Григорьев Сергей Тимофеевич - Малахов курган

и глазами Веня и, задыхаясь, прокричал:

   - Ты, Наталья, не плачь! Он живой! Его пулей в грудь навылет ранило... Он ничего, смеется. "Беги,- говорит,- жене скажи". Его на Павловский мысок понесли...

   Наташа сорвала с головы фату, украшенную цветами, не вскрикнув, бросилась вон из "курлыги" и побежала к Пав-ловскому мыску.

  

  

  

  

   Дом Могученко опустел. Стрёма быстро поправился и вер-нулся в строй. Наташа совсем переселилась в построенный для нее Стрёмой "дворец". Ольга и Тарас больше месяца после красной горки не показывались на Малахов курган.

   Маринка отправилась провожать своего "нареченного", мич-мана Нефедова, на поправку. Из дому Маринка захватила только узелок - скрыня Маринки стояла пустая рядом с пу-стым морским сундуком Хони.

   Андрей Могученко навещал Анну не чаще раза в неделю. Веня приходил домой не каждый вечер, иногда с Миха-илом - он считался с братом в одной вахте. Анна большую часть дней проводила одна. Чаще всех она виделась с Наташей, приходившей к матери на криницу за водой.

   В одиночестве Анна грустила, коротая время за работой и песнями:

  

   Красуйся, красота.

   Гуляй, гуляй, воля,

   По чистому полю,

   Белейся, белота,

   По белой березе,

  

   Однажды утром песню Анны оборвал взрыв тяжелой бомбы посреди двора Могученкова дома. В окнах вылетели стекла. С крыши посыпалась черепица.

   Анна в испуге выбежала на крыльцо и ахнула: осколком бомбы срезало почти напрочь березу, и она поникла, раскинув по земле длинные космы зеленых ветвей.

   Береза редка в Крыму. А в Севастополе нельзя было сыскать второй, кроме той, что Анна вырастила на своем дворе. Два-дцать три года тому назад, покидая родные края, Анна выкопала березу-одногодку, обложила ее корни мокрым мохом и сберегла в дальней дороге от Белого моря до Черного. Во дворе Могученко березка принялась. Анна ее любила и берегла. И дети, вырастая, полюбили белую березку и хвастались перед други-ми, что ни у кого еще нет в Севастополе такого дерева...

   Анна долго плакала над сломанной березой. Пробовала под-нять ее и связать, взяв в лубки,- хрупкое дерево сломалось совсем. Из расщепленного пня березы обильно вытекал свежий сок и, густея на солнце, темнел, застывая рыжевато-красными потеками.

  

  

  

  

   В конце апреля во французской армии нерешительного Канробера сменил новый главнокомандующий - генерал Пелисье, человек смелый и отважный. Он решил овладеть Камчатским люнетом и редутами за Килен-балкой, чтобы затем штурмовать Малахов курган. От дезертиров в Севастополе узнали, что Пелисье ведет большие приготовления к штурму передовых укреплений Корабельной стороны. Приготовления заняли весь май, прошедший в обычной артиллерийской перестрелке.

   Двадцать пятого мая после усиленной бомбардировки фран-цузы предприняли очень большими силами атаку Волынского редута и Забалканской батареи.

   Адмирал Нахимов прибыл на Камчатский люнет в тот мо-мент, когда французам был подан ракетами с редута "Викто-рия" сигнал штурма. Привязав лошадь к столбику за люнетом, Нахимов пошел вдоль фаса, здороваясь с моряками. Вдруг раздался крик сигнальщика: "Французы идут! Штурм!" На-химов приказал бить тревогу. Артиллеристы кинулись к ору-диям. Солдаты выстроились на банкетах. Орудия успели дать по штурмующим колоннам два залпа картечью. Матросы не успели зарядить орудия для третьего залпа, как с левого фаса на люнет ворвались алжирские стрелки.

   Внутри люнета завязался рукопашный бой. Матросы, ос-тавив пушки, взялись за ружья. Юнга Могученко-четвертый, безоружный, не отставал от брата Михаила и Стрёмы... С фронта в люнет хлынули солдаты французского линейного полка. С правого фаса вторглись зуавы.

   Нахимов с обнаженной саблей кинулся в гущу боя. Золотые адмиральские эполеты привлекли внимание врагов. Алжирцы с дикими воплями устремились к Нахимову и охватили его кольцом - ему угрожала смерть или плен. Увидав Нахимова в крайней опасности, матросы пробились к нему и, ощетинясь штыками, отступали, отбиваясь от наседающих французов.

   Веню затолкали, он очутился около Нахимова, рядом с братом. Матросы медленно подвигались к входу в люнет. Вдруг стало просторно. Веня увидел перед собой смуглого, чернобо-родого чужого солдата в высокой феске и шитой золотом красной безрукавке.

   - Не робей, юнга! - крикнул Михаил, заслоняя брата.

   Солдат в феске, не глядя, ударил Веню прикладом в плечо и ринулся, отбив штык Михаила, к Нахимову, чтобы пронзить pro. Нахимов взмахнул саблей. Веня закричал. Михаил оттолкнул Нахимова и прикрыл его грудью, приняв удар на себя: штык алжирского стрелка пробил грудь Михаила. Со стоном он выронил ружье и повалился, увлек за собой Веню и придавил его к земле. Матросы сомкнулись вокруг Нахимова.

  

  

  

  

   Веня, ошеломленный падением, с трудом поднялся на ноги и повернул брата лицом к небу... Михаил, раскинув руки, судорожно сжимал и разжимал кулаки. В груди у него кло-котало. На губах выступила кровавая пена. Он завел глаза.

   - Вставай, Миша, вставай! Наши ушли! - тормошил Веня брата.

   Михаил открыл глаза и прохрипел:

   - Братишка, беги, скажи батеньке... Скажи...

   - Что сказать-то, Миша? Что сказать? - напрасно спра-шивал Веня, прильнув к брату.

   Михаил затих, глядя стеклянным, неподвижным взором в небо. По лицу Михаила разлилась широкая безмятежная улыб-ка. Веня понял, что брат умер.

   Юнга поднялся на ноги и осмотрелся, удивляясь наставшей тишине. На люнете уже не было народу. Всюду спокойно лежа-ли убитые и со стоном ворошились раненые. Взглянув в сторону Севастополя, Веня увидел, что ко Второму бастиону медленно движется большая пестрая толпа. Юнга понял, что это непри-ятель теснит отступивших с люнета матросов и солдат. С Мала-хова кургана загремели пушки. Должно быть, это была картечь. Движение толпы остановилось - она разбилась надвое: одни люди бежали врассыпную к валам Второго бастиона, другие от-хлынули и остановились. Послышалась трескотня выстрелов.

   Веня склонился к телу Михаила. На белой рубахе убитого проступило красное пятно. Поцеловав брата в окровавленные губы, Веня отколол с его груди "Георгия", поднял с земли братнино ружье и, закинув его за спину, побежал... Послы-шались крики. Через вал на люнет не спеша взбирались фран-цузы, посланные из резерва. Знаменосец водрузил на валу трехцветный французский флаг.

   Веня выбежал из люнета и услышал жалобное призывное ржание: лошадка Нахимова, закрутив поводья вокруг столбика, билась и храпела. Она призывала на помощь. Веня отвязал коня и вскарабкался в седло. Конь без понуканий побежал к Ма-лахову кургану. С люнета вслед ездоку щелкнуло несколько выстрелов. Над головой Вени прожужжали пули. Юнга при-гнулся к луке седла и гикнул по-казачьи. Лошадка поскакала как умела. Веня дал ей волю. Она свернула на Саперную дорогу, оставив по правую руку Малахов курган. На спуске в Доковый овраг Веня придержал коня и взял в сторону от дороги: навстречу бежали вереницей солдаты, держа ружья на руку. Впереди солдат на коне, размахивая саблей, ехал генерал Хрулев. Обернувшись в седле, он кричал через плечо солдатам:

   - Благодетели, вперед! Выручим "Камчатку"! Благодете-ли, шибче!

   Солдаты бежали, тяжело дыша, бряцая амуницией; за ге-нералом скакал горнист с трубой за спиной.

   Веня подъехал к Чертову мостику и привязал лошадку Нахимова к коновязи там, где ее обычно оставлял адмирал, приезжая на Малахов курган. Уже смерклось. На бастионе шла суматоха, обычная во время смены гарнизона. Левым фа-сом бастион палил в сторону Килен-балки. За мостиком в кучке матросок с узелками Веня заметил мать. У Анны в руках чугунок, завязанный в платок: она собиралась вместе с другими нести ужин сыновьям.

   - Маменька, Михаила убило! - со слезами закричал Веня, подбегая к матери.- Насмерть убило... Он батеньке велел сказать...

   Лицо Анны окаменело. Она обняла Веню, упав перед ним на колени и прижимаясь лицом к его груди. Чугунок с борщом выпал у Анны из рук. Матроски окружили Анну с сыном. Пле-чи Анны вздрагивали от плача.

   - Маменька, не плачь, голубушка, ведь я понял, что Миша велел батеньке сказать: долг-то Миша за батеньку отплатил...

   Анна прижала крепко сына к груди. Матроски в кружке тихо переговаривались, утирая слезы. Одна женщина сказала:

   - Не одного твоего, поди, там убило. И мой там.

   Анна поднялась с колен и ответила:

   - Все свой долг отплатят. Пойдем, сынок, скажем батень-ке. Он с Павлом Степановичем в блиндаже... Им нужно знать, чего ты на люнете видел...

   Анна с Веней направились к блиндажу начальника Корниловского бастиона и увидели Нахимова, Тотлебена и Васильчикова на скамье перед входом в блиндаж. Около них стояло несколько офицеров и ординарцев, ожидающих приказаний. Тотлебен о чем-то спорил с Васильчиковым. Нахимов молча слушал их. Позади Нахимова с его плащом на руке стоял Андрей Могученко.

  

  

  

  

   Анна, держа сына за плечи, выдвинула его вперед и по-ставила перед Нахимовым. Взглянув на Веню, Нахимов рас-сеянно улыбнулся и обратился к Тотлебену:

   - Вы хотите ехать на Волынский редут? Зачем-с? Узнать, в чьих он сейчас руках.

   - Важнее знать, что на Камчатском люнете. Вот перед вами вестник оттуда... Юнга, ты ушел с "Камчатки" после нас?

   - Так точно! - ответил Веня и, сбиваясь, торопливо начал рассказывать, что видел.

   На Камчатском люнете - французское знамя. Французов очень много. Орудия не успели заклепать. И юнга Могученко-четвертый не успел заклепать свою медную "собачку"... Генерал Хрулев ведет на выручку "Камчатки" батальон пехоты...

   Вспомнив главное, что надо сказать, Веня снял из-за спины ружье брата, поставил его прикладом на землю и, глядя через голову Нахимова на отца, прибавил:

   - Мишу убило. Он остался там мертвый. Вот его ружье. Он велел тебе, батенька, сказать: "Беги, скажи батеньке..."

   Веня почувствовал, что руки матери крепко сжимают его плечи, и смолк, не решаясь высказать в лицо отцу свою до-гадку. В смущении юнга перевел глаза на лицо Нахимова и закончил так:

   - Я, ваше превосходительство, ведь на вашей лошадке с люнета ускакал... Она тут, за Чертовым мостиком, привязана.

   Веня опять перевел глаза на отца и понял по его лицу, что отец догадался о том, чего Веня не договорил. Лицо Андрея Могученко задергалось и сморщилось - он старался не заплакать.

   Нахимов поднялся со скамьи и, сняв фуражку, склонил голову в раздумье. Веня со страхом ждал, что скажет Нахимов.

   Адмирал поднял голову. На лице его не было ни улыбки, ни тени печали. Лицо Нахимова светилось. Спокойно смотря в лицо Анны, Нахимов сказал:

   - Все мы исполним свой долг перед отечеством честно и до конца. Все здесь ляжем. Я отсюда не уйду ни живой, ни мертвый.

   Потом Нахимов встретился глазами с Веней - чуть улы-баясь, прибавил:

   - За то, что конька моего привел, юнга, спасибо. Я у те-бя в долгу.

   Веня стукнул прикладом ружья о землю.

   - Ружье отдай отцу! - жестко закончил Нахимов. Оборотясь к Тотлебену, Нахимов заговорил о деле:

   - Пожалуй, что теперь нам, Эдуард Иванович, надо съез-дить на Забалканскую батарею. Если Хрулев выбьет французов с люнета, они не удержат и редутов за Килен-балкой... Вы согласны, князь? - обратился Нахимов к Васильчикову.

   - Конечно! - быстро ответил Васильчиков.- Никто луч-ше полковника не может судить о состоянии редутов и что там надо сделать...

   Веня отдал ружье Михаила отцу.

   Андрей Могученко вскинул ружье на плечо, как свое, и молодцевато зашагал к Чертову мостику. Анна шла рядом с ним. Юнга Могученко-четвертый плелся за ними недоволь-ный.

   Андрей и Анна, забыв о Вене, говорили между собой.

   - Ну, Ондре, заплатил ты долг...- грустно говорила Анна мужу.

   - Долг отдал, теперь процент платить буду. Я-то, старый дурень, думал: очень просто, самому не довелось - сын за-платит. Ан нет. Каждый за себя сам платить должен, верно сказал Павел Степанович.

   Анна вздохнула:

   - Ты все о себе, Ондре, а Павел Степанович про давнее говорил. Он тогда тебя спасать кинулся - свой долг исполнил. У каждого свой долг. Миша, месяц мой ясный, свой долг исполнил, а не за тебя ответил.

   - Никак, ты, Анна, меня учить собралась! - сердито от-ветил Могученко.- Что я, не понимаю долга службы? По долгу службы не обязан был мичман Нахимов шлюпку в шторм спускать и матроса изымать из моря. Кто был штурвальный Андрей Могучий? Был и есть матрос сверхсрочной службы. Я свой долг понимаю. А из мичмана Нахимова вышел адмирал Нахимов. Погибни он, что будет с нами со всеми! Без него и Севастополю конец.

   - Ох-хо! - вздохнула Анна.- А мне свои долги и платить нечем. Полный я банкрут.

   Андрей Могученко помолчал и тихо ответил:

   - Свои долги ты заплатила. Все тебе прощено.

   Веня не понимал разговора отца с матерью и сердился. Он напомнил о себе:

   - Заладили "долги, долги"!.. А у меня на люнете "собачка" осталась. Какой я теперь комендор? Думал, адмирал Мишин штуцер мне отдаст. А он, ну-ка, старому велел отдать! Знал бы, не брал. Зачем тебе винтовка?

   Отец повернулся к Вене и сердито ответил:

   - Мне-то зачем? Вот тебе и на! Ведь я теперь должен место

   Михаила заступить...

  

  

  

   Генерал Хрулев отбил у французов Камчатский люнет, но двух батальонов оказалось недостаточно, чтобы его удержать. Французы вновь послали атаковать "Камчатку" несколько по-лков пехоты, поддержанных жестоким, перекрестным огнем со всех их батарей. Хрулев отступил с люнета.

   Французы не преследовали отступающих, ограничившись ружейным огнем им вслед. Тотлебен, приехав на Забалканскую батарею, убедился, что редуты за Килен-балкой прочно заняты французами, о чем и донес генералу Хрулеву.

   На следующее утро генерал Хрулев предполагал атаковать потерянные укрепления. Тотлебен и Нахимов не согласились на это: для атаки можно было собрать не более двенадцати ба-тальонов против тридцати шести батальонов французского кор-пуса, занявшего высоты перед Малаховым курганом.

   Князь Горчаков после потери Камчатского люнета написал царю письмо, полное безнадежности: "Положение мое начинает быть отчаянным... Теперь я думаю об одном только, как ос-тавить Севастополь, не понеся непомерного, более двадцати тысяч, урона. О кораблях и артиллерии и помышлять нечего, чтобы их спасти. Ужасно подумать... Мне нечего мыслить о другом, как вывести остатки храбрых севастопольских защит-ников, не подвергнув более половины их гибели".

   Матросы, солдаты и население Корабельной стороны не помышляли о том, что придется покинуть Севастополь.

   Под руководством Тотлебена за Малаховым курганом на-чали делать новый оплот: от рейда до Южной бухты Тотлебен наметил вал, приспособленный к ружейной и артиллерийской обороне; нижняя часть Корабельной слободки превращалась в ретраншемент - внутреннее укрепление, где можно было еще держаться, если бы неприятель овладел Малаховым курганом.

   Защищать далеко выдвинутую Забалканскую батарею Тотлебен признал бесполезным. Орудия с батареи сбросили в бухту, батарею покинули, мост на Килен-балке сняли. Зато непре-рывно кипела работа по усилению обороны от Докового оврага до Большой бухты: в валах прорезывались новые амбразуры для орудий значительного калибра; на случай штурма в южных местах устраивали барбеты - платформы для полевых орудий; присыпали на батареях к валам банкеты для стрелков. По всему протяжению ретраншемента сложили из камня насухо завал длиною более километра, и камни постепенно засыпали землей, принося ее издалека в мешках. Эту огромную работу было бы невозможно исполнить силами одних солдат; в ней участвовало все население Корабельной стороны.

   Нахимов говорил уверенно:

   - Пускай даже неприятель возьмет город - мы на Малаховом кургане одни продержимся еще месяц!

   Овладев Камчатским люнетом, Пелисье готовился штурмо-вать Малахов курган. Он не сомневался в успехе и был уверен, что взятие кургана повлечет за собою падение Севастополя.

   Английский главнокомандующий лорд Раглан назначил штурм на 6 июня - в годовщину битвы при Ватерлоо. Победа в этот день должна была затмить печальные воспоминания о поражении французов в 1815 году.

   С рассвета 5 июня началась канонада. Это было четвертое по счету бомбардирование Севастополя, и по силе своей оно не уступало первым трем. Неприятель целые сутки громил обо-ронительные линии, Корабельную слободку и город. В ночь на 6 июня бомбардирование продолжалось.

   Неприятельские пароходы подошли к входу на рейд и стре-ляли залпами по городу, береговым батареям и продольным огнем по кораблям в бухте. На Городской стороне всюду падали зажигательные снаряды и ракеты. В городе начались пожары.

   Севастополь отвечал на канонаду слабо, приберегая порох к штурму. Все усилия населения Корабельной слободки, мо-ряков и солдат были устремлены на то, чтобы исправлять пораженные укрепления.

   Севастополь испытывал нужду не только в порохе. Не хва-тало армячины (1) для зарядных картузов - их стали шить из фланелевых рубах адмиральских гребцов. Не хватало ядер для 36-фунтовых морских пушек. Вспомнили, что из таких пушек

  

   (1) Армячина грубая шерстяная ткань, употреблявшаяся для пушечных зарядов

  

   много лет стреляли с кораблей по валу - мишени на Северной стороне - во время артиллерийских учений; вал раскопали, из него добыли несколько тысяч ядер. Для пушек крупных ка-либров взамен ядер заготовили снаряды из зажигательных бомб, насыпая их песком. Мальчишки и девчонки собирали и раскапывали в земле стреляные пули и сдавали их в арсе-нал - это называлось "ходить по грибы". Во время этих по-исков "грибники" иногда попадали под обстрел и платились жизнью. Но все же, несмотря на разные ухищрения, боевых припасов не хватало. Их приходилось беречь к штурму, слабо отвечая на канонаду и ружейную пальбу неприятеля.

   Пелисье обмануло ослабление огня севастопольских бата-рей. Он решил начать штурм с самого рассвета 6 июня, не возобновляя канонады. Он думал взять Малахов курган врасплох.

   Из Севастополя навстречу французам ночью вышли секре-ты. Когда забрезжил рассвет, из секретов над "Камчаткой" генералу Хрулеву донесли, что в балке скопились большие неприятельские силы. Секреты немедля подняли стрельбу по передовой цепи французов. Открытый неприятель поневоле до срока двинулся на штурм левого фланга укреплений Кора-бельной стороны, Первого и Второго бастионов. Русские па-роходы вошли в устье Килен-бухты и открыли усиленный огонь по французам. Заговорили батареи Северной стороны. Пальба с пароходов и батарей нанесла французам большой урон. Они отхлынули, не достигнув бастионов, и укрылись в Килен-балке.

   Внезапное нападение не удалось. Пелисье прискакал на Зеленую гору (так французы называли Камчатский люнет), когда штурм на левом фланге был уже отбит. И только тогда с Зеленой горы взвились три ракеты - сигнал к общему штур-му. Французы с трех сторон двинулись к Малахову кургану. Англичане атаковали Третий бастион.

   Ужасным картечным и ружейным огнем встретили фран-цузов защитники Малахова кургана. Поле перед курганом усе-ялось павшими. Разгромленные колонны французов преврати-лись в нестройную толпу. Она все же достигла рвов левой куртины Малахова кургана; приставив к валу штурмовые ле-стницы, французы полезли на вал. Здесь находился Нахимов. Он скомандовал "в штыки". Французов встретили выстрелами в упор, штыками, бросали в них камни и осколки бомб. Фран-цузы отхлынули и повторили безуспешно еще два раза атаку левой стороны кургана. При отбитии последней атаки здесь пал, простреленный несколькими пулями, сверхсрочный унтер-офи-цер 36-го экипажа Андрей Могучий.

   В центре две атаки на Корниловский бастион были отбиты картечью и ружейным огнем с большим уроном для французов. Вправо от кургана они имели временный успех. Овладев ба-тареей Жерве, французы достигли западного ската Малахова кургана. В ночь накануне большая часть домов на этом скате была исковеркана снарядами. Дом Могученко зиял выбитыми окнами. Пятипудовая бомба, пробив черепичную крышу, взорвалась на чердаке и обрушила потолок. Веня в это время был па бастионе, Анна с Наташей работали, таская землю для исправления вала между Малаховым курганом и Вторым ба-стионом. И прочие дома все были пусты.

   Генерал Хрулев подоспел на батарею Жерве с батальоном Севского полка в то время, когда французы поворачивали ору-дия батареи против второй внутренней линии укреплений Ко-рабельной стороны. Хрулевцы сбросили французов с батареи и преследовали их из орудий картечью. Французы, проникшие перед тем в слободку, оказались отрезанными. Они засели в домах и сараях и открыли оттуда ружейный огонь. Пришлось брать штурмом каждый домишко. Солдаты Севского и Полтав-ского полков вместе с матросами 36-го экипажа с большим трудом выбили неприятеля из домиков и захватили в плен несколько десятков солдат.

   Покушение англичан на Третий бастион было также отбито с большим для них уроном. К шести часам утра атаки не-приятеля прекратились.

   Штурм, предпринятый французами и англичанами в годов-щину Ватерлоо, не удался.

   За блистательную победу 6 июня было много наград - чинами, орденами и деньгами. Солдатам выдали по два рубля на брата и по три Георгиевских креста на роту.

   Адмирал Нахимов получил шесть тысяч рублей в год по-жизненно в дополнение к жалованью. "На что мне эти день-ги? - сказал он.- Прислали бы мне лучше бомб!"

  

  

  

  

   Андрея Могученко похоронили на Северной стороне, рядом с могилой Хони. Нахимов проводил старого друга до могилы и велел положить в гроб военный орден, снятый с груди Михаила Могученко, убитого на Камчатском люнете.

   Штурм истощил силы обеих сторон. Наступило затишье. Неприятельская артиллерия почти прекратила огонь. Севастопольцы берегли порох. Однако неприятель в дни затишья про-должал осадные работы. Русские и неприятельские траншеи сближались. Под ружейным огнем неприятельских стрелков продолжались работы для усиления укреплений Корабельной стороны. Кротами рылись под землей минеры, закладывая в горны бочки с порохом для подрыва неприятельских траншей.

   Седьмого июня генерал Тотлебен был контужен при взрыве бомбы на Малаховом кургане; врачи предписали Тотлебену "покой в постели", но на следующий день инженер-генерал явился на батарею, чтобы дать наряды на работу минерам. Сделав распоряжения, Тотлебен пошел в гору на Малахов курган. Его заметили неприятельские стрелки. Затрещали вы-стрелы. Тотлебен почувствовал, что ранен в ногу. Явился вы-званный цирюльник и, разрезав сапог, обнаружил пулевую рану навылет. После перевязки Тотлебен лег на приготовлен-ные носилки, устроился поудобнее, закурил сигару и велел нести себя на квартиру.

   Страдая от раны, Тотлебен продолжал руководить оборо-нительными работами заглазно. Но это было уже не то: и мо-ряки, и солдаты, и народ - все привыкли видеть Тотлебена вместе с Нахимовым в тех местах, где Севастополю угрожала прямая опасность. Нахимов остался один. Он окружил Тотле-бена заботливым уходом, украсил его комнату цветами, часто навещал.

   Однажды Нахимов явился к Тотлебену сердитый.

   - Слыхали, какая подлость?! - вскричал он с порога.

   - Нет, не слыхал,- улыбаясь, ответил Тотлебен.- Какая еще подлость?

   - Мост через Большую бухту собираются строить! Инже-нер-генерал Бухмейер наконец нашел для себя дело: составил проект бревенчатого моста...

   - Он это, конечно, сделал по приказанию князя Горчакова? Бухмейер делает то, что должен делать и что ему приказывают. Я понимаю ваше негодование, мой друг: постройка моста озна-чает решение оставить Севастополь. Так ли я понимаю это?..

   - Не то важно, как мы с вами это понимаем, а как поймут это матросы и солдаты... "Скатертью дорога, бросайте все, спасайтесь сами" - вот как они поймут-с! А нам осталось продержаться всего три месяца. В сентябре неприятель снимет осаду и уберется восвояси. Зимовать еще раз он не в состоянии...

   - Но чего нам будут стоить эти три месяца!

   Чего бы они ни стоили! Честь и достоинство России в мильон раз дороже.

   - Давайте, Павел Степанович, говорить хладнокровно. Взвесим все pro и contra (1).

  

   (1) pro и contra - доводы "за" и "против" - лат.

  

   Тотлебен положил руку на колено Нахимова

   - У меня теперь много досуга,- продолжал Тотлебен, - я лежу и размышляю. Можем ли мы отстоять Севастополь?

   Нахимов сбросил руку Тотлебена с своего колена, вскочил с места и заходил по комнате.

   - Что-с? Что-с? - выкрикивал он, шагая из конца в конец комнаты.- И вы-с? Это вы-с? Вы, вы мне это говорите? - заикаясь, грозно закричал Нахимов, оста-навливаясь перед постелью Тотлебена.

   - Да, это я говорю, хотя знаю, какую причиняю вам боль, дорогой друг... Выслушайте спокойно. Сядь-те! Когда человек на ногах, он менее уравновешен... Для вас мост не страшен. Вы им не воспользуетесь для бегства. Вы, моряки, принадлежите больше будущему России, чем ее прошлому. И вам нет замены. Пехоты можно привести в Севастополь еще хоть десять диви-зий, а моряков ни одного человека! За девять месяцев из тридцати тысяч матросов списано в расход более двадцати тысяч. Значит, к сентябрю месяцу моряков в Севастополе останется горсть. Надо смотреть прямо в глаза горькой правде.

   - Ваш рассудок говорит то же, что мне сердце. Все-таки мне больно-с это слышать от вас, генерал. Нам остается одно - умереть.

   Тотлебен ответил на последние слова Нахимова

   не сразу:

   - Для меня ясно одно, Павел Степанович: Севасто-поль будет держаться, пока держитесь вы. Мое жела-ние-подняться на ноги и стать рядом с вами. Поло-жение вовсе не безнадежно...

   - Вы меня хотите утешить? Зачем-с?

   - Нам с вами не нужны утешения! Я говорю, что есть надежда. Утопающий хватается за соломинку. Для нас эта соломинка все-таки - крымская армия. Пусть солдаты мечтают о воле - в этом залог их стойкости. Пусть они надеются отчаянным усилием вырваться из бедствия войны - в этом залог их храбрости. Они бу-дут храбро и стойко сражаться... Горчаков, кажется, замышляет повторить Альму. Опять-таки надежда по-кончить дело одним ударом, дав генеральное сражение. Его нельзя винить - в отчаянном положении игрок идет "ва-банк", чтобы или все проиграть дотла, или выиграть, чем бы ни кончилась игра. Выйти из игры во что бы то ни стало! Выиграть генеральное сражение не мог бы сам Суворов, если бы у него вместо Багра-тиона был Ноздрев, а вместо Кутузова - Чичиков, мертвые души!

  

  

  

   - Где же соломинка?! - нетерпеливо перебил На-химов.- Дайте мне соломинку!

   - Извольте. Вот она. Выиграть генеральное сра-жение Горчаков не может. Он его даст и проиграет. Пока он не решается. Армия тает от болезней и огня неприятеля. Мы вынуждены держать солдат в ожида-нии штурма все время под рукой на самой линии укреп-лений. От этого большой урон. Ясно, почему! Как это ни странно покажется спервоначалу, Севастопольская крепость тесна для наших сил, хотя наши силы недоста-точны. Это кажется парадоксом! Если на каждой существующей линии укреплений поставить вдвое боль-ше солдат, мы станем вдвое слабее. И, пожалуй, вдвое увеличатся наши потери: гуще цель! Значит, полевая армия, пока она служит резервом для гарнизона кре-пости, пополняет его убыль, нам нужна. Но мы могли бы ее силами распорядиться лучше, если бы можно было армию заставить работать непрерывно, как ра-ботают наши артиллеристы, стрелки и пехота на бас-тионах. И опять парадокс: для этого надо вытянуть, удлинить линию наших укреплений, хотя с силами, ко-торыми мы распоряжаемся, мы едва можем удержи-вать и ту длину, которую сейчас защищаем.

   - Не вижу соломинки! - воскликнул Нахимов.- Спасайте меня, или я потону в потоке ваших слов! Короче-с!

   Не отвечая на насмешливое замечание собеседни-ка, Тотлебен продолжал:

   - Армия не может выиграть генеральное сраже-ние. Но силы ее и сейчас достаточны для того, чтобы сбить неприятеля на нашем левом фланге. Усилить ар-тиллерию Малахова кургана и всего левого фланга, вернуть атакой Камчатский люнет, редуты за Килен-балкой, овладеть высотами между нею и Лаборатор-ной балкой, построить ряд новых редутов, лицом на-право, и вооружить их - словом, вытянуть линию на-ших укреплений и заставить полевые войска работать на этой линии-это мы еще можем сделать, и это удво-ит наши силы. В общем, то, что говорю я, сходится с мнением инженер-генерала Бухмейера. Значит, тут мы с вами, мой друг, могли бы перекинуть мост в штаб Горчакова. Надеюсь, против такого моста вы не станете возра-жать?.. Если Горчаков не слушает нас, то послушает нас и Бух-мейера, вместе взятых. Вот моя соломинка.

   Нахимов поднялся, посмотрел на забинтованную ногу Тотлебена и сказал:

   - Вставайте поскорее с постели. Без вас я как без ног. До свиданья, мой друг! Не нужно ли вам чего?

   - Благодарю, все есть. Вы меня и так балуете...

   Почти месяц после жестокого поражения 6 июня неприятель подкрадывался к Севастополю зигзагами траншейных ходов, чтобы потом повторить штурм с более близкого расстояния. Артиллерийский огонь ослабел, только против Корабельной стороны неприятель выпускал за сутки до тысячи снарядов.

   Севастополь отвечал слабо, только чтобы помешать работам неприятеля.

   Наступили знойные дни и душные ночи. Вечером отдельные части войск расходились по бастионам с музыкой - такой по-рядок завел генерал Хрулев. Смена происходила под бодрые звуки полковых оркестров.

   Двадцать восьмого июня неприятель с утра начал усиленно бомбардировать Третий бастион. Это беспокоило защитников бастиона - в последние дни неприятельский огонь был сосре-доточен на Корабельной стороне, и, казалось, мысль об атаке Третьего бастиона неприятелем на время оставлена. Послали к Нахимову. Он ответил: "А вот я сейчас к вам приеду". И через полчаса он уже явился на бастион и сел на скамью около блиндажа адмирала Панфилова. Его окружили морские и пе-хотные офицеры. Раздался крик сигнальщика: "Бомба! Наша!" Все, кто был около Нахимова, не исключая его адъютанта Колтовского, бросились в блиндаж. Один Нахимов остался на месте и не двинулся, когда бомба взорвалась и осыпала ос-колками, камнями и пылью место перед скамьей, где раньше стояли собеседники Нахимова. Выскочив из блиндажа, они увидели, что Нахимов невредим, и кинулись к нему с ра-достными восклицаниями и упреками, что он не бережет себя.

   - Вздор-с! - отрезал Нахимов и продолжал прерванный бомбой разговор.

  

  

  

  

   Сделав распоряжения на Третьем бастионе, Нахимов в со-провождении лейтенанта Колтовского поехал на Малахов кур-ган. Над головами их свистели и жужжали штуцерные пули и с визгом цокали о камни, взбивая пыль. Нахимов не торопил свою смирную лошадку, и Колтовский поневоле следовал по левую руку адмирала трусцой. Колтовский не столько трусил за себя, сколько сердился на адмирала.

   - Павел Степанович, позвольте откровенно спросить,- за-говорил Колтовский,- как это вы могли усидеть перед бом-бой?.. Я прямо как мальчишка скакнул в блиндаж...

   - Как мальчишка? В этом-то и суть-с! А я старик! Я просто не успел испугаться. Вот и все-с! Вы, Павлуша, на-верное, не забываете позади своих рук? А я возьмусь за ручку, чтоб открыть дверь, открыл, иду, а руку опустить забыл, все еще держусь. Бывало, взглянешь на солнце - и уже через минуту пропало в глазах темное пятно, а теперь оно темнит мне взгляд пять, десять минут. Вот я взглянул на вас, отвернул-ся-и ваше лицо еще вижу на дороге... Да, недаром-с нам месяц за год считают. Я постарел на десять лет...

   Изумленный признанием Нахимова, лейтенант воскликнул:

   - А вас считают фаталистом!

   - Я этого не понимаю-с! Фаталист презирает опасность, потому что верит в судьбу. А по-моему, человек волен жить и умереть, как он сам хочет.

   - Умереть! Вы ищете смерти! Боже мой! - горестно во-скликнул Колтовский.

   - Опять вздор-с! Зачем искать смерти - она обеспечена каждому. Смешно заботиться о смерти. Я хочу жить, я люблю жить... Разве, Павлуша, не приятно ехать такими молодцами, как мы с вами? Что бы мы ни делали, за что бы ни прятались, чем бы ни укрывались, мы только бы показали слабость ха-рактера. Чистый душой и благородный человек всегда будет ожидать смерти спокойно и весело, а трус боится смерти, как трус.

   Колтовский ни о чем более не спрашивал. Нахимов замол-чал, смотря поверх Малахова кургана в небо, где кружили под белесым облаком орлы.

   Нахимов соскочил с коня перед Чертовым мостиком. Мат-росы окружили Нахимова. Юнга Могученко-четвертый подхва-тил поводья нахимовского коня и привязал его к бревну коновязи.

   Матросы закидали Нахимова вопросами:

   - Правда ль, что к французам сам Наполеон приехал? Намедни пришел винтовой корабль - весь флот ему салютовал. Будто на этом корабле Наполеон приехал.

   - Верно ль, что мост будут делать через бухту на случай отступления? Значит, Севастополю и флоту конец?

   - Тысячу бревен везут, все фуры заняли под лес, а пороху нет. Бомбы где застряли?

   Нахимов отвечал:

   - Наполеону делать у нас нечего. Да пускай приезжает: сам увидит, что взять Севастополь нельзя ни с моря, ни с суши. Мост будут строить, это верно. Мост нужен нам же - для подвоза боевых припасов и для прохода войск с Северной стороны в город на случай штурма. С порохом и бомбами плоховато. Порох надо беречь. А о том, чтобы бросить Сева-стополь, и мысли быть не должно. Матросы! Не мне говорить о ваших подвигах. Я с мичманских эполет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому слову. Отстоим Севастополь! И вы доставите мне счастье носить мой флаг на грот-брамстеньге с той же честью, с какой я но-сил его благодаря вам и под другими клотиками! Смотрите же, друзья, докажем французу, что вы такие молодцы, какими я вас знаю! А за то, что деретесь хорошо, спасибо!

   - Тебе спасибо, Павел Степанович! - ответили матросы. Поговорив с матросами, Нахимов направился к банкету

   исходящего угла бастиона. Юнга Могученко-четвертый бежал рядом с Нахимовым, показывая ему зрительную трубу, рас-писанную цветными рисунками сигнальных флажков.

   - Гляди, ваше высокопревосходительство, какое мне ба-тенька наследство оставил! Мне бы сигнальщиком быть, а то я без должности нахожусь... Велите, Павел Степанович, приказ написать.

   Нахимов покосился на зрительную трубу Вени и отвечал:

   - Да ведь какой из тебя может быть сигнальщик? Тебе с банкета через бруствер не видно...

   - Будьте надежны! Я уж приладился: табуретку ставлю. Очень даже видно...

   - Ну, пойдем, сигнальщик! Посмотрю на французов в твою трубу...

   - А в приказе будет? Надо в приказе сказать. Ого! Сиг-нальщик Могученко-четвертый! Идем! Павел Степанович, вон на банкете моя табуретка стоит...

   Веня, забыв от радости правила чинопочитания, сунул трубу

   Нахимову и, схватив его за руку, тянул к банкету, где была приставлена к валу табуретка.

   Нахимов, усмехаясь, шел туда, куда тянул его юнга, и на ходу сказал адъютанту:

   - Лейтенант, запишите, что юнга Могученко-четвертый за-числяется сигнальщиком на Корниловский бастион.

   Командир Малахова кургана капитан 1-го ранга Керн и ко-мандир батареи исходящего угла лейтенант Петр Лесли, узнав, что на батарею прибыл Нахимов, поспешили ему навстречу.

   Керн рапортовал о том, что на бастионе все обстоит бла-гополучно, и затем, желая увести Нахимова с опасного места, сказал:

   - У нас служат перед образом всенощную. Не угодно ли вам, Павел Степанович, послушать службу?

   - Можете идти, если вам угодно. Я вас не держу-с! - сухо ответил адмирал.

   Керн поклонился, но остался при адмирале, желая разде-лить с ним опасность.

   Нахимов взглянул на Лесли и, улыбаясь, воскликнул:

   - Ба-ба! Я и забыл, что вы, Петя, завтра именинник. Ведь завтра "Петра и Павла". Я только сейчас забыл, а все помнил. Я вам приготовил славный подарок. Вот увидите...

   - А мне? - по-мальчишески спросил лейтенант Павел Колтовский и ребячливо надулся.

   - И вы завтра именинник?

   - Так точно!

   - Ну, и вам будет сюрприз.

   Все рассмеялись. Лесли сказал, кланяясь адмиралу:

   - Прошу вас, Павел Степанович, завтра ко мне на пирог, здесь, на бастионе.

   - Благодарю-с! Не премину вас поздравить...

   - Да ведь и вы, Павел Степанович, завтра именинник! - сказал капитан Керн.- Поздравляю с наступающим тезоиме-нитством вашим!

   Нахимов отмахнулся.

   - Павлов и Петров много-с! - раздраженно бросил он. Веня слушал этот разговор, жалея, что он не Петр и не

   Павел - ему тоже захотелось быть именинником: его именины дома не праздновали никогда.

   В это время на батарее комендор Стрёма зарядил тяжелую бомбическую пушку, чтобы выпалить в присутствии адмирала. Видя, что все готово для выстрела, Веня выхватил зрительную трубу из рук Нахимова:

   - Я только на минутку. Я отдам! Только посмотрю, куда попадет!..

   Веня вскочил на табуретку и, примостив трубу на бруствер, приложился к ней глазом. Орудие дохнуло. Выстрел оглуши-тельно грянул...

   - Эх, как их знатно подбросило! - воскликнул Веня, когда со стороны неприятельских траншей послышался взрыв бом-бы. - Трое вверх тормашками взлетели. Ваше высокопревос-ходительство, глянь-ка, тараканами забегали!

   Нахимов принял из рук юнги трубу и склонился над нею. Белая фуражка адмирала показалась над бруствером и при-влекла внимание французских стрелков. Пуля ударила в зем-ляной мешок около Нахимова.

   - Павел Степанович, снимите фуражку - они в белое бьют,- посоветовал адмиралу сигнальщик.

   Несколько пуль просвистело мимо.

   - В вас целят, адмирал! Сойдите с банкета! - тоном почти приказания крикнул Керн.

   Нахимов, не внимая предостережениям, продолжал смот-реть в трубу и вдруг, тихо ахнув, повалился навзничь, выронив трубу из руки. Фуражка свалилась с головы Нахимова - над левым глазом его проступило небольшое кровавое пятно.

   Веня стоял ошеломленный, не понимая того, что случилось. Все на мгновение остолбенели. Потом подня