Эрастов Г. - Отступление

олько наша батарея одна, быть можетъ, ихъ удержала! Но какъ они умирали! Снаряды десятками вырывали ихъ изъ рядовъ, и намѣсто павшихъ становились новые ряды! Я видѣлъ! Все видѣлъ въ бинокль! Если бы вы знали, какъ мнѣ было тяжело въ так³я минуты сообщать на батарею направлен³е и прицѣлъ, наводить огонь на этихъ храбрецовъ! Это герои, истинные герои! Боже мой! Какая подлость! Какая отвратительная вещь эта война!

   Прислуга отдыхала около оруд³й, офицеры закусывали консервами. Свѣтловъ отправилъ ординарца съ донесен³емъ къ начальнику артиллер³и отряда и ждалъ отвѣта. Прискакалъ пѣхотный адьютантъ и, не слѣзая съ лошади, закричалъ возмущеннымъ голосомъ:

   - Господа? Что же вы дѣлаете съ нами?! Господинъ полковникъ! Я посланъ узнать, почему вы замолчали? Вѣдь мы же не можемъ держаться на этой позиц³и дольше одного часу? Японцы прутъ и прутъ! Ради Бога, полковникъ...

   - Что же я прислугой стану заряжать оруд³я, если у меня нѣтъ снарядовъ? - отвѣчалъ сердито Свѣтловъ.

   - Какъ? Нѣтъ снарядовъ? Что же это такое? Какъ же это? Зачѣмъ же васъ тогда двинули къ намъ?.. Намъ надо ожидать резервовъ, и если вы насъ не поддержите... чортъ знаетъ, что...

   - Я послалъ донесен³е... не знаю, какой будетъ отвѣтъ!...

   Адьютантъ пожалъ плечами, сконфуженно откозырялъ и карьеромъ помчался обратно.

   Дорнъ безпокойно расхаживалъ по батареѣ, заботливо осматривалъ замки оруд³й, поглядывалъ на сопки и, видимо, страдалъ отъ бездѣйств³я.

   - Пащукъ! - закричалъ онъ вдругъ ординарцу,- живѣй винтовку давай!

   Выхвативъ винтовку изъ рукъ удивленнаго солдата, Дорнъ взбѣжалъ на бугорокъ, прицѣлился и сдѣлалъ три выстрѣла по направлен³ю ближайшей небольшой сопки.

   - Что это вы? зачѣмъ? - спросили его, когда онъ вернулся.

   - Китаёзъ на сопку пробирался! По этой сволочи и стрѣлялъ! - спокойно отвѣтилъ Дорнъ.

   - Экая у тебя жадность до крови! - замѣтилъ завѣдывающ³й хозяйствомъ, взявш³йся и теперь за раскладыван³е пасьянса, къ немалому удовольств³ю наблюдавшихъ за нимъ ѣздовыхъ.

   - Ну зачѣмъ вы это сдѣлали, Дорнъ? - съ мукой на лицѣ спросилъ Агѣевъ, нервно хрустя пальцами.- Зачѣмъ? Вѣдь это ужъ гадко... понимаете... мерзко это!..

   - А по-моему, гадко быть такой тряпкой! - злобно отвѣчалъ Дорнъ.- Коли вы такая плакса, такъ уходите со службы! Только тѣнь наводите! Какъ так³е люди жить могутъ, да еще на войну идти?! Ей-Богу, Петровичъ, я вамъ откровенно скажу: гляжу я на васъ и думаю, что на вашемъ мѣстѣ теперь я бы взялъ да пулю себѣ въ лобъ всадилъ! Честное слово!

   Мрачная тѣнь прошла по блѣдному лицу Агѣева, и онъ, ничего не отвѣтивъ, отошелъ подальше и прилегъ на раскиданномъ гаолянѣ.

   - Дорнъ! Оставьте Петровича въ покоѣ! - мягко, почти просительно отозвался Свѣтловъ.

   Дорнъ, не то недоумѣвая, не то презрительно пожалъ плечами и сталъ набивать трубку.

   - Ничего не выходитъ! - серьезно и въ раздумьѣ объявилъ завѣдующ³й хозяйствомъ, собирая карты для новой раскладки. Глядя на него, ѣздовые улыбались и о чемъ-то переговаривались вполголоса.

   Спустя нѣкоторое время, прибыли снаряды и приказан³е продолжать огонь.

   - По мѣстаамъ! - заревѣлъ Дорнъ, сорвавшись съ мѣста и бросаясь къ своему взводу.

   Оруд³я были прочищены, заново окопаны, и батарея приготовилась къ бою. Въ это время на гребнѣ отлогой сопки, отдѣленной отъ батареи Свѣтлова узкой долиной, открыла огонь другая батарея, подъ прикрыт³емъ которой по склону сопки были раскиданы сѣрые ряды пѣхоты.

   Агѣевъ вмѣстѣ съ сигнальщикомъ поспѣшилъ на прежнее мѣсто, на наблюдательный пунктъ. Четверть часа спустя, тамъ мелькнули красные флаги. Агѣевъ сообщилъ прицѣлъ, раздалась повторяемая на каждомъ взводѣ команда Свѣтлова, и батарея загрохотала, выбрасывая передъ дулами оруд³й длинныя полосы огня.

   Скоро загудѣла и молчавшая до сихъ поръ даль передъ нами; непр³ятель отвѣчалъ намъ усиленнымъ бѣглымъ огнемъ. Надъ гребнемъ, гдѣ работала сосѣдняя батарея, засверкали огоньки, и стали всплывать бѣлые, кудрявые клубки дыма. Послѣ каждаго удачнаго разрыва тамъ происходило смятен³е. Одно изъ оруд³й замолчало и накренилось. Пѣхота, лежавшая на склонѣ безъ движен³я, вдругъ закопошилась, какъ муравейникъ, и сѣрыя фигуры группами стали перебѣгать, укрываясь отъ обдававшаго ихъ свинцоваго града. Одни успѣвали скатиться внизъ, въ долину, друг³е падали на полдорогѣ и уже оставались на мѣстѣ.

   Разрывы сверкали все чаще и чаще, огонь на батареѣ быстро рѣдѣлъ и, наконецъ, она замолкла совсѣмъ. Печально чернѣли на фонѣ пасмурнаго неба осиротѣвш³я оруд³я.

   Вдругъ надъ головами послышался шипящ³й, быстро удаляющ³йся звукъ, позади, въ гаолянѣ, что-то треснуло, словно лопнувш³й стаканъ, и лошади у передковъ въ испугѣ шарахнулись.

   - Насъ нащупываютъ! - раздались крики.

   - Перелетъ!

   По сигналамъ Агѣева укоротили прицѣлъ. Вихремъ влетѣлъ на батарею ординарецъ на взмыленной, разгоряченной лошади.

   - Усилить огонь до крайней возможности!

   Непр³ятельская шрапнель продолжала, шипя и свистя, перелетать черезъ батарею. Офицеры и прислуга обливались потомъ, мног³е окончательно охрипли, надорвавъ голосъ; Свѣтловъ только раскрывалъ ротъ и махалъ руками; батарея работала, какъ одинъ человѣкъ, почти не слушая команды, заглушаемой громомъ, и только дик³й, ревущ³й басъ Дорна раздавался на батереѣ. Самыя оруд³я, которыя едва успѣвали окапывать послѣ отдачи, казалось, превратились въ живыя существа и вздрагивали нагрѣтыми металлическими тѣлами.

   Что-то неуловимое, словно стремительная тѣнь, мелькнуло впереди, оглушительно ухнуло, и невидимый подземный гигантъ могучимъ размахомъ швырнулъ по первому взводу кучей земли и осколковъ и дохнулъ вонючимъ коричневымъ дымомъ, который на время окуталъ оба оруд³я взвода и скрылъ Дорна и прислугу. Медленно расплылся дымъ, и надъ безпомощно свалившимся оруд³емъ, съ расщепленнымъ колесомъ, показалась застывшая, запрокинутая назадъ фигура Дорна съ поднятыми руками, съ искаженнымъ ужасомъ лицомъ. Изъ-подъ хобота пушки торчала забрызганная кровью рука. Отброшенный шаговъ на десять, наводчикъ съ тупымъ недоумѣн³емъ уцѣпился руками за траву. Одинъ изъ подносчиковъ снарядовъ стоялъ, разставивъ широко ноги, держа въ одной рукѣ опущенный лотокъ; другой - лежалъ на землѣ, прикрывъ своимъ тѣломъ снаряды. Мѣдныя гильзы разстрѣленной шрапнели были разметаны во всѣ стороны. У второго оруд³я, присѣвъ на корточки и схватившись за животъ, стоналъ фейерверкеръ.

   Скоро всѣ опомнились и зашевелились.

   - Дьяволы! Анаѳемы! Сволочь проклятая! - изступленно ревѣлъ Дорнъ, потрясая кулаками:- прислуга! становись на второй номеръ! Давай патроновъ!! Фельдшеръ! Ѣздовые! Сюда!!

   Раненаго въ животъ фейерверкера и контуженнаго наводчика оттащили въ гаолянъ, за передки. Придавленный оруд³емъ артиллеристъ оказался кровавымъ комкомъ мяса, костей, одежды и щепокъ.

   Свѣтловъ трижды перекрестился, вытеръ лицо рукавомъ и снова замахалъ руками.

   - Нѣтъ, постой! - кричалъ смертельно блѣдный отъ волнен³я и охватившаго его бѣшенства Дорнъ:- я ихъ найду! Проклятый гаолянъ мѣшаетъ! Эта тряпка тамъ ни черта не видитъ! Я имъ въ самую рожу зашпарю! Я ихъ по мордѣ! По мордѣ! У-ухъ!

   Онъ поднялъ сорванную газомъ гранаты, отлетѣвшую въ гаолянъ фуражку, напялилъ на затылокъ и побѣжалъ въ долину, съ которой была видна гряда непр³ятельской позиц³и, гдѣ предаолагалась японская батарея.

   - Бѣглый огонь! Шестое, начинай!

   Опять задрожалъ воздухъ, и засверкали передъ дулами огоньки. На лицахъ ѣздовыхъ, до этой поры невозмутимо равнодушныхъ, появилось новое выражен³е болѣзненно напряженнаго ожидан³я. Не занятые никакимъ дѣломъ, они являлись молчаливыми свидѣтелями боя, и бездѣятельность, видимо, угнетала ихъ; тогда какъ оруд³йная прислуга, увлеченная работой и боевымъ азартомъ, не думала объ опасности и не замѣчала ея. Фельдшеръ съ серьезнымъ, печальнымъ лицомъ возился надъ полураздѣтымъ раненымъ фейерверкеромъ. Ординарецъ ускакалъ искать санитаровъ и носилки.

   Непр³ятель пытался нащупать батарею, и шрапнели разрывались въ разныхъ мѣстахъ, описывая большую дугу, хотя и со значительнымъ перелетомъ.

   Первый взводъ съ однимъ оруд³емъ работалъ нѣсколько вяло, и люди нетерпѣливо посматривали на долину, поджидая Дорна.

   Наблюдавш³й въ бинокль за сигналами Агѣева, фейерверкеръ подбѣжалъ къ Свѣтлову и, подавая бинокль, указалъ на наблюдательный пунктъ, и въ этотъ моментъ коренастая и представительная фигура украшеннаго шевронами артиллериста какъ-то дрогнула и осѣла.

   - "Д-о-р-н-у-б-и-т д-о-л-и-н-а-в-о-г-н-ѣ",- сообщили красные флаги Агѣева, и два раза повторили сигналы.

   Свѣтловъ и фейерверкеръ перекрестились, и прислуга, безъ слова угадавшая значен³е сигнала, сдѣлала то же самое. Чѣмъ-то суровымъ и мрачнымъ повѣяло теперь на батареѣ, и ѣздовые, нагнувшись впередъ, угрюмо смотрѣли исподлобья на занятыя непр³ятелемъ высоты.

   На нѣкоторое время шипѣн³е снарядовъ надъ головами прекратилось. Свѣтловъ съ тревогой поглядѣлъ на небо, на наблюдательный пунктъ и бросилъ испытующ³й взглядъ на передки. Ѣздовые уже догадались, что надо ждать "недолета", а затѣмъ непр³ятель начнетъ бить "въ лобъ". Они оглядѣли постромки, запряжку и стали слѣдить за Свѣтловымъ, готовые двинуться по первому знаку.

   Скоро непр³ятель снова открылъ огонь, и на этотъ разъ снаряды разрывались въ полуверстѣ передъ батареею и стали постепенно приближаться къ ней. Одно за друтимъ замолкли оруд³я, подскакали передки, батарея спѣшно снялась и уже подъ настигавшимъ ее огнемъ ринулась съ мѣста и помчалась въ сторону, прокладывая широк³й путь среди хлеставшаго со всѣхъ сторонъ гаоляна.

   Описавъ большой полукругъ, Свѣтловъ опять поставилъ батарею въ гаолянъ и, дождавшись прибыт³я Агѣева, снова открылъ огонь.

   Зарядилъ мелк³й дождь, и стало холодно и сыро.

   Въ половинѣ девятаго вечера батарея дала послѣдн³й залпъ, израсходовавъ всѣ снаряды,и осталась совершенно безоружной. Оруд³я оттащили, прочистили и одѣли чехлами. Изнемогающ³е отъ усталости, оглушенные, артиллеристы стали располагаться на отдыхъ на размытыхъ грядахъ, скользя и путаясь среди мокрыхъ стеблей гаоляна. Офицеры забились въ намокшую палатку и засвѣтили огарокъ свѣчи въ фонарѣ. Канониръ принесъ въ пивной бутылкѣ остатки вонючей ханшинной водки. Прогорклые консервы и нѣсколько головокъ вареной кукурузы составили обѣдъ и ужинъ вмѣстѣ. Агѣевъ, взявш³й было изъ жестянки кусокъ рыбы въ красномъ соусѣ, положилъ его обратно и отвернулся.

   - Не могу... Все мнѣ Дорнъ мерещится... Боже мой, какъ это безобразно было!...- говорилъ Агѣевъ съ гримасой ужаса и отвращен³я.- Подъ самый разрывъ попалъ... такъ черепъ ему весь... всего залило кровью... бр-р-р! Отвратительно!...

   Офицеры перестали ѣсть и допивали ханшинъ, не закусывая.

   - Да... царств³е небесное бѣднягѣ! - отозвался Свѣтловъ.- Что ни говорите, а офицеръ онъ былъ незамѣнимый! Такихъ мало! Это моя первая потеря... да вотъ еще фейерверкеръ Котлубаевъ... пожалуй, не выживетъ, Господи Боже мой, и зачѣмъ онъ въ долину бѣгалъ? Видно, это смерть его туда звала... свыше суждено было! Да! Что-то Богъ дальше дастъ? А вы, Петровичъ, поскорѣе бы спать ложились! А то видъ у васъ очень неблагонадежный!

   Послѣ ужина, закуривъ трубку, Свѣтловъ вдругъ спохватился и взглянулъ на часы.

   - Ого! Уже поздно! Голубчикъ, Петровичъ, пошлите разузнать, не подошло-ли прикрыт³е? И распорядитесь насчетъ чаоовыхъ!

   Агѣевъ вышелъ изъ палатки.

   - Не могу я смотрѣть на него равнодушно,- говорилъ Свѣтловъ:- болитъ у меня душа за Петровича! Я вѣдь вижу, какъ онъ мучится! Это хуже всякой раны такое страдан³е! Тѣнь тѣнью сталъ человѣкъ! Господи Боже мой! По-моему - ужъ чего тутъ? Развѣ этимъ поможешь? Такое ужъ дѣло наше! Я вѣдь тоже не казанская сирота: у меня и старуха своя есть, и дѣти взрослыя, и внуки ожидаются, а все же держу себя въ рукахъ, крѣплюсь кое-какъ! Умирать - такъ умирать, на все Божья власть! Ужъ чего тутъ?.. Сколько разъ собирался я урезонить его... а только не могу! Какъ гляну ему въ глаза, такъ какъ камнемъ придавитъ, не могу слова сказать! А жаль мнѣ его...

   - Эхъ, Александръ Васильевичъ! - откликнулся изъ угла палатки безусый подпоручикъ,- согласитесь сами, вы все-таки уже пожили на свѣтѣ и даже вонъ внуковъ дождались, а Петровичъ вѣдь только еще началъ жить! Если вамъ еще жизнь не надоѣла, такъ каково ему?

   Свѣтловъ хмуро посопѣлъ трубкой, вздохнулъ и согласился:- И то правда!

   - Боже мой, какая тьма! - слегка дрожащимъ голосомъ проговорилъ Агѣевъ, входя въ палатку.- Въ двухъ шагахъ ничего не видно, какой-то черный туманъ вокругъ! Часовыхъ я назначилъ, Александръ Васильевичъ, только ужъ очень заморены люди, да и слышатъ плохо! Я приказалъ смѣняться черезъ два часа! А прикрыт³я что-то не слыхать!

   - Это, однако, не тово... что-жъ они забыли насъ, что ли? - недоумѣвалъ Свѣтловъ.- Вѣдь, сохрани Господь, въ случаѣ чего, насъ голыми руками взять могутъ...

   - Къ тому же мы значительно отдалились отъ пѣхоты! И гдѣ она теперь? Хоть бы къ намъ собака какая заглянула! Никакой связи!

   Въ палаткѣ наступило молчан³е. Свѣтловъ досталъ карту. Это былъ листъ измятой жиденькой бумаги, сх блѣднымъ, аляповатымъ литографскимъ оттискомъ. Отъ сырости карта размякла, и Свѣтловъ, ничего не разобравъ, съ досадой смялъ ее въ комокъ и отшвырнулъ.

   - Насмѣшка одна, а не карта! - проворчалъ онъ сердито.

   - А у меня вотъ уже второй день ни одинъ пасьянсъ не удается! - въ раздумьѣ заявилъ завѣдующ³й хозяйствомъ, очевидно, придавая этому обстоятельству особенное значен³е.

   Погодя немного, Свѣтловъ самъ вышелъ узнать, не подошло ли прикрыт³е, и вернулся еще болѣе нахмуренный.

   Страшная физическая усталость одолѣвала и его, и офицеровъ, которые старались преодолѣть себя и не заснуть, пока не легъ командиръ.

   - Видно, одно намъ осталось прикрыт³е - Господь Богъ! - проговорилъ Свѣтловъ.- Гасите огонь, дѣти, и давайте спать!

   Онъ обнажилъ голову, трижды осѣнилъ себя крестомъ и, не снимая оруж³я, завернулся въ бурку и легъ.

   Въ палаткѣ стало темно и тихо.

   Мелк³й, усыпляющ³й дождь тоскливой дробью глухо барабанилъ по намокшей холстинѣ.

   Что именно заставило меня проснуться, я не могъ себѣ отдать отчета. Тѣло закоченѣло отъ холода, и я сталъ натягивать на себя солдатскую шинель, которой прикрывался. Мнѣ показалось страннымъ, что по обѣимъ сторонамъ было пустое мѣсто, и что въ темнотѣ не слышалось ни храпа, ни дыхан³я спящихъ. Я поползъ по землѣ, ощупывая вокругъ себя руками,- въ палаткѣ никого не было. Пытался зажечь спичку, но вся коробка отсырѣла... Тогда, охваченный непонятной тревогой, я всталъ на ноги и вышелъ изъ палатки.

   Дождь пересталъ. Небо казалось опрокинутой надъ землею черною бездной.

   Сѣрая фигура, смутная какъ призракъ, выросла передо мною. Я невольно попятился...

   - Это вы? - узналъ я шопотъ Агѣева и услышалъ. какъ у него лихорадочно колотились зубы.- Я шелъ васъ будить... всѣ забыли... я говорилъ, я предчувствовалъ... Теперь конецъ... Боже мой!.. Конецъ...

   - Да что такое? что случ...

   - Тсс!.. Ради Бога, тише! - перебилъ меня Агѣевъ, хватая за руки и близко наглбаясь ко мнѣ.

   - Конецъ всѣмъ намъ пришелъ... японцы! Понимаете? Часовые сообщили... а мы безъ прикрыт³я! Идемъ туда, тамъ всѣ...

   Передъ оруд³ями я съ трудомъ различилъ сѣроватый рядъ артиллеристовъ.

   На флангѣ сбились въ кучу офицеры. Передъ ними я узналъ плотную фигуру Свѣтлова.

   - Полковникъ, объясните, что это значитъ?

   - Это значитъ... умирать будемъ! - едва узналъ я голосъ командира, какой-то сдавленный, свистящ³й шопотъ.- Скверное дѣло случилось... когда артиллер³я превращается въ пѣхоту... идутъ японцы сюда, дозоры сообщили. Божья воля... Божья воля... что-жъ... умремъ вмѣстѣ... всѣ... Божья воля...

   - Шашки и револьверы вынуть! - отдалъ онъ приказан³е вполголоса.

   Пронесся шорохъ, лязгнула сталь клинковъ, и все затихло. Сѣроватые силуэты людей казались призрахами; и вся эта ночь, страшно молчаливая, съ черной бездной вокругъ и надъ головой, была полна ужаса; что-то неумолимое, властное чуялось въ гробовой тишинѣ, и тоска, смертельная тоска, холодными тисками сжимала сердце и леденила мозгъ. Казалось, что остановилось время, что прекратилась жизнь, а земля и небо превратились въ огромную з³яющую могилу, во мракѣ которой притаилось и подстерегало что-то непостижимое, загадочное... Среди сѣрыхъ призраковъ раздался глубок³й и долг³й вздохъ, въ которомъ чудился протяжный, сдавленный стонъ, и отъ этого одинокаго вздоха еще глубже стала тишина и страшнѣе - черная могила. Приторно-сладк³й холодокъ разлился во рту, слышно было, какъ кровь безпокойно стучала, какъ бы торопясь закончить работу, и гдѣ-то мелодичнымъ хоромъ зазвенѣли колокольчики. И вдругъ, словно разноцвѣтная ракета, ослѣпительно яркимъ каскадомъ замелькали въ мозгу знакомые облики, давно забытыя слова и мысли, давно пережитыя впечатлѣн³я. Этотъ фантастически чудесный, пестрый хороводъ кружился и несся ураганомъ, и каждый обликъ, каждое воспоминан³е обжигали мозгъ, а колокольчики продолжали звенѣть нѣжной музыкой, тѣло какъ будто ушло куда-то, растаяло во мракѣ, и осталось только одно ощущен³е: неизъяснимой тревоги и какого-то жуткаго блаженства. Колокольчики звенѣли все громче и громче, сѣрые призраки и черная бездна стали расплываться, и земля уходила изъ-подъ ногъ, стремительно увлекая меня за собою. Прикосновен³е рукъ къ холодной, мокрой землѣ отрезвило меня. Я уже не стоялъ, а сидѣлъ, подогнувъ ноги, и онѣ казались мнѣ чужный и безжизненными. И снова были вокругъ сѣрые призраки и черная бездна... По лицу скатилось нѣсколько холодныхъ капель... Колокольчики замерли, только кровь съ тревожнымъ шумомъ бушевала и стремилась къ вискамъ...

   Изъ мрака донесся глухой, тяжелый, ритмично раздававш³йся шорохъ. Онъ перешелъ скоро въ шумъ и постепенно превратился въ топотъ множества ногъ.

   - Идутъ! - прозвучалъ среди сѣрыхъ призраковъ громк³й шопотъ.

   Тонотъ приближался. Что-то металлическое щелкнуло около меня.

   Зашелестѣлъ и затрещалъ гаолянъ, волна смутныхъ голосовъ влилясь во мракъ.

   Вдругъ кто-то истерически вскрикнулъ, раздались безпорядочные, торопливые револьверные выстрѣлы, за ними дик³е крики и стоны. Что-то ужасное, непояятное происходило во тьмѣ.

   - Сто-ой! Сто-ой! Батарея!

   - Ура-а!

   - Смирна-а!

   Рѣзкой трельго разлился свистокъ офицера въ хаосѣ голосовъ. Выстрѣлы прекратились.

   - Дьяволы! Чего надѣлали!

   - Прикрыт³е! Наша пѣхота!

   - Гдѣ командиръ? Офицеры?

   - Ранили! Ранили! Кто стрѣлялъ безъ команды?!

   - Смирна-а! Подавай фонарь! Живо!

   Появились два фонаря, изъ мрака выступила безпорядочно сбившаяся толпа солдатъ, и слабо блеснули штыки. Свѣтловъ съ револьверомъ въ рукахъ стоялъ передъ пѣхотнымъ поручикомъ.

   - Какъ же это... такъ нелѣпо... вѣдь еще полминуты и... Господи-Господи!.. Кто это стонетъ? Раненый?

   Къ фонарю подошелъ, держась за плечо, солдатъ.

   - Ничаво, вашскорол³е... въ самую мякоть...

   - Фельдшера! Перевязать!

   - Господинъ полковникъ! - взволнованно говорилъ поручикъ:- право же, я не виноватъ. Въ одиннадцать часовъ получилъ только приказан³е... Искалъ вашу батарею на старой позиц³и... никакихъ указан³й!

   - Да-да!.. Я знаю! - печально перебилъ Свѣтловъ, вкладывая въ кобуръ револьверъ,- мои люди оглушены, заморены до полусмерти... часовые перепугались.. Еще слава Богу... Стойте! Что это?

   - Вавв... взз... вавввз... бат... бабаба...- долетало со стороны оруд³й бормотанье, напоминавшее безпомощный лепетъ заики. Послышался дребезжащ³й, мелк³й смѣшокъ, отъ котораго покоробило... Всѣ поспѣшили къ оруд³ямъ, впереди - Свѣтловъ съ фонаремъ.

   - Это Петровичъ! Голубушка, что съ вами?

   Агѣевъ сидѣлъ на землѣ, разставивъ руки, съ раскинутыми ногами, и смотрѣлъ передъ собой безсмысленнымъ взглядомъ. Ротъ его, съ крѣпко сжатыми зубами, подергивался и перекашивался. Въ правой рукѣ Агѣевъ крѣпко сжималъ револьверъ.

   - Это нервное потрясен³е! Перепугался... еще бы, этакая истор³я! - говорили вполголоса офицеры. - Воды! Давай воды! Фельдшеръ! Сумку сюда!

   - Ну, голубчикъ, Петровичъ! Ну, успокойтесь! - съ отеческой нѣжностью въ осишнемъ голосѣ говорилъ Свѣтловъ, ставъ передъ Агѣевымъ на одно колѣно и освѣщая его фонаремъ. - Слава Богу, все обошлось! Узнаете меня, старшаго вашего командира?

   - Петя! Встряхнись! Плюнь на это дѣло! - тормошили товарищи.

   Агѣевъ какъ будто успокоился, выпилъ воды и, поддерживаемый другими, всталъ. Свѣтловъ осторожно взялъ у него револьверъ и осмотрѣлъ барабанъ: въ немъ остался только одинъ патронъ.

   - Сто-ой! - закричалъ вдругъ Агѣевъ новымъ, неузнаваемымъ голосомъ, рванув³нись съ мѣста и вскинувъ руками.- Прицѣлъ сто! Трубка восемьдесятъ! По колоннѣ! Первый взводъ! Ну? Что же вы? Батареею! Что же это? Гдѣ Дорнъ? Полковникъ! - обратился онъ къ пѣхотному офицеру! - Ради Бога! Они не слушаютъ команды! Что же это?.. Вѣдь сейчасъ колонна... Бат-та-ре-е-ю!

   Люди съ глухимъ говоромъ заколыхались и попятялись. Агѣевъ притихъ и грустно прогозорилъ:

   - Штыки... пѣхота... а наша батарея? Гдѣ же батарея?

   - Господи, твоя воля! - нарушилъ тяжелое молчан³е Свѣтловъ.- За что такое несчастье? Господа! Надо присмотрѣть за нимъ, не дай Богъ - уйдетъ! Ахъ ты, Боже мой! А я-то еще нынче осуждалъ его, бѣднягу...

   Старикъ былъ окончательно потрясенъ.

   На разсвѣтѣ Агѣева усадили въ лазаретную линейку и увезли въ Ляоянъ.

   Онъ былъ тихъ и печаленъ, никого не узнавалъ и бормоталъ вполголоса как³я-то математическ³я формулы и вычислен³я. Онъ покорно далъ себя усадить въ линейку, и только услыхавъ прокативш³йся въ это время первый оруд³йный выстрѣлъ, затрепеталъ и закричалъ опять:

   - Четыре патрона! По колоннѣ! Бат-та-ре-е-ю!

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  

   Около полудня оглушительная канонада охватила окрестности Ляояна громаднымъ полукругомъ въ нѣсколько десятковъ верстъ. Грохотали оруд³йные громы, кипѣла безпрерывная ружейная трескотня, и выбивали торопливую дробь пулеметы, изрѣдка тяжело и грузно ухали осадныя оруд³я, и тогда, казалось, вздрагивала сама земля.

   Путь отъ лѣваго фланга, гдѣ находилась батарея Свѣтлова, къ Ляояну превратился въ оживленную, но мрачную дорогу. Сотни изувѣченныхъ и раненыхъ тянулись вразбродъ, ползли, отдыхали, и на протяжен³и нѣсколькихъ верстъ раздавались ихъ стоны.

   Повсюду пестрѣли окровавленные бинты и томпоны, валялось брошенное оруж³е, скатанныя шинели, подсумки, вещевые мѣшки... Иногда попадались распластанные по дорогѣ трупы скончавшихся находу и не подобранныхъ санитарами, которыхъ не хватало. Порою патронная двуколка, карьеромъ мчавшаяся на позиц³ю, съ грохотомъ наѣзжала на трупы, и тогда свѣтло-желтый песокъ обагрялся кровью, а проходивш³е мимо раненые отворачивались въ оторону.

   Ляоянск³я стѣны были усѣяны наблюдавшими за разрывами снарядовъ китайцами. Это была бѣднота - рабоч³й людъ, мелк³е торговцы и бѣжавш³е изъ охваченныхъ боемъ деревень поселяне. Болѣе зажиточныне китайцы успѣли уже покинуть городъ. На опустѣвшихъ улицахъ шатались казаки и нестроевые, мелькали спѣшивш³е куда-то фургоны Краснаго Креста и двуколки съ офицерскимъ добромъ. Попадались распряженныя, брошенныя арбы съ интендантскимъ грузомъ. Около восточныхъ воротъ смѣшанная, галдѣвшая толпа китайцевъ и русскихъ запрудила улицу. Десятка полтора пѣхотинцевъ и конныхъ казаковъ съ крикомъ и бранью насѣдали на старика-китайца, прижатаго къ запертымъ воротамъ большой фанзы. Растерявш³йся, поблѣднѣвш³й китаецъ, скрестивъ на груди руки, кричалъ что-то, отрицательно тряся головой, но его не слушали.

   - Отворяй! Отворяй, тебѣ говорятъ! А то "кантроми" будетъ! - ревѣли солдаты, а казаки съ угрозой размахивали нагайками. Китаецъ пересталъ кричать. Онъ еще плотнѣе прижался къ воротамъ, оскалилъ стиснутые зубы и, какъ затравленный звѣрь, съ рѣшительнымъ видомъ смотрѣлъ на солдатъ горѣвшими глубокой ненавистью глазами. Чья-то нагайка мелькнула въ воздухѣ, раздался хлестк³й ударъ; китаецъ взвизгнулъ, но не тронулся съ мѣста.

   - Отворяй, оволочь! Убью! - изступленно закричалъ верховой казакъ и стегнулъ старика по лицу.

   - Что такое? Что за толпа?

   Офицеръ на взмыленной лошади врѣзался въ толпу. Казаки посторонились и взяли подъ козырекъ.

   - У него, вашброд³е, ячмень и чумидза есть, а намъ коней кормить нечѣмъ!

   - Не желаетъ ворота отворять! Бунтуютъ китайцы, вашброд³е! - кричали казаки.

   - Бунтуютъ? Сопротивлен³е? Разогнать! Возьми въ нагайки! - распорядился офицеръ и, выхвативъ изъ ноженъ шашку, полоснулъ ею по плечу старика. Тотъ повалился, какъ снопъ. Съ гикомъ и свистомъ ринулись казаки на возбужденно гудѣвшую толпу и, стегая нагайками по обнаженнымъ, бритымъ головамъ китайцевъ, погнали ихъ вдоль улицы.

   Въ одномъ изъ переулковъ полуголый буддистъ-аскетъ, представлявш³й скелетъ, обтянутый кожей, съ какимъ-то безумнымъ вдохновен³емъ, поднявъ къ небу руки, выкликалъ речитативомъ не то молитву, не то пророчество, и ему жадно внимала горсть полуживыхъ такихъ-же безумцевъ въ лохмотьяхъ, вышедшихъ изъ удушливаго мрака курильни, пропитанной дурманомъ оп³ума... Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ этой группы копошился на землѣ комокъ коричневаго отъ солнца и грязи мяса, въ которомъ съ трудомъ можно было разглядѣть маленькое, исполосованное рубцами и морщинами старческое лицо, пукъ разметавшихся сѣрыхъ волосъ, черный, беззубый ротъ, жалкую до отвращен³я, тощую и высохшую женскую грудь и усѣянныя струпьями руки и ноги. Пригнувшись къ землѣ, это уродливое подоб³е человѣка раскачивалось и равномѣрно стукалось лбомъ о лежавшую вверхъ дномъ деревянную чашку, повторяя заунывнымъ, воющимъ голосомъ одну и ту же фразу: "ламъ-данъ, ламъ-данъ-шимламъ-данъ!"...

   Канонада росла и крѣпла, и скоро слилась въ сплошной громовый гулъ.

   Выбравшись изъ города черезъ южныя ворота, у которыхъ расположился полевой госпиталь, заваленный ранеными,- я пошелъ на югъ по направлен³ю "гел³ографной" сопки, надъ которой все чаще и чаще сверкали рвавш³еся снаряды. Чтобы сократить путь, я свернулъ въ оторону и сталъ пробираться черезъ огромное поле гаоляна. Скоро я почувствовалъ себя, какъ въ банѣ. Гаолянъ, лишенный протока воздуха, обдавалъ меня теплымъ, насыщеннымъ влагою дыхан³емъ и усыпительно однообразно шелестѣлъ надъ головой. Я ускорилъ шагъ и шелъ долго, задыхаясь отъ духоты, раздвигая мокрые, скользк³е стебли; но этому зеленому морю, казалось, не было предѣла: оно окружало меня со всѣхъ сторонъ, притупляло слухъ безпрерывнымъ шопотомъ, дурманило голову своеобразнымъ тонкимъ ароматомъ. Я бросался изъ стороны въ сторону, возвращался обратно, шелъ снова впередъ и не находилъ выхода. По лицу и рукамъ струился обильный потъ, вся одежда была пропитана влагой, ноги начинали скользить по межамъ и грядамъ и запутывались въ стебляхъ, Нѣсколько разъ, обезсилѣвъ, я опускался на землю и отдыхалъ. Тогда тяжелѣли вѣки глазъ, шелестъ гаоляна отдавался въ головѣ глухимъ шумомъ, ослабѣвало дыхан³е, и меня одолѣвала тяжелая, опьяняющая, пряная духота. Какой-то инстинктивный отрахъ поднималъ меня на ноги и снова гналъ въ трепещущую чащу... Гдѣ-то слѣва мнѣ почудился не то крикъ, не то стонъ, и затѣмъ сухо щелкнулъ одинок³й ружейный выстрѣлъ. Я бросился на эти звуки. Спустя нѣкоторое время, я явстивнно услышалъ стонъ, протяжный и хриплый. Онъ сталъ страннымъ образомъ повторяться въ различныхъ направлен³яхъ и на разные лады, и чудилось, что это стоналъ гаолянъ... Что-то темное показалось сквозь зеленуго чащу стеблей... Я пр³остановился и, переведя духъ, осторожно подкрался. Среди поломаннаго гаоляна лежалъ, раскидавъ воги, раненый солдатъ, стоналъ и бредилъ, глядя мутными глазами вверхъ, гдѣ синѣла полоса безоблачнаго неба. Грудь солдата порывисто вздымалась, и каждый разъ, когда онъ выдыхалъ воздухъ, изо рта выступала пѣнившаяся кровь и по подбородку стекала на сѣрую рубаху, по которой уже широко расплылось громадное пятно. Онъ умиралъ медленно, въ забытьѣ, и было видно, какъ вмѣстѣ съ кровью жизнь уходила изъ отяжелѣвшаго, неуклюже распростертаго тѣла. Я пошелъ по слѣду, проложенному въ гаолянѣ умиравшимъ солдатомъ, и скоро завидѣлъ десятки такихъ распластанныхъ на землѣ, то скрюченныхъ и неподвижныхъ, то слабо шевелившихся тѣлъ. Тих³е стоны и бормотанье умиравшихъ сливались съ шелестомъ гаоляна, и въ духотѣ уже чувствовалась вонь разложен³я. Никто не слышалъ этихъ стоновъ и рѣдкихъ выстрѣловъ, которыми раненые пытались дать знать о себѣ, и они умирали, брошенные и забытые, какъ уже негодный, отслуживш³й свое, хламъ, умирали въ течен³е долгихъ часовъ подъ безстрастнымъ, чуждымъ для нихъ, небомъ, глядя, какъ больш³я син³я мухи копошились и жужжали въ ихъ окровавленныхъ ранахъ.

   Гаолянъ, поломанный и смятый, рѣдѣлъ и разступался, и грудь жадно вдыхала струю свѣжаго воздуха. Я ускорилъ шагъ и въ полуверстѣ отъ того мѣста, гдѣ умирали раненые, наткнулся на "волчьи ямы"... Онѣ чернѣли, какъ з³яющ³я могилы, среди увядшаго, искусственно насаженнаго кустарника, маскировавшаго эти логовища смерти, и измятой, колючей проволочной изгородки. Повсюду валялись русск³я фуражки, маленьк³я, черныя японск³я кэпи съ выцвѣтшими желтыми околышами, винтовки со штыками и безъ штыковъ, плетеныя тростниконыя сумки японцевъ съ галетами; желтѣли разсыпанные патроны. Изъ ближайшей ко мнѣ ямы выглядывала груда фигуръ въ желтыхъ курткахъ; торчала чья-то почернѣвшая и окровавленная рука съ растопыренными и согнутыми судорожно крючковатыми пальцами; бѣлѣли забрызганныя грязью гетры; изъ-подъ ружейнаго приклада смотрѣло выкатившимися стекляными глазами искаженное застывшимъ ужасомъ, землистое лицо, съ безобразно высунутымъ языкомъ. Рядомъ съ этой отвратительной маской какъ-то нелѣпо застыла подошвою вверхъ нога, обутая въ неуклюж³й и стоптанный, рыжеватый солдатск³й сапогъ. А дальше - чернѣли так³я же ямы, наполненныя ужасомъ, и говорили о разыгравшейся здѣсь драмѣ...

   Гдѣ-то за гаоляномъ вдругъ отчетливо выдѣлился изъ оруд³йнаго грома торопливый, серебристый рожокъ сигналиста. Обойдя мрачныя ямы, я вышелъ на открытое мѣсто и очутился въ самомъ центрѣ одной изъ южныхъ позиц³й. Позади, на сѣверѣ, высилась сѣрымъ силуэтомъ башня Байтасы.

   Вокругъ, верстъ на пять, вся окрестность была охвачена боевою горячкой.

   Тутъ лежали на землѣ, толпились и гудѣли резервныя части стрѣлковъ и сибирской пѣхоты, устанавливала оруд³я и окапывалась неуклюжая мортирная батарея, спѣшно развертывался летуч³й отрядъ Краснаго Креста. Тамъ и сямъ громоздились скатанныя шинели, котелки и сумки, брошенныя для облегчен³я, блестѣли цѣлыя горы разряженныхъ артиллер³йскихъ патроновъ. Отъ поры до времени въ воздухѣ сверкали огоньки разрывовъ, и тогда сидѣвшая на землѣ пѣхота, словно спугнутое сѣрое стадо, срывалась съ мѣста и шарахалась вразсыпную.

   Метались по разнымъ направлен³ямъ адьютанты и ординарцы на разгоряченныхъ лошадяхъ. Гдѣ-то прокатилось "ура", и слабо продребезжала барабанная дробь.

   - Тра-та-та-та-тара-ти-и! - нервно прозвучалъ призывный сигналъ въ сѣрыхъ рядахъ пѣхоты.

   Въ полуверстѣ дымилъ и шипѣлъ парами паровозъ, доставивш³й нѣсколько вагоновъ со снарядами, которые торопливо выгружались проворными артиллеристами подъ огнемъ непр³ятеля.

   Откуда-то выѣхалъ генералъ съ нѣсколькими офицерами. Породистый конь брызгалъ пѣной, выгибалъ красиво шею, танцовалъ на одномъ мѣстѣ и пугливо стригъ ушами.

   Среди грязныхъ сѣрыхъ рубахъ, окруженный суровыми солдатскими лицами, этотъ генералъ съ выхоленнымъ лицомъ, съ длинной сѣдѣющей, тщательно расчесанной бородой, въ новенькомъ съ иголочки мундирѣ, при орденахъ, со сверкающими бѣлизной перчатками, съ утрированной элегантностью молодящагося старика,- казался какимъ-то ряженымъ; что-то нарочное, ненужное сквозило въ его неестественно выпяченной груди, въ гордо вздернутой головѣ; онъ держался съ апломбомъ и чрезмѣрной развязностью плохо знающаго роль, идущаго "напроломъ" актера, и въ его рисовкѣ и наигранномъ "молодечествѣ" было что-то жалкое и фиглярское.

   - Здорова, молодцы-ы! - закричалъ генералъ, какъ-то по-птичьи наклоняя и подергивая голову.

   - Здрав-жла-ваство-оо!! - заученнымъ "уставнымъ" хоромъ отвѣчали сѣрые ряды.

   - Ну что? Узнали, куда ушли хунхузы? - обратился генералъ къ казачьему офицеру.

   - Не хотятъ говорить китайцы, ваше превосходительство! Ничего, говорятъ, не знаемъ! Были, а куда ушли, неизвѣстно! Я ужъ и нагайки пускалъ въ ходъ, повѣсить старшинку обѣщалъ,- не помогаетъ, ваш-ство!..

   - Врутъ проклятые китаёзы! А узнали, сколько ихъ было?

   - Тоже, говорятъ, не знаютъ! На темноту ссылаются, ваше превосходительство.

   - Ага? Прекрасно! Вотъ мы имъ за это устроимъ освѣщен³е! Какъ только стемнѣетъ, отрядите охотниковъ, и пусть подожгутъ деревню! Мерзавцы! Сжечь до тла! Поняли?

   - Слушаю, ваше-ство! Я самъ отправлюсь!

   - Тѣмъ лучше! Только дайте уйти женщинамъ и дѣтямъ! Невинные не должны страдать! - назидательно добавилъ генералъ и, кивнувъ головой казаку, подозвалъ жестомъ капитана генеральнаго штаба.- Что же резервы? А мортирная батарея? Что же мортиры? Гдѣ?

   - Прибыли и устанавливаются. Скоро откроютъ огонь. Резервы частью пришли. Батальонъ N-скаго стрѣлковаго уже подходитъ!

   - Сейчасъ же двинуть впередъ, поддержать красноярцевъ!

   Неподалеку сверкнула надъ головами шрапнель, и вѣтеръ сталъ относить кудрявое, бѣлое облачко.

   - Эй, рота-а! Стрѣлки-и! Куда подъ огонь зря лѣзешь? Осади назадъ! - закричалъ генералъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ и, съ афектированной невозмутимостью фокусника или канатнаго плясуна, щелкнулъ серебрянымъ портсигаромъ, закурилъ папиросу и, повернувъ коня, ускакалъ короткимъ галопомъ, сопровождаемый своей свитой.

   "Ура" раскатывалось все чаще и чаще, гдѣ то близко открыла бѣглый огонь батарея, все вокругъ тряслось и грохотало, и наэлектризованная боевая атмосфера начинада щекотать нервы, опьяняла какъ-то подмывающимъ образомъ и толкала куда-то впередъ.

   Показалась густая сѣрая колонна, сверкающая штыками, передъ которой ѣхалъ толстый полковникъ, широко растопыривъ ноги, навалившись впередъ грузнымъ тѣломъ. Я съ трудомъ узналъ въ немъ Дубенку. Онъ былъ блѣденъ и, видимо, сильно трусилъ. Капитанъ Заленск³й съ сосредоточеннымъ, сердитымъ лицомъ шелъ со своей ротой. Немного позади шагалъ, согнувшись и поправляя находу очки, поручикъ Кранцъ. Я подошелъ къ Сафонову. Онъ былъ какъ въ экстазѣ. Ротъ улыбался какъ-то недоумѣвающе, по-дѣтски, глаза смотрѣли неопредѣленно, и въ нихъ что-то безпрестанно то вспыхивало, то снова медленно замирало. Онъ крѣпко сжалъ мою руку похолодѣвшими пальцами.

   - Ну вотъ и хорошо! - говорилъ онъ, глядя мимо меня. - Сейчасъ мы пойдемъ туда! Слышишь? Кричатъ! Это наши! Ура?! Такъ и есть! Ура! Значитъ, близко сошлись... можетъ быть, рукопашная... въ штыки? нѣтъ... пачками все!..

   Въ эту минуту впереди раздалась команда. Заленск³й отдѣлилъ свою роту и тронулся впередъ. Проходя мимо Дубенки, я окликнулъ его, но тотъ, казалось, ничего не видѣлъ и не слышалъ, и былъ какъ въ угарѣ.

   - Ребята-а! Помни присягу-у! Выручай своего отца-командира! - раздался его женственный, визгливый фальцетъ, и эти слова звучали теперь жалко и безнадежно, и никто на нихъ не отвѣтилъ.

   Рота шла дружнымъ, стройнымъ шагомъ, люди хранили глубокое, казавшееся торжественнымъ, молчан³е.

   Когда рота подошла къ полосѣ, гдѣ особенно часто сверкали рвавш³еся снаряды, Заленск³й развернулъ фронтъ и, скомандовавъ "бѣгомъ - маршъ", бросился впередъ разсыпнымъ строемъ. Добѣжавъ до сопки, люди остановились и стали оглядываться. Одинъ лежалъ навзничь, другой, сидя, раскачивался и прижималъ къ груди колѣно.

   - Ладно проскочили! - говорили солдаты.

   - Это кто-жа, братцы? Никакъ, Червонюкъ?

   - Одинъ Червонюкъ, другой Фрумкинъ!.. Угодило!

   - Ну-ну! Чего не видали? Ротозѣи?! Полѣзай, ребята! - загремѣлъ зычный голосъ фельдфебеля.

   Рота взбиралась кучками, подгоняя и подталкивая другъ друга.

   - Сопка! Вотъ тебѣ и сопка! Потому она сопкой и прозывается, что покеда взлѣзешь, такъ засопишь! - шутилъ кто-то, тяжело пыхтя.

   - А, чтобъ тебя прорвало! - ругался солдатъ, скользя внизъ съ пукомъ вырванной травы въ рукѣ,- и трава-то здѣшняя...

   - Братцы, трубку обронилъ! Эй, нижн³е! Гляди трубку!

   Подъемъ былъ довольно крутой, и скоро по солдатскимъ лицамъ, смывая грязь, покатился потъ.

   - Бросай скатки-и! - закричалъ сверху Заленск³й, и свернутыя солдатск³я шинели усѣяли склонъ горы. Навстрѣчу стали попадаться раненые и контуженные солдаты и офицеры.

   - Жарко, небось? Близко японецъ-то? - спрашивали ихъ N-цы.

   - Баня, хоть куды! Напираютъ!

   - Молодцы N-цы! Въ самый разъ подоспѣли!- хрипло кричалъ офицеръ въ разорванной рубахѣ, съ окровавленнымъ плечомъ.- Ходу, ребята, ходу! Выручай красноярцевъ!

   Уже около самой вершины намъ попался навстрѣчу спускавш³йся внизъ солдатъ-санитаръ, который поддерживалъ маленькаго, худощаваго японца. На послѣднемъ было грязное желтое "хаки", круглое кэпи съ офицерскими жгутиками. Онъ подгибалъ залитую кровью ногу, скалилъ сверкавш³е зубы и нервно, громко смѣялся.

   Во время подъема я старался поддерживать въ себѣ спокойств³е и сознательное отношен³е ко всему окружающему, хотя и чувствовалъ, что это мнѣ мало удается. Когда же я очутился наверху и бросился догонять стрѣлковъ,- у меня закружилось въ головѣ и запестрѣло въ глазахъ. Я, какъ во сн