Есенин Сергей Александрович - Яр

причины пристального внимания писателей к деревенской тематике (ликвидация "надежд и чаяний 1905 года", столыпинская реформа) и проследить исторические этапы развития сельской прозы, начиная со "славянофильской волны", "Мужиков" А. П. Чехова, "Деревни" И. А. Бунина и завершая ее "Яром" Есенина (журн. "Семейные вечера", М., 1917,  1, стб. 153-154). А. А. Измайлов, относя "Яр" к современному "этнографическому направлению" в литературе (термин Лорда Генри), именно на этом основании отказывал ему в читательском интересе: "Повесть Есенина не выдвинется в значительное явление. Куда же поэт Есенин интереснее Есенина рассказчика, пишущего какими-то необычайно однообразными двустрочиями, в монотонном и надоедливом ритме. Наконец, это просто старая школа народной повести, изводящей кропотливо выписанными мелочами, давно осужденная в Потехине или Златовратском" (Бирж. вед., 1919, 20 апреля (3 мая),  15509, утр. вып.). Ему вторил Я. В. Перович: "В очередной книжке журнал дает место сразу сделавшемуся популярным, молодому беллетристу Сергею Есенину. Повесть "Яр" не хуже, не лучше многих повестей из крестьянской жизни, которым предстоит недолгое существование. Читаешь ее без раздражения, но и без любопытства даже" (газ. "Отклики Кавказа", 1916, 27 апреля,  93). Полагая, что "не ярок талант Есенина" и считая его произведения "довольно заурядными", критик тем не менее выделил повесть из всей русской прозы второго номера журнала: "Остальная оригинальная беллетристика неинтересна" (Там же). Критик Вл. Б-в в обзоре "Новые книги и журналы. Среди журналов", видя в "новом увлечении современных беллетристов" большими эпическими формами полезные моменты, первым назвал сочинение Есенина: "Просмотрите наши толстые журналы за последние полгода: перед вами встанет целый хоровод повестей и романов. Уже в последние месяцы: "Сев. записки" дали повесть С. Есенина "Яр"..." (газ. "Сибирская жизнь", Томск, 1916, 27 августа,  186). Правда, ни в этом, ни в последующем обзоре журнальных номеров с мая по август критик не остановился на подробном разборе "Яра", как это сделал в отношении повести И. Новикова "Калина в палисаднике", начало которой было опубликовано в апрельско-майской книжке "Северных записок" - одновременно с окончанием публикации есенинского произведения (газ. "Сибирская жизнь", Томск, 1916, 21 сентября,  204).

  Об интересе критики к "Яру" свидетельствует то обстоятельство, что А. А. Измайлов и Я. В. Перович откликнулись еще на незавершенную публикацию повести Есенина. Причем А. А. Измайлов видел достоинства произведения в следующем: 1) в своевременном выходе сочинения - "В тот момент обострения старого спора в "Северных записках" довольно кстати появляется повесть С. Есенина "Яр"... потому что автор... сам истинный сын деревни"; 2) в мастерстве изложения проблем русского крестьянства и органичности творческой манеры знатока их жизни - "Таково истинное писательство, и иметь дело с его непоследовательностями и парадоксами куда же приятнее, чем с книжными выдумками рассудочников..." Критик находил глубокий символический смысл в самом обращении писателя к деревенской теме - как "в свидетельском показании Есенина" - и ставил автора на путь "библейского Валаама, вышедшего на проклятие и изрекшего благословение" (Бирж. вед., 1916, 20 апреля (3 мая),  15509, утр. вып.).

  Посмертная публикация "Яра" в т. 4 Собр. ст. отмечена в рецензии Иннокентия Оксенова "Новые книги. Четвертый том Есенина": "В IV томе, кроме стихов, помещены опыты поэта в прозе, представляющие лишь узко-литературный интерес: повесть "Яр", напечатанная в "Северных записках" (1916), и рассказ "Бобыль и Дружок" (1917). Стиль "Яра" и его язык, богатый областными речениями, лежит в плане той орнаментальной прозы, с упором на местные диалектологические особенности, которую отчасти раньше, отчасти позже разрабатывали А. Чапыгин и Всеволод Иванов. В развитии творчества Есенина его проза никакой роли не сыграла" ("Красная газета", Л., 1927, 13 мая,  126, веч. вып.). В Латвии на публикацию "Яра" в Собр. ст., 4 откликнулся рецензией Н. И. Мишеев: "И чудесно отразился этот есенинский пафос в повести "Яр". Невозможно передать ее содержание. Герои повести и подлинные русские мужики, и в то же время какие-то "перепевы", "тени", "отголоски" многогранной души поэта. Запах земли, "хлебной избы", "мужичьего пота", "коровьего навоза" странно смешался с самыми крайними, по своей одухотворенности, взлетами души, которая с недоступной высоты смотрит на землю и крестьянский люд, на этих Аксюток, что "хвастаются убивством, которого не совершали", Лимпиад, в сердце которых поселился "Яр" с его безумной жаждой любви, Анисимов, уходящих в монастырь от своего крепкого хозяйства... дедушек Ионов , в гневе убивающих помещиков за крестьянскую правду и т. д., и т. д. На всех них, под видимым смирением, убожеством, трудолюбием, хозяйственностью, почитанием Миколы - на всех, без исключения "под семью замками" лежит печать Яра. Опасно срывать ее... Не дай Бог выпустить его на свет!.. <...> "Ярится" человек!.." (газ. "Слово", Рига, 1927,  519; подпись: Н. Притисский).

  Очень личное восприятие повести, без оглядки на профессиональную критику, обнаруживается в частной переписке современников Есенина и в посмертных воспоминаниях о нем. С. Д. Фомин в письме к Л. Н. Клейнборту от 9 июня 1916 г. размышлял о публикации "Яра": "Вот в "Сев<ерных> записках" печатают роман С. Есенина "Яр". Печатание этой вещи я ничем другим не объясняю, как одним желанием вызвать ожесточенную критику. Я нахожу, что это произведение в целом антихудожественное. Есть, конечно, удачные художественные маски и зарисовки, но в общем автор (которого можно определить его же словами) "скопырнулся и утоп" в одних словах - провинционализмах и идиенизмах. Его стихи хотя и корявые, но куда цельней и лучше прозы" (сб. "Литературный архив...", с. 64, публикация В. В. Базанова). Д. Н. Семёновский в письме к М. Горькому в июле 1916 г. делился впечатлением от произведения: "В "Северных записках" была повесть Есенина "Яр"; удивительно, как только ее напечатали! Черт знает что теперь творится в литературе..." (Письма, 310). В ответном письме от 2 августа 1916 г. М. Горький, отрицательно относившийся к деревенской тематике в литературе и к деревне вообще, соглашался с Д. Н. Семёновским: "Есенин написал плохую вещь, это верно" (Письма, 311).

  Противоположной точки зрения придерживался М. В. Бабенчиков, который называл "Яр" своим любимым произведением, постоянно цитировал его в первоначальном - неопубликованном - варианте воспоминаний о Есенине и находил общее в судьбах писателя и его героев: ""Жизнь неплохая штука, но нельзя калечить себя ради других. Жизнь надо делать, " - сказал он <Есенин> раз мне в одну из тогдашних наших мимолетных встреч, почти буквально повторив то, что когда-то написал в "Яре". <...> Карев выстроил школу. Есенин "школу" - оставил. Александровский, Клычков, Орешин, покойный Н. Кузнецов, Шведов - кто знает, сколько поколений будет вторить есенинской поэзии? <...> Стремление примирить "Яр" как мир природы с человеком было кровным и родовым у Есенина. В крови его, как и у Афоньки из "Яра", светилась зеленоватым блеском лесная глушь и дремь, но все больше и больше он чувствовал, что в нем просыпалась "ласковая до боли любовь к людям". <...> Есенин вышел из "Яра", как бы Лимпиада, он знал "любую тропинку" в лесу, все овраги наперечет пересказывая" (ГЛМ). В печатном варианте воспоминаний М. В. Бабенчикова уже нет подробного описания впечатлений от "Яра", кроме наблюдения о созвучии строк повести настроению Есенина в 1920-1921-е годы и сравнения конца писателя с гибелью Карева:

  "В период всего дальнейшего времени вплоть до 1922 года наши встречи с Есениным были кратки, а разговоры носили случайный характер. Из всего сказанного им за этот срок я запомнил немногое. Самым ярким было почти точное повторение фраз из его же повести "Яр". <...> Как страстный охотник и искатель приключений Карев, Есенин ушел, оказавшись погибшим для "Яра" навсегда, и, как Карев, уйдя, нашел в новом свою смерть. Так ветры дорожные срывают одежду и, приподняв путника, с вихрем убивают его насмерть. Быстро развертывалась жизнь. В ушах поэта неумолчно звенела песнь его молодости: "Эх, да как на этой веревочке жизнь покончит молодец". "Ой, и дорога, братец мой, камень, а не путь, " - говорит Ваньчок из есенинского "Яра".

  За месяц до смерти я встретил его у ограды университета (там, где стоит "бронзовый" Ломоносов)" (сб. "Сергей Александрович Есенин. Воспоминания". Под ред. И. В. Евдокимова, М.-Л., 1926, с. 43, 47).

  Возможно, отказываясь от подробного анализа "Яра", М. В. Бабенчиков пошел на уступки И. В. Евдокимову - редактору сборника воспоминаний о Есенине и "Собрания стихотворений" поэта, который в написанном в том же 1926 г. "Предисловии" к четвертому дополнительному тому охарактеризовал повесть как "юношескую" и входящую в "ранние юношески слабые вещи" (Собр. ст., 4, с. 10, 8). В статье М. В. Бабенчикова "Есенин. Воспоминания" - машинописи с правкой редактора (ИМЛИ) - И. В. Евдокимов жирным синим карандашом вычеркнул фразы "В старом дремучем "Яре" темь. Трудно уйти из "Яра". Есенин вышел из "Яра" как его Лимпиада ("Яр"), он знал "любую тропинку в лесу, все овраги наперечет пересказывал..."", стоявшие перед предложением: "Как страстный охотник и искатель приключений Карев...". Год создания повести М. В. Бабенчиков считает лучшим периодом в жизни Есенина: "Я помню самые первые дни "городской жизни" Есенина... мне отрадно вспоминать, что я видел его, быть может, в самые счастливые дни его поистине золотой юности. Хронологически это был 15-й год".

  Заглавие повести, по мнению сестры писателя А. А. Есениной, произошло от местного топонима: "...в четырех километрах от Константинова, на опушке леса, на берегу Старицы (старого русла Оки), отделяющей луга от леса, стоял хутор, принадлежавший константиновскому помещику Кулакову. Этот хутор носил название Яр" (Есенин V (1979), с. 304). В полном виде исходный топоним был двусловным: "От хутора Белый Яр, который в житейском обиходе константиновские мужики и бабы прозывали чаще всего просто Яром, идет, как это можно представить, и название повести" (Прокушев Ю. Л. Даль памяти народной. Изд. 2-е, доп., М., 1979, с. 8). Белый Яр представляется и обозначением соснового бора за Окой (см.: Панфилов 1, 31; 2, 142; Есенина А. А., 15) - ср. название упомянутого в повести одного из константиновских лугов - Белоборка - и название рассказа Есенина "У белой воды" (1916). Как реально существующий топоним Яр попал в местную частушку:

  Не ходи, милый, по Яру,

  А то с Яру свалишься,

  Я с тобою не гуляю,

  А ты мною хвалишься

  (Панфилов, 2, 47). В журнальном тексте внутри предложения лишь однажды слово "Яр" написано с большой буквы ( 2, с. 19).

  Происхождение заглавия повести от родного Есенину рязанского топонима подкрепляется наличием в произведении других географических названий. По сведениям сестры поэта А. А. Есениной, упомянутые в повести "деревня Чухлинка расположена в лесу, а село Раменки - в поле, в пяти километрах от Константинова. Деревня Кудашево тоже находится в поле, километрах в семи-девяти от Константинова" (Есенин V (1979), 305). М. В. Бабенчиков представляет несколько иной позицию повествователя относительно соблюдения подлинных топонимов в произведении: "Иногда Есенин даже в точности сохранял имена и названия - например, деревня Раменки (в четырех верстах от Константинова), иногда менял их - например, деревня Чухлинки (настоящее название Чешуево)..." (ГЛМ. - Пунктуация комментатора). Иное, существующее в обиходе, произношение названия деревни дает жительница с. Константиново Анна Ивановна Махова, 1910 г. рожд.: "Чешово - 5 километров от нас" (запись комментатора в 1993 г. - Е. С.).

  Исходя из есенинского описания яра как леса, бора, в заглавии повести можно заметить продолжение литературной традиции "лесных названий" - с опорой на прозаические произведения: "В лесах" П. И. Мельникова (Андрея Печерского), "Лес шумит" В. Г. Короленко, "Лесная глушь" А. И. Куприна, "Лесная топь" С. Н. Сергеева-Ценского, "Лес разгорался" Скитальца и др. (См.: Воронова О. Е. Проза Сергея Есенина: Жанры и стиль. - Дисс.... канд. филол. наук. М., 1985, с. 31, 105-106).

  В повести встречаются и данное в соответствии со словарным значением слова понимание яра как "крутояра", "оврага", и близкие по смыслу словосочетания "яровая долина", "яровая лощина". В этимологических и диалектных словарях, например у В. И. Даля, обычно приводятся такие толкования слова "яр", как "крутояр или крутизна, круть, круча, крути?к (но не утес, не каменный); обрыв, стремнина, уступ стеною, отрубистый берег реки, озера, оврага, пропасти; подмытый и обрушенный берег"; затем В. И. Даль рассуждает о разном генезисе омонимичных корней: "Кажется, надо принять два корня яр, один славянский (ярость, яркий), другой татарский (круть, обрыв)" (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Изд. 3-е. Изд. Бодуэна-де-Куртене. СПб.; М., 1909. Т. 4. Репринт: М., 1994. стб. 1580-1581; ср.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Т. 4. М., 1987, с. 559; Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. Т. 2. М., 1994, с. 471). Слово "яр" неоднозначно: кроме географического определения характера местности, оно нередко расценивается как топоним или его составная часть и в этом своем качестве включается в словарные статьи - напр., Крутой яр, Красный яр и Красноярск (Черных П. Я., с. 471) - и вынесено в заглавие есенинской повести.

  Название "Яр" могло быть вызвано и внимательным ознакомлением Есенина с подборкой однокоренных слов с их многозначной семантикой в главе VIII "Ярило" из трехтомного исследования А. Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу" (М., 1865-1869), которое стало "настольной книгой" С. М. Городецкого. У этого поэта на квартире жил Есенин весной 1915 г. Трехтомник Афанасьева писатель мог прочитать и раньше, учась в Московском городском народном университете им. А. Л. Шанявского на историко-филологическом отделении: в стихах 1914 г. ярко

  проявляются

  подобные мифологически-метафорические образы. С помещенными в учебную хрестоматию фрагментами труда ученого Есенин мог познакомиться еще раньше - в Спас-Клепиковской второклассной учительской школе (наблюдение С. И. Субботина).

  На поэтической натуре Есенина сказалось влияние личности и творчества С. М. Городецкого в период создания "Яра". По словам Городецкого, будущий автор повести восторгался книгой стихов "Ярь" (1906): "...он сказал мне при первом же свидании про мою "Ярь": "Я не знал, что так можно писать". Это "так" могло относиться только к моему опыту беречь старословие, живущее в народе..." (Молдавский Д. М. Притяжение сказки. М., 1980, с. 21; Он же. И песня, и стих. М., 1985, с. 250-251). Л. А. Озеров на заседании текстологической комиссии Полного собрания сочинений Есенина в ИМЛИ от 9 января 1996 г. сообщил сказанные ему слова С. М. Городецкого о том, что Хлебников ходил с "Ярью" за пазухой, клал под подушку; Всеволод Вячеславович Иванов скандировал стихи, доходя до напевности; Городецкий гордился, что Есенин очень ценил "Ярь" за мифологическое начало. Между усовершенствованной редакцией "Яри" (в I-м томе "Собрания стихов", 1910) и "Яром" имеется некоторое сходство: 1) фонетическая и смысловая переклички названий; 2) введение Есениным поначалу отсутствовавшего композиционного разделения на три части (у Городецкого это отделы "Зачало", "Ярь" и "Темь", появившиеся по совету А. А. Блока) с дальнейшим не всегда соблюдаемым внутренним делением на смысловые фрагменты (у Городецкого это циклы и самостоятельные стихотворения); 3) ведущий образ "лесной русалки" Лимпиады, древяницы у Есенина и древеницы (в одноименном стихотворении и др. произведениях), водяницы у Городецкого. К периоду публикации "Яра" Есенин уже съехал с квартиры друга, отправившегося на Кавказский фронт в начале мая 1916 г., и встречи двух поэтов были очень редкими: "Весной и летом 1916 года я мало виделся с Клюевым и Есениным", - пишет С. М. Городецкий в воспоминаниях (Восп., 1, 181).

  Повесть "Яр" - художественное произведение, основанное на авторском вымысле. Однако оно вызвало разноречивые суждения современников насчет соответствия событийной канвы "Яра" обстоятельствам жизни самого писателя. А. А. Есенина утверждает: "Разумеется, повесть "Яр" нельзя назвать документальной. Есенин использовал в ней только имена односельчан, названия сел и деревень, находящихся вблизи Константинова" (Есенин V (1979), 304). М. В. Бабенчиков полагал, что "проза Есенина - "Яр" - автобиографична" и "общий характер и сущность всегда оставлялись им без изменения", хотя и допускал небольшие оговорки: автор "почти в точности передавал: то, что видел" и выведенные им типы - "почти подлинная передача живых, близких Есенину людей" (ГЛМ).

  Сложным представляется вопрос о "жизненном материале", который лег в основу повести. По мнению А. А. Есениной, "дед Иен - сосед Есениных, был работником на барском дворе" (Есенин V (1979), 305). М. В. Бабенчиков рассуждал иначе: деда Иена "Есенин наделил чертами своего любимого деда. <...>Большинство мужского населения села Константиново, уходя в отхожие промыслы, ходило летом на барках в Петрограде. Барочником был, в одно время, и дед Есенина. Описывая деда Иена в том же "Яре", Есенин приводит его рассказ..." (ГЛМ). Речь идет о Федоре Андреевиче Титове (1845-1927) - дедушке по материнской линии, в семье которого 12 детских лет жил и воспитывался Есенин. По воспоминаниям сестры Екатерины, дед "был недурен собою, имел хороший рост, серые задумчивые глаза, русый волос и сохранил до глубокой старости опрятность одежды" (ГЛМ). Из 25 барочников села пятеро (или четверо) были братьями Титовыми, а дедушка являлся самым зажиточным из них и владел четырьмя барками в Петербурге, поначалу удаляясь по весне в отхожий промысел наемным рабочим на плоты и барки. По данным В. Л. Львова-Рогачевского, возвращался Ф. А. Титов к храмовому празднику Казанской Божьей Матери 8 июля ст. ст. (см.: ГЛМ) - ср.: в "Яре" фигура деда Иена впервые появляется в 3 главе II части, повествующей о косьбе и упоминающей об июльской жаре. По другим сведениям, дед прибывал в село только поздней осенью. Каждое лето он зарабатывал не менее 1000 руб., привозил для дома медную утварь, а для церкви - медные подсвечники и лампады на цепочках и устраивал бражное "столованье" для односельчан, повторяя в промежутках между песнями любимую приговорку: "Ангельский ты мой голосок, медная ты моя посуда!" Ф. А. Титов знал духовные стихи, по субботам и воскресеньям пересказывал внуку Библию и Священную историю, а однажды воздвиг часовню из неокрашенного кирпича и с соломенной крышей, чтобы священник служил там молебен (см.: ГЛМ; Панфилов, 1, 112, 194, 203). Дед любил петь "песни старые, такие тягучие, заунывные" (см. автобиографию Есенина в т. 7 наст. изд.), был горазд на выдумку (вроде его ответа маленькому Есенину о том, что месяц повесил на небо Федосей Иванович, известный на базаре толстый сапожник) и научил мальчика кумулятивной песне-сказке "Нейдет коза с орехами..." (см.: ГЛМ. - ср.: Восп. 1, 33); ср.: дед Иен сказывает бытовую сказку о поповой собаке, якобы обучившейся "по-людски гуторить". Есенинская фраза о деде - "с его стороны устраивались вечные невенчанные свадьбы" (см. автобиографию Есенина в т. 7 наст. изд.) - не противоречит характеру деда Иена, весельчака и балагура, ради шутки приударяющего за односельчанкой Просиньей. Есенин неоднократно подчеркивал в автобиографиях и рассказе о своей жизни И. Н. Розанову (см.: Восп., 1, 442) то, что дед его "иногда сам подзадоривал на кулачную" и "заставлял драться, чтобы крепче был" (см. т. 7 наст. изд.) - неслучайно в повести именно дед Иен оказывается зачинщиком убийства помещика, первым бросает в него камень и затем принимает всю ответственность за содеянное на себя. Очевидно, многогранный образ деда Иена был создан и домыслен Есениным с учетом сразу двух прототипов - собственного деда и соседского работника на барском дворе.

  Устанавливается прототип Ваньчка - это реальное уменьшительное имя-прозвище жившего в Матове по соседству с Ф. А. Титовым женатого, но бездетного крестьянина Ивана Яковлевича Ефремова. О нем известно следующее: "Хитрый и плутоватый Ваньчок перепродавал в округе кадушки, лопаты, грабли, ложки и прочие деревянные изделия, которые покупал в Спас-Клепиках. Был пристрастен к выпивке.

  Оказавшись как-то раз в Москве, познакомился с веселыми девушками из меблированных комнат. Смеха ради насмешливые девицы у него, сонного и пьяного, отстригли бороду", - из-за чего Ваньчку пришлось в сумерках, задворками возвращаться домой и не покидать его, пока не отросла борода (см.: Панфилов, 1, 105). А. А. Есенина сообщает, что И. Я. Ефремов оказывал услуги будущему писателю: "Когда Есенин учился в Спас-Клепиковской церковно-учительской школе, ему нередко приходилось ездить из дома в Спас-Клепики на лошадях с Ваньчком" (Есенин V (1979), 305).

  Сведения о других прототипах крайне скудны и взяты из единственного источника: "Олимпиада (Липка) - двоюродная сестра матери поэта. Брат Олимпиады когда-то работал сторожем в лесу. <...> Митька, по прозвищу "Митька-Сюсюка", слыл в Константинове вором. Царек, Кондак - константиновские крестьяне и т. д." (Там же). Понятие "вор" нуждается в уточнении, ибо во времена Есенина в устах местных жителей оно обладало дополнительным значением: ""В Константинове что ни вор, то вор, а как два двора, так два колдуна", - говорили по соседству. "Вор" разумели в старом, расширительном толковании слова - хитрец, пройдоха" (Панфилов, 1, 101).

  Попытку определить прототип главного персонажа повести Константина Карева (само имя героя напоминает о названии родного Есенину села) предпринял А. Д. Панфилов, основываясь на характеристиках константиновских жителей, данных им односельчанами-сверстниками - в первую очередь, Николаем Ивановичем Титовым: "В чайной Макаровых-Кверденевых всегда можно было встретить кого-нибудь интересного, например, Мысея Софронова. <...> По моему понятию, Карев из "Яра" написан Сергеем с двух человек: с отца, всепрощающего и кроткого, как голубь, да с Мысея. <...> Никто лучше Мысея не мог перед покосом поделить выти по делянкам. <...> Во время сева, на покосе, в страду Мысей работал за троих и обитал дома. Во все остальное время, даже зимой, жил отшельником на воле вольной, как медведь в берлоге обитал в землянке, в лесу, поблизости от Макарова угла. Питался рыбой. <...> На мельнице, что была на Яру, километрах в двух от своей землянки, снабжался хлебом в обмен на свою рыбу" (Панфилов, 1, 61).

  Прозвище водолива Андрюхи Совы восстанавливается из упоминания односельчанкой Есенина Аграфеной Павловной Хрековой прозвища "Сова", данного отцу Сергея Мамонтова - одноклассника будущего писателя (см.: Панфилов, 2, 199).

  Представляется вероятным, что имя и образ помещика - Борис Петрович - сложились у Есенина путем преобразования характеров отца и сына Кулаковых. О них известно, что в Белом Яре лесом и хутором владел Иван Петрович Кулаков до смерти в 1911 г.; его сын Борис Иванович к своей свадьбе в 1915 г. построил там двухэтажный деревянный дом, с 1916 г. в нем бывал Есенин как гость сестры хозяина - Лидии Ивановны Кашиной, а в 1920-е годы усадьба сгорела (см.: Есенина А. А., 8; Гаврилов И. Н. Обоснования к созданию Есенинского мемориального комплекса на территории Рязанской области. - "С. А. Есенин: Эволюция творчества. Мастерство". Рязань, 1979, ч. 2, с. 143; Панфилов, 2, 142).

  Прототипом Натальи могла послужить бабушка Есенина по материнской линии Наталья Евтихиевна Титова (1847-1911), часто совершавшая паломничество к святым местам. Вот воспоминание односельчанки Евдокии Александровны Воробьевой об этом: "Странники шли из Новоселок, из Аксёнова, из Данилова, а у нас, у часовни и большого камня останавливались отдыхать... Иногда и бабушка Наталья Евтеевна с ними увяжется... Шли к Троице Сергию или к Николе Радовице..." (Панфилов, 1, 120). В автобиографиях Есенин, не упоминая имени Натальи Евтихиевны, постоянно сообщает о своих странствиях с бабушкой: "Бабка была религиозная, таскала меня по монастырям. Дома собирала всех увечных, которые поют по русским селам духовные стихи от "Лазаря" до "Миколы""; "Помню лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовицкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: "Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст"" (см. наст. изд., т. 7).

  Основа эпизода о "сельском дурачке" близка к назиданию матери Т. Ф. Есениной сыну о возможном вреде чрезмерного чтения: "Вот так в Федякине дьячок очень читать любил, - начала мать, - вот как ты; хороший был дьячок, а все читал, читал и до того дочитался, что сошел с ума. Попалось ему в книжке "чупитошный-крупитошный" (слово такое), так он что ни станет говорить, обязательно прибавит: "чупитошный-крупитошный" - так и умер с этим. А от чего? - все книжки. Дьячок-то какой был!" (ГЛМ. - Знаки препинания уточнены комментатором; ср.: Восп. 1, 35 - сокращенно; обоснование гипотезы см. в статье Е. А. Самоделовой "К вопросу о творческой истории повести С. А. Есенина "Яр"" - в печати: Canadien-American Slavic Studies, 30, Nos. 1-2, (1997). Образ дьячка позднее встретится в стихотворении Есенина "Письмо деду" (1924) в строках:

  Недаром прадед

  За овса три меры

  Тебя к дьячку водил

  В заброшенной глуши

  Учить: "Достойно есть"

  И с "Отче" "Символ веры".

  Интересны и сопоставления описаний географических объектов повести с действительными уголками "малой родины" Есенина. О двух из них сообщает А. А. Есенина: "В полутора километрах от Яра, тоже на опушке леса, на берегу Оки находилась мельница, а в четырех-пяти километрах в глубине леса стояла сторожка, где жили лесные сторожа" (Есенин V (1979), 304; ср.: Прокушев Ю. Л. Даль памяти народной, с. 82, 83).

  В отношении фольклора и диалектной лексики Есенин также следовал принципу достоверности, стремясь использовать устно-поэтическое богатство преимущественно с. Константиново и его окрестностей. Именно во время создания повести писатель, по записи на кинопленку воспоминаний его матери Т. Ф. Есениной, особенно увлекался красотой народной речи: "Позовет стариков, старух, начнет с ними разговаривать. Винцом их угостит. Ему было интересно их послушать. Интересовали его старинные слова, что они значат. Вот что такое "коник"? По-старинному, это кровать" (Есенин V (1979), 304).

  О собирании фольклора свидетельствует письмо Есенина к Д. В. Философову в июле-августе 1915 г. из с. Константиново: "Тут у меня очень много записано сказок и песен. Но до Питера с ними пирогов не спекешь" (наст. изд., т. 6). В этот же период Есенин поделился замыслом издать константиновский фольклор с С. И. Чацкиной, которая в письме к поэту от 18 июля 1915 г. сделала приписку: "P. S. Надеюсь, что привезете нам песен и сказок. Я часто вспоминаю Ваше пенье" (Письма, 203). Далее С. И. Чацкина через Л. И. Каннегисера (он сообщает об этом в своем письме от 11 сентября 1915 г.) дает указания насчет точной фиксации фольклора: "сказки просит записывать "сырьем" - как они говорятся" (Письма, 210). Идеей опубликовать фольклор проникся и издатель "Ежемесячного журнала" В. С. Миролюбов - в письме редакции к Есенину от 16 сентября 1915 г. говорится: "Вашим сообщением о сказках и песнях старинных Виктор Сергеевич заинтересовался и просит прислать их ему" (Письма, 210).

  По свидетельству петроградского литератора М. П. Мурашева, в этот период Есенин развивал широкие планы по созданию крестьянского журнала, хотел вести отдел "Деревня", чтобы познакомить читателя с сельскими проблемами: "Я бы стал писать статьи, - сказал Есенин, - и такие статьи, что всем чертям было бы тошно!.." (Восп., 1, 189), - но идея не осуществилась. В 1915 г. и ранее Есенин пробовал себя в разных жанрах: эпистолярном (в официальном письме), стихотворении, "маленькой поэме", наброске-отзыве на книгу, критико-публицистической статье, рассказе и, наконец, повести. В художественной литературе начала XX века Есенин глубоко интересовался орнаментальной прозой - особенно А. Белого, у которого его очень привлекала диффузия стиха и прозы, своеобразная стихопроза. Поэтика "Яра" во многом продиктована стихотворной ритмикой. Кроме того, стилистика повести и нравственные искания ее героев предопределены юношескими идеалами в есенинских письмах 1913-1914 гг. к Г. А. Панфилову и М. П. Бальзамовой. В этих письмах применялась редкая лексика (типа "хлюст", "вихорь"), впервые цитировались народные песни (напр., "Ах ты, ноченька, // Ночка темная" - позже будет упомянута в "Яре"), вырабатывался оригинальный характер построения фраз - сравните: "Разбиты сладостные грезы, и все унес промчавшийся вихорь в своем кошмарном круговороте. Наконец и приходится сказать, что жизнь - это действительно "пустая и глупая шутка"" (из письма к Г. А. Панфилову в конце августа - начале сентября 1913 г. (наст. изд., т. 6) с цитатой из стихотворения М. Ю. Лермонтова "И скучно, и грустно, и некому руку подать...").

  По наблюдению современного литературоведа Ю. Б. Орлицкого, повесть Есенина уникальна по своей стилистике, определенной двойной установкой автора - одновременно на стих и прозу, и отражает стихотворный тип мышления. В "Яре" имеется около сорока метрических зачинов, "воспроизводящих" одну стихотворную строку; отмечается своеобразная строфичность, при которой почти каждая (и особенно диалогическая) строфа равна одному предложению. Продолжение градаций строфики заключается в дробности всего текста - в разделении его на главки, главы и части и в перебивке регулярности организации

  художественного

  целого

  диалогическими

  строфами и вставками-повествованиями. Так возникает "особый тип ритмической прозы, в основе которого лежит регулярная строфика в сочетании с версэйностью", созданной по модели библейского стиха с его прозаической строфой, отличающейся интонационной законченностью и обычно состоящей из одного предложения, сопоставимого по размеру с соседними (Орлицкий Ю. Б. Стиховое начало в прозе Есенина. - "Славянская филология. Творчество С. А. Есенина. Традиции и новаторство. Науч. тр. Латв. ун-та". Рига, 1990. Т. 550, с. 133-134, 141-142, 145).

  Обилие в "Яре" разнообразных типов предложений с прямой речью создает полифонию - многоголосие, в котором щебетание птиц, лесные шорохи оказываются не менее значимыми, чем человеческие голоса. Мысли, раздумья человека, часто непонятно кому принадлежащие, усиливают самоценность каждого высказывания. Для текста характерна намеренная недоговоренность, недосказанность, незавершенность фразы, выраженная многоточием, стоящим как внутри предложения, так и на его оборванном конце, иногда вместе с более выразительным интонационным знаком - восклицательным или вопросительным: "То-то... камни... знаем мы вас, прохожалок. <...> Знаем мы вас, знаем!..".

  Повесть "Яр" экранизирована в 1992 г. При экранизации допущены серьезные отступления от есенинского сюжета российско-американским кинопредприятием "Рерих": сценарист Вс. Иванов, режиссер Р. Файзиев, актеры Л. Кулагин, Л. Дуров, Н. Ивчук, Б. Химичев и др. (см.: Гуртницкий Г. Есенин и не Есенин. - "Над Невой твоей...": Юбилейн. сб. к 100-летию С. А. Есенина. СПб., 1996, с. 42-43).

  С. 15. ...на Покров сыграли свадьбу. - В с. Константиново, как и традиционно на Руси, большинство венчаний приходилось на Покров - 1 октября по ст. стилю (см.: Панфилов, 2, 220), хотя известны и др. сроки - зимний мясоед, Красная Горка.

  С. 16. Зубок привез? - Представление "зубка" как платы попу за венчание вызывает сомнение. В с. Константиново, как и повсюду, этот ритуал распространен как родильный: "Как скоро в деревне узнают, что такая-то родила... всякая баба спешит снести родильнице "на зубок" пирог, чашку кислой капусты, блюдце соленых огурцов, горшочек кашки или чашечку крупиц... Поздравляют "с животом да с сыном" или "с животом да с дочерью"" (Селиванов В. В. Год русского земледельца: Зарайский уезд Рязанской губернии. - "Письма из деревни: Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века". М., 1987, с. 96; см. также: Словарик).

  С. 27. Ты знаешь про Аленушку и про братца-козленочка Иванушку ~ мамка рассказывала. - Эту волшебную сказку Есенин также слушал в исполнении матери - Т. Ф. Есениной. О давнем детском восприятии сказки вспоминает сестра писателя: "Мать много рассказывала мне сказок, но сказки все были страшные и скучные. Скучными они мне показались потому, что в каждой сказке мать обязательно пела. Например, сказка об Аленушке, Аленушка так жалобно звала своего братца, что мне становилось невмочь, и я со слезами просила мать не петь этого места, а просто рассказывать" (ГЛМ; см. также: Восп., 1, 35).

  По свидетельству уроженца с. Константиново В. М. Хрекова, 1893 г. рожд., сюжет сказки использовался в школе на воскресных чтениях в сопровождении "волшебного фонаря", т. е. с демонстрацией диапозитивов: "Во время показа "туманных картин" выступал школьный хор. Были изображения на темы русских сказок - "Братец Иванушка и сестрица Аленушка", "Серый волк"" (Панфилов, 2, 164).

  С. 34. Ты разя не знаешь сказку про мальчика с пальчик? Когда его отвели в лес, он бросал белые камешки, а я бросаю калину... - Сказка "Мальчик с пальчик" широко известна на Руси и в том числе на Рязанщине (см.: Восточнославянская сказка: Сравнительный указатель сюжетов / Сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. Л., Наука, 1979 - сюжет 700). Жители с. Константиново приспособили мотив волшебной сказки к реальной жизни, создав иллюзию достоверности: "Купил я много баранок, думал, будем чай пить с баранками, а как вышел из Чешуева, напали на меня волки. <...> Я волкам-то по баранке всю дорогу бросал, как раз до Константинова хватило..." - передавался по селу рассказ Алексея Гришина (Панфилов, 2, 136-137).

  С. 42. Это, может быть, рухнула старая церковь. Аллилуйя, аллилуйя... - Двукратный возглас "Аллилуйя" в отличие от троекратного принадлежит старообрядческой вере. В отличие от западной церкви, употребляющей этот возглас как древнейшее песнопение радости, восточная церковь использует его "как выражение печали, покаяния, во дни поста и особенно в седьмицу страстей" (Федоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1995, с. 375).

  С. 49. "Была бы только ноченька сегодня потемней" - Завершающая каждую строфу строка-рефрен народной песни "Живет моя отрада...", широко распространенной по России; песня литературного происхождения; источником вариантов послужило стихотворение 1882 г. "Удалец" ("Живет моя зазноба в высоком терему...") С. Ф. Рыскина (см.: Песни и романсы русских поэтов / Сост. В. Е. Гусев. М.; Л., 1965.  601).

  С. 53. "Подружки-голубушки ~ дружка поджидать" - грустная свадебная песня (возможно, плач невесты), исполняемая обычно при укладывании спать оставшихся на ночевку после девичника у невесты ее подруг. В с. Красные Починки Кадомского р-на Рязанской обл. в 1973 г. студентами Рязанского госпедуниверситета им. С. А. Есенина (тогда РГПИ) был записан близкий к есенинскому вариант "Сонюшка по сенюшкам похаживала...":

  Девушки, подруженьки, ложитесь спать,

  Вам некого ждать,

  А мне, горькой раскукушечке,

  Всю ноченьку не спать,

  Кроватку убирать.

  Убрамши кроватку,

  Дружка Ванюшку ожидать.

  (см. в: Самоделова Е. А. Творчество С. А. Есенина и крестьянская свадьба. - "О, Русь, взмахни крылами: Есенинский сб.". М., 1994. Вып. 1, с. 65).

  С. 65. В писании сказано: грядущего ко мне не изжену вон... - Цитата второй части фразы на церковнославянском языке из Евангелия от Иоанна (6: 37).

  С. 73. К вечеру у парома заскрипели с шалашами телеги... - Подготовка к сенокосу так велась в с. Константиново: "Первыми на сенокос отправляются мужики, переводятся лошади, запряженные в телеги. На телегах покосные домики - шалаши, сундуки с одеждой и продуктами, косы, грабли. Шалаши размером почти все одинаковы: должны поместиться на телеге, но вид их разный. Вот шалаш, плетенный из хвороста и крытый соломой, вот весь тесовый, а вот тесовый, крытый железом. Строят шалаши не на один год, в них приходится ежегодно прожить 2-3 недели, потому и старается каждый жилье свое сделать лучше" (Есенина А. А., 12; см. также: Восп., 1, 62). В архивной машинописи друга детства поэта - Н. А. Сардановского "Из моих воспоминаний о Сергее Есенине" (1926 г.) - указывается, что "во время покосов Сережа приходил в особый восторг от прелестей сельской природы. Красота луговых зорь, величавость и истома ночей в лугах, а в особенности кипучая работа и жизнерадостность крестьян, работавших на лугу всем селом и живших недели 2 на лугах в шалашах - все это привлекало его настолько, что он всегда жил в это время в шалашах с крестьянами, хотя самому ему не было нужды там работать" (ИМЛИ; Панфилов, 2, 138).

  С. 74. ...и ухабистые канавушки поползли по росному лугу. - Канавушки - местная разновидность жанра частушки; название дано по главному слову - "канавушка", "канава" - в первой строке. Эти четырехстрочные песенки функционально близки трудовым припевкам (так, мужчины с. Константиново летом нанимались в артели на барках и, безусловно, знали "Дубинушку"), возникали по ходу ведения работ и только позже переносились на гулянки: "В низменной и болотистой Мещере для осушения земель канав приходилось копать более чем достаточно. По ходу работ сочинялись и тут же исполнялись "канавушки"" (Панфилов, 2, 42). Происхождение "канавушки" ведут от старинной необрядовой песни "Ах, канава, ты канава, // Ты канавушка моя!", очень распространенной в с. Константиново (в д. Мелекшино Старожиловского р-на в 1994 г. эти строки были записаны автором комментария и М. В. Скороходовым как самостоятельный текст); в с. Романовы Дарки Путятинского р-на известны хоровые припевки "канава" (см.: Гилярова Н. Н. Музыкальный фольклор Рязанской области. - Рязанский этнограф. вестник, 1994, с. 104). Примеры "канавушек":

  Как канавушку копали

  Мы до самой до воды.

  Кто мою милку полюбит,

  Тот из дома не ходи.

  --

  Ой, канава, ты канава,

  Какой черт тебя копал,

  Я намедни шел к обедне -

  Головой туда попал.

  (Панфилов, 2, 42; см. также 1, 249-250).

  Название этой частушечной разновидности указано в рекламном объявлении о готовящемся, но так и не изданном сборнике Есенина "Рязанские прибаски, канавушки и страдания" (на книге С. М. Городецкого "А. С. Пушкину" - Пг.: Изд-во "Краса", 1915 - вышла из печати в апреле 1915 г.). Это же название обозначено на афише вечера 25 октября 1915 г. общества "Краса" в Тенишевском училище (Моховая, 33), где вместе с Н. А. Клюевым Есенин читал стихи и пел частушки: "Сергей Есенин. Русь. Маковые побаски... Рязанские и заонежские частушки, побаски, канавушки, веленки и страдания (под ливенку)" (Хроника, 1, 76-77).

  С. 78. Имелася у одного попа собака ~ Вот тебе еще сто рублей". - Сюжет новеллистической сказки "Поповскую (барскую) собаку учат говорить" зафиксирован в Тамбовской и Воронежской областях, на Урале и Украине (см.: Восточнославянская сказка.  1750А).

  С. 78. ...скажу про него, гривана... - Есенин использовал в лексическом строе антипоповской бытовой сказки известное ему с детства насмешливое отношение односельчан к священнику церкви Явления Казанской чудотворной иконы Божьей Матери в с. Константиново отцу Ивану (И. Я. Смирнову) по поводу его опозданий к церковным службам: "...собравшийся народ недвусмысленно выражал свое недовольство: "Э, черт, Гриван, чего черт дрыхнет... "" (Панфилов, 2, 118). Оценочная характеристика - "гриван" и синоним "дьявол долгогривый" - даны константиновцами священнику за типичную для священника прическу; ср. начало юношеского стихотворения Есенина "Белогривый поп Гаврила..." 1910-1911 гг. (т. 4 наст. изд.).

  С. 82. За белой березой живет тарарай. - Вариант загадки, приведенной В. И. Далем: "За белыми березами тарара живет (язык)" (Даль В. И. Толковый словарь... Т. 4, стб. 391). По свидетельству друга детства поэта - Н. А. Сардановского ("Из моих воспоминаний о Сергее Есенине" - 1926) - в селе Константиново мальчики и юноши "уже в постелях выслушивали сказки или загадывали загадки. Особенно много загадок знал Сергей..." (ИМЛИ).

  Догорай, моя лучина, догорю с тобой и я. - Завершающие строки народного варианта песни "Лучина" литературного происхождения, распространенной по всей России, в том числе и в с. Константиново (см.: Панфилов, 1, 226). Источником вариантов послужило стихотворение 1840-х годов "То не ветер ветку клонит..." С. И. Стромилова (см.: Песни и романсы русских поэтов / Сост. В. Е. Гусев. М.; Л., 1965.  418).

  С. 84. На сколько душ косите-то ~ Белоборку наша выть купила. - Есенин ориентируется на систему землепользования в родном селе: "Все пахотные земли в Константинове в соответствии с трехпольной системой севооборота были поделены на три полосы или клина. <...> Каждая полоса делилась на десять вытей и не в одном месте. <...> Выть в свою очередь была поделена на 58 ревизских душ. <...>Хозяйства имели в среднем 2-3 души, у некоторых их было 4-5. <...> Одной душе соответствовал определенный участок пашни и луга. По подсчетам стариков, он составлял примерно 1-1, 5 десятины пашни и десятину луга" (Панфилов, 1, 85-86). По воспоминаниям сестры Есенина, "участки отводились по жребию" и имели свои названия - Белоборка, Журавка, Долгое, Первая пожень (последний расположен ближе других к селу и потому с него начинается сенокос, затем вся выть перебирается на более дальний участок); "для уборки сена крестьяне объединяются по два-три двора. Лошадные принимают в пай безлошадных", потому что "ни у одного хозяина с одного участка не наберется сена столько, чтобы можно было сметать стог", "вся выть мечет стога в одном месте и сообща огораживает их жердями от скота, который после сенокоса будет пастись здесь" (Есенина А. А., 15; см. также: Восп., 1, 64 и Словарик). Годом раньше, в 1914 г., Есенин написал стихотворение "Черная, потом пропахшая выть!"

  С. 85. Вдруг от реки пронзительно гаркнул захлебывающийся голос: "Помогите!" ~ ... каб не палка-то, и живому не быть! - В основе эпизода спасения тонувших на перевозке мужика и пытавшегося его выручить Филиппа запечатлены два происшествия, случившиеся лично с Есениным и известные по воспоминаниям его сестры Екатерины.

  Первое - это спасение потерпевшего аварию во время грозовой бури парома, на котором по счастливой случайности не оказались Есенин с Л. И. Кашиной, совершавшие прогулку по местам действия будущей повести: "Однажды за завтраком он сказал матери: "Я еду сегодня на яр с барыней, вернусь поздно... " После обеда поползли тучи, и к вечеру поднялась страшная гроза. Буря ломала деревья, в избе стало совсем темно. Дождь широкой струей хлестал по стеклам. Мать сделалась строгой. "Господи! - вырвалось у нее, - спаси его, батюшка Николай-угодник". И как нарочно в этот момент послышалось в окнах: "Тонут! помогите, тонут!" Мать бросилась из избы... <...> Оказалось, оборвался канат и паром бурей понесло к шлюзам, где он мог разбиться о щиты. Паром спасли, Сергея на нем не было" (ГЛМ. Знаки препинания уточнены комментатором).

  Второе происшествие было при проводах призывников в армию, когда Есенин отравился вином, и его мать приводила в чувство и лечила старым народным средством: "...стала бить бутылкой по пятке, потом стала бить обе пятки и била до тех пор, пока изо рта Сергея не полилось что-то черное, но он все еще не шевелился. Железной ложкой ей удалось раскрыть стиснутые зубы, и она влила в рот молоко. Ни единого звука не сорвалось с ее уст, пока Сергей лежал без движения, и только когда у Сергея началась рвота, она перекрестилась и заплакала" (Там же). Такой способ возврата к жизни потерявшего сознание человека уже в начале XX века был малоизвестным - это явственно ощущается как по сообщению Е. А. Есениной, возведшей необычное лечение в особо запомнившееся событие, так и по недоумению "какой-то бабы" в повести, п