Григорьев Сергей Тимофеевич - Малахов курган

div align="justify">   Корнилов спустился на бастион, принуждая себя не уско-рять шагов по открытому месту, изрытому снарядами так, как будто тут паслось свиное стадо... Под ноги попадали камни, щепа, осколки чугуна.

   Бастион палил, словно корабль бортовыми залпами. Комен-доры, соревнуясь друг с другом, все усилия прилагали к тому, чтобы залп сливался в один громовой рев. Рыгнув дымом, пушки все разом откатывались.

   Корнилов остановился под защитой вала между двумя ору-диями. Появление адмирала заметили не сразу, а когда уви-дели, вдоль бастиона прокатилось от орудия к орудию: "Ура!" Матросы отвечали на приветствие, которого адмирал еще не выкрикнул, уверенные, что Корнилов их похвалил. Работа не прерывалась ни на одно мгновение. Матросы работали отчет-ливо, словно на артиллерийском корабельном учении. У них от пота лоснились черные, закоптелые лица. Белки глаз и зубы сверкали, словно у негров, а шапки, куртки и штаны, запо-рошенные известковой пылью, поднятой выстрелами, взрывами бомб, ядрами, казались совсем белыми.

   У одной из пушек, склонясь над ней, командовал наводкой Нахимов.

   Установив орудие по вспышке выстрела противника, На-химов мячиком отпрыгнул в сторону, подняв вверх руку, взгля-нул вправо и влево и, убедясь, что все готово для залпа, резко опустил руку. Комендор поднес пальник. Пушка с ревом отпрыгнула назад. Разом грянули и все прочие пушки.

   Корнилов увидел, что у Нахимова из-под козырька сдвинутой на затылок фуражки струится кровь, и крикнул:

   - Павел Степанович! Вы ранены!

   - Неправда-с! - воскликнул Нахимов, провел рукой по лбу и, увидев на ней кровь, крикнул: - Вздор-с! Слишком мало-с, чтобы заботиться. Пустяки. Царапина. Вы ко мне? Прошу-с.

   Нахимов жестом любезного хозяина указал в сторону по-луразрушенной казармы.

  

  

  

  

   Адмиралы поднялись на плоскую крышу казармы, зава-ленную сбитыми с бруствера кулями с землей. Грудой обломков кораблекрушения валялись банники, размочаленные обломки досок, щепа, сломанные скамейки, разбитые ушаты, бочонки без дна, обрывки одежды, перебитые ружья.

   С минуту Корнилов и Нахимов молча стояли над бушующим под ними огненным прибоем, лицом к Рудольфовой горе.

   - Хорошо! - воскликнул Нахимов.

   - Да, нам, морякам, хорошо, мы действуем,- ответил Кор-нилов,- а вот армейским плохо приходится: они стоят без дела и несут большой урон. Надо озаботиться устройством на ба-стионах и батареях блиндажей и укрытий для пехоты.

   - Отведите назад пехоту. Зачем она? Штурма не будет!

   - Снаряды падают по всему городу. Есть поражения даже на Приморском бульваре.

   - А где Меншиков?

   - Его светлость сейчас объезжает укрепления Корабельной стороны.

   - Он уже два раза присылал ординарцев с приказом: беречь порох. Только бы он не вздумал распоряжаться! Все идет отлично-с!

   - Боюсь и я...

   - Пошлите вы его...

   - Куда, Павел Степанович?

   - К-куда? К-к... Н-на... Северную сторону! - заикаясь от злости, выкрикнул Нахимов.

   Корнилов рассмеялся:

   - Да, я ему хочу посоветовать, чтобы он берег свою дра-гоценную жизнь...

   - Вот-вот, именно-с!

   - Не нужно ли вам чего прислать?

   - Пришлите воды. У нас цистерны скоро опустеют. Мы банили пушки мокрыми банниками, поливали орудия - ка-лятся, рукой тронуть нельзя. Воды осталось - напиться...

   - Хорошо, пришлю воды.

   - Да, еще, я совсем забыл! Велите выпустить из-под ареста гардемарина Панфилова.

   - Я уже велел выпустить всех арестованных моряков. Значит, и его.

   Корнилов достал из полевой сумки чистый платок и ска-зал:

   - Позвольте, друг мой, посмотреть, что у вас на лбу...

   Нахимов отступил на шаг назад и гневно ответил:

   - У меня, сударь, есть свой платок! Вот-с! И уже все прошло. Вздор-с!

   Он достал из заднего кармана свернутый в комок платок, черный от сажи: Нахимов при пальбе вытирал платком за-пачканные пушечным салом руки.

   - Прощайте, милый друг. Кто знает, может быть, мы больше не увидимся...

   Они обнялись, расцеловались и молча разошлись. Нахимов вернулся на бастион, Корнилов направился к своему коню, комкая в руке платок.

   Казак, завидев адмирала, поправил коню челку и гриву, попробовал подпругу и поддержал стремя, когда Корнилов садился в седло.

   - Счастливо, брат!

   - Бувайте здоровы, ваше превосходительство! Корнилов зарысил вдоль траншей в сторону Пересыпи, к вершине Южной бухты. На зубах у адмирала скрипел песок. Почувствовав на глазах слезы, Корнилов отер лицо и, взглянув на платок, увидел на нем мокрые пятна пороховой копоти. - Хорош же я, должно быть, со стороны! - пробормотал сердито Корнилов.

  

  

  

  

   - Могученко! Воды! - приказал Корнилов, возвратясь в штаб после объезда укреплений Городской стороны.

   Он снял сюртук, засучил рукава сорочки, отстегнул ворот-ничок и нетерпеливо ждал, пока старик хлопотал около умы-вального прибора. Могученко налил воды из кувшина в боль-шой белый с синим фаянсовый таз и унес сюртук Корнилова, чтобы почистить. Адмирал склонился к тазу, избегая взглядом зеркала, висящего над столом, намылил руки - вода в тазу от мыла и копоти сразу помутнела, и на дне его не стало видно клипера, изображенного в свежий ветер на крутой синей волне под всеми парусами. Корнилов слил грязную воду в фаянсовое ведро с дужкой, плетенной из камыша, налил свежей и на-мылил руки, лицо, голову, шею.

   Могученко вернулся с вычищенным мундиром.

   - До чего въедчива севастопольская пыль! То ли дело в море - чисто, как на акварели,- сказал старик.- Вы словно на мельнице побывали, Владимир Алексеевич. Не прикажете ли добавить горячей воды из самовара?

   - Пожалуй,- согласился Корнилов.

   Прибавив в кувшин горячей воды, Могученко начал поли-вать голову Корнилова и сообщал новости:

   - На Третьем бастионе горячо. У Константина Егорыча (1) сына убило... Он поцеловал его, перекрестил и пошел распоря-жаться, а его самого тут же осколком в лицо... У орудий две сме-ны начисто выбило. Англичанин фланкирует бастион.

   - Построим траверсы. Всего сразу не сделаешь,- ответил Корнилов, принимая из рук Могученко белоснежное, чуть на-крахмаленное камчатное полотенце, сложенное квадратом.

   Ероша волосы полотенцем, Корнилов решился взглянуть в зеркало и, увидев в нем себя, не узнал: левый глаз с бровью, высоко поднятой дугою, был заметно меньше расширенного правого, над которым бровь нависала угрюмо прямой чертой.

  

   (1) Капитан 2-го ранга Попандопуло.

  

   Корнилов озабоченно потер виски, где осталась мыльная пена. Пена не оттиралась: на висках проступила седина

   Корнилов скомкал и бросил полотенце на стол Могученко подал второе полотенце и открыл флакон с "Кельнской водой". Брызгая на полотенце из флакона, Могученко говорил:

   - На Малаховом башня замолчала. Ну, да не в ней сила.

   Земляные батареи палят исправно. Все средство в том что у "него" ланкастерские пушки. "Он" бьет за две версты на-верняка, а мы "его" едва досягаем.

   - Войдет в охоту - подвинется поближе

   Корнилов освежил лицо полотенцем, смоченным в одеко-лоне, тщательно сделал пробор над левым виском и пригладил волосы жесткой щеткой.

   Надев поданный Могученко мундир, Корнилов прицепил аксельбант в петлю верхней пуговицы и посмотрелся в зеркало.

   - Крепкого чаю соизволите? С лимоном? С ромом?

   - Давай чаю, Андрей Михайлович! - ответил Корнилов, направляясь в кабинет.

   От утреннего надсадного раздражения у Корнилова не ос-талось следа, и, когда вскоре явился в штаб флаг-офицер Жандр, он нашел адмирала, каким привык его видеть всегда: немножко чопорным, чуть-чуть надменным, щеголеватым.

   Жандр доложил, что французы бросают в город невиданные до сих пор ракеты с медной гильзой длиною в полтора аршина. На конце гильзы - пистонная граната. Большая часть гранат почему-то не взрывается, а те, что взорвались вызвали в городе несколько пожаров, погашенных брандмейстерской коман-дой.

   - Любопытно... Это фугасная граната или зажигательный снаряд? Прикажите прислать мне эту новинку

   - Его светлость! - возвестил Могучецко, распахнув дверь. Меншиков вошел в плаще и не снял морской фуражки.

   Он был в адмиральском мундире. Корнилов поднялся ему навстречу.

   - Сидите, сидите! - махнув рукой, сказал Меншиков, опускаясь на подставленный Жандром стул. - Не до церемоний тут! Ну, как идут дела на правом фланге, Владимир Алексеевич?

   - Отлично, ваша светлость. Я только что был на Пятом и на Четвертом бастионах. Думаю, что мы скоро заставим замолчать французов. А на левом, ваша Светлость?

   - Отвратительно! Дайте мне чаю.

   - Могученко, чаю его светлости.

   Все помолчали, прислушиваясь к вою канонады. Вдруг раз-дался чрезвычайный удар, от которого задребезжали и зазве-нели оконницы и распахнулась дверь.

   Корнилов позвонил и крикнул:

   - Могученко! Что же чай?!

   Могученко вошел, неся на подносе чай для князя. Расцветая улыбкой, старик сказал:

   - Прошу простить великодушно. Не утерпел - на крыльцо выбежал. Над Рудольфом черный столб до неба. Мы, должно, у французов пороховой погреб взорвали! Красота! Чисто на акварели! Кушайте, ваша светлость, во здравие!..

   Меншиков поморщился от матросской фамильярности, ко-торую он считал недопустимой. Он попробовал стакан паль-цами, осторожно налил чаю на блюдце и, поставив стакан на бумагу, начал пить чай по-московски - из блюдечка.

   - Ваша светлость, осмелюсь вам дать совет: не рискуйте собой,- сказал Корнилов.- Помните, что вам писал государь: без вас Севастополь будет обезглавлен.

   - Ну да, конечно! Войска видели меня. Думаю, что этого для воодушевления солдат довольно...

   - Разумеется, ваша светлость!

   - Я отправлюсь на Северную. Я вполне на вас полагаюсь, Владимир Алексеевич! - говорил Меншиков, допивая чай пря-мо из стакана.

   - Рад заслужить доверие вашей светлости!

   - "Ваша светлость, ваша светлость"! - передразнил Кор-нилова Меншиков вставая.- Меня зовут Александр Сергеевич! Какой вы свежий - корни-шон прямо с грядки! Как будто вы на бал собрались!

   Корнилов любезно улыбнулся, и князь мог считать, что каламбур, основанный на созвучии слов "Корнилов" и "кор-ни-шон", удался.

  

  

  

  

   Когда Меншиков и Корнилов садились на коней у штаба, к ним подъехал лейтенант Стеценков и доложил Корнилову, что, не встретив его на бастионах, сам решился снять оттуда юнкеров, чтобы не возбудить нареканий со стороны родителей, если бы одного из них убили. Среди юнкеров находились подростки четырнадцати-пятнадцати лет.

   Меншиков, прислушиваясь к разговору, вставил:

   - Пришлите ко мне, лейтенант,- я дам пять крестов. Воз-ложите на достойнейших из юнкеров от моего имени.

   - Слушаю, ваша светлость.

   Корнилов проводил Меншикова до Графской пристани и тут с ним простился, а сам в сопровождении флаг-офицера Жандра направился к Пересыпи и тут встретился с Тотлебеном. Они съехались, остановили коней и поговорили о том, как протекает бой.

   - Все идет, как следовало ждать,- говорил Тотлебен уве-ренно.- Потери, принимая во внимание количество снарядов, невелики. Я полагаю, на пятьдесят выстрелов противника у нас приходится один убитый или раненый. Не более. Это не-много.

   - Иногда один стоит десятерых.

   - Даже и ста! Я распорядился, чтобы морские батальоны и пехота разместились по возможности безопасней.

   - Надо озаботиться устройством блиндажей и укрытий для людей, а также траверсов от продольного обстрела,- сказал Корнилов.

   - Конечно! Будет исполнено. Потом. Но главное - сегодня поддерживать огонь до вечера, расчищать амбразуры, оберегать пороховые погреба. Я так и распорядился...

   - Вы уверены, что мы продержимся?

   - Не вижу причин сомневаться.

   - Не забудьте: неприятельский флот еще не заговорил.

   - Флот не решится близко подойти к береговым батареям. Сюда они с кораблей не достанут. Главное - не прекращать пальбу. Нечего жалеть порох.

   - Вы видели князя?

   - Да, он объехал Корабельную сторону, здоровался с вой-сками. Ему не отвечали.

   - Всегда так. У его светлости слабый голос. Его не слы-шат.

   - Да еще при такой канонаде! Он хотел быть у вас. Как его самочувствие?

   - Мы виделись. Я проводил его до Графской. Самочувствие как будто хорошее. Он утомлен, но все-таки сострил: сравнил меня со свежим огурцом.

   - Да, у вас довольно свежий вид. Однако и вам, Владимир Алексеевич, полезно несколько отдохнуть. Заснуть вы не за-снете, а полежать хорошо. Ведь дело еще только в первой половине. Все распоряжения мною сделаны. Вам нечего себя подставлять под английские снаряды. Не ровен час... Вам все известно, что делается на левом фланге от его светлости и вот от меня. Право же, поезжайте-ка до дому!

   - А вы, Эдуард Иванович? - улыбаясь, спросил Корнилов.

   - Я? Я еще не был на правом фланге.

   - Но и вы устали! Я не могу вам на комплимент ответить комплиментом: у вас очень утомленный вид. Вам тоже надо помыться и полежать. Все, что делается на правом фланге, я вам доложу подробно. Им не хватает только воды - я распорядился послать. Право, так... Я все там видел.

   - Нет. Знаете русскую пословицу: "Свой глаз - лучший алмаз".

   Они разъехались: Тотлебен направо, Корнилов с Жандром налево. Держась с адмиралом стремя в стремя, Жандр про-должал уговоры Тотлебена.

   - Оставьте это, Александр Павлович! - оборвал Корнилов своего флаг-офицера.- Что скажут обо мне солдаты, если меня сегодня не увидят!

   Жандр умолк. Миновав Пересыпь, они поднялись по крутой тропинке прямиком к Третьему бастиону. Тут встретили Кор-нилова начальник артиллерии Ергомышев и командир бастиона Попандопуло со своим адъютантом. У Попандопуло голова была обмотана по самые глаза, как чалмой, белой перевязкой.

   - Вот, англичане из меня турка сделали! - пошутил По-пандопуло.

   И точно, носатый, черный, как жук, Попандопуло походил в своей чалме на турка. У Корнилова мелькнула мысль: как это человек может еще шутить, когда всего час тому назад у него убило сына!

   На бастионе то и дело рвались бомбы. Все стали убеждать Корнилова не подвергать себя опасности, обещая ему, что каждый свято исполнит до конца свой долг.

   - Я знаю, господа, что каждый из вас поступит, как честь и обстоятельства требуют, но я в такой торжественный день имею душевную потребность видеть наших героев на поле их отличия! - отвечал Корнилов.

   Покинув Третий бастион, Корнилов поскакал вдоль траншей к Малахову кургану. На пути туда он, увидев открыто стоящие батальоны Московского полка, послал Жандра с приказанием отвести солдат за Лазаревские казармы: их старинные стены, построенные в пять кирпичей, могли служить хорошим прикры-тием. Исполнив поручение, флаг-офицер нагнал адмирала за мостом через Доковый овраг. Корнилов стоял, окруженный матросами флотского экипажа. Матросы приветствовали адмирала громкими криками. Корнилов сделал знак рукой, требуя тишины. Крики умолкли.

   - Будем кричать "ура", когда собьем все неприятельские батареи. А покамест замолчали только французские,- сказал Корнилов.

   Въехав на курган с западной стороны, Корнилов сошел с коня у правого фланга вала, прикрывающего Малахову башню с юга. Башня с разбитым верхом уже молчала. Курган отвечал англичанам из орудий, поставленных за земляным валом, ко-торый охватывал башню подковой с восточной стороны.

   Корнилова встретил начальник кургана адмирал Истомин.

  

  

  

  

   На высоте кургана, освежаемого дыханием двух бухт, не было того нестерпимого чада, как на Пятом бастионе. Дым стлался низко. Его всасывали бухты по Доковому оврагу и Килен-балке. Солнце сияло. Близился полдень. Английские батареи легко различались на фоне гор. Одну из них, воору-женную пятью тяжелыми дальнобойными пушками, на кургане успели уже прозвать "пятиглавой". В отличие от французов, англичане стреляли не залпами, а методично, по порядку: начиная с левого края батареи, из каждой амбразуры вылетали последовательно один за другим пять клубов дыма, и вслед за ними слышались пять раздельных ударов. Затем наступало молчание, и все повторялось снова в том же порядке.

   Батарея вспыхнула огнем из левой амбразуры.

   - Пушка! - крикнул сигнальщик.

   Он стоял на завалинке перед бруствером и, выставясь по пояс, неотрывно наблюдал через вал за неприятельской бата-реей. Матросы, не обращая внимания на остерегающий крик, возились около орудий; комендоры без команды, как один, приложили пальники, и грянул залп, окутав бастион ды-мом.

   Первое английское ядро упало посредине между башней и валом и, чмокнув, сразу ушло в землю со звуком, напоми-нающим прыжок испуганной лягушки с берега в воду.

   - Пушка! - повторил сигнальщик.

   - Второе! - сказал Истомин.

   Второе ядро упало плоско и зарылось в землю с проворством

   крота, оставляя на поверхности взрытую кривую борозду.

   Третье ядро попало на огромную плиту камня, брошенного

   за ненадобностью при постройке башни, и, сделав рикошет, с визгом пронеслось через головы адмиралов.

   Четвертое ядро ударило в верх башни и брызнуло веером каменных осколков.

   Пятое ядро, упав, заметалось по бастиону: катаясь по земле, оно кончило тем, что ударило в сложенные у одной из пушек пирамидкой ядра и тут затихло.

   - Теперь пять бомб - это будет серьезней! - хмурясь, сказал Истомин.

   Бастион едва успел послать англичанам еще один залп, как сигнальщик крикнул: Бомба!

   Матросы разбежались от орудий под защиту вала и пали на землю.

   - Наша! - прибавил сигнальщик.

   Бомба ударила по ту сторону вала и взорвалась, не при-чинив никакого вреда.

   Вторая бомба упала посредине бастиона и несколько секунд шипела, брызжа красными искрами, потом затихла и погасла.

   - Сдохлась! - крикнул кто-то из матросов.

   - Бомба! Наша! - предупредил сигнальщик через не-сколько мгновений.

   Этим коротким перерывом воспользовались матросы у ору-дий, чтобы сделать кое-что для подготовки нового залпа, и опять по крику сигнальщика притаились. Бомба взорвалась на бастионе в то самое мгновение, как упала; со звоном и визгом полетели осколки. Вонючий дым растаял.

   - Благополучно! - крикнул сигнальщик, оглянув бастион после разрыва.

   Никто не был ранен.

   Четвертая бомба ранила осколком в левую руку одного из пушкарей. Направляясь на перевязочный пункт позади кур-гана, отмеченный красным флагом на шесте, матрос прошел мимо адмирала, придерживая перебитую руку правой рукой, и смотрел на нее, как смотрит мать, баюкая ребенка. Матрос морщился и жалобно улыбался.

   Пятая бомба подкатилась к средней пушке и привалилась к ее лафету. Она грозила при взрыве разбить его и вывести пуш-ку из строя. Комендор этого орудия проворно подбежал к бом-бе, с усилием поднял ее и кинул в ушат, где мочили банники.

   - Померши! - крикнул он товарищам.

   Матросы кинулись к своим орудиям, и с бастиона Малахова кургана грянул ответный залп.

   - Вы не принюхались, Владимир Алексеевич, когда взор-валась бомба? - сказал Истомин.- Они начиняют бомбы ка-ким-то особенным порохом.

   - Да, пожалуй, запах необычный. Пожалуй, это порох Рюденберга. Имейте в виду - он опасен при обращении. По-гашенную бомбу нельзя бросать - может взорваться, и разря-жать надо осторожно. Вы скажите своим молодцам: я вижу, они очень беспечны.

   Английская батарея продолжала размеренно стрелять. Ма-лахов курган отвечал. На курган не упало больше ни одного снаряда: то были очереди, назначенные рейду и Корабельной слободке.

   - Держитесь! - сказал Корнилов.- Важно выдержать нынешний день. Штурма сегодня не будет...

   - Штурм?! - воскликнул Истомин.- Штурм если будет, то на правом фланге...

   Сигнальщик, прицелясь зрительной трубой куда-то в сто-рону от английской батареи, кричал, маня Истомина правой рукой:

   - Владимир Иванович, подьте сюда!

   - Он что-то увидал особенное. Я сейчас вернусь! - кинул на бегу Истомин.

   - Мы пойдем. Прощайте...

   Истомин склонился над трубой. Сигнальщик что-то ему докладывал, указывая направо.

   - Ну, пойдем! - обратился к флаг-офицеру Корнилов. Они направились к правому флангу батареи, где оставили

   лошадей на скате.

   - Пушка! Наша! - донеслось им вслед.

   Жандр услышал странный мягкий звук, похожий на всплеск весла. Корнилов охнул и упал.

   - Вас ранило?! - воскликнул Жандр, склонясь к ад-миралу.

   - Хуже! Это конец,- прошептал Корнилов.

   Правая пола сюртука адмирала, втиснутая в живот, чернела от проступающей крови.

   Ядро, ранившее Корнилова, тихо катилось вниз по скату, подпрыгивая на камнях, и успокоилось в яме.

   На крик Жандра сбежались офицеры и матросы. Корнилов, превозмогая боль, сказал:

   - Хорошо умирать, когда совесть спокойна! Отстаивайте Севастополь... Я счастлив, что умираю за отечество...

   Явились носильщики-арестанты с черными бубновыми тузами, нашитыми на спинах суконных бушлатов. Они разостлали носилки (две палки с полотном меж ними) около Корнилова.

   Видя, что не решаются его поднять, боясь причинить боль, Корнилов сам с мучительным стоном перевалился на полотно носилок через разбитое бедро.

   Арестанты взялись за палки, подняли и понесли Корнилова ногами вперед под гору, в Морской госпиталь.

   Жандр шел рядом и торопил арестантов.

   Задний носильщик заметил, что по брезенту стекает струй-кой кровь и попадает в правый сапог переднего носильщика.

   - Митрий, подымай свой конец выше,- сказал арестант товарищу,- тебе в сапог льет.

  

  

  

  

   Еще до полудня из-за мыса Херсонесской бухты показались первые корабли неприятельского флота. Они двигались в киль-ватерном строе: одною длинною вереницей. На море господ-ствовал полный штиль, поэтому флот и опоздал к началу бомбардировки. Парусным кораблям пришлось идти на буксире пароходов, пришвартованных с левого борта. Когда корабли построились в один ряд выгнутой дугою и отдали якоря против входа на Севастопольский рейд, они заняли все пространство от Северной косы до развалин древнего Херсонеса.

   С батареи No 10 насчитали в боевой линии неприятельского флота двадцать семь кораблей: одиннадцать английских, два турецких и четырнадцать французских. По числу кораблей можно было сообразить силу их огня. На флоте неприятеля находилось не менее двух тысяч пятисот орудий; таким обра-зом, залп с одного борта был бы более чем из тысячи двухсот пятидесяти орудий. Неприятельский флот занял позицию на почтенном расстоянии от береговых батарей Севастополя. Не-приятельский адмирал Дундас действовал осторожно, не желая рисковать флотом.

   Севастополь мог отвечать на бортовой залп неприятеля толь-ко с береговых батарей всего из ста двадцати пяти - самое большее из ста пятидесяти орудий. Началось состязание один против десяти.

   Корабли неприятеля открыли канонаду. В первом часу дня вся дуга неприятельского флота опоясалась огнем залпов. В это время французские батареи на горе Рудольфа уже замолчали: флот опоздал им на помощь, да со своей дистанции, выбранной очень осмотрительно, флот и не мог поражать пояса севасто-польских бастионов, борьба шла только между неприятельским флотом и береговыми батареями.

   Башня Волохова, вооруженная всего пятью-шестью пуш-ками, состязалась с английским кораблем "Альбион", а батарея Карташевского из трех пушек поражала английский корабль "Аретуза". Англичане дерзко приблизились к Волоховой башне и батарее Карташевского и за это дорого поплатились. Распо-ложенные на высоком берегу батареи стреляли удачно. Они засыпали английские корабли бомбами и калеными ядрами. Комендоры-матросы действовали с изумительным проворством.

   На помощь "Альбиону" поспешил пароход "Поджигатель". На этот раз "Поджигателю" пришлось выступить в роли "га-сителя". С большим трудом погасил он пожар на "Альбионе" и отвел его из-под выстрелов. На "Аретузе" тоже вспыхнул пожар. На буксире парохода "Аретуза" ретировалась. Отразив два крайних корабля, артиллеристы северных батарей пере-несли огонь на следующий по очереди корабль, "Лондон", и заставили его удачными выстрелами сняться с якоря. Та же участь постигла затем корабль "Сан-Парейль". Весь левый фланг английского строя кораблей, сильно покалеченных, был вынужден отойти подальше от губительных выстрелов русских береговых батарей. Вооруженные всего восемью орудиями, они одержали верх над эскадрой, вооруженной четырьмя сотнями пушек. На Волоховой башне не было ни одного убитого и только несколько раненых. Ликующим "ура" проводили ар-тиллеристы отступившего противника.

   Англичане направили огонь своей эскадры против Константиновского форта, назначенного для обороны входа на рейд. На залп из ста двадцати четырех орудий с этих кораблей форт отвечал всего из двух орудий. Двадцать три пушки форт на-правил против французской эскадры, стоявшей очень далеко. В столь неравных условиях боя Константиновский форт сильно пострадал. Все-таки, поддерживаемый с батареи Карташевского и Волоховой башни, он успел вывести из строя еще три анг-лийских корабля.

   На французском фланге неприятельского флота главная тяжесть боя выпала на долю батареи No 10. Каменная Алек-сандровская батарея палила по кораблям противника с ди-станции около двух верст и мало ему причинила вреда, зато и сама понесла небольшой урон. Все же батарея No 10 вывела из строя три французских корабля: "Город Париж", "Шарлемань" и "Наполеон".

   Во второй половине дня батарея No 10 сразу замолчала. Мол-чание батареи встревожило Нахимова - он подумал, что бата-рея уничтожена или вся орудийная прислуга там перебита. Со общение с батареей, окутанной дымом, прервалось. На пространстве между морем и Шестым бастионом падали и взрывались тысячи бомб. Из матросов Шестого бастиона вызвались охотники пробраться через поражаемое пространство и узнать, почему батарея замолчала. Нахимов согласился. Матросы по-шли к морю оврагом, ловко укрываясь за его крутым обрывом от снарядов. К вечеру, когда канонада с моря утихла, а на суше гремели только английские пушки против левого фланга сева-стопольских укреплений, матросы, посланные Нахимовым, вер-нулись. Командир батареи лейтенант Троицкий рапортовал На-химову, что батарея понесла очень небольшой урон, а замолчала только потому, что орудия донельзя раскалились от пальбы.

   В сумерки неприятельский флот прекратил пальбу и по-кинул свою позицию. Дым над морем растаял. Против входа в Севастопольскую бухту маячило только несколько дозорных пароходов.

  

  

  

  

   Вето разбудили первые выстрелы французов с Рудольфовой горы. Все, кроме батеньки и Хони, были дома. Батенька давно уже по ночевал с семьей.

   - Что-то у нас хозяин разоспался! - сказала Анна, заме-тив, что Веня открыл глаза.

   - Хозяину на службу пора,- отозвалась Наташа.

   Она сидела на своем обычном месте у окна, только перед нею на столе вместо кружевной подушки высилась белая горка нащипанной корпии. Пальцы Наташи двигались с обычным проворством. Напротив Наташи сидела за той же работой Маринка.

   Хони нет дома - она уже ушла в госпиталь. Анна, сложив руки на груди, стоит у самовара. Окинув комнату взглядом, Веня вспомнил, что сегодня все пророчили "жаркий день", вскочил с постели и проворчал, надевая сапоги:

   - "На службу, на службу"! А у самих еще и самовар не поспел.

   Самовар стоит еще под трубой у печки и стрекает на поддон красными искорками.

   - Сейчас поспеет, хозяин! - отвечает мать, с шаловливой поспешностью сдергивая трубу с самовара, и дует в него; самовар загудел.

   - Не до того, чтобы чаи гонять! - говорит Веня, снимая с вешалки свою матроску.- Прощай, мать!..

   Веня взялся за скобку двери, но задержался: у него мель-кает надежда, что мать остановит его, прикрикнув: "Куда это собрался? Сиди дома!"

   Мать молча кивнула Вене головой.

   - Высуни нос, высуни! - говорит Маринка с угрозой, словно на улице трескучий мороз.

   - Поди, поди! - подтверждает угрозу Маринки Ольга. Наташа тихо улыбнулась брату.

   Веня шагнул через порог и крикнул:

   - Смотрите вы у меня! Женщинам и малым ребятам при-казано нынче из домов не выходить!

   Он хлопнул дверью и выбежал из дому. На дворе к мирному утреннему запаху кизяков и антрацита примешался запах серы, словно в Корабельной слободке хозяйки затопили печи сквер-ным углем. Вершину Малахова кургана окутывал пороховой дым. Флагшток белой башни лениво плескал гюйсом, вздымаясь над облаком дыма. Гюйс напоминал пеструю трепещущую ба-бочку, севшую на сухую былинку. Веня еще не успел взбежать на курган, как перебитый снарядом флагшток исчез. Пестрая бабочка испуганно слетела с его вершины и пропала в дыму.

   Веня хорошо знал, где и что находится на Малаховом кургане, и хотел прямо попасть на правую батарею, которой командовал мичман Нефедов-второй; на вал этой батареи Веня с прочими тоже таскал землю и считал ее своей. Больше того: юнга 36-го флотского экипажа Вениамин Могученко считал себя приписанным к орудийной прислуге третьей пушки на батарее, той самой пушки, которую Веня помог втащить на курган. В орудийной прислуге "третьего" были свои: Стрёма и Михаил. Вчера, засыпая, Веня думал о том, что, если у "номера третьего" убьет комендора, он выхватит из его раз-битой руки пальник и станет на место товарища.

   ...Веня не узнавал знакомого места. В едком непроницаемом дыму он видел только то, что у него под ногами. Он споткнулся обо что-то и увидел под ногой ядро; оно лежало в ямке, а впереди в ряд виднелось еще несколько ямок: ядро походило на мяч при игре в лунки. Веня быстро нагнулся, чтобы схватить

   его. Ядро было горячее и тяжелое. Юнга не мог его поднять и с трудом лишь вывернул из лунки. Справа грянул залп из нескольких орудий. Веня, оставив ядро, хотел бежать, но не мог выпрямиться и увидел, что земля у него под ногами медленно повертывается. У юнги закружилась голова. Веня упал и ру-ками уцепился за землю - она кружилась все быстрей и гу-дела, как ловко спущенная юла.

   Веня очнулся от криков: "Воды! Воды давай! Сюда давай!" Так надрывно кричат в дыму пожарные праздно стоящей толпе.

   Солнце, еще невысокое, бледно светило сквозь дым, но все же припекало. По солнцу Веня понял, что заблудился и лежит во рву под валом. Он вскарабкался на вал и сел на гребень. У него под ногами ладили пушку: пробанили, зарядили, забили пыж, дослали снаряд, забили второй пыж.

   - Орудие к борту!

   Матросы с дружным криком накатили орудие. У Вени стучали зубы. Он скатился с гребня вала и сел на банкет. Пушка ударила и отпрыгнула, блеснув огнем.

   - Откуда, юнга?

   - У англичан был! - ответил юнга, стуча зубами. - Ха! Ха! Ха!

   - Хлопчик, брысь!

   - Пошел домой! - услышал Веня знакомый голос.

   К нему склонилось в дыму чье-то знакомое лицо. На черном лице сверкали озорные глаза.

   - Что, юнга, холодно?

   - У меня лихорадка...- ответил Веня.

   - Лихорадка?! Проглоти натощак три зернышка перцу. Как рукой снимет.

   Ни к кому не обращаясь, Веня сказал:

   - Пойду домой, съем три зернышка перцу. Я ведь ничуточки не боюсь, только вот лихорадка...

   - Беги, беги, хлопчик! Да не оглядывайся, а то "оно" тебя догонит...

   Веня спрыгнул с банкета и пошел, медленно шагая. Зубы еще стучали. Веня держался в густом дыму так, чтобы солнце светило в спину, и скоро выбрался на скат кургана. Здесь дыму было меньше. Снова грохнул, сотрясая землю, пушечный залп.

   - Воды, воды давай! - услышал Веня после залпа далекий крик с кургана.

  

  

  

  

   Зубы у Вени перестали стучать, когда он вошел в дом.

   - Что скоро оборотился? - спросила Веню мать.- Али на улице страшнее?

   - Маменька! Дай мне три зернышка перцу.

   - Зачем, милый?

   - Съесть. У меня лихорадка.

   - Ой ли?

   - Верно. Мичман Нефедов велел натощак три зернышка перцу съесть.

   Мать достала из поставца коробочку и дала Вене три зер-нышка перцу. Веня разгрыз одно зернышко. Во рту у юнги загорелось... Он задышал открытым ртом, выдувая горечь.

   - А ты не грызи, а глотай, глупый...

   - Не глотается! - ответил Веня.

   Ему захотелось нить, и он вспомнил крик: "Воды, воды давай!"

   - Вы тут рассиживаете,- проворчал Веня,- а на бастионе матросики пить хотят. Воды нет - горло промочить. Все инда охрипли.

   - Неужто ты на бастионе был?

   - А где же еще? Где мне полагается быть? Я бы и не вернулся, да мне приказано: "Вели бабам хоть ведро воды принести"...

   Ольга схватилась с места и с криком: "Воды давай!" - выбежала из дому.

   Круглый колодец при доме Могученко во всей Корабельной слободе славился холодной, сладкой водой. Он был очень глу-бок. Над колодцем, обрамленным камнем, прилажен на дере-вянном наклонном брусе блок для выкачивания воды.

   Вслед за Ольгой и Веней к колодцу, бренча пустыми вед-рами, побежали Анна и Маринка. Блок, визжа, завертелся. Бадья с плеском ударялась о воду.

   - Я, я буду тащить! - кричал Веня, не выпуская из рук конца веревки.

   - Тащи!

   Когда бадья показалась над краем колодца, Ольга подхва-тила ее и налила ведра. Обе сестры побежали со двора к кургану.

   - Девушки! - крикнула им вслед Анна.- Ведер-то у нас больше нет! Пошумите шабренок (1). Пускай с ведрами идут...

  

   (1) Пошумите шабренок - позовите соседок.

  

   - Есть пошуметь шабренок! - на бегу ответила Маринка.

   - Напоишь их такой водой! Постой-ка, сынок! - сказала Анна, попробовав колодезной воды из горсти.

   Анна спустилась в погреб под домом и выкатила оттуда большую кадушку.

   Не должна бы рассохнуться. Давай, сынок, попробуем нальем.

   Блок завизжал. Бадья упала с плеском в воду. Веня закинул веревку через плечо и пошел от колодца. Веревка больно давила на ключицу. Веня подложил под веревку свою матросскую шапку. Вдвоем с матерью они наполнили кадушку доверху. Вода сочилась меж клепками тонкими струйками. Пазы меж клепками почернели от влаги, но вода убывала мало.

   - Ничего, забухнет! - сказала Анна, ушла в дом и вскоре вернулась оттуда с туго набитым мешком на плече и квасной веселкою в руке.

   - Чего это ты, маменька, квас, что ли, затирать собра-лась? - спросил Веня.

   - Лучше квасу, милый, будет, лучше пива, лучше браги, лучше всякого вина.

   Приговаривая так, Анна насыпала из мешка в кадушку соли и начала ее размешивать веселкой. Попробовала и похва-лила:

   - Ох, хороша стала вода!

   И Веня попробовал - не понравилось, сплюнул:

   - Голая соль!..

   - В том-то и смак! В таком жару сладкой водой не напь-ешься... Пить станут, хвалить будут.

   Вернувшись с пустыми ведрами, Маринка и Ольга дробно тараторили, зачерпывая воду из кадки:

   - Ах, маменька, вот где пекло-то! Бомбы лопаются, ядра по земле катаются... На башне все пушки подбило. Мертвые тела везде лежат. Раненых несут, несут - нет конца! Которые и сами идут.

   - Ох, Никола милостивый! Вот беда! А Павел Степаныч на кургане был?

   - Крестный Хонин, слышь, на Пятом бастионе действу-ет,- сказала Ольга.

   - Сохрани его, царица небесная! А хороша ли ваша вода, девушки, показалась?

   - Да что вода - два-то ведра. Они бы сразу две бочки выпили... Только и кричат со всех сторон: "Давай, давай!"

   - Поди, Нефедову целое ведро споила?! - упрекнул Маринку брат и, подмигивая на окно, громко спросил: - А Стрёме дали напиться?