Краснов Петр Николаевич - Мантык, охотник на львов

ущему въ обрывистыхъ берегахъ и перешли его по колѣно въ бродъ.

   Женщины абиссинки въ сѣрокоричневыхъ длинныхъ рубахахъ, въ складкахъ, сидѣли на корточкахъ надъ рѣчкою и стирали бѣлье. Голыя дѣти играли подлѣ нихъ. Онѣ замѣтили бѣлаго плѣнника.

   - Али!.. Али! {Итальянецъ... Со временъ Итало-абиссинской войны простой народъ въ Абиссин³и зоветъ вообще всѣхъ бѣлыхъ итальянцами - "итали", сокращенное "али".} - со злобнымъ смѣхомъ стали они кричать.

   Мальчишки побѣжали за Колею и стали швырять въ него камнями. Коля шелъ, блѣдный отъ усталости и обиды.

   Поднялись на крутой берегъ. Невдалекѣ, влѣво, было нѣсколько большихъ хижинъ, прямо узкая пыльная дорога вилась по наклонному плоскогорью, покрытому мягкими холмами. Надъ нимъ стѣною нависли горы, плоск³я наверху. Въ солнечныхъ лучахъ отвѣсный край горы казался розовымъ. Надъ ея верхомъ низкимъ казалось синее небо. Тамъ чуть намѣчались бѣлыя и темныя постройки.

   Баламбарасъ Ольде-Силясъ тронулъ Колю за плечо, показалъ передъ собою и сказалъ:

   - Аддисъ-Абеба!

   Потомъ показалъ на плоскую гору и сказалъ:

   - Энтото!

   Новая и старая столицы Абиссин³и были передъ Колею. Абиссинск³е Петербургъ и Москва. Послѣ Парижа, Константинополя и многихъ, многихъ другихъ европейскихъ городовъ и столицъ, видѣнныхъ Колей, Аддисъ-Абеба такъ мало производила впечатлѣн³е столицы Абиссинскаго царства, что Коля не увидѣлъ ее и спросилъ: - гдѣ... гдѣ?

   Онъ не могъ повѣрить, что это и есть городъ. Среди желтыхъ холмовъ, по скатамъ плоскогорья, тутъ и тамъ, небольшими группами, по пять, шесть деревьевъ зеленѣли сады. Все больше банановые. Темныя, круглыя, то больш³я, то маленьк³я хижины, окруженныя по нѣсколько штукъ, плетеными тынами, a гдѣ и каменными, грубо сложенными заборами стояли въ разброску по холмамъ, образуя какъ бы рядъ отдѣльныхъ усадебъ. Дорога шла узкая, шаговъ десять шириною, выходила на площадь, терялась въ травѣ, и съ площади уже нѣсколькими переулками шла между плетней. За тынами, хижинами, за лабиринтомъ уличекъ, подъ зелеными шапками высокихъ тамарисковъ сверкали на солнцѣ бѣлыя стѣны какихъ-то большихъ круглыхъ и прямоугольныхъ каменныхъ построекъ. Ихъ архитектура была проста. Не то амбары, не то.... маслобойни?

   Ольде-Силясъ указалъ на нихъ Колѣ и съ гордостью сказалъ:

   - "Гэби", дворецъ негуса!..

   Коля уже шелъ по пыльнымъ улицамъ и все не видѣлъ города. Не было ни уличной городской толпы, ни движен³я. Прогнали передъ ними стадо пыльныхъ, сѣрыхъ, курчавыхъ барановъ; абиссинецъ, "фарассанья" {"Фарассъ" по-абиссински лошадь, сфарассанья" - всадникъ.} со щитомъ на рукѣ и копьемъ на плечѣ, развѣваясь бѣлою шамою проскакалъ на сѣрой лошади, украшенной широкою пестрою сбруею и за нимъ бѣгомъ бѣжало человѣкъ восемь слугъ. У усадебныхъ воротъ стояли, кутаясь въ шамы, старики и женщины съ маленькими голыми ребятишками; во дворахъ за тынами кудахтали куры, надрывисто, точно давясь, кричалъ оселъ. Ни экипажей, ни автомобилей, ни звонко бѣгущаго трамвая, ни просто, мостовыхъ и троттуаровъ не было въ этомъ городѣ, такъ странно походившемъ на большую казачью станицу. Точно спалъ городъ, томимый полуденнымъ солнцемъ. Рѣдко, рѣдко попадались навстрѣчу пѣшеходы. Еще рѣже проѣдетъ кто-нибудь на мулѣ, закутавшись по самыя брови въ темный плащъ, и сопровождаемый пѣшими слугами, и только, когда спустились и выѣхали на широкую площадь, попали въ оживленную бѣло-сѣрую толпу. Площадь неправильной формы, съ несколькими тамарисками, росшими кое-гдѣ по ея краямъ, была полна людьми и животными. Лежали верблюды и подлѣ нихъ на плетеныхъ изъ соломы цыновкахъ были разложены привезенные ими товары: штуки полотна, готовыя "шамы" съ алыми полосами, шерстяные плащи. Стадо ословъ стѣснилось въ одномъ мѣстѣ и лежали темносѣрые мѣшки съ зерномъ "гебса" {Ячменя.}. Передъ плоскими, круглыми, плетеными корзинами, наполненными розово-сѣрыми брусками каменной соли сидѣли старухи въ коричнево-сѣрыхъ пыльныхъ рубахахъ. Пестро-одѣтые арабы продавали бусы и ожерелья изъ цвѣтныхъ камушковъ и коралловъ, худой, какъ скелетъ полуголый данакиль принесъ страусовыя перья. Между всѣхъ этихъ товаровъ, разложенныхъ на цыновкахъ, на землѣ, ходили и ѣздили на мулахъ и лошадяхъ люди, прицѣнивались, пробовали и, громко крича, торговались.

   - Это габайя - рынокъ, - пояснилъ Колѣ Ольде-Силясъ, - за рынкомъ сейчасъ и тюрьма.

   На рынкѣ опять кричали въ слѣдъ Колѣ оскорбительно-насмѣшливое: "али, али"! и мальчишки бросали въ него камнями и грязью.

   Да, видно, чѣмъ-то провинился Коля въ этой странѣ, что сталъ изъ почетнаго гостя, москова, какимъ былъ и у Ато-Уонди и у геразмача Банти, презрѣннымъ преступникомъ.

   Низко опустивъ голову, шелъ, звеня цѣпями, Коля черезъ толпу на габайѣ, торопился выйдти изъ нея въ тих³я улички между плетней и заборовъ.

   Тюрьма... Тяжелыя деревянныя ворота замкнулись съ визгливымъ скрипомъ за Колей. Смотритель, старый негръ съ отвратительной усмѣшкой, схватилъ Колю за руку и потащилъ его въ уголъ, гдѣ бросилъ въ низкую каменную нишу въ заборѣ. Черные преступники, скованные, большею частью, по двое обступили Колю. Они смѣялись надъ нимъ и ругали его. Между ними были люди съ отрубленными по локоть лѣвыми руками - Коля зналъ, что это- за воровство, были люди со свѣтлыми слѣдами ударовъ ремнями на темно-шоколадной кожѣ, были старики, беззубые, страшные и худые, точно скелеты, обтянутые черной кожей, и были юноши, почти дѣти. Ни одного бѣлаго не было въ тюрьмѣ, и появлен³е Коли въ ней обратило на него общее вниман³е.

   Коля забился въ уголъ каменной ниши. Отвратительная толпа преступниковъ злобно наступала на него. Появились стражи и хлесткими ударами тонкихъ, гибкихъ палокъ по головамъ отогнали отъ Коли его сотоварищей по несчастью. Кошмаръ!... Дни и ночи свились въ какой-то сплошной клубокъ времени и не зналъ и не помнилъ Коля, сколько времени онъ былъ въ тюрьмѣ.

   Онъ молился. Онъ думалъ о Мантыкѣ.

   Что же Мантыкъ? Или онъ ничего не знаетъ о томъ, что случилось съ Колей и ищетъ его въ Минабеллѣ и Гадабурка, не подозрѣвая, что Коля находится въ тюрьмѣ въ самой Аддисъ-Абебѣ.

   Въ безсонныя холодныя жутк³я ночи много передумалъ Коля. Онъ возмужалъ за эти дни и научился относиться ко всему съ равнодушнымъ спокойств³емъ, но Мантыка онъ ждалъ со все возрастающимъ нетерпѣн³емъ.

   Вдругъ страшная пришла ему мысль: а что если Мантыкъ тоже арестованъ и томится гдѣ-нибудь въ другой тюрьмѣ, можетъ быть, уже судимъ и казненъ?

   За что?

   А за что посаженъ Коля? Развѣ есть за нимъ какая-нибудь вина?

   Въ так³я минуты полное отчаян³е находило на Колю. Онъ комочкомъ, какъ собака, ожидающая удара, сворачивался подъ своимъ рванымъ плащемъ и молилъ объ одномъ: безтрепетно и смѣло принять безвинную смерть, умереть честно, какъ и слѣдуетъ Русскому.

   Однажды, въ такой день, когда все казалось ему чернымъ и безпросвѣтнымъ, и само яркое солнце, с³явшее съ голубого неба, было безрадостно, онъ услышалъ шумъ въ тюрьмѣ, и Мантыкъ, какъ всегда веселый, бодрый, какой-то праздничный Мантыкъ, ворвался въ тюрьму въ сопровождены двухъ слугъ, абиссинца и араба, и направился прямо къ Колѣ.

   - Ну, здравствуй, Коля. Наконецъ-то, я добился разрѣшен³я навѣстить тебя и поговорить о дальнѣйшемъ.

   - Что говорить? - печально сказалъ Коля. - Самъ видишь.

   Но Мантыкъ, или не видѣлъ, или старался не замѣчать ужаснаго состоян³я, въ какомъ находился Коля. Онъ, не обращая вниман³я на печаль Коли, продолжалъ быть веселымъ и радостнымъ. Точно хотѣлъ вселить свою бодрость духа, свое отличное настроен³е Колѣ и ободрить его.

   - Ты посмотри, - безпечно сказалъ онъ и тряхнулъ лѣвымъ ухомъ. Въ немъ висѣли двѣ тонк³я золотыя цѣпочки.

   - За двухъ уже вышло... За третьяго - твоего - еще жду рѣшен³я. Ну да выйдетъ и это! Меня приглашаютъ въ негусову гвард³ю. Тамъ нашъ Русск³й офицеръ ею командуетъ.... такъ просилъ... прямо на офицерское мѣсто.... Да мнѣ, самъ знаешь, нельзя... Надо двѣнадцать львовъ убить... Я вѣдь обѣщалъ.... Мантыкъ свое слово держитъ.... И твой кладъ добуду.. Не бойся...

   - Въ чемъ меня обвиняютъ? - тихо и настойчиво спросилъ Коля

   Мантыкъ точно ждалъ этого вопроса и будто испугался его. Онъ сразу сталъ серьезенъ и сказалъ медленно и раздѣльно произнося слова:

   - Въ уб³йствѣ американца.

   - Въ уб³йствѣ мистера Стайнлея!.. - воскликнулъ Коля, выпрямляясь. - Я убилъ мистера Стайнлея! Господи, что за вздоръ!.. А ты, Мантыкъ? Что же и ты этому повѣрилъ?.. Какъ же ты не сказалъ?.. Не вступился.

   - Мантыкъ свое слово скажетъ на судѣ. Самому негусу. Мантыкъ уже многаго добился. Тебя судить будетъ негусъ. Негусъ справедливъ. Онъ не обвинить невиннаго.

   - Кто же меня обвиняетъ?

   - Твой другой англичанинъ.

   - Мистеръ Брамбль!.. Да, я такъ и думалъ! Такъ и должно было быть! Не иначе... Охъ, сильны англичане, а за насъ, Русскихъ безъ Родины, кто заступится? Англ³я - сила.

   - Не въ силѣ Богъ, а въ правдѣ!

   Мантыкъ сказалъ эти слова тихимъ голосомъ, но такая страшная сила вѣры была въ нихъ, что Коля встрепенулся, поднялъ голову и внимательно посмотрѣлъ на Мантыка.

   - А мистеръ Стайнлей? - спросилъ Коля.

   - Подумалъ я и о мистерѣ Стайнлеѣ, если онъ живъ. Добился я свиданья съ тобой. Правда, тянули долго, и вотъ принесъ тебѣ хорошее платье. Наши Русск³е насбирали его для тебя. Славные, братъ, все люди... Такъ ты не безпокойся. Судъ будетъ правильный. Въ обиду тебя не дадимъ. Ты правъ - капиталъ это сила, да правда-то посильнѣе капитала. Не всѣхъ ты деньгами закупишь. А потому, Коля, бодрись.

   - Когда же судъ?

   - Завтра.

   - Завтра судъ. Вотъ до чего я дожилъ... Судъ... Завтра... Ну что же, Мантыкъ, не смотри на меня, что я сегодня такой.... не твердый... Завтра я буду молодцомъ.... буду вѣрить, какъ ты: - не въ силѣ Богъ, а въ правдѣ!

  

  

   Ярк³й солнечный день, - завтра, - наступилъ такой же солнечный, ярк³й и блистающ³й. Онъ не принесъ перемѣны въ положен³и Коли.

   Коля пр³одѣлся въ чистое бѣлье и хорошее европейское платье - бѣлую пиджаму, бѣлые штаны и хорош³е башмаки и ждалъ. Но пришло время обѣда - за нимъ не приходили. И только послѣ полудня пришла стража, человѣкъ двадцать абиссинскихъ ашкеровъ, предъявили бумагу смотрителю тюрьмы и Колю, въ оковахъ, повели черезъ городъ.

   День с³ялъ ярк³й. Солнце ослѣпительнымъ блескомъ покрыло длинныя двухъэтажныя постройки, стоявш³я по сторонамъ дворца негуса. Оно горѣло на бѣлыми камнями мощеномъ дворѣ и тѣни раскидистыхъ тамарисковъ и большихъ банановъ казались густыми и синими.

   Дворъ былъ полонъ абиссинцами въ бѣлыхъ чистыхъ шамахъ. Люди поднимались и спускались по крутизнѣ, ведшей къ главной круглой постройкѣ и оканчивавшейся несколькими каменными ступенями. Тамъ темнѣло широкое отверст³е настежъ раскрытыхъ дверей. Едва вошелъ въ нихъ Коля, прохладная свѣжесть закрытаго отъ солнца громаднаго круглаго зала заставила его вздрогнуть. Тонк³е деревянные столбы поддерживали высокую деревянную крышу, конусомъ уходившую вверхъ. Внутри было темно. Коля со свѣта сначала мало что видѣлъ. Онъ замѣтилъ подъ ногами тонк³я, соломенныя скользк³я цыновки. Залъ гудѣлъ людскимъ гомономъ. Люди бѣлой толпой наполняли его. Одни сидѣли, друг³е стояли. Говорили тихо, сдержанно, какъ говорятъ въ храмѣ. Колю провели черезъ залъ и подвели къ возвышен³ю, на которое вели ступени. Тамъ была опущена темно-лиловая завѣса.

   На ступеняхъ стояли, сидѣли и полулежали старые и, должно быть, знатные абиссинцы. Коля увидалъ тутъ вѣнчики изъ львиной гривы на темныхъ головахъ, золотые, серебряные и пестрые лемпты на плечахъ, львиныя и леопардовыя шкуры и мѣхъ черныхъ пантеръ, золотомъ и серебромъ украшенные щиты, копья, сабли и ружья - все въ полумракѣ казалось величественнымъ и грознымъ. Здѣсь было молчан³е. Эти старые люди, придворные негуса, его расы, геразмачи и кеньазмачи, правители провинц³й и военачальники точно застыли, изображая какую-то живую картину.

   Колю поставили слѣва отъ широкаго прохода, отгороженнаго между наполнявшими залъ людьми. Протйвъ себя, по правую сторону прохода, Коля увидалъ сидѣвшихъ въ креслахъ и на стульяхъ европейцевъ въ бѣлыхъ одеждахъ и между ними, такъ хорошо знакомую ему фигуру Брамбля, въ большихъ очкахъ. Онъ сидѣлъ на низкомъ креслѣ, небрежно развалясь, и поглаживалъ свою толстую короткую ногу. Сзади мистера Брамбля толпились его слуги, и между ними Фара. Они бросали на Колю насмѣшливо-злобные взгляды.

   Коля понялъ, что его привели въ судъ и что тамъ собрались его обвинители. Онъ оглянулся вокругъ, ища защитниковъ. Никого знакомаго, никого Русскаго не было подлѣ. Коля искалъ Мантыка. Онъ его никогда бы не нашелъ, если бы Мантыкъ не окликнулъ Колю.

   - Коля!... А, Коля!... - услышалъ Коля голосъ Мантыка впереди себя, изъ группы абиссинской знати, бывшей на ступеняхъ возвышен³я.

   Коля вздрогнулъ и приглядѣлся.

   Онъ увидалъ Мантыка полулежащаго у ногъ стараго абиссинца. Мантыкъ былъ въ малиновой чалмѣ, перевитой золотымъ шнуромъ, въ ослѣпительно бѣлой рубашкѣ, перетянутой поясомъ, босой, въ бѣлыхъ штанахъ и со своимъ драгоцѣннымъ штуцеромъ въ рукахъ. Старикъ, сидѣвш³й надъ нимъ былъ въ львиномъ вѣнчикѣ и расшитомъ золотомъ малиновомъ лемптѣ и въ немъ Коля сейчасъ же призналъ геразмача Банти.

   Такъ вотъ куда забрался Мантыкъ - истребитель львовъ! На ступени негусова трона, сѣлъ между расами и геразмачами, какъ равный!

   Коля сталъ спокойнѣе. Пожалуй, и правда - не выдастъ Мантыкъ... Да, - показалось Колѣ, - и геразмачъ Банти смотрѣлъ на него съ дружеской улыбкой.

   Такъ прошло около часа. Напряженно застыли старые сановники впереди, храня глубокое молчан³е и бормотала и гомонила сдержанными говорами громадная толпа абиссинцевъ сзади.

   Вдругъ одинъ изъ стариковъ, сидѣвшихъ на самомъ верху, Есталъ и медленно спустился къ серединѣ прохода. Львиная грива дрожала надъ его сѣдой головою. Золотой лемптъ закрывалъ плечи и падалъ на грудь. Большой Русск³й орденъ св. Анны висѣлъ у него на шеѣ поверхъ лемпта. Изъ-за богато расшитаго пояса торчала сабля въ красныхъ кожаныхъ ножнахъ. Круглый щитъ въ золотыхъ бляхахъ былъ на лѣвой рукѣ.

   Въ правой онъ держалъ тонкую длинную жердь. Онъ постучалъ ею о полъ.

   Тишина стала водворяться среди абиссинской толпы. Тамъ бѣгали ашкеры и тонкими тростями били по чемъ попало, по головамъ, по спинамъ и по плечамъ тѣхъ, кто продолжалъ говорить.

   - Абьетъ... абьетъ... {Жалоба!.. Жалоба!..}, - раздались вскрики тутъ и тамъ и наступила полная, торжественная, волнующая тишина.

   Мѣрно и медленно на обѣ стороны раздернулась лиловая занавѣсь.

  

  

   За занавѣсью все горѣло въ яркомъ солнечномъ свѣтѣ. Должно быть тамъ было отверст³е въ крышѣ и больш³я окна въ стѣнѣ съ боковъ.

   На возвышен³и, покрытомъ ковромъ, на прямомъ, съ прямою спинкою золотомъ креслѣ-тронѣ, на золотистыхъ шелковыхъ подушкахъ сидѣлъ совсѣмъ молодой человѣкъ. Темное, въ бронзу отливавшее на солнцѣ лицо съ тонкими чертами было полно благородства. На плечи былъ надѣтъ лиловый, обшитый золотымъ узоромъ шелковый плащъ. Онъ падалъ глубокими складками ниже колѣнъ. На ногахъ были бѣлые штаны и башмаки. Это и былъ самъ негусъ-негусти, царь царей Эф³оп³и.

   Шесть юношей, въ бѣлыхъ штанахъ, стройныхъ и красивыхъ, стояли по сторонамъ негусова трона и держали длинныя золотыя жерди съ опахалами изъ бѣлыхъ страусовыхъ перьевъ и тихо рѣяли ими надъ негусомъ.

   Полукругомъ за кресломъ стояло человѣкъ двѣнадцать самыхъ старшихъ начальниковъ. Львиныя гривы, золотые и серебряные лемпты, бархатистый мѣхъ черныхъ пантеръ, золотистыя львиныя шкуры, сверкали въ солнечныхъ лучахъ такъ, что было больно смотрѣть. У ногъ негуса лежало четыре мальчика лѣтъ по восьми. Ихъ курчавыя темныя головы четко выдѣлялись на бѣломъ фонѣ штановъ стоявшихъ сзади нихъ юношей съ опахалами.

   Слѣва отъ негуса сидѣлъ древн³й старикъ съ сѣдой курчавой головой, въ сѣдой бородѣ. На немъ была темно-ф³олетовая шама. Онъ укутался въ нее по самый носъ.

   Полная была теперь въ залѣ тишина. Медленно рѣяли надъ головою негуса опахала изъ бѣлыхъ страусовыхъ перьевъ и сзади чуть слышно было дыхан³е тысячи людей.

   Два рослыхъ худощавыхъ абиссинца въ бѣлыхъ штанахъ и черныхъ плащахъ вышли съ краевъ окружавшей негуса толпы и стали внизу у ступеней: одинъ между негусомъ и мистеромъ Брамблемъ, другой между негусомъ и Колей: англ³йск³й и Русск³й переводчики.

   Наконецъ, по легкому движение губъ негуса можно было догадаться, что негусъ говорить. Оба переводчика нагнули головы, закрыли рты плащами и внимательно слушали, что говорилъ негусъ.

   Негусъ говорилъ негромко, но въ наступившей тишинѣ стало слышно каждое его слово. Коля разобралъ свое имя - "московъ Николай", имена обоихъ англичанъ и назван³я мѣстъ и деревень.

   Когда негусъ кончилъ, переводчики одновременно стали переводить то, что онъ сказалъ.

   - Въ нашей благословенной, хранимой Богомъ странѣ, въ провинции Шоа, въ округѣ Бальчи, возлѣ деревни Минабелла случилось страшное, небывалое у насъ преступлен³е. Бѣлый убилъ бѣлаго. Ко мнѣ поступило заявлен³е инглеза мистера Брамбля о томъ, что служивш³й у него юноша, московъ Николай, подозрѣвается въ уб³йствѣ американца мистера Стайнлея. Умъ отказывается вѣрить такому чудовищному преступлен³ю, совершенному человѣкомъ культурной, христ³анской расы. Въ виду важности событ³я, я, лёвъ изъ колѣна ²удова, царь царей Эф³оп³и, негусъ-негусти рѣшилъ разобрать это дѣло въ моемъ присутств³и и по всей справедливости.. Да будетъ!

   Древн³й, сѣдой абиссинецъ въ лиловой, какъ у негуса, шамѣ, поднесъ край ея къ нижней губѣ и сталъ говорить старческимъ дребезжащимъ голосомъ.

   - Высокое собран³е! - расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и вы всѣ, доблестные ашкеры. нашего великаго негуса, выслушайте обстоятельства дѣла. У селен³я Минабелла, въ ночь полной луны, слѣдующей за солнцемъ черёзъ промежутокъ мѣсяца Тэръ, время рефада, когда тѣнь отъ луны равнялась девяти локтямъ, въ селен³е Минабеллу пришелъ московъ ашкеръ Мантыкъ, храбрый охотникъ на львовъ, и сказалъ, что недалеко отъ Минабеллы, въ глухомъ и неприступномъ мѣстѣ, лежитъ тяжело раненый инглезъ. По приказу "шума" селен³я были посланы ашкеры принести этого раненаго въ село. Былъ вызванъ опытный Тукуръ-хакимъ {Негръ-докторъ.}, который опредѣлилъ положен³е инглеза безнадежнымъ, вслѣдств³е потери крови. На мѣстѣ, гдѣ лежалъ раненый, былъ сдѣланъ по распоряжен³ю "шума" тщательный осмотръ и былъ найденъ большой окровавленный ножъ англ³йской работы. По показан³ямъ слугъ другого инглеза Брамбля - этотъ ножъ принадлежалъ москову Николаю. Самъ московъ Николай появился очень непонятнымъ и страннымъ образомъ въ Минабеллѣ въ ту же ночь. По распоряжен³ю "шума" онъ былъ арестованъ. Намъ, судьямъ, хорошо извѣстно, что преступника тянетъ придти на то мѣсто, гдѣ онъ совершилъ преступлен³е. Такъ какъ, по словамъ "шума" деревни никто изъ абиссинцевъ и галласовъ не способенъ на такое нападен³е на бѣлаго, а про разбойниковъ во всемъ округѣ Бальчи давно ничего не было слышно, такъ какъ найденный ножъ принадлежалъ москову Николаю, и всеми жителями замѣчено странное поведен³е этого москова - я, афанегусъ, - государево око и правосуд³е страны, обвиняю москова Николая въ уб³йствѣ инглеза по имени Стайнлей.

   Едва афанегусъ кончилъ говорить, и переводчики начали дѣлать переводъ, какъ лѣсъ темныхъ, худыхъ рукъ поднялся надъ головами толпы, наполнявшей дворецъ. У всѣхъ большой палецъ былъ опущенъ книзу и громк³й ропотъ пронесся по круглому каменному залу:

   - Смерть!... Смерть ему!... Смерть кровавой собакѣ... Довольно разговоровъ! Смерть ему!.. Дѣло ясное!

   Крики долго не утихали. Руки стояли чернымъ лѣсомъ надъ головами. Больш³е пальцы, обозначая смертный приговоръ, были опущены.

   Въ ту минуту, когда чуть тише стали крики толпы, ихъ прервалъ и заглушилъ чей-то голосъ, громко и явственно сказавш³й важное въ Абиссин³и слово:

   - Абьетъ!

   И было сразу слышно, что это сказалъ не абиссинецъ, ибо произношен³е слова было слишкомъ четкое и рѣзкое, какъ не говорятъ абиссинцы. И опять у самаго трона негуса кто-то громко и настойчиво повторилъ:

   - Абьетъ!

  

  

   Отъ того мѣста, гдѣ сидѣло дворянство округа и гдѣ видна была полная фигура помѣщика Ато-Уонди, отдѣлился молодой, смуглый юноша, одѣтый по-абиссински. Онъ сдѣлалъ два шага къ серединѣ зала и сталъ противъ негуса. Красивое темное лицо негуса чуть замѣтно улыбнулось. Негусъ нагнулъ голову и закрылъ подбородокъ лиловымъ плащомъ.

   Засвистали тонк³я жерди по головамъ непокорныхъ крикуновъ и не безъ труда водворились тишина и спокойств³е.

   Вышедш³й впередъ бѣлый юноша тряхнулъ головой такъ, что золотыми огнями блеснули цѣпочки въ его ушахъ, оперся на свой трехствольный штуцеръ и какъ только негусъ сдѣлалъ ему знакъ, что онъ можетъ говорить, сталъ складно разсказывать по-абиссински. Тамъ, гдѣ у него не хватало словъ, онъ или пояснялъ свою мысль жестами, или быстро спрашивалъ нужное ему слово у Русскаго переводчика и продолжалъ свой разсказъ.

   - Все это не такъ, какъ говоритъ Афанегусъ, - началъ онъ. - Улики... Что же это за улики? Ножъ, дѣйствительно принадлежавши моему другу, москову Николаю. Вѣрно - тяжкая улика! Появлен³е въ Минабеллѣ возлѣ раненаго Стайнлея Николая - вамъ кажется страннымъ. Мнѣ - ничуть. Я разскажу вамъ кое-что, что было раньше. Въ ночь, предшествующую той, когда былъ раненъ мистеръ Стайнлей, мои знакомые галласы привели меня въ глухое мѣсто, гдѣ лежалъ задранный львомъ быкъ и куда должны были придти на охоту англичане. Я взобрался на мимозу и сталъ ждать. Левъ пришелъ на разсвѣтѣ. Онъ началъ жрать быка. И вдругъ сразу обернулся, присѣлъ и сталъ гнѣвно бить хвостомъ. Я стрѣлялъ въ льва въ тотъ моментъ, когда онъ бросился на человѣка въ бѣломъ. Я счастливо убилъ льва. Когда я бросился ко льву, я узналъ этого человѣка: - это былъ мой другъ московъ Николай, поѣхавш³й въ Абиссин³ю, чтобы отыскать кладъ, зарытый его дядей много лѣтъ тому назадъ. Московъ Николай былъ безъ ружья, безъ ножа и у него украдена была бумага, въ которой было указан³е о кладѣ. Онъ мнѣ сказалъ, что мистеръ Брамбль пригласилъ его на охоту и, когда онъ заснулъ, покинулъ его и унесъ его ружье, ножъ и бумагу... Слѣдующ³й день и ночь, то есть ночь, когда былъ раненъ инглезъ Стайнлей, мы провели въ Гадабурка у геразмача Банти, и только въ ночь, уже слѣдующую за ранен³емъ Стайнлея, мы пошли въ Минабеллу искать кладъ. Мы нашли раненаго инглеза Стайнлея. Если бы это московъ Николай его ранилъ, сталъ бы онъ хлопотать о томъ. чтобы перенести раненаго въ селен³е? Мы нашли крестъ, стоявш³й надъ кладомъ, сломаннымъ и отнесеннымъ на двѣсти шаговъ въ сторону, а, самое мѣсто клада разрытымъ и кладъ похищеннымъ. Вотъ все, что я хотѣлъ, сказать. Я никого не обвиняю, ни на кого не показываю, но я утверждаю, что московъ Николай просто не могъ совершить этого преступлен³я, потому что въ то время, когда оно было совершено, онъ больной лежалъ у геразмача Банти въ Гадабурка.

   Все время рѣчи Мантыка, быстро переводимой мистеру Брамблю англ³йскимъ переводчикомъ, мистеръ Брамбль находился въ явномъ и сильномъ волнен³и. Онъ то краснѣлъ пятнами, то блѣднѣлъ, хваталъ за руку сидѣвшаго рядомъ съ нимъ англичанина и порывался встать. Какъ только Мантыкъ, поклонившись негусу, отошелъ къ Банти, Брамбль порывисто всталъ и быстро заговорилъ:

   - По словамъ этого молодца... Этого "боя" {Бой - по-англ³йски - мальчикъ.}, выходитъ, что я убилъ своего друга мистера Стайнлея... Для чего?.. Выходить, что я раскапывалъ чужой кладъ.... Что я кралъ чуж³я вещи?... Это возмутительно.... На таможнѣ въ Бальчи весь мой багажъ былъ тщательно пересмотрѣнъ.

   Тамъ никто не видалъ вещей, которыя лежали много лѣтъ въ землѣ. Слышите... никакихъ такихъ вещей не было.... Все что говорить этотъ мальчишка... этотъ бой - неправда! Я настаиваю на своемъ прежнемъ обвинен³и. Мой слуга, Коля, убилъ моего друга и спутника мистера Стайнлея. Я требую правосуд³я. Англичанинъ не можетъ быть безнаказанно убить нигдѣ и никѣмъ!

   Лѣсъ рукъ разомъ поднялся надъ черными головами и бѣлыми шамами и опять грозно загудѣли голоса по дворцовому залу:

   - Смерть москову!... Смерть уб³йцѣ... Не хотимъ пересмотра, дѣло ясное....

   Люди съ жердями успокоили толпу. Когда наступило молчан³е, раздался дребезжащ³й голосъ Афанегуса.

   - Показан³е ашкера Мантыка, храбраго охотника на львовъ, сводится къ тому, что тутъ главное и основное былъ кладъ, закопанный у Минабеллы и кѣмъ-то отрытый. Надо узнать, у кого этотъ кладъ? Опредѣливъ кладъ, мы получимъ новыя нити для установлен³я правосуд³я.

   Афанегусъ повернулся къ негусу и что-то тихо ему сказалъ.

   - Ишши {Хорошо.}, - сказалъ негусъ. Афа-негусъ возвысилъ голосъ.

   - Благородное собран³е, расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса, его величество, левъ изъ колѣна ²удова, царь царей Эф³оп³и приказалъ вызвать "либечая". При его работѣ будетъ присутствовать, кромѣ судей, московъ ашкеръ Мантыкъ и инглезъ Брамбль со всѣми слугами. Засѣдан³е прерывается и возобновится по окончан³и работы либечая.

   Лиловая занавѣсь медленно задернулась. Сидѣвш³е на ступеняхъ старш³е абиссинск³е начальники стали подниматься и выходить на дворъ. День клонился къ вечеру.

   Колю оставили во дворцѣ, окруживъ его стражею. Мистеръ Брамбль и Мантыкъ отправились за человѣкомъ, указаннымъ имъ Афа-Негусомъ.

  

  

   Старый абиссинецъ - ашкеръ привелъ мистера Брамбля со зсѣми его слугами и Мантыка въ одну изъ хижинъ, помѣщавшихся на дворѣ гэби. Туда же пришли нѣкоторые старш³е начальники. Въ хижину принесли небольшую постель, "альгу", накрытую тряпьемъ, соломенную корзинку и нѣсколько кувшиновъ.

   Абиссинск³й солдатъ привелъ въ хижину мальчика лѣтъ 12-ти. У него было красивое, правильное лицо, съ большими чистыми глазами. Онъ былъ одѣтъ въ бѣлую рубашку и бѣлые штаны. Съ нимъ вмѣстѣ пришелъ старикъ въ темномъ дворянскомъ плащѣ. Онъ погладилъ мальчика по курчавой головѣ и сталъ ему что-то ласково говорить. Мальчикъ внимательно его выслушалъ и покорно и грустно сказалъ: - ишши!... Хорошо!... - и поклонился всѣмъ бывшимъ въ хижинѣ.

   Мальчика стали поить изъ бутылокъ. Онъ пилъ небольшими глотками и по мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ какъ бы ослабѣвалъ. Голова его клонилась на грудь. Онъ задремывалъ.

   Мантыкъ спросилъ у одного изъ абиссинскихъ ашкеровъ, что дѣлаютъ съ мальчикомъ.

   - Это либечай, - сказалъ ашкеръ. - У него даръ видѣть то, что было. Онъ можетъ находить украденныя вещи. Ему дали питье. Онъ заснетъ и увидитъ то, что было въ Минабеллѣ. Онъ увидитъ человѣка, взявшаго кладъ, увидитъ, куда онъ его понесъ и пойдетъ по его слѣдамъ. Вотъ если ему придется переходить рѣку - чары пройдутъ и надо будетъ его снова поить.

   Мальчикъ легъ на альгу и крѣпко заснулъ. Всѣ стояли въ ожидан³и. Вдругъ сонъ либечая сталъ тревоженъ.

   Онъ стоналъ и охалъ. Нѣсколько разъ крикнулъ по-абиссински: - "не тронь... не тронь"... Потомъ слабымъ голосомъ сказалъ: "ужасно".. И еще немного погодя: "какъ далеко... нѣтъ... идутъ сюда"... Онъ вдругъ вскочилъ. Глаза его были широко раскрыты, но, казалось, онъ ничего не видѣлъ. Нѣсколько мгновен³й мальчикъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности. Онъ точно былъ очень слабъ. Тонк³я ноги едва его держали, Потомъ онъ порывистымъ движен³емъ закутался въ шаму, какъ кутаются абиссинцы, когда собираются въ далек³й путь, взялъ длинную тонкую трость и рѣшительно вышелъ изъ хижины. Шагахъ въ десяти за нимъ шли ашкеры и старый хакимъ, поивш³й его напитками, за ними Мантыкъ и немного поодаль мистеръ Брамбль, окруженный слугами. Казалось, - мистеръ Брамбль былъ встревоженъ и заинтересованъ всѣмъ происходившими

   Когда вышли на площадь - остановились. Либечай стоялъ на бѣлой площади Гэби и, стоя, спалъ. Все кругомъ было прочеканено серебромъ. Все с³яло въ лучахъ ущербнаго розоваго мѣсяца. Тамарисковыя деревья кидали узорную голубую тѣнь на бѣлые камни мостовой, бананы подняли вверхъ свои длинные громадные листья и ярко блестѣли бѣлыя стѣны прямоугольныхъ мастерскихъ негуса. Широк³я ворота гэби были растворены. Тамъ неподвижно сидѣла, укутавшись бѣлыми плащами, стража. Копья блистали надъ черными головами ашкеровъ. Было такъ тихо въ воздухѣ, что пламя свѣтильниковъ въ рукахъ у ашкеровъ не колебалось.

   Либечай сдѣлалъ три неровныхъ, спотыкающихся шага, точно ища куда ему идти, и затѣмъ побѣжалъ къ воротамъ. За нимъ устремились ашкеры и съ ними Мантыкъ. хакимъ съ гомбою какого-то питья и, значительно пр³отставъ, мистеръ Брамбль со своими слугами.

   Такъ выбѣжали они за ворота и направились внизъ, сначала широкими проходами между плетней, заборовъ и хижинъ, потомъ узкой уличкой, ведшей на большую дорогу, идущую на Бальчи, ту самую, по которой пришелъ въ Аддисъ-Абебу Мантыкъ.

   Постройки кончились. Узкая тропинка шла между высокой сухой травой, колючихъ кустовъ и кдсматаго можжевельника. Воздухъ былъ свѣжъ и душистъ. Впереди въ глубокой впадинѣ голубымъ казался туманъ. Тамъ мѣрно шумѣла по камнямъ черная рѣчка Хабана.

   Мальчикъ прошелъ мимо большой бѣлой постройки бывшаго Русскаго госпиталя и сталъ спускаться по крутизнѣ къ рѣкѣ.

   Старый хакимъ вздохнулъ подлѣ Мантыка.

   - Придется, - прошепталъ онъ, - начинать все сначала, если только онъ войдетъ въ воду.

   Либечай дошелъ до крайнихъ камней и остановился. Онъ сталъ топтаться вдоль рѣки, Туда и назадъ. Или онъ не рѣшался войти въ темную, бурно шумящую рѣку, или онъ что-то раздумывалъ. Потомъ рѣзко повернулъ назадъ и кинулся къ Аддисъ-Абебѣ такъ быстро, что ашкеры и слуги мистера Брамбля едва успѣли ему дать дорогу. Онъ духомъ взлетѣлъ на крутой берегъ и окраиной города, узкими, круто извивающимися между хижинъ бѣдноты тропинками выбѣжалъ на Габайу - мѣсто базара и тутъ сталъ зигзагами носиться по площади, точно что-то искалъ.

   Потомъ рѣшительно, видно уже твердо зная, куда надо идти, вошелъ въ городъ со стороны Габайи и переулочками углубился въ западную часть Аддисъ-Абебы.

   Тутъ все было погружено въ мертвый сонъ. Плетневыя ворота были приперты, маленьк³я камышевыя хижины стояли въ дворахъ. Пахло ладаннымъ дымомъ, горѣлою соломою и куринымъ пометомъ.

   Когда либечай проходилъ мимо дворовъ - дворы продолжали спать, но едва показывались ашкеры - собаки начинали злобно лаять за воротами, кричали пѣтухи и надрывно, давясь и икая, вопили ослы. Вдругъ распахивались ворота и сухощавый абиссинецъ въ грязной, серо-желтой шамѣ появлялся въ нихъ и смотрѣлъ широко раскрытыми глазами на бѣжавшую по улицамъ толпу.

   Либечай бросилъ трость и вытянулъ обѣ руки впередъ, поднявъ ладони. Онъ точно видѣлъ того, кого онъ преслѣдовалъ и боялся наткнуться на него. Лицо либечая выражало ужасъ. Потъ лилъ съ него градомъ.

   Дворы становились меньше, хижины бѣднѣе, заборы и плетни ниже. Воротъ не было и въ открытые проходы въ лунномъ обманчивомъ свѣтѣ четко чеканились невзрачныя бѣдныя скирды, круглые курятники и склады соломы и хлѣба. Косматая скотина дремала подъ открытымъ небомъ.

   Мальчикъ вбѣжалъ въ чей-то дворъ, закружился по нему, и упалъ на ворохъ соломы, лежавш³й въ углу. Забился въ корчахъ. Хакимъ бросился къ нему и сталъ его поить. Либечая положили на разостланную на землѣ шаму, завернули въ нее и понесли со двора. Онъ былъ, какъ мертвый.

   Во дворѣ распоряжался помощникъ Афа-негуса и баламбарасъ, командовавш³й ашкерами.

  

  

   Въ дверяхъ невзрачной темной хижины появилась старуха въ грязномъ землистомъ рубищѣ. Сѣдыя космы волосъ неопрятно торчали на черной головѣ. За края ея рубашки цѣплялось двое дѣтей. Молодая женщина испуганно смотрѣла изъ-за ея плеча. Во дворѣ терпко пахло ладаномъ и углями.

   Ашкеры, по приказан³ю помощника Афа-негуса, охапками растаскивали солому. Подъ нею показался небольшой сундучекъ - аршинъ въ длину, полъаршина шириною. Мантыкъ узналъ Русскую работу. Такой, только побольше, сундукъ былъ и у Колиной матери.

   Покрашенный когда-то въ темно-малиновую краску съ черными разводами, окованный по краямъ и крестъ на крестъ желѣзомъ, онъ облинялъ, облѣзъ и былъ выпачканъ въ желтоватой землѣ, крѣпко въ него въѣвшейся. Желѣзо проржавѣло насквозь и осыпалось кусками. За сундучкомъ лежала небрежно скомканная солдатская сѣрожелтая шама. Ашкеръ развернулъ ее - на ней были черныя пятна крови.

   Помощникъ Афа-негуса тщательно собралъ найденныя въ соломѣ вещи и завернулъ ихъ въ свою шаму.

   Мантыкъ, до сего времени сохранявш³й бодрость, задумался. Онъ посмотрѣлъ на англичанина. Мистеръ Брамбль былъ невозмутимо спокоенъ. Трубка съ вонючимъ англ³йскимъ табакомъ была у него во рту. Мантыкъ незамѣтно вышелъ со двора и легко, бѣгомъ, бѣгомъ, абиссинской скорой побѣжкой, побѣжалъ къ дворамъ, гдѣ помѣщалась негусова гвард³я.

   Минуту спустя, онъ скакалъ на сѣрой лошади изъ Аддисъ-Абебы, направляясь къ Бальчи, за нимъ едва поспѣвалъ абиссинецъфарассанья. Бѣлыя шамы мотались у нихъ за плечами и, когда попадали онѣ въ лучи луннаго свѣта, казались выкованными изъ сверкающаго серебра крыльями...

   Во дворѣ шелъ допросъ обѣихъ женщинъ. Онѣ кидались на колѣни передъ Афа-негусомъ, обнимали его ноги, молили о пощадѣ и клялись, что онѣ ничего не знаютъ, и не понимаютъ, какъ и когда попали всѣ эти вещи къ нимъ въ соломенную скирду.

   Ночь шла. Ясный, ущербный мѣсяцъ высоко стоялъ надъ плоскогорьемъ и тихими и тревожными шорохами была полна абиссинская столица.

   Въ гэби никто не расходился. Ожидали исхода поисковъ либечая. Нѣсколько свѣтильниковъ, поставленныхъ въ углублен³и каменныхъ стѣнъ едва разсѣивали мракъ ночи и бросали желтыя пятна на темныя головы и бѣлыя шамы абиссинцевъ. Никто не спалъ. Глухой говоръ волнами шелъ по толпѣ. Коля чувствовалъ, какъ непрерывно наростало озлоблен³е противъ него въ этой, такой чужой и чуждой ему толпѣ.

   Лиловая занавѣсь была опущена. Возлѣ нея горѣло четыре свѣтильника. Свѣтлыми отсвѣтами блистали тутъ и тамъ украшен³я на щитахъ, ружейные стволы, шитье дорогихъ лемптовъ. Старики сидѣли, молча.

   Помощникъ Афа-негуса вернулся со всею свитою. Мистеръ Брамбль занялъ свое мѣсто въ мягкомъ креслѣ. Посерединѣ на низкомъ квадратномъ столикѣ положили шаму въ темныхъ пятнахъ крови, и небольшой сундучекъ. Сюда же принесли найденный подлѣ Стайнлея кинжалъ.

   Сердито и зычно крикнулъ что-то по-абиссински одинъ изъ ликомакосовъ {Секретарей.} негуса, застучали по головамъ и по плечамъ тонк³я жерди и наступила въ залѣ тишина. Смолкли споры и разговоры.

   Тогда постучалъ о полъ тростью старикъ въ золотомъ лемптѣ и медленно раздвинулась лиловая завѣса.

   Въ серебряномъ чеканномъ блистан³и луннаго свѣта появился негусъ. Медленно рѣяли надъ нимъ страусовыя опахала, вспыхивая серебристымъ свѣтомъ, попадая въ лунные лучи и бросали живыя син³я тѣни на бѣлыя рубашки юношей.

   - Раскройте сундукъ и объявите, что въ немъ находится, - сказалъ Афа-негусъ.

   Старый абиссинецъ Маркъ, Русск³й переводчикъ, подошелъ къ сундуку. Два ашкера своими саблями сбили заржавѣвшую петлю замка, и Маркъ сталъ вынимать содержимое сундучка и объявлять негусу, что тамъ находилось.

   Въ полной тишинѣ жадно глядѣли абиссинцы на вынимаемые предметы. Въ залѣ было душно и темно. Глухо звучалъ голосъ Марка. Колѣ казалось, что онъ сейчасъ лишится сознан³я.

   - Черная суконг³ая рубашка, как³я носятъ московы, - выкликалъ Маркъ. - Совсѣмъ истлѣла.

   Онъ бросилъ ее на шаму.

   - Ремень съ бѣлою бляхою и буквами "С.П.1.Г." {Санктъ-Петербургская 1-ая гимназ³я.}.

   - Что могутъ означать эти буквы? - спросилъ Афа-негусъ.

   Маркъ пожалъ плечами.

   Я полагаю, - сказалъ онъ, - "сей повинуется одному Государю". Умерш³й московъ, вѣроятно, былъ ашкеромъ своего Джонъ-Хоя.

   - Пергаментный пакетъ и на немъ надпись: "Его Величеству, негусу-негусти".

   Негусъ нагнулъ голову. Афа-негусъ, почтительно закрывая ротъ лиловымъ плащемъ, подалъ негусу пакетъ.

   - Еще пакетъ: на немъ по-Русски, абиссински и французски надпись: "Тому, кто Найдетъ этотъ кладъ". Старый кинжалъ... Мѣшокъ, въ немъ Немного талеровъ.

   - Сосчитайте, - сказалъ Афа-негусъ.

   Маркъ и ашкеры стали считать монеты. Въ тишинѣ зала съ легкимъ звономъ падали серебряные кружки.

   - Ровно сто, - возгласилъ Маркъ, ссыпая монеты въ кожаный мѣшокъ. - Больше въ сундучкѣ ничего нѣтъ, добавилъ онъ, переворачивая сундукъ.

   Негусъ, сидѣвш³й съ полуприкрытымъ плащомъ лицомъ, спустилъ плащъ и тихо и явственно сказалъ:

   - Мудрост³ю и соизволен³емъ Бож³имъ, покровительствомъ святыхъ Георг³оса и Михаила мы нашли причину преступлен³я, совершеннаго бѣлымъ надъ бѣлымъ. Выслушаемъ заключен³е нашего верховнаго судьи мудраго и справедливаго Афа-негуса.

   Въ темнотѣ раздался звонк³й, точно блеющ³й, дребезжащ³й голосъ стараго Афа-негуса:

   - Благородное собран³е! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса. Мертвый предметъ, вещь - по волѣ Бож³ей говоритъ, какъ честнѣйш³й свидѣтель. Вы видите - ножъ... Это твой ножъ? - кинулъ онъ Колѣ быстрый вопросъ.

   - Да, - отчетливо и спокойно сказалъ Коля. - Это мой ножъ. Его мнѣ подарилъ еще на пароходѣ мистеръ Брамбль и его...

   - Довольно! - перебилъ Колю Афа-негусъ. - Ножъ! Это ножъ москова Николая. Онъ этого не отрицаетъ. Шама! - такими шамами полна вся Абиссин³я. Московъ могъ взять ее, гдѣ угодно. И вотъ этотъ сундучекъ... Московъ нашелъ его и откопалъ у Минабеллы. Это было до его охоты на льва... Это было до встрѣчи его съ храбрымъ охотникомъ на львовъ Мантыкомъ. Онъ откопалъ его и тутъ увидѣлъ другого инглеза - Стайнлея. А мы знаемъ, что инглезъ Стайнлей тоже до уб³йства льва показывался въ Минабеллѣ. Это все равно, что произошло между двумя бѣлыми, нашедшими этотъ сундукъ? Намъ важно то, что американецъ Стайнлей былъ убитъ. Его кровь воп³етъ къ вамъ и требуетъ отмщен³я. Московъ Николай, убивъ инглеза Стайнлея, спокойно идетъ на охоту, но забываетъ на мѣстѣ преступлен³я свой ножъ. Онъ съ кѣмъ то отправляетъ этотъ сундучекъ и его закапываютъ у бѣдныхъ женщинъ на окраинѣ города. Мы доберемся до тѣхъ, кто были его сообщниками, и они понесутъ свое наказан³е. Сейчасъ мы судимъ москова Николая