Григорьев Сергей Тимофеевич - Малахов курган

ли бесчувственное тело Нахимова и понесли к развалинам Белой башни. Здесь дежурила сестра милосердия. Накладывая на голову Нахимова повязку, она убедилась, что рана сквозная: на затылке сочилось кровью большое выходное отверстие раны. Нахимов тяжело дышал.

   Известие о несчастье пробежало волной по бастиону. Когда Нахимова несли через Чертов мостик, за носилками шла толпа с обнаженными головами. Площадка, где Веня на молебне узнал, что месяц в Севастополе будет считаться за год, совсем опустела. Около аналоя с иконой не осталось ни одного моляще-гося - все провожали носилки. Только поп и дьякон ходили вокруг иконы, кланялись и пели, словно ничего не случилось.

   Нахимова снесли на Павловский мысок и оттуда перевезли на Северную сторону в шлюпке. Собрались доктора и признали, что рана смертельна.

   Нахимов не приходил в сознание, хотя открывал изредка глаза, шевеля сухими губами, как будто хотел что-то сказать. Подумали, что он просит пить, и поднесли к его губам стакан с водой. Он поднял руку и отвел стакан...

   Больше суток Нахимов боролся со смертью. Все время около дома, где помещался госпиталь, теснилась безмолвная толпа солдат и матросов.

   Около полудня 30 июня Нахимов скончался.

  

  

  

  

   Тело Нахимова положили в гроб, поставили на катафалк, воздвигнутый на баркасе.

   В последний раз Нахимов переплывал изумрудные воды Севастопольской бухты. Корабли, мимо которых плыл Нахимов, приспускали флаги и салютовали тем числом выстрелов, какое полагалось ему при жизни. Команды стояли наверху в строю с обнаженными головами.

   От Графской пристани до бывшей квартиры Нахимова на горе гроб несли моряки.

   Тело Нахимова накрыли огромным кормовым флагом ко-рабля "Мария", пробитым во многих местах и прорванным снарядами в Синопском бою. В головах у гроба скрестили три адмиральских флага.

   Из раскрытых настежь дверей зала на стеклянную террасу и с террасы - в сад, где зацветали поздние розы, Нахимов, если б мог открыть глаза, увидел бы море, подернутое серебряной чешуей зыби, и на нем черными против солнца силуэтами неприятельские корабли.

   Круглые сутки непрерывными вереницами к дому Нахимова стекались солдаты, матросы, офицеры, матроски, жители Ко-рабельной слободки, городские дамы и рыбаки-греки с женами и ребятами.

   На 1 июля назначили похороны. Против квартиры Нахимова выстроились два батальона, пехотный и сводный флотский, и батарея полевых орудий. Гроб Нахимова из дома до церкви и из церкви до Городской высоты, где для Нахимова приго-товили могилу рядом с Истоминым, Корниловым и Лазаревым, несли на руках. Церемония затянулась до вечера из-за того, что толпы народа хотели в последний раз взглянуть на умершего и проститься с ним. Печально звонили колокола. Похоронное пение надрывало сердца. Пронзительные вопли медных труб покрывали рыдания и жалобные крики женщин. На небе клу-бились низкие, мрачные тучи: ветер дул с моря. Под ружейный салют батальонов и орудийный с корабля "Константин" тело Нахимова опустили в могилу. Неприятель знал о страшном несчастии, постигшем Севастополь. Во время похорон с не-приятельских батарей не было сделано ни одного выстрела.

   - Хозяин ушел, а без хозяина дом сирота,- сказал кто-то из провожавших адмирала в могилу.

   Да и один ли раз сказаны были такие слова?! И мысль, которую не все решались высказать вслух, у всех была одна и та же. Тотлебен, прикованный к постели, не мог быть на похоронах друга. Тотлебен еще до похорон писал жене:

   "Сердце Севастополя перестало биться".

  

  

  

  

   Главнокомандующий Горчаков понимал, что бросить Сева-стополь, не дав генерального боя, невозможно. По совету им-ператора Александра II главнокомандующий созвал военный совет. Царь в письме к Горчакову признавал необходимым предпринять что-либо решительное, "дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь, наконец, пагубное влияние на дух гарнизона".

   Созвав генералов, Горчаков объяснил им, как он сам по-нимает положение дел, и предложил представить на другой день письменные ответы. Горчаков, стараясь только выиграть время, спрашивал генералов, продолжать ли оборону Севасто-поля по-прежнему или же немедленно после прибытия уже идущих в Крым подкреплений перейти в решительное наступ-ление. Во втором случае Горчаков хотел знать: 1) какие дей-ствия предпринять и 2) в какое время.

   Генералы на следующий день представили свои ответы. Большинство высказалось за наступление через Черную речку. Остен-Сакен предложил очистить Севастополь и, собрав всю армию воедино, действовать в поле. Инженер-генерал Бухмейер считал необходимым сочетать наступление на Черной речке с атакой от Корабельной стороны. Генерал Хрулев предложил три различных плана действий и нерешительно высказался за наступление с Корабельной стороны.

   Читая и сводя к одному представленные мнения генералов, Горчаков имел уже свое готовое решение. "Я иду против неприятеля,- писал он военному министру еще накануне.- Если бы я этого не сделал, Севастополь все равно пал бы в скором времени". И далее прибавил, что сам считает свое предприятие безнадежным. Отправляя царю депешу, что ре-шено, согласно мнению большинства военного совета, атаковать неприятеля со стороны Черной речки, Горчаков захотел узнать мнение и генерал-адъютанта Тотлебена, которого незадолго до смерти Нахимова вывезли на Бельбек. Почему он не запросил мнения Тотлебена раньше, раз для других требовались пись-менные ответы? Нетрудно понять почему: Горчаков предвидел, что Тотлебен дал бы ответ ясный, неоспоримо обоснованный. И при свидании Тотлебен убедил Горчакова в совершенной бессмысленности атаки неприятельских позиций, неприступ-ных со стороны Черной речки. Тотлебен считал возможной только внезапную атаку с Корабельной стороны, собрав здесь в один кулак все пехотные силы.

   Горчаков готов был отказаться от бессмысленного дела, но, возвратясь в свою квартиру, под влиянием "мертвых душ", окружавших его в штабе, снова склонился к прежнему реше-нию, хотя и был убежден, что победа невозможна.

   Наступление решили начать в ночь на 4 августа. С рассвета 4 августа русские войска атаковали неприятельские позиции, переправясь через Черную речку. Солдаты дрались храбро, но все их усилия овладеть высотами Сапун-горы и Федюхиными горами окончились неудачей: не было воли, которая направила бы их разрозненные силы к единой цели. Генералы действовали вразброд.

   Кровопролитное сражение кончилось катастрофой. Она при-близила конец Севастополя. Горчаков решил очистить Южную сторону, как только мост через Большую бухту будет готов.

   Неприятель продолжал обстрел города навесными выстре-лами из тяжелых мортир.

   В городе не оставалось безопасного места. Городская сто-рона опустела. Мало оставалось жителей и на Корабельной стороне, где огонь неприятеля был особенно губителен. Ма-стерские в доках, подожженные выстрелами, горели. Мокроусенко с женой переехал на Северную сторону, где построил для себя балаган в новом городе, возникшем на горе за Се-верным укреплением. Анна поселилась с Натальей в постро-енном Стрёмой "дворце". Веня нес службу сигнальщика на Корниловском бастионе, хотя работа сигнальщика почти по-теряла смысл. Вене больше не было нужды прибегать к зри-тельной трубе - окопы французов находились всего в пяти-десяти шагах от Малахова кургана, снаряды на бастион падали так часто, что угадывать их полет и указывать места падения стало делом невыполнимым. Против Малахова кургана фран-цузы сосредоточили огонь более полусотни тяжелых орудий и почти столько же крупных мортир.

   Двадцать четвертого августа с рассветом поднялась кано-нада, по силе своей затмившая все, что было раньше. Сева-стополь накрыло густое облако дыма. Солнце взошло, но его не было видно. На короткое время неприятель прерывал канонаду с коварной целью: в минуты затишья, ожидая, что враг начнет штурм, на бастионы вступали войска, и неприятель начинал их громить.

   Канонада продолжалась и ночью, мешая исправлять по-вреждения. В городе пылали пожары. На рейде горели по-дожженные ракетами корабли. Малахов курган отвечал на огонь неприятеля слабо, сберегая порох и людей на случай штурма. Наутро Малахов курган замолчал совсем. Вал перед-него фаса Корниловского бастиона был совершенно срыт сна-рядами, и ров засыпан. Высохшие фашины и туры загорелись, пожар распространился, угрожая пороховым погребам. Нечего было и думать о том, чтобы состязаться в канонаде с непри-ятелем,- все усилия были направлены на то, чтобы погасить пожар и спасти пороховые погреба.

   В ночь на 26 августа канонада несколько ослабла. Думали, что неприятель назавтра, в годовщину Бородинского боя, го-товит общий штурм. Ночь на Малаховом кургане провели за расчисткой амбразур для отражения картечью штурма.

   Неприятель не решился на штурм и продолжал весь день артиллерийский обстрел. На Малахов курган упало несколько бочек с порохом, брошенных из близких окопов с помощью фугасов. Одна из бочек взорвалась и сровняла вал с землей на протяжении двадцати шагов. Другая бочка взорвала погребок с бомбами.

   Малахов курган прекратил пальбу. По изрытому взрывами пространству бастиона бродили защитники кургана, не зная, за что им браться. Повсюду лежали тела убитых и стонали ра-неные. Их нельзя было вынести с кургана, так как весь западный склон его находился под ружейным и орудийным огнем...

  

  

  

   К вечеру на курган пробрались матроски; некоторые из них принесли малых ребят - проститься с отцами. Анна с Наташей принесли Вене и Стрёме поесть и на всех два ведра воды.

   Увидев ведра, солдаты и матросы окружили женщин, умоляя дать хоть по глотку. Ведра, переходя из рук в руки, мигом опустели. Есть Стрёма отказался, а за ним отказался и Веня, хотя ему очень хотелось.

   - До еды ли? Шли бы вы, женщины, домой. Тут и без вас обойдемся,- хрипло говорил Веня, едва ворочая языком.

   - А у нас дом теперь здесь. Где вы, тут и дом наш! - ответила за себя и за мать Наташа, ласкаясь к мужу.

   Мать обняла Веню.

   - Да ты, воин, на ногах качаешься... Где труба-то твоя, сигнальщик? - спрашивала Анна сына.

   - А я ее схоронил. Не ровен час, еще разобьет. Вот под этим камнем лежит, тут ей безопасно...

   - Пойдем, милый мой, отдохни, поспи. Я тебя посторожу...

   Обняв Веню, мать повела его в блиндаж. Юнга не сопро-тивлялся. В блиндаже было тесно и накурено. Едва нашлось место для Вени. Мать посадила его на топчан, втиснув среди двух солдат, спавших сидя.

   - Только не уходи, маменька, я одну минутку только посплю,- бормотал Веня засыпая.- Ты смотри разбуди меня, когда штурм начнется... Ведь мы со Стрёмой две ночи не спавши... Ведь мы с ним...

   Веня забылся.

   На заре 27 августа "секреты", уходя с ночных вахт, сооб-щили, что в неприятельских окопах замечено скопление войск в парадной форме. Утром под защитой жестокой канонады своих батарей неприятель занял свои, близкие к севастополь-ским укреплениям, окопы большими силами. В полдень на-чался штурм всей крепостной линии - от Килен-бухты на левом фланге до Пятого бастиона на правом. Орудийный огонь по сигналу разом прекратился, и французы ринулись в атаку густыми цепями. Главный удар был направлен против Мала-хова кургана - целая дивизия, до десяти тысяч штыков, уст-ремилась на курган с оглушающим криком. Орудия кургана успели дать всего один залп картечью, как французы ворвались на бастион через засыпанный ров. Внутри бастиона начался штыковой бой: на одного русского бойца приходилось три, если не четыре француза. Потеряв всех командиров, солдаты и куч-ка матросов отступили к ретраншементу под курганом. Перед развалинами Белой башни появилось водруженное на валу трехцветное французское знамя. С кургана неудержимый поток французов разлился влево, ко Второму бастиону, и вправо - на батарею Жерве. Одновременно французы начали атаку Второго бастиона с фронта, но были отбиты встречной атакой. Между Малаховым курганом и Вторым бастионом французы опрокинули несколько рот русской пехоты, прорвались через вал ретраншемента и вошли в Корабельную слободку.

   Генерал Хрулев повел в атаку резервы, выставив против неприятеля полевые орудия. Картечью и штыками французов выбили из ретраншемента и прогнали от Второго бастиона. Французы пытались повторить штурм Второго бастиона свежими силами, но опять были отброшены контратакой и огнем с Первого бастиона и с пароходов, подошедших к устью Килен-бухты. Французы хотели поддержать штурм огнем полевой артиллерии. Но, занимая позиции под ружейным огнем и кар-течью, французская артиллерия не помогла делу и, бросив на месте четыре орудия, отступила. Французы отошли под защиту своих осадных батарей. К трем часам штурм был отбит.

   Дул пронзительный северный ветер, вздымая тучи пыли. За дымом и пылью нельзя было судить о положении на других участках сражения.

   Англичане начали атаку Третьего бастиона лишь после того, как увидели на Малаховой кургане трехцветное знамя. Атака англичан не удалась. Они были отбиты по всей линии с боль-шими потерями.

   Четвертый и Пятый бастионы штурмовали французы и тоже были отброшены в свои окопы.

   Генерал Хрулев задумал отбить у французов и Малахов курган. Собрав роты резервов из трех полков, Хрулев сошел с коня и сам повел солдат на штурм Малахова кургана с тыла. Штурмовать Малахов курган из-под горы было во много крат труднее, чем французам с фаса бастиона через засыпанный ров и разрушенные валы. Атакующим предстояло преодолеть ров и прорваться через прорезь вала. Французы расстреливали атакующих почти в упор. Колонна шла в бой неустрашимо. Падали первые ряды колонны, но колонна шла вперед. Нависали штыки. Но вдруг Хрулев был ранен пулей в руку, а затем контужен в голову и не мог дальше вести солдат. Войска остановились, отхлынули и укрылись в развалинах домов на северном склоне кургана. Изнемогая от контузии и раны, Хру-лев передал войска генералу Лысенко и оставил поле битвы. Лысенко повел солдат во вторую атаку, но был смертельно ранен. В ротах были перебиты все офицеры. На место Лысенко стал генерал Юферов и в третий раз повел войска на штурм. Отчаянным натиском солдаты вломились в горжу бастиона. Завязался ожесточенный штыковой бой. Юферов сражался во главе колонны. Французы окружили генерала и кричали, чтобы он сдавался. Юферов ответил сабельным ударом и пал мертвым, пронзенный несколькими штыками.

   Французы вытеснили расстроенные остатки русских войск с бастиона и начали заделывать оставленный в валу проход.

   Горчаков находился с утра в безопасном каземате Нико-лаевской батареи. Узнав, что ранен Хрулев, главнокоманду-ющий назначил начальником всех войск Корабельной стороны генерала Мартинау и приказал отбить Малахов курган у фран-цузов, Мартинау мог привести к бастиону только два полка. Они двинулись в атаку без выстрела, с барабанным боем. Мартинау упал, тяжело раненный.

   Войска Корабельной стороны остались без командира. Весь скат кургана покрылся телами убитых. Но солдаты кричали:

   - Давай патронов. Ведите нас!

   Французы вели на Корниловский бастион большие силы. Русские солдаты, кучки моряков и саперы, иногда без офице-ров, делали попытки ворваться на бастион Корнилова и погибли до последнего.

   Все усилия вернуть Малахов курган остались безуспешны.

   От Белой башни на Малаховом кургане уцелел только ни-жний ярус, крытый толстыми сводами. Здесь укрылась гор-сточка солдат и матросов с тремя юными офицерами и двумя флотскими юнкерами во главе - всего сорок человек. В узком коридоре за входом стали матросы с длинными абордажными пиками.

   Французы уже были полными господами на кургане, а между тем из бойниц Белой башни летели пули, поражая неприятеля. Падали большей частью офицеры. Засевшие в башне били на выбор. Стрельба французов по бойницам не привела ни к чему: солдаты заложили бойницы матрацами и подушками и, оставив только небольшие отверстия для ру-жей, продолжали стрелять.

   Генерал Мак-Магон приказал взять Белую башню штурмом. Французы кинулись ко входу, выбили двери и очертя голову устремились в темный узкий коридор. Смельчаки упали, прон-зенные пиками матросов, и грудой своих тел преградили вход. Тогда Мак-Магон приказал обложить башню хворостом и под-жечь, чтобы выкурить засевших в башне дымом. Огонь запылал.

   К немалому удивлению французов, сверху башни в груды пылающего хвороста полетели обломки досок, пустые бочки, деревянные ушаты. Осажденные забрались на вершину развалин, заваленную хламом, и сбрасывали оттуда горючие материалы, чтобы усилить огонь. Французы догадались, что, пре-зирая смерть, осажденные сами стараются усилить пожар, что-бы огонь добрался до соседнего порохового погреба. Французы поспешили погасить огонь и, поставив у входа в башню мор-тиру, начали стрелять внутрь башни гранатами. Выстрелы из башни прекратились.

   Французы осторожно вошли в коридор. Под сводами казе-мата раздавались стоны раненых - их оказалось пятнадцать человек. Остальные лежали мертвыми на плитах каменного пола каземата. Сорок человек более пяти часов защищали последний оплот Малахова кургана, занятого целой дивизией французов.

   К шести часам вечера канонада начала стихать, но ружей-ная стрельба продолжалась по всей линии фронта.

   Горчаков в это время переехал Южную бухту на шлюпке и прошел со свитой по набережной Корабельной слободки, где под защитой полуразрушенных старинных каменных зданий шла перекличка - собирались и строились остатки полков, отбивавших штурм. Приличие требовало от главнокоманду-ющего, чтобы он показался на линии огня. Взглянув на фран-цузское знамя на Малаховом кургане, главнокомандующий вер-нулся на Николаевскую батарею, где подписал приказ об ос-тавлении Севастополя и приготовленную заранее диспозицию о выводе ночью войск на Северную сторону: с Городской сто-роны - через мост, с Корабельной стороны - на пароходах и шаландах.

   По диспозиции, следовало после ухода войск испортить на бастионах орудия, взорвать пороховые погреба, город зажечь, корабли (исключая пароходы) по окончании переправы потопить.

  

  

  

  

   Веня спал, как спит взрослый, до смерти уставший чело-век - глубоким сном, без сновидений. Когда человек так креп-ко спит, говорят: "Его и пушкой не разбудишь", или: "Спит как мертвый". Из такого мертвого сна нельзя воспрянуть сра-зу - перед пробуждением непременно что-нибудь приснится. Так было и с юнгой Могученко-четвертым - он внезапно по-чувствовал, что его качает морская зыбь. Веня, раскрыв глаза, увидел себя в грубо сколоченной осмоленной лодке под прямым рыжим парусом из проваренного с дубовым корьем полотна. На

   конце мачты вместо вымпела - серое птичье крыло. Холодный ветер развел крутую волну и, срывая с ее седых гребней пену, сечет в лицо ледяной водой. Веня сразу догадался, что он в северном Варяжском море, о котором слышал столько чудес от матери. Лодка - поморская промысловая "шняка". Красный парус - "благодать". А юнга уж не юнга, а "зуек" и лежит именно там, где и полагается лежать юнге на промысловой лодке,- в "собачьей заборнице", около мачты. Все эти забав-ные слова разом вспомнились Вене. Он взглянул на корму и увидел у руля мать. Анна в твердой руке держит "погудало" - так она смешно зовет до сих пор, по старой памяти, румпель руля. Одета мать в желтый клеенчатый кожух, на голове такая же зюйдвестка, на ногах "бахилы", тяжелые рыбачьи сапоги. Сжав губы, Анна сурово смотрит вперед... Туда же взглянул и Веня и увидел совсем близко отвесные горные скалы с белыми пятнами снега в расселинах, одетые понизу россыпью прибоя.

   "Мама, куда мы?" - в испуге закричал Веня.

   "А, проснулся! Что, продрожье взяло?.. Сейчас, сынок, сей-час, берег близко!"

   "Шняка" несется на скалы, встающие неприступной стеной прямо из прибоя.

   "Куда мы, мама?"

   "Домой!.."

   "Шняка" с разбегу ударилась о камень, волной ее подки-нуло вверх и ударило о камень опять. Рухнула мачта, ветер сорвал и унес парус. Все утонуло в ревущем грохоте прибоя. Веню подхватила, отхлынув от скал, волна и понесла в море...

   Сделав неимоверное усилие, Веня пробудился и увидел перед собой суровое и печальное лицо матери. Голова ее по-вязана по лбу белым платком. Из-под платка по лицу стекает струйкой кровь.

   - Ну, проснулся,- улыбнувшись, сказала Анна.- А мы уже думали, мертвого несем...

   Мать несла Веню, держа под мышки, а Наташа поддержи-вала ноги брата.

   - Маменька, куда мы?

   - На Павловский мысок...

   - А Стрёма где?..

   - Там, где и быть должен: на Малаховом кургане...

   Веня резким рывком вывернулся из рук матери, упал на

   мощеную дорогу, вскочил, хотел бежать и покачнулся - он почувствовал в ногах и руках нестерпимую ломоту...

   - Куда ты? - грозно закричала мать, схватив сына за руку.- Довольно! Побаловался - будет!

   Анна шлепнула сына, как маленького, крепкой ладонью. И Веня почувствовал себя опять таким маленьким, каким он был год тому назад. Он заплакал, прижавшись к матери, и спросил:

   - А Стрёма как же?

   - Стрёму убило, братец! - тихо сказала Наташа. Держа Веню за руку, Анна и Наташа пошли навстречу

   холодному, пыльному ветру, к Павловскому мыску.

   Уже темнело.

   Туда же, куда шли они, брели безоружные солдаты, тащи-лись какие-то темные люди с мешками на горбах. Бежали с плачем женщины и дети.

   - Эна, какое нам счастье привалило - "Владимир" у стен-ки стоит! - воскликнула Анна.

   На верхней палубе "Владимира" полно народу. Пароход отрывисто гукнул и зашевелил плицами колес, готовясь отва-лить. С мостика командир в рупор крикнул стоявшей позади шаланде, тоже сплошь занятой людьми:

   - Крепи перлинь!

   - Есть крепи перлинь! - отозвалось с шаланды.

   Анна с дочерью и сыном кинулись на пароход по сходням. За ними заложили фальшборт.

   - Отдай носовой!

   Заработала машина, задрожала палуба, пыхнула дымом тру-ба. Отрабатываясь на заднем ходу, "Владимир" на кормовой чалке с трудом повертывался носом против ветра.

   - Отдай кормовой!

   - Есть!

   Машина заработала вперед, и пароход, натянув перлинь, пошел к Северной стороне, ведя на буксире шаланду...

   С большим трудом, огрызаясь на грубые окрики, Анна про-билась от борта на середину палубы. Здесь было не так тесно. Люди сидели на бухтах канатов, прямо на палубе лежали, охая и кряхтя, раненый... Все смотрели назад на Севастополь. На Го-родской стороне полыхали пожары, освещая багровым заревом низкие тучи. По небу чертили огненные дуги ракет.

   - Глянь-ка, братцы! Что же это деется там, на горах? - раздался испуганный крик на палубе.

   - Ах, милые мои, что же это такое?

   Все взоры обратились к скатам берегов Южной бухты. Снизу, от берега к вершинам, ползли, извиваясь, огненные змеи. Вот они доползли до вершины, погасли, и через мгновение

   затем над бастионами начали взметываться к небу один за другим огромные огненные снопы... Дикий вопль вырвался у кого-то из стоявших на палубе парохода, и, как бы отвечая на этот крик, с Корабельной стороны донеслись потрясающие громовые раскаты взрывов... Народ на палубе вторил взрывам воплями и плачем.

   - Молчать! - крикнул в рупор с мостика командир.- По-греба рвут. Опасности нет. Не кричать! За вами команды не слышно!.. Эй, на шаланде! Подать на берег швартовы!

   - Есть на берег швартовы!

   Веню тряс озноб.

   - Маменька,- робко, как маленький, сказал юнга Могученко-четвертый,- можно мне к Трифону в машину, по-греться?

   - Ступай, только недолго, смотри: пароход сейчас причалит...

   Веня пробрался к машинному трапу, скатился вниз по крутой лесенке, скользнув по гладким поручням руками.

   Трифон вытер замасленные руки. Братья обменялись креп-ким рукопожатием.

   - Ну, брат, и дела! - сказал юнга Могученко-четвертый.- Слыхал, как грохало? Это мы пороховые погреба по диспозиции рвем. Насыпали от бухты до самого верху пороховые дорожки и зажгли...

   - Что ж ты до времени оттуда ушел?

   - Там рвать только охотники остались. Стрёму убили. Мы главное сделали, а уж поджечь - плевое дело!..

   - И Стрёму? Ну дела! А у нас в бортах тридцать пробо-ин,- сказал машинный юнга Трифон Могученко.- Мы целый день по французу то правым, то левым бортом палили! По-ложили их под Килен-балкой ба-а-альшие тысячи! Ну, и нам досталось. То "полный вперед", то "стоп", то "назад тихий".

   Звякнул колокол, и из раструба над колесом, у которого стоял вахтенный помощник механика, раздался загробный голос:

   - Стоп!

   - Есть стоп! - ответил вахтенный и повернул колесо. Цилиндры машин перестали качаться, блестящие штоки

   поршней перестали нырять в цилиндры.

   - Средний назад!

   - Есть средний назад! Юнга! Масла в коренные подшипники!

   - Есть масла в коренные подшипники! - ответил Трифон и схватил масленку.

   "Владимир" причалил к мосткам на Северной стороне близ Куриной балки. Народ быстро схлынул. Раненых снесли на пристань.

   Наташа в смертельной усталости опустилась на бухту и плакала.

   - Не пойду, маменька, убейте меня, не пойду... Я к нему вернусь!..

   - Аи, девушка, брось ты свои причуды! Чем ты ему помочь можешь? Мертвого с погоста не ворочают! - уговаривала Анна дочь.

   - Не могу, маменька милая! Кто ему глаза закроет? Кто ему последний поцелуй даст? Зароют в яму... И где - никто не скажет мне, горемычной...

   Анна опустилась рядом с дочерью и, лаская, пыталась об-разумить:

   - Дитя мое глупое, да куда мы с тобой там пойдем, где его найдем?.. Да ведь там враги. Они над тобой надругаются.

   "Владимир" дал отвальный гудок. К женщинам подошел матрос:

   - Что же вы, красавицы, расселись? Сейчас опять на Корабельную сторону идем.

   - А нам на ту сторону и надо! - сказала Анна.

   - Али чего дома забыли?

   - Бриллианты впопыхах оставили.

   - Ну, что ж. Хотите кататься - катайтесь. Проезд бесплатный...

   "Владимир" отвалил от пристани и пошел к Павловскому мыску, ведя на буксире пустую шаланду... На стенке мы-са гудел народ. Слышались крики: "Скорей, скорей да-вай!"

   - Надо Веню пойти покликать,- сказала Анна.- Уж ид-ти, так всем...

   -- Маменька, послушай, как у меня сердце колотится. Наташа взяла руку матери и приложила ее крепко к своей груди.

   Анна замерла и через минуту сказала:

   - Глупенькая, это не сердце - у тебя во чреве дитя про-будилось!

   Пароход вопросительно крикнул. На стенке у мыска мерно закачался фонарь в опущенной руке вахтенного, указывая па-роходу место причала. "Владимир" поставил к стенке шаланду и стал к ней бортом.

   На шаланду и пароход хлынули люди...

   - Ну что ж, девушка, пойдешь теперь мертвого ис-кать? - с лаской спросила Анна.

   Наташа подняла руку матери к губам и поцеловала в ла-донь, кропя ее слезами.

   - Нет, маменька! Такая, видно, моя судьба,- глубоким грудным голосом ответила матери Наташа.

   "Владимир" забрал народ и пошел вторым рейсом на Се-верную сторону.

   Когда по наплавному мосту через Северную бухту прошла перед рассветом последняя пехотная часть, инженер, распоря-дитель переправы, сказал командиру:

   - Вы последний. Вы точка. Я развожу мост.

   Но для каждого из уцелевших защитников Малахова кур-гана выход по спасительному мосту на Северную сторону не являлся концом.

   Если усталый идешь по крымской горной тропе на Яйлу, а вершина еще далеко, лучший способ отдохнуть - остановись, обернись назад, на пройденный путь, глубоко вздохни, и пред-стоящий еще подъем станет не страшен.

   Так каждый защитник Севастополя в предрассветном сумраке останавливался в зловещей непривычной тишине и, обернувшись на дымные развалины города, обнажив голову, подставлял опаленное огнем боев лицо свежему дыханию бриза и говорил себе: "Нет, это не точка. Это не конец. Оборона Севастополя продолжается. Впереди еще подъем".