Краснов Петр Николаевич - Мантык, охотник на львов

чно... Я васъ одѣну, вооружу - это все въ Марсели. Я васъ буду кормить... Ну и тамъ... маленьк³я карманныя деньги...

   Мосье Жоржъ настоялъ составить услов³е. Не очень было выгодное это услов³е, но тамъ былъ важный для Коли пунктъ, что онъ можетъ въ любой моментъ въ Абиссин³и оставить службу у мистера Брамбля.

   Мистеръ Брамбль тупо посмотрѣлъ на мосье Жоржа.

   - Зачѣмъ это надо?

   - Для порядка, - сказалъ мосье Жоржъ. - Конечно, этого никогда не будетъ, но для порядка мы это напишемъ.

   - Гмъ... Ну, хорошо... напишемъ... Только для порядка. И Брамбль подписалъ услов³е.

   Это было въ конторѣ господина Дарсонвиля. Въ этотъ вечеръ въ конторѣ на счетной машинѣ работала Люси и она слушала все, что говорили о Колѣ.

   Она задержалась противъ обыкновен³я въ конторѣ до вечера.

   Мосье Жоржъ заперъ кассу и сказалъ:

   - Пойдемъ, Люси.

   - Я сейчасъ, папа. Идите одни. Я догоню.

   Писцы и бухгалтеры ушли за своимъ патрономъ. Люси приняла ключъ.

   - Мосье Николя, - сказала она, - мы пойдемъ вмѣстѣ.

   Коля, уже выводивш³й свой велосипедъ, завелъ его обратно въ контору.

   Двѣ лампочки: одна за конторкой Люси, подъ зеленымъ стекляннымъ абажуромъ, другая у входа, горѣли въ конторѣ. Углы были въ сумракѣ. Люси, доставъ изъ сумочки маленькое зеркальце, надѣвала на темные кудри блеклосинюю суконную шапочку. Ея брови хмурились, по пухлымъ губамъ побѣжали морщины.

   Она слишкомъ долго возилась со шляпкой. Темныя рѣсницы прикрывали голубой огонь глазъ. Коля стоялъ у входа.

   "Бабск³я нѣжности" - думалъ онъ, и не могъ отвести отъ Люси глазъ.

   Наконецъ, послѣдн³й взглядъ брошенъ въ зеркало. Поправлена послѣдняя прядка вьющихся волосъ. Люси смѣло и открыто посмотрѣла на Колю. Можетъ быть, ея глаза блестятъ больше обыкновеннаго и чуть покраснѣли вѣки? Это лампочка отражаетъ въ нихъ свой огонь. Это устала бѣдная Люси, считая длинные ряды цифръ.

   - Мосье Николя, - говоритъ Люси, - значитъ, вы уѣзжаете завтра вечеромъ въ Марсель... и оттуда въ Африку. - Ея голосъ звенитъ и отдается эхомъ въ пустой конторѣ.

   - Да, черезъ двѣ недѣли оттуда въ Африку, - говоритъ Коля.

   Онъ хорошо владѣетъ собою. Его голосъ нисколько не дрожитъ. Голосъ Люси какой то особенно глубок³й. Трудно не поддаваться этому голосу .

   - Мосье Николя! Я понимаю, почему вы ѣдете. Я вамъ сочувствую... Можетъ быть, я и сама на вашемъ мѣстѣ поѣхала бы. Но мнѣ не нравится, что вы будете при мистерѣ Брамблѣ.

   Коля пожимаетъ плечами.

   - У меня нѣтъ выбора, мадемуазель. Патронъ, какъ патронъ.

   - Слушайте, мосье Николя... Служите ему честно, но будьте на сторожѣ. Не довѣряйте ему. Бога ради не проболтайтесь ему о. настоящей цѣли вашего путешеств³я и не показывайте вашей бумаги. У меня къ нему нехорошее чувство... Я много о немъ слышала и я не понимаю, почему папа остановился на немъ.

   - Онъ мой хозяинъ.

   Люси вскинула на Колю глаза. Въ нихъ - буря. Голубые огни загорѣлись въ нихъ.

   - Мосье Николя!.. Вы... вы не знаете Европы! Здѣсь, если дѣло коснется денегъ... наживы... быстраго богатства... Здѣсь нѣтъ слова... чести... благородства... Здѣсь - гербовая бумага, адвокатъ... судъ... Гдѣ же вамъ съ нимъ тягаться?.. У васъ нѣтъ никакихъ удостовѣрен³й, что кладъ вашъ... а не кого-нибудь другого... Его у васъ каждый можетъ взять.

   - Все можетъ быть... Но есть и Божья правда...

   - Бож³я правда... Да... да... да... Ну, пусть вамъ поможетъ Богъ и Бож³я Матерь, святая Мар³я, о которой вы такъ хорошо разсказывали мнѣ.

   Въ голосѣ Люси слезы... Глаза стали влажными. На темныхъ рѣсницахъ засвѣтились брилл³антовыя капли. Коля едва можетъ сдерживаться. Онъ мэлчитъ. Скажи онъ слово, онъ и самъ разрыдается.

   - Мосье Николя!.. Знайте... Вернетесь вы богатымъ... Или бѣднымъ... нищимъ... все равно...

   Слова путаются. Ихъ трудно разобрать.

   - Знайте одно... Люси ваша... Люси васъ ждетъ... Люси васъ любитъ!

   Люси стремительно выходить изъ за бюро и идетъ мимо Коли. Синяя шапочка мелькнула подъ фонаремъ. Стройная фигура въ котиковомъ мягкомъ пальто растворилась въ туманномъ мракѣ ночи.

   Люси ушла, не сказавъ ни "до свидан³я", ни "прощай".

   "Люси васъ любить"...

   "Бабск³я нѣжности... конечно, бабск³я нѣжности".

   У Коли дрожатъ руки, когда онъ гасить электричество. На бюро, за которымъ стояла Люси, осталось маленькое, забытое, круглое зеркальце. Коля береть его, цѣлуетъ и кладеть въ карманъ.

   На его глазахъ слезы.

   "Бабск³я нѣжности".

   Но дрожитъ его рука, когда онъ берется за руль велосипеда и какимъ то неувѣреннымъ зигзагомъ врывается велосипедъ въ вереницу такси.

   Впереди много тяжелаго.

   Только теперь Коля скажетъ все мамочкѣ, Галинѣ и Манты ку.

   Они ждутъ его.

  

  

   Такъ было заранѣе условлено, что въ этотъ вечеръ мамочка освободится раньше и Селиверстъ Селиверстовичъ придетъ съ Мантыкомъ въ гостинницу "Селектъ" къ Ладогинымъ. Коля разскажетъ все. Теперь, когда все кончено, все оформлено и даже назначенъ день отъѣзда, Коля можетъ все сказать. Нелегко все это. Ему, конечно, жаль и очень тяжело разстаться съ мамочкой и Галиной, но не это тяготитъ его. Разстаются они не на вѣки, и ѣдетъ онъ, обезпечивъ мамочку и Галину, ѣдетъ для ихъ дальнѣйшаго благополуч³я и счастья. Кто нибудь долженъ распорядиться наслѣдствомъ дяди Пети, а кому же это и сдѣлать, какъ не ему, Колѣ, - единственному мужчинѣ въ ихъ родѣ и наслѣднику? И мамочка это поиметь. Галина не съумѣеть оцѣнить значен³я разлуки и очень тосковать не будетъ. Тяготило Колю сказать это при Мантыкѣ. Онъ чувствовалъ, что будутъ упреки, и ему было совѣстно, что онъ даже не попытался замолвить слово о своемъ другѣ.

   Была даже подлая мысль не посвятить во все это дѣло Мантыка, уѣхать тайкомъ отъ него, но Коля имѣлъ мужество прогнать эту мысль.

   "Вѣдь долженъ же понять Мантыкъ, что двоихъ насъ не могли взять, и ѣхать ему вмѣсто меня нельзя, потому что дядя Петя -мой дядя", - успокаивалъ себя Коля, но чувствовалъ, что была тутъ какая то натяжка, что мистеръ Брамбль, возможно, взялъ бы и двоихъ, все равно онъ будетъ нанимать чернокожихъ въ Джибути, и что въ Африкѣ Мантыкъ, конечно, меньше растеряется, чѣмъ Коля. Но въ этомъ Колѣ ужасно не хотѣлось признаться самому себѣ. Онъ уже мечталъ о нарѣзномъ винчестерѣ, который посулилъ ему мистеръ Брамбль, мечталъ о томъ, какъ онъ будетъ стрѣлять изъ него антилопъ и леопардовъ, можетъ быть, даже... и львовъ...

   Отказаться отъ всего этого для Мантыка, потому что Мантыкъ сильнѣе физически и болѣе приспособленъ для кочевой жизни, было выше силъ Коли.

   "Мантыкъ не знаетъ языковъ", - думалъ Коля, - "какъ онъ будетъ объясняться съ мистеромъ Брамблемъ? А про меня мистеръ Брамбль сказалъ, что я говорю, какъ англичанинъ. Да, Мантыкъ сильнѣе меня, но я ловче его... И я окрѣпну въ пустынѣ".

   Нѣтъ!.. Уступить свое мѣсто Мантыку, - на это Коля при всей своей любви и дружбѣ съ Мантыкомъ, - пойти никакъ не могъ.

   Но онъ чувствовалъ горе Мантыка, можетъ быть, даже и зависть, и потому шелъ домой со смятеннымъ сердцемъ, со смутной душой и боялся своего друга.

   Въ маленькой комнатѣ Ладогиныхъ было очень тѣсно. Всѣ сидѣли близко другъ къ другу, ярко освѣщенные свѣтомъ лампочки сверху.

   Мамочка и Галина сидѣли на кровати, лицомъ къ окну, Селиверстъ Селиверстовичъ на стулѣ у окна, Мантыкъ, совсѣмъ не замѣченный сначала Колей, примостился въ углу, на полу, гдѣ сидѣлъ съ поджатыми ногами.

   Коля не садился. Дома знали, что онъ велъ переговоры о поѣздкѣ. И никто не вѣрилъ въ ихъ успѣхъ, кромѣ Мантыка, который и вѣрилъ и боялся, что Колино дѣло выйдетъ. Онъ стыдился своего чувства и не могъ побороть его. Чувство было, по словамъ дѣдушки, самое скверное, чувство, идущее отъ Сатаны: - зависть.

   Какъ только увидѣлъ онъ раскраснѣвшееся отъ быстрой ѣзды на велосипедѣ лицо Коли съ блестящими, точно звѣзды, глазами - онъ понялъ все. Онъ сжался въ своемъ темномъ углу и почувствовалъ, какъ дьяволъ овладѣлъ имъ и черное чувство зависти закопошилось и засосало у него на сердцѣ.

   Коля, счастливый всѣмъ, только что происшедшимъ, бросился къ матери. Въ его душѣ звонкими радостными напѣвами звучали слова Люси: - "я васъ люблю"; его сердце билось отъ ожидан³я новыхъ и такихъ яркихъ впечатлѣн³й! Завтра!.. Уже завтра на поѣздъ и въ Марсель... Оттуда на пароходѣ "Лаосъ" въ Джибути... А тамъ... пустыня... палатка... тропическое солнце, горы... скалы... и львы... львы..

   Нервнымъ, ломающимся голосомъ, то, стоя въ углу у двери, то вдругъ подходя къ матери и цѣлуя ей руку, онъ разсказалъ все.

   Все, кромѣ напутственныхъ словъ Люси. О Люси не было сказано ни слова. Она осталась гдѣ-то далеко, далеко въ уголкѣ его сердца, куда не было доступа никому... даже матери.

   Онъ кончилъ.

   Завтра, въ одинадцать часовъ вечера, съ Л³онскаго вокзала, онъ ѣдетъ въ Марсель. Сегодня ихъ послѣдн³й вечеръ въ этомъ маленькомъ номерѣ отеля!

   - Мантыка-то, ты что же?.. Берешь съ собой? Аль нѣтъ? - раздался изъ угла хриплый, нарочно грубоватый голосъ...

   - Мантыкъ!..

   Коля покраснѣлъ до корней волосъ. Въ его голосѣ послышались слезы и дрожали губы.

   - Мантыкъ! Ты усумнился во мнѣ... Но что я могъ сдѣлать? Я ѣду слугою... Меня берутъ, потому, что я умѣю говорить по англ³йски. Мантыкъ, пойми, родной, что я ничего не могъ сдѣлать для тебя.

   - A дѣлалъ ли что ? Коля молчалъ.

   - Ээхъ! - проскрипѣлъ въ углу Мантыкъ. Это восклицан³е бичомъ ударило Колю. Оно было больнѣе и оскорбительнѣе пощечины. Коля совсѣмъ растерялся.

   - Полно, Абрамъ, глупости болтать, - сурово сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ. - Чего надумалъ. Говоришь дуромъ, зря, чего самъ не понимаешь. Коля ѣдетъ за дѣломъ... Коля ѣдетъ слугою, потому что иначе нельзя... A тебѣ... баловаться...

   - Такъ про моего прадѣда, небось, не говорили, - проворчалъ сквозь зубы Мантыкъ.

   - Съ кѣмъ себя сравнилъ! Ты стань, какъ онъ, тогда и говори... И времена не тѣ... Стыдись.

   Мантыкъ молчалъ. Онъ изъ своего угла разглядывалъ Колю. Нѣтъ, злобы, ненависти противъ друга у него не было... Но зависть была. Онъ сравнивалъ себя съ Колей.

   "Щуплый Коля... Конечно, по-англ³йски, или по-французски говоритъ - мое почтен³е! Талантъ ему данъ. Да и дома въ Росс³и, онъ разсказывалъ, бонны, да гувернантки учили, ну и маменька тоже, по русски, почитай, и не говоритъ съ дѣтьми... Да... все это такъ... Но только... Управится ли Коля, если на него, какъ на моего прадѣда, кинется левъ? Сможетъ-ли онъ схватить льва за задн³я лапы и перебросить его черезъ себя? Какъ схватилъ и перебросилъ тигра мой прадѣдъ?..

   Мантыкъ покачалъ головой. Въ этомъ движен³и головы было сильное сомнѣн³е.

   "Ну, скажемъ, малый левъ... Такъ... котеночекъ... Пудовъ на шесть, не больше?.. Нѣтъ, ни за что не осилитъ... Погибнетъ тамъ Коля".

   Въ комнатѣ говорили. Наталья Георг³евна то волновалась, то умилялась подвигомъ Коли. Платокъ не разъ осушалъ ея глаза и уже намокъ слезами. Селиверстъ Селиверстовичъ подробно и длинно разсказывалъ Колѣ, какъ сѣдлать и вьючить животныхъ, какъ класть верблюдовъ, какъ ставить палатку, чтобы солнце въ нее не вошло, чтобы скорп³оны и тарантулы въ нее не залѣзли. Мантыкъ ничего не слушалъ. Свои были у него думы.

   "Зависть?" - думалъ онъ. "Сколько охотниковъ по всему свѣту охотится - какое ему до этого дѣло? Онъ и не думаетъ о нихъ. Вотъ какой то англичанинъ Брамбль ѣдетъ охотиться... Ну и пускай - на здоровье... А вотъ, что Коля поѣдетъ - это нестерпимо больно! Уже пускай бы разстроилось... Ай-я-яй, нехорошо, Мантыкъ, какъ нехорошо! Дѣдушка то заставлялъ заучивать заповѣди Господни, все тогда напиралъ: - "не желай дома ближняго твоего, не желай жены ближняго твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближняго твоего!"

   И оправдывался самъ передъ собою Мантыкъ.

   "Да ничего этого я не желаю. Ничего я не хочу. Ни дома его, ни жены, ни раба его... Я хочу быть съ нимъ. Охотиться съ нимъ. Помочь ему. Самъ стать слугой его, самого слуги. Развѣ-же это зависть?"

   Селиверстъ Селиверстовичъ, какъ всегда, вдругъ спохватился, что ему идти въ гаражъ, заторопился и ушелъ, даже не взглянувъ на Мантыка.

   Наталья Георг³евна обратилась съ какимъ то вопросомъ къ Мантыку. Онъ не отвѣтилъ. Свои думы шли у него въ головѣ. Она повторила вопросъ.

   Тогда онъ вскочилъ и сталъ прощаться.

   - Завтра проводимъ тебя, Коля! Ну, дай же Боже! Я такъ радъ за тебя.

   И вышелъ безъ шапки, забывъ шапку на Колиной постели.

   Мантыкъ спустился въ темнотѣ уже на два пролета. Онъ не нажималъ кнопки электрическаго свѣта. Въ темнотѣ было лучше. Онъ шелъ, еле двигая ногами. Точно прилипали онѣ къ ступенямъ.

   Вдругъ ярко, ослѣпительно, по всей лѣстницѣ вспыхнулъ свѣтъ. Маленьк³я ножки въ легкихъ башмачкахъ быстро затопотали внизъ по ступенькамъ. Тоненьк³й голосокъ обозвалъ сверху:

   - Мантыкъ! Мантыкъ остановился.

   - Фуражку... забылъ... - серебрянымъ звономъ залился Галинкинъ смѣхъ.

   Галинка, - двѣ золотыя косы трепетали за спиною, бѣжала внизъ.

   - Вотъ ваша шапочка.

   Ясные, чистые, голубые глазки глядѣли въ темные, насупленные глаза Мантыка. Эти дѣтск³е, много плакавш³е глаза, видѣли глубоко, видѣли насквозь и Мантыкъ потупился подъ ними.

   - Мантыкъ, - сказала Галина. - Такъ ли я все поняла, что "они" говорили? Коля ѣдетъ охотиться на тигровъ, какъ охотился вашъ дѣдушка?

   Мантыкъ утвердительно кивнулъ головой.

   Галина потупилась, смутилась. Блѣдный румянецъ освѣтилъ ея лицо. Когда она подняла вѣки и длинныя, загнутыя вверхъ рѣсницы раскрыли ея голубые глазки - въ нихъ была мольба.

   - Слушайте, Мантыкъ, я ужасно прошу васъ. Поѣзжайте съ Колей. А то мнѣ такъ за него страшно!

   Мантыкъ пожалъ плечами.

   - Коля меня не беретъ, - мрачно сказалъ онъ.

   - И не надо, вовсе не надо, чтобы онъ бралъ, - капризно заторопилась Галина... - Гдѣ же ему взять? Денегъ нѣтъ... А вы тайно отъ него. Помните... когда я была больйа, мнѣ снилось, что большой котъ помогалъ мамѣ. Глупости, конечно... Такой мягк³й, неслышный, невидный, очень какой услужливый котъ... И вы, какъ онъ... Понимаете: - Коля и не узнаетъ... Онъ воспротивится... Онъ, гордый... Скажетъ: не надо... самъ управлюсь... А вы безъ него поѣзжайте, и все подлѣ него... И если на него тигръ - вы сейчасъ его и колите. Понимаете?

   - Понимаю, Галина.

   - Сдѣлаете?

   - Сдѣлаю, Галина.

   Галина стояла на двѣ ступеньки выше Мантыка. Ея лицо было вровень съ его лицомъ. Маленьк³я, тонк³я, покрытыя золотымъ пухомъ у плеча ручки обвились вокругъ загорѣлой шеи Мантыка. Теплая худенькая щечка прижалась къ его щекѣ.

   Это продолжалось мигъ.

   Дѣтск³я ручки расплелись, освобождая смутившагося Мантыка.

   - Для меня, - звонко сказала Галина и побѣжала наверхъ.

   Сейчасъ же погасло на лѣстницѣ электричество. Мантыкъ спустился въ темнотѣ.

   Такъ въ одинъ и тотъ же вечеръ четыре сердца запылали взаимной любовью, четыре юныя головки стали думать другъ о другѣ, четыре души связались другъ съ другомъ и стали одна о другой болѣть: - Коли и Люси, Галины и Мантыка.

   Этотъ сердечный огонь согрѣлъ ихъ жизни. Однимъ далъ силы на преодолѣн³е лишен³й и на свершен³е подвиговъ, другимъ - на терпѣливое ожидан³е и на пылкую молитву Богу о далекихъ и любимыхъ.

   Это ничего, что всѣ они были молоды, что они никогда и ни за что не признались бы въ своей любви. Стыдно было какъ-то. Боялись вынести на свѣтъ нѣжный цвѣтокъ зародившагося чувства. Тѣмъ чище, глубже и святѣе было это юное чувство, этотъ велик³й священный пламень, запылавш³й въ нихъ при такихъ особенныхъ обстоятельствахъ.

  

  

   Колю проводили, какъ слѣдуетъ, честь честью. Очень хотѣлось Селиверсту Селиверстовичу, чтобы съ шампанскимъ... Ну, да гдѣ его взять? Дорого очень.

   Итакъ, и мамочка, и Галинка, и дѣдушка съ Мантыкомъ разорились на перонные билеты {Билетъ, дающ³й право выхода на платформу къ вагонами.} и вышли на платформу проводить Колю до самаго вагона.

   Ярко освѣщенный стоялъ Марсельск³й поѣздъ. По платформѣ ходили провожающ³е. На маленькомъ моторѣ съ тяжелымъ, гулкимъ грохотомъ везли телѣжку съ багажемъ. Нарядные французск³е матросы въ синихъ шапочкахъ съ лентами и алымъ, пушистымъ, шерстянымъ помпономъ на маковкѣ, въ синихъ курткахъ и штанахъ съ раструбомъ книзу, румяные отъ выпитаго вина стояли у того же вагона, гдѣ собрались Ладогины. Медленнымъ шагомъ, въ раскачку, нагруженные чемоданами и пледами шли носильщики въ синихъ блузахъ и за ними пассажиры, и гулко и шумно было подъ громаднымъ стекляннымъ навѣсомъ вокзала. На сосѣднемъ пути паровозъ выпускалъ паръ и за грознымъ шипѣн³емъ плохо слышалъ Коля, что ему говорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ. Мамочка въ слезахъ стояла въ жалкомъ старомъ темносинемъ пальто, обшитомъ собачьимъ мѣхомъ, и сердце сжималось у Коли видѣть мамочку такъ бѣдно одѣтую среди нарядной богатой толпы. Галинка жалась къ Колѣ и обѣими маленькими ручками ухватилась за него. Мантыкъ стоялъ въ сторонѣ. Онъ гордо поднялъ голову и смотрѣлъ куда-то вдаль. Онъ былъ угрюмъ и точно чужой.

   - Эхъ, - говорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ, - ну развѣ на чугункѣ проводы? Мыслей не соберешь, Богу не помолишься. То ли, бывало, у насъ въ Туркестанѣ. Провожаешь на почтовыхъ, на лошадяхъ. Всѣ набились на станц³и. Въ станц³онной комнатѣ все свои. Чужихъ никого. Подали вино. Розлили въ стаканы. Пора и ѣхать. По послѣдней стремянной! Теперь и слова-то этого не понимаютъ. А пили ее тогда, когда еще верхомъ ѣздили,и уже за стремя брались, чтобы садиться - тутъ и пили... За дверями станц³и кони готовы, тарантасъ увязанъ. Звенятъ бубенцы, колокольцы.... Пора и ѣхать.... Нѣтъ, погоди... По стремянной пропустить!... А потомъ, по обычаю присѣсть надо...А потомъ встать, къ образамъ обратиться, лбы перекрестить, Богу помолиться... А тутъ - ни присѣсть, ни помолиться... Тьфу... Нехристи!.. И вотъ, все кончили... Уже въ тарантасѣ отъѣзжающ³й, провожающ³е подушки оправляютъ, чтобы сидѣть удобнѣе было... Пора уже пускать лошадей. Бѣсятся, не стоять кони... Ихъ еле сдерживаютъ за уздцы конюха-киргизы... Пора!... Нѣтъ, еще по стаканчику пѣннаго. Поцѣловались... Пускай?! Счастливо!... Глядишь, а уже кто-нибудь изъ молодежи вскочилъ въ тарантасъ - проводить до первой станц³и... вотъ это было!.. А тутъ!.. Стой? Хвосты поджимай?! Атанс³онъ! {Вниман³е (посторонись).}. Того и гляди, ноги отдавятъ.

   Наталья Георг³евна смотрѣла на сына долгимъ любящимъ взглядомъ. Точно хотѣла на все время разлуки запомнить любимыя черты. Много перенесли они за это время, да за то всѣ были вмѣстѣ. Это была ихъ первая разлука.

   И опять заговорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ. Ему хотѣлось въ эти послѣдн³я минуты переложить въ Колю всю свою мудрость, все знан³е людей и пустыни.

   - Ты, Коля-то, какъ попадешь въ пустыню - сторожк³й стань, что конь дик³й. Держи уши буравцемъ, а глаза огнивцемъ. Отъ лютаго звѣря кострами оборонишься, а отъ лютаго человѣка только вниман³емъ. Людей бойся больше, чѣмъ звѣрей. Самый хитрый, самый лютый звѣрь - человѣкъ...

   Оставалось пять минутъ до отхода поѣзда. Пустѣе стало на платформѣ. Отъѣзжающ³е вошли въ вагоны и стояли у оконъ.

   Вдругъ Коля увидалъ вдали у перронной рѣшетки синюю суконную шапочку, черное узкое пальто, отороченное сѣрымъ вѣхомъ... Люси!.. Забилось сердце Коли...

   - Ваша мама, - запыхавшись, быстро говорила Люси, - пожимая руку Натальѣ Георг³евнѣ. - Какъ я счастлива познакомиться съ вами. Въ отсутств³е мосье Николя, я за него. А это Галина?... 'Прелестное дитя... Селиверстъ Сели..., - но Люси не могла выговорить трудное имя по-французски и смутилась подъ острымъ взглядомъ старика.

   - Имя-то точно мудреное, - сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ, - по вашему и не скажешь... Подавишься. Ну да ничего. Вы меня просто - дѣдушкой? Муа гранъ перъ... Компрене? Гранъперъ...

   Мантыка Люси не успѣла привѣтствовать. Громко захлопали двери вагоновъ. Проворно шелъ оберъкондукторъ вдоль поѣзда.

   -En voitures s'il vous plaît! {По вагонамъ!}.

   Коля вспрыгнулъ на площадку, и поѣздъ сейчасъ же плавно покатился вдоль платформы.

   Коля видѣлъ платокъ въ рукахъ милой мамочки. Она махала имъ, идя рядомъ съ вагономъ. Бѣжала Галинка за нею. Тонкая ручка Люси поднялась надъ головами, закивала ладонью. Свѣж³й голосъ крикнулъ:

   -Au revoir, monsieur Nicolas! {До свидан³я, мосье Николя.}.

   - Прощай, голубецъ, - раздался голосъ Селиверста Селиверстовича. Крупныя слезы текли по его бородѣ. И всѣхъ заглушилъ голосъ Мантыка.

   - Счастливо!.. Увидимся въ скорости!..

   Поѣздъ ускорилъ ходъ. Чаще застучали по стыкамъ колеса. Уже не различишь въ толпѣ своихъ. Чуть виденъ маминъ платочекъ... Печалью разлуки вѣетъ отъ него. Скрылась ручка Люси и еще только видно, какъ машетъ рабочей каскеткой милый Мантыкъ.

   Сѣрое облако дыма нашло на окно. Пахнуло сѣрною и угольною гарью, и стало темно. Показались на мигъ мокрыя каменныя стѣны туннеля, желтыми огнями горятъ рѣдк³е фонари, сильнѣе качаетъ, колеблетъ вагонъ. Пассажиры устраиваются по лавкамъ.

   Прощай, Парижъ! Впереди новая, полная приключен³й жизнь.

   Прощай, Парижъ!

  

  

   Чудо... Да только Бож³е чудо могло устроить такъ, чтобы Мантыкъ исполнилъ свое обѣщан³е передъ Галиной.

   Мантыкъ это понималъ. И хотя окруженъ онъ былъ Божьими чудесами, - онъ не видѣлъ ихъ. Развѣ не чудо Божьей милости было то, что дѣдушка Селиверстъ Селиверстовичъ съ нимъ вмѣстѣ вышелъ изъ пекла окружен³я красныхъ войскъ и попалъ на пароходъ въ Крыму? Развѣ не чудо была ихъ встрѣча съ Ладогиными, ихъ жизнь въ Константинополѣ и Серб³и, когда истинно питались они, какъ птицы небесныя и одѣвались, какъ лил³и Бож³имъ произволен³емъ?.. Развѣ не чудо была ихъ парижская жизнь?..

   Мантыкъ этого не понималъ. Чудо - это, какъ въ Евангел³и. Сказалъ Христосъ мертвому, уже разлагающемуся Лазарю: - "Лазарь, встань и ходи". И всталъ и пошелъ Лазарь. Это чудо... Или, какъ слѣпые прозрѣвали, хромые ходили.. Но для этого надо было, чтобы Христосъ опять появился на землѣ. Правда, - Селиверстъ Селиверстовичъ всегда говорилъ Мантыку: - "Христосъ вездѣ. Онъ съ нами. О чемъ ни попросишь - все дастъ. А Его не посмѣешь просить, проси Бож³ю Матерь, Она скоропослушница, Она скороспѣшающая въ людскихъ скорбяхъ, все сдѣлаетъ: много бо можетъ молитва Матери передъ Господомъ... Или святыхъ угодниковъ проси - Николая Чудотворца, Серафима Саровскаго, Они помогутъ"...

   Все это зналъ Мантыкъ, но не понималъ, какъ просить? О чемъ? Какъ должно совершиться это чудо, чтобы онъ оказался вмѣстѣ съ Колей?! И совѣстно какъ-то просить. Столько несчастья на свѣтѣ. Росс³я лежитъ въ порабощен³и, а онъ пойдетъ просить... объ охотѣ на львовъ...

   Но пошелъ въ воскресенье въ церковь раньше обыкновеннаго, до дѣдушки.

   День былъ ясный, теплый, осенн³й. Ночью пролилъ дождь и длинныя лужи стояли кое-гдѣ вдоль панелей. Въ пролетѣ между высокихъ домовъ подъ утренними косыми лучами, горѣли золотые купола Русскаго храма. Акац³я съ облетѣвшими листьями свѣшивала желтыя прутья вѣтвей надъ воротами. Крутая лѣстница поднималась къ храму. Мантыкъ вошелъ въ него. Сестры въ косынкахъ и повязкахъ съ восьмиконечнымъ золотымъ крестомъ на рукавахъ тихо ходили, зажигая лампады. Въ алтарѣ кто-то сдержаннымъ голосомъ отдавалъ распоряжен³я.

   Мантыкъ долго крестился у входа, купилъ свѣчку въ франкъ и пошелъ въ лѣвый уголъ.

   Два года, каждое воскресенье стоялъ онъ съ дѣдушвой въ этомъ углу. А вотъ только теперь замѣтилъ. Въ этомъ углу - икона. Не похожа она на икону... Смотритъ Мантыкъ: - берегъ далек³й, голубо-зеленыя волны разыгрались на озерѣ. Шквалъ налетѣлъ. Быстрой рябью бѣжитъ по волнамъ вѣтеръ, пѣнитъ верхушки, сорвалъ темный парусъ. Въ страхѣ въ шаткой ладьѣ рыбаки-апостолы. А къ нимъ, въ бѣлыхъ ризахъ, по волнамъ идетъ Христосъ. Петръ пошелъ было къ Нему и сталъ тонуть... Маловѣръ!..

   Красота въ ликѣ Христа. Красота въ серебромъ отливающихъ ризахъ, красота въ побѣдѣ надъ бурей.

   Первый разъ понялъ эту картину Мантыкъ и сталъ молиться о чудѣ.

   Мантыкъ опустился на колѣни въ темномъ углу и глядѣлъ на Христа на волнахъ.

   - Господи!... Я то не убоюсь.. Ты только дозволь - по волнамъ пойду... По морскимъ волнамъ за Колей побѣгу... Я вѣдь слово Галинѣ далъ. Дай же мнѣ то слово исполнить..

   Поднялся съ колѣнъ, подошелъ къ иконѣ Христовой у Царскихъ вратъ. Затеплилъ передъ нею свѣчу. Первая была его свѣча.

   Храмъ наполнился. Стройно, въ несказанномъ благолѣп³и шла обѣдня. Ангельскими голосами пѣлъ дивный хоръ, уносилъ помыслы и душу Мантыка ввысь и укрѣплялъ его въ твердой увѣренности:

   - Чудо будетъ!

   Когда кончилась обѣдня, спускался съ толпою изъ храма, глазами отыскивая дѣдушку и Наталью Георг³евну съ Галиною. Ничего не прибавилось ему за эти часы молитвы. Ни сантима не было больше въ его тощемъ кошелек и не было никакой возможности ѣхать въ Африку, а шелъ гоголемъ. Точно уже визированый паспортъ, какъ у Коли, лежалъ въ карманѣ и мног³я тысячи на дорогу были въ бумажникѣ. Зналъ, что такъ будетъ!

   Вотъ и все, будетъ! Христосъ такъ устроить.

   Велика была въ немъ вѣра.

   У выхода тяжелая рука опустилась на его плечо.

   - Ты что, Мантышка, гордый такой? Друзей не признаешь, мартышка!

   Мантыкъ оглянулся. И правда - прошелъ мимо сосѣда по гаражу - Савельева, молодого человѣка, немного старше Мантыка.

   - Здорово, - сказалъ Мантыкъ.

   - Здорово, - отвѣтилъ Савельевъ.

   - Ты что?

   - Ничего. Радъ, что тебя встрѣтилъ. Искалъ кого-нибудь изъ нашихъ гардемариновъ {Ученики военно-морского училища.}, что красили Эйфелеву башню, да ихъ чертъ-ма, никого нѣту, поразъѣхались что ли куда. А тутъ дѣло аховое. Тридцать франковъ за часъ работы - не фунтъ изюма. Понялъ? Надо только храбрость.

   - Мантыку ли не быть храбрымъ? - сказалъ Мантыкъ.

   - Да, знаю же. Потому о тебѣ и подумалъ.

   И Савельевъ сталъ быстро разсказывать о дѣлѣ, на которомъ Мантыкъ могъ легко и скоро заработать больш³я деньги.

   А Мантыкъ внимательно слушалъ его и думалъ: - "Ну, развѣ, это не чудо?"...

  

  

   Въ окрестностяхъ Парижа устанавливали сѣть для улавливан³я и опредѣлен³я мѣста хищническихъ станц³й рад³отелеграфа. Были поставлены двѣ громадныя, вышиною съ многоэтажный домъ желѣзныя мачты, между ними были протянуты проволоки рад³ографной антенны и теперь надо было съ нихъ спустить на землю сѣть бронзовыхъ проволокъ. Работа не хитрая, но очень опасная. На небольшой стремянкѣ,подвѣшенной за крюкъ на проволокѣ антенны надо было висѣть цѣлый день, закрѣпляя сѣть на антеннѣ. Вышина такая, что внизу люди муравьями кажутся. Канатъ, - а онъ почти въ руку толщиной, - точно паутина, и на немъ висѣть на зыбкой жердочкѣ!

   Все это разсказалъ и указалъ Мантыку Савельевъ. Онъ возилъ на работы инженера. Инженеръ объяснялъ ему назначен³е строющейся станц³и и проговорился, что имъ нуженъ смѣлый рабоч³й, который согласился бы висеть на проволокѣ, закрѣпляя улавливающую рад³отелеграфныя волны сѣть.

   Это было вчера, въ субботу. Савельевъ раздумалъ немного и, желая угодить инженеру, сказалъ:

   - Года четыре тому назадъ наши Русск³е гардемарины красили и золотили верхушку Эйфелевой башни. Они народъ смѣлый и высоты не боятся. Если хотите, я вамъ пришлю кого-нибудь изъ нихъ.

   - Присылайте, - сказалъ инженеръ, - скажите: тридцать франковъ въ часъ. Въ понедѣльникъ въ восемь утра я буду ждать на станц³и.

   - Будьте благонадежны.

   Савельевъ былъ такъ увѣренъ, что въ воскресенье на церковномъ дворѣ, гдѣ собирались всѣ Русск³е, живущ³е въ Парижѣ, онъ найдетъ кого-нибудь изъ бывшихъ гардемариновъ, что, не колеблясь, обѣщалъ инженеру найти и прислать рабочаго.

   Онъ обошелъ весь дворъ, разспрашивалъ знакомыхъ, искалъ глазами въ церкви: - никого изъ гардемариновъ не было. Дѣло принимало скверный оборотъ. Сознаться въ томъ, что не нашелъ Русскаго, который согласился бы пойти на такое опасное преДпр³ят³е, мѣшала народная гордость. А къ кому онъ ни обращался, слышалъ или рѣзк³й отвѣтъ:

   - Поди ты къ чорту! Себѣ дороже стоить. Хочу еще пожить въ Росс³и.

   Или болѣе деликатно ему говорили:

   - У меня голова контужена. Боюсь закружится.

   - Ищи-ка, братъ, холостого, а я женатый. Жена, дѣти. Оборони Богъ, что случится - что же имъ на улицу идти?

   - Шутишь, Савельевъ... Жизнь подороже денегъ.

   И вдругъ увидалъ Мантыка. Мантыкъ шелъ съ гордо поднятой головой, точно милл³онъ франковъ выигралъ въ правительственной лоттереѣ. Савельевъ обратился къ нему.

   - Значить, согласенъ?

   - Ну, конечно.

   - А не побоишься, что голова закружится?

   Мантыкъ свиснулъ.

   - Это у меня-то. Читалъ въ газетахъ - пишутъ люди по канатамъ ходили. Блонденъ черезъ Н³агару прошелъ, или еще былъ такой Наваренъ, а потомъ при Наполеонѣ госпожа Саки, а теперь Джельмако - не боятся, черти, высоты. По канату ходятъ. Что же у Мантыка, по твоему, храбрости меньше? Не знаешь ты, видно, Мантыка. Да это и не ходить по канату. Повезешь завтра твоего инженера на станц³ю - скажи: уральск³й казакъ Мантыкъ ожидаетъ у входа на рад³останц³ю, готовъ все сдѣлать..

   Такъ и было рѣшено. Оставались пустяки: получить отпускъ отъ хозяина. Но Мантыкъ за два года службы не бралъ ни одного дня отпуска и, когда его просили, охотно работалъ и въ праздникъ и потому, когда въ тотъ же вечеръ Мантыкъ попросилъ двѣ недѣли отпуска, или какъ онъ сказалъ: "репо" - хозяинъ охотно ихъ далъ ему.

   Двѣ недѣли - это былъ какъ разъ срокъ, когда долженъ былъ отплыть изъ Марселя въ Африку Коля.

   Мантыкъ такъ вѣрилъ въ свое счастье, что попросилъ у хозяина разсчетъ, сказавъ, что, возможно, онъ и совсѣмъ на работу не вернется.

   - Новое дѣло у меня начинается, - сказалъ онъ съ независимымъ видомъ, - Новая жизнь... Возможно: - ѣду въ провинц³ю.

   Утро понедѣльника было сырое, теплое и туманное. Едва только Мантыкъ вышелъ на маленькой станц³и, затерявшейся въ поляхъ и хотѣлъ спросить, гдѣ здѣсь рад³отелеграфъ, какъ понялъ: - и спрашивать не надо. Громадныя, тонк³я, сквозныя мачты рад³о были четко видны со станц³и. Они стояли на голомъ холмѣ, и сзади темнѣлъ по осеннему пестрый большой паркъ. Чуть разсвѣтало. Поздно вставало осенью солнце. Вершины мачтъ тонули въ сѣрыхъ волнахъ тумана и едва намѣчались на нихъ сквозныя площадки изъ тонкихъ стальныхъ двутавровыхъ балокъ, какъ паутина висѣвшихъ въ воздухѣ.

   Двухъэтажные каменные домики-башни странной постройки, съ узкими длинными окнами стояли по сторонамъ мачтъ. За ними была низкая бѣлая казарма и подлѣ теннисъ-гроундъ {Площадка для игры въ теннисъ.}, окруженный стѣной, съ бѣлой вышкой для судьи.

   Мантыкъ смѣло направился къ этой постройкѣ. По мѣрѣ того, какъ онъ подходилъ къ мачтамъ, онъ понималъ и оцѣнивалъ ихъ высоту. Это былъ не десятиэтажный домъ, а много выше. Громадныя глыбы бѣлаго цемента были залиты въ землю, образуя ихъ фундаментъ. Въ нихъ прочно были заклепаны четыре желѣзныя балки, связанный скрѣпами, къ нимъ приклепаны друг³я, третьи и такъ все выше и выше уходила въ небо башня-мачта. Между желѣзными ея основами висѣла тонкая стальная лѣстница. И, когда заломилъ наверхъ голову Мантыкъ, увидѣлъ въ небѣ, какъ тонк³я нити провисли стальные канаты съ одной башни на другую. На нихъ и висѣть.

   Похолодѣло сердце у Мантыка. Ноги стали тяжелыми. Задержалъ на минуту Мантыкъ быстрый увѣренный шагъ. Пр³остановился. Подумалъ: - не повернуть ли назадъ, пока не поздно, но вспомнилъ, какъ говорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ: - "ничего даромъ не дается", засвисталъ: - "въ степи широкой подъ Иканомъ" и бодро подошелъ къ воротамъ.

   По буро зеленой ржавой травѣ между мачтами золотыми змѣями извивалась проволока мѣдной сѣти. У дальней мачты постукивала электрическая лебедка. Ее пробовали въ ожидан³и инженера.

   Мантыкъ подошелъ къ рабочимъ.

   Инженеръ на автомобилѣ Савельева пр³ѣхалъ почти сейчасъ же.

   Савельевъ, увидавъ Мантыка, привѣтливо замахалъ ему рукою и сталъ что-то говорить инженерамъ. Ихъ было двое. Это были молодые люди въ легкихъ желтыхъ непромокаемыхъ пальто и мятыхъ фуражкахъ.

   Савельевъ, опережая инженеровъ, подошелъ къ Мантыку.

   - Ну что? Не боишься?

   - Чего тамъ бояться, - сказалъ Мантыкъ, - Нѣшто я не Русск³й казакъ?

   - Если сверзишься... Въ лепешку!

   - Въ лепешку, - повторилъ Мантыкъ и самъ не слышалъ своего голоса. - Это, конечно. Никто, какъ Богъ.

   Молодые инженеры съ любопытствомъ разсматривали Мантыка.

   - Совсѣмъ мальчикъ, - сказалъ одинъ.

   - Крѣпк³й юноша, - отвѣтилъ другой и сталъ разспрашивать Мантыка, умѣетъ ли онъ владѣть клещами и французскимъ ключемъ.

   - Я шофферъ, - сказалъ Мантыкъ, - и умѣю чинить машину.

  

   Тогда ему стали объяснять, что онъ долженъ будетъ дѣлать. Вися на стремянкѣ, закрѣпленной крюкомъ на верхнюю проволоку, Мантыкъ долженъ былъ принимать концы подаваемой наверхъ лебедкой мѣдной сѣти, вдѣвать имѣющ³еся на ней зажимы на проволоку и закрѣплять болты гайками при помощи французскаго ключа.

   - Совсѣмъ простое дѣло, - сказалъ Мантыкъ.

   - Тогда приступимъ къ работѣ, - сказалъ инженеръ. День коротк³й. До ночи надо закрѣпить всю сѣть.

   Савельевъ попрощался съ Мантыкомъ. Онъ былъ блѣденъ и, казалось, жалѣлъ, что устроилъ это дѣло.

   - Ничего! Не бойся! - сказалъ Мантыкъ и бодро пошелъ къ мачтѣ, гдѣ уже стучала лебедка, поднимая тонкую стремянку наверхъ. На травѣ рабоч³е выравнивали и раскладывали сѣть, готовясь поднимать ее вслѣдъ за стремянкой.

   - Пожалуйте, - сказалъ рабоч³й и полѣзъ по отвѣсной лѣстницѣ наверхъ. Мантыкъ надѣлъ поверхъ своей голубой шофферской блузы мѣшокъ съ инструментомъ и гайками, снялъ шапку и долго крестился на востокъ.

   "Помоги, Господи!" - горячо мысленно молился онъ.

   Инженеры и всѣ рабоч³е были серьезны. Кругомъ была тишина. Хмурое осеннее утро только начиналось. На фермѣ, неподалеку, хрипло пропѣлъ пѣтухъ. Все казалось Мантыку важнымъ и значительными

   Онъ схватился за желѣзную мокрую отъ росы проволоку лѣстницы и полѣзъ за рабочимъ. Они лѣзли, останавливаясь и отдыхая, опираясь на балки, тамъ, гдѣ лѣстница подходила къ пролету. Мантыку казалось, что они лѣзутъ безконечно долго.

   Наконецъ, добрались и до вершины. То, что снизу казалось паутиной, оказалось толстыми желѣзными полосами. Стоя на нихъ, рабоч³й крѣпилъ стремянку. Люди внизу казались муравьями. Луга, сжатыя нивы, кусты, лента желѣзной дороги были, какъ на планѣ. Дали скрывались въ туманѣ. Чуть качалась мачта.

   Мантыкъ осторожно сползъ на сидѣнье стремянки, ощупалъ канатъ, крюкъ.

   - Ça-y-est! {Идетъ!} - крикнулъ рабоч³й. Крюкъ заскрипѣлъ по канату и Мантыкъ неровно, толчками, спустился на сажень по провисшему внизъ канату. Съ земли мѣднымъ чудовищемъ поднималась къ Мантыку проволочная сѣть...

  

  

   Внизу, глухо стуча, работалъ воротъ. Оттуда съ земли, кричали, спрашивая Мантыка, дошло ли до него первое звено.

   Мантыкъ, держась рукой за канатъ антенны, кричалъ и знаками свободною рукою показывалъ, что еще надо поднять.

   - Еще немного... - вертѣлъ онъ рукою.

   Мимо ногъ, мимо пояса, какъ живая, надвигалась мѣдная проволока. Коснулась верхняго каната.

   - Ça va! - крикнулъ Мантыкъ и махнулъ рукою. Весь поглощенный работой, онъ забылъ про опасность,