Эрастов Г. - Отступление

- Эхъ, родненьк³й мой, для васъ же всѣхъ стараюсь! Сказано: "покорное теля двухъ матокъ сосетъ".

   - То-то ты и жирѣешь съ каждымъ днемъ, а мы почему-то сохнемъ все больше...

   - Ну-ну... Пошелъ уже! А вотъ что, родненьк³е. Вамъ, какъ я вижу, до смерти хочется, чтобъ я заложилъ банчишку! Согласенъ! Такъ и быть. Два четвертныхъ пожертвую, куда ни шло.

   - Опять обираловка начнется! Экая жадность ненасытная! Вчера сотни двѣ съ меня выигралъ, да полтораста съ Онупр³енка...

   - Что ты, родненьк³й? Перекрестись! Это я-то выигралъ? Да я рублей шестьсотъ продулъ!

   - Похоже на тебя! Ты вонъ деньщику своему рубля дать пожалѣешь, а не то, чтобы...

   - Ладно! Эй! Кто тамъ? - закричалъ Дубенко:- Кишконосовъ или Смердяченковъ! Карты подавай! Живо!

   Игра началась. Пришли еще офицеры, и въ палаткѣ скоро сдѣлалось тѣсно и душно.

   По заведенному обычаю, Дубенко самъ металъ банкъ, причемъ страшно волновался, подозрительно разглядывалъ смятыя кредитки и грубо, цинично ругался, когда приходилось платить. Тутъ же, около играющихъ, примостился поручикъ Кранцъ съ нѣмецкой книжкой въ рукахъ.

   Онъ не обращалъ никакого вниман³я на игру и ругань подполковника, и весь ушелъ въ чтен³е. Онъ никогда не разставался со своей нѣмецкой книжкой и ревниво берегъ ее отъ посторонняго глаза. Впрочемъ, однажды, когда Кранца потребовалъ зачѣмъ-то полковой командиръ, книжка попала въ руки товарищей и оказалась старымъ издан³емъ нѣмецкаго мистика Эккартсгаузена: "Aufschlüsse zur höheren Magie".

   На поляхъ главы "Die Zahlen der Natur" были карандашные чертежи, треугольники, как³я-то вычислен³я и буквы.

   Дубенко поднялъ на смѣхъ конфузливаго Кранца, который, по его мнѣн³ю, "зъ глузду зъихавъ" (съ ума спятилъ) и перекрестилъ его въ "графа Кал³острова". Когда же задѣтый за живое, покраснѣвш³й, какъ дѣвушка, Кранцъ сталъ оправдываться и въ смутныхъ, сбивчивыхъ выражен³яхъ заговорилъ о "книгѣ природы", о пониман³и ея языка и явлен³й, о "заблудившемся человѣчествѣ",- Дубенко разразился гомерическимъ хохотомъ и объявилъ, что онъ "такъ и быть" прочитаетъ молодому "дурню" кое-что изъ "настоящей" книги природы. Съ таивственнымъ видомъ, словно извлекая сокровище, онъ досталъ изъ гинтера объемистую тетрадь въ красномъ сафьянномъ переплетѣ, напялилъ на лоснящ³йся носъ очки въ оловянной оправѣ и съ плотояднымъ, слащавымъ выражен³емъ лица сталъ читать, подчеркивая и смакуя почти каждое слово.

   Красная тетрадь оказалась собран³емъ произведен³й пресловутаго Баркова и другихъ неизвѣстныхъ авторовъ.

   Въ ней были цѣлыя поэмы, описывающ³я съ мельчайшими подробностями самый пошлый, беззастѣнчивый развратъ. Эта "литература" производила на слушателей огромное впечатлѣн³е и пробуждала дремавш³е инстинкты.

   - О, чтобъ тебя!..- вырывались восклицан³я.- Даже слюни текутъ...

   - Ухъ! Попадись мнѣ теперь только какая-нибудь этакая... я бы, чортъ возьми!

   - А ну, полковникъ, еще разъ это мѣсто... еще разъ!..

   Слушатели, повидимому, переживали во время чтен³я всѣ описываемые моменты чувственныхъ наслажден³й и въ наиболѣе сильныхъ мѣстахъ прерывали чтеца одобрительными восклицан³ями: "Го-го-го! Такъ ее, такъ ее... вотъ это здорово!.." Послѣ чтен³я Дубенко признался, что въ часы досуга онъ и самъ иногда сочиняетъ стишки "насчетъ природы", но, несмотря на настойчивыя требован³я присутствующихъ, прочитать свои "произведен³я", отказался.

   Послѣ этого Кранцъ никогда больше не разговаривалъ о "книгѣ природы", а къ насмѣшкамъ товарищей и кличкѣ "графа Кал³острова" сталъ относиться совершенно равнодушно, продолжая упорно перечитывать свою завѣтную книжку.

   Передъ Дубенкой уже лежалъ цѣлый ворохъ кредитокъ, перемѣшанныхъ съ золотомъ и серебромъ, и подполковникъ, видимо, собирался бросить метать, когда въ палатку заглянулъ штабсъ-капитанъ Мурза-Тагабаевъ, командовавш³й десятой ротой,- высок³й, стройный брюнетъ, съ нѣсколько хмурымъ, задумчивымъ лицомъ. Онъ никогда не игралъ, не участвовалъ въ попойкахъ, держался больше въ сторонѣ, не любилъ долгихъ разговоровъ, а съ начальствомъ держался съ достоинствомъ и сухостью, подчасъ довольно рѣзкою

   Товарищи относились къ нему какъ бы съ нѣкоторой боязнью, и даже безпардонный Дубенко какъ будто стѣснялся его. Въ десятой ротѣ его любили за простоту и заботливость о солдатѣ.

   Тагабаевъ закурилъ трубку и сталъ присматриваться къ игрѣ. Дубенкѣ везло, и онъ дрожащими руками, Смачивая языкомъ жирные, крючковатые пальцы, пересчитывалъ деньги.

   - Дѣлайте игру, дѣтки, ставьте денежки, ставьте!- говорилъ онъ, готовясь метать. Успѣхъ опьянилъ подполковника, и онъ жадно поглядывалъ на своихъ партнеровъ, какъ на заранѣе обреченныя жертвы. Тагабаевъ вынулъ изъ-за пазухи бумажникъ, досталъ сторублевый билетъ и молча положилъ его передъ однимъ изъ понтеровъ. Играющ³е съ удивлен³емъ посмотрѣли на Тагабаева, а Дубенко еще больше заволновался.

   - Го-го! Достопочтеннѣйш³й капитанъ Тагабаевъ?! Вотъ ужъ не ожидалъ! Ей-Богу, не ожидалъ!

   Нѣсколько минутъ спустя, всѣ игроки возбужденно поднялись съ мѣстъ, а Дубенко, поблѣднѣвш³й, весь въ поту, пялилъ выпученные глаза на груду денегъ, перешедшую къ Тагабаеву, который, не мѣняя ставки, въ четыре пр³ема сорвалъ весь банкъ подполковника. Даже Кранцъ оторвался отъ своей книжки и съ любопытствомъ смотрѣлъ на Тагабаева. Тотъ былъ невозмутимо спокоенъ, и только между бровей появилась какая-то тревожная складка.

   - А вы, полковныкъ, завтра, значитъ, въ охранэн³е виступаетэ?- медленно, какъ бы думая о чемъ-то другомъ, проговорилъ онъ съ обычнымъ своимъ акцентомъ. Дубенко метнулъ на него сердитый взглядъ и что-то промямлилъ дрожавшими губами. Растерявш³йся, обезкураженный крупнымъ проигрышемъ, съ трудомъ скрывающ³й безсильную злобу, онъ былъ жалокъ и смѣшонъ въ своемъ "подрясникѣ", какъ называли всѣ его хламиду, съ голой и жирной, волосатой грудью, съ отвисшимъ животомъ, въ необъятныхъ, готовыхъ свалиться, шароварахъ.

   Тагабаевъ протянулъ руку, взялъ изъ груды денегъ сторублевый билетъ и спряталъ его въ бумажникъ.

   - Я нэ игрокъ, вы знаетэ... такъ, только загадать хатэлъ,- проговорилъ онъ, какъ бы извиняясь, и вышелъ изъ палатки.

   Нѣсколько мгновен³й Дубенко сидѣлъ, окаменѣвъ отъ изумлен³я, но затѣмъ побагровѣлъ и рванулся съ мѣста.

   - Позвольте! Это насмѣшка! Я не позволю издѣваться! - кричалъ онъ, брызгая слюной и машинально подтягивая шаровары.- Это уже оскорблен³е! Господа! Вы свидѣтели! Такъ нельзя! Я ему сейчасъ... Эй! Кто тамъ?! Кишконосовъ! Дуралеевъ!!

   Изъ мрака вынырнула несуразная фигура съ хмурымъ, бородатымъ лицомъ.

   - Ага! Сейчасъ ступай въ десятую роту и отдай штабсъ-капитану Тагабаеву вотъ эти деньги! Понялъ? Погоди, я только сосчитаю! Я... я ему не фендрикъ, чортъ побери!

   По мѣрѣ того какъ онъ считалъ, его воинственный пылъ охладѣвалъ, и когда въ итогѣ получилась крупная сумма болѣе полутысячи, Дубенко потеръ свою лоснящуюся, вспотѣвшую плѣшь и безпокойно запыхтѣлъ носомъ.

   - Да-да... только это, пожалуй, не совсѣмъ удобно посылать ему деньги... Чортъ его знаетъ... Еще видумаетъ обидѣться! Эти восточные человѣки страшно заносчивый и обидчивый народъ!

   - И я такъ разумѣю, что посылать деньги съ деньщикомъ не годится! - съ едва уловимой ирон³ей вставилъ Заленск³й.

   - Ага! Я, тово... я завтра ему самъ ихъ отдамъ,- рѣшилъ ободривш³йся Дубенко, бросивъ благодарный взглядъ на Заленскаго.- Скажу: "вы, капитанъ, забыли вчера ваши деньги, такъ вотъ потрудитесь ихъ получить!" И отдамъ! Да-да! Этакъ будетъ лучше!

   - Завтра, чуть свѣтъ, въ сторожевку выходимъ,- какъ-бы нечаянно замѣтилъ Сафоновъ.

   Дубенко сдѣлалъ видъ, что не слышалъ этихъ словъ, и обратился къ деньщику.

   - Чтобъ мнѣ курица была приготовлена завтра къ утру! Понялъ? Ступай!

   - Вашскорол³е... Такъ что старый манза два раза ныньче приставалъ, за курицу денегъ требоватъ!

   - Денегъ?! Да я-жъ тебѣ, чортовой дѣтинѣ, сто разъ приказывалъ отдать деньги за курицу!

   Солдатъ съ удивлен³емъ взиралъ на подполковника, но потомъ принялъ покорно-безотвѣтный видъ.

   - На! И больше. ко мнѣ не приставай за деньгами!

   Дубенко сердито сунулъ солдату серебряный рубль. Вмѣстѣ съ Сафоновымъ мы вышли изъ палатки, поднялись по склону въ сосновую рощу и прилегли.

   Ночь была теплая и влажная. Надъ нами чуть слышно шептались сосны, и мѣстами сквозь темный сводъ вершинъ кротко проглядывали звѣзды.

   Бивакъ затихалъ; изрѣдка изъ офицерскихъ палатокъ долетали смутные голоса. Изъ-за сопки, очертивъ ея гребень чернымъ силуэтомъ, поднялся красноватый лунный дискъ.

   - Странный человѣкъ этотъ Тагабаевъ! - говорилъ Сафоновъ:- съ офицерами суровъ, роту свою подтянулъ, хотя и недавно ее получилъ, а солдаты любятъ его! Подъ Хайченомъ когда мы стояли,- тебя тогда не было съ нами,- казусъ одинъ вышелъ... Трет³й батальонъ на дежурство въ сторожевку былъ назначенъ... Только это они изъ деревни выходить стали, видятъ - на пескѣ кровь! Длинной этакой дорожкой тянется. Пошли по слѣду и въ гаолянѣ стараго китайца нашли. Голова разбита, весь кровью залитъ, плачетъ и землю къ ранѣ прикладываетъ.

   - Стали допрашивать. Оказалось, дѣло очень просто. Какой-то солдатъ у старика табаку потребовалъ, тотъ не далъ... Солдатъ силой вздумалъ отнять, китаецъ толкнулъ его, словомъ - драка! Солдатъ съ винтовкой былъ, озвѣрѣлъ да прикладомъ старика и хватилъ. Стали доискиваться, какой солдатъ? Китаецъ примѣты разсказалъ; оказалось нѣсколько похожихъ,, а признаваться никто не хочетъ.

   - Батальонный Владимирцевъ изъ себя выходилъ грозилъ, требовалъ - ничего не выходитъ! Рѣшили отложить дѣло до возвращен³я изъ сторожевки. На другой день Тагабаевъ съ поручен³емъ на позиц³ю пр³ѣхалъ. Владимирцевъ спалъ; тотъ не хотѣлъ будить, къ солдатамъ подсѣлъ... О чемъ они толковали - не знаю, а только вечеромъ, когда на посты наряжать стали, ефрейторъ одинъ подошелъ къ батальонному и сознался во всей каверзѣ. Говорятъ, когда бригадный узналъ объ этомъ казусѣ, такъ сказалъ: "вотъ бы кому первымъ батальономъ командовать вмѣсто Дубенки". Только ему ходу не дадутъ,- таковъ ужъ нашъ порядокъ... Такъ вѣчнымъ капитаномъ и остаяется, либо куда-нибудь на край свѣта этапнымъ комендантомъ засунутъ!

   - А вѣдь Дубенко не отдастъ ему денегъ, какъ дважды два четыре! - прибавилъ Сафоновъ, помолчавъ.

   Хрустнула вѣтка, послышались мягк³е шаги, и длинная сѣрая фигура появилась около насъ.

   - Это вы, отецъ Лаврент³й? - окликнулъ Сафоновъ.- Откуда это вы шествуете, батя?

   - А... на верхушкѣ быль, Богу молился!

   Отецъ Лаврент³й прислонился къ соснѣ и, всплеснувъ руками, заговорилъ тихимъ, восторженнымъ голосомъ:

   - Ночьто! Ночь-то какая!.. Господи, Господи! Китай, вѣдь страна аз³атская, некрещенымъ народомъ обитаемая! А и тутъ,- поглядите только,- и тутъ свѣтила небесныя прославляютъ Создателя! И растен³е всякое процвѣтаетъ, и тишина какая, истинно благоговѣйная, къ молитвѣ и размышлен³ю располагающая!

   - Удивляюсь я вамъ, батя, какъ это вы легко отъ скорби къ умилен³ю переходите!

   - А то какъ же, другъ дорогой? Не подобно иначе! Какъ же не скорбѣть о положившихъ животъ свой на полѣ брани и какъ же не умиляться передъ велич³емъ Господнимъ? Душѣ христ³анской и дано Создателемъ скорбѣть и умиляться - с³и высочайш³я качества! Я... что-жъ... Я... человѣкъ темный, не то, что новое священство, которые академики и подобное... можно сказать, мужикъ обыкновенный, но и мнѣ Господь Богъ даровалъ и скорбь, и умилен³е.

   - А тяжело вамъ тутъ приходится, батя?

   - Не ропщу! Благодарен³е Всевышнему за все! Дома-то не легче было! Куды тамъ! Попъ я бѣдный, въ глухомъ селѣ; иновѣрцевъ и раскольниковъ въ округѣ много, а которые православные, такъ захудалый народъ... Хлѣбъ да квасъ, да гнилая картошка... Самъ и за сохой ходишь, и за бороной... Лѣтось сына Богу отдалъ... Хоть куды былъ мальчонка, только дроздовъ любилъ, покойничекъ! Полѣзъ какъ-то на дерево за дроздами, сверзился, грудку перешибъ и Господу душеньку отдалъ... Что-жъ, на все Богъ! А тутъ и господа офицеры вотъ - хорош³е люди и солдатики - свои люди... духовному лицу рады... Трудовъ особливыхъ нѣту, напутствовать, душу утѣшить грѣшную... Богу съ ними послужить... Содержан³е, какъ по нашей деревнѣ, совсѣмъ хорошее... Кабы не пролит³е крови, не убивство, и совсѣмъ хорошо!

   - Счастливый вы, батя, человѣкъ! Право! - сказалъ, вставая, Сафоновъ.- Завтра спать долго не придется, пора идти.

   - Спите съ Богомъ, отдыхайте! И я пойду во свояси - вечерн³я молитвы домаливать.

   Мѣсяцъ поднялся выше, сосны зашептались еще таинственнѣе. Бивакъ спалъ крѣпкимъ сномъ. и когда около полуночи гдѣ-то далеко-далеко на востокѣ прокатился и замеръ въ горахъ глухой гулъ оруд³йнаго выстрѣла,- только одинъ отецъ Лаврент³й появился на склонѣ холма.

   Долго стоялъ онъ, прислушиваясь и глядя въ ту сторону, откуда донеслась эта глухая угроза, затѣмъ широкимъ крестомъ осѣнилъ толпивш³яся вокругъ палатки и скрылся.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  

   Едва проснулся бивакъ, какъ яркое, смѣющееся утро нахмурилось. Налетѣлъ сильный вѣтеръ, пригналъ большую тучу, и она, быстро разростаясь во всѣ стороны, стала заволакивать небо. Потухли сверкавш³е солнечные блики, потускнѣли краски, окрестныя высоты какъ будто придвинулись и, вмѣсто прозрачной синевы, одѣлись въ красновато-бурую броню, тяжелую и зловѣщую; свѣтло-зеленый, назрѣвающ³й гаолянъ потемнѣлъ и казался волнующимся моремъ наканунѣ шторма. Старый, развѣсистый вязъ, неподвижно дремавш³й подъ жгучими лучами солнца, навѣвая лѣнь и прохладу, теперь какъ будто пробудился отъ сна и, взлохмаченный вѣтромъ, печально шумѣлъ и качался изъ стороны въ сторону, словно кающ³йся грѣшникъ, а надъ трепетавшей вершиной его тревожно кружилась и глухо каркала мрачная стая черныхъ вороновъ.

   Рота капитана Заленскаго, назначенная на дежурство въ сторожевку, готовилась къ выступлен³ю.

   Одни - медленно, съ угрюмымъ молчан³емъ доѣдали "щи" - горячее варево изъ риса, капусты и баклажановъ, едва сдобренное сухой и жесткой говядиной; друг³е, уже покончивш³е съ ѣдой, укладывали въ холщевые мѣшки убог³й скарбъ, осматривали винтовки, смазывали замки, заправляли истрепавшуюся обувь.

   Въ ожидан³и капитана, ушедшаго къ полковнику за приказан³емъ, по ротѣ расхаживалъ высок³й, сухощавый фельдфебель, съ озабоченнымъ видомъ покручивая жестк³е свѣтлые усы и дѣлая замѣчан³я людямъ:

   - Гляди, ребята! Лишняго не бери! На сопку полѣзешь, все одно побросаешь. Эй, Червонюкъ! Ты это чево тамъ засунулъ? Давай сюды мѣшокъ!

   Червонюкъ подалъ топыривш³йся мѣшокъ, изъ ко_: тораго фельдфебель торжественно извлекъ большой глиняный кувшинъ съ двумя ручками, въ какихъ китайцы, обыкновенно, держатъ бобовое масло.

   - И су-укинъ-же ты сы-ынъ! - нараспѣвъ началъ фельдфебелъ,- хохлацкая твоя морда! Это что? Что это есть, я тебя спрашиваю?

   - Жбанъ, мабудь...- неувѣренно отвѣчалъ Червонюкъ.

   - Жбанъ! Самъ ты жбанъ пустопорожн³й! Жбанъ! На какого дьявола ты прешь-то его? Огурцы солить собираешься?.. Вотъ какъ я этимъ жбаномъ да звиздану по твоей башкѣ несуразной...

   Фельдфебель замахнулся, но Червонюкъ и глазомъ не моргнулъ; онъ зналъ, что если "начальство" ругаетъ и грозитъ побить, то не побьетъ, а дастъ затрещину молча и внезапно.

   - Пшолъ на мѣсто! Тоись что за народъ необразованный! Тутъ тебѣ на передовую позиц³ю дежурной частью, а онъ цѣлое хозяйство заводитъ! Деревня, какъ есть деревня!

   - Взводный третьяго взводу!

   Когда подбѣжалъ взводный унтеръ-офицеръ, фельдфебель фамильярно положилъ ему на плечо руку и отвелъ его въ сторону.

   - Тьг, Иванъ Мосѣичъ, гляди въ оба! Ужъ я на тебя полагаюсь... Прапорщикъ-то новый не пойдетъ, потому - пьянъ безнадежно... одинъ, значитъ, поручикъ Сафоновъ будетъ... Онъ ничего, офицеръ хорош³й, только что изъ молодыхъ, спотыкается... Такъ ты приглядывай и за своимъ, и за четвертымъ взводомъ. Господинъ онъ мягкой, и солдата баловать любитъ, а въ сторожевкѣ самъ знаешь - держи ухо востро!.. Н-да... Приказъ приказомъ, а ты и самъ смекай...

   - Будьте благонадежны, г. фельдфебель. Не впервой... догляжу...

   - То-то и оно! Н-да... Ну, ступай на свое мѣсто,- благосклонно отпустилъ фельдфебель взводнаго и съ видомъ полководца сталъ оглядывать бивакъ.

   Вскорѣ на склонѣ показаласъ фигура Заленскаго въ походкомъ снаряжен³и.

   - Снимай палатки-и!

   Сѣрыя холстины заколебались. Люди проворно разбирали ихъ, складывали и надѣвали на себя.

   Сафоновъ торопливо допилъ мутный чай, сваренный въ жирномъ солдатскомъ котелкѣ, и вскочилъ на ноги.

   - Вашброд³е! Командующ³й арм³ей!

   - Смирна-а! - донеслось снизу.

   Батальонъ всталъ и замеръ, какъ одинъ человѣкъ. Изъ-за склона показалась группа всадниковъ. Впереди, на сѣрой, тяжело ступавшей лошади ѣхалъ шагомъ командующ³й. Сѣрая тужурка съ бѣлымъ георг³евскимъ крестомъ плотно облегала коренастую, нѣсколько угловатую фигуру командующаго; фуражка, обтянутая чехломъ песочнаго цвѣта, была надвинута на глаза. Смугловатое, желтое лицо, съ черной, сѣдѣющей бородкой, было неподвижно и сухо, и въ пронизывающемъ взглядѣ слегка прищуренныхъ маленькихъ, черныхъ глазъ было что то угрюмое и какъ бы враждебное. Молча объѣзжалъ онъ бивакъ, изрѣдка лѣниво поднимая правую руку для отдан³я чести начальникамъ. Съ напряженными лицами, съ выражен³емъ готовности въ наклоненныхъ впередъ фигурахъ, слѣдовали за нимъ корпусный, дивиз³онный и бригадный генералы. Небольшая свита командующаго посматривала на бивакъ съ апатичнымъ видомъ скучающихъ туристовъ и обмѣнивалась замѣчан³ями.

   - Спасибо, ребята, за службу! - донесся глухой голосъ командующаго. Казалось, что это не его были слова,- настолько неподвижно и угрюмо было его лицо.

   - Рады стараться, ваство-о! - сдержаннымъ и нестройнымъ хоромъ откликнулись солдаты.

   Когда кавалькада скрылась на холмомъ, бивакъ снова ожилъ.

   - Фу-ты! Словно туча грозовая прошла...- проговорилъ кто-то изъ офицеровъ.

   Рота Заленскаго спустилась со склона въ долину и выстроилась во взводной колоннѣ.

   Сафоновъ со своей полуротой долженъ былъ занять кладбище, верстахъ въ восьми отъ деревни; Заленск³й же уходилъ нѣсколько восточнѣе, на каменистыя высоты горъ.

   - Не забудьте, голубчикъ, насчегъ консервовъ!- говорилъ онъ Сафонову. Берегите ихъ пуще всего и не позволяйте ѣсть безъ надобности. Это - на крайн³й случай. Ну, съ Богомъ!

   Заленск³й уходилъ первымъ. Полурота, сверкнувъ штыками, взяла "на плечо", колыхнулась и тронулась.

   - Чортъ знаетъ, что! - говорилъ Сафоновъ, указывая на проходившихъ мимо солдатъ,- на кого похожи стали! Смотрѣть жалко!

   Отъ строевой части, блестящей выправкой которой справедливо гордился Заленск³й, теперь не осталось и помина. Среди сѣрыхъ форменныхъ рубахъ понадались желтыя куртки "хаки", пестрѣли син³я и выцвѣтш³я розовыя "расейск³я" косокоротки, невообразимо грязныя, часто разорванныя и усѣянныя заплатами. Не менѣе разнообразны были и головные уборы: форменныя фуражки другихъ полковъ, безъ кокардъ и чехловъ, нѣсколько обтрепанныхъ зимнихъ папахъ съ проплѣшинами, шапки съ козырьками, шапки безъ козырьковъ... На ногахъ - неуклюж³е и тяжелые окончательно истоптанные "порши", а у многихъ - китайск³е полусапожки и туфли; попадались и одни только голенища, изъ которыхъ вылѣзали голыя ступни, мелькали и самодѣльные лапти, слаженные изъ обрывковъ китайской цыновки.

   Двое отсталыхъ солдатъ плелись позади колонны.

   На нихъ были широк³е, съ длинными засученными рукавами, син³е китайск³е халаты, запрятанные въ китайск³я же шаровары. На головѣ у одного красовалась широкополая, приплюснутая соломенная шляпа, какую носятъ корейцы; у другого - воронкообразная, плетеная китайская "мауза"... Ноги были втиснуты въ маленьк³я китайск³я туфли, и оба солдата шли вприпрыжку, какъ-то неуклюже перескакивая съ ноги на ногу...

   - Ты бы ужъ снялъ туфли-то! Вѣдь малы онѣ тебѣ! - крикнулъ Сафоновъ одному изъ нихъ.

   - Никакъ невозможно, вашброд³е,- откликнулся солдатъ:- шибко ноги загноились!

   При этой убогой пестротѣ, тяжело навьюченные вещевыми мѣшками, "скатками", патронными сумками, котелками, флягами и шанцевымъ инструментомъ, солдаты, съ исхудалыми, угрюмыми лицами, грязные и изможденные, съ расшатанной, усталой походкой, казались, дѣйствительно, какимъ-то жалкимъ, замореннымъ сбродомъ.

   - Да, чортъ возьми! - вырвалось у Сафонова.- Что-то среднее между арестантами и мародерами! Только одно, что винтовки со штыками!

   - Смирно! Лѣвое плечо впередъ! Шагомъ - маршъ!

   Полурота тронулась.

   Выбравшись за околицу деревушки и миновавъ раскиданные вокругъ биваки пѣхоты и артиллер³и, она перешла черезъ небольшую рѣченку, змѣившуюся во всю длину долины, и направилась къ сѣверу. Пройдя верстъ пять, мы завидѣли трехъ верховыхъ, скакавшихъ намъ навстрѣчу.

   - Казач³й разъѣздъ?

   - Нѣтъ! Это наши охотники. Ба! Капитанъ Андреевъ? Начальникъ команды... Сейчасъ что-нибудь узнаемъ!

   Полурота остановилась. Подскакавш³й на низкорослой бѣлой "маньчжуркѣ", капитанъ Андреевъ круто осадилъ лошадь и поздоровался. Обвѣтренное лицо, грудь, шаровары и даже широкая русая борода были забрызганы грязью и покрыты густымъ налетомъ сѣрой пыли.

   - Въ сторожевку? Доброе дѣло! А я въ штабъ, къ бригадному.

   - Ну что слыхать? Что японцы? Вы откуда?

   - Да новости все неважныя! Японцы вотъ этими горами начинаютъ обходить нашъ лѣвый флангъ... такъ что вы имѣйте это въ виду. Сейчасъ они почти на одной лин³и съ нами. Очевидно, стягиваются къ Ляояну. Видѣлъ бивакъ. Колонну на маршѣ. Чортъ ихъ знаетъ, какъ они по такимъ крутизнамъ двигаются! Господа, нѣтъ ли покурить? Весь табакъ вышелъ еще вчера...

   Сафоновъ предложилъ Андрееву папиросы.

   - Я ужъ парочку, съ вашего разрѣшен³я. Да! И штукари-же эти японцы! - заговорилъ Андреевъ, съ наслажден³емъ затягиваясь папиросой. - понимаете? Цѣлую ночь меня продержали въ гаолянѣ. Подъѣхалъ я вчера вечеромъ къ одной деревушкѣ, уже брошенной китайцами, вдругъ охотникъ одинъ кубаремъ съ коня: "вашброд³е, говоритъ, японцы въ деревушкѣ!" Глянулъ я,- дѣйствительно, вижу: двое человѣкъ, одинъ на фанзѣ торчитъ, другой на дерево залѣзъ... къ счастью въ другую сторону смотрѣли. Ну, мы и шмыгнули поскорѣй въ гаолянъ, тамъ и притаились... А тутъ стемнѣло, ночь подошла. Залѣзли мы осторожно подальше, въ самую глубь гаоляна; рѣшилъ я выждать утра и разнюхать, сколько ихъ тамъ... Разумѣется, глазъ сомкнуть не пришлесь! Лишь только разсвѣло, поползъ мой охотникъ впередъ, а потомъ слышу кричитъ: "вылазьте, вашброд³е! Околпачилъ насъ японецъ!" Вылѣзли, смотримъ: тѣ же часовые какъ были, такъ и торчатъ на томъ же мѣстѣ. Ну, вошли въ деревню и увидѣли, въ чемъ фокусъ былъ: на крышѣ чучело, да еще и размалеванное, а на деревѣ китайск³й трупъ, уже вонюч³й, въ японскую форму наряженный, къ стволу веревкой привязанъ! Такого дурака пришлось свалять, что... Да! Гдѣ ваша застава будетъ стоять?

   - Верстахъ въ трехъ отсюда, тамъ какое-то кладбище есть, вонъ на той сопкѣ...

   - А, знаю! Тамъ еще двѣ фанзы брошенныя. Такъ имѣйте въ виду, на всяк³й случай, что почти на одной лин³и съ вами сидятъ мои молодцы на квадратной вершинѣ... видите, третья отсюда вершина? На всяк³й случай, запомните, а то въ сторожевкѣ разное бываетъ.

   - Позвольте, вѣдь это же страшная высота? Чѣмъ же вы питаетесь?

   - А вотъ четвертыя сутки сухарями, ковсервами и сырой водицей держимся! Зато мѣсто хорошее. Третьяго дня подъ нами двое япошей на брюхѣ ползали, все высматривали, а мы только посмѣивались... Ну, прощайте, надо спѣшить!

   Едва отъѣхали охотники, какъ заморосилъ мелк³й и холодный дождь. Люди съежились и прибавили шагу.

   Часъ спустя, полурота, скользя по мокрой травѣ и глинистымъ промоинамъ, взобралась на сопку, поросшую низкими соснами и кустарникомъ, среди котораго было раскидано десятка два старыхъ деревянныхъ гробовъ. Нѣкоторые изъ нихъ уже частью развалились, и изъ-подъ сѣрыхъ досокъ выглядывали истлѣвш³я лохмотья, костяки рукъ, и бѣлѣли черепа съ черными глазными впадинами и оскаленными зубами.

   - Въ веселую компан³ю попали! - острили угрюмо солдаты, располагаясь среди гробовъ.

   Сафоновъ со взводными отсчиталъ разстоян³я, разставилъ посты, выслалъ дозоры и, промокш³й и продрогш³й, вернулся подъ старую сосну, гдѣ была раскинута палатка.

   Палатка была ординарная, солдатская,- приходилось сидѣть согнувшись или лежать на подостланныхъ сосновыхъ вѣтвяхъ.

   Мы выкурили по послѣдней папиросѣ и прилегли, завернувшись въ плащи.

   Смутный говоръ солдатъ скоро замеръ, и въ сѣрыхъ палаткахъ, какъ и въ сѣрыхъ гробахъ, стало мертвенно тихо. Глухо и усыпительно шумѣлъ дождь, гдѣ-то внизу журчалъ стекающ³й водяной потокъ, и мутная мгла все плотнѣе и плотнѣе окутывала старое, молчаливое кладбище.

   Былъ уже поздн³й вечеръ, дождь пересталъ, и среди разорванныхъ тучъ кое-гдѣ привѣтливо мерцали звѣзды, когда насъ разбудили.

   - Что такое? Кто?

   - Отъ бригаднаго ординарецъ, вашброд³е! - доложилъ унтеръ-офицеръ.

   - Поручикъ, засвѣтите фонарь, ради Бога! Ни черта не видно! - раздался изъ темноты нетерпѣливый, запыхавш³йся голосъ.- Самъ чортъ ногу сломитъ! Едва разыскалъ... Бррр... темно, холодно... на какой-то гробъ налѣзъ, чортъ бы ихъ побралъ, этихъ китаёзовъ...

   Послѣ долгихъ усил³й Сафонову удалось засвѣтить маленьк³й походный фонарикъ.

   - Залѣзайте, пожалуйста... въ чемъ дѣло?

   - Дѣло дрянь, батенька! Привели подъ вечеръ къ бригадному двоихъ лазутчиковъ. Что и какъ - не знаю, а только бригадный послалъ меня къ Заленскому и къ вамъ передать, что сегодня ночью ожидается обходъ обѣихъ заставъ и нападен³е.

   - Ночное нападен³е? Чортъ возьми!.. Въ этакую темь?

   - Да-съ! Значитъ, примите всѣ мѣры осторожности и прочее, какъ полагается... Да вотъ вамъ и записка, получайте...

   - ..."Не открывать огня до послѣдней возможности... въ крайнемъ случаѣ... отстрѣливаясь, отходить"...- бормоталъ Сафоновъ, съ трудомъ разбирая небрежную карандашную записку.

   - Да откуда же они нападать будутъ? Съ какой стороны?

   - Ну, это, батенька, Аллахъ вѣдаетъ! Сказано - обходъ! А ужъ они обходить мастера! - отвѣчалъ ординарецъ. - Водки у васъ нѣтъ? Экая досада! Продрогъ, какъ собака... Ну, надо переть назадъ. Прощайте! Ахъ да! Забылъ! Капитанъ Заленск³й просилъ напомнить вамъ, чтобы вы, въ виду нападен³я, не забыли о секретахъ.

   - Хорошо. Карташовъ! - обратился Сафоновъ къ унтеръ-офицеру,- собери сюда отдѣленныхъ!

   Когда люди собрались, Тима сообщилъ имъ полученное извѣст³е и далъ надлежащ³я указан³я, а затѣмъ отобралъ пятерыхъ болѣе надежныхъ солдатъ и самъ отправился, чтобы распредѣлить секреты.

   Вѣсть объ обходѣ и нападен³и разогнала сонъ, и среди людей вполголоса пошли разговоры.

   - Эхъ, окаянные... и поспать не дадутъ...- ворчалъ кто-то,- и чего имъ это ночью задалось? Шли бы днемъ!

   - Вишь ты, днемъ! Днемъ-то всяк³й дуракъ потрафитъ, а ты ночью сунься!

   - Господи! И завсегда японецъ ночью норовитъ. Подъ Дашичавой тожа въ ночи нагрянули!

   - Оттого, что онъ, вишь ты, въ ночи лучше видитъ, а днемъ плохо, больше въ трубку.

   - Ври!

   - Чаво врать-то? Онъ, японецъ-то, что филинъ, потому какъ онъ аз³ятъ есть и, опять жо, глаза косые! Иванъ Мосѣичъ самъ сказывалъ!

   - Косые? А у китайца али, скажемъ, манзы не косые глаза?

   - Безпримѣнно! Потому тожа аз³ятъ...

   - А отчего манза ночью не ходитъ? Онъ тебѣ, все одно, какъ у насъ на деревнѣ, по солнцу встаетъ и дожится.

   - Такъ то манза, а то японецъ! Эхъ, голова!

   - Не ори, чортъ!

   - А отчего японецъ все обходомъ на насъ идетъ, а наши не обходютъ?..

   - Въ случаѣ чего, ежели убьютъ, такъ ты, Микешка, не забудь, табакъ-то у каптенармуса на сохранности, половину ему, а другую себѣ возьми,- наставительно говорилъ чей-то хриплый голосъ.

   Когда Сафоновъ вернулся и сталъ отъ фонаря закуривать трубку, лицо его было блѣднѣе обыкновеннаго.

   - Боже мой, какая тьма! - заговорилъ Тима, нервно пощипывая усы и подергивая плечами.- Въ двухъ шагахъ зги не видать. Ощупью шелъ; гаолянъ этотъ предательск³й шелеститъ... Не знаю, что только будетъ, если они нагрянутъ... Пришлось солдата ударить... Чортъ знаетъ! Противно вспомнить... Бить впотьмахъ - это какъ-то особенно отвратительно!

   - Да за что ты ударилъ его?

   - Нельзя... добрался до третьяго поста, нащупалъ, а онъ лежитъ на бороздѣ и спитъ! Ничего не слышитъ... Съ перепугу на меня же набросился, за шею схватилъ... Чортъ его знаетъ, напуганы люди... нервничаютъ... Хорошо бы теперь водки хватить!

   Сафоновъ вынулъ часы.

   - Половина двѣнадцатаго! Надо гасить фонарь, могутъ замѣтить!

   Нѣсколько времени мы сидѣли въ темнотѣ, не проронивъ ни одного слова, затѣмъ вылѣзли изъ палаткд и прилегли на склонѣ, подъ тоснами.

   Внизу, словно отдаленный прибой, шумѣлъ гаолянъ.

   На кладбищѣ невнятно шептался кустарникъ; вершины низкихъ, раскидистыхъ сосенъ, зыблемыя ночнымъ вѣтеркомъ, тихо и печально вздыхали, а вверху надъ нами, переливаясь всѣми цвѣтами радуги, тревожно трепетали ярк³я звѣзды. Порою летучая мышь задѣвала сосновую вѣтку, и тогда студеная влага съ мягкимъ шумомъ кропила землю. Пахло землей, намокшей древесной корою, плѣсенью истлѣвшихъ гробовъ, а снизу доносился тонк³й, едва уловимый, пряный запахъ гаоляна. И ночь, казалось, была полна какой-то тайной жизни, какая-то загадка, словно скрытая отъ людей недосягаемая тайна, чудилась въ прохладномъ дыхан³и окутанной мракомъ природы.

   - Какая ночь! Чудная и странная!..- тихо сказалъ Сафоновъ:- словно живая... и быть убитымъ въ такую ночь... или убить другого... Нѣтъ! Не хочется думать... это что-то дикое, страшно нелѣпое... хочется лежать вотъ такъ и прислушиваться къ этой ночи и къ самому себѣ... Въ так³я минуты какъ будто откровен³е нисходитъ... кажется, что чувствуешь всю м³ровую жизнь, ту другую жизнь, которой не замѣчаешь днемъ... На душѣ такъ мирно, хорошо... Нѣтъ злобы. Кажется, злѣйшему врагу простилъ бы все... право... Кажется, и самъ становишься другимъ человѣкомъ... хорошимъ, чистымъ. И начинаешь вѣрить въ какую-то новую, хотя, можетъ быть, и вѣчно старую жизнь, свѣтлую, настоящую жизнь!.. Да, странно... вѣдь вотъ звѣзды... онѣ и днемъ мерцаютъ, однако, мы ихъ не видимъ... Какъ вотъ такъ думаешь - и хорошо и грустно вмѣстѣ... Какъ будто жаль чего-то хорошаго, невозвратнаго... Какая-то тоска по мечтѣ, по красивой, чудной мечтѣ...

   Послышались торопливые шаги, и темный силуэтъ появился около Сафонова.

   - Вашброд³е! Подчасокъ съ поста номеръ первый,- взволнованнымъ шопотсыъ доложилъ взводный.

   - Что такое? Давай сюда его!

   Во мракѣ выступила сѣрая фигура подчаска.

   - Дозвольте доложить, вашброд³е... Съ поста нумеръ первый... Не иначе, японецъ подходитъ... Супротивъ самаго поста слыхать, какъ ходютъ... тамъ, гдѣ пустая фанза... стукъ слыхать, шорохчитъ тожа... Кавалянъ хруститъ...

   - Близко?

   - Совсѣмъ близко, вашброд³е!

   - Хорошо. Часового назадъ! Карташовъ! Живо убрать палатки! Четвертаго взводнаго ко мнѣ! Не шумѣть, не стучать и не разговаривать! Отозвать посты и дозоры!

   Тима нервно ощупалъ кобуръ револьвера, поправилъ шашку и прошепталъ:

   - Кажется, дождались... Что будетъ, то будетъ.

   Молчаливое кладбище зашевелилось. Кто-то неосторожно звякнулъ котелкомъ, гдѣ-то лязгнулъ штыкъ, щелкнули замки винтовокъ. Быстро снялась и собралась полурота. Во мракѣ чувствовалось учащенное дыхан³е людей. Тима вполголоса отдавалъ приказан³я. Четвертый взводъ былъ посланъ вправо, для прикрыт³я склона со стороны долины. Съ остальными Сафоновъ двинулся черезъ кладбище по направлен³ю къ покинутой фанзѣ. Крадучись, пробирались люди черезъ густыя заросли, осторожно обходя гробы, ощупывая каждый шагъ, стараясь не растеряться и не отстать. Добравшись до края, гдѣ рѣдѣлъ кустарникъ и начинался скатъ, люди растянулись и залегли цѣпью, притаивъ дыхан³е и напряженно прислушиваясь.

   Вдругъ снизу явственно донесся шорохъ и какой-то металлическ³й звукъ.

   Не успѣлъ Сафоновъ произнести до конца команду, какъ люди уже щелкнули замками, и грянулъ нестройный залпъ. Что-то зазвенѣло внизу, раздался отчаянный вопль, который сталъ быстро ослабѣвать и замеръ въ отдален³и... И затѣмъ снова настала глубокая тишина.

   - Странно,- говорилъ Сафоновъ дрожавшимъ отъ волнен³я голосомъ:- что они не отвѣтили, узнавъ, гдѣ мы находимся... Или ихъ очень мало было.

   - Можетъ быть, это были развѣдчики.

   - И это возможно. Ну хорошо, что этимъ и кончилось. Хотя, быть можетъ, они съ праваго фланга, съ долины пойдутъ, а здѣсь только для отвода глазъ. Но тотъ взводъ молчитъ... Ничего не слышно...

   Онъ вернулся назадъ подъ сосну, пославъ ефрейтора къ четвертому взводу. Тотъ скоро возвратился и доложилъ, что тамъ "все благополучно, ничего не слыхать"...

   Спустя полчаса, по свистку собралась полурота и по-походному расположилась на землѣ, не оставляя винтовокъ.

   - Эхъ, кабы не темень...- слышался шопотъ среди солдатъ.

   - Штыками бы ихъ, какъ слѣдоваетъ...

   - Онъ штыка не примаетъ, не любитъ...

   - До него не добересся штыкомъ. Увертливъ и стрѣлятъ мѣтко.

   Томительно долго тянулась ночь, и взбудораженные люди напряженно и нетерпѣливо ждали...

   Небо поблѣднѣло, померкли звѣзды, надъ долиной поднялась бѣлесоватая дымка тумана. А когда вспыхнулъ востокъ и изъ-за далекихъ вершинъ величаво выплыло солнце,- желтыя и блѣдныя, изнуренныя лица солдатъ оживились, и что-то похожее на радость мелькнуло въ глазахъ, обведенныхъ темными кругами. Мног³е снимали фуражки, истово крестились и клали поклоны.

   - Слава Тебѣ, Господи Боже нашъ, слава Тебѣ!- говорилъ бородатый ефрейторъ, и въ эту минуту онъ казался мирнымъ крестьяниномъ, выѣхавшимъ съ сохой на свою полосу, чтобы начать мирный трудовой день.

   Люди стали снова разбивать палатки, снимать амуниц³ю и устраиваться бивакомъ.

   Мы подкрѣпились прогорклыми консервами и спустились внизъ, къ покинутой фанзѣ.

   Миноавъ небольшой огородъ съ огромными дозрѣвающими дынями и стройной кукурузой, мы заглянули въ фанзу. На земляномъ полу валялись черепки посуды, кувшинъ съ остатками зерна, лохмотья, продырявленное лукошко изъ тростника, двѣ выдолбленныя тыквы, нѣсколько связокъ сухого гаоляна. На перекладинахъ крыши висѣли, очевидно, забытыя впопыхахъ, связки кукурузы, пучки травъ и старая женская курма.

   Противъ входной двери, на выкрашенной въ красный цвѣтъ полкѣ, стоялъ рѣзной алтарь, изъ котораго выглядывала запыленная фигура Будды со скрещенными ногами. Между двумя толстыми, красными свѣчами высилась горка пепла съ остатками молитвенныхъ бумажекъ. Тутъ же валялся искусно сдѣланный изъ бумаги цвѣтокъ, очевидно, украшавш³й божницу, по обѣимъ сторовамъ которой были наклеены на стѣну красныя бумажныя полосы съ ³ероглифами изречен³й...

   - Здѣсь отлично можно сварить чай... не такъ замѣтно будетъ; и очагъ есть, и гаолянъ сухой,- замѣтилъ Тима.

   Неподалеку отъ фанзы мы наткнулись на обложенный плитами колодезь и опрокинутое четырехугольное жестяное ведро.

   - Смотри!

   - Кровь! и вотъ еще кровь... Это они здѣсь были! Значитъ, залпъ былъ направленъ...

   - Стой! Здѣсь кто-то есть! Сейчасъ я видѣлъ, какъ зашевелились верхушки гаоляна.

   Мы оба не спускали глазъ съ полосы гаоляна, который гнулся и хрустѣлъ, очевидно, раздвигаемый кѣмъ-то. Синяя курма замелькала среди зеленыхъ стеблей, и оттуда вышелъ китаецъ.

   Это былъ высок³й и тощ³й старикъ, опиравш³йся на сорванную тростину. Коричневое лицо, сильно изборсшденное рѣдкими морщинами, выражало страхъ и покорность. Лѣвой рукой онъ держался за правое плечо. Изъ раскрытаго беззубаго рта, улыбавшагося жалкой и безпомощной улыбкой, вылеталъ какой-то неопредѣленный протяжный звукъ - не то мольбы, не то стона. Онъ близко подошелъ къ Сафонову и вдругъ упалъ передъ нимъ на колѣни и схватилъ его за рукавъ. Красныя, вспухш³я вѣки глазъ заморгали, и по лицу старика покатились слезы.

   - О-о!.. Капитана, шанга, капитана {Добрый, хорош³й капитанъ.}...- шамкалъ старикъ, тряся головою.- Кантроми пуну {Убивать, капитанъ не надо.}!

   Тима растерянно попятился, а старикъ дрожащими руками разстегнулъ истрепанную синюю курму и обнажилъ плечо. Тамъ чернѣла присыпанная землею рана среди запекшейся крови.

   - Ипэнъ мэю! Ипэнъ нэга! {Японцевъ нѣтъ, японцы тамъ.} - лепеталъ старикъ, указывая на ближайш³я высоты. - О-о, шангау капитана, шангау!..- И онъ подползъ еще ближе и прижалъ къ губамъ руку Тимы.

   - Вставай, старикъ! Вставай! Все будетъ шангау...- бормоталъ Сафоновъ, помогая старику подняться на ноги.- Я сейчасъ приведу нашего санитара и позову Муразова; тотъ самъ изъ монголъ и въ китайскую войну былъ, языкъ знаетъ...

   Пока Сафоновъ ходилъ, старикъ зачерпнулъ изъ колодца воды и сталъ обмывать себѣ рану, пугливо моргая еще полными слезъ глазами и продолжая бормотать: "шангау, шангау капитана"... Но когда Сафоновъ появился въ сопровожден³и двоихъ солдатъ, старый китаецъ опустилъ рук