Жанлис Мадлен Фелисите - Вольнодумство и набожность

  

  

   Не далеко отъ Эклюзской крѣпости, на пути изъ Л³она въ Женеву, молодой и нещастной Дельривъ сидѣлъ печально на скалѣ и смотрѣлъ съ ужасомъ на небо, усѣянное звѣздами. Бурное стремлен³е горнаго потока, который съ шумомъ и пѣною свергался въ Рону, образовалъ въ семъ мѣстѣ величественный каскадъ, именуемый паден³емъ бездны (la chate de l'alyme). Ночь была ясная и тихая. Дельривъ, вздохнувъ изъ глубины сердца, дикими глазами посмотрѣлъ вокругъ себя. "У меня бездна подъ ногами, сказалъ онъ, а въ душѣ адъ! Совѣсть моя чиста; но я видѣлъ ужасы, злобу людей, торжество порока, и наконецъ не вѣрю Провидѣн³ю. Да, безбожники правы; тѣ, которыми я всегда гнушался. Нѣтъ, говорю, Провидѣн³я въ семъ нещастномъ м³рѣ! Все есть дѣло случая; все исчезаетъ съ нами: и такъ будемъ жить только для удовольств³я! Не могу проливать крови: сердцу моему ненавистны уб³йства. Но не хочу удерживать страстей; забуду старинныя предразсужден³я и трудныя правила. Дѣйств³е жаркаго воображен³я и души боязливой, священный, но обманчивый идолъ легковѣрныхъ жертвъ всякаго вѣка - о добродѣтель! разрываю узы твои, и навсегда оставляю тебя!"

   Такъ злословилъ нещастный Дельривъ, и самъ горько плакалъ. Вдругъ слезы его остановились: онъ взглянулъ на пропасть. Свѣтъ луны сыпался на кипящую пѣну и проникалъ, казалось, въ самую глубину воды. Дельривъ затрепеталъ!.. "Вотъ мирная обитель смерти! думалъ онъ: что мнѣ въ жизни? Я всего лишился, и самой надежды! Страшныя мои воспоминан³я исчезнутъ въ этой спасительной безднѣ, и душа моя успокоится. Ничтожество исцѣляетъ отъ муки. Ничтожество!"... Тутъ онъ невольно вздрогнулъ и снова посмотрѣлъ на небо. Предметы на землѣ соглашались съ его чувствами: шумныя воды, которыя свергались съ утеса; кипящая пропасть, грозныя скалы - все, все изображало ужасное волнен³е сердца его! Но поднявъ глаза вверхъ, онъ видитъ образъ небеснаго мира: тамъ все тихо, неподвижно, прекрасно. Дельривъ изумляется, какъ будто бы въ первый разъ видя с³е великое зрѣлище. Растерзанное сердце его само собою возвышается; онъ еще устами порицаетъ Небо, но въ совѣсти обожаетъ Его и снова л³етъ слезы. "О непонятное дѣйств³е привычки!" восклицаетъ юноша, встаетъ поспѣшно, и сходитъ съ утеса на дорогу,

   Дельривъ пришелъ въ Лозану въ концѣ весны 1795 году, и поселился тамъ въ одномъ домѣ съ Гм. Орсленемъ, старымъ Эмигрантомъ, его свойственникомъ, человѣкомъ умнымъ, который прежде Революц³и былъ страстнымъ другомъ ложной философ³и, но уже три года ненавидѣлъ ее, ибо онъ лишился ста двадцати тысячь ежегоднаго дохода, прекраснаго сельскаго замка и великолѣпнаго дому въ Парижѣ. Однакожь ему казалось стыдно перемѣнить свое мнѣн³е; и сверхъ того набожность есть трудное дѣло для стараго Эпикурейца. Уже онъ не говорилъ, что общество атеистовъ можетъ бытъ мирно и щастливо? ибо разумъ обрѣзываетъ у страстей когти; не говорилъ, что ничтожество есть не совсѣмъ худое дѣло, и что не глупые люди намъ его обѣщаютъ; не говорилъ, что вольнодумцевъ укоряютъ тѣмъ же, чѣмъ Лафонтеновъ волкъ укоряетъ ягненка {Изъ уважен³я ко славѣ Автора, который можетъ быть въ шутку написалъ так³я нелѣпости, мы не хотимъ наименовать его.}: однакожь не думалъ исправляться, боялся вѣритъ совершенно и систему атеиста промѣнялъ только на систему Скептика. Онъ прежде смѣялся надъ Христ³янскимъ воспитан³емъ Дельрива, и внутренно обрадовался, нашедши въ немъ перемѣну. Будучи эгоистомъ, Г. Орслень сдѣлался великимъ скупцемъ, и не имѣя возможности блистать пышност³ю, показывался бѣднымъ; жилъ смиренно, и не хотѣлъ держать слугъ, кромѣ одной дѣвки. Скука и горестное одиначество вселили въ него желан³е привязать къ себѣ Дельрива, который былъ одинъ, имѣлъ деньги, и слѣдственно не могъ стоить ему дорого. Онъ предложилъ ему комнату подлѣ своей. Дельривъ, молодой человѣкъ двадцати пяти; лѣтъ, прекрасный собою и воспитанный очень хорошо, былъ для всякаго любезнымъ товарищемъ: тѣмъ болѣе для старика, угнетеннаго болѣзнями и внутренними горестями. Онъ всякое утро приглашалъ къ себѣ Дельрива завтракать, и говоря съ нимъ однажды о причинѣ его меланхол³и, убѣдилъ молодаго человѣка разсказать ему свою истор³ю.

   "Вы оставили Франц³ю на другой годъ Революц³и, сказалъ Дельривъ: отецъ мой уѣхалъ тогда въ провинц³ю вмѣстѣ со иною; послѣ того я служилъ въ арм³и; наконецъ въ февралѣ 1793 году взялъ отпускъ, жилъ нѣсколько времени съ батюшкою и поѣхалъ въ Парижъ за однимъ важнымъ для него дѣломъ. Тамъ я всегда останавливался у госпожи Мартень, доброй женщины и нашей старинной знакомки. Она сказала мнѣ, что у нее всѣ комнаты заняты, кромѣ маленькаго кабинета въ третьемъ этажѣ, отдѣленнаго одною тонкою перегородкою отъ горницы, въ которой живетъ больная женщина съ осьмнадцатилѣтнею дочерью, милою и прекрасною. Я разспросилъ объ нихъ, и узналъ, что мать, госпожа д'Армалосъ, жена Гишпанскаго банкира, не давно казненнаго, осталась въ крайней бѣдности и умираетъ чахоткою. "у нихъ все отняли, говорила моя хозяйка: бѣдная дочь, играя очень хорошо на клавесинѣ, взялась учить двухъ богатыхъ дѣвушекъ за два луидора въ мѣсяцъ: вотъ единственный доходъ ихъ; но я рада вѣрить имъ въ долгъ, пока могу." - А сколько онѣ вамъ должны? спросилъ я. - "За квартеру и за столъ 150 ливровъ." - Вотъ они; давайте имъ все, что надобно, и сохраните нашу тайну. - "Съ радост³ю; иначе онѣ не приняли бы вашего подарка; бѣдность не отучила ихъ отъ благородной гордости." - Естьли у нихъ слуга? - "Ахъ нѣтъ; моя дѣвка служитъ имъ. Однакожь мать не терпитъ нужды: дѣвица д'Армалосъ всего лишаетъ себя для нее. Вчера больная захотѣла Мальт³йскихъ апельсиновъ: дочь тихонько продала свою мантелью, чтобы купить ихъ; а нынѣ пошла со двора въ одномъ кисейномъ платьѣ, не смотря на холодъ. Это не человѣкъ, а небесной Ангелъ." - - Я повѣрилъ госпожѣ Мартень, зная ея добродуш³е и нелживость; всходилъ на лѣсницу съ неизъяснимымъ сердечнымъ движен³емъ, съ великою осторожност³ю отперъ свою дверь, и тихонько приближился къ стѣнѣ другой комнаты. Тамъ читали; Ангельской голосъ повторялъ слѣдующ³я Боссюэтовы слова: "Добродѣтель сходна съ вѣчност³ю тѣмъ, что она также заключается въ одной точкѣ. М³ръ ничто; все у измѣряемое временемъ, должно погибнуть. Что теряемъ мы съ жизн³ю? безпокойное сновидѣн³е!" Тутъ перестали читать. Сладкое чувство благоговѣн³я разлилося въ сердцѣ моемъ (тогда я вѣрилъ еще добродѣтели!). Черезъ нѣсколько минутъ тотъ же голосъ произнесъ усердную молитву. Я вмѣстѣ съ нимъ мысленно повторялъ каждое слово съ живѣйшею вѣрою, и думалъ, что молюсь съ Ангелами, въ присутств³и всѣхъ добродѣтелей, Религ³и, любви, кроткой невинности, святаго терпѣн³я. Послѣ молитвы я слышалъ, какъ мать поцѣловала дочь; слышалъ еще нѣсколько сердечныхъ вздоховъ, и наконецъ глубокое молчан³е было для меня знакомъ, что двѣ жертвы бѣдств³я уснули. Я радовался мысл³ю, что онѣ перестали мучиться; сидѣлъ неподвижно, боясь тронуться, и считая варварствомъ разбудить нещастнаго, который, можетъ быть, наслаждается утѣшительнымъ сновидѣн³емъ или, по крайней мѣрѣ, забылъ тоску и горесть свою. Одинъ пр³ятель ждалъ меня къ себѣ ужинать; но я не могъ вытти изъ своей комнаты. Мнѣ казалось., что, оставаясь въ ней, берегу злощастныхъ во время ихъ кратковременнаго успокоен³я; эта мысль услаждала мою душу.

   Я легъ поздно и всталъ рано; спѣшилъ со двора; купилъ Мальт³йскихъ апельсиновъ, и принесъ ихъ хозяйкѣ чтобы она подарила ихъ отъ себя госпожѣ д'Армалосъ, взявъ всѣ нужныя осторожности. Апельсины были приняты съ живѣйшею благодарност³ю, особливо со стороны Калисты, дочери: потому что мать ея не могла ѣсть со вкусомъ ничего, кромѣ ихъ,

   Я не забылъ, что Калиста продала свою теплую мантелью; думалъ, какъ исполнитъ свое намѣрен³е; наконецъ, узнавъ, что одна дама, которую она учила на п³анофорте, уѣхала изъ Парижа, не заплативъ ей ничего, я купилъ атласную шубу, простую, но теплую и покойную, завернулъ ее въ клеенку вмѣстѣ съ деньгами за уроки; надписалъ: отъ госпожи N. N., и велѣлъ отдать Калистѣ; она повѣрила и взяла.

   Госпожа Мартень, зная меня давно, не могла бояться дурныхъ намѣрен³й съ моей стороны; но чтобы не дашь ей и тѣни подозрѣн³я, я съ самаго начала объявилъ, что не хочу мѣшать ихъ уединен³ю и знакомиться съ ними; не хочу даже, чтобы она говорила имъ обо мнѣ, и просилъ ее увѣдомлятъ меня только объ ихъ нуждахъ, не желая знать ничего болѣе. Что принадлежитъ до Калисты, то госпожа Мартень, по нѣжному своему чувству, сама не хотѣла упоминать объ ней безъ необходимости.

   Калиста очень хорошо списывала музыку, но не находила работы: скоро госпожа Мартень принесла ей множество дѣла. Сыскался искусный Докторъ для ея матери, который ходилъ всякой день по два раза и сказалъ, что не возьметъ денегъ до ея выздоровлен³я. Калиста никакъ не могла считать меня причиною такихъ благодѣян³й: я не старался видѣть ее, и не думалъ ничѣмъ заслуживать ея вниман³я. Она знала только, что подлѣ нихъ живетъ молодой человѣкъ; но не слыхала никогда шуму въ моей комнатѣ, и не знала моего голоса. Иногда я слушалъ ее часа три, а Калиста думала, что меня еще не было дома. Мнѣ случилось два раза встрѣтиться съ нею на лѣсницѣ, я прошелъ мимо, не сказавъ ни слова; не могъ видѣть ея лица, потому что она всегда носила покрывало, и не имѣлъ даже никакого любопытства. Вы удивитесь: но такова была въ это время моя сердечная набожность! Воспитан³е, примѣръ родителя, любовь моя къ нему, злодѣйства атеистовъ; вѣра и героическая твердость мучениковъ и добродѣтельныхъ пастырей Религ³и; гонен³е, нѣжнѣйш³я чувства моего сердца все, все питало во мнѣ пламенную ревность Христ³янина. Въ самой арм³и я нашелъ нѣкоторыхъ молодыхъ людей однихъ правилъ со мною; только съ ними дружился, а всѣхъ болѣе любилъ Вилара, товарища моего дѣтства. Онъ всегда увѣрялъ меня въ дружбѣ своей!.. Боже мой! каковы люди!..

   Дельривъ остановился. Горестное воспоминан³е терзало его сердце; онъ закрылъ глаза рукою, и молчалъ нѣсколько минутъ.

   "Такъ (продолжалъ Дельривъ), дерзкая необузданность и гонен³е Христ³анства еще болѣе привязывали меня къ Религ³и. Одна измѣна и вѣроломство любезныхъ мнѣ людей произвели въ душѣ моей ту перемѣну, которая васъ удивляетъ... Вы думаете, можетъ быть, что романическая страсть заставляла меня сидѣть неподвижно въ моей комнатѣ и слушать Калисту? Нѣтъ, въ это время я занимался только чистымъ удовольств³емъ благодѣян³я; одна Христ³янская добродѣтель нещастной матери и дочери трогала мое сердце. Мнѣ сладко было находить въ ихъ разговорахъ доказательства блаженной Вѣры, которыя питали мою собственную. Правда, что воображен³е представляло мнѣ Калисту милою и плѣнительною; но въ этой мысли не было ничего земнаго: такъ воображаютъ Ангеловъ. Всякой вечеръ я тихонько входилъ въ свою горницу, слушалъ молитву Калисты и вмѣстѣ съ нею молился.

   "Олнажды хозяйка сказала мнѣ за тайну, что госпожа д'Армалосъ хочетъ непремѣнно собраться съ силами и черезъ два дня итти къ обѣднѣ, которую служатъ всякое Воскресенье, въ шесть часовъ утра въ погребѣ ея сосѣдки. Госпожа Мартень хотѣла сама итти туда и взялась выпросить позволен³е для меня. На другой день госпожа д'Армалосъ хотѣла испытать силы, и пошла къ одной своей родственницѣ, которая жила не далеко. Растворивъ окно, я увидѣлъ Калисту опять въ покрывалѣ; она надѣла шубу свою на мать и вела ее за руку. Тутъ захотѣлось мнѣ видѣть ихъ комнату: двери ея были растворены въ коридоръ, и служанка прибирала ее. Я вошелъ туда и нарочно сталъ говорить съ служанкою, но между тѣмъ съ сердечнымъ умилен³емъ осматривалъ горестное убѣжище добродѣтели. Двѣ кровати съ ситцовымъ занавѣсомъ стояли рядомъ; больш³я кресла, три соломенные стула, маленькой столъ (гдѣ лежали ноты) и дубовой шкапъ составляли все убранство комнаты. На окнѣ лежали Евангел³е, молитвенникъ и Босеюэтовы проповѣди; между ими стояли маленьк³е песочные часы, сдѣланные (какъ сказала мнѣ служанка), самою Калистою, чтобы во-время давать лекарство. матери. Я смотрѣлъ съ сердечнымъ удовольств³емъ на это милое произведен³е дочерней любви, которое никогда не показывало часовъ свѣтскаго разсѣян³я и дѣлило время на однѣ святыя должности уединеннаго благочест³я и добродѣтельнаго трудолюб³я!... Думая уже вытти изъ комнаты, я увидѣлъ за шкапомъ картину, покрытую зеленымъ стамедомъ, и спросилъ объ ней. Служанка открыла ее, говоря: это портретъ дѣвицы д'Армалосъ. Не могу описать вамъ моего сердечнаго движен³я въ эту минуту! Я самъ никогда бы не открылъ портрета дѣвицы, которая всегда закрывала флеромъ лице свое у была предметомъ моего душевнаго почтен³я и тайныхъ благодѣян³й моихъ!... Разсматривая съ живѣйшимъ любопытствомъ милыя черты, я внутренно укорялъ себя опасною нескромкост³ю, чувствовалъ волнен³е въ сердцѣ, и выходя, запретилъ служанкѣ сказывать даже и госпожѣ Мартень, что я былъ тамъ. Съ этой минуты участ³е мое въ судьбѣ Калисты сдѣлалось еще живѣе, но не имѣло уже прежней невинности, столь пр³ятной и милой, что мнѣ въ самомъ очарован³и любви было жаль ее.

   "Я спѣшилъ купить столовые часы съ звонкимъ боемъ, и поставилъ ихъ у самой перегородки. Мнѣ не хотѣлось сдѣлать песочныхъ часовъ ея безполезными; но они, измѣряя время, не показывали его дневнаго раздѣлен³я. Я сидѣлъ тайно въ своей комнатѣ, когда часы въ первый разъ стали бить и съ восторгамъ услышалъ восклицан³е матери и дочери, обрадованныхъ этою новост³ю; Калиста нѣжнымъ своимъ голосомъ считала ихъ!

   "На другой день въ шестомъ часу я пришелъ къ хозяйкѣ, чтобы итти вмѣстѣ къ обѣднѣ: госпожа д'Армалосъ съ дочерью сидѣли уже въ ея комнатѣ, гдѣ горѣла одна свѣча (потому что на дворѣ было еще темно). Калиста, сидя въ покрывалѣ, сняла только перчатки: глаза мои устремились на ея руки, отмѣнно бѣлыя и нѣжныя. Мать, не смотря на лѣта и жестокую болѣзнь свою, казалась еще прекрасною. Находя великое сходство между ею и портретомъ дочери, я смотрѣлъ на нее съ сердечнымъ удовольств³емъ. Она встала, опираясь на Калисту: я подалъ ей руку. Домъ былъ не далеко: тамъ приняла насъ служанка съ видомъ тайности. Мы сошли внизъ по лѣсницѣ въ глубокой погребъ. Сердце мое наполнилось чувствами благоговѣн³я въ этой мрачной темницѣ, гдѣ гонимая добродѣтель скрывалась отъ развратныхъ людей и бесѣдовала съ Богомъ, какъ въ небесномъ храмѣ и послѣднемъ святилищѣ надежды. Тамъ человѣкъ двадцать стояли на колѣнахъ передъ, маленькимъ олтаремъ, освѣщеннымъ только двумя лампадами. Усерд³е, ревность изображались на лицахъ. Ахъ! какъ величественна казалась мнѣ угнетенная Религ³я, безъ всякаго внѣшняго велелѣп³я, безъ всякой тѣни лицемѣрства! Подлѣ олтаря, на деревянномъ стулѣ, сидѣлъ священникъ и говорилъ проповѣдь на текстъ: братья мой, радуйтесь горестями, утверждающими вѣру вашу!

   "Никогда проповѣди самыхъ краснорѣчивѣйшихъ Христ³янскихъ Ораторовъ не дѣлали такого сильнаго впечатлѣн³я, мы обливались слезами, слушая ревностнаго священника, который всякой день жертвовалъ Религ³и и свободою и жизн³ю. Хотя онъ единственно повторялъ то, что тысячу разъ говорено было другими; но намъ казалось, что мы еще въ первый разъ слышимъ истинное Евангельское учен³е. Всякое слово заключало для насъ велик³й смыслъ, и святая Мораль въ устахъ добродѣтельнаго старца имѣла всю ту силу, которая одушевляла церковное учен³е въ началѣ Христ³янства.

   "Послѣ обѣдни всѣ мы по внутреннему движен³ю сошлись вмѣстѣ; мущины и женщины обнимали и безмолвно поздравляли другъ друга съ сердечнымъ утѣшен³емъ, которымъ они насладились вопреки тиранству. Я проводилъ госпожу д'Армалосъ и дочь ея до ихъ комнаты; цѣлый день не былъ дома, и возвратясь, узналъ отъ хозяйки, что больная, укрѣпленная на нѣсколько часовъ пламеннымъ Христ³янскимъ усерд³емъ, вдругъ ослабѣла, и что Докторъ не магъ скрыть своего страха. Я вошелъ къ себѣ въ комнату и сѣлъ, какъ обыкновенно, подлѣ самой стѣны. Мать говорила съ дочерью. "Какъ спокойна теперь душа моя! сказала она: я исполнила святую должность Религ³и, и довольна. Ты слышала нынѣ святое учен³е церкви, что Христ³янину должно не только терпѣть, но еще радоваться горестями, и считать ихъ въ сей опасной, кратковременной жизни благодѣян³емъ Провидѣн³я. Не горесть ли, о другъ мой! Воспитала въ сердцѣ твоемъ добродѣтель? Я лишилась супруга, но скоро увижусь съ нимъ; оставляю тебя беззащитной, но вотъ есть покровитель невинныхъ: вѣрю Ему, и не дерзаю о тебѣ безпокоиться".... Тутъ Калиста зарыдала; слезы мои текли вмѣстѣ съ ея слезами. Госпожа д'Армалосъ съ непонятною твердост³ю приготовляла дочь свою къ вѣчной разлукѣ съ нею. Въ девять часовъ Калиста слабымъ голосомъ прочитала молитву. Мать сказала, чтобы она помогла ей стать на колѣни. Развѣ вы такъ слабы? съ ужасомъ спросила Калкста. Нынѣ было у меня довольно силъ, отвѣчала больная, и твердымъ голосомъ произнесла: Господи! благослови ее!... Тутъ Калиста страшнымъ голосомъ закричала. Я узналъ, что она лишилась матери... въ горести, съ ужасомъ вскочилъ съ мѣста, ударилъ въ стѣну и громко сказалъ: "я тотчасъ пришлю къ вамъ людей и бѣгу за Докторомъ!".. Ахъ, Господинъ Дельривъ! отвѣчала Калиста трогательнымъ голосомъ... Я бросился въ коридоръ, звалъ къ ней служанокъ, поскакалъ за лекаремъ, привезъ его, и самъ остался въ своей комнатѣ; Калиста еще надѣялась, что мать ея только въ обморокѣ; Медикъ объявилъ ей страшную истину. Вопль ея раздиралъ мое сердце. Госпожа Маршень напрасно звала ее къ себѣ: она хотѣла провести ночь съ мертвымъ тѣломъ. "Мы не можемъ найти священника, сказала Калиста: я вмѣсто его буду здѣсь молиться до утра." Служанка осталась съ нею.

   "Черезъ часъ я услышалъ, что она будитъ ее, и снова застучавъ въ стѣну, сказалъ ей: "вы не однѣ; всю ночь буду молиться съ вами." Ангелъ утѣшитель! отвѣчала Калиста, и не могла говоритъ отъ рыдан³я. Въ самомъ дѣлѣ я не ложился спать, и эта меланхолическая ночь имѣла для меня такую прелесть, которой не могу теперь изъяснить для самого себя. Вмѣсто обыкновенной моей осторожности и тишины, я ходилъ, стучалъ и всячески давалъ знать Калистѣ, что не сплю и раздѣляю съ нею горесть, будучи единственнымъ ея свидѣтелемъ и повѣреннымъ. Вздохи наши соединялись, и мы, не говоря и не видя другъ друга, были вмѣстѣ. Среди ночи и размышлен³й о смерти, трогательная симпат³я сердецъ нашихъ, независимая отъ чувствъ, походила на чистый союзъ духовъ, освобожденныхъ отъ узъ и мечтан³й жизни.

   "Калиста три дни не отходила отъ умершей, а я не выходилъ изъ своей комнаты. Когда наконецъ погребли тѣло, госпожа Шартень, исполняя мое желан³е, предложила ей помѣняться со мною комнатами, чтобы удалиться нѣкоторымъ образомъ отъ ужасныхъ воспоминан³й. Она съ величайшею благодарност³ю согласилась на то, и велѣла сказать, что надѣется лично изъявить мнѣ свою признательность у госпожи Маршень, какъ скоро соберется съ силами. Я душевно радовался мысл³ю, что наконецъ увижу ту, которая была мнѣ уже столь извѣстна и мила; поставилъ въ своей горницѣ клавесинъ, разные хорош³е мёбли, и вошелъ въ ея комнату съ живѣйшимъ чувствомъ умилен³я. Въ ней была уже только одна постеля - Калистина! Она взяла съ собою портретъ, но глаза мои на пустомъ его мѣстѣ видѣли еще изображен³е милой красоты. Я снова разсматривалъ тамъ всѣ вещи, и выдвигалъ всѣ ящики въ надеждѣ найти нѣсколько строкъ руки ея - и съ какою неописанною радост³ю увидѣлъ на окнѣ маленьк³е песочные часы, забытые или лучше сказать, оставленные! Я схватилъ ихъ; клялся, что, они будутъ измѣрять для меня одно добродѣтели и любви посвящаемое время. Я сдержалъ слово, и хотя не могу теперь дорожить ими, однакожь сберегъ ихъ... На другой день ввечеру сердце мое насладилось живымъ удовольств³емъ.. Калиста играла на клавесинѣ, слѣдуя своимъ мыслямъ; выражала не музыкальныя ноты, а чувства своей души, и для меня; выражала горесть, признательность и довѣренность къ моей чувствительности. Она играла до одиннадцати часовъ; встала и подошла къ перегородкѣ. Сердце мое затрепетало: Калиста была подлѣ меня; я слышалъ ея дыхан³е!... Она стала на колѣни - и мы заключили день по обыкновенному: общею молитвою.

   "На другой день меня увѣдомили, что Виларъ подъ судомъ въ Шартрѣ. Хотя мнѣ горестно было разстаться съ Калистою на нѣсколько дней, однакожь, слѣдуя закону дружбы, я немедленно поскакалъ туда и нашелъ способъ спасти Вилара отъ великой опасности; открылъ ему свои чувства къ Калистѣ и намѣрен³е увѣдомитъ о томъ моего отца, какъ скоро увижусь съ нею; наконецъ летѣлъ въ Парижъ..... Но тамъ ужасная перемѣна ожидала меня. Калисты не было уже въ домѣ госпожи Мартень. На другой день по моемъ отъѣздѣ пришли къ ней революц³онные. Комиссары; одинъ изъ нихъ, видя Калисту, сорвалъ съ нее покрывало, и тронутый ея красотою, желалъ быть ея супругомъ. Она съ гордост³ю отвергнула его предложен³е, и такъ раздражила сего злодѣя, что онъ взялъ ее подъ стражу какъ заговорщицу и суевѣрку, доказывая свое обвинен³е тѣмъ, что у нее на столѣ лежалъ крестъ. Невинная Калиста сидѣла въ темницѣ. Я спѣшилъ туда; но она была въ тайно, и никому не позволяли входить къ ней. Одинъ извѣстный мнѣ человѣкъ сидѣлъ въ другой комнатѣ рядомъ съ нею; его обвиняли не въ такомъ важномъ преступлен³и, какъ нещастную Калисту: я вздумалъ требовать свидан³я съ нимъ; получилъ дозволен³е; вошелъ къ заключенному, обѣщалъ ему всячески быть полезнымъ, открылъ свою тайну, вставъ подлѣ стѣны, отдѣлявшей меня отъ Калисты, сказалъ громко: я опятъ съ вами!

   "Боже мой! воскликнула она: вы заключены въ темницѣ!" - Нѣтъ, отвѣчалъ я: но пришелъ сказать вамъ о моемъ возвращен³и, слѣдственно о старан³и вывести васъ отсюда; но знаю только одно вѣрное средство: назваться вашимъ супругомъ. Согласны ли вы на то? - "Можете ли располагать сердцемъ своимъ?" - Я не женатъ. "Хотите ли въ самомъ дѣлѣ руки моей?" - Ахъ! клянусь Небомъ любить васъ до гроба! - "Я на колѣняхъ даю Богу такую же клятву." - О Калиста! супруга моего сердца!.... "Любезный Дельривъ! я твоя навѣки." - Завтра, можетъ быть черезъ часъ ты будешь свободна!......

   "Сказавъ, я хотѣлъ бѣжатъ; но заключенный (именемъ Дюранъ) остановилъ меня и сказалъ: "постойте, государь мой! объявляю вамъ, что естьли вы не освободите меня прежде милой вамъ дѣвицы, то я открою обманъ." Это было для меня громовымъ ударомъ; я остолбенѣлъ отъ изумлен³я и досады; но чувствовалъ, что мнѣ надобно скрыть свое негодован³е на эгоиста, и отвѣчалъ ему съ ласкою: "любезный Дюранъ! можешь ли ты сомнѣваться въ моемъ усерд³и? можешь ли предлагать мнѣ такое жестокое услов³е? - "Могу и долженъ, сказалъ онъ холодно: у тебя много такихъ пр³ятелей, какъ я; имѣя прекрасный случай, хочу имъ воспользоваться." - Могу ли по крайней мѣрѣ надѣяться на твою скромность?- "Я никогда не любилъ дѣлать зла. Выведи меня только изъ тюрмы, и буду увѣрять всѣхъ, что ты при мнѣ женился." - Хорошо, естьли бы ты имѣлъ великодуш³е вѣрить одной моей благодарности: - "Еще лучше соединить мою пользу съ твоею."

   "Нечего было дѣлать, и мнѣ надлежало узнать отъ этова несноснаго человѣка всѣ обстоятельства его дѣла, чтобы просить объ немъ. Я внутренно, проклиналъ его, но рѣшился или умереть или возвратить ему свободу; бѣгалъ ко всѣмъ моимъ друзьямъ и знакомымъ и просилъ, кланялся, и удивлялъ ихъ моею ревност³ю; на другой день возвратился въ темницу, и притворяясь ласковымъ, сказалъ Дюрану, что надѣюсь успѣть въ его дѣлѣ. Онъ проницалъ въ мою душу, и съ коварною усмѣшкою отвѣчалъ мнѣ: о! я не сомнѣваюсь, въ твоей дружбѣ и совершенно покоенъ; а желая наградить тебя за труды, вручаю тебѣ пр³ятную записку у которую подали мнѣ сквозь это отверст³е..... Ахъ! дай скорѣе! сказалъ я. - "Читай и напиши отвѣтъ, но не говори сквозь стѣну, надобно кричать, а это опасно: надзиратели могутъ услышать." Я дрожащею рукою развернулъ это безцѣнное письмо у написанное кровью моей любовницы. Вотъ его содержан³е:

   "Благодарю тирановъ, отнявшихъ у меня чернилицу, потому что я должна. теперь своею кровью написать клятву любить тебя вѣчно. Суди о моихъ чувствахъ: госпожа Мартень въ твое отсутств³е мнѣ все сказала. Знаю, чѣмъ я обязана твоему великодуш³ю, о другъ мой и благодѣтель! и отдаюсь тебѣ навѣки. Что ни будетъ со мною, но сохраню до гроба ту святую дружбу, основанную на добродѣтели и благодарности. Одинъ ты можешь привязывать меня къ жизни; хочу жить единственно для тебя. - Калиста д'Армалосъ."'

   "Я сохранилъ ея торжественную клятву - это письмо, начертанное кровью, и моими слезами орошенное!... Мнѣ надобно собраться съ силами,. чтобы досказать равнодушно эту чудную и горестную истор³ю".

   "Не смѣя, по замѣчан³ю Дюранову, говорить съ Калистою, я въ ту же минуту написалъ нѣсколько строкъ, также моею кровью, постучалъ въ стѣну, услышалъ отвѣтъ, вложилъ письмо въ отверст³е и сталъ на колѣни. Дюранъ засмѣялся и сказалъ: "бѣдный! она не видитъ тебя!" - Но угадываетъ, отвѣчалъ, я и спѣшилъ окончать Дюраново дѣло. Съ меня требовали денегъ: я занялъ 500 луидоровъ, и мнѣ отдали повелѣн³е освободить Дюрана."

   Тутъ Г. д'Орслень, перервавъ истор³ю Дельрива, сказалъ: "Этотъ Дюранъ долженъ быть умной человѣкъ." - Безъ сомнѣн³я, отвѣчалъ Дельривъ: я теперь согласенъ съ вами. Такой умъ или, лучше сказать, такой характеръ должно имѣть въ свѣтѣ. Нѣжность есть обманъ, а великодуш³е глупость. - - Дельривъ продолжалъ:

   "Отославъ къ Дюрану эту бумагу, я спѣшилъ объявить себя Калистинымъ мужемъ и требовалъ ея свободы. Мнѣ обѣщали, но просили еще денегъ. Не зная, гдѣ ихъ занять, я крайне обрадовался пр³ѣзду Вилара, который вызвался найти мнѣ черезъ два дни 15000 франковъ. Сердце мое успокоилось; но вдругъ получаю горестное извѣст³е о болѣзни отца моего, желающаго видѣть меня. Легко можете вообразить отчаян³е любовника! Но должность сына была для меня закономъ. Я послалъ за Виларомъ, отдалъ ему письмо къ Калистѣ, и просилъ его употребить всѣ способы для ея освобожден³я. Онъ клялся мнѣ въ томъ Самимъ Небомъ; я не могъ сомнѣваться въ его дружескомъ усерд³и, но поѣхалъ съ величайшимъ безпокойствомъ; нашелъ батюшку при смерти; открылъ ему свою любовь и получилъ его благословен³е, которое сдѣлало для меня Калисту еще милѣе. Прошло дней восемь въ горести, когда Виларъ увѣдомилъ меня, что злодѣй, бывш³й доносителемъ на Калисту, всячески старается вредить намъ, но что мы имѣемъ основательную надежду освободить ее; что она уже не въ тайной, и что ему дано позволен³е видѣться съ нею. Онъ съ восторгомъ говорилъ о ея достоинствахъ, нѣжности, красотѣ - и прислалъ отъ нее трогательное письмо ко мнѣ.

   Отецъ мой страдалъ еще около мѣсяца, и скончался. Вы знали мою привязанность къ нему, и можете судить о горести нѣжнаго сына?... Но все это время не имѣвъ уже никакого сведѣн³я о Калистѣ, недѣли черезъ три я отправилъ въ Парижъ нарочнаго, который возвратился ко мнѣ съ извѣст³емъ, что она получила свободу и вмѣстѣ съ Виларомъ уѣхала, не извѣстно куда. Такой поспѣшный отъѣздъ удивилъ меня; однакожь я радовался ея свободѣ, воображая, что она писала ко мнѣ, и что ея письма пропали, никакое безпокойное сомнѣн³е не входило въ мою душу. Я спѣшилъ въ Парижъ, развѣдывалъ, и наконецъ узналъ, что Калиста въ самомъ дѣлѣ уѣхала съ Виларомъ, и что онъ живетъ въ деревнѣ Л* близь Шалона. Я поскакалъ туда верхомъ, перемѣняя лошадей на сианц³яхъ; не отдыхалъ ни днемъ, ни ночью, и въ послѣдн³й день Мая, въ 8 часовъ утра, остановился за двѣ мили отъ Л* въ сельскомъ трактирѣ, желая разспросить хозяина, который былъ мнѣ знакомъ. Онъ принялъ меня съ республиканскою гордост³ю, не вставъ съ мѣста и куря свою трубку. Я прежде всего хотѣлъ знать, найду ли Вилара въ Л*? "Нѣтъ, отвѣчалъ хозяинъ; онъ долженъ былъ, по нещастью, ѣхать въ арм³ю. У кого молодая жена, тому горько съ нею разставаться."- Какъ! спросилъ я съ ужаснымъ предчувств³емъ: развѣ Виларъ женился? - "А вы не знаеше?" сказалъ трактирщикъ, положивъ на столъ трубку, и радуясь случаю, разсказывать истор³ю: "онъ освободилъ прекрасную дѣвушку, которая сидѣла въ тюрмѣ, и теперь жена его...." Тутъ я долженъ былъ опереться на столъ: ноги мои дрожали... "Вы конечно устали: сядьте." - Я упалъ на стулъ... "Гражданка Виларъ, продолжалъ трактирщикъ, прекрасна какъ роза. Отецъ ея былъ Гишпанской банкиръ и назывался д'Армалосъ".... Видя блѣдность мою, хозяинъ совѣтовалъ мнѣ выпить стаканъ вина. Тутъ пришло мнѣ на мысль; что Виларъ, можетъ быть у нарочно сказывается Калистинымъ мужемъ для ея безопасности. Я спросилъ, гдѣ онъ женился? - "Въ Шалонѣ, въ присутств³и городскихъ судей; а послѣ гражданка Виларъ (которая, между нами будь сказано, очень набожна) тайно лосылала за священникомъ у чтобы онъ благословилъ ихъ бракъ. Я былъ въ числѣ свидѣтелей." - Гдѣ же теперь... она?.- Осталась въ деревнѣ Л* плакать; бѣдная чрезмѣрно любитъ своегом ужа." - Хочу видѣть ее! сказалъ я, выбѣжалъ изъ дому, и поскакалъ въ ужасномъ волнен³и души моей, увидѣлъ домъ Вилара, отдалъ лошадь свою одному крестьянину и хотѣлъ итти пѣшкомъ. Въ алеѣ встрѣтилась мнѣ служанка, и сказала, что госпожа Виларъ гуляетъ въ рощѣ. Я пошелъ туда, и едва могъ дышатъ. Малѣйшее движен³е приводило меня въ трепетъ: мнѣ вездѣ слышался голосъ вѣроломной женщины... Подходя къ Китайской отворенной бесѣдкѣ, я едва не упалъ въ обморокъ, ибо въ самомъ дѣлѣ услышалъ голосъ Калисты... Онъ уже не имѣлъ прежней для слуха моего пр³ятности, но былъ знакомъ сердцу. Я остановился. "Вы скоро его увидите, говорила служанка: на что грустить и плакать?"- Мнѣ не плакать! сказала Калиста: Боже мой! когда съ нимъ увижусь? Жестокой Виларъ, для чего ты не позволилъ мнѣ ѣхать съ тобою и раздѣлять всѣ опасности! - "Надѣйтесь на Бога, сударыня." - Ахъ! я конечно надѣюсь: что было бы со мною безъ Религ³и? - Лицемѣрка! закричалъ я, и вошелъ въ бесѣдку, гдѣ въ первый разъ увидѣлъ безъ покрывала ту, которую любилъ страстно. Великое сходство ея съ матерью и съ портретомъ, столь памятнымъ моему сердцу, вездѣ увѣрило бы меня, что это Калиста. Она закричала... Я въ изступлен³и подошелъ къ ней и сказалъ: Трепещи, видя во мнѣ непр³ятеля, страшнаго для твоего гнуснаго мужа! Нѣтъ, онъ не умретъ славною смерт³ю, мстительная рука моя должна погубить злодѣя!... Калиста упала въ обморокъ. Помоги ей! сказалъ я испуганной служанкѣ: скажи, чтобы она не боялась слѣдств³й перваго движен³я, которое теперь самъ осуждаю. Нѣтъ, одно презрѣн³е должно быть моею мест³ю! - Сказавъ, я вышелъ изъ бесѣдки, удалился поспѣшно, и съ мертвымъ сердцемъ возвратился въ Парижъ. Злобные тираны сдѣлали для меня отечество ненавистнымъ: я продалъ часть имѣн³я своего, взялъ паспортъ и простился съ Франц³ею. Обманутый и растерзанный предметами нѣжнѣйшихъ чувствъ моихъ, я отказался навѣки отъ любви и дружбы: слѣдственно, по моему мнѣн³ю, отъ добродѣтели. Вѣроломство непостоянной Калисты доказало мнѣ, что Религ³я не исправляетъ сердца, и не имѣетъ никакого вл³ян³я на дѣла и нравы людей. Калиста все еще набожна, не смотря на то, что обманула меня безъ всякаго угрызен³я совѣсти. Естьли Религ³я безполезна, то на что она людямъ?.. Калиста неблагодарна, Виларъ извергъ; но - они щастливы, а я въ отчаян³и, всѣми оставленъ и забытъ!.. Гдѣ же Провидѣн³е?" - Примолви еще, сказалъ Г. д'Орслень, что Якобинцы насъ ограбили и торжествуютъ! - О! я награжу себя за претерпѣнное, говорилъ Дельривъ: полно бытъ легковѣрнымъ; теперь знаю, что думать и какъ жить надобно!

   Нещастный молодой человѣкъ, желая разсѣять себя, путешествовалъ съ мѣсяцъ по дикимъ мѣстамъ Швейцар³и, возвратился въ Лозану къ Господину д'Орсленю, и прожилъ съ нимъ осень и зиму. Г. д'Орслень чрезмѣрно ласкалъ его. Дельривъ удивлялся, что онъ не призываетъ къ себѣ молодаго своего племянника, Эмигранта, который носилъ то же имя, имѣлъ жену, дѣтей и жилъ близь Кадикса въ великой бѣдности. Я былъ всегда его благодѣтелемъ, сказалъ д'Орслень, и люблю его душевно; но теперешнее мое состоян³е не дозволяетъ мнѣ быть ему полезнымъ.

   Между тѣмъ Дельривъ, не смотря на всѣ усил³я оскорбленнаго сердца, не могъ забыть Калисты; не могъ понять такой скорой перемѣны, такого дерзкаго вѣроломства, воображая всѣ подробности связи его съ нею. Иногда онъ перечитывалъ ея письма, и всякой разъ чувствовалъ возобновлен³е досады своей; сердился и бранилъ Религ³ю. Однакожь страсть и гнѣвъ не мѣшали ему воспоминать, что набожность исправила нѣкогда его нравственность, и возвысила добродѣтели; что она до гроба услаждала нещаст³е Госпожи д'Армалосъ, и была радостною надеждою умирающаго отца его. С³и воспоминан³я не обращали его къ добродѣтели, но безпокоили и терзали. Онъ столько ненавидѣлъ ужасы Революц³и, и столько раздраженъ былъ измѣною любовницы и друга, что страстно желалъ утвердиться въ своемъ невѣр³и. Сомнѣн³я Господина д'Орсленя ему ни мало не нравились: безразсудная досада его хотѣла чего нибудь рѣшительнаго - матер³ализма, безбож³я. Уже онъ говорилъ страшнымъ языкомъ атеистовъ, не для того, чтобы такъ думалъ, но единственно отъ желан³я мстить. Читалъ Гоббеса, Спинозу и новыхъ учениковъ его; но скоро бросилъ ихъ, сказавъ господину д'Орсленю, что они грубо лгутъ и противорѣчатъ себѣ. "Доказательства ихъ, говорилъ Дельривъ, такъ неосновательны, что могутъ обольщать только невѣждъ или безразсудныхъ. Единственный способъ избавишься отъ безпокойныхъ предразсужден³й есть слѣдовать страстямъ и жить для ихъ удовольств³й; а противъ Религ³и нахожу я только одно сильное возражен³е: набожность вѣроломной женщины. - "Безъ сомнѣн³я, отвѣчалъ д'Орслень: естьли бы Калиста твоя развратилась постепенно и перестала быть набожною, тогда можнобъ было сказать, что она, оставя Религ³ю, оставила и добродѣтель; но перемѣниться вдругъ, послѣ такихъ священныхъ клятвъ, нагло обмануть своего любовника и благодѣтеля, безъ всякаго угрызен³я совѣсти и вѣря по прежнему учен³ю Религ³и - вотъ ясное доказательство, что набожность не спасаетъ человѣка отъ преступлен³й!" - Такое заключен³е казалось Дельриву неоспоримымъ.

   Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Господину д'Орсленю вдругъ сдѣлался ударъ... Ему пустили кровь; онъ пришелъ въ себя, но не могъ говорить вразумительно я казался весьма безпокойнымъ. Дельривь не отходилъ отъ его постели. Ввечеру больному стало хуже. Будучи въ комнатѣ одинъ съ Дельривомъ, онъ съ великимъ усил³емъ приподнялся, вынулъ ключь, лежавш³й у него подъ головами, и рукою указалъ ему на столѣ ларчикъ. Дельривъ взялъ его и на силу могъ поднять отъ тяжести. Д'Орслень хотѣлъ говорить; но вдругъ глаза его закрылись, и страшныя конвульс³и пресѣкли жизнь... Молодой человѣкъ стоялъ неподвижно и разсуждалъ самъ съ собою: "Онъ любилъ меня, и безъ сомнѣн³я хотѣлъ подарить мнѣ этотъ ларчикъ: для чего же не принять мнѣ дружескаго подарка? Прошло то время, въ которое глупая совѣсть могла бы тревожить меня въ такомъ случаѣ." Дельривъ отнесъ ларчикъ въ свою горницу, заперъ его, и возвратясь скорѣе къ умершему, кликнулъ людей. Призвали еще Доктора; но ему уже не чего было дѣлать. Лозанское Правительство запечатало всѣ вещи покойнаго; а Дельривъ, въ то время, какъ всѣ заснули въ домѣ, открылъ свой таинственный ларчикъ... и нашелъ въ немъ 5000 луидоровъ съ тремя дорогими перстнями. "Какъ! (думалъ онъ) этотъ старикъ имѣлъ такое богатство и назывался бѣднымъ! Теперь его благодѣян³е навсегда предохраняетъ меня отъ нужды. Онъ не сдѣлалъ духовной, боялся смерти, ни чему не вѣрилъ, и любилъ одного себя, так³е люди не думаютъ о томъ, что будетъ послѣ ихъ."..... Но скоро пришло ему на мысль, что у д'Орсленя остался въ бѣдности родной племянникъ; что онъ, можетъ быть, хотѣлъ отдать ему деньги только на сохранен³е, желая доставить ихъ истинному наслѣднику. Напрасно Дельривъ старался удалить с³ю мысль, и говорилъ себѣ: "развѣ я не клялся жить для своего удовольств³я и презирать Мораль, которая дѣлаетъ людей только нещастными? Все умираетъ съ нами. Благоразумно ли жертвовать собою для пользы незнакомаго человѣка? Кто наградитъ меня за такую добродѣтель? совѣсть? но она есть пустое слово для того, кто считаетъ вселенную дѣйств³емъ одного случая, не надѣется и не боится ничего послѣ смерти!" - Дельривъ ободрился, заперъ ларчикъ въ шкапъ и легъ на постелю; но сонъ бѣжалъ отъ глазъ его, и внутреннее чувство не давало ему покоя. Хотя онъ обѣщалъ самому себѣ наградить д'Орсленева племянника и доставить ему часть наслѣдства, но совѣсть не хотѣла съ нимъ торговаться, и еще болѣе терзала его. Отдать что нибудь, думалъ онъ, есть признаться, что не могу спокойно пользоваться всѣмъ. Наконецъ вышедши изъ терпѣн³я, Дельривъ всталъ и зажегъ свѣчу. "Проклятое воспитан³е! я вѣчно долженъ быть глупцемъ!" сказалъ онъ, вынулъ ларчикъ и поставилъ его передъ собою, говоря: "сонъ милѣе золота; не хочу ничего, и какъ скоро разсвѣтаетъ, представлю все въ городской судъ"... Сладк³я слезы покатились изъ его глазъ, и сердце вкусило тихое удовольств³е, Шкапъ былъ еще отворенъ: онъ увидѣлъ песочные Калистины часы, которые въ немъ стояли, и съ умилен³емъ мыслилъ; "я клялся, что вы будете показывать однѣ посвящаемыя добродѣтели минуты; теперь могу смотрѣть на васъ!"... Онъ все еще плакалъ, воображалъ изумлен³е бѣднаго племянника, радость его семейства, и наслаждался во глубинѣ души своей; не хотѣлъ спать, чтобы утѣшаться миромъ совѣсти - рано поутру отвезъ ларчикъ къ главному Лозанскому судьѣ, и объявилъ, что у Г. д'Орсленя есть племянникъ, которому должно отослать это наслѣдство, ввѣренное ему покойникомъ.

   Развратность людей такъ обыкновенна и велика, что поступокъ Дельрива казался рѣдкою добродѣтел³ю. Судья обошелся съ нимъ весьма ласково, и разспрашивая о его обстоятельствахъ, совѣтовалъ ему самому ѣхать въ Гишпан³ю, и вступить тамъ въ торговлю. "У меня есть въ Кадиксѣ хорош³й пр³ятель (сказалъ онъ), банкиръ Меллосъ, котораго увѣдомлю о вашемъ похвальномъ дѣлѣ, и который приметъ васъ дружески. Онъ богатъ, и вы, будучи трудолюбивы, можете съ его помощ³ю сами обогатиться." Дельривъ согласился, и черезъ два мѣсяца отправился въ Гишпан³ю; но чтобы не плыть моремъ, то онъ рѣшился ѣхать черезъ Франц³ю подъ чужимъ именемъ, вычернилъ свѣтлые волосы свои, насурмилъ себѣ брови, поддѣлалъ большое брюхо, взялъ паспортъ на имя Итал³янскаго живописца, и такимъ образомъ сѣлъ въ Дилижансъ съ Швейцарскими купцами и съ молодою прекрасною Эмигранткою, ѣхавшею въ Базель. Швейцары или спали или курили табакъ, а Дельривъ занимался молодою Француженкою, которая отвѣчала ему только да и нѣтъ, и при всякомъ словѣ краснѣлась; однакожь взглядывала на него тихонько и даже умильно. Когда остановились обѣдать, Эмил³я (такъ называлась Француженка) пошла въ садъ, и Дельривъ за нею. Она крайне испугалась, видя себя одну съ мущиною, и въ темной алеѣ; но путешественникъ старался успокоить ее, и говоря съ нею дружески, спросилъ, кто она, и куда ѣдетъ. Эмил³я взглянула на небо, вздохнула и дала ему чувствовать, что боится нескромности молодаго человѣка. Дельривъ божился, что ему 45 лѣтъ. Эмил³я удивилась, но не имѣя уже никакого сомнѣн³я, призналась ему, что она монахиня и не давно ушла изъ Франц³и. Любезная сестра! сказалъ Дельривъ: я достоинъ этой довѣренности, и также открою тебѣ свою тайну: ты видишь во мнѣ Картез³анца. - "Картез³анца! можно ли?" - Только ради Бога не сказывай. - "Ахъ! скорѣе умру, почтенный отецъ, нежели"... Тутъ пришли друг³е люди; но Эмил³я съ сей минуты смотрѣла на Дельрива съ благоговѣн³емъ, какъ на святаго человѣка; онъ казался ей не только почтеннымъ, но и милымъ. - Дорогою надобно было ночевать въ трактирѣ. Дельривъ, пользуясь совершенною довѣренност³ю Эмил³и, выбралъ ей маленькую комнату подлѣ своей. Она сказала ему, что въ первый разъ заснетъ покойно, надѣясь на его защиту. Въ два часа Дельривъ всталъ и вошелъ къ ней съ дурнымъ намѣрен³емъ. Ночная лампада освѣщала невинную и неосторожную Эмил³ю. Она спала глубокимъ сномъ, украшенная для глазъ молодаго человѣка тишиною, спокойств³емъ, а всего болѣе невинност³ю. Все показывало въ ней привычку скромной стыдливости и трогательнаго благочест³я: она спала одѣтая, сложивъ обѣ руки на груди, и держала въ правой больш³я четки. Дельривъ, видя въ чертахъ ея любезное изображен³е сердечной кротости, почувствовалъ умилен³е добродѣтели. "О невинность! думалъ онъ: смотря на тебл, могу желать единственно твоей безопасности! Самая легковѣрность твоя должна быть тебѣ защитою!" Дельривъ вздохнулъ, и въ комнатѣ своей черезъ нѣсколько минутъ закрылъ глаза съ такимъ же душевнымъ спокойств³емъ, какимъ наслаждалась Эмил³я.

   На другой день онъ увидѣлъ ее съ пр³ятнымъ чувствомъ, и долженъ былъ улыбнуться, когда Эмил³я сказала ему: "почтенный отецъ! вы берегли меня какъ Ангелъ хранитель, и я заснула въ минуту!" Разставаясь съ нею, онъ подарилъ ей 20 луидоровъ и совѣтовалъ не вѣрить Картез³анскимъ монахамъ въ свѣтскомъ платьѣ. "Ахъ! всякой день буду за васъ молиться Богу!" сказала она.... Перебирая больш³я четки (отвѣчалъ Дельривъ), съ которыми ты спишь по ночамъ.... "А какъ вы это знаете?" - По откровен³ю во снѣ. - "О святой человѣкъ!" воскликнула съ удивлен³емъ простодушная монахиня.... Прости, любезная Эмил³я! сказалъ Дельривъ: дай Богъ, чтобы ты навѣки сохранила невинность души своей! Прости!.... Эмил³я, вмѣсто отвѣта, вынула изъ кармана четки, сложила руки и бросилась на колѣни со слезами. Тронутый Дельривъ взглянулъ на нее съ нѣжною чувствительност³ю, и спѣшилъ удалиться.

   Онъ благополучно проѣхалъ черезъ Франц³ю, и въ концѣ ²юня былъ уже въ Кадиксѣ. Банкиръ Меллосъ принялъ его въ загородномъ домѣ своемъ со всѣми знаками дружбы: ибо онъ любилъ добродѣтель, а Лозанск³й судья описалъ ему великодушное безкорыст³е молодаго человѣка. Меллосъ предложилъ ему мѣсто въ конторѣ своей съ большимъ жалованьемъ; сверьхъ того взялъ его деньги, чтобы самымъ выгоднымъ образомъ употребить ихъ въ торгъ. "Что касается до молодаго д'Орсленя, сказалъ онъ, то я лучше всѣхъ могу васъ объ немъ увѣдомить, зная его лично. Онъ живетъ въ Альжезирасѣ, въ 15 миляхъ отсюда. Надобно, чтобы вы сами объявили ему щастливую перемѣну его судьбы, имѣя право на такое удовольств³е. Между тѣмъ я долженъ ѣхать въ Мадритъ за нѣкоторымъ важнымъ для моего семейства дѣломъ, и недѣли черезъ три мы увидимся."

   Меллосъ, одинъ изъ богатѣйшихъ банкировъ въ Кадиксѣ, былъ вдовецъ, имѣя только одну дочь, лѣтъ осьмнадцати, именемъ Зейму, пр³ятную лицемъ, любезную, но вѣтреную и романическую. Надзирательница ее, старая женщина, хотѣла болѣе нравиться ей, нежели смотрѣть за нею. Зейма живо почувствовала любезность молодаго француза и не думала скрывать своего нѣжнаго расположен³я, Дельривъ, начиная уже забывать Калисту, съ удовольств³емъ примѣтилъ его; но уѣхалъ въ Алькезирасъ, не имѣвъ еще времени подумать о слѣдств³яхъ сей новой склонности.

   Альжезирасъ есть маленькое приморское мѣстечко, не далеко отъ Африканскихъ береговъ. Въ семъ уединен³и Дельривъ нашелъ молодаго д'Орсленя, живущаго въ хижинѣ съ прекрасною женою и съ тремя милыми дѣтьми. Боже мой! думалъ онъ, видя с³е любезное семейство: какъ могъ покойный дядя ихъ лишить себя добровольно щаст³я, которое сама Натура предлагала ему? Что пользы быть эгоистомъ? Онъ не наслаждался своимъ богатствомъ, жилъ въ одиночествѣ, и умеръ въ мучительномъ раскаян³и!

   Дельривъ съ восторгомъ исполнилъ свое поручен³е; радовался щаст³емъ добрыхъ сердецъ и наслаждался ихъ живѣйшею благодарност³ю

   Д'Орслень на другой день по