Григорьев Сергей Тимофеевич - Малахов курган

. Он читает...

   - Отлично!

   Корнилов постучал в дверь адмиральской каюты.

   - Входите! А! Это вы, Владимир Алексеевич? Очень хорошо-с? Признаться, я ждал вас. Ну, что в армии? Видели светлейшего? Что он изволит? Садитесь...

   На полу около Нахимова лежал целый ворох развернутых газет.

   - На горах чертовски холодно...

   - Камбуз погашен. Горячего чаю я не могу вам предло-жить...

   - Я выпил бы вина.

   - Зачем вас звал светлейший?.. Да вы садитесь.

   - Дайте размять ноги. Не люблю ездить в седле! Корнилов начал ходить по небольшой каюте: пять шагов

   туда, пять шагов назад.

   - Светлейший, мне кажется...- Корнилов не сразу нашел подходящее выражение.- На него повлияло неудачное дело... Он нравственно и умственно разбит.

   - Ну еще бы! В семьдесят лет это, знаете-с...

   - При чем тут лета! Суворов в семьдесят лет перешел Альпы!

   - Следовательно, Меншиков не Суворов. Только и всего-с. Так что же теперь собирается делать наш полководец?

   - Он отдал приказ идти на Мекензиеву гору и послал туда Тотлебена.

   - Это зачем-с?

   - Посмотреть, как армия может там укрепиться.

   - Знаете, нам надо ждать завтра гостей с Северной сто-роны. Что ж, встретим горячо. Какие же распоряжения сделал на этот случай князь?

   - Он приказал потопить на рейде корабли, чтобы прегра-дить неприятельскому флоту доступ в бухту...

   - Видали подлость?! - воскликнул Нахимов, вспыхнув, но тут же погас и, улыбаясь, прибавил: - А впрочем-с, разумно, хотя этого я не ждал-с!

   Нахимов поднялся и достал из стенного шкафчика засмо-ленную бутылку и два высоких тонких стаканчика.

   - Настоящий амонтилиадо из Лондона. Испанские вина надо покупать в Англии - берёг для случая...

   Отбивая осторожно смолу с горлышка, Нахимов спросил:

   - Скажите, армия и точно пошла на Мекензиеву гору?

   - Какое там! Валом валит в город... Завтра армия к вечеру будет в Севастополе. Я остаюсь при первом своем намерении. Я послал Стеценкова: приказал морским батальонам немедля идти сюда и разойтись по кораблям.

   - Далыпе-с?

   - Флот выйдет в море. Мы примем бой. Лучше погибнуть в открытом бою!

   - Что ж, обсудим ваш проект еще раз.

   - Ах, мы уже обсуждали! И, кажется, Павел Степанович, вы со мной во всем были согласны...

   - Не совсем-с! Если вы поднимете сигнал "Командую флотом", я вам подчинюсь. Истомин, Новосильский тоже... Мы все с вами, мой друг... То, что говорено между нами, я исполню свято.

   - Я не сомневаюсь в вас, адмирал. В командирах кораблей тоже...

   - И в командах - следует прибавить-с! А это десять тысяч человек! Что такое флот? Корабли? Нет! Не одни корабли - флот в людях. Тридцать - сорок кораблей можно построить в год, два года, а людей мы воспитываем вот уже тридцать лет-с! Потопить несколько кораблей - это еще не беда-с, а похоронить в море вместe с людьми дух Черноморского флота - это уж совсем другое дело-с! Это беда-с!

   Корнилов приложил кончики пальцев к вискам. Нахимов продолжал:

   Пора нам перестать смотреть на матросов как на кре-постных крестьян, а на себя - как на помещиков. Матрос на флоте - все-с! Он и на верную смерть пойдет, если ну-жно.

   - Все это вы говорите кому угодно, а не мне, Павел Степанович! Все это я знаю и с вами согласен.

   - Почему же-с! Я с вами, как с самим собой, говорю. Я не говорю "БЮЛ" а "нам". И мне жалко корабли, но жальче людей. Нам всем нужно понять: матрос - главный двигатель на корабле. Матрос управляет парусами, он же наводит орудия; матрос, если нужно? бросится на абордаж. Все сделает матрос, если мы, начальники, не будем эгоистами, ежели не будем смотреть на службу как на средство удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных - как на ступень своего воз-вышения. Матросы! Их мы должны возвышать, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбивы, а действи-тельно служим Отечеству! А корабли? Мы их построим.

   Корнилов терпеливо выслушал горячие слова Нахимова.

   - Все это я знаю, Павел Степанович, и вполне разделяю. А что скажут в армии? В армии тоже люди. Вот Меншиков уложил на Альме, пожалуй, пять тысяч человек. Солдаты ска-жут: "А что делал флот? Бонами загородился, когда нас анг-личане с кораблей громили!"

   И пусть скажут. Флот свой долг исполнит. Все увидят... Без театральных эффектов-с! Вы не забудьте еще, что скажет нам князь. Его нельзя скинуть со счетов... Мы вытянемся из бухты на рейд, он скажет: "Флот взбунтовался, пали!" Вы поручитесь за то? что мы не получим с береговых батарей чугунные гостинцы?

   - Я надеюсь убедить князя. Мне важнее увериться в по-лном единодушие флагманов и капитанов. Я соберу сегодня у себя всех... скажем, в восемь утра. И вас прошу быть... Станете ли вы меня оспаривать на совете?

   - Я буду молчать-с... Вам, однако, надо бы хорошенько поспать. Вы в лихорадке... Команды наэлектризованы... Такие решения, как ваше, надо принимать хладнокровно и с ясной головой. У вас есть еще три часа времени. Советую вам отдохнуть!

   - Спасибо за совет. Я так и сделаю... Итак, в восемь часов в штабе.

   - Есть!

   Они чокнулись и выпили по бокалу золотистого вина. Прощаясь, Корнилов удержал в своей руке руку Нахимова:

   - Вы верите мне, что мною руководит не честолюбие, а любовь к отечеству и долг службы?

   - Верю-с! - ответил Нахимов, крепко пожимая руку Кор-нилову.- Вам я верю вполне!

   Но Корнилов почуял почти неуловимое движение руки На-химова: как будто он хотел ее освободить из дружеской руки.

   - Поверьте мне, Павел Степанович, может быть гораздо хуже. Вы правы: матросы наэлектризованы. Это заряженная лейденская банка... С ней надо обращаться осторожно. А то вдруг...

   - Что - вдруг?

   - Вдруг матросы откажутся топить корабли, да и влепят с "Трех святителей" "Громоносцу" залп всем бортом! Что тогда?

   - Тогда? В крюйт-камере "Громоносца" тысяча пудов по-роха. Пароход взлетит на воздух вместе с князем. Но этого не будет. Это вздор-с! Этого я не позволю-с!

   - Итак, я жду вас к себе ровно в восемь часов.

   - Да. Постарайтесь соснуть, мой друг.

  

  

  

  

   Во флоте считалось одинаково недопустимым опоздать про-тив назначенного времени и явиться раньше. И то и другое признавалось грубым нарушением служебного этикета. Поэтому и ту самую минуту, когда на рейде пробили склянки и на кораблях раздалась команда "На флаг!", когда в служебном помещении прокуковала восемь раз кукушка, к морскому штабу с разных сторон одновременно явились флагманы, адмиралы и капитаны кораблей.

   Корнилову так и не удалось уснуть: он едва успел, разбудив дежурного писаря, продиктовать и разослать приглашение на военный совет, затем пришлось сделать кое-какие распоряже-ния, чтобы закончить приготовления к выходу флота в море. Адмирал успел только на полчасика прилечь на жестком клеенчатом диване с подушкой, принесенной стариком Могученко.

   Приглашенные расселись вокруг большого стола, покрытого зеленым сукном с золотой бахромою. Со стен смотрели портре-ты русских адмиралов с Петром Великим во главе.

   Корнилов объявил, зачем он созвал совет:

   - Я пригласил вас, господа, чтобы принять решение с общего согласия, что делать флоту среди обстоятельств, вам известных. В сражении на Альме армия понесла поражение и движется частью на Северную сторону, а главной массой -через Инкерманский мост, и уже сейчас первые колонны вос-ходят на Сапун-гору, чтобы затем спуститься в город. Непри-ятель, ничем не удерживаемый, может распространиться к вы-сотам Инкермана. Атакуя Северное укрепление, неприятель может одновременно открыть действия с высот по эскадре адмирала Нахимова и принудить наш флот переменить свою позицию. Перемена позиции облегчит неприятельскому флоту доступ на рейд. Если в это время армия союзников овладеет Северным укреплением, ничто не спасет Черноморский флот от гибели или позорного плена. Что же нам надлежит делать? Я полагаю, мы должны выйти в море и атаковать неприятель-скую армаду. При успехе мы, уничтожив флот противника, лишим армию союзников возможности получать подкрепление и продовольствие. В крайнем случае мы сцепимся с против-ником, пойдем на абордаж и, если не одолеем, взорвем корабли, с которыми сцепились. Тем самым мы не только отстоим честь русского флота, но и спасем родной город и порт. Неприятель после этого будет обессилен гибелью своих кораблей и не решится атаковать с моря береговые батареи Севастополя. А без помощи флота неприятельская армия не овладеет городом. Войска наши укрепятся и продержатся до прихода под-креплений.

   Слушая Корнилова, все поглядывали то на него, то на адмирала Нахимова. Последний сидел в кресле ссутулясь. Опустив голову на грудь, он смотрел на Корнилова исподлобья неподвижным взглядом; светлые глаза его светились добротой.

   Корнилова все привыкли видеть подтянутым, вылощенным, с безукоризненным пробором волос, с надменным стальным взглядом, с приподнятыми плечами и подтянутым животом, в чем отчасти сказывалось искусство портного, а в целом обна-руживалась столичная выправка блестящего светского генера-ла. И говорил он, чуть-чуть картавя, на гвардейский петер-бургский манер. Сегодня он не успел побриться, и весь туалет его ограничился обливанием головы холодной водой. Красные от бессонной ночи глаза, сероватые, небритые щеки... Корнилов казался постаревшим, обрюзгшим. От легкой хрипоты упавшего голоса пропала манерность речи. В общем, Корнилов сделался проще, понятнее и ближе всем...

   Когда он умолк, настало тягостное молчание. Но Корнилов по угрюмым, темным лицам понимал, что молчание вовсе не выражает общего согласия с его смелым до отчаянности пред-ложением. Корнилов остановил свой взгляд на лице адмирала Панфилова. Обрамленное серебряными седыми волосами, ро-зовое лицо адмирала показалось Корнилову неприятным. Глаза Панфилова светились добродушной усмешкой, губы его что-то шептали.

   - Вы что-то хотите сказать, Александр Иванович? - резко спросил Корнилов.

   - Если вам угодно, Владимир Алексеевич, я позволю себе задать несколько вопросов, не касаясь существа вашего пре-красного прожекта. Мне и другим, полагаю, следует знать вот что. Вы виделись с его светлостью, и, стало быть, военный совет созван вами с согласия или по приказанию командующего всеми морскими и сухопутными силами в Крыму. Вы, началь-ник морского штаба, имеете на то право. И тогда это военный совет...

   - Нет,- ответил Корнилов,- князь не поручал мне со-звать совет и не знает о нем. Почин мой, и предложение мое.

   - В таком случае,- продолжал Панфилов,- здесь не во-енный совет, и мы можем высказываться свободнее, без рег-ламента. А то, я вижу, все крепко заперли рты на замок.

   - Что бы вы еще хотели спросить, Александр Ивано-вич? - бросил Корнилов, не скрывая раздражения.

   - Еще? - Панфилов окинул взором собрание.- Я не вижу здесь старшего из адмиралов, Михаила Николаевича Станю-ковича. Он с князем хорош. Они люди одного возраста и оди-наковых взглядов. Станюкович косвенно представлял бы здесь его светлость. Приглашен ли Станюкович на это собра-ние?

   - Нет,- ответил Корнилов.- Я не пригласил адмирала Станюковича. Здесь собраны мною только строевые начальни-ки. Станюкович - командир порта.

   - Я вас понимаю, Владимир Алексеевич: командир по-рта,- должность нестроевая. Но мы прекрасно знаем, что адмирал Станюкович не прочь занять строевую долж-ность...

   Улыбка пробежала по всем лицам. Один Нахимов не улыбнулся.

   - Да вот и он сам! - проговорил Панфилов, протягивая руку к двери приветственным жестом...

  

  

  

  

   Все взоры обратились к распахнутой двери.

   Станюкович остановился в дверях, держась широко рас-ставленными руками за косяки и упрямо нагнув голову.

   То ли он опасался, что, увидев его, адмиралы и капитаны кинутся в испуге бежать, и загораживал путь к бегству, то ли готовился прыгнуть к столу и хотел оттолкнуться от косяков, то ли ему нужно было держаться за косяки, чтобы сохранить устойчивость. Вернее всего, последнее, ибо когда он двинулся к столу, то промолвил, подмигивая самому себе:

   - Чертовская качка! Крен, пожалуй, градусов тридцать. Ох!

   Очевидно, в это мгновение сильно поддало волной, палуба ускользнула у него из-под ног, и адмирал, нацеливаясь на свободные кресла у стола, побежал, проворно семеня ногами, но не попал в кресла, промчался прямо в угол и плюхнулся у окна на стул.

   - Я не стану вам мешать, господа, хотя я все знаю! Продолжайте! Но я вас должен предупредить, Владимир Алек-сеевич...- Станюкович погрозил Корнилову пальцем,- я не позволю красть казенное имущество. Что это за безобразие? Это вы приказали шлюпочному мастеру Мокроусенко, чтобы он отдал весь лес, доски, брусья инженеру Тотлебену? Вы думаете, вам все позволено? Если бы я был флагманом, я сейчас при-казал бы повесить Мокроусенко на рее. А вас, мой ангел, под суд! В двадцать четыре часа! По законам военного времени. Что у нас: порт или кабак?

   Корнилов ответил, сдерживая гнев:

   - Я не отдавал никакого приказания Мокроусенко и ни-чего не знаю...

   - Не знаете, а лес вывезли. Боже мой, лес, выдержанный в сушильнях двенадцать лет!

   Нахимов встал с места и обратился к Станюковичу:

   - Михаил Николаевич! Виноват я. И Мокроусенко не воль-ничал. Я обратился к Ключникову, не желая нарушать ваш сон.

   Ключников как капитан над портом имел право приказать шлюпочному мастеру. Что до леса, то вам придется отдать все ваши запасы - это необходимо. Светлейший вам прикажет. Ключникова вы можете предать суду - он вам подчинен.

   - И предам! А Мокроусенко повешу! У меня еще найдутся на складе два столба с перекладиной! Но от вас не ожидал, Павел Степанович! И вы против меня? Ах!..

   Станюкович закрыл рукой глаза и всхлипнул, потом встал, окинул собрание мутным взглядом, твердою походкой напра-вился к двери и плотно прикрыл ее за собой.

   Станюкович исчез так же внезапно, как и появился. При-ключение это развеяло угрюмое настроение и развязало языки. Сразу пожелали высказаться несколько человек. Капитан пер-вого ранга Зарин получил слово первым.

   - Всей душой присоединяюсь к предложению Владимира Алексеевича. Оно продиктовано порывом благородного сердца. Но выполнимо ли то, что предлагает любимый всеми нами и командами адмирал? Мы думали об этом в последние дни. Неприятель внимательно следит за входом в бухту. Допустим, что все-таки с помощью пароходов мы вытянемся ночью в море и успеем до появления противника построиться. Но в море нас может застигнуть штиль. И неприятель одними пароходами, не пуская в дело парусные корабли, разгромит нас. Иное дело, если б задул крепкий зюйд-ост. В шторм от зюйдовых и остовых ромбов мы прекрасно бы справились с противником. Но можно ли ждать такого ветра? Мы знаем, что скорее возможен норд-ост. Да и ждать нельзя: если мы не выйдем в море сегодня или завтра, выход теряет смысл. Завтра неприятель может появить-ся и с суши и с моря у Севастополя...

   - Что же вы нам предлагаете со своей стороны, Аполли-нарий Александрович? - спросил Корнилов.

   - То, что я уже высказывал вам в частной беседе: надо пожертвовать несколькими старыми кораблями и, затопив их поперек бухты, загородить вход в рейд. Мы сохраним порох, орудия и главное - людей для обороны города. Матросы будут сражаться на батареях так же, как на борту корабля...

   Раздались громкие неодобрительные возгласы.

   - Это невозможно! - воскликнул Корнилов.

   Однако он видел, что, несмотря на голоса возмущения, единодушного решения ему не добиться. Нахимов молчал.

   - Считаю дальнейшее обсуждение излишним! - отрывисто и сухо заявил Корнилов.- Готовьтесь к выходу. Будет дан сигнал, что кому делать... Я отправляюсь к Меншикову...

   Совещание закончилось. Адмиралы и командиры кораблей покинули штаб. Корнилова на выходе встретил лейтенант Стеценков и передал приказание Меншикова: обратить все сред-ства - пароходы и гребные суда - на перевозку войск с Се-верной стороны на Городскую...

   - Светлейший прибыл?

   - Да, он отправился на "Громоносец",- ответил Сте-ценков.

   - Я еду к нему. Прошу вас следовать за мной. Меншиков встретил Корнилова насмешливо и ответил на его

   приветствие:

   - С добрым утром, адмирал. Я слышал, у вас военный совет? Что ж у вас там говорили?

   - Одни хотят, в том числе и я, выйти в море. Другие предлагают затопить корабли.

   - Последнее лучше. И я вам то же приказал.

   - Я этого не сделаю!

   Серое лицо Меншикова озарилось гневом.

   Ну, так извольте ехать в Николаев, к месту своей служ-бы. Я обойдусь без вас... Лейтенант,- обратился Меншиков к Стеценкову,- поезжайте к Станюковичу и пригласите его ко мне...

   - Остановитесь! - воскликнул Корнилов.- Это самоубий-ство, то, к чему вы меня принуждаете... Покинуть Севастополь, окруженный врагами,- это выше моих сил... Я готов повино-ваться вам!

  

  

  

  

   Вечером на бульваре, как всегда, играла музыка. Сегодня очередь была за сводным оркестром Черноморского флота. Большой оркестр едва умещался на открытой эстраде. Маль-чишки, музыкантские ученики, держали перед оркестрантами раскрытые ноты: изображать подставки для нот было для уче-ников первой ступенью в обучении музыке. Один из мальчишек все время, пока играли пьесу, держал, стоя на краю эстрады, картон с большой цифрой, показывая публике номер програм-мы. Сбоку эстрады приколотый гвоздиками листочек извещал, что сегодня концерт состоит из произведений Глинки. Первым номером шла увертюра к "Руслану". Капельмейстер, вооду-шевленно взмахнув руками, начал увертюру "Руслана" в бе-шеном, ускоренном темпе. Четыре баса геликона ухали в лицо

   музыкантского ученика, стоявшего перед ними с раскрытой тетрадью нот, с такой силой, что мальчишка вздрагивал, вы-таращив от испуга глаза.

   Стремительная, живая музыка "Руслана" вполне отвечала тому, что творилось в городе и на рейде. По улицам носились казаки, развозя приказания. На углах собирались оживленные, говорливые кучки жителей, окружая офицеров - свидетелей Альминского боя. Кое-где у домов стояли мажары, нагружен-ные скарбом обывателей. В одном месте возы нагружали, вы-брасывая узлы из распахнутых окон. В другом - вещи и рух-лядь таскали обратно в дома. В третьем - извозчики бранились с хозяевами скарба, требуя одного из двух: или ехать немедля, или разгружать возы. Это походило на большой пожар, когда люди не знают, что делать, и мечутся, то решаясь бросить дом, то окрыляясь надеждой, что огонь утихнет и не тро-нет их.

   На горе непрерывно вертелся телеграф, разговаривая с ко-раблями на рейде. Корабли переговаривались друг с другом, помахивая крылышками семафоров. На мачтах взвивались и падали гирлянды пестрых сигнальных флажков. По рейду сно-вали шлюпки, баркасы. К лестнице Графской пристани то и дело приваливали вельботы, тузики, четверки, ялики. Оза-боченные флотские офицеры, не дав лодке пристать, выска-кивали на лестницу и прытко взбегали по ней через две сту-пеньки. Другие сбегали вниз и прыгали в лодки, чтобы в то же мгновение отчалить. На кораблях заливались дудки боцманов. Матросы ходили на шпилях и, налегая грудью на вымбовки, выкатывали якоря. Пароходы дымили, изредка покрикивая, брали корабли на буксир, и грузные громады обескрыленных кораблей приходили в медленное движение. С Северной сто-роны, буксируемые гребными судами, плыли шаланды, нагру-женные людьми, конями, повозками, направляясь к Пересыпи, в верховье Южной бухты. У гранитных стенок адмиралтейства стояли барки. Матросы в парусиновых бушлатах проворно бе-гали по сходням, вынося на плечах по одному из раскрытых дверей мешки с чем-то или по двое таская тесовые ящики с веревочными ручками.

   С одних кораблей что-то сгружали в пришвартованные к борту баржи, на другие что-то нагружали с лодок и шаланд. Между Николаевской и Александровской батареями поперек Польшей бухты с лодок ставили зачем-то вехи из шестов с "махалками" на концах. Вехи качались, размахивая метлами. Изумрудная вода бухты пенилась толчеей беспорядочных мелких воли, поднятых колесами пароходов и веслами бесчислен-ных лодок.

   На верхней аллее бульвара шло непрерывное движение народа в обе стороны. Пятна дамских нарядов пестрели среди пехотных и кавалерийских мундиров. Около оркестра толпи-лись молодые флотские офицеры, оживленно разговаривая.

   Оркестр смолк, окончив увертюру. Из кучки флотских офи-церов раздались жидкие аплодисменты. Капельмейстер, сняв фуражку, поклонился. Мальчишка перевернул картон и пока-зал "No 2": по программе следовал "Марш Черномора". Из толпы моряков вышел мичман с фуражкой, сдвинутой "по-на-химовски" на затылок. Подойдя к оркестру, мичман что-то крикнул капельмейстеру. Тот в ответ развел руками.

   Моряки зашумели:

   - Кошут! Марш Кошута!

   У музыкантского помоста собралась толпа. Дамы рукопле-скали, поддерживая требование моряков. Капельмейстер со-гласился уважить желание слушателей и громко крикнул му-зыкантам:

   - Марш Кошута!

   Мальчишка убрал "No 2". Живые пюпитры с видимой охо-той свернули нотные тетради и опустили руку: все оркестры Черноморского флота знали марш Кошута наизусть и не нуж-дались в нотах.

   Оркестр в сто медных глоток выдохнул одной грудью мо-гучий аккорд под пушечный грохот больших барабанов.

   И на фоне этого взрыва звуков, похожего на вопль разъ-яренной толпы, маленькие барабаны начали отбивать такт бег-лого шага. К барабанам пристали флейты и рожки; догоняя барабанщиков и флейтистов, ринулась вслед маршу, похожему на огненный венгерский танец, вся громада оркестра.

   Толпа около оркестра возрастала. Раздавались отдельные выкрики и вспышки "ура".

   За час до спуска флага бульвар быстро опустел, и оркестр, сыграв последнюю пьесу над безмолвными аллеями, сложил ноты. Музыканты построились и с учениками впереди беглым шагом пошли к пристани и расселись по баркасам кораблей.

   Графская пристань напоминала в этот вечер подъезд боль-шого столичного театра после окончания спектакля: шлюпки стояли борт к борту у лестницы в два ряда; моряки толпились на лестнице, поджидая шлюпки со всех кораблей; вестовые выкрикивали названия кораблей наподобие того, как у театра вызывают карету:

   - Шлюпка "Флоры"!

   - Здесь!

   Гичка "Селафаила"!

   - Здесь!

   Офицеры садились в лодки и поспешно отплывали к своим кораблям. Пристань обезлюдела.

  

  

  

  

   В шесть часов на корабль "Ростислав" прибыл адмирал Корнилов. Под клотиком грот-мачты развернулся адмиральский флаг. Адмиральские флаги на других кораблях показывали, что все флагманы находятся на рейде, на борту своих кораблей. Князь Меншиков держал флаг на пароходе-фрегате "Громоносец".

   На всех кораблях скомандовали: "К спуску флага!"

   Команды кораблей выстроились на шкафутах, офице-ры - на шканцах. На больших кораблях оркестры начали иг-рать гимн "Коль славен", на прочих кораблях горнисты играли зорю. Все обнажили головы. Флаги на всех кораблях медленно опустились. Под клотики взвились топовые огни.

   После спуска флага Корнилов вызвал семафором на "Ро-стислав" командиров кораблей "Три святителя", "Уриил", "Селафаил", "Варна", "Силистрия", фрегатов "Сизополь" и "Флора".

   На флоте и матросы и офицеры внимательно читали сиг-налы адмиральского корабля, и все поняли, что перечень вы-званных капитанов означает корабли, назначенные к затопле-нию. Все команды высыпали на палубы. Офицеры толпились на шканцах.

   От обреченных кораблей отвалили капитанские вельботы и направились к "Ростиславу". Еще не собрались на флаг-манский корабль все вызванные командиры, как с "Громоносца" подали сигналы: светлейший требовал к себе Корнилова и Нахимова.

   Они, прибыв одновременно, встретились на трапе "Громоносца" и обменялись рукопожатием. Меншиков встретил их в адмиральском салоне и, отослав адъютанта, пригласил в ка-бинет, где на столе горели свечи. Пригласив гостей сесть, светлейший плотно притворил дверь и заговорил почти шепотом:

   - Извините, я простудил горло и не могу говорить громко. Ну, как дела, Владимир Алексеевич? Приказ объявлен?

   - Я вызвал только что капитанов к себе на корабль, чтобы объявить приказ вашей светлости,

   - Да, да... приказал...

   Корнилов и Нахимов приблизили головы, чтобы лучше слы-шать шепот Меншикова, и оба смотрели ему в глаза. Бегая взором с одного лица на другое, Меншиков хрипло зашеп-тал:

   - Говорят, что приказ, исходящий от моего лица, может быть не исполнен. Не лучше ли будет, Владимир Алексеевич, если вы объявите приказ от себя, как бы и почин был ваш, совершенно исключая мое имя...

   Оба адмирала в изумлении отшатнулись и выпрямились. Корнилов застыл на мгновение, собираясь с мыслями. Нахимов ответил Меншикову первый.

   - В Черноморском флоте нет изменников делу,- громко заговорил Нахимов.- Бунт перед лицом неприятеля вздор-с! Кто вам это мог сказать-с?

   Меншиков перевел взгляд на Корнилова и пролепетал:

   - А вы, Владимир Алексеевич, согласны с адмиралом?

   - Возможно ли нарушение дисциплины? Не скрою от вас: ваша мысль о необходимости затопления старых кораблей, с чем я имел печальную необходимость согласиться, широко распространилась. Виноваты в том не я, не Павел Степанович, а Станюкович - ему изволили сказать вы сами, а он болтал направо и налево, не стесняясь присутствия нижних чинов. И он-то, вероятно, теперь вас осведомил, ваша светлость, что на флоте неспокойно.

   Меншиков, подтверждая догадку Корнилова, вздохнул и возвел глаза к потолку каюты.

   - В этом Станюкович прав: и команды неспокойны, да и офицеры, особенно молодежь... Зачем на "Три святителя" грузили сегодня снаряды?

   Корнилов ответил, глядя сурово в глаза Меншикову:

   - Снаряды приняли по моему приказанию, отданному еще до вашего приказа о затоплении. Я но отменил приказания. На "Трех святителях" особенно неспокойно: команда и сейчас уверена, что мы выйдем в море. Если б я отменил приказ принять снаряды, матросы поверили бы, что корабль обречен, и наверняка бы взбунтовались... Ваша светлость, еще не поздно. Вы можете отменить приказ о затоплении,- мягко и проси-тельно закончил Корнилов.- Приказ еще не объявлен.

   На сером лице Меншикова проступил румянец. Он посмот-рел в лицо Корнилову злыми глазами и ответил:

   - Ни в коем случае! Адмирал, извольте отправляться на свой корабль и немедля объявите приказ. Вы и адмирал На-химов отвечаете за сохранение порядка на рейде.

   Корнилов и Нахимов откланялись.

  

  

  

  

   Возвратясь на корабль с Нахимовым, Корнилов объявил командирам указанных кораблей приказ затопить их до рас-света на местах, обозначенных вехами.

   - Приказ вам вручат, он будет подписан мной,- сказал Корнилов.- Снимите, господа, с кораблей, что успеете, в пер-вую голову орудия, снаряды, порох. Корабли надлежит зато-пить до рассвета.

   Нахимов одобрительно кивнул головой. Капитаны отправились исполнять приказание. - Павел Степанович, как друга прошу вас, останьтесь у меня: мне нужна ваша поддержка. С вами я буду спокойнее...

   - Отчего же-с! Останусь, если дадите чаю... Прошу-с по-слать шлюпку и доставить сюда старика Могученко. Он нам понадобится: у него на "Трех святителях" сын в матросах. И еще-с: пошлите сигнальщика на салинг, пусть докладывает, особенно что па "Громоносце".

   Корнилов отдал распоряжения, о которых просил Нахимов.

   На темном рейде началось движение кораблей. Обреченные на затопление корабли и фрегаты, буксируемые гребными су-дами и ботами, занимали определенные им места. Верхние стеньги оголенных мачт на всех кораблях были уже спущены, что придавало кораблям непривычный для взгляда "кургу-зый" вид. Команды с кораблей не сняли, потому что надлежало еще разгрузить их по возможности быстро.

   Почти полный месяц, склоняясь к закату, светил очень ярко. Корнилов и Нахимов, стоя на мостике "Ростислава", следили за. установкой кораблей. Последним прошел мимо корабль "Три святителя". Командир корабля не захотел воспользоваться ус-лугами буксира, и под дуновением берегового ветра корабль шел, поставив нижние паруса.

   - Deids! (1) -воскликнул Корнилов.-Он и не думал раз-оружаться!

  

   (1) Проклятый (англ.).

  

   "Три святителя" подошел к вехе, мгновенно убрал паруса, положил якорь и, развернувшись, стал точно в линию с про-чими кораблями.

   - Молодец! - похвалил Корнилов и, спохватясь, что по-хвала его отзовется больно в сердце Нахимова, прибавил: -Любезный друг, вам больше всего жаль вашу "Силистрию"?

   - Почему же-с? "Силистрия" плавает уже больше двух десятков лет. Теперь это лохань, а не корабль. Да-с! А как дивились англичане на Мальте, когда я снаряжал там "Сили-стрию"! У них с таким великолепием снаряжаются одни королевские яхты-с... Но "Трех святителей" жальче. После Синопа - такая участь. Горько-с!

   Когда корабль "Три святителя" стал в линию с другими, оттуда донесся неясный гул множества голосов. Услышав кри-ки, зашумели матросы и на баке "Ростислава": они еще не брали из сеток коек, но матросов никто и не пытался загнать в кубрик ко сну. Офицеры "Ростислава" тоже все находились на палубе.

   - Сигнальщик, видишь? - окликнул Корнилов.

   - Вижу! - ответил с мачты веселым голосом сигналь-щик.- Команды на палубах. Братишки шумят, а что, неизвестно...

   - Смотри, что на "Громоносце"! - приказал Нахимов.

   - Есть! - ответил сигнальщик и через минуту доложил: - Вижу. От правого борта фрегата "Громоносец" отвалил вельбот.

   - Куда идет?

   - К Графской.

   - Больше на "Громоносец" не смотреть!

   - Есть!

   - Я так и думал,- тихо, чтобы не услыхали на шканцах, сказал Нахимов,- он струсил, сбежал.

   - Вы думаете? - усомнился Корнилов.

   - Будьте уверены-с! Меншиков бросит и нас и город на произвол судьбы... Нам с вами надо ехать немедля на "Три святителя".

   В эту минуту близ корабля с кормы послышался плеск весел.

   - Кто гребет? - окликнули с "Ростислава".

   - Матрос! - ответили с лодки. Нахимов крикнул:

   - Это ты, Андрей Михайлович?

   - Точно так, Павел Степанович! - ответил из шлюпки Могученко.

   Греби к правому трапу. Оставайся в шлюпке. Подожди.

   - Есть!

   - Пойдемте в каюту, там удобнее поговорить,- предложил Корнилову Нахимов.- Сигнальщик, с селинга долой!

   - Есть!

   Адмиралы затворились наедине в каюте. Близился рассвет. Месяц закрыло тучей. Над водой сделалось холодно, но команда "Ростислава" оставалась на баке и офицеры не покидали мест у сетки на шканцах. Крики, то затихая, то разгораясь, по-пре-жнему доносились с обреченных кораблей.

  

  

  

  

   На рассвете Корнилов приказал просемафорить на линию заграждения, чтобы шаланды и гребные суда, назначенные принимать тяжести, а затем и людей, отошли от затопляемых кораблей. Вслед за тем пяти пароходам, в том числе и "Громоносцу", подали сигнал: стать в линию вдоль затопляемых кораблей левым бортом к ним на расстоянии кабельтова, не класть якорей и держаться на парах.

   Когда пароходы заняли свои места ("Громоносец" пришел-ся против "Трех святителей"), крики на кораблях затихли.

   Корнилов и Нахимов сели в шлюпку и с Андреем Могученко на руле направились к входу на рейд.

   В беседе наедине Корнилов и Нахимов согласились, что им предпринять. Нахимов уверял Корнилова, что открытого воз-мущения быть не может. Он догадывался, что экипажи семи обреченных кораблей все еще не теряют надежды, что приказ отменят, и выигрывают время до подъема флага. Матросы не сомневались, что флаги будут подняты и на обреченных ко-раблях. А если поднимут флаги, то при свете дня на глазах у всего Севастополя флагов не спустят. Корнилов согласился, что он не решится ни распорядиться спуском флагов, ни топить корабли с поднятыми флагами. И, стало быть, приговоренные корабли выгадывали день жизни. Очевидно, вся сила была в команде корабля "Три святителя". Туда и направились адми-ралы. Пароходы назначались затем, чтобы устрашить непокорных и в случае нужды ускорить их потопление снарядами в подводную часть кораблей.

   Шлюпка миновала Александровскую батарею и направилась между кораблями и пароходами от Городской стороны к Северной, где стоял корабль "Три святителя".

   Корнилова и Нахимова сразу узнали. С кораблей и с па-роходов раздалось раскатистое "ура" и провожало шлюпку до самого трапа "Трех святителей".

   Когда адмиралы, а затем Андрей Могученко поднялись на палубу, вахтенный начальник, мичман, бойко отдал рапорт, что на корабле все благополучно.

   Корнилов и Нахимов прошли на ют, а Могученко - на бак, куда за ним толпой повалили со шкафута матросы. Корнилов вошел в каюту капитана. Нахимов остановился и подозвал мичмана Нефедова-второго с "Георгием" за Синоп на груди.

   - Голубчик, Ваня, пригласи господ офицеров в кают-компанию...

   - Очень хорошо! - ответил весело мичман, блеснув озор-ными глазами.- Прошу вас, ваше превосходительство, от всего общества корабля пожаловать в кают-компанию. Все мигом соберутся!

   Нефедов убежал, а Нахимов пошел в кают-компанию.

   Капитан Зарин при входе Корнилова сидел в каюте на диванчике, закрыв глаза, с головой, обвязанной мокрым поло-тенцем, и покачиваясь: он мучился ужасным приступом ми-грени. В каюте пахло уксусом.

   Открыв глаза на звук шагов, Зарин вскочил на ноги, сорвал с головы полотенце и растерянно посмотрел на Корнилова воспаленными, измученными глазами.

   - Очень хорошо, капитан, что вы сняли свой тюрбан,- холодно сказал Корнилов.- Замените его фуражкой и следуйте за мной. Мы явились помочь вам исполнить ваш проект. Ока-зывается, это не так просто, как мы с вами думали!

   Корнилов повернулся и пошел из каюты.

   Зарин покорно снял с вешалки фуражку, надев ее, после-довал за Корниловым на шканцы и вместе с ним поднялся на мостик.

   Корнилов брезгливо оглядывал палубу корабля. Везде и во всем был беспорядок. Валялись неубранные снасти, грудою лежали чемоданы, связки, узлы. На палубе - клочки бумаги и окурки, концы троса.

   Что это? И вам не стыдно, капитан!

   Зарин вспылил:

   - Что это? Да-с, господин адмирал! Вам не нравится! Вы к умирающему другу пришли проститься и возмущены, что он небрит! К покойнику - и паркет не натерли!

   Зарин разрыдался и, опершись локтями на поручни мости-ка, закрыл глаза рукой.

   - Простите меня,- мягко и ласково сказал Корнилов,- я не сдержался, виноват. Я тоже потерял нервы.

   Корнилов с мостика обратился с речью к экипажу корабля. Рядом с Корниловым стояли справа Нахимов, слева капи-тан Зарин, а по правую руку Нахимова - Андрей Могученко.

   Матросы сгрудились на шкафуте, однако не переступая за линию вант грот-мачты: отсюда начинались шканцы. Здесь лицом к мостику стояли офицеры корабля. Они вышли из кают-компании за Нахимовым пристыженные, растерянные, притихшие: очевидно, адмирал "распек" их основательно. В искусстве "распекания" у Нахимова не было равных.

   И матросы присмирели. На них оказали влияние речи ста-рого Могученко на баке.

   - Товарищи! - начал Корнилов.- Армия наша вернулась к город после кровавой битвы с превосходящими силами не-приятеля. Потери наши огромны. Это показывает, что войска наши сражались храбро и стойко, хотя враг превосходил их числом и вооружением. Армия вернулась, чтобы грудью за-щищать наш родной город. Неужели мы предадим войска? Солдат матросу друг и брат! Армия на Альме загородила телами убитых дорогу к Севастополю. Противник наш еще не опомнился. У нас есть время, чтобы приготовиться к встрече. Время короткое: не дни, а часы! Не сегодня, так завтра не-приятель предпримет наступление на Северную сторону. И флот его может сегодня же приблизиться. Вчера вечером пароход "Роланд" подходил на разведку к входу в рейд и бы-стро удалился. От разведки не могло укрыться чрезвычайное движение в бухте. Английский адмирал, по докладу командира "Роланда", приказал пароходам поднять пары. Казаки из разведчиков на Бельбеке доносят, что с вечера флот неприятеля закутался в облако дыма. Неприятель готовится, думая, что мы выйдем в море и дадим ему бой!

   Слабое "ура" вспыхнуло и погасло в толпе матросов.

   - Все мы в последнюю неделю лелеем одну мысль - выйти в море и победить или погибнуть. Я с болью в сердце отказался от этой мысли. Почему? Вы видите справа по борту пять наших пароходов. Вы смеетесь над ними, называете их "самоварами". Признаюсь, и мне паруса милее. Но паруса, наши крылья, зависят от ветра. В соединенном флоте неприятеля двойное против нашего число пароходов и тройное - против наших па-русных кораблей. Жаль, что у нас мало "самоваров": мы вынуждены отказаться от мысли поразить врага на море. Да

   и время упущено. У вас, я знаю, явилась мысль встретить флот неприятеля левым бортом, когда он сделает попытку ворваться в рейд. Согласен, мы нанесли бы их флоту большой урон. Все равно, пальбой из своих тяжелых бомбических орудий непри-ятель потопит все наши корабли. Я вижу среди вас людей из других экипажей. Вы мне скажете: "Вот и хорошо: связанные в одну цепь швартовыми корабли утонут, и цель - загородить рейд - будет достигнута. И мы умрем со славой в бою под флагом". Верно! О том, что вы хотите нарушить дисциплину, больше всего дорогую на море, у меня не было мысли и нет. Погибнуть в славном бою прекрасно! Но вместе с кораблями и мы погибнем. А мы нужны для защиты города, там наши дома, наши семейства, наши дети. Больше скажу: защищая родной город, мы будем защищать и всю Россию, честь и сла-ву отечества. Одна армия не отстоит Севастополя, а вместе с нами отстоит. Слов нет, тяжело уничтожать то, что мы создали своими руками. Много труда мы положили на то, чтобы дер-жать корабли, обреченные в жертву, в завидном всему свету порядке. Подчинимся неизбежному. Главнокомандующий при-казал потопить корабли. Я с ним согласился. Адмирал Нахимов согласился. И вы должны согласиться. Москва горела, а Россия не погибла!

   Экипаж ответил Корнилову взрыво