с новыми редутами мост через Килен-балку. Французы сделали несколько ответных безуспешных попыток овладеть новыми редутами. Место ре-дутов Тотлебен избрал искусно: они были расположены па гребне высоты, где скрещивались выстрелы Малахова кургана, пароходов из Килен-бухты и батарей Северной стороны.

Затем Тотлебен приступил к укреплению "Кривой пятки", куда уже подбирались зигзагами своих траншей французы. 26 февраля огонь всех орудий, которые могли поражать "Зеленую гору", был направлен против работ неприятеля на этом участке. Обстрел принудил французов оставить работы, а на рассвете следующего дня они увидели на "Зеленой горе" высокие валы, выросшие за ночь. Неприятель немедленно открыл по новому укреплению орудийный огонь, но не мог помешать рабо-там. Камчатский полк отразил несколько атак французов. По имени полка укрепление получило название Камчатского лю-нета.

Однажды утром в первых числах марта перед Четвертым бастионом выступила из окопов группа французов с белым флагом и сообщила вышедшим навстречу русским парламен-терам, что 18 февраля в Петербурге умер император Николай Павлович. Неприятель торопился сообщить известие о смерти царя в расчете, что оно вызовет смятение и упадок духа в рядах защитников Севастополя. Французы плохо разбирались в рус-ских делах и не знали, насколько ненавистно было русскому народу правление Николая Первого. Еще раньше, услышав о смерти царя, прозванного в народе Николаем Палкиным, со-лдаты в Севастополе обрадовались. С именем нового царя, Александра Второго, у них связывалась надежда на сокращение долгого срока солдатской службы.

ДОКОВЫЙ ОВРАГ

Первого марта в Севастополе армия и флот присягнули новому царю. Курьер, прибывший из Петербурга, вместе с известием о воцарении Александра Второго привез и новые назначения: вице-адмирал Нахимов вступил в должность во-енного губернатора Севастополя и командира Севастопольского порта. "Старый самодур" адмирал Станюкович назначался чле-ном Адмиралтейств-совета в Петербурге и поспешил покинуть Севастополь. Вся власть над крепостью, флотом и морскими учреждениями Севастополя сосредоточилась в руках одного Нахимова. В этом все видели залог того, что оборона пойдет еще успешней, чем шла до сих пор. Война продолжалась, и смерть уносила новые жертвы. 2 марта не стало защитника Малахова кургана Истомина. Он погиб, возвращаясь на курган с Кам-чатского люнета. Адмирал шел по гребню траншеи.

- Ваше превосходительство, сойдите в траншею, здесь очень опасно,- сказал Истомину командир люнета Сенявин. - Э, батюшка, я давно числю себя в расходе. Все равно: от ядра никуда не упрячешься.

В это мгновение раздался выстрел с английской батареи, и ядро оторвало Истомину голову.

Гибель Истомина глубоко опечалила Нахимова. "Оборона Севастополя потеряла одного из своих главных деятелей, во-одушевленного постоянно благородной энергией и геройской решительностью,- писал Нахимов брату покойного, К. И. Ис-томину.- Даже враги наши удивляются грозным сооружениям Корнилова бастиона и всей четвертой дистанции, на которую был избран покойный, как на пост самый важный и вместе самый слабый. По единодушному желанию всех нас, бывших его сослуживцев, мы погребли его в почетной и священной для черноморских моряков могиле, в том склепе, где лежит прах незабвенного адмирала Михаила Петровича (1) и первая, вместе высокая жертва защиты Севастополя покойный Владимир Алексеевич (2). Я берег это место для себя, но решил уступить ему".

Восьмого марта прибыл на Северную сторону новый глав-нокомандующий, Горчаков, с большим штабом.

_____________________________________

(1) Михаил Петрович Лазарев.

(2) Владимир Алексеевич Корнилов.

Равнодушно выслушали защитники Севастополя речь глав-нокомандующего, в которой он высказал уверенность, что скоро неприятель будет изгнан из Крыма. Горчакову не поверили, ибо знали его за человека нерешительного, опускающего руки при первой неудаче.

Новый главнокомандующий объезжал войска, здороваясь с ними визгливым голосом. Солдаты удивились и голосу его и тому, что новый главнокомандующий - в очках; они сразу прозвали Горчакова "моргослепом". Моряки не знали Горча-кова совсем и приняли его появление с ледяным безразличием, считая, что это "дело армейское" и их мало касается.

Французы неожиданным ударом заняли стрелковые окопы перед Камчатским люнетом, а на следующее утро (9 марта) начали громить люнет из пушек, полевых орудий и небольших мортирок, поставленных в траншеях. Под защитой артиллерии французы осмелились вести работы днем и заложили вторую параллель траншей, угрожая и окопы, захваченные ими нака-нуне, поворотить против Камчатского люнета, а окопы эти находились всего в ста шагах от "Камчатки". Из французских окопов назойливо тявкали мортирки, посылая на люнет гранаты.

Нахимов и Тотлебен на совете с начальником войск левого фланга обороны генералом Хрулевым решили наказать францу-зов за их дерзость, устроив ночью сильную вылазку, и разру-шить траншеи неприятеля. Горчаков, хотя и неохотно, согла-сился на вылазку. Предстояло большое дело. На вылазку назна-чили несколько батальонов пехоты, всего до шести тысяч шты-ков. Главный удар решили направить прямо в лоб французам от Камчатского люнета. Для того чтобы рассеять внимание непри-ятеля, предпринимались одновременно с главной вылазкой про-тив французов две маленькие - против английских батарей. Начальник батареи под Малаховым курганом, на скате Доково-го оврага, лейтенант Будищев взял на себя распоряжение вы-лазкой против батареи Гордона. У Будищева было только пять-десят стрелков-матросов, вооруженных штуцерами, и четыре роты греческого батальона. Будищев вызвал охотников. От-кликнулись солдаты из резерва Волынского полка и матросы с Третьего бастиона и Малахова кургана. Когда вызывали охот-ников, Тарас Мокроусенко как раз привез на Корниловский ба-стион дубовые кряжи для постройки блиндажа.

ЧЕРНАЯ НОЧЬ

Юнга Могученко-четвертый, увидев шлюпочного мастера, посоветовал ему:

- Тарас Григорьевич! "На брасах не зевай!" Не упускай

случая: идем пушки на английскую батарею заклепывать. Оль-га-то из-за тебя срамотится, пожалей девушку!

- А ты, хлопчик, "что" или "кто"? Командир?

- Пока еще дело мое маленькое - меня мичман Завалишин проводником берет. Доковый-то овраг я весь облазил. Каждый кустик, каждый камушек знаю. Заведу матросиков в такие места, что "ах!".

- Як страшно!.. А может, я с тобой пойду? Ей-богу, пойду! Отошлю своих фурштатов (1) и пойду! Возьму три ерша, и за-гоним с тобой по ершу в три пушки, чтоб другие нос не задирали. А чем, хлопчик, ерш в пушку заколачивают? Молоток либо топор взять?

- Шанцевого инструмента не велено брать: у них там, на батарее, и кирок, и лопат, и топоров - всего много.

- Налегке пойдем? Це гарно! Ну, хлопче, а як буде, ежели пуля?

- Пуля в того метит, кто боится,- с точным пониманием дела объяснил Могученко-четвертый.- Главное, не бойся.

- Обойдет краем? Дюже я широкий! Далеко ей обходить, поленится да прямо в сердце ударит...

Веня окинул взглядом широкое, коренастое тело Тараса и сердито ответил:

- Ты бы поменьше вареников со сметаной ел... Гляди на меня, какой я щуплый.

- Ой, хлопче, побожусь, до вечера не буду исты! Мабуть, спаду немного с тела. Вот Ольга засмеется!

Будищев решил, когда ему дадут сигнал барабаном с лю-нета, вести атаку на английскую батарею разом с трех сторон. Поэтому Будищев разделил своих бойцов на три отряда. Около девяти часов вечера левый отряд из стрелков-матросов, воору-женных штуцерами с примкнутыми штыками, вышел с батареи Будищева под командой мичмана Завалишина, направляясь краем Докового оврага к вершине. Впереди шел рядом с Завалишиным юнга Могученко-четвертый. За ними вереницей по тропинке шли матросы-стрелки, соблюдая тишину. В конце вереницы, рядом с цирюльником стрелковой команды Сапро-новым, следовал Тарас Мокроусенко.

____________________

(1) Фурштаты - кучера при фурах.

Месяц клонился к закату. Моряки называют безоблачные лунные ночи "черными", потому что месяц дает мало рассе-янного света, отчего на земле в резкой лунной тени ничего нельзя разглядеть. Месяц скрылся за горою. С тропинки, по которой вел моряков юнга Могученко-четвертый, месяца уже не было видно. В черной тени западного ската оврага французы не могли заметить движение отряда. А с этой стороны, на том скате, еще освещенном луной, ясно рисовались черными ло-маными чертами траншеи французов. Завалишин остановился, заметив в траншеях французов движение. От Камчатского лю-нета послышался крик "ура". В ответ из французских окопов раздался треск залпов. Это значило, что генерал Хрулев начал из люнета главную атаку. Заговорили французские пушки на батареях, затявкали мортирки в траншеях. Завалишин оста-новил свой отряд. Сигнала с "Камчатки" нельзя было расслы-шать за ружейной трескотней. Мичман решил, что и ему надо начинать, и приказал матросам стрелять но французским око-пам через Доковый овраг. Залп раскатисто грянул. Видно было, что французские солдаты побежали из второй траншеи в гору, под защиту английской батареи,- очевидно, неприятель счел себя обойденным с левого фланга. Крики "ура" впереди Кам-чатского люнета, сменяясь минутами молчания, поднимались все выше в гору: французы отступали.

Месяц раскаленным углем канул в море и погас. Сразу сделалось темно, и с тропинки над Доковым оврагом ничего не стало видно - там, где при лунном свете раньше рисовались черным по голубому траншеи, камни, рытвины, теперь взды-мался длинный темный бугор. Небо над бугром опоясали цвет-ные радуги световых бомб. Загремели оба яруса, верхний и нижний, Гордоновской батареи. Она палила в сторону Кам-чатского люнета, поражая пространство между люнетом и французскими окопами. Англичане, видимо, не подозревали размеров предпринятой русскими атаки и поддерживали фран-цузов, не опасаясь за себя.

Матросы Завалишина зарядили ружья, и отряд двинулся дальше.

- Веди, юнга, к отрожку оврага, про который говорил,- сказал мичман Вене.

- Дальше, ваше благородие, будет круча. Тропой идти нельзя: "он" заметит.

- Веди, как лучше.

Веня сошел с тропы на крутой в этом месте скат. Мичман и матросы последовали за ним. Из-под ног сыпалась галька.

Чтобы не скатиться вниз, приходилось хвататься за свисающие длинные прутья колючей ажины.

Вдруг над головами послышались голоса. Без команды люди прилегли на скате и притаились. Веня повалился рядом с мичманом и прошептал:

Ну, ваше благородие, пропали!

- Молчи! - Мичман прислушался к голосам и шепотом объяснил Вене: - Это инженер разбивку делает - они хотят рыть здесь траншею вдоль оврага. Их немного. Сейчас уйдут. Они нас не чуют!

Сверху послышался звон топора - в землю забивали обухом

колышек для отметки. Голоса отдалились вниз по скату горы.

Надо, ваше благородие, идти,- посоветовал Веня.- До

овражка рукой подать, а то, боже упаси, они опять придут.

Вставай!

Мичман встал и пошел вслед за Веней. Это послужило сигналом для остальных. Круча кончилась. Веня, пригнувшись к земле, кинулся бегом по отлогому скату и повернул вправо, в узкую глубокую промоину. Дно промоины круто подымалось каменными ступенями в гору. Через несколько минут Веня остановился задыхаясь. Сзади напирали товарищи. Совсем близко впереди и несколько вправо громыхнула пушка.

- Тут будет самая макушка, а правей - верхняя бата-рея,- доложил Веня.

- Молодец! - похвалил юнгу мичман.

Рад стараться! Только очень сердце колотится...

- Отдохни. Мы пойдем, а ты нас тут дожидайся.

- Вот тебе раз! - обиделся Веня.- Шел-шел... Что ж я теперь... Вели кричать "ура", тут надо бегом по голому месту...

"КТО ИДЕТ?"

Матросы сгрудились вокруг командира и проводника.

- Нет, братишка, тут "ура" неподходяще - надо в затиш-ку делать,- посоветовал один из матросов.

Мичман согласился:

- Ладно, товарищи,- значит, бегом, без крику!

- И бегом не надо,- продолжал тот же бывалый ма-трос.- Тут до "него" еще шагов триста будет. На бегу "он" сразу нас увидит. Надо идти тихо, вальяжно, будто свои идут... А ты, ваше благородие, иди с юнгой и разговаривай с ними по-французски. Как мы французы будто.

Рокот смеха пробежал в кругу матросов.

- Так будет хорошо,- согласился мичман Завалишин.- Значит, друзья, идем вольно. Подойдем, кинемся и без кри-ку - колоть. И шабаш! Идем!

Завалишин, взяв за руку Веню и обнажив саблю, скоман-довал вперед.

Вольным шагом, по два в ряд, подходили матросы с Веней и мичманом впереди к английской батарее. Она палила. При вспышках было видно, что на батарее работали не спеша и беспечно одни артиллеристы, без пехотного прикрытия. Они ходили около пушек с фонарями.

До батареи оставалось шагов пятьдесят. Крепко сжимая руку Вени, мичман заговорил первое, что' пришло в голо-ву:

A quoi bon entendre L'oiseau du bois?..

L'oiseau le plus tendre Chante dans ta voix (1).

- Ты куда? Вон "он" там! Вылезай! Дубу дай! - храбро отвечал "по-французски" Веня.

Веня не успел ответить.

- Qui vive? (2) - послышался тревожный окрик часового.

- France vous regarde! (3) - ответил наугад, подражая па-ролю, мичман.

Отпустив руку Вени, мичман кинулся бегом вперед, махая саблей. За ним, яростно дыша, ринулись на батарею матросы. Веня на бегу споткнулся и упал. "Лежи, лежи, а то убьют!" - уговаривал себя Веня, слушая сдавленные крики, возгласы, стоны и стук оружия на батарее.

Скоро все смолкло. Матросы, не сделав ни одного выстрела, перекололи орудийную прислугу и командиров.

Веня приподнялся и, вскрикнув, в испуге побежал на ба-тарею: ему чудилось, что его хватают из темноты чьи-то руки.

1 A quoi bon entendre 1'oiseau du bois? L'oiseau le plus tendre chante dans ta voix (франц.). - Зачем слушать лесную птичку, когда самая нежная птичка поет в твоем голосе (из стихотворения В. Гюго).

2 Qui vive? (франц.) - Кто идет?

3 France vous regarde! (франц.) - Франция смотрит на вас!

Около убитых англичан с фонарями, уцелевшими в свалке, суетились матросы, снимая с мертвых оружие. В блиндаже матросы тоже хозяйничали, забирая из стойки штуцеры и пат-ронные сумки.

- Повалить орудия! - приказал Завалишин.

- Эх, жалко, ершей не захватили! Кабы знать, что так складно выйдет...

- Як же "не захватили"! - услышал Веня голос Мокроусепко.- Вот они, три ерша. Затем Тарас и шел!

Веня бросился на голос Мокроусенко. Шлюпочный мастер оглаживал рукою казенную часть пушки, отыскивая отверстие запала.

- Да де ж воно? Братцы, да у них пушки без дырки!

- Сбоку! У них сбоку! - крикнул Веня.

- Эге ж! Нашел! Спасибо тоби, хлопчик! - ответил Мок-роусенко, загоняя ерша в запал ударами обуха.- Братишки, запомните, кто ерша не забыл и в пушку забил: Тарас Мокроусенко.

- Разрешите раскурку, ваше благородие... Да и до хаты...

- Можно! - ответил мичман.- Меня, кажется, ранило в руку...

- Цирюльник! Сюда! Мичмана ранило!

Подбежал цирюльник и перевязал мичману левую руку, проколотую выше локтя штыком.

- Ничего, ваше благородие! До свадьбы заживет! - уте-шал цирюльник раненого.

Далеко внизу, со стороны Третьего бастиона, затрещали выстрелы.

- Наши в атаку пошли. И палят... Это на Зеленой горе: Бирюлев на Чапмана полез...

МЕДНАЯ "СОБАЧКА"

Матросы высыпали на банкет батареи. Кто-то подсадил Веню на бруствер, и он увидел и влево и вправо тусклые огоньки ружейных залпов. На тысячу шагов вперед внизу английская батарея нижнего яруса палила из четырех орудий по Третьему бастиону. По батарее бродили огоньки фонарей. На нижнем ярусе англичане и не подозревали того, что у них произошло в верхней батарее.

Третий бастион не отвечал англичанам. И левее до самого моря севастопольские батареи, скрытые тьмой, ничем себя не обнаруживали. В городе и на рейде мерцали редкие огни. Дальше над темной землей вздымалось высокое море. Все

напоминало Вене прежние времена - на эту гору не раз ходили Могученки в июльские жаркие ночи, чтобы отдохну от домашней духоты.

- Что вздыхаешь, юнга? - спросил Веню сосед. - Кого жалко?

- Себя,- ответил юнга.

Матросы тихо переговаривались.

- Дать бы залп на огонек по нижней батарее! Вот бы забегали! Как тараканы в горячем горшке.

- Не донесет!

- Ну да, "не донесет"! Ваше благородие, разрешите по нижней батарее всем бортом...- попросил кто-то из матро-сов.

- Не надо, братцы! Догадаются - беда! Складно все вышло.

- Не очень-то складно. Вон Федя Бабунов с разрубленной головой лежит...

В английских окопах и внизу и слева рожки заиграли тревогу. И позади далеко, должно быть на редуте Канробера, запели трубы.

- Надо уходить! - приказал Завалишин.- Шанцевого ин-струмента не брать - идти нам далеко...

- Дозвольте, ваше благородие, английский топорик на па-мять взять,- попросил Мокроусенко.

- Бери... Собирайтесь, молодцы, мы свое сделали.

Матросы беглым шагом пошли с батареи к оврагу. У всех

матросов было на плече по два ружья, из чего Веня понял, что на батарее остался не один Федя Бабунов.

Веня с Мокроусенко очутились впереди. Юнга был недоволен.

- Ты хоть топор взял, а я с пустыми руками.

- Чего же ты, хлопчик, зевал?

Отряд спустился в Доковый овраг и пошел к Севастополю Доковым оврагом по дну. Когда миновали кручу, где пришлось раньше, идя в гору, таиться, с гребня обрыва затрещали враз-нобой выстрелы. Опасное место миновали бегом и на уровне брошенной французами траншеи остановились передохнуть.

- Ваше благородие, дозвольте нам с хлопчиком прямиком на "Камчатку" - юнга наш до маменьки просится. Да не за-будьте, ваше благородие, что мы с ним три орудия заклепали: Могученко-четвертый и Мокроусенко Тарас,- на каждого при-ходится орудия полтора-с...

- Спасибо, Мокроусенко. Не забуду... Ступай, юнга, домой. Спасибо и тебе за службу...

- Будьте здоровеньки, не забывайте, товарищи, Тараса: в случае награды - три кварты горилки за мной...

Матросы засмеялись.

Уже брезжил рассвет. Мокроусенко с Веней полезли в гору прямиком к Камчатскому люнету. В брошенной французами первой траншее они увидели две оставленные медные мортирки.

Мокроусенко остановился и сказал:

- Вот и тебе, хлопчик, трофей. Хочешь, я тебе медную "собачку" подарю? Нехай тявкает с Малахова по своим...

- Ишь ты, подарил! Мне ее и не поднять...

- А Тарас на что?

Мокроусенко отбил мортирку от деревянного станка, отдал топор Вене, крякнув, поднял мортирку на правое плечо и за-шагал в гору к Камчатскому люнету.

ПЕРЕМИРИЕ

Утром все открытое пространство перед Камчатским люне-том казалось расцветшим: после ночной битвы поле пестрело одеждами павших. Синие куртки, красные штаны, белые ру-башки тех, с кого успели стащить мундиры, делали буро-зеле-ные холмы похожими на поле пестрых маков в цвету. Серые шинели убитых русских солдат нельзя было отличить от кам-ней, разбросанных по полю. Но вдруг иные из серых камней на-чинали двигаться, раненые поднимались, вставали, воздевали вверх с мольбой руки, падали снова и пытались ползти к сво-им... Наверное, они взывали о помощи, но криков нельзя было слышать за грохотом канонады. Начавшись ночью, пальба к ут-ру усилилась. Английские батареи Гордона и Чапмана молчали. За них говорили остальные. Французы и англичане сосредото-чили весь огонь на левом фланге Севастопольской обороны.

Тысячи снарядов осыпали Камчатский люнет, редуты за Килен-балкой и Малахов курган. Неприятель мстил за урон, понесенный прошедшей ночью.

Вылазка удалась вполне. На бастионах, в казармах и в штабах кипели разговоры и споры о ночном бое. Горчакова и его генералов удивили отвага и настойчивость в атаках той пехоты, которая при Меншикове неизменно терпела неудачи в поле. Вот как утром рисовалось ночное дело. Выбив зуавов из первой линии окопов против Камчатского люнета, солдаты ворвались на плечах бегущего противника в траншеи, несмотря на его сильный огонь. Загорелся ожесточенный рукопашный бой: дрались штыками и прикладами, одни заваливали других турами и камнями, в то время как позади саперы исправляли передовые окопы, отчасти уже переделанные французами для себя. На помощь французам спешили резервы.

Потом узнали, что французы в эту ночь готовились атако-вать Камчатский люнет и редуты за Килен-балкой силами до тридцати тысяч штыков. Генерал Хрулев не дал французам усилиться и послал в бой все резервы. Французы отступили к первой траншее. Солдаты Камчатского полка ворвались в траншеи и опрокинули орудия. Моряки Будищева выбили анг-личан из окопов перед Третьим бастионом и засыпали траншеи, в то время как Завалишин овладел верхней батареей Гордона. На Зеленой горе матросы под командой лейтенанта Бирюлева оттеснили англичан за батарею Чапмана и заклепали на ней орудия.

Хрулев считал, что цель вылазки достигнута, и приказал отступать, но это оказалось неисполнимым. Разгоряченные со-лдаты не слушали сигналов отбоя, полагая, что эти сигналы подаются французами: к такому обману те прибегали нередко. Преследуя бегущего неприятеля, солдаты неудержимо стреми-лись к вершинам холма между Доковым оврагом и Килен-балкой, чтобы овладеть английской Ланкастерской батареей и французским редутом Канробера, Хрулев разослал всех своих ординарцев и адъютантов, чтобы удержать наступающих: им угрожало поголовное истребление, если бы вступили в дело огромные резервы французов. Наконец на рассвете наступа-тельный порыв иссяк, и войска, унося раненых, отступили под защиту артиллерии бастионов.

Всех раненых подобрать не удалось. Поэтому 11 марта из Севастополя был выслан парламентер с предложением пере-мирия для спасения живых и погребения мертвых, оставшихся на поле битвы. Перемирие было назначено на полдень 12 марта.

Время перемирия прошло. Тела убитых убрали с поля. Унесли раненых: иные из павших не умерли, проведя сорок часов без помощи, пищи и воды.

Раздались снова звуки рожков. Русские и французы разо-шлись в разные стороны. Белые флаги упали, и в ту же минуту с французских и английских батарей раздались ору-дийные залпы по валам, еще усыпанным народом. Началась пальба и с русских батарей.

Первое за шесть месяцев войны в Крыму перемирие про-должалось всего два часа.

Глава одиннадцатая

ПОВЕСТКА

За дело 10 марта на команду стрелков мичмана Завалишина определили три Георгиевских креста и три медали с надписью "За храбрость" - нестроевым. Узнав об этом, Мокроусенко задумался. Нестроевых на вылазке Завалишина было всего трое: Мокроусенко, Могученко-четвертый и батальонный ци-рюльник Сапронов. Легко было догадаться, что три медали им и назначаются, а Мокроусенко надеялся получить крест и, уверенный в том, что получит, находился в отличном духе. Он сам стал за верстак в мастерской, сработал для медной мортирки Могученко-четвертого станок на трех колесах из дубового лафетника. Любуясь своей работой, Мокроусенко запел:

Аи, там за горою,

Там жнецы жнуть,

А по-пид горою

Казаки идуть.

Гетман Дорошенко

Ведет свое вийско,

Вийско хорошенько.

Деревщики, подмастерья Мокроусенко, подхватили песню, не переставая стучать клинками, пилить и строгать... В мастерскую влетел юнга Бобер и прокричал:

- Нестроевому Севастопольского порта шлюпочному ма-стеру Тарасу Мокроусенко немедленно явиться в казарму шту-церных тридцать девятого экипажа!

Не успел Мокроусенко раскрыть рот и спросить: "За-чем?" - как юнга повернулся, выбежал и, хлопнув дверью, исчез. Певцы смолкли и перестали стучать, долбить, пилить и строгать.

Мокроусенко, помолчав еще немножко, подраил шкуркой колеса станка и снял фартук:

- Хлопцы! Я пошел до своего дела. Уроки выполнить, вола у меня не пасти!

- Поздравляем, Тарас Григорьевич! - закричали подма-стерья.- Надо поздравить!

- Спасибо вам! Пока поздравлять, хлопцы, не с чем. Так я пошел.

Мокроусенко, взвалив на плечо станок, пошел на Малахов курган посоветоваться с Веней.

Над Корабельной стороной царила по случаю перемирия удивительная тишина. Обеспокоенные тишиной воробьи собрали на голых еще кустах бурное, шумливое вече, очевидно, обсуждая то, что случилось и почему в городе тихо. Петухи горланили по дворам. Галки бестолково носились во все стороныю. Вороны по-осеннему вдруг сорвались стаей с пирамидальных тополей у поврежденного бомбами Морского госпиталя, с криком взвились к небу и затеяли там весенние игры. Падая все разом, словно по команде, на левое крыло, они опрокидывались и взлетали. Солнце, сильно припекая, блистало в нестерпимо чистом синем небе.

На кургане Мокроусенко нашел юнгу Могученко в дальнем уединенном, заросшем бурьяном уголке. Стоя коленями на земле, Веня натирал мортирку толченым кирпичом.

-Гляди, хлопче, я тебе лафет под пушку принес...

-Принес? Вот уж спасибо, так спасибо! Ага, Бобер мне говорит: "А на что она сгодилась без станка!"

Веня обрадовался. Они вдвоем посадили мортирку цапфами (1) на станок и сверху закрепили болтами. Мортирка в оконченном виде так же во всем походила на большую пятипудовую мортиру, как новорожденный щенок походит на свою мать.

- От якая у тебя "собачка"... Люто будет лаять... - похвалил пушечку Мокроусенко, погладив ее по спине.

Веня молча любовался.

- Значит, хлопче, и у тебя был Бобер с повесткой?

- Как же, был, велел в казарму явиться...

- И мне то ж. А как вы, юнга, думаете: зачем мы с вами должны явиться?

( 1 ) Цапфы - шипы, которыми пушка прикреплена к станку.

- А он вам неужто не сказал? Мне сказал: ведь мне медаль дают! И вам тоже. Ведь мы оба нестроевые.

-Та-ак! - Мокроусенко с досадой крякнул, сел на бревно и, набив трубочку, закурил. - Медаль? Вот оно как обернулось! Вы понимаете, хлопче, Ольга Андреевна меня до смерти засмеет, коли я прибью себе на грудь медаль и такой украшенный к ней явлюсь...

- Пожалуй, так оно и будет. Ей бы только посмеяться, - согласился Веня.

- "Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! - изобразил Мокроусенко Ольгу, - Хвастался "георгия" добыть, а получил медаль!"

- Кхэ, кхэ! - откашлялся Могученко-четвертый.

- Так скажите мне, будьте столь любезны, есть ли правда, что мастеровому человеку нельзя крест дать за то, что он нестроевой? Вот Павел Степанович Нахимов арестанту повесил "Георгия". Слыхали вы про это? Что я, хуже арестанта?..

- Кхм, кхм! - кашлянул Веня.

- Что у вас, в горле першит, юнга?

Веня откашлялся и солидно ответил:

- Павел Степанович кому хочет, тому крест и повесит. Кабы он сам видел, как я на батарею ворвался, так и мне бы дал крест,- сказал Могученко-четвертый,- а теперь товарищи будут судить, кому крест, кому медаль. Они могут дело в толк взять - да и вам, пожалуй, крест дадут...

- Вы так разумеете, юнга? Если оно так, то нам можно и пойти...

- А булавочка у вас есть?

- На что?

- Да медаль-то приколоть.

- Ох, сдалась вам, юнга, медаль!

- И крест, все одно. Мне маменька дала булавочку, а я говорю: "Дайте еще одну, Тарасу Григорьевичу тоже..." Кха, кха, кха!

РАЗУМНЫЙ ХЛОПЕЦ

Юнга закашлялся... Мокроусенко свирепо посмотрел на Веню, пыхтя искрами из трубки.

- Кха, кха! "Тарасу Григорьевичу,- это я маменьке го-ворю,- наверно, крест дадут... Коли мне медаль, так уж ему-то обязательно крест... Как не дать Тарасу Григорьевичу?"

Мокроусенко вздохнул. Веня протянул ему булавку.

- Ой, хлопче, не знаю, что из вас в жизни выйдет: либо мошенник...- Мокроусенко воткнул булавку в лацкан, поднял-ся с бревна и закончил: - ...либо бог знает що! Надо идти, а если надо, то и пойдем. "Собачку" вашу, юнга, никто не тронет.

Веня выдрал несколько кустов прошлогоднего бурьяна и для верности прикрыл ими мортирку, чтобы она не привлекла своим великолепным блеском чьих-нибудь жадных глаз.

Юнга и шлюпочный мастер спустились по крутой тропинке с кургана и направились в сторону доков.

Команда флотских штуцерных квартировала в пустом по-ртовом складе. Три железные кованые двери распахнуты настежь - в складе нет окон. Дверьми склад смотрел в сторону бухты. От изумрудной воды веяло арбузной свежестью. У стен-ки качались, поскрипывая, лихтера (1) и чертили по небу ост-риями мачт.

Веня и Мокроусенко, подходя к складу, еще издали услы-шали оттуда веселый говор, прерываемый взрывали смеха.

- Лихтер - грузовое судно

Когда они вошли внутрь, говор смолк.

Вене, вошедшему со свету, показалось внутри совсем темно.

- Эге! Так это ж тот самый хлопец, что мне ногу сбе-рег! - услыхал Веня знакомый голос.- Поди сюда, юнга, сидай биля мене.

Веня зажмурился, чтобы погасить в глазах остатки уличного света, раскрыл глаза и увидел обширное, нигде не перегоро-женное помещение под низким, каменным сводом. Свод стянут толстыми железными связями. По связи ходили сизые голубь и голубка. Голубь ворковал. Перед средними дверями в глубине стоял стол, ничем не покрытый. За столом сидел тот самый боцман Антонов, на которого в первый день бомбардировки наткнулись Наташа с Веней в пороховом дыму на скате Малахова кургана, перевязали ему раненую ногу, напоили сту-деною водой и привели к себе в дом.

- Здравствуйте, дяденька Антонов!

- Здравствуй и ты. Поди ко мне, сидай. И ты, мастер, сидай, если места хватит.

- Добрый день, товарищи! - сказал Мокроусенко.- Ви-жу, не все сидят, так и мне постоять можно...

- Кавалеру всегда место найдется!

На одной из скамей матросы потеснились, и Мокроусенко сел с краю. Веня сел по правую руку Антонова. Боцман тол-кнул юнгу ногой:

- А ведь цела нога-то. Хорошо, что ты мне тогда отрезать не захотел.

- А я думал, вы тогда шутковали, дяденька Антонов.

- До шуток ли было... Ну, матросики, теперь все кавалеры в сборе. Будем судить?

- Судить, судить! - отозвались матросы со всех сторон.

Веня увидал, что на столе перед Антоновым на разостлан-ном небольшом платке лежит форменная бумага и рядом с ней три желтые медали и три беленьких креста на черных с жел-тым, в полоску, ленточках.

Покрыв бумагу ладонью, боцман начал говорить:

- В бумаге этой писано и подписано "старший адъютант Леонид Ухтомский", а приказал адмирал Нахимов, чтобы мы, по обычаю, судили, кому возложить знаки, и список упомя-нутых сообщить его превосходительству начальнику порта и военному губернатору вице-адмиралу Нахимову... Так? Так,- ответил самому себе Антонов.- И, стало быть, прислано на нестроевых три медали, а на строевых три креста. Начнем с нестроевых... Медали три, и нестроевых трое. Так? Так. Каж-дому по медали. Судить будем?

- Будем! - отозвался откуда-то из угла одинокий голос.

- Будем! - продолжал боцман.- По порядку, как поло-жено, с младшего. Так? Так. Юнга тридцать шестого флотского экипажа Могученко-четвертый!

- Есть! - отозвался, вскочив на ноги, Веня.

- Был в деле провожатым,- заговорил, словно читая по бумаге, боцман.- Привел куда надо. Оружия при себе не имел. Юнге оружие не полагается. Так? Так. Хлопец добрый, раз-умный. В деле показал себя верным товарищем и не трус!

- Он еще и по-французски говорит! - крикнул кто-то. Матросы расхохотались.

- Значит, Могученко-четвертый, так и запишем: медаль. Так? Так... Писарь, запиши! - заключил Антонов, хотя ника-кого писаря не было.- Записал? - Хотя никто ничего и не записал.- Булавочка есть?

- Есть! - ответил Веня.

Антонов взял со стола медаль и приложил ее к левой стороне груди Вени.

- Ишь ты, как сердце-то стукочет! - удивился Антонов.

СУД ТОВАРИЩЕЙ

Юнга дрожащими пальцами прижал медаль к груди и, с усилием проткнув ленточку булавкой, пришпилил медаль к бушлату.

- Правильно судили, товарищи? - спросил Антонов.

- Правильно.

- Пойдем по порядку дальше. Второй нестроевой - ци-рюльник батальона Петр Сапронов. Имел при себе сумку с полным причиндалом: бритвы, мыло, спирт, корпию, бинты. Перевязал мичману Завалишину руку. Которых совсем убило, тем определил смерть, чтобы не оставить раненых в руках неприятеля. Так? Так... Где ты, Сапронов?

- Здесь,- невнятно послышалось из угла.

- Так. Так и запишем. Писарь, пиши. Записал? Правильно судили, товарищи?

- Правильно! Правильно!

- Пойдем дальше. Третий нестроевой - Тарас Мокроусенко, шлюпочный мастер.

- Есть! - откликнулся Мокроусенко, встав.

- Вызвался охотником,- скороговоркою чтеца зачастил Антонов.- Оружия при себе не имел, за что не похвалю. Захватил с собой три ерша - а вы, братцы, забыли, за что вас хвалить мне не приходится. Заклепывал пушки. Раз прислана третья медаль - дать надо. Так? Так!.. Писарь, пиши! Записали. Правильно судили?

- Правильно, правильно, правильно!..

Приняв из руки Антонова медаль, Мокроусенко поклонился на три стороны:

- Спасибо, товарищи, спасибо, спасибо... Три кварты обе-щал, так и будет три кварты.

Матросы зашумели. Веня, пользуясь шумом, шепнул на ухо боцману:

- Дяденька Антонов, ему бы надо крест дать... Он ведь Ольги, моей сестры, жених. Она его без "Георгия" с глаз долой прогонит.

- Это которая Ольга? Та, что меня водой поила?

- Да нет, которая все фыркала.

- А! Кошурка рыжая! Помню! Говоришь, ему крест? Не я сужу - товарищи судят. Спросим товарищей... Помолчите, товарищи, еще пять минут, а там хоть криком изойди.

Говор улегся и смолк.

- Вот что я тебе скажу, Мокроусенко,- обратился боцман к шлюпочному мастеру.- Видать сразу, что ты нестроевой, мастеровой! Кабы был ты правильный матрос, понимал бы, что о квартах зря пустил. Угощение от всех кавалеров будет - это так положено, по случаю общего восторга. Юнги в счет не идут. С юнг не спрашивается! А судим мы не за вино, а по чести, кто достоин! Опять же, три кварты на пятьдесят человек - это выйдет по чайной ложке на брата? Медицинское средство, братец!

Мокроусенко приложил руку к сердцу, прикрыв медаль, которую уже успел приколоть на грудь, и воскликнул:

- Товарищи, дайте слово сказать!..

- Скажи. Дозволим сказать слово... Говори, мастер.

- Товарищи! Насчет того, чтобы три кварты, это я ошибся,

винюсь - ошибся, что и говорить. Пустое дело три кварты. Я же, братцы, не о том скажу. Что я нестроевой, мастеровой, так мне медаль?

- Он креста желает!

- Желаю, товарищи, не таю. И так я вам скажу: счи-таю - того достоин.

Он отнял руку от сердца. На груди его сверкнула медаль. - Сердце мое кровь точит, товарищи, не за себя, а за весь мастеровой народ. Чем стоит Севастополь? Штыками? Винтов-ками? Пушками? Так оно и не так. Вы же, братцы, герои, вы рыцари. Вами город стоит. А перестали кузнецы в доках ковать, перестали литейщики лить, у меня мастера лодки делать, а теперь что? Разобьют у пушки станок - кто сделает новый? Мокроусенко Тарас с мастеровыми. Разбили ложу у штуце-ра - к кому нести? К тому же мастеру. Колесо у полевой пушки - куда? Идут к кузнецам, к Мокроусенке Тарасу. Да что много говорить: вы люди разумные и сами поймете - Се-вастополь держится вами, рыцари. Но не одними вами, а и мастеровыми и рабочим народом. Не одним штыком, а и киркой каменщика. Не одними пушками, а и лопатами. А кто храбрее, спрошу я вас, товарищи? Это еще надо разобрать. По моему глупому разуму, меньше надо храбрости, когда на выстрел