещал я Академию, кажется, обо мне были там самого дурного мнения. В одной ли Академии такого мнениям обо мне? До сих пор все считают меня грубияном, эгоистом, ненавистником людей. Может быть, я сам виноват в этом! Я так мало обращаю внимания на отношения свои к людям, что делаюсь невольною причиной их насмешек и грубостей.

   О, да будет проклят человек, который судит подобного себе по одной наружности!

  

  

   Все говорят, что художники эгоисты. И действительно, со стороны они кажутся такими, они должны казаться такими! Для художника ничего нет в мире, кроме самого мира. Художник ничего не ищет у людей - и чего искать ему у них?! Он всем чужой; он гость среди людей. Явится, мелькнет кометой по ночному небу - и нет его!.. Горит комета, толпа клянет ее, упрекает, ищет в ней пророчества ужаснейших несчастий; потухла - потомство дивится глупости толпы и делает точно то же!

   Но эгоист ли художник?- Можно ли назвать эгоистом дитя, простодушное, невинное дитя, смотрящее равнодушными глазами на окружающие его глупости?! Кто первый бросит камень?

   Художнику более, нежели кому-либо, надобно быть человеком. Решительная воля, пламенные страсти, возвышенная душа, здравый разум и чувствительное сердце - вот его необходимые принадлежности!- Поэт и Художник - одно и то же. Познание человеческого сердца - их первая наука. Сама природа помогает им в этом. Их сердце - термометр, зеркало, в котором отражаются все люди, весь мир, земля и небо! Художник есть человек, вмещающий в себе всю вселенную!

   Не должен ли же он после этого казаться эгоистом?!

  

  

   Я оканчиваю теперь картину "Прометея". Третьего дни зашел ко мне Г. Я показал ему эту картину, он остался ею очень доволен и пожелал счастливых успехов.

   "Если бы вы принадлежали к нашему сословию художников,- сказал он мне,- может быть, я успел бы что-нибудь для вас сделать; но теперь ничем не могу помочь, кроме как разве замолвить при случае словечко о вашем таланте. Напишите программу на звание академика; дождитесь выставки..."

   "Может быть, до тех пор я умру с голода!" - подумал я.

   "Одна дорога к известности,- продолжал Г.,- ехать в чужие краи. Не бывши в Лондоне или в Париже, или в Италии, вы никогда не подвинитесь вперед... Винить публику в этом предрассудке нельзя. Публика есть не что иное, как быстрая бурная река, невольно принимающая в себя впечатления всех окружающих ее предметов. Как она ни силься, как ни бушуй, от берегов ей не уйти!- Поживите более на свете, удостоверитесь сами..."

   "Славная поэзия!" - подумал я.

   "С вашим талантом, с вашим рвением к своему искусству, с вашею душою,- сказал Г.,- вы достигнете, наконец, своей цели. Но ежели найдете средство ехать за границу... С богом! Одна поездка - и половина дела уже сделана!.."

   Прекрасное утешение! Показать голодному, с связанными руками, растущее на вершине дерева яблоко и потом сказать: "Вперед, вперед! с богом! ежели сорвешь это яблоко, то половина дела уже сделана!"

   И между тем я считаю этого человека одним из лучших моих знакомых. Он так добр, так снисходителен, так приветлив... Впрочем, что же мог он сделать для меня более этого?!

  

  

   На днях я был у одного из так называемых покровителей художников; простоял часа полтора в приемной: выслушал длинную проповедь о терпении и возвратился домой, с чем ушел... На все надобно иметь случай!

   Странно! Некоторые хотят лучше видеть предмет с дурной стороны, нежели поискать в нем хорошей. Неужели это следствие одной лености? Не думаю. Люди ищут дурного друг в друге потому, что все эгоисты; удивляются великому потому, что сами не могут быть великими, и делают добро, чтобы им удивлялись. Неужели после этого человек имеет прямую наклонность к добродетели?

   Мне кажется, истинная, прямая добродетель никогда здесь не была целию, всегда средством!

   Нет снисходительнее, нет добрее человека, до которого не имеешь никакой нужды!

   Есть люди добрые от природы, точно так же, как есть поэты, есть гении, есть художники!.. Поэтому-то и весьма естественно, отчего так мало этих добрых людей на свете. Когда я слышу, что говорят о ком-нибудь: "Он добр!", то всегда стараюсь узнать, не дурак ли он.

  

  

   ...Прихожу в картинную лавку, показываю купцу свою работу.

   - Что же вам угодно?- спросил он меня.

   - Продать эту картину!

   - Картина хороша; только у вас никто ее не купит!

   - Может быть!

   - Это такой товар, который сто лет пролежит в лавке прежде, нежели заметят его! Мы покупаем картины только у известных художников или за полцены с аукциона... Наверное, свою вы дешево не уступите?

   - Напротив, я уступлю вам ее за такую цену, которую вы сами назначите.

   - В таком случае, посмотрим! Сколько времени писали вы ее?

   - С лишком год!

   - Очень хорошо!

   Сказав это, купец взял счеты и, посматривая на меня исподлобья, начал выкладывать: "Четыреста дней работы, 2 р. за день... двух рублей я не могу дать!- Рубль... Хорошо! Четыреста рублей... 20 р. за холст; 10 р. за краски... 20 и 10 = 30; 30 и 400 = 430 руб. ..."

   Я смотрел на купца в недоумении, что из всего этого выйдет.

   "Четыреста тридцать рублей!- продолжал он, вздохнув.- Хорошо, четыреста тридцать рублей. Теперь - за содержание лавки, за то, что картина будет стоять здесь..." Более этого я ничего не мог расслышать. Купец начал бормотать что-то сквозь зубы и между тем продолжал выкладывать на счетах; потом вдруг, обратившись ко мне, сказал: "Ну, так и быть, ежели вы возьмете за вашу картину 60 руб., то я оставляю ее за собою!"

   - Шестьдесят рублей!- вскричал я в изумлении.- Шестьдесят рублей!... Помилуйте! Простой маляр выработывает в продолжении года вдесятеро более этого...

   - Как вам угодно!- возразил спокойно купец.- Ваша картина - и ваша воля. Но более шестидесяти рублей я дать вам не могу.

   Я начал свертывать свою картину.

   - Хорошо! Ежели хотите, я прибавлю пять рублей! - сказал купец.- И то только для того, чтобы заохотить вас и на будущее время заниматься живописью!

   В эту минуту кто-то вошел в лавку. Купец встретил его с низкими поклонами.

   - Показывайте-ка ваши картины!- сказал вошедший. Я хотел уже идти вон и - остановился.

   - Вот они - все налицо!- отвечал купец, обтирая пыль с картин, которые стояли возле него.

   - Получше! Получше! Показывайте все, что у вас есть лучшего!

   - Лучше этих вы нигде на найдете, сударь. Вот список с картины Корреджио; вот оригинальная картина Рафаэля... я достал ее по случаю! Вот редкий список с картины Микель-Анджеля... Вот произведения знаменитейших русских художников! Вот картины фламандской школы... Что прикажете?

   - Хорошо, хорошо!- сказал незнакомец, вынимая из кармана складной аршин.- Покажите картину Рафаэля!.. А! Эта! Прелесть! Огонь! Жалко, что немного поистерлась!

   - Древность - достоинство картины!- возразил купец.

   - Ну да, да - я не говорю против этого! Картина прелестная!.. А сколько она стоит?

   - Восемь тысяч рублей!- сказал купец.

   - У! Нет, нет... Покажите что-нибудь подешевле!

   - Есть и подешевле! Извольте выбирать!

   - А! Вот эта, например? Чьей это работы?

   - Это Грезова головка!¹²

   - Прелесть! Что за выражение! Да! Она мне очень нравится! Посмотрим, годится ли для меня!

   Сказав это, покупщик развернул свой аршин и начал мерить картину. Купец в недоумении посмотрел на аршин, потом на него, потом опять на аршин и - закусил губу. Я улыбнулся.

   - Жалко,- сказал покупатель, пожав плечами,- не подходит! Впрочем, ничего, я помещу ее в кабинет! Покажите-ка другие!

   Купец подал ему несколько картин.

   - Эти, я думаю, годятся!- продолжал незнакомец, окинув глазами картины.- Впрочем, положите-ка сюда! Так!- И с важностию начал измерять их своим аршином...- Аршин, два... Эту в сторону! Полтора аршина! Хорошо! Полтора аршина с вершком... Ну, это ничего! Полвершка - небольшая разница! Отложите эти две картины!.. Ах, боже мой, скоро полдень! Потрудитесь прибрать еще шесть картин в 10 вершков и три картины в 6 вершков. Вот вам аршин!

   Купец исполнил это.

   - Хорошо! Сколько тут? Две да шесть - восемь, восемь да три - одиннадцать... Одиннадцать картин!- Они остаются за мною. Завтра в десятом часу утра вы пришлете их вместе со счетом ко мне на дачу. Вот вам адрес и пятьсот рублей задатка! Прощайте! Не перемените же, смотрите!..

   - Вы видели?- спросил меня купец, когда мы остались одни.

   Я улыбнулся.

   - Скажите же теперь, можем ли мы платить вам большие суммы за ваши произведения, гг. художники?!.

   - Вы правы!- сказал я.

   - Ежели хотите послушаться меня,- продолжал купец,- идите к журналисту. Попросите его напечатать что-нибудь о вашей картине в газетах, и тогда покупщики придут к вам на дом! Картина - будь хоть дрянь: известность - главное! Наших любителей художеств нельзя винить в скупости!.. Итак, с богом!

   - Попробую!- сказал я и отправился к журналисту. Прихожу, показываю ему свою картину и прошу известить о ней публику.

   - Вот то-то все вы, гг. молодые художники!..- сказал журналист, бросив беглый взгляд на картину.- Намараете что-нибудь, да и в продажу!

   У меня потемнело в глазах.

   - Ну, что это! Посмотрите! Это дьявол, а не человек! К чему эти налившиеся кровью глаза? К чему это судорожное движение в лице? К чему все это? Тут нет ни на каплю истины! Вы хотели изобразить терзаемого орлом Прометея... Не так ли?! Очень хорошо! Но всему есть мера! Искусство - только подражание природе - не более!.. Облагороженная природа, ежели хотите! А вы тут написали, и бог знает что!

   Дыхание мое сперлось; на глазах начали выступать слезы. Я стоял, как на угольях.

   - Видно, что вы имеете дарование! Этого отнять нельзя! Учитесь же, занимайтесь, всего достигнуть вдруг невозможно. На первый раз хорошо, очень хорошо! Продолжайте!.. Но извещать о такой картине публику не смею. Я для вас же это делаю! Мне нет никакой выгоды препятствовать вашим успехам. Продолжайте, продолжайте, говорю я вам. Лет через десять приходите ко мне с вашею картиною; тогда увидим, что надобно делать! И что за сюжет! Помилуйте! Очень приятно смотреть, как орел раздирает внутренности живого человека!

   Я схватил свою картину, бросил ее в топившийся камин и выбежал из комнаты. О, для чего эта комната не обрушилась на меня!

   На первый раз, кажется, довольно!

  

  

   Я был болен нервною горячкою, несколько времени пролежал без памяти, без чувств, без всякой помощи. Прихожу в себя.- Конечно! Я уже один; товарищи меня оставили; хозяин отказывает от квартиры.

   Делать нечего! Надобно покориться судьбе.

   Вот уже второй раз посещает меня горячка. Говорят, что мы получаем наклонность к какой-либо болезни исключительно с самого рождения; а я скажу, что болезни приходят к нам, смотря по сложению нашего тела. Не все ли равно! Но сообразно ли сложению одного тела приходят к нам эти болезни! Мы видим множество болезней душевных, совершенно душевных, страдание духа - и болезни эти поражают нас, смотря по устройству наших душевных органов. Этого мало, болезни эти прилипают, так сказать, к душе и от самого тела. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Нельзя ли хотя тут найти какую-нибудь ниточку, которая бы помогла нам распутать Гордиев узел, соединяющий душу с телом? Я хватаюсь за каждый волосок, выглядывающий из этого узла!

   Сколько раз, в минуту вдохновения, в припадке ипохондрии, в сладостном усыплении фантазии, спрашивал я самого себя: что такое душа?- и одно лишь глухое эхо было единственным ответом на этот дерзкий, святотатственный вопрос мой! Сколько раз, терзаемый этою ненасытимою неизвестностию, в слезах, в тоске, бежал я под своды святого храма и там, среди сладостных звуков небесной песни, среди тысячей пылающих свечей, простершись долу перед престолом всевышнего, рыдая, вопрошал: что такое душа?- и вопрос мой замирал на устах моих, и всевышний, отвратив от меня лицо свое, оставлял меня себе самому. Сколько раз, сожигаемый вдохновением, видя терзания совести преступника, восторг влюбленного, взглянув нечаянно в зеркало, глаз на глаз с самим собою, восклицал я: "Есть душа!" Сколько раз потом, наблюдая за утопающим в разврате сластолюбцем, встречая сумасшедшего или бесчувственного, представляя себе танцующего на канате фигляра и ворующего яблоки орангутанга, симпатию людей и привязанность собаки, предчувствие женщины и инстинкт животного, рождение человека и лягушки - словом, взглянув на человека, как на машину, восклицал я: "Нет души!" Сколько раз, наконец, присутствуя при последних минутах умирающего, вперив в него глаза свои, наблюдая малейшую перемену в лице, малейшее изменение в голосе, искал я ключа к своей загадке, старался привести в сочувствие свою душу с его душою, сидел над ним, не переводя дыхания, и - ждал таинственной минуты. Все тщетно! Я возвращался от него с тою же неизвестностию, с тою же жаждою Тантала!..¹³

   Сколько слов, сколько мыслей, сколько фантазии и - ни одной истины. Вот вся наша философия!

   Резвый ребенок, с завязанными глазами, играющий в жмурки с своею тенью; полоумная поэзия, сначала увлекающая своею дерзостью и потом кидающая в пучину ужаснейшей неизвестности!

   Боже мой, боже мой! Где же святая истина?

  

  

   Вот положение мое: ненасытимая жажда познаний, непреодолимая страсть к своему искусству, куча долгов и ни копейки денег.

   Встаешь с постели - холодно, сыро, угарно, душно. Дрова дороги; квартира над прачечною. Берешься за кисть, забываешься на несколько часов - вдруг является лавочник со счетом, хозяйка с настоянием о платеже за квартиру. Начинаются упреки, просьбы, жалобы, угрозы... Сердце разрывается на части! Наступает час обеда; я опоздал уже. Мне остаются одни объедки. Но я не могу и смотреть на них, и зато четвертый день питаюсь одним хлебом с водою. Хочешь выйти куда-нибудь, чтобы немного рассеяться, взглянешь на свое платье и - остаешься дома. Хочешь успокоиться - шум, крик: стена об стену харчевня. Ложишься спать - сон бежит от утомленного тела, лицо горит, свинцовая гиря душит сердце, тоска, голод, жажда, неизвестность... И это жизнь!

   Одною рукою пишешь картину, а другою сражаешься с судьбою!

  

  

   Вчера я был в каком-то упоении, восторге. Не знаю причины и не хочу ее отыскивать... Я был так счастлив!

   Не помню, как очутился я на Дворцовой площади. От крепости неслись заунывные звуки городских часов, кругом все было тихо, Петербург дремал... Прелестная майская ночь, полупрозрачное небо, полупотухшая заря, ночной ветерок, Адмиралтейство, дворец, Главный штаб, монумент Благословенного...¹⁴ Сколько картин, и какое великое целое!

   Когда я шел по Адмиралтейскому бульвару, деревья, казалось, улыбались мне, стремились в мои объятия. Я прыгал, как ребенок, слезы блистали на глазах; вокруг меня не было уже более пустоты... Я хотел расцеловать каждое дерево, хотел говорить с каждым камнем, с каждою былинкою... Я ничего не хотел... Мне было так приятно, так приятно! Я не имел в себе ничего земного, душа моя была чиста, ясна, как наступавшее утро. Я ни о чем не думал, ни о чем не размышлял... Я не чувствовал себя самого... Я весь был одна мысль, прелестная, чистая, небесная! О вы, великие века сего! Чего бы вы не дали за одну из этих минут... за одну из этих минут художника!

  

  

   Наконец мне отказывают и от этой квартиры.

   Куда идти?

   Лучшее платье мое давно уже продано; денег - один рубль. Здоровье все расстроено. Ни одного знакомого человека во всем Петербурге... Ни одного человека, который бы приютил меня! Странно! Это положение начинает занимать меня.

  

  

   У меня всё отняли, всё - картины, краски, белье, мебель - и оставили из милости один полуразрушенный комод, пару платья, которая на мне, и несколько рисунков. Люди великодушны!

   Что делать?

   Жалко, что природа не создает художников из какого-нибудь особенного тела, которое могло бы питаться одним воздухом! Она бы много выиграла через это! А то - быть человеком и не быть человеком! Где же тут истина?..

  

  

   Счастливая мысль блеснула в голове моей. Я нанял за последний свой рубль ломового извозчика и приказал перевезти оставленный мне столь великодушно комод на одну из отдаленных площадей города. В этом комоде заключалось все мое имущество. Я был в особенно веселом расположении духа. Крайность возвышает душу... у кого есть душа!

   Извозчик поставил комод посреди самой площади. Я взял лоскут бумаги, написал на нем две строчки, привязал этот лоскут к шесту, воткнул шест возле комода и - пошел бродить по улицам. Едва успел я отойти на несколько шагов, как вокруг моего комода собралась уже толпа любопытных, и один из них, взглянув на надпись, прочитал: "Квартира художника!" Все захохотали. На здоровье, друзья мои!

   Весь день провел я, ничего не евши; зато пил, сколько душе угодно. Из Невы вода отпускается даром! Слава богу!

   Возвратившись вечером к своему одинокому пристанищу, я увидел, что к нему приставлен уже часовой. Я улыбнулся...

   Меня взяли в часть - самое надежное пристанище, у кого нет квартиры!

   Между тем происшествие это дошло до сведения благотворительных особ. Через неделю мне выдали 1200 рублей в единовременное пособие.

   Не вздумай я выставить на площади комода - кто знает, может быть, я умер бы с голода; теперь же... О, теперь я опять с деньгами!

   Художники! Запасайтесь комодами!

  

  

   Доктор советует мне для поправления здоровья ехать на лето куда-нибудь за город и стараться иметь как можно более движения. Мне самому этого хочется.

   Скоро три года, как я в Петербурге, и до сих пор не знаю его окрестностей. Что мне теперь здесь делать? Моя участь - жить одному между людей.

   Сначала я боялся их, потом любил их, некогда презирал их, а теперь совершенно к ним равнодушен. Эта ужасная постепенность, которой не желаю никому испытать, довела меня, наконец, до какого-то мрачного, холодного состояния, которое мне весьма нравится, и ежели состояние это имеет свою дурную сторону, то единственно потому, что на земле не может быть ничего совершенного.

   Не болезнь ли это? Бог знает! У меня в боках обструкции!¹⁵

   Послезавтра отправляюсь за город. Теперь деньги есть. Заботиться о том, что будет через месяц... Я не могу заботиться! Побываю в Петергофе, в Кронштадте, в Царском Селе, в Ораниенбауме, в Парголове. Начну с Царского Села!

   Какое-то предчувствие говорит мне, что скоро я достигну своей цели. Какой?

   Ну, что ни будет! Перемена мест, зелень, сельский воздух, поле, луга, лес, природа... И это уже много! Мои мечты всегда со мною!

   Я как будто пробуждаюсь! Заря!.. Приветствую тебя, радостное утро!

  

  

  

   Я хотел ехать в Царское Село и очутился в Парголове.¹⁶ Вот случай, в полном смысле этого слова!

   Парголово мне нравится. Прелестные виды, чистый воздух, возвышенное место... Не остаться ли здесь на все лето?

   Первый мой выход был в Графский сад. Сад хорош, даже превзошел мои ожидания. Извилистые дорожки, столетние сосны, там и сям разбросанные цветники, мостики, беседки, овраги, буэраги, Графский дом, застроенная церковь, чистота, монумент, горы, беспорядок... все это в моем вкусе!

   День был воскресный. В саду толпилось множество народа. Никуда не скроешься от людей!

   Я пробрался к монументу. Монумент построен с большим вкусом. Художник соединил в нем две необъятные мысли: жизнь и смерть. Мрачная, сырая пещера с двумя могилами внутри - и благоухающие, исполненные жизни цветы вокруг. Это поразило меня. Я долго стоял, как бы прикованный к месту, не сводя глаз с пещеры. Я искал чего-то в пустоте ее. Легкий ветерок играл с цветами, цветы беззаботно склоняли друг к другу свои головки, несколько мотыльков перепорхивало с одного листочка на другой; листочки трепетали от удовольствия; все жило, дышало, цвело, наслаждалось, блаженствовало... А в двух шагах - мрачная, душная пещера, подобно грозному привидению выглядывающая из-под своего черного чугунного покрывала и с адскою улыбкою озирающаяся кругом, как бы изыскивая случай поглотить все это в свою ненасытную утробу!..

   Я погрузился весь в свою думу, как вдруг чей-то хохот привел меня в себя. Оглядываюсь - в двух шагах толпа народа.

   Я ушел в другую часть сада и начал бродить под соснами. В душе моей царствовала какая-то холодная пустота, какое-то мертвое, железное равнодушие. Я не мог ничего чувствовать. Образ смерти заронил в меня искру своего разрушения.

   "Все это цветет, дышет, наслаждается!- шептал мне чей-то голос.- Ударит час, и ничего не станет!"

   Глаза мои невольно устремились на меня самого и опустились в землю. Я содрогнулся.

   "В каждом цветке, в каждом дыхании таится уже зародыш смерти! Первое проявление жизни есть уже начало разрушения!"

   Вдруг слышу позади себя несколько голосов. Опять люди! Куда уйти от них?.. Я побрел в противоположную сторону и минут через десять очутился у подошвы Парнаса.¹⁷ Мысль полюбоваться окрестностями блеснула в голове моей... "Это меня несколько рассеет!" - подумал я и начал взбираться на гору. Гора ужасно высока. Добравшись до средины, я остановился. Движение, сделанное мною, прояснило несколько мои мрачные мысли, но было еще слишком слабо, чтобы разогнать этот мрак совершенно,- и вместо того, чтобы рассеять меня, как я ожидал, только расшевелило всю желчь. Взглянув вокруг себя, я почувствовал какую-то досаду. Все, что до сих пор нравилось мне в саду, теперь стало противно. Очарование исчезло! Я видел уже только обезображенную природу, пестрые толпы зевак, несносный беспорядок, кое-как натыканные цветы, изысканные украшения и - достойные всего этого надписи: "Цветов не рвать", "Птиц не пугать", "По траве не ходить".

   Едва успел я добраться до вершины Парнаса, как меня окружила толпа ребятишек.

   - Прикажите спеть курочку!

   - Не надобно!

   - Прикажите! Мы дешево возьмем!

   - Прочь!- закричал я с досадою.

   Но мальчишки не отходили. Я бросил одному из них два пятачка и приказал разогнать толпу. Он схватил деньги и кинулся на своих товарищей. Началась драка.

   "Всемогущие деньги!- сказал я, садясь на скамью.- Огромная меновая лавка - и весь свет у дверей. Крик, гам, толкотня... Один несет свой сон, другой - свое спокойствие, третий - свою любовь, свои надежды, четвертый - свою честь, свое будущее; судья вытряхивает последнее свое правосудие, женщина - свою невинность; вельможа закладывает отечество; отец ведет сыновей; дети влекут отца; безродный сирота несет свою душу; дряхлый старик отсчитывает последние минуты своей жизни... Начинается ужасный торг!- "Кто больше!.. Кто больше!" Совесть, спокойствие, таланты, любовь, дружба - все сыплется в бездонные сундуки неумолимого ростовщика; на одной чашке весов человек, на другой золото - золото перетягивает... Адские проценты!

   Деньги, деньги! вечно юная прелестница, меновая лавка вселенной! Возвратите ли вы нам когда-нибудь, чего лишаете ежеминутно?!"

   "Гривенник тому, кто столкнет своего товарища под гору!" - закричал я мальчишкам - и бедняжка покатился кубарем с Парнаса.

   "Восьмигривенный тому, кто бросится за ним!" - и вся толпа полетела стремглав вслед за несчастным!

   Превратите эти копейки в миллион рублей, и вы столкнете весь свет куда угодно!

   В эту самую минуту взглянул я нечаянно в сторону и остолбенел. Сад раздвинулся на две части и открыл весь Петербург, как на блюдечке. Я не смел верить глазам своим. Это был сон! Надобно видеть эту необыкновенную правильность в перспективе, этот вкус, с каким расставлены деревья, эту прелесть в каждой части, это очарование в целом! Я забылся; я не мог отвести глаз от этой картины. Я прирос к своему месту и в изумлении, в восторге пожирал ее своими глазами.

   Вдруг - опять люди. Но зрелище это придало мне новые силы, и я почти побежал вон из сада в деревню.

   Деревня была битком набита народом. Я прошел на гору за кладбище и сел на обломок деревянного креста, вырванного из могилы.

   Вот мое место!

   Высокая, крутая гора, покрытая лесом, дикая природа, и ни одной человеческой души, позади кладбище, под горою - огромное озеро, вдали - Петербург, море, финские горы и лес.

   С этой минуты здесь моя главная резиденция!

  

  

   Мне пришло в голову соединить вершину горы с озером лестницею. На другой день лестница была уже готова. Этого мало - в продолжение двух недель я наделал чудеса в Парголове!

   Окончив свою лестницу, я принялся делать в горе грот, устроил несколько дерновых беседок, дюжины полторы лавочек, очистил дорожки, обделал купальную... Доселе уединенная гора превратилась в публичное гульбище. Все бегут смотреть трудолюбивого пустынника.

   Вчера какие-то дамы, живущие здесь на даче, начинали уже заговаривать со мною. Меня следят, за мною бегают. Кажется, я сделался предметом всеобщего внимания.

   Теперь в Парголове один предмет для разговора: "На горе поселился какой-то помешанный. Помешанный этот весь день проводит в лесу, а ночь - на кладбище; питается одним молоком; убегает людей и показывается иногда только мельком, издали. Некоторые видали его. Он лет около 25, высокого роста, ходит всегда в черном плаще с красным воротником, лицо бледное, глаза впалые, волосы черные, голос... До сих пор никто еще не слыхал его голоса! Говорят, несчастный этот сын какого-то миллионщика..." {}

   Как интересно!Может быть, еще многие из живших в 1832 году в Парголове не даче помнят и эти слухи, и этого пустынника.¹⁸ В июле того года какой-то чудак действительно перекопал всю гору за церковью. Говорят, работа его цела еще доселе. Он называл себя художником; но после все узнали, что название это было вымышленное!

   И этот помешанный, этот постник, этот несчастный наследник миллионщика - я!!.

   Будь гений, будь ангел, будь умнее Шекспира - на тебя не обратят внимания, пройди по улице в вывороченном наизнанку сюртуке - за тобою кинутся толпами!

  

  

   Боже мой, кого я встретил!- Это была она!.. Да, глаза меня не обманули. Ее лицо, ее стан, ее голос - это была Мария! Я узнал ее с первого взгляда. Она не узнала меня.

   Радоваться мне или проклинать эту встречу?

   Любовь моя давно уже простыла. Я был просто влюблен. Двадцать лет, пылкие страсти, чувствительное сердце, мечтательность - плохое основание для истинной любви!

   Теперь я встретился с Мариею, как с старинною знакомою, как с родственницею - и только. Мария просила меня посещать ее. Я познакомился здесь уже со многими семействами.

   Люди не так злы, как я воображал!

  

  

   Я был у Марии. Муж ее в городе!

   Мария рассказывала мне, что в Петербурге живет она еще недавно, что в ***ской губернии имеет деревню, что Петербург успел уже ей наскучить, что муж ее служит в каком-то департаменте, что по воскресеньям собираются у нее некоторые знакомые... Я заметил, что она чувствительна, большая мечтательница, имеет доброе сердце, немного кокетка и любит уединение. До сих пор я знал только ее лицо!

   Я выслушал весь рассказ Марии, не подав ни малейшего вида, что половина его мне уже известна. Сначала я хотел было объявить ей всю истину, но какое-то глупое самолюбие удержало меня. Беглец, бродяга... Нет, нет! Ни за что на свете!

   Я известен всем моим знакомым под именем художника. Кажется им этого мало. Они все доискиваются, где служу я!

   Мария познакомила меня с своим мужем. Он принял меня ласково. Черты лица его благородны, глаза выразительны, в приемах что-то особенно приятное.

   Мы говорим о живописи, о Петербурге, о художниках. Он судит основательно, иногда увлекается несколько и начинает говорить с жаром. Ему нравятся все искусства, но преимущественно живопись и музыка.

   Во все время нашего разговора он ни разу не спорил, был внимателен к каждому моему слову, выслушивал каждое возражение до конца, отвечал коротко, ясно, учтиво. Это уже много для кандидата в знатные люди!

   Итак, вот моя участь!- Сначала бедный, ничтожный человек; потом нищий, бродяга; теперь член образованного общества - славная лестница!.. На первой ступени я едва не сошел с ума, на второй едва не умер с голода - посмотрим, что будет на третьей!

   В первый раз в жизни я имею знакомых, своих собственных знакомых - людей, которые пригласили меня идти вместе с ними по пути жизни, которые подали мне руку в то время, когда я бежал от них!

   До сих пор что я был такое?- Одинокий, отверженный, оставленный... Теперь я член общества, имею людей, которые понимают меня, которым могу сказать: "Друзья! И у меня есть сердце! Чувствую всю цену нашей приязни! Требуйте, говорите, чем могу доказать вам мою благодарность, мою любовь и уважение! Я весь ваш; располагайте мною!.."

  

  

   Все переехали в город. Вчера я был у Марии.

   - A propos!- сказала она мне вдруг.- Я хочу показать вам одну картину. Оцените!.. Мой муж купил ее по случаю! Пойдемте!

   - Вы, верно, говорите о той картине, которая у вас в кабинете!- сказала какая-то дама.- Прелесть! C'a vous fait frémir!.. {Это приводит в содрогание! (фр.).} Я не могу смотреть на нее без ужаса!

   - Я без ума от нее!- прибавила Мария.

   - Я видел подобную картину у князя Петра Ильича; но вашей надобно отдать преимущество!- сказал какой-то мужчина в очках.- Вы не знаете, кто писал ее?

   - Говорят, какой-то иностранный художник!- отвечала Мария.

   - Позвольте мне взглянуть на эту картину!- сказал, прищурив глаза, какой-то толстяк.- Я вам тотчас скажу, чьей она работы!

   - Она очень нравится моему мужу!- сказала Мария.

   - Картина хороша!- продолжал кто-то позади меня.

   Между тем к нам присоединилось еще несколько человек. Некоторые из них еще совсем не видали этой картины, иные шли смотреть ее в другой раз; мужчины важничали, сыпали комплиментами, острились; женщины кричали, улыбались, были в восторге. Мария торжествовала; я умирал от любопытства. Наконец подходим к заветному кабинету; дверь отворяется. Смотрю... Мой Прометей!

   - Вот она!- сказала Мария. Я остолбенел.

   Моя картина!.. Та самая картина, за которую едва давали 70 рублей, которую бросил я в топившийся камин журналиста!..

   - Как вам нравится?- спросила меня Мария.

   - Это моя работа!

   Все взоры устремились на меня.

   - Изрядно!- сказал толстый мужчина с важностию.

   - Заметно, что вы немного поторопились,- прибавил кто-то, меряя глазами картину.- Главное, недостает эффекта!..

   - Это просто копия с картины князя Петра Ильича!- сказал вполголоса мужчина в очках.

   - Да... может быть...- возразил толстяк,- есть ошибки!..

   - Ученическая работа!- пробормотал чей-то голос в толпе.

   - Взгляните, какие контуры?- продолжал другой голос.

   - Орла можно бы в строй поставить!- сказал один из военных.

   - Удивляюсь, как до сих пор я не рассмотрел ее! - прибавил мужчина в очках.

   Я вспыхнул и - чтобы не изменить себе - вышел из кабинета. Презрение, досада, оскорбленное самолюбие, чувство своего достоинства кипели в груди моей. Мария с участием спросила меня, что со мною; я отпустил ей холодное "ничего!" и побежал в другую половину. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Вот судьи!

  

  

   На меня находят ужасны