Эрастов Г. - Отступление

и и съ испугомъ уставился на поручика.

   - Живо перевязку! А ты, Муразовъ, скажи ему чтобы не боялся, и спроси его, какъ онъ сюда попалъ.

   Увидѣвъ бинтъ, вату и стклянку, китаецъ просвѣтлѣлъ.

   - Тао-сье, тао-сье {Благодарю, благодарю. }, шангау капитана!

   Рана оказалась легкой.

   Желтолицый и черномазый Муразовъ заговорилъ на какомъ-то смѣшанномъ языкѣ, но скоро старикъ радостно улыбнулся и закивалъ головой: "Тунда! Тунда!" {Понимаю.}

   - Такъ что, вашброд³е,- переводилъ понемногу Муразовъ,- кой-что можно разобрать. Онъ сказываетъ, что это евоная фанза и огородъ. Семью и бабъ наши солдаты перегнали туды, въ другую деревню, за горой. Тамъ теперь японцы... Онъ, значитъ, назадъ воротился - огороды и фанзу стеречи... Солдаты, говоритъ, фанзы на огонь разбираютъ и огороды портютъ... Ночью шелъ: днемъ, сказываетъ, боялся, какъ бы не примѣтили... За водой какъ полѣзъ, по емъ и стрѣлили... Въ кавальянѣ сидѣлъ, на голосъ вылѣзъ...

   - Ну, скажи ему, что пусть себѣ стережетъ свое хозяйство, и пока я здѣсь,- никто его не тронетъ.

   Напутствуемые благодарностями старика, мы поднялись на кладбище.

   - Надо пойти посты провѣрить!

   Когда Тима вернулся съ повѣрки, солнце начинало yже припекать. Солдаты вылѣзли изъ палатокъ на открытыя мѣста, чтобы обсушиться, и отъ ихъ сѣрыхъ фигуръ повалилъ паръ. Какой-то рядовой, оголившись до пояса, сидѣлъ согнувшись, выставивъ на солнопекѣ исхудалое и почернѣвшее тѣло, усѣянное красноватыми точками.

   - Экъ тебя грязь-то заѣла! - сказалъ Сафоновъ.- Ты бы къ колодцу сбѣгалъ, обмылся, что ли... Мыло у тебятесть?

   Полуголый солдатикъ, прикрывая руками грудъ, поднялъ на него истощенное, землистое лицо съ грустными глазами:

   - Мыло-то? Гдѣ ему быть? Съ мѣсяцъ, какъ и помину не осталось...

   - Ну хоть съ пескомъ бы потеръ!.. песокъ - чистый въ долинѣ...

   - Грязь-то ничаво, вашброд³е... притерпѣлись, а только что вша совсѣмъ заѣла! - тутъ онъ отнялъ руки и показалъ грудь, исцарапанную до крови, усѣянную множествомъ маленькихъ язвочекъ. Было что-то необычайно жалкое и вмѣстѣ отвратительное въ этомъ высохшемъ, изъѣденномъ, черномъ тѣлѣ.- Почище японца насѣли, проклятыя!

   Солдатикъ поднялъ съ земли сѣрую отъ грязи рубаху, сплошь кишѣвшую насѣкомыми.

   - Чортъ знаетъ, что! Брось сейчасъ эту мерзость! Сожги! Вѣдь это зараза, это...

   - Никакъ невозможно, вашброд³е: потому надѣть нечего будетъ!

   - Верхнюю надѣвай, все равно!

   - Такъ она у меня и верхняя, и тѣльная: одна и есть. Да что!.. Всѣхъ вша одолѣла, до одного! Вся рота опаршивѣла!

   - Такъ точно! - вставилъ подошедш³й Карташовъ,- а запасныхъ рубахъ ни у кого нѣтъ, вашброд³е! Пообносились! Обѣщали изъ Ляояну прислать, да не шлютъ что-то... Непромокайки, которыя пожертвованы,- тѣ доставили, да что съ нихъ проку, вашброд³е! Воду лучшимъ манеромъ пропущаютъ, а рубахи изъ ней не сладить, потому безъ рукавовъ она!

   - Возмутительно!.. Пусть хоть обмоются люди, или хоть прополощутъ рвань-то! Да нѣтъ ли у санитара мыла? Пусть дастъ.

   - Слушаю, вашброд³е!

   - Вѣдь это хуже арестантовъ! - ворчалъ Тима, проходя дальше. Онъ забылъ, что и самъ давно не умывался съ мыломъ, и что по ночамъ ему не даютъ спать тѣ же самыя вши.- Удивительное дѣло! Сотни тысячъ, говорятъ, въ Росс³и жертвуютъ, a тутъ... чортъ знаетъ, что дѣлается! Кисеты пустые прислали, почтовую бумагу, карандаши!..

   - Постой! - окликнулъ онъ группу солдатъ, которые возились надъ жестянками консервовъ.- Вы это что? Вѣдь говорили вамъ, чтобы беречь консервы на крайность? Съѣдите теперь, а потомъ что будетъ!

   Солдаты смущенно вертѣли бывш³я въ рукахъ жестянки. Одинъ изъ нихъ, степенный бородачъ, съ типичнымъ крестьянскимъ лицомъ, всталъ съ земли.

   - Виноваты, ваше благород³е! Прикажите лучше отобрать отъ насъ жестянки-те! Не стерпѣть робятамъ... Брюхо-то пустое, хлѣбушка малость поѣли, съ кулакъ не болѣ оставили. Отощали сталоть!

   - Подождали бы еще немного... авось, кухня пр³ѣдетъ,- неувѣренно, почти виноватымъ голосомъ проговорилъ Тима, внутренно сильно сомнѣвавш³йся относительно кухни.

   Послѣ полудня мы доѣли прогорклые консервы, не утоливъ, однако, голода. Кухня не показывалась.. Пожевали сухарей, выкурили по трубкѣ и спустились внизъ, къ покинутой фанзѣ. Старый китаецъ сидѣлъ невдалекѣ на корточкахъ и растиралъ на плоскомъ камнѣ табачные корешки.

   - Что, ходя? Шанго теперь? - спросилъ Тима, указывая на плечо.

   - А-а! Шангау, шангау капитана! - широко улыбаясь, закивалъ старикъ лоснившейся на солнцѣ бритой головой.

   - Ну, а чифанъ го {Кушать, пища есть? }?

   - Мэ-ю {Нѣтъ.}, шангау капитана, мэ-ю! - старикъ подошелъ поближе и сталъ говорить, указывая на ближайш³я высоты и поясняя свои слова множествомъ жестовъ.

   - А вѣдь онъ говоритъ, что въ той сторонѣ "чифанъ" есть.

   - И я вродѣ этого понилъ. Такъ нечего терять время. Пусть сходитъ туда и принесетъ, а мы заплатимъ ему хорошо. Хоть къ вечеру, да поѣдимъ!

   Старикъ скоро понялъ, въ чемъ дѣло, и радостно закивалъ головой въ знакъ соглас³я. Онъ охватилъ лукошко, отказался отъ предложенныхъ впередъ денегъ и уже направился изъ фанзы, но, что-то вспомнивъ, обернулся и заговорилъ, указывая на плечо и на кладбище.

   - А! Понимаю! Онъ боится, что по немъ будутъ стрѣлятъ. Нѣтъ, нѣтъ! Шангау! Кантроми не будетъ!

   - Тао-сье, тао-сье! - поблагодарилъ старикъ и отправился. Сафоновъ пошелъ предупредить людей. Скоро синяя фигура старика уже мелькала на склонѣ высотъ...

   Вечерняя заря догорала, и полурота запивала чаемъ давно съѣденные консервы, когда на бивакѣ появился старый китаецъ.

   Лицо его лоснилось отъ пота, маленьк³е глазки свѣтились радостно, и широк³й, беззубый ротъ растягивался въ добродушной улыбкѣ. Онъ опустился на колѣни и поставилъ передъ нами лукошко. Тамъ было нѣсколько яицъ и китайскихъ лепешекъ.

   - Великолѣпно! Да это чудесный ужинъ! - обрадовался Тима.- Значитъ, живемъ!

   Онъ сунулъ старику серебряный рубль. Старикъ смѣялся, благодарилъ и шамкалъ: "шангау капитана, шангау", а затѣмъ сталъ что-то говорить, указывая на горы.

   Тима позвалъ опять Муразова и велѣлъ переводитъ.

   - Шибко благодарствуетъ, много денегъ, говоритъ, дали... Завтра опять можетъ принести, коли потребуется...

   - Да? Чудесно! Пусть приноситъ, получитъ опять столько же!

   Часъ спустя, поужинавъ и сдѣлавъ распоряжен³я на ночь, Тима лежалъ на настилкѣ изъ гаоляна и спалъ крѣпкимъ, безмятежнымъ сномъ.

   Спалъ и бивакъ. Только среди густыхъ зарослей, въ палаткѣ санитара, едва виднѣлся свѣтъ отъ походнаго фонарика. Оба взводные, изогнувшись, лежали на землѣ и играли засаленными картами въ "шестьдесятъ шесть", излюбленную игру Карташова. Играли они на табакъ и играли съ азартомъ, разговаривая шопотомъ.

   - Двигаю на позиц³ю батальонъ! - заявлялъ одинъ, ходя "съ двадцати"...

   - А я его пулеметомъ по пузу! - отвѣчалъ другой, побивая козыремъ.

   - А вотъ тебѣ самъ Курока въ крестикъ! Накося, выкуси!

   - Курока? А я твово Куроку - Мищенкой! Р-разъ! Что, братъ? Капитуляц³я? То-то и оно! Вынимай, стало быть, на двѣ трубки!

   Во время тасовки колоды Карташовъ многозначительно крякнулъ.

   - Гм-да! А нашъ-то поручикъ нынче... не тово! Съ китаёзомъ-то! Уставъ нарушилъ!

   - Это что посылалъ-то? Н-да-а!.. Это точно, что не тово...

   - Еще какъ не тово! Кабы прежн³й командиръ дознался... Опять пики козыри! Да! Потому въ уставѣ тебѣ сказано: невозможно никому за лив³ю охранен³я выходить! А тутъ еще напрямки къ япошкамъ, да опять же и назадъ!

   - За это нагорѣть можетъ!

   - Въ лучшемъ видѣ! Тебѣ ходить! Да, не одобряю, не одобряю...

   - Мо-олодъ, извѣстное дѣло! Уставъ плохо знаетъ... а только господинъ онъ хорош³й, солдата жалѣетъ... и не форситъ...

   - Это что и говорить!.. Вотъ тебѣ трефовый прапоръ... Я, конешное дѣло, гадить ему не стану... тожа и ему животъ подвело... поѣсть охота... парнишка молодой, мягкой... опять жа и ты, въ случаѣ чево, знай, помалкивай... да!.. Какъ-нибудь обернемъ дѣло, только бы батальонный не пронюхалъ... тотъ заѣстъ его!

   - Это прорвазто? Какъ пить дать - заѣстъ! Настоящая стерва!.. Хожу взводомъ червей!

   - Беру кавалер³ей! Тридцать четыре! Бубновая батарея выѣзжаетъ!

   - Ахъ, едритъ твою капусту!

   Долго еще продолжалась игра, и хозяинъ палатки - санитаръ, лежавш³й неподалеку въ травѣ, въ ожидан³и, пока "начальство" кончитъ игру,- не дождался и здоровеннѣйшимъ храпомъ нарушилъ торжественное молчан³е ночи.

   На слѣдующ³й день около полудня полурота Сафонова была смѣнена и вернулась на бивакъ.

   Незадолго до заката солнца въ палатку Сафонова заглянулъ вѣстовой.

   - Ихъ высокорол³е батальонный командиръ приказали ваше благород³е къ себѣ просить.

   - А что онъ дѣлаетъ? Чай пьетъ?

   - Такъ точно! Ужинать собираются!

   - Подозрительная нѣжность! Не къ добру это!- ворчалъ Сафоновъ, надѣвая шашку.

   Дубенко въ неизбѣжномъ своемъ "подрясникѣ" и слѣзающихъ панталонахъ возсѣдалъ за складнымъ столикомъ передъ кружкой чаю, въ который собирался подлить рому. Около него въ выжидательной позѣ, бросая жадные взгляды на бутылку, стоялъ не совсѣмъ твердо на ногахъ прибывш³й въ полкъ новый прапорщикъ запаса, бывш³й акцизнымъ чиновникомъ. Съ опухшаго отъ перепоя лица тускло глядѣли оловянные глаза съ покраснѣвшими вѣками, причемъ одинъ глазъ усиленно помаргивалъ, а въ тактъ ему подергивался обвисш³й и мокрый, бѣлокурый усъ, тогда какъ другой былъ задорно закрученъ кверху. Прапорщикъ, заложивъ руки за спину, покачивался то впередъ и назадъ, то направо и налѣво, стараясь найти равновѣс³е.

   - Выпить, конечно, можно, а иной разъ и должно!- говорилъ назидательно, но съ нѣкоторой нѣжностью Дубенко, слегка наклонивъ на бокъ голову:- я и самъ не дуренъ по этой части, да... и выпить, и поѣсть смачно, и то, другое, третье... а ты, голуба моя, переборщилъ! Я - другое дѣло! И ты съ меня не долженъ брать примѣра! Я старый офицеръ, батальонный командиръ, не сегодня - завтра полковникъ, въ отставку генералъ-ма³оромъ выйду! Да! А ты что? прапоръ! Фендрикъ! Сопля, которую сморканулъ, взялъ да вотъ этакъ объ землю! Ну посуди самъ! Вчера ты пошелъ полковому представляться, а самъ все время на завѣдующаго хозяйствомъ глаза пялилъ и честь ему отдавалъ! Чортъ тебя знаетъ, какъ это ты назюзюкался! Пили мы, кажется, одну водку и въ одной пропорц³и: я - человѣкъ человѣкомъ, а ты совсѣмъ, какъ кишка пустая! Нельзя! Военная, братъ, служба, это тебѣ не акцизъ! Да! Оно, конечно, подлая служба! Я бы давно её по боку!

   Дубенко мечтательно, насколько это было доступно его физ³оном³и, улыбнулся и вздохнулъ.

   - Эхъ, скажу я тебѣ по правдѣ, никѣмъ бы я не хотѣлъ другимъ быть, какъ попомъ въ хорошемъ приходѣ! Завелъ бы себѣ попадью этакую сдобную, крутобокую, съ большимъ задомъ и мягкотѣлую, развелъ бы барашковъ, свиней, куръ, насадилъ бы на огородѣ всякой всячины, нанялъ бы молодую, ядреную бабенку въ работницы, надѣлъ бы чесунчовую рясу и сталъ бы я...

   Появлен³е Сафонова заставило размечтавшагося Дубенку замолчать. Онъ вдругъ нахмурился, засопѣлъ носомъ, поднялъ валявшуюся на землѣ фуражку и сердито напялилъ ее на плѣшивый, лоснящ³йся черепъ. Весь полкъ зналъ, что этотъ своеобразный маневръ Дубенко продѣлывалъ въ случаяхъ особо важныхъ, когда онъ считалъ нужнымъ выступить оффиц³ально "Подрясникъ" и вѣчно сползающ³е панталоны, повидимому, нисколько не смущали его, и былъ случай, когда дивиз³онный генералъ, нежданно явивш³йся на бивакъ, засталъ Дубенку въ его удивительномъ одѣян³и. Дубенко и тогда поспѣшилъ надѣть сплющенную, блиноподобную фуражку, привычнымъ жестомъ подтянулъ панталоны, подобралъ выпученный, отвисш³й животъ и съ выражен³емъ преданности и самоотвержен³я взялъ подъ козырекъ. Генералъ до того былъ пораженъ, что не только не разсердился, но захохоталъ и уѣхалъ, обозвавъ Дубенку "шутомъ гороховымъ", за что послѣдн³й, однако, нисколько не обидѣлся и даже казался какъ будто польщеннымъ.

   - Ага, почтеннѣйш³й! Изволили явиться! - началъ Дубенко, щурясь на Сафонова заплывшими жиромъ, маленькими глазками, въ которыхъ замелькалъ злорадный огонекъ.- Да-съ! Хотя вы и превосходно читаете нотац³и насчетъ солдатскаго самолюб³я и всего прочаго, но на этотъ разъ ужъ вы, тово, дорогой мой, извинитесъ, да-съ! Приходится мнѣ вамъ прочесть маленькую нотац³ю! Вы, надо полагать, изволите думать, что офицеръ приставленъ въ няньки къ солдату?

   - Я ровно ничего не понимаю,- пробормоталъ Сафоновъ, косясь на прапорщика, который, пользуясь минутой, завладѣлъ бутылкой рому.

   - Подпоручикъ Сафоновъ! - визгливо оборвалъ Дубенко.- Я васъ попрошу не перебивать и слушать, когда вамъ говоритъ вашъ батальонный командиръ! Я бы не сталъ и разговаривать съ вами и уступилъ бы эту честь капитану Заленскому, но его еще не смѣнили! Да-съ! Потрудитесь мнѣ сказать, что вы дѣлали въ сторожевомъ охранен³и? Гдѣ ваши глаза были? У васъ шп³оны шныряютъ подъ носомъ, а вы торчите тамъ съ цѣлой полуротой чуть не три дня и ни черта не видите? Спать изволите или съ солдатами о самолюб³и бесѣдовать?! Нашего батальона дежурная часть, а тутъ - не угодно ли? Семиградскаго полка охотники ловятъ у васъ подъ носомъ, въ вашемъ участкѣ, китайца шп³она и доставляютъ его прямо въ штабъ къ бригадному! Это... это что же такое? Издѣваться надо мною изволите? Семиградскимъ охотникамъ благодарность, а намъ... намъ кукишъ съ масломъ?! Выговоръ и позоръ?! Если вамъ угодно ни черта не дѣлать, такъ переводитесь въ другой батальонъ! А срамить мой и подводить меня, стараго офицера, всякому фендрику я не позволю! Да-съ!

   - Господинъ полковникъ...

   - Потрудитесь принять приказан³е!

   Сафоновъ приложилъ руку къ козырьку.

   - На васъ возлагается исполнен³е распоряжен³я начальника бригады. Шп³онъ приговоренъ къ разстрѣлян³ю. Вы его найдете въ кумирнѣ подъ стражей. Потрудитесь немедленно взять шесть человѣкъ и взводнаго изъ вашей полуроты, отвести арестанта шаговъ на триста за линейку и привести въ исполнен³е приговоръ, а затѣмъ доложить мнѣ. Поняли? Можете идти! Да заройте эту сволочь получше, чтобы не вонялъ!

   - Слушаю, г. полковникъ! - глухо отвѣчалъ Сафоновъ.

   Полчаса спустя, Сафоновъ, въ сопровожден³и взводнаго Карташова и шести рядовыхъ, съ шанцевымъ инструментомъ, подошелъ къ небольшой кумирнѣ, изъ полумрака которой выглядывали раскрашенные идолы съ застывшими улыбками.

   Сафоновъ не рѣшился заглянуть въ кумирню.

   - Выводи живо арестанта и ступай прямо на дорогу!

   Стуча прикладами по каменнымъ плитамъ, солдаты вошли въ кумирню.

   - Ну, старина, подымайся! - слышались ихъ голоса.- Вылазь! Пойдемъ, братъ!

   Сафоновъ отошелъ немного и отвернулся.

   - О-о! Капитана! Шангау капитана! - раздался позади нето знакомый старческ³й голосъ. Согбенный старикъ въ изорванной синей курмѣ, скрестивъ на груди руки, умоляюще смотрѣлъ на Сафонова влажвыми отъ слезъ глазами и безпомощно шамкалъ... Онъ что-то говорилъ, просилъ или спрашивалъ о чемъ-то, потомъ распахнулъ курму и обнажилъ засохшую раву. Испугъ и глубокое изумлен³е отражались на морщинистомъ лицѣ старика. Когда же онъ торопливо забормоталъ что-то относительно "чифана" и протянулъ руку по направлен³ю кладбища, гдѣ стояла полурота,- Сафоновъ обернулся, блуждающимъ взглядомъ посмотрѣлъ на старика и, съ трудомъ проговоривъ: "Карташовъ, жди меня здѣсь", пошелъ обратно къ биваку.

   Старикъ, не моргая, съ полураскрытымъ ртомъ смотрѣлъ ему вслѣдъ, и что-то похожее на радость мелькнуло въ его глазахъ.

   Карташовъ и солдаты избѣгали смотрѣть на старика и казались смущенными. Китаецъ робко оглянулся на нихъ, опустился на землю, склонилъ бритуго голову на костлявыя руки и, медленно раскачиваясь, бормоталъ что-то про себя. Карташовъ съ озабоченнымъ видомъ набилъ трубку и сталъ рыться въ карманахъ мутно-зеленыхъ шароваръ, украшенныхъ на колѣнкахъ заплатами изъ синей китайской крашенины. Маленьк³й, чахоточнаго вида, еврей-ефрейторъ, казавш³йся еще болѣе замореннымъ, благодаря курчавой черной бородѣ, которая лѣзла отовсюду и подступала въ выдавшимся скуламъ,- протянулъ Карташову спички, подернулъ плечами и заговорилъ не то укоризненно, не то насмѣшливо, кивнувъ головой на китайца. Его еврейск³й жаргонъ плохо вязался съ солдатской амуниц³ей и звучалъ какъ-то странно и рѣзко.

   - Иванъ Масѣицъ! Хиба вы не видите? Это той самый старикъ!

   - Н-ну? неопредѣленно отозвался Карташовъ.

   - Ну-у... Енъ для ихъ благород³я за ѣдой бѣгалъ, церезъ сопки лазилъ... За цто таперъ его разстрѣляютъ?

   - Начальство приказало! - грубо, нехотя отвѣчалъ Карташовъ и ожесточенно засопѣлъ трубкой. - А тебѣ до этого какое дѣло? - прибавилъ онъ погодя.

   - Мое дѣло-о?.. Извѣстно, какъ я солдатъ... А тольки я такъ понимаю! Езели я знаю про такое, цаво не знаетъ нацальство, такъ я обьязанъ долозыть! Охотники его изловили у въ сопкехъ и долозыли нацальству! По-ихному, этотъ старикъ - сп³ёнъ. Нуу, а охотники не знаютъ, зацѣмъ старикъ по сопкемъ лазилъ, и хто его посылалъ и за какимъ дѣломъ? Таперъ его будутъ разстрѣлять! Ну? А езели я знаю; цто старикъ не за худымъ дѣломъ ходилъ, а его господинъ паруцикъ посылали, такъ долзенъ долозыть объ этомъ по нацальству, али нѣтъ, а? Иванъ Масѣицъ?

   - Вѣрно Фрумкинъ сказыватъ! - отозвался кто-то изъ команды.

   - Ну и ступай докладывай по начальству! - сердито буркнулъ Карташовъ, хмуря густыя брови.

   - Такъ я-зе не могу?! Цто я знаю, про то и вы знаете, и всѣ рабьяты знаютъ. Вы насъ нацальникъ, вы докладывайте ихъ благород³ю, али командеру... Я тольки потому сказалъ - зацѣмъ невиноватаго разстрѣлять? У въ мене зе есть совѣсть? Ихъ благород³е паруцикъ хиба не признали, какой это старикъ?

   - Ма-алчать! - рявкнулъ Карташовъ, побагровѣвъ.- Не разсуждать! Ты что? Подъ арестъ захотѣлъ?!

   - Аре-естъ? Ну, нехай арестъ! - не унимался Фрумкинъ. Его тощее, безкровное лицо оживилось, больш³е, черные глаза съ красными, воспаленными вѣками свѣтились страдальчески напряженно, и въ голосѣ зазвенѣла высокая, дрожащая нотка. Что-то давно наболѣвшее, долго скрываемое и мучительное, казалось, рвалось теперь изъ тощей фигурки, которую боевоё снаряжен³е безпощадно изуродовало и превратпло во что-то жалкое и безпомощное.

   - Нехай арестъ! Хиба я неправду сказалъ? Ну, я пойду подъ арестъ, а зато не буду стрѣлять у въ невиноватаго. Нехай мене судютъ! У все равно менѣ домой не воротиться! Всѣ помирать будемъ тутъ! Я и на суду то самое буду говорить! Вы, мозетъ бить, думаете, Иванъ Масѣицъ, цто я еврей, такъ у меня и совѣсти нѣтъ?

   Карташовъ вынулъ изъ зубовъ трубку и съ испугомъ поглядывалъ то на Фрумкина, то на остальныхъ. Солдаты угрюмо косились на него, и какая-то тѣнь блуждала по ихъ лицамъ. Нѣкоторые опустились на землю и положили винтовки.

   Лохматый и неуклюж³й нестроевой солдатъ съ апатичнымъ, заспаннымъ лицомъ, съ окладистой рыжеватой бородой, проходя мимо кумирни, остановился, выпучилъ глаза на китайца и сразу оживился.

   - А-а! - осклабился онъ, подходя ближе къ старику.- А-а! Скажи, сдѣлай милость! Старой какой, сукинъ сынъ?! Шп³ёнствовать надумалъ?! Га-а! Ишь ты, косоглазая манза! Вотъ тебя топеря повѣсятъ! А то разстрѣляютъ! "Кантроми!" Слышь ты? "Кантроми" тебѣ будетъ! Што, братъ попалси-и? ша!..

   Нестроевой глупо и злорадно скалилъ зубы и жестами сталъ показывать, какъ будутъ вѣшать и разстрѣливать. Старикъ съ испугомъ и брезгливостью отшатнулся отъ бородача.

   - Гони его! - вдругъ раздались голоса среди команды. Бородачъ не понялъ, къ кому они относились, и, нагнувшись надъ старикомъ, приложилъ пальцы къ его горлу и высунулъ языкъ, изображая повѣшеннаго.

   - Вонъ! Сволочь паршивая! Уходи! - крикнулъ на него Карташовъ.- Проваливай, портомойная рвань!

   Бородачъ въ недоумѣн³и попятился. Кто-то изъ команды угрожающе тряхнулъ прикладомъ. Фрумкинъ, съ искаженнымъ злобою лицомъ, быстро нагнулся, схватилъ обломокъ сѣраго кирпича и запустилъ имъ въ бородача, но промахнулся. Тотъ отбѣжалъ, погрозилъ кулакомъ и грубо, отвратительно, смакуя каждое слово, выругался.

   - Смирна-а! - скомандовалъ Карташовъ, и на этотъ разъ въ его голосѣ не было обычной увѣренности и унтеръ-офицерской развязности. Къ кумирнѣ медленно приближался Сафоновъ. Лицо его было очень блѣдно, голова была опущена. Не доходя нѣсколько шаговъ, онъ остановился на мгновен³е, махнулъ рукой Карташову и пошелъ по направлен³ю къ гаоляну.

   Китаецъ покачалъ головой, простоналъ тихо и снова безсильно поникъ.

   Его подняли съ земли, подхватили подъ руки и почти поволокли по дорогѣ. Фрумкинъ неуклюже шагалъ позади всѣхъ.

   Справа, среди поломаннаго, пригнутаго къ землѣ гаоляна, стояла бивакомъ полубатарея. Передъ палатками хмуро глядѣли на дорогу толстыя "поршневыя" оруд³я. Артиллеристы подошли къ дорогѣ и въ угрюмомъ молчан³и провожали взглядами команду стрѣлковъ.

   Скоро шеств³е свернуло въ длинную, узкую прогалину, которая тянулась между двумя зелеными стѣнами гаоляна, а впереди надъ нею печально и одиноко пялило черные сучья старое, засохшее дерево.

   Сафоновъ остановился, пропустилъ мимо команду и, не сходя съ мѣста, прилегъ на землѣ. Минуту спустя къ нему медленно, нерѣшительными шагами подошелъ Карташовъ и вытянулся въ ожидан³и. Сафоновъ какъ будто не замѣчалъ его. Онъ лежалъ спиной къ прогалинѣ.

   - Ваше благород³е!..- нарушилъ молчан³е Карташовъ.

   Сафоновъ рванулся съ земли, метнулъ взглядъ на сапоги унтеръ-офицера и снова махнулъ рукой.

   - Кончай скорѣй! - крикнулъ онъ хрипло вслѣдъ Карташову и снова прилегъ, закрывъ руками лицо.

   Онъ не видѣлъ, какъ Карташовъ отсчиталъ шаги и построилъ команду, не видѣлъ, какъ старикъ полнымъ отчаян³я взглядомъ искалъ его, Сафонова, и шепталъ блѣдными устами: "шангау, шангау капитана", какъ повернулъ въ сторону далекихъ горъ лицо, по которому скатилось нѣсколько слезинокъ, и какъ затѣмъ, скрестивъ на впалой груди костлявыя руки, застылъ какъ изваян³е, полный величаваго спокойств³я, почти презрѣн³я передъ ожидавшей его смертью.

   Карташовъ сталъ вдругъ странно неповоротливъ. Казалось, что къ его ногамъ были привѣшевы невидимыя тяжелыя гири, а глаза лѣзли изъ орбитъ, какъ будто его давили за горло. Команда стояла съ сумрачными лицами, глядя въ землго, и только маленьк³й Фрумкинъ сверкалъ возбужденно свѣтившимися глазами.

   Чуть слышно прозвучала команда. Винтовки подпрыгнули и вытянулись горизонтально. Карташовъ отступилъ немного и медленно прошелъ позади солдатъ, глядя на направлен³е винтовокъ, которыя почему-то расходились въ разныя стороны... На нѣсколько мгновен³й Карташовъ какъ бы задумался, затѣмъ рѣшительнымъ движен³емъ досталъ изъ кобура револьверъ и, прищуривъ лѣвый глазъ, сталъ медлепно наводить оруж³е на старика, цѣлясь въ голову.

   На прогалинѣ вдругъ стало какъ-то необыкновенно тихо. Было что-то подавляющее въ этой мертвой, страшной тишинѣ, и казалось, что не Карташовъ, а кто-то другой, невидимый, спрятавш³йся въ гаолянѣ, произнесъ "шш!"

   Грянулъ нестройный залпъ, старикъ покачнулся, руки разомкнулись и повисли, и когда лобъ и лицо густо окрасились темной кровью, дряблое тѣло старика осѣло и грузно повалилось на землю.

   Мертвая тишина пропала. Отъ ружейнаго залпа какъ будто проснулась вся окрестность, дрогнули суровыя высоты, встрепенулся гаолянъ, пошатнулось старое, сухое дерево, и ниже нависло небо надъ землей.

   Пока смерть заканчивала свою работу и сводила въ судорогахъ руки и ноги старика, команда стояла, не сходя съ мѣста, стараясь не глядѣть на трупъ и другъ на друга. У всѣхъ вдругъ нашлась какая-то забота: кто осматривалъ замокъ винтовки, поправлялъ "хомутикъ", кто провѣрялъ патроны въ сумкѣ... Карташовъ долго укладывалъ въ кобуръ свой револьверъ, съ рѣдкимъ усерд³емъ продувалъ носогрѣйку, отойдя немного въ сторону, затѣмъ крякнулъ неестественно-громко и приказалъ рыть землю. Команда составила винтовки, вынула изъ чехловъ коротеньк³я лопатки и принялась молча за работу.

   Лопаты сдѣлали свое дѣло. Старика зарыли, и тяжелые солдатск³е сапоги утоптали землю. Карташовъ повелъ команду обратно, и когда ея шаги замерли, Сафоновъ вышелъ на прогалину.

   Зарево заката уже догорало, и вся прогалина была залита кровавымъ отблескомъ, который дрожалъ на верхушкахъ трепетавшаго гаоляна, краснѣлъ на свѣтло-желтомъ пескѣ дороги; утоптанная земля густо чернѣла среди зеленаго дерна и казалась насыщенной кровью.

   - Кар-р-р!..- пронеслось въ воздухѣ.

   Съ засохшаго дерева сорвался воронъ и, лѣниво взмахивая врыльями, сталъ кружиться надъ прогалиной. На багровомъ фонѣ заката онъ казался необыкновенно большимъ и чернымъ. Онъ опустился на прогалину, хлопнулъ раза два крыльями и осторожно, недовѣрчиво сталъ подступать къ тому мѣсту, гдѣ была взрыта земля, подергивая головою и потачивая на-ходу клювъ.

   Дохнулъ вѣтеръ, и гаолянъ заволновался и печально зашумѣлъ.

   "Шангау, шангау капитана",- казалось, шептали стройные стебли.

   Сафоновъ вздрогнулъ и быстро зашагалъ прочь. Вдогонку ему еще долго зловѣще и насмѣшливо каркалъ воронъ.

   На западѣ еще тлѣла алая полоска вечерней зар³г, когда съ сѣвера стали надвигаться тучи и задулъ сильный и холодный вѣтеръ.

   Около полуночи всѣ биваки были внезапно разбужены.

   Среди глубокаго мрака изъ обложившихъ все небо тучъ хлывули потоки воды и съ грознымъ шумомъ обрушились на спавшихъ людей.

   Казалось, что разверзлись небесныя хляби, и двѣ стих³и - вода и вѣтеръ - рѣшили смести съ лица земли все живое.

   Люди безпомощно метались впотьмахъ, обдаваемые холодными потоками, скользили и падали на глинистую землю, превратившуюся въ липкое и жидкое болото, забивались въ палатки, кутались въ шинели, но бушевавш³й вѣтеръ находилъ ихъ повсюду, срывалъ, опрокидывалъ палатки, разметывалъ амуниц³ю, билъ въ лицо студеною влагой, леденящимъ дыхан³емъ пронизывалъ одежду и свистѣлъ, и завывалъ на всевозможные лады. Со всѣхъ сторонъ неслись крики, проклят³я и брань, солдаты звали вѣстовыхъ, дневальныхъ, ловили ощупью палатки... Перепуганныя лошади сорвались съ коновязей и носились среди биваковъ, наводя на людей ужасъ, пока какимъ-то чудомъ ихъ не удалось поймать.

   Скоро всѣ поняли безполезность неравной борьбы и покорно отдали себя во власть стих³и.

   Тусклое и холодное утро застало картину полнаго разрушен³я.

   Долина превратилась въ сплошное озеро, на поверхности котораго виднѣлись фуражки, шинели, офицерск³я вещи и солдатское тряпье.

   Люди, посинѣвш³е отъ стужи, съ мутными взглядами, дрожащ³е, въ облипшихъ рубахахъ, съ головы до ногъ покрытые грязью,- выглядѣли жалкими и несчастными.

   А вѣтеръ гналъ новыя тучи, и дождевая мгла стала вокругъ непроницаемой водяной стѣною и скрыла отъ взоровъ всю окрестность.

   Едва успѣли люди оглядѣться среди своего разорен³я, какъ по бивакамъ пронеслась тревожная вѣсть.

   - Приказано отступать! Сейчасъ уходимъ!

   - Японцы зашли впередъ и каждую минуту могутъ насъ отрѣзать съ сѣвера.

   - Мы отрѣзаны!

   - На сѣверъ! Опять отступаемъ!

   Долго никто не хотѣлъ этому вѣрить. Въ течен³е почти мѣсячной стоянки отряда, около Айсандзяна были возведены укрѣплен³я, былъ сооруженъ превосходный фортъ для батареи, было затрачено много труда и солдатскихъ силъ...

   - Куда же мы будемъ отступать при такомъ потопѣ? Вѣдь мы половину людей растеряемъ! По горамъ вѣдь переть придется!

   - Только и знаемъ, что отступать! Этак³я позиц³и даромъ бросить!

   - Хоть бы пообсохнуть дали, погоды дождаться! И жрать нечего, и надѣть нечего! Теперь всѣ транспорты и обозы - все застряло!

   - А что, если мы уже отрѣзаны отъ сѣвера?

   - Ну и чортъ съ нимъ! Въ плѣнъ попадемъ, либо ляжемъ всѣ! Ужъ хуже-то не будетъ!

   Часа два спустя, несмотря на безпрерывный ливень и вѣтеръ, вся бригада, словно длинная сѣрая змѣя, медленно ползла на сѣверо-западъ, побросавъ почти все, кромѣ оруж³я.

   Съ невѣроятнымъ трудомъ карабкались измученные люди по размытымъ глинистымъ тропамъ на каменистыя высоты, скатывались внизъ, теряли оруж³е... Слѣва и справа все чаще и чаще стали попадаться отсталые - оборванные, облѣпленные глиной, часто босые и съ непокрытыми головами, угрюмо-апатичные даже передъ нагайкой офицера...

   А вслѣдъ отступавшимъ неслись мутные потоки и завыван³е вѣтра, и всѣ эти люди казались какими-то жалкими изгпанниками, которыхъ возмутившаяся природа гнала съ оскверненной ими земли.

  

   Послѣ цѣлаго ряда безпрерывныхъ проливныхъ дождей, затопившихъ всѣ улицы и окрестности Ляояна, наконецъ, показалась глубокая синева южнаго неба, и солнце, вырвавшись изъ неволи свинцовыхъ тучъ и дождевой мглы, ослѣпительно ярко и весело засверкало и отразилось на зеркальной поверхности маленькихъ озеръ, которыми теперь была усѣяна вся долина Ляояна по обѣ стороны рѣки Тай-цзы-хэ.

   Все казалось обновленнымъ, какъ бы заново перекрашеннымъ, и все улыбалось: и самый городъ съ причудливыми кумирнями и воротами, съ цѣлымъ моремъ яркихъ, разноцвѣтныхъ шелковыхъ вывѣсокъ, тихо рѣющихъ въ воздухѣ, и сосновыя рощи на западѣ, и прибрежный свѣтло-желтый песокъ, старые вязы надъ рѣкой съ красновато-зелеными клубками листьевъ, высокая каменистая сопка съ крошечной кумирней, далек³я высоты цѣлой панорамы синѣющихъ горъ, то зубчатыхъ, то волнообразныхъ,- все словно впервые увидѣло солнце и радовалось ему, и нѣжилось подъ его знойными ласками.

   Встрепенулась и забила ключомъ ляоянская жизнь, притаившаяся во время дождей. Русск³й поселокъ закипѣлъ народомъ. Съ сѣвера прибывали новыя части европейскихъ войскъ, парт³и добровольцевъ съ кавказскими лицами, въ черкескахъ, обвѣшанныхъ оруж³емъ, маркитанты, подрядчики, разношерстные искатели приключен³й или легкой наживы, проститутки - русск³я и иностранки - цѣлыми семьями, со множествомъ узловъ и корзинъ... Предприниматели изъ бродячихъ сыновъ Армен³и или Эллады спѣшно сооружали досчатые "номера" и "кабинеты" при своихъ трущобахъ, громко именуемыхъ "гостинницами", и чуть ли не каждый день на всемъ протяжен³и между станц³ею и китайскимъ городомъ появлялись на вывѣскахъ всевозможные "Варяги", "Интернац³оналы", "Маньчжур³и"... Это была какая-то полоса кипучей дѣятельности и самыхъ радужныхъ надеждъ. Богъ вѣсть кѣмъ, былъ пущенъ слухъ, что все происходившее до этого времени - только прелюд³я къ настоящей войнѣ, хитроумный маневръ русскихъ военачальниковъ, рѣшившихъ "заманить" непр³ятеля къ Ляояну. Страннымъ, непостижимымъ образомъ этотъ слухъ превратился въ увѣренность, которая носилась въ воздухѣ и заражала всѣхъ, кромѣ немногихъ закоренѣлыхъ скептиковъ и "пессимистовъ" - людей, обыкновенно, съ маленькимъ положен³емъ, зависимыхъ и безотвѣтныхъ. Не хотѣли вѣрить многому вѣроятному и слѣпо вѣрили въ гадательное.

   - Вотъ погодите! - слышались толки въ кабакахъ, на станц³и, въ канцеляр³яхъ,- пусть только макаки наберутся смѣлости и сунутся къ Ляояну... тутъ имъ такой бенефисъ будетъ! По первое число накладемъ!

   - Главное что? - говорили болѣе "авторитетные" ораторы.- Вѣдь у нихъ кавалер³я гроша не стоитъ, ее и не видать совсѣмъ! А у насъ - одни казаки чего стоятъ! А кавказцы? Терцы, кубанцы, добророльцы? Наша кавалер³я до сихъ поръ не показала себя, потому что топографическ³я услов³я этого не позволяли! А вотъ подъ Ляояномъ - тутъ есть гдѣ развернуться! Да! Тутъ будетъ только одно - небывалая въ истор³и кавалер³йская аттака, и конченъ балъ! Играй отбой!

   Часто приводился въ примѣръ двѣнадцатый годъ...

   Сложилась и вошла въ моду поговорка: "пожалуйте въ залъ!" Подъ "заломъ" подразумѣвалась огромная Ляоянская долина, въ которой предполагалосъ окончательно истребить непр³ятеля. Всяк³й, претендовавш³й на остроум³е и убѣдительность, ораторъ считалъ необходимымъ заканчивать свои доводы фразой: "Да, Вафангоо, Дашичао, все это - ерунда-съ! А вотъ не угодно ли имъ теперь пожаловать въ залъ? Хе-хе-хе!!"

   Подъ вл³ян³емъ этихъ толковъ жажда предпр³имчивостй и наживы охватила всѣхъ, кого война привлекала съ разныхъ концовъ свѣта, какъ падаль привлекаетъ вороновъ, не исключая и людей съ болѣе или менѣе виднымъ положен³емъ. Во главѣ пестрой толпы "дѣльцовъ", серьезно считавшихъ себя "п³онерами русской культуры" на Дальнемъ Востокѣ, стояла внушительная фигура знаменитаго авантюриста и главнаго поставщика мяса въ арм³ю "полковника" Громилова, ворочавшаго милл³оннымъ дѣломъ.

   Высок³й, нескладно, но крѣпко скроенный, съ огромной, уже сѣдѣющей, рыжеватой бородой, съ нависшими клочками бровей надъ маленькими, проницательными глазками, властный и грубый, въ сѣрой черкескѣ, украшенной офицерскимъ "георг³емъ", этотъ человѣкъ производилъ впечатлѣн³е атамана разбойничьей шайки и какъ нельзя лучше оправдывалъ внѣшнимъ своимъ видомъ ходивш³я о немъ мрачныя, кровавыя легенды...

   Мног³е смотрѣли на него съ подобостраст³емъ и удивлен³емъ и считали за честь пожать руку человѣка, шагавшаго черезъ трупы людей и черезъ лужи пролитой имъ крови. Громиловъ, сумѣвш³й добыть отъ китайскихъ властей исключительное право на покупку скота во время войны, снабжавш³й мясомъ сотни тысячъ русскихъ солдатъ, былъ полонъ сознан³я своей власти и независимости и пользовался ими съ широтой и размахомъ, возможными только въ странѣ, создающей подобныхъ героевъ. У него была своя маленькая арм³я волонтеровъ, навербованныхъ опытнымъ авантюристомъ, прельщенныхъ наживой, а иногда и заманчивостью полной приключен³й боевой жизни.

   Въ этой своеобразной громиловской арм³и сочетались самые разнородные элементы: тутъ были сибирск³е выходцы изъ числа отбывшихъ наказан³е, прогорѣвш³е подрядчики, проворовавш³еся неудачники, выгнанные изъ полковъ офицеры, добровольцы, промѣнявш³е оруж³е на кнутъ и славу на деньги, хитрые и жадные греки, пылк³е и заносчивые кавказцы, хохлы и великороссы съ такимъ запутаннымъ прошлымъ, въ которомъ и сами они не могли разобраться... Это былъ островъ спасен³я, на который выбрасывались люди, потерпѣвш³е крушен³е въ борьбѣ съ нуждой или въ погонѣ за наживой. Отдѣльные отряды этой своенравной, но управляемой властною рукою, арм³и наѣзжали на китайск³я деревни, забирали скотъ и гнали его въ арм³ю, и часто расплата производилась ремнями нагаекъ, а въ случаяхъ сопротивлен³я и свинцовымъ металломъ винтовокъ. По проселкамъ и дорогамъ, между Ляояномъ и древней столицей Шэнцзина - Мукденомъ, передвигались караваны ящиковъ, наполненныхъ громиловскимъ серебромъ... Для Громилова не существовало различ³я между русскими и китайцами. И тѣ, и друг³е одинаково превращались въ его закрѣпощенныхъ услов³ями рабовъ. Не разъ пытались обманутые имъ люди, уволенные безъ разсчета, оскорбленные и осмѣянные, найти справедливый судъ, но каждый разъ передъ ними закрывались двери власть имущихъ начальниковъ, и вмѣсто законнаго удовлетворен³я слѣдовали предписан³я о немедленной высылкѣ "безпокойныхъ людей" за предѣлы Маньчжур³и. Иногда револьверный выстрѣлъ являлся единственнымъ отголоскомъ разыгравшейся драмы, о которой забывали въ тотъ же день. Пристрѣлили изъ-за гаоляна молодого интендантскаго чиновника, пытавшагося пролить свѣтъ на темную дѣятельность Громилова... Кавказск³й доброволецъ, князь по крови, прельщенный заманчивыми "прокламац³ями" Громилова, затративш³й тысячи на боевое снаряжен³е, честолюбивый горецъ, искавш³й подвиговъ и опасности, былъ, согласно услов³ю, превращенъ въ "скотогона" и, не стерпѣвъ обиды, послѣ бурнаго объяснен³я съ Громиловымъ, предпочелъ смыть позоръ собственной жизнью и среди бѣла дня размозжилъ себѣ пулею чяренъ... Громиловъ только презрительно улыбался и поводилъ богатырскимъ плечомъ... "Мелкота, не люди!" говорилъ онъ въ такихъ случаяхъ. Иногда, во время лукулловскихъ пировъ, задаваемыхъ имъ "друзьямъ" и почитателямъ изъ штабной аристократ³и, подъ вл³ян³емъ выпитаго, волчья натура рвалась наружу и сказывалась въ грубыхъ, беззастѣнчивыхъ признан³яхъ:

   - Вотъ у меня гдѣ вся эта война! - хрипѣлъ онъ, тяжело дыша и сжимая мясистый и волосатый кулакъ.- Мнѣ, ежели только захотѣть, такъ я такой счетъ предъявлю, что вся расс³еская казна безъ штановъ останется! - и онъ, самодовольно громыхая раскатистымъ смѣхомъ, хлопалъ себя по тому мѣсту, гдѣ находился бумажникъ.

   - Ухъ вы, милые мои! - хвасталъ онъ нараспѣвъ,- кабы собрать всю сволочь, какую я перестрѣлялъ да перевѣшалъ на своемъ вѣку, да замѣсто телеграфныхъ столбовъ разставить, такъ отъ Харбина до Москвы хватило бы!

   За Громиловымъ слѣдовали желѣзнодорожные "воротилы" и крупные торговцы. Интересы и тѣхъ, и другихъ сходились въ возможности нажиться. Торговцамъ нужны были "наряды" на вагоны для провоза въ арм³ю предметовъ роскоши, желѣзнодорожнымъ начальникамъ нужны были деньги, которыя за аз³атскимъ рубежомъ становились вдесятеро дешевле ихъ европейской стоимости. "Наряды" выдавались за тысячи рублей; подъ видомъ воинскаго груза или предметовъ первой необходимости шли транспорты съ шампанскимъ, ликерами и прочими "благами культуры". Казенныя отправлен³я военнаго вѣдомства стояли въ пути недѣлями вслѣдств³е "внезапной порчи" осей, а торговцы, плативш³е тысячи начальникамъ и комендантамъ, наживали десятки тысячъ. Въ деньгахъ недостатка не было: какъ рѣки, устремляющ³яся съ суши въ океанъ, стекались въ Маньчжур³ю, справедливо прозванную "русскимъ Клондайкомъ", со всѣхъ концовъ Росс³и милл³оны, въ которыхъ тонули пятаки и гривенники людей кроваваго пота, отдавшихъ, кромѣ того, и жизнь самыхъ близкихъ, дорогихъ сердцу...

   Болѣе мелк³е прожектеры занимались перекупкой и перепродажей, поставками арбъ, запряжекъ и вьючнаго скота для полковъ и транспортовъ, открывали торговли, всевозможныя заведен³я.

   - Мы изъ Ляояна русск³й торговый городъ раздѣлаемъ! - говорили эти господа.

   Въ недостроенномъ новомъ здан³и желѣзнодорожной станц³и закипѣла работа, появились китайцы-маляры и штукатуры. Бѣжавш³й изъ Портъ-Артура недоучка-живописецъ, именовавш³й себя художникомъ и носивш³й бархатный пиджакъ и свѣтлыя панталоны, грекъ по происхожден³ю, взялся расписывать стѣны и потолки будущаго вокзала. Ему же было поручено закончить "художественную отдѣлку" русской церкви въ главной квартирѣ, и онъ, заручившись предварительно солиднымъ авансомъ, приступилъ къ работѣ. Надъ одной изъ "приспособленныхъ" по-европейски китайскихъ фанзъ появила